Гольман Иосиф. Авдотья и Пифагор

   – Рентгеновские снимки нужны? – шепотом спросила Ольга Николаевна.
   Хилер на вопрос никак не отреагировал, а Августин испуганно расширил глаза и приложил палец к губам – международный жест, призывающий к полному молчанию.
   На лице Николаса появились капельки пота, хотя в помещении по утреннему времени было еще свежо. Постепенно они собрались в тонкие струйки. Августин ватным тампоном осторожно промокнул ему лицо. «Точь-в-точь как операционная сестра доктору Балтеру», – подумал Пиф.
   Наконец хилер открыл глаза и заметно расслабился.
   – Все, сейчас начнем, – весело сказал он.
   «А что же было до этого?» – не понял Светлов.
   Теперь Николас был гораздо спокойнее, лицо приобрело обычный смуглый оттенок, без ненормальной красноты. Он поднял обе руки, как пианист перед выступлением, и что-то сказал сыну на местном наречии – пилипино.
   Августин молча повернулся и вышел в прихожую, а из кухоньки в операционную зашел другой мужчина, лет тридцати с небольшим, невысокий и щуплый. Когда он успел туда попасть? Наверное, в клинике имелась другая дверь.
   – Мой ученик, – объяснил хилер, не опуская поднятых рук. – Луис.
   – А Августин? – не понял Пиф.
   – Он просто помощник, – улыбнулся Николас. – Ему не дано. Поэтому он закончил обычный мединститут в Маниле.
   Отлично. Кому не дано – тот идет в медицинский. Ну да ладно, лишь бы Богданову помогли.
   Луис быстро и ловко протер какой-то остро пахнущей жидкостью впалый живот Богданова, а Николас сложил вместе пальцы правой руки и… ввел их больному прямо в тело, в область печени! Левая рука хилера так и осталась над животом пациента.
   Пиф аж вздрогнул. Даже если это обман, мистификация, то Александр Федорович должен был сейчас испытывать сильнейшую боль. Но тот лежал с закрытыми глазами и явно от боли не страдал.
   Лицо хилера вновь стало напряженным и красным. Он совершил какие-то движения пальцами внутри живота и выдернул их обратно. Теперь – с изрядным куском красно-бурой, обильно кровившей плоти.
   Пиф с тревогой взглянул на Ольгу Николаевну. Ему самому, прошедшему анатомический театр и настоящие хирургические манипуляции, стало сильно не по себе. Однако она держалась молодцом. Пиф понял почему: наблюдение одного реального чуда делало теоретически возможным и другие чудеса.
   Луис тут же протер место страшной экзекуции своей тряпочкой, и Николас медленно провел по животу сначала правой, потом левой ладонью. Помощник вытер все насухо, и – о чудо! – дыры в животе, которую только что видел своими глазами Пиф, больше не было.
   Эх, много бы он дал, лишь бы всезнающий и всеведающий Леонид Михайлович Балтер это увидел! На что сменилась бы его холодная ухмылка?
   Николас же продолжил операцию. Раз за разом он погружал пальцы сначала в живот, потом – в грудную клетку Богданова. А на закуску проник в его голову прямо через лобную кость.
   Алгоритм был тем же. Пальцы влезают, что-то делают внутри, наружу извлекается кусочек внутренней ткани и шмякается в заблаговременно подставленный тазик. Там уже было кусочков пять таких. Богданова ни разу на тазик не взглянула, а Пиф смотрел во все глаза.
   Он не сомневался, что здесь кроется какое-то надувательство. Но какое? Николас орудовал голыми руками. Ни рукавов, ни карманов на легкой майке. Ничего нигде не спрятать.
   Честно говоря, материалист и почти доктор Светлов был близок к панике. Потом успокоил себя тем, что фокусник в цирке тоже проделывает невероятные вещи, однако земные объяснения в последующем все-таки находятся.
   Когда хилер закончил, Пифу показалось, что прошло не меньше часа этого волшебства, и сильно удивился, сверив собственные ощущения с показаниями ходиков: получалось, что Николас орудовал меньше десяти минут. Точнее, ровно семь с половиной, считая с момента, когда в первый раз погрузил пальцы в живот пациента.
