Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Ольга Владимировна Голотвина
Привычное проклятие
Моим друзьям по форуму Prikl.ru – за то, что на форуме я как дома.
(296 год Железных Времен)
1. ВЫВЕСКА
Тролль возвышался в распахнутых воротах. Он был на голову выше собратьев, сгрудившихся у него за спиной. Вожак, главарь! Грудь, поросшая бурой шерстью, выпятилась так, словно вызывала на себя прямой удар тарана. Мощные ручищи обвиты мышцами, похожими на сытых змей. Ноги – как древесные стволы, только не врастают в землю корнями. Плечи такие, что кажется – сейчас тролль поведет ими и повалит столбы ворот! Харя со злобными красными гляделками и расплющенным носом, похожим на рыло кабана, могла бы навести страх даже на десяток бывалых наемников.
А уж кучка промокших, потрясенных, жмущихся друг к другу людей и вовсе была на грани отчаяния! У них не было сил не только сражаться, но даже разбежаться по двору в поисках укрытия.
Все навалилось на них быстро и страшно: и великаны-тролли, вошедшие по грудь в реку и опрокинувшие их корабль, и холодная осенняя вода, и выматывающий бег по берегу.
Тролли бегают медленнее людей, но они гораздо выносливее. Конечно, они загнали бы свою измученную дичь…
Если бы не высокий частокол, не гостеприимно распахнутые ворота. И не кряжистый седой человек, что стоял сейчас перед вожаком троллей, высоко подняв факел.
Человек был чудовищу по грудь, но глядел на него, как господин на провинившегося раба. И факел держал так, словно желал получше рассмотреть физиономию великана, хотя на дворе стоял белый день.
Беглецы с изумлением и ужасом ждали: вот сейчас тролль шагнет вперед, ударом могучей лапищи превратит голову смельчака в кровавую кашу. А потом двинется вперед, сокрушая все на своем пути.
Нет. Молчит. Не шевелится. А стая за спиной – та и вовсе отступила на пару шагов.
– Ты, Битая Рожа! – холодно и властно заговорил человек. – Осень только на двор, а ты уже по нашим краям шляешься? Зимы вам, уродам, мало?
Тролль переступил с ноги на ногу, склонил голову на короткой шее и что-то промычал.
Этот звук вывел спасшихся людей из оцепенения. Кто-то крикнул:
– Ворота! Закройте ворота, ради Безликих!
– Вот еще! – надменно отозвалась крепко сложенная женщина в синем платье. Она тоже держала факел. – Было бы из-за чего с воротами возиться! Сейчас муж этих недоумков выгонит, обедать будем… Кринаш! – повысила она голос. – Что ты с ними рассусоливаешь? Гони в шею, а то у меня еще младшенькая не кормлена!
– Сейчас! – отозвался муж, не сводя глаз с незваного гостя. – Ты послушай, что Битая Рожа вякает. Добычу свою требует! Ну обнаглели, пора опять учить!
И тут над двором зазвенел решительный голосишко:
– Уходи отсюда, Битая Рожа!
Карапуз лет четырех, выскользнув из-за подола хозяйки, бесстрашно сделал несколько шажков к воротам. Обеими ручонками он, как меч, сжимал большой кухонный нож.
Мать не остановила смелого малыша – лишь шагнула следом и с мрачной решимостью подняла факел, готовая защищать свое сокровище в любой драке.
Появление мальчугана не отвлекло его отца. Он повысил голос и заговорил медленно, почти сливая слова, так, что речь его походила на мычание тролля:
– Добычи нет. Мои люди. Моя стая. Рассержусь. Попорчу шкуру.
– Хозяин! – донеслось откуда-то слева. – Корабль вынесло на Загребущую косу!
Никто не обернулся на голос. Кринаш тоже не отвел взора от красных буркал тролля.
– Лодка на мели, – продолжил он протяжно. – Плохо. Стая берет лодку и несет сюда. Иначе сильно сержусь.
Вожак троллей шагнул назад. Соплеменники повторили его движение. Затем стая разом повернулась и бросилась наутек, словно за ними гнался отряд великого воина Керутана, прозванного Грозой Нежити. Тролли бежали, пригнувшись так, что руки почти касались земли, и на ходу громко ухали – то ли от страха, то ли от разочарования.
Спасенные люди с облегчением вздохнули. Кое-кто, обессилев, опустился на землю посреди двора. Женщины заплакали.
Кроме хозяйки, которая сунула факел в стоящее у ворот ведро с водой и спросила мужа:
– Ты впрямь ждал, что они тебе корабль притащат?
Хозяин тоже опустил свой факел в ведро и небрежно повел широким плечом:
– Ясно-понятно, не ждал. Зато уж точно не вернутся до морозов. Боятся, что и впрямь их в работу запрягу. – Он подхватил на руки малыша. – Ах ты, мой вояка!
Теперь стало видно, что он не так стар, как казалось из-за седых волос. Лет сорок пять, а то и меньше.
Женщина подобрала нож, который выронил «вояка», и зашагала к крыльцу, на ходу крикнув кому-то:
– Недотепка! Ты как за ребенком смотришь? Почему он до ножа добрался?
– Вот и все… – начал было «повелитель троллей», обернувшись к спасенным людям. Но договорить ему не дали.
– Да как же они тебя не сожрали?! – почти обвиняюще крикнула одна из женщин.
– Тролли умом не блещут, – спокойно объяснил хозяин. – Но самые тупые твари умнеют на глазах, если на них смотрит во-от такая штука!
Только сейчас – словно разрушились чары – все оторвали взгляд от своего спасителя и обернулись налево, куда небрежно указал Кринаш. И увидели то, что при иных обстоятельствах бросилось бы в глаза сразу же.
С внутренней стороны частокола была сооружена земляная насыпь, укрепленная досками. С ее вершины на округу хищно поглядывала катапульта. Настоящая. Из тех, что одним своим видом вселяют смятение в души защитников осажденного города.
– Да чтоб я сдох за бесплатно! – ахнул долговязый остролицый парень (единственный, у кого в руке был меч). – Слышь, хозяин, но она же в такую близь не ударит! За реку шарахнет, на опушке цель накроет, а здесь, в воротах… даже если лупить навесными…
– Наемник? – потеплел голос Кринаша. – Я и сам до десятника дослужился. А Битая Рожа сроду в войске не бывал. Откуда ему знать, что рядом с катапультой стоять безопасно?
– Ах, чтоб меня Серая Старуха в луже утопила! – шагнул к хозяину плотный пожилой человек с обветренным лицом. – Слыхал я про тебя, Кринаш, но чтоб этак… Ну будем знакомы. Я Фержен Лесной Шмель из Рода Нерхоут. Новый капитан «Шустрой красотки»… то есть был капитаном, пока ее тролли не потискали, «Красотку»-то… – Фержен помолчал, плечи его поникли. – А раз ей больше не плавать, так уж и не знаю, кто я теперь такой.
