Занавес
На следующий день в столовой Мора. Сумерки. Окна закрыты, но портьеры не
задернуты. Стил сидит за бюро и пишет письмо под диктовку Мора.
Стил (перечитывает письмо). "Затруднения, конечно, возникнут. Но если
городские власти в последний момент запретят нам воспользоваться залом, мы
проведем митинг на улице. Пусть объявления будут расклеены, слушатели так
или иначе соберутся..."
Мор. Да, в этом можно не сомневаться.
Стил. "Искренне ваш..." Я подписался за вас.
Мор кивает головой.
(Прикладывает пресс-папье и кладет письмо в конверт.) Вы знаете, что все
слуги заявили об уходе, за исключением Генри.
Мор. Бедный Генри!
Стил. Отчасти это нервы, конечно... ведь два раза били окна, но отчасти
это...
Мор. Патриотизм! Совершенно верно! В следующий раз они сами будут бить
здесь окна! Да, кстати... Завтра у вас начинается отпуск, Стил.
Стил. О нет!
Мор. Дорогой мой, да! Вчерашним вечером кончилось для вас это адское
испытание. Я искренне жалею, что впутал вас в это дело.
Стил. Кто-то должен выполнять работу. Вы уже и так еле живы.
Мор. Ну, у меня еще хватит пороху!
Стил. Все равно бросьте, сэр. Силы слишком неравны. Чего ради вы будете
изводить себя?
Мор. Бороться до конца, зная, что ты должен потерпеть поражение, -
разве ради этого не стоит продолжать?
Стил. Ну, тогда я не уйду.
Мор. Это мой ад, Стил. А вам нечего в нем больше поджариваться.
Поверьте мне, большое утешение - сознавать, что если ты и доставляешь
страдания, то только себе.
Стил. Я не могу оставить вас, сэр.
Мор. Дорогой мой, вы просто молодец, но поймите: только чудом с нами до
сих пор ничего не стряслось, и больше я не могу нести за вас
ответственность. Передайте-ка мне переписку о завтрашнем митинге.
Стил вынимает из кармана какие-то бумаги, но не передает их Мору.
Ну, давайте же! (Протягивает руку за бумагами. Так как Стил все еще
отодвигается назад, говорит более резким тоном.) Дайте сюда, Стил!
Стил отдает их.
Ну вот, теперь все. Понятно?
Они стоят, глядя друг на друга; затем Стил, удрученный и расстроенный,
поворачивается и выходит из комнаты. Мор, который наблюдал за ним с горькой
улыбкой, кладет бумаги в портфель. Когда он закрывает бюро, входит лакей
Генри и докладывает: "Мистер Мендип, сэр!" Входит Meндип, и лакей удаляется.
Мор оборачивается к гостю, но не протягивает руки.
Мендип (берет Мора за руку). Позволь мне поговорить с тобой серьезно,
мой друг. Миссис Мор сказала мне, что сегодня ты будешь дома. Ты слышал?
Мор. О чем?
Мендип. Мы одержали победу.
Мор. Слава богу!
Мендип. Ага! Значит, ты все-таки живой человек.
Мор. Конечно!
Mендип. Совлеки с себя одеяние мученика, Стивен. Ты просто издеваешься
над человеческой природой!
Мор. Итак, даже ты защищаешь толпу!
Мендип. Дорогой мой, ты выступаешь против самого сильного стадного
инстинкта в мире. Чего ты ожидаешь? Что первый встречный окажется
Дон-Кихотом? Что его любовь к родине выразится в философском альтруизме?
Чего ты, черт возьми, ожидаешь? Человек - существо очень примитивное, а
толпа есть не что иное, как сгусток всего, что типично для примитивных
существ.
Мор. Неверно! Толпа - это сгусток грязи с улиц и рынков, собравшейся в
один поток... Их слепой завывающий "патриотизм" - разве это чувствует каждый
отдельный человек вот здесь? (Притрагивается к своей груди.) Нет!
Mендип. Ты думаешь, что люди уже переросли инстинкты, но это не так.
Они знают одно: что кто-то покушается на некое подобие их самих, которое они
привыкли называть Англией. Их что-то захватывает, куда-то несет, и они уже
ничего не соображают.
Мор. Англия когда-то была страной свободы слова. Страной, где от
каждого ждали, что он будет твердо отстаивать свою веру.
Mендип. Ты слишком многого хочешь от человеческой природы, Стивен.
Мор. Значит, если на тебя ополчилось большинство, нужно сложить оружие?
Таков по-прежнему твой совет, не так ли?
Mендип. Мой совет: уезжай из города немедленно! Поток, о котором ты
говоришь, хлынет, едва только весть о победе распространится. Прошу тебя,
мой дорогой, не оставайся здесь!
Мор. Спасибо! Я позабочусь о том, чтобы отправить Кэтрин и Олив.
Мендип. Уезжай с ними! Если твое дело проиграно, нет никаких оснований
к тому, чтобы погибал и ты.
Мор. Есть некоторое утешение в том, что не спасаешься бегством. А мне
утешение нужно.
Мендип. Это плохо, Стивен, плохо и глупо. Да, глупо! Ну, ладно! Я иду в
палату. Как мне выйти?
Мор. Вниз по ступенькам и через калитку. Прощай!
Входит Кэтрин в сопровождении няни, которая уже в шляпе и пальто, с
маленьким чемоданчиком в руках. Кэтрин достает из бюро чек и передает его
няне. Мор входит с террасы.
Умно делаете, что уходите, няня!
Няня. Вы плохо обращаетесь с моей бедной дорогой деточкой, сэр. Где
ваше сердце?
Mор. В груди. И бьется изо всех сил.
Няня. Ради каких-то язычников. Разве не первое дело - свой собственный
дом и очаг? Ведь ваша жена родилась во время войны, когда ее отец сражался,
а дед пал смертью храбрых за родину. Разве не больно видеть, когда в ее доме
бьют окна и мальчишки на улицах показывают на нее пальцами?
Мор выдерживает эту атаку молча и смотрит на жену.
Кэтрин. Няня!
Няня. Это бесчеловечно, сэр, - то, что вы делаете! Больше заботиться об
этих дикарях, чем о собственной жене! Да вы взгляните на нее! Разве вы
когда-нибудь видели, чтобы она так выглядела? Берегитесь, сэр, а не то будет
слишком поздно.
Мор. Довольно, прошу вас!
Няня минуту стоит, не зная, что делать, потом бросает долгий взгляд на
Кэтрин и уходит.
(Спокойно.) Сообщают, что мы одержали победу. (Выходит.)
Кэтрин тяжело дышит, вслушиваясь в отдаленный гул и шум, возникающий на
улице. Она бежит к окну, но в это время входит лакей Генри.
Генри. Сэр Джон Джулиан, мэм!
Сэр Джон входит с газетой в руках.
Кэтрин. Наконец-то! Победа!
