Головкина Ирина. Побеждённые (Часть 2)

   Внезапно Ася отделилась от остальных и, подбежав к раскатанной ледяной дорожке, лихо прокатилась по ней, звонко смеясь; но у самого конца поскользнулась и кувырнулась в снег. Олег бросился к ней.
   - Ушиблась? Стряхнулась? Надо быть острожней! Сколько раз все объясняли тебе! - повторял он, отряхивая ее пальто. - Вот теперь пойдешь под конвоем: берите ее, Леля, за одну руку, а я за вторую!
   Елочка вслушивалась в эти тревожные реплики, и смутное подозрения зародилось в ней; через несколько минут оно превратилось в уверенность: поравнялись с кондитерской, и Олег вошел, а девочки остались около двери; Ася вздохнула и сказала:
   - Сколько у Нины Александровны будет, наверно, вкусных вещей, а мне опять ничего не захочется!
   Леля сказала:
   - А ты не думай про "это". Бабушка ведь тебе говорила, что есть непременно нужно и что натощак мутит еще больше!
   Так вот в чем дело! Вот и дошалилась в своем "палаццо"! Вольно же! Как ей теперь неловко и стыдно, а в перспективе уродство и эти ужасные роды, о которых и подумать-то страшно! Ну что ж: каждый выбирает то, что ему нравится! Дети - такая тоска беспросветная! Вот тебе и красота и талант! Ну, да и его осудить можно: не сумел уберечь ее. Ведь живут же другие, не имея детей!
   Решительно все складывалось так, чтоб доконать ее! Из музыкальной школы она торопилась на службу, где в восемь вечера должно было состояться общее собрание; Елочка очень редко посещала эти собрания, но теперь решила почтить его своим присутствием, и не потому, что испугалась обвинений в антисоветской настроенности, - нет! Она подозревала, что на собрании станут опять трепать имя ее дяди, и считала себя обязанной вступиться за честь отсутствующего. Она терпеливо высидела все собрание, но ничего достопримечательного не произошло; под конец стали раздавать премии особо отличившимся работникам - кому "Капитал" Карла Маркса, кому ордер на костюм, кому путевка в однодневный дом отдыха; Елочка только что встала, чтобы уйти, как вдруг услышала свое имя... остановилась, не веря ушам! Она в списке премируемых, она!.. В эту минуту на эстраде показались калоши, которые, передавая через головы, торжественно вручили ей - вот благодарность, которую она заслужила! Ничто, стало быть, не угрожает ей, никто даже не считает ее "враждебным элементом"! И вместо того, чтобы облегченно вздохнуть, она почувствовала, как вся желчь всколыхнулась в ней! Что же это? Насмешка? Не нужно ей этой жалкой благодарности хамов, только что так расправившихся с человеком, который один стоил больше, чем все они вместе! Зачем ей эта благодарность, и неужели они не видят, как она презирает их, неужели мало презрения звучало в ее недавней речи? Ее яростная ненависть никого не тревожит... Да неужели же она уж такое ничтожество?! Вот обида горше всех прежних! Она подымалась по лестнице в свою квартиру, когда услышала детский голос:
   - Здрасьте, тетя Лизочка.
   Восьмилетняя школьница - дочь соседки - догоняла ее, подымаясь через ступеньку. Елочка равнодушно пробормотала "здравствуй" и одновременно подумала: "Какая я тебе "тетя"! Чисто пролетарская замашка обращаться так к каждой особе женского пола".
   Покрасневшие от холода ручки цеплялись за перила, и девочка упорно равняла шаг по шагу Елочки, видимо, желая заговорить.
   - Ты отчего сегодня так поздно возвращаешься, Таня? - выдавила наконец из себя Елочка.
   - А у нас сегодня тоже было собрание по смертному приговору, - с важностью ответила девочка.
   - Что?! - Елочка остановилась, как вкопанная.
   - Да: мы тоже подымали руки. Все до одной проголосовали "за", лепетал детский голос.