– Не торопись оплакивать мою давнюю подружку! – хохотнул Кринаш, ставя малыша на землю. – «Красотка» с троллями уже целовалась, а все плавает, стерва старая! Слышал, что сказал мой раб? Ее вынесло на Загребущую косу. Туда течение все прибивает – коряги, бревна… и твою лапушку. Может, сумеешь починить.
Нахлынувшая надежда потрясла Фержена, он даже не сразу понял, что говорит ему Кринаш. Ах да, спрашивает о прежнем капитане!
– Он решил осесть на берегу. Я у него «Шуструю красотку» и сосватал, дурень этакий! И ведь некого ругать, Хозяйка Зла под руку не толкала – сам вынул кошелек и денежки отдал! Знал бы, что в здешних краях так весело, потратил бы денежки поумнее.
– Ну, тролли – зимние твари. Битая Рожа в этом году что-то поспешил, осенью нагрянул… Да ладно, Многоликая с ним, с Битой Рожей! Добро пожаловать на постоялый двор, господа. Я – Кринаш Шипастый Шлем из Семейства Кринаш. Ясно-понятно, лучше б нас познакомил кто другой, не людоеды. Ну, Дагерта, – кивнул он жене, – веди женщин в дом, пусть у огня обсохнут. Господином, у которого сломана рука, займется Молчун. Остальным лучше пойти со мной к кораблю и глянуть, что из поклажи можно спасти. Прямо сейчас, а то здешние крестьяне не дураки растащить, что река к берегу прибьет. Эй, Верзила! Неси веревки, мешки, захвати обе лопаты. Может, корабль на воду спихнем, если не сильно поломан.
Как ни были путники потрясены пережитой опасностью, никто не отказался идти к выброшенной на мель «Шустрой красотке». Когда отступает смерть, будничные заботы набрасываются на человека прямо с остервенением.
Высокий, плечистый раб принес все, что было велено. Люди, превратившиеся из спасенных в спасательную команду, принялись разбирать веревки и мешки.
– Хоть лепешек возьмите! – Длинное, с квадратным подбородком лицо Дагерты хмурилось. – А лучше послали б Верзилу гонять чужаков от лодки, а сами поели бы по-людски!
Гости разом загомонили: им, мол, кусок в рот не полезет, пока не узнают, кого река обобрала дочиста, а кому удастся вернуть хоть что-то из своего добра. Хозяйка махнула рукой – мол, как угодно! – и велела растрепанной девчушке-служанке уложить в холщовый мешочек лепешки.
– И я пойду! – сообщил из-за спины Кринаша властный голосишко. Не попросил разрешения, просто поставил старших в известность.
– Да куда ж ты, сыночек! – всплеснула руками Дагерта. – Не покушал, и от реки холодом тянет!
– Пусть идет, – вступился за своевольного мальчишку отец. – Все равно из дому сбежит и за нами увяжется. А так хоть у меня на глазах…
Кринаш замолчал, оборвав фразу. Застыл, напрягся, словно матерый котище, заслышавший под лавкой подозрительное хрупанье. А затем грозно выдохнул:
– Ну, я ж его!..
И ринулся в распахнутую дверь сарая.
Послышалась возня. В дверь, протестующе кудахча, вылетели две возмущенные курицы. Наконец появился хозяин, волоча за шиворот упирающегося тощего, востроносого человечка, к потрепанной одежде которого пристало сено.
– Я тебе, зараза, покажу, как от меня прятаться! – приговаривал Кринаш.
– Я от троллей! – визгливо оправдывался востроносый. – Я не привык! У меня тонкая натура! Я не могу работать, когда вокруг чудовища!
– Врет! – отозвалась с крыльца Дагерта. – Он на пару со своей тонкой натурой еще с утра от меня запрятался. А то б я его хлев чистить отправила.
– О боги! – воззвал человечек в небеса. – Служителя высокого искусства – чистить хлев?! Да мои картины украшают дворцы и замки трех стран!
– Тогда почему мой постоялый двор до сих пор не украшает вывеска? – взрычал Кринаш. – Другие, у кого денег нет, не ленятся честно отработать ночлег и еду, а этот… Я же ясно-понятно сказал: намалюешь вывеску – и мы в расчете!
– «Намалюешь»… О Безымянные, вы это слышите?!
– Что ты с ним нянчишься, с прохвостом? – вознегодовала хозяйка. – То ему солнца мало, освещение неправильное, то сыро – краски, мол, не так ложатся! Врет он все, Кринаш, никакой он не художник. Спер где-то кисти-краски, а рисовать не умеет.
От такого оскорбления человечек онемел, запустив длинные пальцы в растрепанные светлые волосы.
– Не умеет – и впрямь отправлю чистить хлев! – посулил хозяин. – Но уж больно мне вывеску захотелось! Доски я сколотил? Сколотил. Чтоб большая была, чтоб от самой излучины видно! – Лицо утратило жесткость, стало мечтательным. – Чтоб во-от такими буквами: постоялый двор Кринаша!
– Завтра с утра и начну, – примирительно пообещал художник.
– А сегодня – бездельничать? – встрепенулся хозяин. – Ну уж нет! Пойдешь с нами разгружать корабль.
– Мне руки беречь надо. У меня ремесло тонкое. Я сегодня доску загрунтую.
– Тьфу! Ладно. Но чтоб завтра у меня…
Владелец постоялого двора шагнул к воротам. Вслед ему рванулось негромкое, молящее:
– Кринаш!
Хозяин обернулся к незадачливому постояльцу.
Художник, бледный, чуть не плачущий, беспомощно протянул к нему руки:
– Кринаш, ты пойми! Я не могу, я учителю слово дал! Он говорил: будешь размениваться на всякую мазню – талант уйдет, как вода в песок. Это как тигра заставить ловить мышей – сдохнет он, Кринаш! Не от голода сдохнет, так от стыда! И дрова колоть мне нельзя, и хлев чистить – я же обязан беречь руки! Это мой инструмент! Ну, ладно, я сейчас на мели, но я и вправду могу создать шедевр! Я чувствую, знаю это… но нельзя осквернять мою кисть малеваньем трактирных вывесок!
Кринаш был почти растроган, но последняя фраза все испортила. Его постоялый двор, его владение, его империю сравнивают с жалким трактиром! Вывеску, которой он заранее гордился, объявляют недостойной мазней! Кисть она осквернит этому проходимцу!
– Шедевр? – тяжело прищурился Кринаш и помолчал, словно пробуя на вкус незнакомое слово. – Шедевр… Вот тут его и создавай, раз такой мастер! Если завтра к вечеру вывески не будет – вышвырну тебя за ворота на ночь глядя! Слыхал небось, каково в наших краях ночевать под открытым небом? В деревню можешь не соваться. Хозяин «Жареного петуха» бесплатно родную мамашу не приютит.