   – Дольше он не выдержит, – ответил хилер на незаданный вопрос.
   А Пиф взглянул на Богданова. Тот спал, даже носом посапывал слегка.
   Из приемной появился Августин. Вместе с Луисом они переложили прооперированного пациента на кушетку. Александр Федорович не проснулся ни во время переноски, ни после, когда сын хилера померил тому пульс и давление, ни даже когда тот присел на корточки у ног Богданова и стал втирать ему в пятки мазь из двух маленьких баночек.
   – Ну, что, займемся вами? – улыбнулся Николас.
   – Нами? – Ольга Николаевна растерялась. – Но я вроде здорова.
   Она ожидала совсем другого: услышать о перспективах. Однако, похоже, хилер не собирался торопиться.
   Пиф решил вмешаться:
   – А ваша спина, Ольга Николаевна? – спросил он, уже отметив ловкие и четкие движения не только Николаса, но и его помощников. Уж всеми видами лечебного массажа эти ребята владели наверняка.
   – У меня межпозвонковая грыжа, – неуверенно сказала Богданова.
   Пиф пару раз видел, как ее прихватывало: в первый – еще в Москве, второй – в аэропорту, в Бангкоке, где она неловко нагнулась, чтобы взять тяжелую сумку.
   – Давайте, показывайте свою грыжу. – Улыбка вообще не покидала напряженное до этого лицо хилера.
   – А как же…
   Ольга Николаевна явно стеснялась Пифа. Потом, видно, вспомнив, что у докторов пола не бывает, решительно скинула легкую блузку. Под блузкой ничего не было, да грудь и не особо нуждалась в дополнительной поддержке – плотная, красиво очерченная, размером между вторым и третьим.
   Пиф поймал себя на мысли, что наблюдает за женщиной не как врач. Сразу стало стыдно.
   Богданова легла на живот, оставшись в длинной, полупрозрачной, из легчайшей материи, юбке. Под ней виднелся купальник: моря в Багио не было, а вот большие открытые бассейны имелись, и после процедур компания – в зависимости от состояния больного – собиралась на природу.
   Николас чуть сдвинул вниз ее плавки. «Чтоб начать с копчика», – сообразил Пиф. Потом внимательно – снизу вверх – исследовал ее позвоночник. Сначала – вновь не касаясь тела, потом – пробегая сильными пальцами вдоль спины, останавливаясь и манипулируя ими у каждого позвонка. Примерно так же работали отечественные мануальные терапевты.
   Хотя нет, не так. Потому что Луис вновь протер коричневатой вонючей жидкостью участок белой кожи в поясничной области, а хилер ввернул туда, внутрь, свои сильные стальные пальцы.
   Особо обильного кровотечения не было. Ольга, которая не видела, что проделывают с ее спиной, лежала спокойно.
   Николас тем временем вытащил пальцы из ее плоти. И не только пальцы – еще кусочек серо-розовой и, очевидно, твердой ткани, она не шмякнулась в тазик, как раньше, а звонко стукнулась о металлический край.
   Далее – как и прежде: помощник протирает кожу, хилер проводит ладонью – и вот вам полное отсутствие каких-либо следов! Правда, на этот раз Ольга Николаевна охнула – рука хилера показалась ей обжигающе горячей.
   – Ну, как вы себя чувствуете? – спросил Николас, помогая ей подняться.
   Та осторожно пошевелила спиной, привычно ожидая затаившейся боли.
   И радостно заулыбалась:
   – Да вы просто волшебник, Николас!
   – Не торопитесь, – унял хилер восторг пациентки. – Нам еще придется с вами поработать. Два-три сеанса со мной и минимум десять сеансов массажа. Кроме того, придется постоянно пить травы и делать гимнастику, чтоб не было рецидива. Я вам все потом подробно распишу.
   – Спасибо, – искренне поблагодарила Богданова.