   Глава восьмая
   Первый месяц по возвращении Нина пребывала на высотах собственного "я", она живо ощущала в себе свою большую, горячую любовь; вспоминая поездку и трудности, преодоленные ради любимого человека, она сознавала, что заслужила то уважение, которым ее окружили Наталья Павловна, Ася, мадам, Олег, Аннушка, даже тетка и Мика. Рассказывать Наталье Павловне все детали пережитого и виденного доставляло ей невыразимое наслаждение, а нежность старой дамы частично вознаграждала ее за отсутствие любимого человека. Как приятно было слышать ее голос, спрашивавший по телефону: "Здоровы ли вы, Ниночка? Я уже два дня не видела вас", или щебет Аси: "Бабушка велела передать, что вы сегодня у нас обедаете!" Ей нигде не хотелось бывать кроме этого дома; в угоду Наталье Павловне она отказалась от привычки подкрашивать губки, приобретенной на сцене, а волосы стала причесывать a la amazone*, как в юности, ни на каких поклонников она не желала обращать внимания; даже пение всего больше доставляло ей наслаждения в присутствии Натальи Павловны, под аккомпанемент Аси.
   Так длилось весь первый месяц. Вслед за этим поползли тучи. Началось с очередной анкеты. Раньше графу "где и на какой должности работает в настоящее время муж" она прочеркивала; теперь ей пришлось черным по белому писать: "в настоящее время муж находится на положении ссыльного в Томской области". Анкета испортила ей день; едва лишь усилием воли она отогнала хмурые мысли, как нашла у себя на столе приглашение в гепеу. После тревожного совещания с Олегом и бессонной ночи она отправилась туда и высидела длительный разговор tete-a-tete** со следователем, который выслушивал, высматривал, вынюхивал, не доверяя ни одному ее слову. Детальные придирчивые расспросы по поводу ее мужа и беглые скользкие по поводу личности Олега составляли основу допроса. Заранее инструктированная Олегом, она выпуталась, не противореча его показаниям.
   * Под наездницу (франц.)
   ** С глазу на глаз (франц.)
   На другое же утро на репетиции в Капелле появилась новая солистка сопрано, которая разучивала те же партии, что и Нина. Голос ее значительно уступал голосу Нины и диапазоном, и качеством звука; тем не менее новая дива очень уверенно продолжала разучивать партии. В хоре новую артистку прозвали "гробокопательницей" и относились к ней неприязненно; Нина была этим тронута. Так длилось с неделю.
   Зайдя как-то к графине Капнист, она встретила у нее пожилого моряка человека из прежнего общества. Он преподавал в военно-морской академии, оказался любителем музыки и, узнав в Нине солистку Капеллы, расцеловал ей ручки, выражая восхищение ее голосом. Когда он сможет опять ее услышать? Не подумав, она дала ему свой телефон, разрешив осведомляться по поводу ближайшего концерта. И вот уже три дня подряд он названивал ей, и Нине было стыдно себе признаваться, что она опять с некоторым интересом думала о новом поклоннике.
   От телефонных звонков он перешел к визитам; она задумала было его остановить и шутливо, но с твердостью сказала:
   - Оставьте ваши попытки... С некоторых пор я холодна, как рыба.
   Но старый донжуан, наклоняясь к самому ее уху, шепнул:
   - Сударыня, что может быть лучше холодной рыбки под старым хреном!
   Это ей показалось настолько остроумным, что она против желания рассмеялась, и вся серьезность ее отказа сошла на нет.
   Весь последующий вечер она и Марина обсуждали эту милую и элегантную дерзость, находя ее очаровательной, и хохотали рядышком на диване, причем обе уже понимали, что холодной рыбке неминуемо быть под указанной приправой.
   И еще одну тучу нагнал ветер - несколько дней Нина подозревала, а потом уверилась, что у нее началась беременность... Как давно и упорно мечтала она о ребенке! Сколько было ссор с Сергеем Петровичем из-за его "осторожности", и вот она получила то, чего хотела, и в качестве зарегистрированной жены могла не страшиться ни упреков, ни пересудов. Однако теперь, когда это, наконец, совершилось, тоскливое смятение охватило ее! Как пойти на новые трудности, когда их и так больше, чем она в состоянии вынести! Прежде всего: она очень скоро не сможет петь и придется брать полугодовой отпуск, а "гробокопательница" тем временем пустит корешки и войдет в силу... А потом? Средств к жизни нет, бросить службу невозможно, оставлять же ребенка не на кого; отдать в ясли - значит, таскать по трамваям в любую погоду и доверить чужим людям. Молока у нее может не оказаться, а с прикормом так много возни... Правильной семейной жизни у нее никогда не будет - Сергею Петровичу вернуться не разрешат, - ребенок свяжет ее по рукам и ногам...