Художник побелел, отшатнулся. А Кринаш сплюнул и вернулся к своим заботам, постаравшись выбросить из головы востроносого чудака с его капризами.
– Не жалуюсь, идут кое-как. На хлеб хватает.
– Не скромничай. Все-таки трех рабов купил.
– Трех? Я? Всего-то двух, и тех с изъянцем, по дешевке.
– Ну как же! Вон тот, здоровенный, что впереди вышагивает, – раз! Тот, что дома остался, купцу руку лечит, – два! И девчонка, которая нам лепешки…
– Недотепка? Она не рабыня. Так, прибилась, неизвестно чья, сирота вроде. Ей всего-то лет двенадцать. И она с придурью. Заговорит – несет несуразицу. Работать начнет – все из рук да вдребезги! Я поначалу хотел согнать со двора, да жена что-то к ней привязалась. Мол, погоди, муженек, из служаночки выйдет толк. Ха! Толк из нее давно вышел, а бестолочь осталась.
Фержен отвернулся, чтобы скрыть ехидную улыбку. Нетрудно догадаться, почему хозяйка так терпелива с девочкой. Для Дагерты, с ее лошадиной физиономией, была сущей находкой служанка еще более некрасивая, чем она сама. Девчонка, Недотепка эта самая – такие и с возрастом не расцветают!
– А теперь и подавно не выгоню, – вздохнул Кринаш. – Задолжал я ей.
– Задолжал? Ты? Девчонке этой?
– Ну да. Не усмотрели мы весной за Нурнашем. Убежал, негодник, на берег, влез на старую иву – и сорвался в реку. Там такое течение, что не всякий взрослый выгребет. А Недотепка – дура дурой, а плавает, оказывается, как щука! Сиганула в воду…
– Пап! – прервал рассказ детский крик, в котором звенели слезы. – Пап, мой тополек!
Отец тут же прервал беседу, махнул спутникам – мол, идите, я вас догоню! – и поспешил к сынишке, который стоял неподалеку, сжав кулачки.
– Пап, смотри! Это Битая Рожа! Зря мы его живым отпустили!
С первого взгляда отец понял причину такой кровожадности своего отпрыска.
Меж камней рос молоденький, чуть выше Нурнаша, тополек, дерево в здешних местах редкое. Должно быть, клочок пуха с семенами добрался сюда на плаще какого-то путника. Нурнаш обнаружил деревце летом и почему-то к нему привязался. Даже, пыхтя от усердия, поливал из добытого на кухне ковша. Весь дом знал о новой забаве хозяйского сына. А теперь тополек сломан! Мальчик прав: деревце попало под ноги кому-то из удиравшей стаи.
Кринаш глянул в покрасневшее от горя и злости личико сынишки и бодро заявил:
– Поможем! Не до конца деревце сломалось! А ну-ка, я сейчас…
Выломать в кустах сухую прямую ветку, в два счета очистить ее ножом от мелких веточек… И вот уже четыре руки бережно прилаживают на место вершинку. Теперь надо примотать чем-нибудь к деревцу палку, как приматывают дощечку к сломанной руке…
Увы, у Кринаша не оказалось с собой веревки. А «спасательный отряд» успел далеко отойти по берегу.
Отец не успел даже огорчиться – малыш уже развязал свой поясок:
– На, пап, держи!
Когда у человека так гордо и счастливо светятся глаза, ни к чему напоминать ему, что красивый пояс с красными кисточками куплен у бродячего разносчика отнюдь не задаром и что мать за этот пояс им обоим еще задаст.
– Подержи вершинку, сынок, чтоб ровненько… Вот, вот… и вот!
Двое мужчин, большой и маленький, отступили, чтобы полюбоваться своей работой. Тонкое деревце, туго обмотанное детским пояском, неуверенно расправляло ветви на легком дразнящем ветерке.
– Пап, тополек не засохнет?
– Не должен бы. Ну, пойдем, а то отстали мы от своих!
Кринаш удивился бы, если бы узнал, как важно то, что он сделал сейчас.
А что он, собственно, сделал? Просто не дал пролиться детским слезам, которые уже закипали в темнокарих глазенках.
А почему не праздновать людям, чудом избежавшим смерти, а потом спасшим почти все свое добро? Ни тролли, ни люди не разграбили груз «Шустрой красотки», да и сама она предстала взору капитана вовсе не грудой бревен и досок.
И теперь Фержен, раскрасневшийся от выпитого вина, уперся локтями в столешницу и благодушно внимал рассказу хозяина о том, как на постоялый двор попала катапульта. Грозное осадное орудие было брошено силуранской армией, в панике отступавшей из-под стен грайанской пограничной крепости Найлигрим. Тогда многое было брошено и потеряно – но только не голова десятника Кринаша. Он прикинул, что катапульта может пригодиться, и не пожалел мелочишки для местных, чтоб помогли укрыть «находку» в овраге. Позже, когда купил постоялый двор, вывез катапульту частями по Тагизарне, собрал, установил – разбегайтесь, вороги! Ни тролли не сунутся, ни речные пираты!
При слове «пираты» капитан встрепенулся, потребовал подробностей. В разговор вступили другие путники, подтянулись из-за соседних столов, сели рядышком.
Купец со сломанной рукой – человек, как выяснилось, бывалый и много повидавший – начал рассказывать о свирепствующем в верховьях реки наррабанце Сархе, которого Хозяйка Зла привела в эти края. Как будто не мог вволю злодействовать у себя в Наррабане!
Кринаш тоже с удовольствием послушал бы страшные истории. Мог бы и сам кое-что рассказать. Например, про красавицу Вастер Долгую Метель, что два года назад стала супругой властителя Замка Трех Ручьев – и теперь округа полнится смутными и жуткими слухами об особых пристрастиях этой необычной женщины…
Но его отвлек шорох под столом.
Ну, ясно-понятно! Недотепка! Забилась под стол, насторожила лопушистые уши. Готова лечь спать голодной, лишь бы послушать, о чем гости беседуют.
Вот паршивка, а?! Дагерта одна должна вино гостям подливать, еду разносить, а эта бестолочь здесь прохлаждаться будет!
Опустив руку под стол, Кринаш точным движением цапнул лентяйку за шиворот. Раздалось отчетливое: «Ой!»
– Марш хозяйке помогать, горе мое разнесчастное!
Хотел отвесить бездельнице затрещину, но рука не поднялась. На дурочку Недотепку трудно сердиться. Уж очень нелепая и смешная рожица у девчушки! Больше всего похожа на игрушку из лоскутов, какие шьют матери детям в бедняцких семьях. Этакая славная уродина-кукла с торчащими косичками из соломенных жгутов и с плоской физиономией, на которой нарисованы круглые глазищи и растянутый в вечной улыбке рот.
– Ступай воды принеси, лупоглазая, – смягчившись, велел хозяин.