   Конечно, она радовалась и за себя – боль в спине достает даже самых терпеливых. Но гораздо больше Ольгу Николаевну грела мысль, что если можно вот так, запросто, устранить старое заскорузлое недомогание, то, может, и с мужем произойдет что-то похожее?
   Именно этот невысказанный вопрос и читался в ее взгляде.
   Николас посмотрел на спящего Александра Федоровича:
   – Вы хотите знать сейчас?
   – Да, – побледнев, сказала Ольга Николаевна.
   – Он скоро умрет. Когда точно – не скажу. Но если все получится, как я надеюсь, он уйдет без боли. И успев, пусть недолго, нормально пожить. Теперь можно я спрошу вас?
   – Да, конечно, – медленно ответила та.
   Она еще тонула в шокирующей новости – конечно, глупо было на что-то надеяться, но уж слишком все сказочно выглядело. Хотя разве не об этом мечтали миллионы людей, попавших в положение Богданова? Уйти по-человечески тоже, к несчастью, далеко не всем удается. Всевышний, так здорово придумав с началом жизни, привнес слишком много трагизма и боли в ее конец.
   – Сколько у вас есть времени?
   – На что? – не поняла Богданова.
   – На Филиппины, – уточнил Николас.
   – Сколько нужно, – поняв, ответила Ольга Николаевна.
   – Хорошо, – спокойно сказал хилер. – Тогда еще день проведем в Багио, потом уедем на океан. А там посмотрим, как пойдет.
   – Делайте как лучше для Саши, – тихо ответила она.
   А потом настал черед Пифа.
   – Вы ведь врач? – улыбнулся Николас.
   – Пока без диплома, – уточнил, почуяв подвох, Пиф. – Летом должен защищаться.
   – Все равно вам должно быть интересно. – Николас показал на стол: – Ложитесь.
   – Я? – делано изумился будущий медик. Он что-то такое и предполагал.
   Даже Ольга Николаевна отвлеклась от своих печальных мыслей и с интересом смотрела на Пифа.
   – Ну да, – улыбнулся хилер. – Вам не надоело испытывать боли после еды?
   Черт! Это была правда. Он даже успел привыкнуть к гадким ощущениям в правом подреберье. Когда его кормили по часам – то дома бабуля, то в школьной столовой сомнительного происхождения – все было в порядке. Но шесть лет института и ночных дежурств приучили к шаурме и прочему фастфуду. Бабушка говорила, что добром не кончится, однако будущий врач, как это водится, понадеялся на авось.
   Недавно ночью заболело совсем сурово, как раз во время дежурства в клинике. Пиф попытался перетерпеть, но шефа не обманешь. Балтер лично отвел его на УЗИ, чуть не за руку. Там нашли пару камней в желчном пузыре. Совсем небольших, около пяти миллиметров, но они и есть самые опасные: один мигрировал в желчный проток и обтурировал его, говоря по-русски, закупорил. Отсюда – сильнейшая колика. А если процесс не остановить, то возможны любые грозные продолжения: желтуха, биллиарный панкреатит и даже – при перфорации пузыря или протока – перитонит.
   Светлова тогда чуть было не прооперировали: вообще такая ситуация – однозначный показатель к экстренному вмешательству. Пиф остался неразрезанным лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств. Во-первых, камешек во время диагностических манипуляций, видно, удачно сдвинулся, освободив проток, боль к утру успокоилась. Во-вторых, Леонид Михайлович занялся сложным онкологическим больным, у которого опухоль проросла сразу в три органа, – здесь доктор Батлер был король. И, наконец, в-третьих, уже имелась договоренность с Богдановыми о поездке.
   Конечно, камень из Диминого желчного пузыря постарались бы извлечь лапароскопически, через четыре небольших прокола. Но, как пишут в наставлениях, переход лапараскопической операции в обычную является не осложнением, а одним из возможных вариантов развития.
   Так что, едва отдышавшись к утру, Пиф примитивно сбежал из клиники и потом еще день бессовестно не отзывался на звонки Леонида Михайловича.
   – Решайтесь, Дима, – улыбнулась Ольга Николаевна. Она уже взяла себя в руки: ее самообладание не раз за последнее время поражало Пифа.