Сэр Джон. Благодарение богу! (Протягивает ей газету.)
Кэтрин. О папа! (Раскрывает газету и начинает лихорадочно читать.)
Наконец-то!
Отдаленный гул на улице все нарастает. Но сэр Джон, после краткого мгновения
радости, когда он протянул ей газету, молчит, опустив голову.
(Внезапно уловив его серьезность.) Папа!
Сэр Джон. Есть и другое известие.
Кэтрин. Что-нибудь случилось с нашими мальчиками? С Хьюбертом?
Сэр Джон склоняет голову.
Он убит?
Сэр Джон снова склоняет голову.
Бедная Элен! (Закрывает лицо руками.) Ее роковой сон!
Они стоят несколько секунд молча, затем сэр Джон поднимает голову и касается
рукой ее мокрой щеки.
Сэр Джон (хрипло.) Кого боги любят...
Кэтрин. Но Хьюберт!
Сэр Джон. А такие старые развалины, как я, продолжают жить!
Кэтрин. Папочка!
Сэр Джон. Но теперь мы разгоним этих мерзавцев! Мы раздавим их! Стивен
вернулся?
Кэтрин. Вчера вечером.
Сэр Джон. Кончил он наконец свои кощунственные выступления?
Кэтрин качает головой.
Нет? (Видя, что Кэтрин дрожит от волнения, гладит ее руку.) Дорогая моя!
Смерть посетила многие дома.
Кэтрин. Я должна пойти к Элен. Скажи Стивену сам, папа. Я не могу.
Сэр Джон. Как хочешь, дитя мое.
Она выходит, оставив сэра Джона наедине с его глубокой, задумчивой скорбью;
через нисколько секунд входит Мор.
Мор. Да, сэр Джон. Вы хотели меня видеть?
Сэр Джон. Хьюберт убит.
Мор. Хьюберт!
Сэр Джон. Теми, кого ты защищаешь. Кэтрин просила меня сообщить тебе об
этом. Она пошла к Элен. Я знаю, ты только вчера вечером вернулся из своей...
У меня нет слов, чтобы подобрать этому название. Я не знаю, какие у вас
сейчас отношения с Кэтрин, но я скажу тебе одно, Стивен: в эти два последние
месяца ты подверг ее таким испытаниям, каких не выдержала бы ни одна женщина
на свете!
Мор делает жест, выражающий страдание.
Когда ты избрал свою линию поведения...
Мор. Избрал!
Сэр Джон. Ты пошел наперекор всем ее чувствам. Ты знал, что это могло
случиться, что это может произойти и с другим из моих сыновей...
Mор. Я охотно поменялся бы местами с любым из них.
Сэр Джон. Да, я могу поверить, что ты также несчастен. Я не могу
представить себе большего несчастья, чем выступить против своей родины. Если
бы я мог возвратить Хьюберту жизнь такой ценой, я бы не пошел на это, нет,
даже ради всех моих сыновей. Pro patria mori... {Умереть за отечество
(лат.). Часть стиха из оды Горация: "Dulce et decorum est pro patria mori" -
"Смерть за отчизну сладка и прекрасна"...} Мой мальчик, по крайней мере,
счастлив!
Мор. Да!
Сэр Джон. И тем не менее ты собираешься продолжать. Что за демон
гордыни вселился в тебя, Стивен?
Мор. Неужели вы воображаете, что я считаю себя лучше любого самого
незаметного солдата, который сейчас там дерется? Ни в коем случае!
Сэр Джон. Я тебя не понимаю. Я всегда думал, что ты предан Кэтрин.
Мор. Сэр Джон, считаете ли вы, что родина выше, чем жена и ребенок?
Сэр Джон. Да, несомненно.
Мор. Ну вот, и я считаю так же.
Сэр Джон (ошеломленный). Что бы ни делала моя страна, не мне судить ее,
как не мне судить господа бога. (Вкладывает в свои слова всю муку, которую
он перенес во имя родины.) Моя страна!
Мор. Я бы отдал все на свете за такую веру!
Сэр Джон (недоумевая). Стивен, я никогда не считал тебя сумасбродом, я
всегда верил в твой здравый смысл и честность. Но это бред, видения маниака.
Мор. Видение того чего еще нет, но будет.
Сэр Джон. Неужели тебе мало того, что достаточно хорошо для величайшей
из наций, для лучших людей на земле? Я знал таких людей, я видел, на какие
страдания они шли во славу родины.
Мор. Сэр Джон, но подумайте и вы, чем были для меня последние два
месяца! Видеть, как люди отворачиваются от тебя на улице, как старые друзья
проходят мимо, будто тебя и нет! Бояться вскрыть очередную почту! Каждый
вечер ложиться спать, слыша под окном улюлюканье, гиканье и свист! Знать,
что твое имя упоминается не иначе, как с презрением.
Сэр Джон. У тебя есть новые друзья. Их много, как говорят.
Мор. Разве это вознаграждает за то, что тебя буквально оплевывают, как
это сделали вчера вечером? Ваши битвы - детская игра по сравнению с этим.
Шум и гомон толпы на улице становятся громче. Сэр Джон поворачивает голову к
окну.
Сэр Джон. Ты слышал, что мы одержали победу? Неужели твои чувства стали
настолько противоестественны, что ты жалеешь об этом?
Мор качает головою.
Ну, и на том спасибо. Ради бога, Стивен, остановись, пока дело еще
поправимо. Не губи свою жизнь с Кэтрин. Хьюберт был ее любимым братом. Ты
поддерживаешь тех, кто убил его. Подумай, что это для нее значит! Оставь
свое безумное донкихотство - идеализм - или как ты это там называешь. Увези
Кэтрин отсюда. Уезжай из Англии, пока все не образуется, - из Англии, против
которой ты выступаешь и... и которую порочишь! Увези жену. Ну какая польза
от всего, что ты делаешь? Какая польза, черт подери? Послушайся меня, мой
друг, пока не поздно, пока ты еще не погубил себя.
Мор. Сэр Джон! Наши люди умирают там за свои убеждения! Я считаю, что
мои убеждения выше, лучше, нужнее для человечества. Неужели я должен
трусливо увильнуть от борьбы? С тех пор как я начал эту кампанию, я нашел
сотни людей, которые благодарны мне за ту позицию, которую я занял. Они
смотрят на меня, как на своего вождя. Неужели я должен покинуть их? Когда вы
вели солдат на смертный бой, разве вы спрашивали себя, хорошо ли это и
уцелеете ли вы сами? Я тоже веду смертный бой, и мое дело - не предать тех,
кто следует за мной, не дать угасить огонь - священный огонь! - не только в
Англии, но и во всех странах мира на вечные времена.