   На днях ей исполнилось тридцать три года; если не стать матерью теперь, то, в конце концов, будет поздно - неизвестно, когда она снова встретится с мужем. Ребенок... девочка! Ей всегда хотелось девочку... Короткое платьице, кудряшки, большой бант на голове... Дочка сидит у нее на коленях и обнимает ее шею мягкими ручками... От радости с ума сойти можно! Почему же она молчит и не шлет мужу восторженного письма, хотя ей известно его желание? В ее молчании уже есть что-то предательское по отношению к крошечному существу, которое кристаллизуется в глубине ее тела.
   Она открыла свою тайну Марине и ожидала, что Марина повторит ей все те доводы, которыми она себя убеждала, но Марина долго молчала.
   - Не знаю, что сказать, что посоветовать... Минута, когда я лежала на этом ужасном столе и слышала скребущий, хрустящий звук, с которым скребли мои внутренности, самая тяжелая в моей жизни! Помни. Совет могу дать только один: если ты не решила, что сделаешь, подожди говорить о беременности Наталье Павловне и ему писать подожди. Поняла?
   - Да, да. Конечно, - ответила Нина, но потом, вспоминая эти слова, видела в них что-то недостойное. Особенно остро она почувствовала это, когда пришла на другой день к Наталье Павловне.
   Ей было не по себе: она не могла смотреть старой даме в глаза и довольно быстро простилась. В ту ночь она видела во сне морду Демона, которая совалась к ней, насторожив острые уши, и лизала ей руку. С собакой этой у Нины связывалось воспоминание о собственном мужестве. Решиться все-таки на подвиг и стать матерью в этих труднейших условиях? Мужест-венно скрывать от Сергея свои трудности и радовать изгнанника известиями о ребенке, а на всем своем, личном, поставить крест?
   Подымаясь по лестнице, она воображала себе, как будет сейчас ласкать, ободрять и утешать ее Наталья Павловна, если она ей скажет. Ей так хотелось любви и ласки!
   "Скажу. Отрежу себе дорогу к отступлению".
   Она не ошиблась в полноте участия, на которую надеялась.
   - Не бойтесь, Ниночка, все будет хорошо. Всем, чем только смогу, я помогу вам. Все, что у меня есть, - ваше. Сократить с работы вас теперь не имеют права, а через месяц после родов вы отлично сможете петь. Ася тоже в положении. Будете приносить ребенка к нам, а мы тут повозимся одновременно с обоими. Вместе незаметно вырастим. Увидите сами, сколько вам это принесет счастья. Сергей рассказывал мне, что вы до сих пор не можете утешиться в потере вашего первенца - только новый ребенок залечит эту рану. Не надо волноваться и расстраиваться. Отдохните на диване, через полчаса мы будем обедать.
   С чувством большой победы над собой Нина покорно вытянулась на диване.
   Когда в комнату весело вбежала вернувшаяся из музыкальной школы Ася, Нина подумала: "Вот эта чистая душа не знала и минуты тех сомнений, которые трепали меня, грешную".
   Нина поймала ее за руку и привлекла к себе:
   - Дай свое ушко, стрекоза: я скажу тебе секрет.
   Головка с двумя длинными косами и блестящими глазами склонилась над диваном, и после нескольких слов, сказанных шепотом, тотчас, как из решета, посыпались восторженные проекты, сопровождаемые прыжками и круженьем по комнате:
   - Вот хорошо-то! Чудно! Чудно! Я буду его нянчить вместе со своим! Вы будете приносить его сюда, а я буду их забавлять, кормить, носить гулять! Олег хочет сына, а вам надо девочку! Чудно! Чудно!
   На следующий день Нина встретила на улице ухажера-моряка. Зачем это случилось? После, много раз вспоминая эту встречу, она видела в ней что-то роковое: именно тогда, когда она уже решилась на самоотречение, именно тогда! Разумеется, она не допустила ничего интимного: только позволила проводить себя и угостить пирожными в кафе; но устремленный на нее восхищенный взгляд мужских глаз имел могущество яда или гипноза. Природа словно мстила ей за аскетическую чистоту тех лет, которые она провела молодой вдовой в Черемухах. Теперь у нее было постоянное тревожное сознание уходящей жизни, недостаточно полного использова-ния своей женской прелести и жадное желание радости.