   Пиф еще секунду помедлил и решительно расстегнул пуговички легкой рубахи.
   Николас с помощью тонких резиновых подушечек помог ему занять удобное – для хилера, а не для больного – положение: в основном на спине, но с несколько приподнятым правым боком. Луис уже знакомым движением обильно смазал живот и бок своеобразным дезинфицирующим раствором (а может, и не дезинфицирующим, кто их знает? Может, волшебным – Пиф теперь ко всему был готов).
   – Снимайте, Ольга Николаевна, – попросил он Богданову. Пожалуй, это была единственная возможность уязвить неуязвимого доктора Балтера. Особенно если ультразвуковое исследование и в самом деле покажет исчезновение конкрементов.
   Богданова навела фотокамеру, а хилер начал экзекуцию.
   Ощущения были не из радостных: Пиф был готов поклясться, что железные пальцы Николаса пролезли-таки в его живот! Еще пара-тройка неприятных мгновений – и опять что-то мелкое звякнуло о тазик. Потом были прохладные руки Луиса. Потом – обжигающие ладони Николаса.
   – Все, можно вставать, – разрешил хилер.
   – А камешек на память можно? – поинтересовался Пиф.
   – Почему европейцев привлекают только очевидные истины? – ехидно поинтересовался Николас. – Разве горячая тайна не стоит больше холодной разгадки?
   В общем, ушел Пиф из операционной без камешка. И без четкого представления о том, что только что увидел. В равной степени это могло быть как чудом медицины, так и цирковым фокусом.
   Кстати, перед их уходом пришел еще один местный товарищ. Николас спросил у Богдановой, не будет ли она возражать, если он быстро поможет человеку.
   Ольга Николаевна не возражала, тем более им надо было дождаться, пока Александр Федорович естественным путем проснется (будить его хилер не разрешил).
   Так вот, этому новому страдальцу Николас чистил артерию от холестериновых бляшек. Точно так же напрягался, как будто уходил от мирского. А потом – одним движением пальца вдоль шеи – р-р-раз! И на пальце в самом деле появлялось что-то неприятное, серо-белое. Отправленное, как и все остальное ненужное, добытое из организмов, в тазик.
   Пациент поблагодарил, пожал руку хилеру и ушел, оставив целителю тонкую стопку местных денежных купюр – филиппинских песо.
   Тем временем и Богданов проснулся.
   Он выглядел очень посвежевшим, даже – так и в чудеса поверить недолго – дошел до автобусика своими ногами.
   Всю вторую половину дня Николас, Августин и их гости-пациенты провели в Багио. Точнее, в гигантском Ботаническом саду, где проходила Всеазиатская выставка садового дизайна. Главной жемчужиной – выставка в выставке – считалась огромнейшая экспозиция орхидей. Все вокруг было в зелени и цветах самых различных расцветок. А еще на каждом из сотен стендов обязательно присутствовала какая-либо водяная аттракция – от простеньких фонтанов до сложнейших электронно-кинематических схем, где не только вода плескалась, но и музыка была задействована, и свет, и цвет.
   Вряд ли Ольге Николаевне сегодня хотелось туризма. Однако Николас не оставил ей выбора, просто объявив план дня. Зато Александр Федорович был близок к абсолютному счастью.
   У него ничего не болело. Он снова был с любимой женщиной. И еще: похоже, он много острее, чем прежде, воспринимал теперь не только удары судьбы, но и ее подарки.
   Часа через три устали все.
   Богданов давно уже ехал в своей коляске, его энергии хватило ненадолго.
   Однако вместо отеля направились в знакомую клинику.
   На этот раз Николас их не трогал. Его заменил Луис. А «инвазивные» вмешательства местного гуру сменились весьма специфическим массажем: минут по двадцать Луис обрабатывал Богданову каждую стопу, а потом еще столько же – ушные раковины.
   Ольге Николаевне массировали только спину и немного, минут по пять, стопы.
   У Пифа же основное внимание уделили ладоням и опять-таки пяткам – последние, похоже, по канонам здешней медицины, отвечали чуть ли не за весь организм.