Сэр Джон (долго и пытливо смотрит на него). Тебя в какой-то мере
оправдывает твоя вера в то, что ты говоришь. Но позволь мне сказать тебе,
что о каком бы там огне ты ни поминал, - я слишком устарел, чтобы
разобраться в этом, - но есть огонь, который ты сам гасишь, - это любовь
твоей жены. Боже мой! Если твои новые друзья, вся эта свора сумасбродов и
болтунов, может вознаградить тебя за утрату ее любви, за гибель твоей
карьеры, за потерю всех тех, кто раньше любил тебя и уважал, - тем лучше для
тебя! Но если ты обнаружишь, что тебя больше никто не любит, почувствуешь
себя одиноким, как последний человек на земле, если все это кончится твоим
полным крахом и гибелью - а так оно и должно быть, - я не могу и не стану
жалеть тебя! Спокойной ночи! (Идет к двери, открывает ее и выходит.)
Мор остается стоять совершенно неподвижно. Гул и ропот на улице все время
нарастают и понемногу вторгаются в его сознание. Он подходит к окну в нише и
выглядывает, затем звонит. Никто не появляется, и, включив свет, он звонит
опять. Входит Кэтрин. На ней черная шляпа и черное пальто. Она говорит
холодно, не глядя на него.
Кэтрин. Ты звонил?
Mор. Я хотел, чтобы в комнате закрыли ставни.
Кэтрин. Слуги ушли. Они боятся, что дом подожгут.
Мор. Понимаю.
Кэтрин. У них нет твоих идеалов, и они не так стойки.
Мор вздрагивает, как от боли.
Я уезжаю с Элен и Олив к отцу.
Мор (пытается осознать точный смысл ее слов). Очень хорошо. Ты
предпочитаешь ехать туда, а не в гостиницу?
Кэтрин кивает.
(С нежностью.) Поверь мне, Кэт, я переживаю все это вместе с тобой - и
гибель Хьюберта.
Кэтрин. Перестань! Я должна была сказать прямо. Я больше не вернусь.
Мор. Не вернешься?.. Пока дом...
Кэтрин. Нет. Никогда.
Мор. Кэт!
Кэтрин. Я предупреждала тебя с самого начала. Ты зашел слишком далеко!
Мор (глубоко взволнованный). Ты понимаешь, что это значит? После десяти
лет... и всей нашей любви!
Кэтрин. А может быть, любви и не было? Разве ты мог любить такую
негероическую женщину, как я?
Мор. Это безумие, Кэт... Кэт!
Кэтрин. Вчера я была готова забыть обо всем. Но ты не мог. Если ты не
мог вчера, ты никогда не сможешь. Ты слишком возвышенная натура, Стивен; а я
не могу и не буду жить с тем, с кем я не чувствую себя равной. Все началось
с того вечера, когда ты произнес свою речь. Я уже тогда сказала тебе, чем
это кончится.
Мор (пытаясь обнять ее). Не будь такой жестокой!
Кэтрин. Не надо. Давай говорить начистоту! Какая может быть любовь
между людьми, которые так далеки друг от друга? Пусти меня!
Мор. Боже мой, но что я могу сделать, если у нас с тобой разные
убеждения?
Кэтрин. Вчера вечером ты употребил слово "сделка". Совершенно верно. Я
хотела подкупить тебя. Я хотела убить твою веру. Ты мне сказал, как
называется то, что я делаю. Но я не хочу, чтоб меня называли
вымогательницей, Стивен.
Мор. Видит бог, я не хотел...
Кэтрин. Если я духовно чужда тебе, то я не собираюсь оставаться
твоей... наложницей.
Мор, точно его хлестнули бичом, поднимает руки, как бы заслоняясь от удара.
Да, это жестоко! Зато это показывает, на каких недосягаемых высотах ты
обитаешь. И я не хочу тащить тебя вниз.
Мор. Ради бога, забудь на минуту о своей гордости и пойми: я борюсь за
свои убеждения, за то, во что я верю! Что еще делать человеку на земле? Что
еще? Ах, Кэт! Пойми же!
Кэтрин. Я задыхаюсь здесь. Ведь я-то ничего не делаю. Сижу и молчу, а в
это время мои братья сражаются и... умирают. Но теперь я постараюсь поехать
туда сестрой милосердия. Элен поедет со мной. У меня тоже есть моя вера, мои
убеждения - моя жалкая, банальная любовь к родине. Я не могу оставаться
здесь с тобой. Я всю ночь просидела на полу - все думала, - и теперь я знаю!
Мор. А Олив?
Кэтрин. Я оставлю ее с няней у отца. Если ты только не запретишь мне
увезти ее. Ты ведь можешь это сделать.
Мор (ледяным тоном). Ты прекрасно знаешь, что этого я не сделаю. Ты
свободна идти куда хочешь и взять ее с собой.
Кэтрин (очень тихо). Спасибо! (Внезапно поворачивается к нему и как бы
магнитом притягивает к себе его взгляд. Не говоря ни слова, она вкладывает в
этот взгляд всю свою силу.) Стивен! Брось все это! Вернись ко мне!
Праздничные звуки с улицы доносятся все громче. Слышны свистки и пищалки,
радостные крики.
Мор. И тонуть вот в этой грязи?..
Кэтрин быстро поворачивается к двери. Там она останавливается и снова глядит
на него. На ее лице загадочное выражение, отражающее борьбу ее чувств.
Итак, ты уходишь?
Кэтрин (шепотом). Да. (Наклоняет голову, открывает дверь и выходит.)
Мор делает движение, словно хочет догнать ее, но в дверях показывается Олив.
На ней белое пальтецо и круглая белая шапочка.
Олив. Ты с нами не поедешь, папа?
Мор качает головой.
А почему?
Мор. Не думай об этом, моя птичка.
Олив. На автомобиле теперь быстро не поедешь. На улице столько народу!
А ты остаешься, чтобы не дать им поджечь дом?
Мор кивает.
Можно мне тоже остаться ненадолго?
Мор качает головой.
Почему?
Мор (кладет ей руку на голову). Иди, иди, маленькая!
Олив. О! Приласкай меня немного, папочка!
Мор берет ее на руки и нежно целует.
Оо-о!
Мор. Беги, моя радость!
Олив идет, оглядывается на него, потом поворачивается и убегает. Мор
провожает ее до двери. Затем, когда до его сознания полностью доходит смысл
случившегося, он бросается к окну в нише, вытягивает шею, чтобы увидеть
подъезд. Слышны шум тронувшегося автомобиля и непрерывные гудки, которые
дает шофер, пробираясь через толпу. Мор отворачивается от окна.
Одинок, как последний человек на земле!