   У этот вечер к ней пришла Марина, и почему-то, увидев ее, Нина сразу поняла, что все сегодня же будет кончено.
   - Ну, что?
   - Не знаю, что делать!
   - Решилась на что-нибудь?
   - Нет.
   - Так ведь надо же решать, или будет поздно.
   - Я понимаю, что надо, да не могу! Одну глупость я уже сделала: я сказала Наталье Павловне.
   - Сказала старухе?
   - Да. Нашла минута. Марина, я - дрянь! Как она ласкала меня и ободряла! Она строга с Асей, а со мной так необычайно мила! Ты не представляешь, сколько в их семье значит ее благорасположение!
   - Сколько бы ни значило, решать должна только сама ты. Она тебе, положим, кое в чем поможет, но она стара; подожди: еще тебе же придется вертеться около нее, если ее хватит удар или сердечный приступ. Что она с тобой нежна - неудивительно, она больше всего на свете боится, чтобы ты не сбежала от ее сына. Пойми: это материнский эгоизм - ей жаль сына, а не тебя!
   - Я еще могу повернуть сейчас в хорошую сторону, еще могу... но, кажется... уже не захочу!
   Они помолчали.
   - Я отговаривала тебя спешить с признанием.
   - Да, да, Марина! Я понимаю, но теперь этого уж не поправить!
   - Пожалуй, поправить еще можно: скажи Наталье Павловне, что подняла что-то тяжелое - шкаф передвигала или белье в прачечную относила... никто не удивится в наших условиях. Или ты предпочитаешь сказать прямо и лечь на официальный аборт в больницу?
   - О, нет, нет! Что ты! Они не простят мне! Если уж... то.., замести следы!
   - Ну, тогда решай! Сегодня всего удобней: у тебя выходной день завтра и, таким образом, ты сможешь отлежаться, а я могу остаться переночевать и за тобой поухаживать - Моисей Гершелевич в командировке. На всякий случай я захватила три порошка хины - проглоти, а потом затопим ванну, полежишь в горячей воде. Только помни: я тебя не уговариваю! Помочь тебе я, разумеется, готова, но я не уговариваю!
   Утром все было кончено. Марина только что подала Нине в постель утренний чай; еще не причесанная, в халатике Нины, она подошла открыть дверь и увидела перед собой Олега.
   - Ах, это вы! Извините, сюда нельзя - Нина Александровна нездорова. Может быть, вы пройдете пока в комнату Мики?
   Отступив на шаг от порога, он смерил ее быстрым взглядом, и в его внезапно сверкнувших глазах ей почудилось что-то такое подозрительное и гневное, что она невольно опустила свои.
   - Благодарю, я не буду задерживаться и беспокоить вас. Наталья Павловна прислала меня с известием, что театральный магазин купил ее страуса, и просила меня передать Нине Александ-ровне это письмо. Что должен я сообщить Наталье Павловне о здоровье Нины Александровны?
   - Подождите минуточку, Нина напишет записку, - ответила Марина.
   Нина написала несколько слов - те, которые предполага лось сказать по телефону, и Олег вышел.
   - Как странно! Он, кажется, что-то понял! Я это почувствовала по его взгляду, - сказала Марина, садясь около Нины.- Ася могла ему рассказать о твоей беременности, но он каким-то образом заподозрил именно намеренный аборт!
   - Олег очень проницателен, - задумчиво ответила Нина, - но он не таков, чтоб заводить сплетни и шептаться по поводу своих догадок, он будет молчать, меня беспокоит сей час другое - Наталья Павловна прислала мне сто рублей, а ведь у них систематически не хватает денег: Олег работает один на четырех, и все-таки она прислала мне, а ведь Ася тоже в положении. О, как мне стыдно!
   Они помолчали. Нина взглянула на подругу и увидела, что глаза ее наполнились слезами.
   - Ну, перестань, перестань, Марина! Ведь для тебя не новость их любовь!
   - Не новость, да. Но я подумала она пошла на то, чего побоялась я! Он сравнивает сейчас нас и... воображаю, как еще выросли его любовь и уважение. А на меня он посмотрел недоброжелательно и, кажется, считает меня сомнительной особой, специалисткой по абортам... да как он смеет! Лучше мне вовсе не встречать его, чем выносить такой взгляд!