   В свой маленький отельчик попали лишь к вечеру. Жить в нем предстояло еще одну ночь – утром их ждала поездка к океану.
   Вечернее чаепитие перед сном снова запланировали во дворике.
   На землю спустилась густая ночь, разрываемая лишь неярким светом фонарей да колеблющимся пламенем трех толстых ароматизированных свечей – их на столик поставил хозяин гостинички, он же официант и, возможно, повар.
   Есть, правда, не хотелось. Пиф и Богданова неторопливо пили вкуснейший жасминовый чай безо всего, любая добавка была бы излишней. А Александр Федорович мелко пригубливал какую-то черную настойку, приготовленную лично для него Луисом.
   – Господи, как хорошо здесь! – прямо выдохнул вдруг Богданов.
   Пиф заметил, как Ольга сначала напряглась – видно, вспомнила прогноз Николаса, – а потом расслабилась и даже улыбнулась.
   Все мы рано или поздно уйдем. И пусть лучше при этом нам будет хорошо.

6

   Марат Владивосток не любил. Тысячу раз он слышал от местных, что расположен город на широте Сочи, – как будто от этого здесь что-то становилось лучше, например, утренние туманы стали менее знобкими и влажными. Так ведь нет, они по-прежнему были отвратительны.
   Марат вскочил с постели и, подбежав к окну, быстро его захлопнул.
   Спать с открытым окном в любую погоду отец приучил болезненного ребенка еще с детства, несмотря на робкие протесты матери. Но полюбить эту самую бодрящую свежесть было выше Маратовых сил.
   Далее последовала короткая борцовская разминка.
   Потом – контрастный душ. И, пожалуй, все – можно приступать к ежедневному завоеванию мира.
   Он нажал на кнопку звонка, потребовав завтрак в номер.
   Несложно было и в ресторан спуститься, однако Марата уже давно коробило от бесконечных азиатских лиц. Нет, он, скорее всего, не был расистом или националистом, по крайней мере, бизнес был готов вести с любым, кто мог принести ему денег. Но, как говорится, too much.
   Марат ничем не был обижен нынешней российской властью, однако это медленное прозяпивание гигантских территорий и ресурсов ставил ей в вину. Все же нельзя власти становиться совсем уж бизнесом, еще лет десять такого подхода – и остатки великой империи будут полностью уничтожены.
   Впрочем, сам Марат империю не жалел; он легко бы стал торговать чем угодно, лишь бы дали дотянуться. Ну так он и не власть, а в отличие от отца, до сих пор не наигравшегося в свое пятивековое дворянство, – вполне космополитичный бизнесмен.
   Зазвонил мобильный телефон. Захватчики, легки на помине!
   Ли Чжень, гарант относительно небольшой сделки с одним местным коммерсантом. Миллионов на этом точно не наживешь, но Марат Станиславович не привык отказываться от денег, даже если они меньше, чем хотелось бы.
   Встреча на два часа была подтверждена.
   Впрочем, до нее еще два дела. Первое состоится уже через сорок минут.
   Он доел свой скромный завтрак – овсяная каша, яйцо вкрутую и чай с сэндвичами, – после чего спустился вниз.
   Его уже ждали: в дорогой, хоть и праворукой «Тойоте» сидел Знобин, руководитель их местного отделения. Сам за рулем. Оно и правильно, не все адреса должны знать водители.
   – Добрый день, Виктор Васильевич! – поздоровался молодой Кураев.
   – Здравствуйте, Марат Станиславович! – уважительно откликнулся Знобин.
   Хоть и был он старше сынка шефа лет на двадцать пять, субординацию выдерживал четко, и не только потому, что сынок шефа. Сам по себе Марат Станиславович начал вызывать уважение у понимающих людей еще совсем с юного возраста.
   Они немного покрутились по запруженным городским улицам (народ уже давно покинул теплые постели и направился зарабатывать деньги), после чего припарковались на небольшой стоянке рядом с совсем неприметным двухэтажным зданием.