Внезапно из нестройного гула и шума улицы отчетливо выделяется голос: "Вот
он где! Вот он! Мор! Предатель! Мор!" В оконные стекла барабанит целый
град ореховой скорлупы, апельсинных корок и тому подобных безвредных
снарядов. Слышны вопли: "Мор! Предатель! Штрейкбрехер! Мор"! В окне видны
развевающиеся флаги и зажженные китайские фонарики на длинных бамбуковых
палках. Гул проклятий и ругательств все нарастает. Мор стоит, не обращая на
это внимания, все еще глядя вслед машине. Затем брошенный камень с треском
разбивает одно из стекол окна. За этим следуют взрыв хриплого смеха и глухой
рев толпы. Второй камень разбивает другое стекло. На одно мгновение Мор с
презрительным видом поворачивается лицом к улице, и китайские фонарики
бросают отсвет на его лицо. Далее, как бы совершенно забыв о шуме и грохоте
снаружи, он уходит обратно в комнату, оглядывается по сторонам и опускает
голову. Шум становится все громче и громче; третий камень влетает в комнату.
Мор снова поднимает голову и, сжав руки, смотрит перед собою. Входит лакей
Генри и поспешно идет к двери на террасу.
А, это вы, Генри! Я думал, что вы ушли.
Генри. Я вернулся, сэр.
Мор. Вы славный малый!
Генри. Они пытаются ворваться в дом через террасу, сэр. Они не имеют
права вторгаться в частные владения, что бы там ни было!
На террасу врывается толпа. Лакей Генри пытается оказать сопротивление, но
его отталкивают, затирают, и больше мы его не видим. Толпа состоит из
участников уличного шествия: студенты-медик и, клерки, лавочники, девушки и
один или два бойскаута {Детская военная организация в Англии.}. Многие из
них обменялись шляпами, на иных надеты маски и приставные носы, у других -
перья и жестяные свистульки. Некоторые размахивают на террасе бамбуковыми
палками с китайскими фонариками. Стоит громкий, неясный гул. Зачинщиками во
всем этом хаосе и смятении является группа студентов. Их вожак, выделяющийся
среди остальных тем, что он без маски и прочих украшений, - молодой человек
атлетического сложения, с непокрытой головой, с выдающейся нижней челюстью и
черными, как уголь, густыми усами; размахивая своими огромными руками и
работая плечами, он как бы управляет общим потоком. Когда первая волна гула
и движения стихает, он кричит: "Давай к нему, ребята! Окажем триумфальные
почести герою!" Студенты бросаются к спокойно стоящему Мору, грубо хватают
его, подымают на плечи и так проносят по всей комнате. Когда они дважды
обошли вокруг стола под звуки своих нестройных песен, под хриплые возгласы и
свист, вожак студентов командует: "Опустить его". Они послушно опускают его
с плеч, ставят на стол, который уже придвинут к окну в нише, и выстраиваются
вокруг, тупо уставившись на Мора.
Вожак студентов. Речь! Речь!
Шум стихает, и Мор обводит всех взглядом.
Ну, начинайте, сэр!
Мор (спокойным голосом). Прекрасно! Вы находитесь здесь по праву,
которым руководствуется в своих действиях любая толпа, - по праву сильного.
По этому праву вы можете делать с моим телом все, что хотите.
Голос. И сделаем!
Мор. Я в этом не сомневаюсь. Но сначала я вам скажу несколько слов.
Голос. На это ты мастер!
Кто-то издает ослиный рев.
Мор. Вы - толпа, самое презренное, что только есть на земле. Когда вы
выходите на улицу, бог скрывается с небес.
Вожак студентов. Поосторожнее, эй, вы, сэр!
Голоса. Долой его! Долой мерзавца!
Мор (возвышая голос над ропотом толпы). Друзья мои, я не боюсь вас...
Вы ворвались в мой дом и требуете от меня речи. Раз в жизни вам придется
выслушать правду! (Его слова гремят над толпой.) Вы те, кто избивает слабых,
грубо толкает женщин, заглушает своим воем слова свободы. Сегодня вы за
одно, завтра - за другое. Мозг? У вас нет его ни крупицы! Душа? У вас нет ее
и тени! Если на свете существует подлость, то вы ее истинное воплощение!
Если на свете существует трусость, то вы ее настоящий символ! (Голос его
заглушает нарастающие вопли ярости.) Патриотизм? Есть две разновидности его
- патриотизм солдат и мой патриотизм! Но у вас нет ни того, ни другого!
Вожак студентов (сдерживая опасный натиск). Стой! Подождите! (Мору.)
Дайте клятву не произносить больше кощунственных речей против своей родины.
Клянитесь!
Толпа. А-а-а!
Мор. Моя родина - это не ваша родина! Моя родина - великая страна,
которая никогда не воспользуется слабостью других народов. (Заглушая рычание
толпы.) Да! Вы можете проломить мне череп и разбить окна, но не думайте, что
вы можете сломить мою веру. Это-то вам не удалось, даже если бы вас был
миллион против одного!
Девушка с темными глазами и растрепанными волосами выскакивает из толпы и
грозит ему кулаком.
Девушка. Ты заодно с теми, кто убил моего парня!
Мор сверху отвечает ей улыбкой, и тогда она быстро выхватывает нож из-за
пояса бойскаута, стоящего рядом с ней.
Ты еще улыбаешься, собака!
Неистовый натиск толпы швыряет Мора вперед, прямо на лезвие ножа. Он
откидывается назад, потом падает вниз, прямо в толпу. Визг, толпа дрогнула,
слышен гул восклицаний. Вожак студентов покрывает общий шум своим голосом:
"Тише!" Голос другого студента: "Боже мой! Он убит".
Вожак студентов. Расступитесь!
Толпа отхлынула, и два студента, склонившись над Мором, поднимают его руки и
голову, которые снова падают, как будто налитые свинцом. Студенты тщетно
пытаются обнаружить в нем признаки жизни.
Ей-богу, все кончено!
Тогда начинается паническое бегство из комнаты. Кто-то выключает свет, и в
темноте толпа быстро рассеивается. Тело Мора лежит, освещенное мерцанием
одного китайского фонарика. Бормоча про себя: "Бедняга! И все-таки он не
сдался!", - вожак студентов поднимает с пола забытый кем-то маленький
английский флаг и кладет его на грудь Мора. Затем он тоже поворачивается и
убегает. А тело Мора лежит в полосе света; и шум на улице все нарастает.
Занавес падает, но почти мгновенно поднимается снова.
Поздняя весна. Едва начинает рассветать. На фоне распускающихся деревьев, за
которыми маячат вдали дома одной из лондонских площадей, в разгорающемся
сиянии зари стоит темная статуя в человеческий рост на гранитном пьедестале.
Впереди нее - широкий, еще темный тротуар. Свет все усиливается, и вот уже
можно ясно различить слова, высеченные на пьедестале:
В ПАМЯТЬ
СТИВЕНА МОРА -
человека, оставшегося
верным своим идеалам!
Высоко вверху - лицо Мора; с легкой улыбкой на губах он смотрит вперед,
прямо перед собой. На плече у него и на обнаженной голове уселись два
воробья, а из окрестных садов доносится щебет и пение птиц.
Занавес
1914 г.
