Голубев Глеб. Сын неба

- Ах так? - сказал я. - Тогда нам не о чем разговаривать.
Но тут он начал всячески улещать меня:
- Ладно, не ершись, это я так, ради красного словца брякнул.
Конкретно что ты предлагаешь?
- Предлагаю положить твой орешек на зубок
электронно-вычислительной машины. Договорюсь с шефом, думаю, он
разрешит провернуть эту работенку в нашем институте. Раз документ
написан известными буквами, но на неизвестном языке, его можно
рассматривать как шифровку. Чтобы подобрать к ней ключ, тебе придется
возиться несколько лет. А машина это сделает гораздо быстрее.
- Неужели это возможно?
- Прощаю тебе сомнения только потому, что ты полный профан в
кибернетике, - величественно сказал я.

2

(Рассказывает Алексей Скорчинский)

Признаться, я не слишком верил радужным обещаниям друга. Хотя,
конечно, насчет того, что "в стране слепых и кривой - король", - это я
сказал несправедливо. Товарищи по работе Михаила весьма уважают и
ценят; судя по их отзывам, он там, в своем институте, если и не король
пока, то, во всяком случае, подающий большие надежды принц.
И в то же время не замыкается он в узкопрофессиональную
"скорлупу" - это мне тоже в нем нравится. И астрономией увлекается, и
в литературе разбирается неплохо, а теперь еще затеял какие-то
мудреные опыты с палеомагнетизмом, замучил меня совсем, требуя все
новые и новые образцы для анализов. Вот только в истории и археологии
слабоват, но ведь никто не обнимет необъятное!..
Уже на следующий день Михаил позвонил мне и сказал, что имел
"предварительную дипломатическую беседу с шефом и дело разрешится в
самое ближайшее время".
- Приезжай сейчас же в институт, я тебя жду, - позвонил он через
неделю. - Шеф разрешил заниматься твоей шифровочкой после работы. Надо
подготовить все материалы. На той неделе нам дадут машину на тридцать
шесть часов...
- Только? - огорчился я. - А что мы успеем за это время?
Он так яростно засопел в трубку, что я торопливо добавил:
- Ну ладно, ладно, еду.
Институт находился за городом, километрах в сорока от Москвы.
Прямо посреди сосновой рощи поднимались высокие корпуса, сверкая на
солнце огромными окнами. И внутри все было новенькое,
ультрасовременное. Я чувствовал себя не очень уютно в этом совершенно
непонятном мне мире машин, окруженных защитными проволочными сетками,
словно звери в зоопарке; приборов, занимающих целые комнаты;
подмигивающих цветными лампочками пультов от пола до самого потолка.
Паренек, в синем халате, с торчащей из кармашка логарифмической
линейкой, был, наоборот, очень немногословен.
- Виктор, колоссальный программист, - представил мне его Миша
Званцев.
А паренек уже невозмутимо склонился над копией найденного
документа, машинально вытаскивая из кармашка свою логарифмическую
линейку. Чем она ему тут может помочь?
Что происходило дальше, до сих пор как следует не понимаю и
потому вряд ли смогу обстоятельно рассказать. Я вдруг снова
почувствовал себя так же глупо, как и в тот момент, когда вытащил
странный документ из-под земли. Михаил и Виктор о чем-то деловито
рассуждали, но я почти ничего не понимал из их разговора. Алгоритм,
статистические свойства текста, кодировка по таблицам случайного
набора символов, энтропия, математическое ожидание и дисперсия - нет,
они говорили явно на каком-то неведомом мне языке.
В общем, о технологии всей подготовительной работы по расшифровке
найденного документа я больше ничего говорить не буду: желающие (и
способные в этом разобраться) смогут узнать все подробности из
специальной статьи, которую Михаил и Виктор готовят сейчас для
сборника, посвященного проблемам кибернетики.
Так они колдовали с цифрами вечерами всю неделю. И Виктор,
покачивая головой, несколько раз говорил мне:
- Очень мало текста, боюсь, ничего не выйдет. Повторяемость
некоторых букв ничтожна. Если бы вы нам дали побольше текста...
Чудак! Я бы и сам хотел найти новые документы, пусть даже
непонятные, на таком же загадочном языке. Но кроме этого клочка
папируса, у нас пока ничего не было.
Наконец наступил день, когда по распоряжению шефа, которого я так
и не видел и даже имени не узнал, нашей группе Э 15, как она,
оказывается, официально уже именовалась, должны были по графику дать
на тридцать шесть часов вычислительную машину. В зал, где она
размещалась, меня не пустили.
- Все равно ничего не увидишь, а только будешь мешаться под
ногами, - строго сказал мне Михаил.
И я на этот раз не осмелился с ним спорить, только заглянул в зал
и посмотрел на машину через полуоткрытую дверь. Но не увидел ничего
нового, кроме все тех же пультов с лампочками да загадочных приборов
вдоль стен. А потом дверь закрылась, и я отправился домой ждать...
Не знаю, сколько прошло времени до следующего вечера, - вероятно,
тридцать шесть не часов, а лет или, может, даже десятилетий. Я услышал
Мишкины торопливые шаги и распахнул дверь раньше, чем он успел
позвонить. Первым делом впился взглядом в его лицо. Оно было
смущенным. Значит, все оказалось липой, очередной трепотней?
- Ну?
- Да дай ты мне раздеться! - сказал он, отпихивая меня в сторону
и разматывая шарф. - Понимаешь, очень мало текста, Виктор был прав.
- Где она? - заорал я.
С явным смущением, так не похожим на него, Михаил положил передо
мной листок, на котором было написано:
"Возьми................... по-ахейски
"благовон", выжми из нее.....и раз-
бавь................водой из.........
Добавь...........................два,