   Комнатка, где их ждали, тоже была так себе, довольно обшарпанная. Хотя чаем с жасмином напоили. Чай, понятное дело, китайский. Но хозяева – свои. Если, конечно, считать Кавказ своим. Серьезные бизнесмены.
   Работать с ними можно, не в первый раз. Однако не дай бог, если эти ребята почувствуют, что с тебя можно урвать безнаказанно.
   «Впрочем, – ухмыльнулся про себя Марат, – такой подход в бизнесе вполне стандартен, хоть для кавказца, хоть для русского, хоть для еврея».
   Сам Кураев гордился одной из первых подобных своих акций, когда, мгновенно определив слабость партнера, быстро сделал его добычей.
   Их старый заемщик, пожилой бизнесмен средней руки из Калуги, тогда пришел к сыну, считая, что с ним будет проще договориться, чем с ушлым папой.
   Они и договорились, Марат лично выдал тому деньги. Под небольшие проценты, налом, просто достал из шкафчика – все предусмотрительно было заготовлено заранее, – причем в три раза больше того, что предполагалось вначале. Решение принял на месте, во время телефонного разговора заемщика с его сотрудником. Вот тогда-то и показал старый лис свою слабину, не оценив способностей молодого хищника.
   Договор состряпали прямо в кабинете, стандартный – так дед был рад внезапно свалившимся деньгам. Полученные средства позволяли ему выплыть из омута, куда его заводик загнало кризисом. Расстались под бесконечные «спасибо» осчастливленного калужского бизнесмена.
   Расчет Марата был предельно прост и строился на подслушанных междометиях. Безденежным калужанам по дешевке предложили сырье. А тут Марат предоставил им недорогие и длинные деньги. Это и есть бизнес-счастье. От такой радости дед не стал внимательно читать договор. Да и прочитал бы, вряд ли предположил дальнейшее.
   А именно: ровно через три дня после того, как полученный кредит был реализован на текущие нужды и, главное, серьезную закупку сырья, Марат предъявил требование о его досрочном, немедленном погашении.
   Дед аж дар речи потерял от такого хамства. Натолкнувшись на стену в кабинете молодого Кураева, бегал жаловаться к старому. С тем же результатом. В итоге предприятие перешло в руки банка, как и было указано в договоре. За совсем небольшие в общем-то деньги.
   Станислав Маратович, кстати, не вполне одобрил тот отъем, считал, что можно было со старым клиентом и помягче. Марат Станиславович только усмехнулся – на его памяти у отца были всякие сделки.
   – Еще чайку? – Вахтанг Габриэлович Ломидзе был большой, толстый и добродушный. – А может, чего покрепче?
   – Я с утра даже кофе не пью, – отшутился Марат. – Только чаек.
   – Узнаю нравы отца, – хохотнул Ломидзе.
   Несмотря на свои внушительные размеры, он передвигался по комнате легко и почти грациозно – сказывалось борцовское прошлое. Впрочем, прошлое угадывалось не только по накачанному торсу и легким движениям, но и по выглядывавшим из-под рукавов дорогого пиджака татуировкам и по стремительным, острым взглядам, которыми Вахтанг словно проверял произнесенное гостями.
   – Вернемся к плавсредствам, – предложил Марат.
   – Да, конечно, – согласился Ломидзе и тоже сел за стол.
   Второй представитель его стороны за все время не вымолвил ни слова, хмуро сидя в кресле у окна.
   – Предложение уникальное. Японская краболовная компания меняет флот. Готовы отдать нам все в полцены, если будем продавать улов им.
   – Ну, про улов – это не совсем к нам, – расставил границы дискуссии Кураев-младший. – Мы банкиры, а не краболовы.
   – В бизнесе, как и в море, заборов нет, – не согласился кавказец. – Если прибыль хороша, то можно и крабов ловить.
   – Вот и ловите, – засмеялся Марат, улыбкой и дружеским жестом смягчая жесткость ответа. – А нам достаточно процентов за кредит, мы не жадные.
   – И какие будут проценты? – молчаливый в кресле наконец заговорил.
   Марат назвал цифру.
   – Вот тебе и не жадные! – захохотал Вахтанг Габриэлович. – Это ж сколько ставок LIBOR будет?