На следующий день в столовой Мора. Сумерки. Окна закрыты, но портьеры не
задернуты. Стил сидит за бюро и пишет письмо под диктовку Мора.
Стил (перечитывает письмо). "Затруднения, конечно, возникнут. Но если
городские власти в последний момент запретят нам воспользоваться залом, мы
проведем митинг на улице. Пусть объявления будут расклеены, слушатели так
или иначе соберутся..."
Мор. Да, в этом можно не сомневаться.
Стил. "Искренне ваш..." Я подписался за вас.
Мор кивает головой.
(Прикладывает пресс-папье и кладет письмо в конверт.) Вы знаете, что все
слуги заявили об уходе, за исключением Генри.
Мор. Бедный Генри!
Стил. Отчасти это нервы, конечно... ведь два раза били окна, но отчасти
это...
Мор. Патриотизм! Совершенно верно! В следующий раз они сами будут бить
здесь окна! Да, кстати... Завтра у вас начинается отпуск, Стил.
Стил. О нет!
Мор. Дорогой мой, да! Вчерашним вечером кончилось для вас это адское
испытание. Я искренне жалею, что впутал вас в это дело.
Стил. Кто-то должен выполнять работу. Вы уже и так еле живы.
Мор. Ну, у меня еще хватит пороху!
Стил. Все равно бросьте, сэр. Силы слишком неравны. Чего ради вы будете
изводить себя?
Мор. Бороться до конца, зная, что ты должен потерпеть поражение, -
разве ради этого не стоит продолжать?
Стил. Ну, тогда я не уйду.
Мор. Это мой ад, Стил. А вам нечего в нем больше поджариваться.
Поверьте мне, большое утешение - сознавать, что если ты и доставляешь
страдания, то только себе.
Стил. Я не могу оставить вас, сэр.
Мор. Дорогой мой, вы просто молодец, но поймите: только чудом с нами до
сих пор ничего не стряслось, и больше я не могу нести за вас
ответственность. Передайте-ка мне переписку о завтрашнем митинге.
Стил вынимает из кармана какие-то бумаги, но не передает их Мору.
Ну, давайте же! (Протягивает руку за бумагами. Так как Стил все еще
отодвигается назад, говорит более резким тоном.) Дайте сюда, Стил!
Стил отдает их.
Ну вот, теперь все. Понятно?
Они стоят, глядя друг на друга; затем Стил, удрученный и расстроенный,
поворачивается и выходит из комнаты. Мор, который наблюдал за ним с горькой
улыбкой, кладет бумаги в портфель. Когда он закрывает бюро, входит лакей
Генри и докладывает: "Мистер Мендип, сэр!" Входит Meндип, и лакей удаляется.
Мор оборачивается к гостю, но не протягивает руки.
Мендип (берет Мора за руку). Позволь мне поговорить с тобой серьезно,
мой друг. Миссис Мор сказала мне, что сегодня ты будешь дома. Ты слышал?
Мор. О чем?
Мендип. Мы одержали победу.
Мор. Слава богу!
Мендип. Ага! Значит, ты все-таки живой человек.
Мор. Конечно!
Mендип. Совлеки с себя одеяние мученика, Стивен. Ты просто издеваешься
над человеческой природой!
Мор. Итак, даже ты защищаешь толпу!
Мендип. Дорогой мой, ты выступаешь против самого сильного стадного
инстинкта в мире. Чего ты ожидаешь? Что первый встречный окажется
Дон-Кихотом? Что его любовь к родине выразится в философском альтруизме?
Чего ты, черт возьми, ожидаешь? Человек - существо очень примитивное, а
толпа есть не что иное, как сгусток всего, что типично для примитивных
существ.
Мор. Неверно! Толпа - это сгусток грязи с улиц и рынков, собравшейся в
один поток... Их слепой завывающий "патриотизм" - разве это чувствует каждый
отдельный человек вот здесь? (Притрагивается к своей груди.) Нет!
Mендип. Ты думаешь, что люди уже переросли инстинкты, но это не так.
Они знают одно: что кто-то покушается на некое подобие их самих, которое они
привыкли называть Англией. Их что-то захватывает, куда-то несет, и они уже
ничего не соображают.
Мор. Англия когда-то была страной свободы слова. Страной, где от
каждого ждали, что он будет твердо отстаивать свою веру.
Mендип. Ты слишком многого хочешь от человеческой природы, Стивен.
Мор. Значит, если на тебя ополчилось большинство, нужно сложить оружие?
Таков по-прежнему твой совет, не так ли?
Mендип. Мой совет: уезжай из города немедленно! Поток, о котором ты
говоришь, хлынет, едва только весть о победе распространится. Прошу тебя,
мой дорогой, не оставайся здесь!
Мор. Спасибо! Я позабочусь о том, чтобы отправить Кэтрин и Олив.
Мендип. Уезжай с ними! Если твое дело проиграно, нет никаких оснований
к тому, чтобы погибал и ты.
Мор. Есть некоторое утешение в том, что не спасаешься бегством. А мне
утешение нужно.
Мендип. Это плохо, Стивен, плохо и глупо. Да, глупо! Ну, ладно! Я иду в
палату. Как мне выйти?
Мор. Вниз по ступенькам и через калитку. Прощай!
Входит Кэтрин в сопровождении няни, которая уже в шляпе и пальто, с
маленьким чемоданчиком в руках. Кэтрин достает из бюро чек и передает его
няне. Мор входит с террасы.
Умно делаете, что уходите, няня!
Няня. Вы плохо обращаетесь с моей бедной дорогой деточкой, сэр. Где
ваше сердце?
Mор. В груди. И бьется изо всех сил.
Няня. Ради каких-то язычников. Разве не первое дело - свой собственный
дом и очаг? Ведь ваша жена родилась во время войны, когда ее отец сражался,
а дед пал смертью храбрых за родину. Разве не больно видеть, когда в ее доме
бьют окна и мальчишки на улицах показывают на нее пальцами?
Мор выдерживает эту атаку молча и смотрит на жену.
Кэтрин. Няня!
Няня. Это бесчеловечно, сэр, - то, что вы делаете! Больше заботиться об
этих дикарях, чем о собственной жене! Да вы взгляните на нее! Разве вы
когда-нибудь видели, чтобы она так выглядела? Берегитесь, сэр, а не то будет
слишком поздно.
Мор. Довольно, прошу вас!
Няня минуту стоит, не зная, что делать, потом бросает долгий взгляд на
Кэтрин и уходит.
(Спокойно.) Сообщают, что мы одержали победу. (Выходит.)
Кэтрин тяжело дышит, вслушиваясь в отдаленный гул и шум, возникающий на
улице. Она бежит к окну, но в это время входит лакей Генри.
Генри. Сэр Джон Джулиан, мэм!
Сэр Джон входит с газетой в руках.
Кэтрин. Наконец-то! Победа!