Девочка опрометью вылетела за дверь. В сенях раздался грохот. Кринаш безнадежно вздохнул – и тут уловил в общем гаме негромкий женский голос.
– …красивый сад с редкими южными деревьями. Я слышала: с огромными листьями, с цветами. Кажется, какой-то властитель развел…
Кринаш вздрогнул. Что его взволновало? Слова «южные деревья», которые вызвали в памяти что-то потаенное и недоброе? Или то, что заговорила молчаливая гостья в мужской одежде, до сих пор сидевшая в стороне от веселой компании и рассеянно, ложку за ложкой, отправлявшая в рот рыбную похлебку? Похоже, она не ощущала вкуса еды – так углубилась в раздумья.
А ведь эта постоялица, не назвавшая своего имени, будет познатнее прочих гостей, видно по манере держаться. Ну, может, не Дочь Клана – тогда Дочь Рода, не ниже. И совсем юная, лет девятнадцати. Прямая, тонкая, голову держит высоко.
– Ой, да что госпоже наговорили? – всплеснула руками Дагерта. – Какие у нас сады, какие южные деревья? Глухомань тут! Властителей с замками почитай что нету, потому как земли королевские. Есть, правда, замок одного из Спрутов, этак сутки пути, но сады высокородный господин не разводит. Уж я бы знала, на постоялый двор все слухи стекаются.
«Почему она путешествует одна? – недоумевал Кринаш. – В спасенной дорожной суме уцелел кошелек, юная дама платит не скупясь. Деньги, стало быть, имеются, а родни, чтоб позаботиться, – никого? Или такая родня не людская, что отпустила молодую женщину одну в опасный путь?»
Кринаш поймал себя на том, что думает о госпоже как о женщине, даме. Ни разу не назвал эту юную, хрупкую особу девушкой или барышней.
Гостья, помрачнев, поднялась из-за стола:
– Спасибо за угощение, хозяюшка. Пойду, спать пораньше лягу.
– Ой, – огорчилась Дагерта, – или мы госпоже не угодили? Съела-то всего ничего!
Гостья бросила взгляд в миску, словно пытаясь понять, что она, собственно, ела.
– Нет-нет, все было вкусно. Просто я устала.
– Сейчас возьму свечу, провожу…
– Не оставляй гостей, хозяюшка. Я помню, куда ты отнесла мои вещи.
Кринаш вскользь подумал, что его умница Дагерта отвела гостье лучшую комнату. Настоящие господские покои, даже кровать с балдахином!
Но про какие сады расспрашивала госпожа? Почему ее слова тревожат Кринаша?
«Южные деревья…»
Перед глазами поплыли тонкие прямые стволы, перистые легкие листья, цепкие змеи лиан, яркие цветы.
Да не может этого быть! Госпожа говорила совсем о другом! Может, в замке у Спрута растет какая-нибудь чахлая пальма в кадке, а слухи превратили эту кадку в сады!
Но на сердце тяжело, вино потеряло вкус, застольные истории скользят мимо слуха.
А зачем гадать? Пойти да спросить госпожу! Сейчас, сразу, пока она не легла спать!
Кринаш поднялся на галерею, опоясывающую трапезную. Впереди мелькнула женская фигурка, скрипнула дверь – гостья скрылась в комнате.
И сразу – вскрик, грохот, треск! Ну будто в комнате делает приборку Недотепка!
Хозяин без стука ворвался в комнату – и узрел невероятное зрелище.
Гостья, только что тихая и усталая, преобразилась странно и страшно. Свирепо оскалясь и выкрикивая что-то бессвязное, она лупила подсвечником забившегося в угол мужчину. Кринаш узнал бродячего торговца, который вчера завернул на постоялый двор. Парень даже не помышлял о защите, только закрывался руками от ударов и подвывал от ужаса. Будешь подвывать, если у обезумевшей от гнева женщины такое лицо – вот-вот клыки полезут!
Кринаш, разумеется, не стал этим любоваться. Решительно отобрал у гостьи подсвечник, твердо ухватил ее за локти:
– Все, все уже! Успокоимся, не будем никого убивать! Этот тип посмел дотронуться до госпожи?
– Вор! – гневно выдохнула женщина. – Ворюга!
А, вот оно что!
– Ты для этого влез в комнату госпожи? – строго вопросил Кринаш.
Потрясенный парень не мог даже кивнуть. Впрочем, все и так было ясно.
– Пошел со двора, – холодно сказал хозяин. – И чтоб я тебя больше не видел.
Эти слова вывели воришку из шока.
– Ради Безликих! – возопил он. – Под открытым небом, ночью! Это в ваших-то краях! Имей совесть, Кринаш! Душегуб ты!
– Насчет совести молчал бы, воровская морда. Беги, пока совсем не стемнело, в деревню, ткнись в «Жареный петух». Туда всякую сволочь пускают, были б деньги.
Парень шагнул к двери. Но страх уже перебродил в злобу. Он угрюмо оглянулся:
– Воровская морда… Ты, хозяин, глянь на подоконник. Вот из-за этого сокровища баба чуть человека насмерть не уходила!
Женщина метнулась к подоконнику, схватила что-то, спрятала в рукав. Но у Кринаша взгляд цепкий, приметливый. Он успел рассмотреть, из-за чего дама впала в такую ярость.
Крупная речная галька. Посередине просверлена, в дыру продет кожаный ремешок.
Хозяин поморщился, представив, какую историю расскажет в деревне выгнанный торговец о странных делах, что творятся на постоялом дворе Кринаша.
– Эй, ты! – окликнул он парня. – А ну, поди сюда! Если боишься по темноте топать, так и быть, оставайся. Спать ляжешь в пристройке, где Верзила и Молчун. Скажешь парням, пусть за тобой приглядят, чтоб не спер чего. Понял? Брысь!
Торговец был в ярости, но не посмел даже сплюнуть себе под ноги. Просто повернулся и ушел, злобно топая по деревянной галерейке.
Кринаш со строгим лицом прислонился к дверному косяку:
– Теперь с госпожой беседовать будем. На этом постоялом дворе я хозяин. Отвечаю за гостей. И мне ни к чему неприятности. А потому хочу знать: почему моя госпожа изволила так гневаться из-за камня на кожаном ремешке?
Женщина сверкнула глазами, надменно вскинула подбородок и хотела что-то сказать, но Кринаш опередил ее:
– Только не надо красивых баек о подарке любимого, который тот подобрал на месте последнего свидания! Когда в моем доме появляется такая штуковина, я сразу думаю о магии. И хочу знать, чего от этой магии ожидать!
Женщина шагнула вперед, явно желая произнести что-то гневное. Но подвели нервы, которым сегодня крепко досталось. Гостья судорожно, со всхлипом вздохнула и разревелась. Горько, навзрыд.
Кринаш обреченно потер шрам на лбу: ему в очередной раз выпала роль утешителя и доброго советчика! Что ж, и это иной раз входит в обязанности хозяина постоялого двора.