   – Мы ж не в Европе, чтоб по LIBOR считать, – не снимая с лица улыбку, ответил Марат.
   – Это точно, мы не в Европе. – Теперь Ломидзе не смеялся. – Но такая ставка делает бизнес неинтересным.
   Старый-старый спектакль. Как на китайском рынке: каждый раз, когда покупатель притворяется, что уходит, продавец уполовинивает цену, ритуально причитая, что my boss kill me.
   – Называйте свои предпочтения, – мягко сказал Марат. – Если, конечно, они не сделают наш бизнес неинтересным.
   Потихоньку процесс сдвинулся с места и пошел по реальному пути. Лишнее с этих ребят все равно не взять, но и дешевые кредиты им будет получить нелегко. Вряд ли их с восторгом встретят в европейском банке, особенно с учетом того, что большая часть действительно немалого бизнеса Ломидзе делается в сферах, которые европейскими чистыми банками, мягко говоря, не приветствуются.
   – Я бы все же попросил вас подумать не о кредите, а о доле, – на прощание сказал Вахтанг Габриэлович. – Как-никак мы с вашим папой старые друзья, наверное, уже можно доверять.
   – Несомненно, – подтвердил Кураев-младший. – Обязательно подумаем. Хотя вы знаете наше мнение: каждый должен заниматься своим делом.
   – У нас всех одно дело – деньги зарабатывать, – стоял на своем Ломидзе.
   На том и завершили беседу.
   Из машины Марат позвонил отцу.
   Тот внимательно выслушал. Зачем-то очень подробно расспросил о втором кавказце, молчаливом участнике беседы. Сопоставив все детали – а от зоркого взгляда Марата не ускользало ничего, – Станислав Маратович сделал свой вывод.
   – Этот молчаливый – Резо. Племянник Вахтанга. Не думал, что его так быстро выпустят.
   – Ломидзе – мужчина состоятельный, – удивился Марат удивлению отца.
   – Не все решают деньги, – довольно неожиданно заявил Кураев-старший. – На Резо – кровь серьезных людей. Даже Вахтанг был в опасности. Резо и на зону пошел, в Мордовию, чтобы из Грузии улизнуть, слишком серьезные терки были. Какие-то там подвижки, похоже, случились.
   – Они нас в долю тянут. Я пока отказался.
   – Теперь, с появлением Резо, я тоже, пожалуй, откажусь, – задумчиво произнес отец.
   На сына подобное заявление, казалось, произвело обратное впечатление:
   – Он что, и в самом деле такой пуленепробиваемый монстр?
   – Пробиваемый, конечно, но монстр. Да и мы все старше стали, романтики поубавилось, есть что терять каждому. Короче, мы не участвуем. Кредит под залог кораблей – пожалуйста. И не более.
   – А меня ты заинтриговал, пап. Я бы еще подумал. Они знают о твоем отношении к этому Резо?
   – Да. Я с ним старался не работать. Он всегда был без башни, особенно под дурью.
   – Очень хорошо, – задумался Марат. – Можно сыграть на противоречиях отца и сына.
   – Сынок, такие игры опаснее, чем хотелось бы.
   – Пап, мы ведь договорились… – укорил сын.
   Они действительно договорились. Раз и навсегда.
   Марат Станиславович – почтительный сын, уважающий мнение отца. А Станислав Маратович – никоим образом не давящий родитель. Тем более Кураев-старший давно уже понимал (и очень тем гордился), что его отпрыск куда более талантливый бизнесмен, чем успешный, но не кончавший заморских университетов папаша.
   Беседа на том и закончилась.
   Конечно, Марат не оставил мысли поиграть на деньги с ужасным Резо. Он же с ним умно собрался играть, не как-нибудь. И репутация Резо может оказаться ему на руку: вряд ли кто рискнет предположить, что некий бизнесмен, да еще и довольно сопливого возраста, решит обойти на повороте столь авторитетного ветерана российского бизнеса.