Сэр Джон. Благодарение богу! (Протягивает ей газету.)
Кэтрин. О папа! (Раскрывает газету и начинает лихорадочно читать.)
Наконец-то!
Отдаленный гул на улице все нарастает. Но сэр Джон, после краткого мгновения
радости, когда он протянул ей газету, молчит, опустив голову.
(Внезапно уловив его серьезность.) Папа!
Сэр Джон. Есть и другое известие.
Кэтрин. Что-нибудь случилось с нашими мальчиками? С Хьюбертом?
Сэр Джон склоняет голову.
Он убит?
Сэр Джон снова склоняет голову.
Бедная Элен! (Закрывает лицо руками.) Ее роковой сон!
Они стоят несколько секунд молча, затем сэр Джон поднимает голову и касается
рукой ее мокрой щеки.
Сэр Джон (хрипло.) Кого боги любят...
Кэтрин. Но Хьюберт!
Сэр Джон. А такие старые развалины, как я, продолжают жить!
Кэтрин. Папочка!
Сэр Джон. Но теперь мы разгоним этих мерзавцев! Мы раздавим их! Стивен
вернулся?
Кэтрин. Вчера вечером.
Сэр Джон. Кончил он наконец свои кощунственные выступления?
Кэтрин качает головой.
Нет? (Видя, что Кэтрин дрожит от волнения, гладит ее руку.) Дорогая моя!
Смерть посетила многие дома.
Кэтрин. Я должна пойти к Элен. Скажи Стивену сам, папа. Я не могу.
Сэр Джон. Как хочешь, дитя мое.
Она выходит, оставив сэра Джона наедине с его глубокой, задумчивой скорбью;
через нисколько секунд входит Мор.
Мор. Да, сэр Джон. Вы хотели меня видеть?
Сэр Джон. Хьюберт убит.
Мор. Хьюберт!
Сэр Джон. Теми, кого ты защищаешь. Кэтрин просила меня сообщить тебе об
этом. Она пошла к Элен. Я знаю, ты только вчера вечером вернулся из своей...
У меня нет слов, чтобы подобрать этому название. Я не знаю, какие у вас
сейчас отношения с Кэтрин, но я скажу тебе одно, Стивен: в эти два последние
месяца ты подверг ее таким испытаниям, каких не выдержала бы ни одна женщина
на свете!
Мор делает жест, выражающий страдание.
Когда ты избрал свою линию поведения...
Мор. Избрал!
Сэр Джон. Ты пошел наперекор всем ее чувствам. Ты знал, что это могло
случиться, что это может произойти и с другим из моих сыновей...
Mор. Я охотно поменялся бы местами с любым из них.
Сэр Джон. Да, я могу поверить, что ты также несчастен. Я не могу
представить себе большего несчастья, чем выступить против своей родины. Если
бы я мог возвратить Хьюберту жизнь такой ценой, я бы не пошел на это, нет,
даже ради всех моих сыновей. Pro patria mori... {Умереть за отечество
(лат.). Часть стиха из оды Горация: "Dulce et decorum est pro patria mori" -
"Смерть за отчизну сладка и прекрасна"...} Мой мальчик, по крайней мере,
счастлив!
Мор. Да!
Сэр Джон. И тем не менее ты собираешься продолжать. Что за демон
гордыни вселился в тебя, Стивен?
Мор. Неужели вы воображаете, что я считаю себя лучше любого самого
незаметного солдата, который сейчас там дерется? Ни в коем случае!
Сэр Джон. Я тебя не понимаю. Я всегда думал, что ты предан Кэтрин.
Мор. Сэр Джон, считаете ли вы, что родина выше, чем жена и ребенок?
Сэр Джон. Да, несомненно.
Мор. Ну вот, и я считаю так же.
Сэр Джон (ошеломленный). Что бы ни делала моя страна, не мне судить ее,
как не мне судить господа бога. (Вкладывает в свои слова всю муку, которую
он перенес во имя родины.) Моя страна!
Мор. Я бы отдал все на свете за такую веру!
Сэр Джон (недоумевая). Стивен, я никогда не считал тебя сумасбродом, я
всегда верил в твой здравый смысл и честность. Но это бред, видения маниака.
Мор. Видение того чего еще нет, но будет.
Сэр Джон. Неужели тебе мало того, что достаточно хорошо для величайшей
из наций, для лучших людей на земле? Я знал таких людей, я видел, на какие
страдания они шли во славу родины.
Мор. Сэр Джон, но подумайте и вы, чем были для меня последние два
месяца! Видеть, как люди отворачиваются от тебя на улице, как старые друзья
проходят мимо, будто тебя и нет! Бояться вскрыть очередную почту! Каждый
вечер ложиться спать, слыша под окном улюлюканье, гиканье и свист! Знать,
что твое имя упоминается не иначе, как с презрением.
Сэр Джон. У тебя есть новые друзья. Их много, как говорят.
Мор. Разве это вознаграждает за то, что тебя буквально оплевывают, как
это сделали вчера вечером? Ваши битвы - детская игра по сравнению с этим.
Шум и гомон толпы на улице становятся громче. Сэр Джон поворачивает голову к
окну.
Сэр Джон. Ты слышал, что мы одержали победу? Неужели твои чувства стали
настолько противоестественны, что ты жалеешь об этом?
Мор качает головою.
Ну, и на том спасибо. Ради бога, Стивен, остановись, пока дело еще
поправимо. Не губи свою жизнь с Кэтрин. Хьюберт был ее любимым братом. Ты
поддерживаешь тех, кто убил его. Подумай, что это для нее значит! Оставь
свое безумное донкихотство - идеализм - или как ты это там называешь. Увези
Кэтрин отсюда. Уезжай из Англии, пока все не образуется, - из Англии, против
которой ты выступаешь и... и которую порочишь! Увези жену. Ну какая польза
от всего, что ты делаешь? Какая польза, черт подери? Послушайся меня, мой
друг, пока не поздно, пока ты еще не погубил себя.
Мор. Сэр Джон! Наши люди умирают там за свои убеждения! Я считаю, что
мои убеждения выше, лучше, нужнее для человечества. Неужели я должен
трусливо увильнуть от борьбы? С тех пор как я начал эту кампанию, я нашел
сотни людей, которые благодарны мне за ту позицию, которую я занял. Они
смотрят на меня, как на своего вождя. Неужели я должен покинуть их? Когда вы
вели солдат на смертный бой, разве вы спрашивали себя, хорошо ли это и
уцелеете ли вы сами? Я тоже веду смертный бой, и мое дело - не предать тех,
кто следует за мной, не дать угасить огонь - священный огонь! - не только в
Англии, но и во всех странах мира на вечные времена.