Ульфейя Серебряная Иволга всхлипнула и плотнее закуталась в шаль, которую дала ей Дагерта.
А уж кучка промокших, потрясенных, жмущихся друг к другу людей и вовсе была на грани отчаяния! У них не было сил не только сражаться, но даже разбежаться по двору в поисках укрытия.
Все навалилось на них быстро и страшно: и великаны-тролли, вошедшие по грудь в реку и опрокинувшие их корабль, и холодная осенняя вода, и выматывающий бег по берегу.
Тролли бегают медленнее людей, но они гораздо выносливее. Конечно, они загнали бы свою измученную дичь…
Если бы не высокий частокол, не гостеприимно распахнутые ворота. И не кряжистый седой человек, что стоял сейчас перед вожаком троллей, высоко подняв факел.
Человек был чудовищу по грудь, но глядел на него, как господин на провинившегося раба. И факел держал так, словно желал получше рассмотреть физиономию великана, хотя на дворе стоял белый день.
Беглецы с изумлением и ужасом ждали: вот сейчас тролль шагнет вперед, ударом могучей лапищи превратит голову смельчака в кровавую кашу. А потом двинется вперед, сокрушая все на своем пути.
Нет. Молчит. Не шевелится. А стая за спиной – та и вовсе отступила на пару шагов.
– Ты, Битая Рожа! – холодно и властно заговорил человек. – Осень только на двор, а ты уже по нашим краям шляешься? Зимы вам, уродам, мало?
Тролль переступил с ноги на ногу, склонил голову на короткой шее и что-то промычал.
Этот звук вывел спасшихся людей из оцепенения. Кто-то крикнул:
– Ворота! Закройте ворота, ради Безликих!
– Вот еще! – надменно отозвалась крепко сложенная женщина в синем платье. Она тоже держала факел. – Было бы из-за чего с воротами возиться! Сейчас муж этих недоумков выгонит, обедать будем… Кринаш! – повысила она голос. – Что ты с ними рассусоливаешь? Гони в шею, а то у меня еще младшенькая не кормлена!
– Сейчас! – отозвался муж, не сводя глаз с незваного гостя. – Ты послушай, что Битая Рожа вякает. Добычу свою требует! Ну обнаглели, пора опять учить!
И тут над двором зазвенел решительный голосишко:
– Уходи отсюда, Битая Рожа!
Карапуз лет четырех, выскользнув из-за подола хозяйки, бесстрашно сделал несколько шажков к воротам. Обеими ручонками он, как меч, сжимал большой кухонный нож.
Мать не остановила смелого малыша – лишь шагнула следом и с мрачной решимостью подняла факел, готовая защищать свое сокровище в любой драке.
Появление мальчугана не отвлекло его отца. Он повысил голос и заговорил медленно, почти сливая слова, так, что речь его походила на мычание тролля:
– Добычи нет. Мои люди. Моя стая. Рассержусь. Попорчу шкуру.
– Хозяин! – донеслось откуда-то слева. – Корабль вынесло на Загребущую косу!
Никто не обернулся на голос. Кринаш тоже не отвел взора от красных буркал тролля.
– Лодка на мели, – продолжил он протяжно. – Плохо. Стая берет лодку и несет сюда. Иначе сильно сержусь.
Вожак троллей шагнул назад. Соплеменники повторили его движение. Затем стая разом повернулась и бросилась наутек, словно за ними гнался отряд великого воина Керутана, прозванного Грозой Нежити. Тролли бежали, пригнувшись так, что руки почти касались земли, и на ходу громко ухали – то ли от страха, то ли от разочарования.
Спасенные люди с облегчением вздохнули. Кое-кто, обессилев, опустился на землю посреди двора. Женщины заплакали.
Кроме хозяйки, которая сунула факел в стоящее у ворот ведро с водой и спросила мужа:
– Ты впрямь ждал, что они тебе корабль притащат?
Хозяин тоже опустил свой факел в ведро и небрежно повел широким плечом:
– Ясно-понятно, не ждал. Зато уж точно не вернутся до морозов. Боятся, что и впрямь их в работу запрягу. – Он подхватил на руки малыша. – Ах ты, мой вояка!
Теперь стало видно, что он не так стар, как казалось из-за седых волос. Лет сорок пять, а то и меньше.
Женщина подобрала нож, который выронил «вояка», и зашагала к крыльцу, на ходу крикнув кому-то:
– Недотепка! Ты как за ребенком смотришь? Почему он до ножа добрался?
– Вот и все… – начал было «повелитель троллей», обернувшись к спасенным людям. Но договорить ему не дали.
– Да как же они тебя не сожрали?! – почти обвиняюще крикнула одна из женщин.
– Тролли умом не блещут, – спокойно объяснил хозяин. – Но самые тупые твари умнеют на глазах, если на них смотрит во-от такая штука!
Только сейчас – словно разрушились чары – все оторвали взгляд от своего спасителя и обернулись налево, куда небрежно указал Кринаш. И увидели то, что при иных обстоятельствах бросилось бы в глаза сразу же.
С внутренней стороны частокола была сооружена земляная насыпь, укрепленная досками. С ее вершины на округу хищно поглядывала катапульта. Настоящая. Из тех, что одним своим видом вселяют смятение в души защитников осажденного города.
– Да чтоб я сдох за бесплатно! – ахнул долговязый остролицый парень (единственный, у кого в руке был меч). – Слышь, хозяин, но она же в такую близь не ударит! За реку шарахнет, на опушке цель накроет, а здесь, в воротах… даже если лупить навесными…
– Наемник? – потеплел голос Кринаша. – Я и сам до десятника дослужился. А Битая Рожа сроду в войске не бывал. Откуда ему знать, что рядом с катапультой стоять безопасно?
– Ах, чтоб меня Серая Старуха в луже утопила! – шагнул к хозяину плотный пожилой человек с обветренным лицом. – Слыхал я про тебя, Кринаш, но чтоб этак… Ну будем знакомы. Я Фержен Лесной Шмель из Рода Нерхоут. Новый капитан «Шустрой красотки»… то есть был капитаном, пока ее тролли не потискали, «Красотку»-то… – Фержен помолчал, плечи его поникли. – А раз ей больше не плавать, так уж и не знаю, кто я теперь такой.
– Не торопись оплакивать мою давнюю подружку! – хохотнул Кринаш, ставя малыша на землю. – «Красотка» с троллями уже целовалась, а все плавает, стерва старая! Слышал, что сказал мой раб? Ее вынесло на Загребущую косу. Туда течение все прибивает – коряги, бревна… и твою лапушку. Может, сумеешь починить.
Нахлынувшая надежда потрясла Фержена, он даже не сразу понял, что говорит ему Кринаш. Ах да, спрашивает о прежнем капитане!