   В этот же день Наталья Павловна, обеспокоенная состоянием Нины, приехала к ней. Чувство стыда и раскаяния переполнили душу молодой женщины, и она разрыдалась, припав к груди своей свекрови. Наталья Павловна приписала ее отчаяние разбитым надеждам и опять утешала ее, говоря, что время еще не ушло и все это можно поправить... она только вскользь попеняла за неосторожность. У Нины не хватало мужества признаться в своем поступке.
   "Я искуплю потом все, все! Немножко повеселюсь одну только эту зиму, а летом опять поеду к Сергею и буду самой верной и смирной женой и самой самоотверженной матерью", - говорила она себе, стараясь успокоить свою совесть.
   Писать любимому человеку, сочиняя фальшивые фразы, оказалось очень тяжело. Она просидела за этим письмом несколько вечеров подряд, и ей пришлось еще раз пожалеть о своем признании Наталье Павловне, благодаря которому она не смогла схоронить концы в воду. Одна ложь всегда влечет за собой другую - она все-таки написала и послала это насквозь фальшивое письмо. Хорошо, что бумага не краснеет!
   Глава девятая
   Отношения Мики с сестрой все-таки не налаживались: Нина решительно не хотела ценить тех героических усилий, которые он затрачивал на усовершенствование своего поведения в домашнем быту, где его злила каждая мелочь. Он пытался сдерживать себя и грубил гораздо реже, начал сам стелить свою постель, складывал салфетку в кольцо, бегал за хлебом, не заставлял себя просить об этом по три раза, блестяще наладил дровозаготовки, договорившись с Петей пилить вместе по средам для Нины, а по пятницам для Петиной матери.
   В школе и у него, и у Пети не прекращались столкновения с комсомольским бюро, советом отряда, клубом безбожников. Среди школьников Мика имел репутацию хорошего товарища, был ловок в драках и к тому же славился как поэт - ему очень легко давались стихи. "Напоминал табун копытный наш первобытный коллектив и очень часто в перерыв взрывался бомбой динамитной" - строки, облетевшие всю школу. Петя на всех контрольных безотказно рассылал шпаргалки направо и налево, а это тоже кое-что значило. Оба друга были любимы друзьями и числились среди лучших учеников, только это несколько охраняло их от нападок школьных организаций и классной воспитательницы Анастасии Филипповны. Сия еще молодая женщина смотрела на события школьной жизни глазами роно и райкомов и терпеть не могла вольности обоих мальчиков, они не подходили под тип советского школьника, созданный гением роно. Опальный отец одного и титулованная сестра другого узаконивали эту ненависть, а классовое чутье Анастасии Филипповны было безупречным.
   - Типичная торговка с базара - вот что такое эта Анастасия Филипповна! - говорила Нина всякий раз после очередного визита в школу
   Достойная дочь воспитавшего ее режима, Анастасия Филипповна не брезгала прибегать к замочной скважине. Мика разразился по этому поводу четверостишием:
   Порой ораторствует публично
   Тошнее немощи зубной,
   Но все ж у скважины дверной
   Она еще анекдотичней.
   В ноябре месяце в классе разыгрался довольно крупный скандал, и, как всегда, Мика и Петя оказались в самом центре события. У школьников вошло в моду постоянно сжимать в кулаке кусок черной резины для развития мышцы кисти, уверяли друг друга, что так всегда делают боксеры, резина эта хранилась среди прочего хлама в незапертом никогда складе на месте купола прежней гимназической церкви. Весь класс бегал резать себе куски для этих спортивных упражнений. Учитель физкультуры, встречавший мальчиков за этим занятием в куполе, даже хвалил их за рвение. Но Петя Валуев родился под несчастливой звездой: в тот день и час, когда за резиной забежал он, в купол сунула свой длинный нос Анастасия Филипповна. "Вредительст-во!" - вот слово, с которого она начала свой трибунал, приведя мальчика в класс и поставив пред всеми, как подсудимого.
   - Я тоже резал резину, вот она! - закричал Мика, вскакивая, и оглянулся на класс, приглашая к тому же товарищей.
   - Я тоже резал! И я! Мы все! Резина была брошена со всяким хламом! Физкультурник говорил нам, что делал из нее поплавки директору! Наш директор-то, оказывается, тоже вредитель!