Сэр Джон (долго и пытливо смотрит на него). Тебя в какой-то мере
оправдывает твоя вера в то, что ты говоришь. Но позволь мне сказать тебе,
что о каком бы там огне ты ни поминал, - я слишком устарел, чтобы
разобраться в этом, - но есть огонь, который ты сам гасишь, - это любовь
твоей жены. Боже мой! Если твои новые друзья, вся эта свора сумасбродов и
болтунов, может вознаградить тебя за утрату ее любви, за гибель твоей
карьеры, за потерю всех тех, кто раньше любил тебя и уважал, - тем лучше для
тебя! Но если ты обнаружишь, что тебя больше никто не любит, почувствуешь
себя одиноким, как последний человек на земле, если все это кончится твоим
полным крахом и гибелью - а так оно и должно быть, - я не могу и не стану
жалеть тебя! Спокойной ночи! (Идет к двери, открывает ее и выходит.)
Мор остается стоять совершенно неподвижно. Гул и ропот на улице все время
нарастают и понемногу вторгаются в его сознание. Он подходит к окну в нише и
выглядывает, затем звонит. Никто не появляется, и, включив свет, он звонит
опять. Входит Кэтрин. На ней черная шляпа и черное пальто. Она говорит
холодно, не глядя на него.
Кэтрин. Ты звонил?
Mор. Я хотел, чтобы в комнате закрыли ставни.
Кэтрин. Слуги ушли. Они боятся, что дом подожгут.
Мор. Понимаю.
Кэтрин. У них нет твоих идеалов, и они не так стойки.
Мор вздрагивает, как от боли.
Я уезжаю с Элен и Олив к отцу.
Мор (пытается осознать точный смысл ее слов). Очень хорошо. Ты
предпочитаешь ехать туда, а не в гостиницу?
Кэтрин кивает.
(С нежностью.) Поверь мне, Кэт, я переживаю все это вместе с тобой - и
гибель Хьюберта.
Кэтрин. Перестань! Я должна была сказать прямо. Я больше не вернусь.
Мор. Не вернешься?.. Пока дом...
Кэтрин. Нет. Никогда.
Мор. Кэт!
Кэтрин. Я предупреждала тебя с самого начала. Ты зашел слишком далеко!
Мор (глубоко взволнованный). Ты понимаешь, что это значит? После десяти
лет... и всей нашей любви!
Кэтрин. А может быть, любви и не было? Разве ты мог любить такую
негероическую женщину, как я?
Мор. Это безумие, Кэт... Кэт!
Кэтрин. Вчера я была готова забыть обо всем. Но ты не мог. Если ты не
мог вчера, ты никогда не сможешь. Ты слишком возвышенная натура, Стивен; а я
не могу и не буду жить с тем, с кем я не чувствую себя равной. Все началось
с того вечера, когда ты произнес свою речь. Я уже тогда сказала тебе, чем
это кончится.
Мор (пытаясь обнять ее). Не будь такой жестокой!
Кэтрин. Не надо. Давай говорить начистоту! Какая может быть любовь
между людьми, которые так далеки друг от друга? Пусти меня!
Мор. Боже мой, но что я могу сделать, если у нас с тобой разные
убеждения?
Кэтрин. Вчера вечером ты употребил слово "сделка". Совершенно верно. Я
хотела подкупить тебя. Я хотела убить твою веру. Ты мне сказал, как
называется то, что я делаю. Но я не хочу, чтоб меня называли
вымогательницей, Стивен.
Мор. Видит бог, я не хотел...
Кэтрин. Если я духовно чужда тебе, то я не собираюсь оставаться
твоей... наложницей.
Мор, точно его хлестнули бичом, поднимает руки, как бы заслоняясь от удара.
Да, это жестоко! Зато это показывает, на каких недосягаемых высотах ты
обитаешь. И я не хочу тащить тебя вниз.
Мор. Ради бога, забудь на минуту о своей гордости и пойми: я борюсь за
свои убеждения, за то, во что я верю! Что еще делать человеку на земле? Что
еще? Ах, Кэт! Пойми же!
Кэтрин. Я задыхаюсь здесь. Ведь я-то ничего не делаю. Сижу и молчу, а в
это время мои братья сражаются и... умирают. Но теперь я постараюсь поехать
туда сестрой милосердия. Элен поедет со мной. У меня тоже есть моя вера, мои
убеждения - моя жалкая, банальная любовь к родине. Я не могу оставаться
здесь с тобой. Я всю ночь просидела на полу - все думала, - и теперь я знаю!
Мор. А Олив?
Кэтрин. Я оставлю ее с няней у отца. Если ты только не запретишь мне
увезти ее. Ты ведь можешь это сделать.
Мор (ледяным тоном). Ты прекрасно знаешь, что этого я не сделаю. Ты
свободна идти куда хочешь и взять ее с собой.
Кэтрин (очень тихо). Спасибо! (Внезапно поворачивается к нему и как бы
магнитом притягивает к себе его взгляд. Не говоря ни слова, она вкладывает в
этот взгляд всю свою силу.) Стивен! Брось все это! Вернись ко мне!
Праздничные звуки с улицы доносятся все громче. Слышны свистки и пищалки,
радостные крики.
Мор. И тонуть вот в этой грязи?..
Кэтрин быстро поворачивается к двери. Там она останавливается и снова глядит
на него. На ее лице загадочное выражение, отражающее борьбу ее чувств.
Итак, ты уходишь?
Кэтрин (шепотом). Да. (Наклоняет голову, открывает дверь и выходит.)
Мор делает движение, словно хочет догнать ее, но в дверях показывается Олив.
На ней белое пальтецо и круглая белая шапочка.
Олив. Ты с нами не поедешь, папа?
Мор качает головой.
А почему?
Мор. Не думай об этом, моя птичка.
Олив. На автомобиле теперь быстро не поедешь. На улице столько народу!
А ты остаешься, чтобы не дать им поджечь дом?
Мор кивает.
Можно мне тоже остаться ненадолго?
Мор качает головой.
Почему?
Мор (кладет ей руку на голову). Иди, иди, маленькая!
Олив. О! Приласкай меня немного, папочка!
Мор берет ее на руки и нежно целует.
Оо-о!
Мор. Беги, моя радость!
Олив идет, оглядывается на него, потом поворачивается и убегает. Мор
провожает ее до двери. Затем, когда до его сознания полностью доходит смысл
случившегося, он бросается к окну в нише, вытягивает шею, чтобы увидеть
подъезд. Слышны шум тронувшегося автомобиля и непрерывные гудки, которые
дает шофер, пробираясь через толпу. Мор отворачивается от окна.
Одинок, как последний человек на земле!