– Он решил осесть на берегу. Я у него «Шуструю красотку» и сосватал, дурень этакий! И ведь некого ругать, Хозяйка Зла под руку не толкала – сам вынул кошелек и денежки отдал! Знал бы, что в здешних краях так весело, потратил бы денежки поумнее.
– Ну, тролли – зимние твари. Битая Рожа в этом году что-то поспешил, осенью нагрянул… Да ладно, Многоликая с ним, с Битой Рожей! Добро пожаловать на постоялый двор, господа. Я – Кринаш Шипастый Шлем из Семейства Кринаш. Ясно-понятно, лучше б нас познакомил кто другой, не людоеды. Ну, Дагерта, – кивнул он жене, – веди женщин в дом, пусть у огня обсохнут. Господином, у которого сломана рука, займется Молчун. Остальным лучше пойти со мной к кораблю и глянуть, что из поклажи можно спасти. Прямо сейчас, а то здешние крестьяне не дураки растащить, что река к берегу прибьет. Эй, Верзила! Неси веревки, мешки, захвати обе лопаты. Может, корабль на воду спихнем, если не сильно поломан.
Как ни были путники потрясены пережитой опасностью, никто не отказался идти к выброшенной на мель «Шустрой красотке». Когда отступает смерть, будничные заботы набрасываются на человека прямо с остервенением.
Высокий, плечистый раб принес все, что было велено. Люди, превратившиеся из спасенных в спасательную команду, принялись разбирать веревки и мешки.
– Хоть лепешек возьмите! – Длинное, с квадратным подбородком лицо Дагерты хмурилось. – А лучше послали б Верзилу гонять чужаков от лодки, а сами поели бы по-людски!
Гости разом загомонили: им, мол, кусок в рот не полезет, пока не узнают, кого река обобрала дочиста, а кому удастся вернуть хоть что-то из своего добра. Хозяйка махнула рукой – мол, как угодно! – и велела растрепанной девчушке-служанке уложить в холщовый мешочек лепешки.
– И я пойду! – сообщил из-за спины Кринаша властный голосишко. Не попросил разрешения, просто поставил старших в известность.
– Да куда ж ты, сыночек! – всплеснула руками Дагерта. – Не покушал, и от реки холодом тянет!
– Пусть идет, – вступился за своевольного мальчишку отец. – Все равно из дому сбежит и за нами увяжется. А так хоть у меня на глазах…
Кринаш замолчал, оборвав фразу. Застыл, напрягся, словно матерый котище, заслышавший под лавкой подозрительное хрупанье. А затем грозно выдохнул:
– Ну, я ж его!..
И ринулся в распахнутую дверь сарая.
Послышалась возня. В дверь, протестующе кудахча, вылетели две возмущенные курицы. Наконец появился хозяин, волоча за шиворот упирающегося тощего, востроносого человечка, к потрепанной одежде которого пристало сено.
– Я тебе, зараза, покажу, как от меня прятаться! – приговаривал Кринаш.
– Я от троллей! – визгливо оправдывался востроносый. – Я не привык! У меня тонкая натура! Я не могу работать, когда вокруг чудовища!
– Врет! – отозвалась с крыльца Дагерта. – Он на пару со своей тонкой натурой еще с утра от меня запрятался. А то б я его хлев чистить отправила.
– О боги! – воззвал человечек в небеса. – Служителя высокого искусства – чистить хлев?! Да мои картины украшают дворцы и замки трех стран!
– Тогда почему мой постоялый двор до сих пор не украшает вывеска? – взрычал Кринаш. – Другие, у кого денег нет, не ленятся честно отработать ночлег и еду, а этот… Я же ясно-понятно сказал: намалюешь вывеску – и мы в расчете!
– «Намалюешь»… О Безымянные, вы это слышите?!
– Что ты с ним нянчишься, с прохвостом? – вознегодовала хозяйка. – То ему солнца мало, освещение неправильное, то сыро – краски, мол, не так ложатся! Врет он все, Кринаш, никакой он не художник. Спер где-то кисти-краски, а рисовать не умеет.
От такого оскорбления человечек онемел, запустив длинные пальцы в растрепанные светлые волосы.
– Не умеет – и впрямь отправлю чистить хлев! – посулил хозяин. – Но уж больно мне вывеску захотелось! Доски я сколотил? Сколотил. Чтоб большая была, чтоб от самой излучины видно! – Лицо утратило жесткость, стало мечтательным. – Чтоб во-от такими буквами: постоялый двор Кринаша!
– Завтра с утра и начну, – примирительно пообещал художник.
– А сегодня – бездельничать? – встрепенулся хозяин. – Ну уж нет! Пойдешь с нами разгружать корабль.
– Мне руки беречь надо. У меня ремесло тонкое. Я сегодня доску загрунтую.
– Тьфу! Ладно. Но чтоб завтра у меня…
Владелец постоялого двора шагнул к воротам. Вслед ему рванулось негромкое, молящее:
– Кринаш!
Хозяин обернулся к незадачливому постояльцу.
Художник, бледный, чуть не плачущий, беспомощно протянул к нему руки:
– Кринаш, ты пойми! Я не могу, я учителю слово дал! Он говорил: будешь размениваться на всякую мазню – талант уйдет, как вода в песок. Это как тигра заставить ловить мышей – сдохнет он, Кринаш! Не от голода сдохнет, так от стыда! И дрова колоть мне нельзя, и хлев чистить – я же обязан беречь руки! Это мой инструмент! Ну, ладно, я сейчас на мели, но я и вправду могу создать шедевр! Я чувствую, знаю это… но нельзя осквернять мою кисть малеваньем трактирных вывесок!
Кринаш был почти растроган, но последняя фраза все испортила. Его постоялый двор, его владение, его империю сравнивают с жалким трактиром! Вывеску, которой он заранее гордился, объявляют недостойной мазней! Кисть она осквернит этому проходимцу!
– Шедевр? – тяжело прищурился Кринаш и помолчал, словно пробуя на вкус незнакомое слово. – Шедевр… Вот тут его и создавай, раз такой мастер! Если завтра к вечеру вывески не будет – вышвырну тебя за ворота на ночь глядя! Слыхал небось, каково в наших краях ночевать под открытым небом? В деревню можешь не соваться. Хозяин «Жареного петуха» бесплатно родную мамашу не приютит.
Художник побелел, отшатнулся. А Кринаш сплюнул и вернулся к своим заботам, постаравшись выбросить из головы востроносого чудака с его капризами.
* * *
– А у тебя хорошо идут дела, приятель, – сказал капитан Фержен хозяину постоялого двора, выходя вместе с ним за ворота.– Не жалуюсь, идут кое-как. На хлеб хватает.
– Не скромничай. Все-таки трех рабов купил.
– Трех? Я? Всего-то двух, и тех с изъянцем, по дешевке.