   Впрочем, такие вещи на ходу не делаются. Приедет домой, наведет справки – у отца уникальные возможности в этом плане. И если игра будет стоить свеч, непременно сыграет. Когда же и рисковать, как не в молодости? Тем более что риск будет максимально обоснованным. Безумный же Резо вынужден будет оперировать в сегодняшних реалиях, а не в «лихих девяностых», как теперь их принято называть. В нынешних же условиях выигрывают не самые дерзкие, а самые интегрированные во власть. В этом плане многолетнее нахождение на мордовской зоне не есть конкурентное преимущество.
   Распрощавшись с представителями гангстерско-коммерческого клана Ломидзе, Марат и Знобин поехали на встречу номер два.
   Машин на улицах стало больше: светофоры перестали проскакивать за один цикл. Можно было ознакомиться с тонкостями предстоящего обсуждения – Знобин предупредительно передал папку с бумагами.
   Но отчего-то Марату захотелось просто посидеть. Хотя нет, не просто.
   Он даже глаза прикрыл, чтобы мгновенно мелькнувшее видение задержалось подольше. Такое ощущение, что по-настоящему обнял Дуняху. Прижал к себе соблазнительной грудью, ладонями почувствовал ее тело. Не обнаженное, нет. В какой-то кофточке. Но долго ли снять?
   На мгновение так захотелось к жене, что физическое желание переполнило тело. Даже мысль мелькнула – слетать на ночь в Москву. Впрочем, это было бы слишком глупо.
   Она же теперь его жена на вечные времена, так что дождется. Что касается дурацких мыслей о муже, который в командировке, то они Марата никак не тревожили. Дуняха никогда не посмеет променять его на кого бы то ни было. А даже если бы зародились в ее хорошенькой головке подобные мысли – рядом отец и Ванька Озеров.
   Как говорится, нравится – не нравится – спи, моя красавица.
   Вторая встреча была с людьми пожиже. Но тоже на их территории. Правда, не в европейского вида офисе, а в маленьком китайском ресторанчике, не в самом роскошном районе города.
   Ресторан был забит, причем в основном китайцами – их в Приморье становилось с каждым годом все больше. Не надо было быть большим стратегом, чтобы понять: когда Поднебесная захочет прибрать эти земли к рукам, воевать ей уже не придется. Половина деток и так будут китайчатами. К тому же жить они будут, в отличие от второй половины, в непьющих семьях.
   Нельзя назвать эти время от времени посещавшие Марата мысли приятными – он не хотел бы жить среди узкоглазых соседей, – но и особенно переживать по этому поводу Кураев-младший не собирался. Для него, в отличие от его отца, домом было то место, где лежали его деньги. А деньги у него были по всему свету – сейчас для перегонки средств курьеры без надобности. Равно как и возможность общаться на английском, которым Марат владел не хуже русского. Пожалуй, даже лучше – ко второму возвращению в Россию русский пришлось подтягивать.
   – Здравствуйте, мистер Кураев, – приветствовал его Ли Чжень. – Разрешите вас чем-нибудь угостить?
   Марат с большим удовольствием перекусил бы чем-то из рациона белых людей. Однако организм, почуяв обеденное время, затребовал свое, и Кураев не стал отказываться.
   И не зря. Кухня оказалась просто отменной.
   Курицей в кисло-сладком соусе ни в одном китайском ресторанчике не удивишь. Как и карпом, запеченным целиком – лишь слегка надрезанные бока его чуть вздымались над блюдом, разжигая и без того не слабый аппетит. А вот морепродукты оказались не просто чудесного – но восхитительного качества.
   – Утром еще плавали, – хитро улыбнулся Ли Чжен.
   «Ну, это вряд ли, – подумал Марат, любящий точность во всем. – А вот ночью точно плавали».
   Он так увлекся, что не стал обсуждать за едой тонкости предстоящей сделки. Обсудили уже после обеда.
   Тонкостей было немного. Главная – сидела напротив: мужичонка бомжеватого, или, как здесь говорили, бичеватого, вида. Звали мужичка заковыристо, Никифор. Он маялся насморком и время от времени громко сморкался во взятую с обеденного стола салфетку, что тоже не улучшало отношения к нему Марата.