Внезапно из нестройного гула и шума улицы отчетливо выделяется голос: "Вот
он где! Вот он! Мор! Предатель! Мор!" В оконные стекла барабанит целый
град ореховой скорлупы, апельсинных корок и тому подобных безвредных
снарядов. Слышны вопли: "Мор! Предатель! Штрейкбрехер! Мор"! В окне видны
развевающиеся флаги и зажженные китайские фонарики на длинных бамбуковых
палках. Гул проклятий и ругательств все нарастает. Мор стоит, не обращая на
это внимания, все еще глядя вслед машине. Затем брошенный камень с треском
разбивает одно из стекол окна. За этим следуют взрыв хриплого смеха и глухой
рев толпы. Второй камень разбивает другое стекло. На одно мгновение Мор с
презрительным видом поворачивается лицом к улице, и китайские фонарики
бросают отсвет на его лицо. Далее, как бы совершенно забыв о шуме и грохоте
снаружи, он уходит обратно в комнату, оглядывается по сторонам и опускает
голову. Шум становится все громче и громче; третий камень влетает в комнату.
Мор снова поднимает голову и, сжав руки, смотрит перед собою. Входит лакей
Генри и поспешно идет к двери на террасу.
А, это вы, Генри! Я думал, что вы ушли.
Генри. Я вернулся, сэр.
Мор. Вы славный малый!
Генри. Они пытаются ворваться в дом через террасу, сэр. Они не имеют
права вторгаться в частные владения, что бы там ни было!
На террасу врывается толпа. Лакей Генри пытается оказать сопротивление, но
его отталкивают, затирают, и больше мы его не видим. Толпа состоит из
участников уличного шествия: студенты-медик и, клерки, лавочники, девушки и
один или два бойскаута {Детская военная организация в Англии.}. Многие из
них обменялись шляпами, на иных надеты маски и приставные носы, у других -
перья и жестяные свистульки. Некоторые размахивают на террасе бамбуковыми
палками с китайскими фонариками. Стоит громкий, неясный гул. Зачинщиками во
всем этом хаосе и смятении является группа студентов. Их вожак, выделяющийся
среди остальных тем, что он без маски и прочих украшений, - молодой человек
атлетического сложения, с непокрытой головой, с выдающейся нижней челюстью и
черными, как уголь, густыми усами; размахивая своими огромными руками и
работая плечами, он как бы управляет общим потоком. Когда первая волна гула
и движения стихает, он кричит: "Давай к нему, ребята! Окажем триумфальные
почести герою!" Студенты бросаются к спокойно стоящему Мору, грубо хватают
его, подымают на плечи и так проносят по всей комнате. Когда они дважды
обошли вокруг стола под звуки своих нестройных песен, под хриплые возгласы и
свист, вожак студентов командует: "Опустить его". Они послушно опускают его
с плеч, ставят на стол, который уже придвинут к окну в нише, и выстраиваются
вокруг, тупо уставившись на Мора.
Вожак студентов. Речь! Речь!
Шум стихает, и Мор обводит всех взглядом.
Ну, начинайте, сэр!
Мор (спокойным голосом). Прекрасно! Вы находитесь здесь по праву,
которым руководствуется в своих действиях любая толпа, - по праву сильного.
По этому праву вы можете делать с моим телом все, что хотите.
Голос. И сделаем!
Мор. Я в этом не сомневаюсь. Но сначала я вам скажу несколько слов.
Голос. На это ты мастер!
Кто-то издает ослиный рев.
Мор. Вы - толпа, самое презренное, что только есть на земле. Когда вы
выходите на улицу, бог скрывается с небес.
Вожак студентов. Поосторожнее, эй, вы, сэр!
Голоса. Долой его! Долой мерзавца!
Мор (возвышая голос над ропотом толпы). Друзья мои, я не боюсь вас...
Вы ворвались в мой дом и требуете от меня речи. Раз в жизни вам придется
выслушать правду! (Его слова гремят над толпой.) Вы те, кто избивает слабых,
грубо толкает женщин, заглушает своим воем слова свободы. Сегодня вы за
одно, завтра - за другое. Мозг? У вас нет его ни крупицы! Душа? У вас нет ее
и тени! Если на свете существует подлость, то вы ее истинное воплощение!
Если на свете существует трусость, то вы ее настоящий символ! (Голос его
заглушает нарастающие вопли ярости.) Патриотизм? Есть две разновидности его
- патриотизм солдат и мой патриотизм! Но у вас нет ни того, ни другого!
Вожак студентов (сдерживая опасный натиск). Стой! Подождите! (Мору.)
Дайте клятву не произносить больше кощунственных речей против своей родины.
Клянитесь!
Толпа. А-а-а!
Мор. Моя родина - это не ваша родина! Моя родина - великая страна,
которая никогда не воспользуется слабостью других народов. (Заглушая рычание
толпы.) Да! Вы можете проломить мне череп и разбить окна, но не думайте, что
вы можете сломить мою веру. Это-то вам не удалось, даже если бы вас был
миллион против одного!
Девушка с темными глазами и растрепанными волосами выскакивает из толпы и
грозит ему кулаком.
Девушка. Ты заодно с теми, кто убил моего парня!
Мор сверху отвечает ей улыбкой, и тогда она быстро выхватывает нож из-за
пояса бойскаута, стоящего рядом с ней.
Ты еще улыбаешься, собака!
Неистовый натиск толпы швыряет Мора вперед, прямо на лезвие ножа. Он
откидывается назад, потом падает вниз, прямо в толпу. Визг, толпа дрогнула,
слышен гул восклицаний. Вожак студентов покрывает общий шум своим голосом:
"Тише!" Голос другого студента: "Боже мой! Он убит".
Вожак студентов. Расступитесь!
Толпа отхлынула, и два студента, склонившись над Мором, поднимают его руки и
голову, которые снова падают, как будто налитые свинцом. Студенты тщетно
пытаются обнаружить в нем признаки жизни.
Ей-богу, все кончено!
Тогда начинается паническое бегство из комнаты. Кто-то выключает свет, и в
темноте толпа быстро рассеивается. Тело Мора лежит, освещенное мерцанием
одного китайского фонарика. Бормоча про себя: "Бедняга! И все-таки он не
сдался!", - вожак студентов поднимает с пола забытый кем-то маленький
английский флаг и кладет его на грудь Мора. Затем он тоже поворачивается и
убегает. А тело Мора лежит в полосе света; и шум на улице все нарастает.
Занавес падает, но почти мгновенно поднимается снова.
Поздняя весна. Едва начинает рассветать. На фоне распускающихся деревьев, за
которыми маячат вдали дома одной из лондонских площадей, в разгорающемся
сиянии зари стоит темная статуя в человеческий рост на гранитном пьедестале.
Впереди нее - широкий, еще темный тротуар. Свет все усиливается, и вот уже
можно ясно различить слова, высеченные на пьедестале:
В ПАМЯТЬ
СТИВЕНА МОРА -
человека, оставшегося
верным своим идеалам!
Высоко вверху - лицо Мора; с легкой улыбкой на губах он смотрит вперед,
прямо перед собой. На плече у него и на обнаженной голове уселись два
воробья, а из окрестных садов доносится щебет и пение птиц.
Занавес
1914 г.