– Ну как же! Вон тот, здоровенный, что впереди вышагивает, – раз! Тот, что дома остался, купцу руку лечит, – два! И девчонка, которая нам лепешки…
– Недотепка? Она не рабыня. Так, прибилась, неизвестно чья, сирота вроде. Ей всего-то лет двенадцать. И она с придурью. Заговорит – несет несуразицу. Работать начнет – все из рук да вдребезги! Я поначалу хотел согнать со двора, да жена что-то к ней привязалась. Мол, погоди, муженек, из служаночки выйдет толк. Ха! Толк из нее давно вышел, а бестолочь осталась.
Фержен отвернулся, чтобы скрыть ехидную улыбку. Нетрудно догадаться, почему хозяйка так терпелива с девочкой. Для Дагерты, с ее лошадиной физиономией, была сущей находкой служанка еще более некрасивая, чем она сама. Девчонка, Недотепка эта самая – такие и с возрастом не расцветают!
– А теперь и подавно не выгоню, – вздохнул Кринаш. – Задолжал я ей.
– Задолжал? Ты? Девчонке этой?
– Ну да. Не усмотрели мы весной за Нурнашем. Убежал, негодник, на берег, влез на старую иву – и сорвался в реку. Там такое течение, что не всякий взрослый выгребет. А Недотепка – дура дурой, а плавает, оказывается, как щука! Сиганула в воду…
– Пап! – прервал рассказ детский крик, в котором звенели слезы. – Пап, мой тополек!
Отец тут же прервал беседу, махнул спутникам – мол, идите, я вас догоню! – и поспешил к сынишке, который стоял неподалеку, сжав кулачки.
– Пап, смотри! Это Битая Рожа! Зря мы его живым отпустили!
С первого взгляда отец понял причину такой кровожадности своего отпрыска.
Меж камней рос молоденький, чуть выше Нурнаша, тополек, дерево в здешних местах редкое. Должно быть, клочок пуха с семенами добрался сюда на плаще какого-то путника. Нурнаш обнаружил деревце летом и почему-то к нему привязался. Даже, пыхтя от усердия, поливал из добытого на кухне ковша. Весь дом знал о новой забаве хозяйского сына. А теперь тополек сломан! Мальчик прав: деревце попало под ноги кому-то из удиравшей стаи.
Кринаш глянул в покрасневшее от горя и злости личико сынишки и бодро заявил:
– Поможем! Не до конца деревце сломалось! А ну-ка, я сейчас…
Выломать в кустах сухую прямую ветку, в два счета очистить ее ножом от мелких веточек… И вот уже четыре руки бережно прилаживают на место вершинку. Теперь надо примотать чем-нибудь к деревцу палку, как приматывают дощечку к сломанной руке…
Увы, у Кринаша не оказалось с собой веревки. А «спасательный отряд» успел далеко отойти по берегу.
Отец не успел даже огорчиться – малыш уже развязал свой поясок:
– На, пап, держи!
Когда у человека так гордо и счастливо светятся глаза, ни к чему напоминать ему, что красивый пояс с красными кисточками куплен у бродячего разносчика отнюдь не задаром и что мать за этот пояс им обоим еще задаст.
– Подержи вершинку, сынок, чтоб ровненько… Вот, вот… и вот!
Двое мужчин, большой и маленький, отступили, чтобы полюбоваться своей работой. Тонкое деревце, туго обмотанное детским пояском, неуверенно расправляло ветви на легком дразнящем ветерке.
– Пап, тополек не засохнет?
– Не должен бы. Ну, пойдем, а то отстали мы от своих!
Кринаш удивился бы, если бы узнал, как важно то, что он сделал сейчас.
А что он, собственно, сделал? Просто не дал пролиться детским слезам, которые уже закипали в темнокарих глазенках.
* * *
Синий мягкий вечер испуганно и недоверчиво заглянул в окно – и отшатнулся от ярких отблесков огня, веселых голосов, бодрого перестука глиняных кружек по столам.А почему не праздновать людям, чудом избежавшим смерти, а потом спасшим почти все свое добро? Ни тролли, ни люди не разграбили груз «Шустрой красотки», да и сама она предстала взору капитана вовсе не грудой бревен и досок.
И теперь Фержен, раскрасневшийся от выпитого вина, уперся локтями в столешницу и благодушно внимал рассказу хозяина о том, как на постоялый двор попала катапульта. Грозное осадное орудие было брошено силуранской армией, в панике отступавшей из-под стен грайанской пограничной крепости Найлигрим. Тогда многое было брошено и потеряно – но только не голова десятника Кринаша. Он прикинул, что катапульта может пригодиться, и не пожалел мелочишки для местных, чтоб помогли укрыть «находку» в овраге. Позже, когда купил постоялый двор, вывез катапульту частями по Тагизарне, собрал, установил – разбегайтесь, вороги! Ни тролли не сунутся, ни речные пираты!
При слове «пираты» капитан встрепенулся, потребовал подробностей. В разговор вступили другие путники, подтянулись из-за соседних столов, сели рядышком.
Купец со сломанной рукой – человек, как выяснилось, бывалый и много повидавший – начал рассказывать о свирепствующем в верховьях реки наррабанце Сархе, которого Хозяйка Зла привела в эти края. Как будто не мог вволю злодействовать у себя в Наррабане!
Кринаш тоже с удовольствием послушал бы страшные истории. Мог бы и сам кое-что рассказать. Например, про красавицу Вастер Долгую Метель, что два года назад стала супругой властителя Замка Трех Ручьев – и теперь округа полнится смутными и жуткими слухами об особых пристрастиях этой необычной женщины…
Но его отвлек шорох под столом.
Ну, ясно-понятно! Недотепка! Забилась под стол, насторожила лопушистые уши. Готова лечь спать голодной, лишь бы послушать, о чем гости беседуют.
Вот паршивка, а?! Дагерта одна должна вино гостям подливать, еду разносить, а эта бестолочь здесь прохлаждаться будет!
Опустив руку под стол, Кринаш точным движением цапнул лентяйку за шиворот. Раздалось отчетливое: «Ой!»
– Марш хозяйке помогать, горе мое разнесчастное!
Хотел отвесить бездельнице затрещину, но рука не поднялась. На дурочку Недотепку трудно сердиться. Уж очень нелепая и смешная рожица у девчушки! Больше всего похожа на игрушку из лоскутов, какие шьют матери детям в бедняцких семьях. Этакая славная уродина-кукла с торчащими косичками из соломенных жгутов и с плоской физиономией, на которой нарисованы круглые глазищи и растянутый в вечной улыбке рот.
– Ступай воды принеси, лупоглазая, – смягчившись, велел хозяин.
Девочка опрометью вылетела за дверь. В сенях раздался грохот. Кринаш безнадежно вздохнул – и тут уловил в общем гаме негромкий женский голос.