   Услышав все эти выкрики, Анастасия Филипповна поняла, что хватила через край и пахнет крупным скандалом. Она выпустила рукав Пети и занялась водворением порядка. Дело о резине было замято.
   В ноябре праздновался день рождения Нины: против ее ожидания, Мика согласился выйти к праздничному столу и был очень оживлен; он даже читал свои стихи про школьную жизнь, среди которых наибольший успех имела "Ода великому математику".
   К среде диковинных явлений
   Пятиэтажных уравнений
   И неделящихся дробей
   С корнями высших степеней
   Он позволял себе интимность:
   Он математикою жил,
   Он всей душой ее любил,
   Но без надежды на взаимность!
   Координатные системы
   В себя впитавши целиком,
   Он рвался в область теоремы,
   К созвездьям лемм и аксиом!
   Он без особого труда
   Уже кончал писать тогда,
   Когда другие начинали,
   И по конвейеру он слал
   Ответы тем, кто погибал,
   И предвкушал сюрприз в журнале.
   На всех контрольных осаждали
   Его голодные рои,
   Которые решений ждали,
   Чтоб после выдать за свои.
   Спасенный радостно икал
   И Петька с чувством лапу жал.
   Ася и Леля умирали со смеху, даже Олег и Нина улыбались, и все единодушно признали за Микой пушкинский дар. Ободренный успехом, Мика понес новую рукопись в класс. Он читал ее на большой перемене, стоя, как всегда в таких случаях, на парте посередине класса, когда кто-то крикнул ему: "Анастасия Филипповна у двери!"
   Услышав это, Мика тотчас перескочил на эпиграмму в честь этой достойной дамы и с чувством отчеканил:
   Шлифована по-пролетарски,
   А первобытна, как зулус,
   И не хранит отравы барской
   Отточенный в райкоме вкус!
   Анастасия Филипповна ворвалась и впрямь с видом разъяренного зулуса. Мика был вытребован к директору, но находчивого мальчика трудно было поставить в тупик.
   - Я всегда рос в убеждении, что деликатность и такт необходимые качества культурного человека, - ответил он, - но Анастасия Филипповна вместе с пионервожатой дали мне хороший урок в противоположном, и я этим уроком воспользовался.
   Директор попросил объяснения.
   - Они неуважительно говорили перед целым классом об отце одного из моих товарищей. Я согласен извиниться перед Анастасией Филипповной, если она подаст мне пример и в свою очередь извинится перед Петькой Валуевым
   Директор обещал выяснить в чем дело. Но комсомольское бюро цыкнуло на него, разъяснив, что дело касается обвиненного по пятьдесят восьмой. Мика остался под угрозой занесения в характеристику "издевки над идеологической сознательностью учителя".
   Приближалось Рождество; за несколько дней до праздника отец Варлаам созвал братство на исповедь в квартире на Конной. Сговорились собраться в это утро у ранней обедни на Творожковском подворье. Мике всякий раз попадало за ранние обедни: от Нины потому, что он опаздывает из-за них в школу, от Надежды Спиридоновны за то, что, уходя, топает по коридору и заводит будильник, который трезвонит на всю квартиру. Без будильника, однако, Мика неизменно опаздывал. Петя и Мэри считали Мику почти мучеником, потерпевшим гонения за веру, а он считал их дом христианской общиной в миниатюре, - и по этим пунктам каждый из них втайне завидовал другому. Мика опоздал и в это утро и, стоя в последних рядах, отыскивал глазами голову Пети, которую узнал по "петуху" на затылке. Рядом с ним виднелась черная коса Мэри. Мика стал осторожно пробираться к ним.
   - Мы уже за тебя беспокоились все нет и нет! - шепнул ему Петя, когда они оказались рядом.
   - Едва успел; вчера вечером опять бурю выдержал - без этого у нас не обходится! - тоже шепотом отозвался "мученик".
   - На духовном пути очень часто "враги человеку домашние его", шепнула Мэри.
   Когда обедня кончилась, отправились к Валуевым. У них была елка, и ее стали устанавливать.
   - Эту елочку, - похвастался Петя, - мы с мамой купили вчера у Владимирской церкви. Милиционер увидел и тотчас за нами, а мы словно воры улепетывали. Я и не подозревал, что мамочка так быстро бегает.
   - При советской власти всему выучишься, - сказала Ольга Никитична, берясь за керосинку. - Завтра, в Сочельник, приходи, Мика, к нам.