– …красивый сад с редкими южными деревьями. Я слышала: с огромными листьями, с цветами. Кажется, какой-то властитель развел…
Кринаш вздрогнул. Что его взволновало? Слова «южные деревья», которые вызвали в памяти что-то потаенное и недоброе? Или то, что заговорила молчаливая гостья в мужской одежде, до сих пор сидевшая в стороне от веселой компании и рассеянно, ложку за ложкой, отправлявшая в рот рыбную похлебку? Похоже, она не ощущала вкуса еды – так углубилась в раздумья.
А ведь эта постоялица, не назвавшая своего имени, будет познатнее прочих гостей, видно по манере держаться. Ну, может, не Дочь Клана – тогда Дочь Рода, не ниже. И совсем юная, лет девятнадцати. Прямая, тонкая, голову держит высоко.
– Ой, да что госпоже наговорили? – всплеснула руками Дагерта. – Какие у нас сады, какие южные деревья? Глухомань тут! Властителей с замками почитай что нету, потому как земли королевские. Есть, правда, замок одного из Спрутов, этак сутки пути, но сады высокородный господин не разводит. Уж я бы знала, на постоялый двор все слухи стекаются.
«Почему она путешествует одна? – недоумевал Кринаш. – В спасенной дорожной суме уцелел кошелек, юная дама платит не скупясь. Деньги, стало быть, имеются, а родни, чтоб позаботиться, – никого? Или такая родня не людская, что отпустила молодую женщину одну в опасный путь?»
Кринаш поймал себя на том, что думает о госпоже как о женщине, даме. Ни разу не назвал эту юную, хрупкую особу девушкой или барышней.
Гостья, помрачнев, поднялась из-за стола:
– Спасибо за угощение, хозяюшка. Пойду, спать пораньше лягу.
– Ой, – огорчилась Дагерта, – или мы госпоже не угодили? Съела-то всего ничего!
Гостья бросила взгляд в миску, словно пытаясь понять, что она, собственно, ела.
– Нет-нет, все было вкусно. Просто я устала.
– Сейчас возьму свечу, провожу…
– Не оставляй гостей, хозяюшка. Я помню, куда ты отнесла мои вещи.
Кринаш вскользь подумал, что его умница Дагерта отвела гостье лучшую комнату. Настоящие господские покои, даже кровать с балдахином!
Но про какие сады расспрашивала госпожа? Почему ее слова тревожат Кринаша?
«Южные деревья…»
Перед глазами поплыли тонкие прямые стволы, перистые легкие листья, цепкие змеи лиан, яркие цветы.
Да не может этого быть! Госпожа говорила совсем о другом! Может, в замке у Спрута растет какая-нибудь чахлая пальма в кадке, а слухи превратили эту кадку в сады!
Но на сердце тяжело, вино потеряло вкус, застольные истории скользят мимо слуха.
А зачем гадать? Пойти да спросить госпожу! Сейчас, сразу, пока она не легла спать!
Кринаш поднялся на галерею, опоясывающую трапезную. Впереди мелькнула женская фигурка, скрипнула дверь – гостья скрылась в комнате.
И сразу – вскрик, грохот, треск! Ну будто в комнате делает приборку Недотепка!
Хозяин без стука ворвался в комнату – и узрел невероятное зрелище.
Гостья, только что тихая и усталая, преобразилась странно и страшно. Свирепо оскалясь и выкрикивая что-то бессвязное, она лупила подсвечником забившегося в угол мужчину. Кринаш узнал бродячего торговца, который вчера завернул на постоялый двор. Парень даже не помышлял о защите, только закрывался руками от ударов и подвывал от ужаса. Будешь подвывать, если у обезумевшей от гнева женщины такое лицо – вот-вот клыки полезут!
Кринаш, разумеется, не стал этим любоваться. Решительно отобрал у гостьи подсвечник, твердо ухватил ее за локти:
– Все, все уже! Успокоимся, не будем никого убивать! Этот тип посмел дотронуться до госпожи?
– Вор! – гневно выдохнула женщина. – Ворюга!
А, вот оно что!
– Ты для этого влез в комнату госпожи? – строго вопросил Кринаш.
Потрясенный парень не мог даже кивнуть. Впрочем, все и так было ясно.
– Пошел со двора, – холодно сказал хозяин. – И чтоб я тебя больше не видел.
Эти слова вывели воришку из шока.
– Ради Безликих! – возопил он. – Под открытым небом, ночью! Это в ваших-то краях! Имей совесть, Кринаш! Душегуб ты!
– Насчет совести молчал бы, воровская морда. Беги, пока совсем не стемнело, в деревню, ткнись в «Жареный петух». Туда всякую сволочь пускают, были б деньги.
Парень шагнул к двери. Но страх уже перебродил в злобу. Он угрюмо оглянулся:
– Воровская морда… Ты, хозяин, глянь на подоконник. Вот из-за этого сокровища баба чуть человека насмерть не уходила!
Женщина метнулась к подоконнику, схватила что-то, спрятала в рукав. Но у Кринаша взгляд цепкий, приметливый. Он успел рассмотреть, из-за чего дама впала в такую ярость.
Крупная речная галька. Посередине просверлена, в дыру продет кожаный ремешок.
Хозяин поморщился, представив, какую историю расскажет в деревне выгнанный торговец о странных делах, что творятся на постоялом дворе Кринаша.
– Эй, ты! – окликнул он парня. – А ну, поди сюда! Если боишься по темноте топать, так и быть, оставайся. Спать ляжешь в пристройке, где Верзила и Молчун. Скажешь парням, пусть за тобой приглядят, чтоб не спер чего. Понял? Брысь!
Торговец был в ярости, но не посмел даже сплюнуть себе под ноги. Просто повернулся и ушел, злобно топая по деревянной галерейке.
Кринаш со строгим лицом прислонился к дверному косяку:
– Теперь с госпожой беседовать будем. На этом постоялом дворе я хозяин. Отвечаю за гостей. И мне ни к чему неприятности. А потому хочу знать: почему моя госпожа изволила так гневаться из-за камня на кожаном ремешке?
Женщина сверкнула глазами, надменно вскинула подбородок и хотела что-то сказать, но Кринаш опередил ее:
– Только не надо красивых баек о подарке любимого, который тот подобрал на месте последнего свидания! Когда в моем доме появляется такая штуковина, я сразу думаю о магии. И хочу знать, чего от этой магии ожидать!
Женщина шагнула вперед, явно желая произнести что-то гневное. Но подвели нервы, которым сегодня крепко досталось. Гостья судорожно, со всхлипом вздохнула и разревелась. Горько, навзрыд.
Кринаш обреченно потер шрам на лбу: ему в очередной раз выпала роль утешителя и доброго советчика! Что ж, и это иной раз входит в обязанности хозяина постоялого двора.
* * *
– Мы с Хашуэри росли вместе: мой отец командовал стражей в Замке Белых Утесов. Играли, бегали в лесу. Он рвался на подвиги: побеждал чудовищ, завоевывал королевства…Ульфейя Серебряная Иволга всхлипнула и плотнее закуталась в шаль, которую дала ей Дагерта.