......возьми.......пива.........одну,
зарежь......нацеди его...........в ту
и........и доверху.......разбавленным
...........это размешивай.............
не.................пена............три
..................и...................
..............заговор.................
..........."Сарон, Калафон...........
........И........залпом..............."
- Вот и все, по-моему, не слишком густо. Но ничего не поделаешь,
текст уж больно коротенький, куцый, - сказал Михаил так, словно был в
чем-то виноват. - Тарабарщина. И по-моему, не очень интересная: не то
страница из поваренной книги, не то рецепт какого-то яда - не случайно
тут упоминается слово "заговор" и чьи-то имена.
- Ничего ты не понимаешь в археологии, - решил я его утешить,
хотя и сам был разочарован. - Тебе все кажется, будто для нас важнее
всего найти какой-нибудь клад. А порой самые обыкновенные черепки от
посуды или вот такая запись могут рассказать куда больше важного и
интересного, чем находка красивой вазы или золотого кубка.
Материальная культура народных масс далекой древности - вот что нас
прежде всего интересует. Как развивались производительные силы
общества, что сеяли на полях, выделывали в мастерских, в какие
производственные отношения вступали между собой люди в процессе
труда?..
- Ну и что же тебе говорит эта куцая расписка, доморощенный
Шерлок Холмс?
- Ну, во-первых, я ошибался, принимая это за какую-то
хозяйственную опись или реестр. Скорее всего, это рецепт, который жрец
почему-то хотел засекретить, скрыть от чужих глаз...
- А может, все-таки сообщение о заговоре?
Ему явно хотелось идти по стопам героев Эдгара По. Рецепт его не
устраивал: какая в нем романтика?
- Да нет, слово "заговор" тут употреблено в смысле "заклинание".
А имена явно не греческие, вероятно, какие-то магические божества или
демоны.
Я еще раз внимательно просмотрел запись и добавил:
- Кое-какие пробелы, кажется, можно восстановить по смыслу,
помочь твоей чудо-машине. По-ахейски "благовоном" называли мяту.
Значит, первая строчка читается: "Возьми мяты, называемой по-ахейски
"благовон"... Шестая строка: "зарежь", вероятно, какое-то жертвенное
животное, а не коварного врага, как ты думаешь; "нацеди его" - видимо,
"крови" - в какой-то сосуд... Да, несомненно, рецепт. Но зачем жрецу
понадобилось зашифровать его, не понимаю!
- Хотел утаить, чтобы стать монополистом. Ты что думаешь, в
древности жуликов не было, что ли?
- Возможно.
Тут я заметил, что Михаил как-то странно мнется, словно хочет
что-то сказать, да стесняется, - совсем на него не похоже.
- Ты что?
- Да так, есть одно соображение...
- Ну, говори.
- Боюсь брякнуть такую же нелепость, как тогда Алик насчет
древних авиамоделистов, - засмеялся он. - Понимаешь, я тоже думал:
зачем все это понадобилось проделывать жрецу? Почему его не устраивал
родной язык, от которого потом пошли почти все письменности Европы и
некоторые алфавиты Азии? По сравнению с громоздкой вавилонской
клинописью или египетскими иероглифами греческий алфавит ведь в те
времена был самым прогрессивным, простым и логичным. Недаром его,
по-разному видоизменив написание букв, взяли потом за основу для своей
письменности и некоторые другие народы.
- Ты, оказывается, не терял зря времени...
- Зачем же понадобилось этому жрецу, оставив греческий алфавит,
сочинять какой-то новый язык, сохранив для него лишь немногие
греческие слова, да к тому же почему-то искаженные? - продолжал он,
отмахнувшись от меня, как от мухи. - Только ли для зашифровки этих
секретов? Но для этого можно было и не заниматься сочинением нового
языка - достаточно лишь зашифровать записи цифрами или условными
значками, как это сделали пираты в рассказе Эдгара По.
Он помолчал и добавил:
- Ты обрати внимание, что этот загадочный язык был, видимо,
каким-то очень простым, логичным и ясным, поэтому многие слова так
быстро и легко и расшифровала машина...
- Ну и что же ты хочешь, наконец, сказать?
- "Что-то вроде эсперанто", - определил его Виктор Крылов. А его
логический ум очень точно схватывает такие вещи... Чем больше я
раздумывал над тем, что мы узнали в процессе подготовки программы для
машины, тем больше внутренне соглашался с этим определением. Да, по
простоте грамматических форм, логичности и лаконизму язык этого
документа весьма напоминает эсперанто.
Тут уж я не выдержал:
- Эсперанто в первом веке до нашей эры? Ты перечитал слишком
много книг по лингвистике! Слушай, это все из той же серии гениальных,
но забытых открытий древних. Стальные колонны, которые не ржавеют,
марсиане в пустыне Сахара, металлические гвозди и булавки, якобы
найденные в доисторических слоях известняка... Все это могут сочинять
только люди, как ты, совершенно не знакомые с реальным бытом людей
древности. Рабовладельческий строй, греческие города окружены
враждебными племенами скифов и тавров, не имеющих еще своей
письменности... ну скажи мне на милость, с чего это греческому жрецу
из храма Асклепия вдруг взбредет в голову сочинять в такой обстановке
эсперанто для облегчения и укрепления международных связей? Вопиющее
отсутствие малейшего чувства историзма!
- Ладно, что ты собираешься дальше делать?
- Копать, искать! Раз этот жрец вел шифрованные записи, значит, и
прятал их в каком-нибудь тайнике. И конечно, не успел оттуда забрать
во время ночного внезапного нападения. Надо найти этот тайник!
- Хорошо, только присылай мне побольше обгорелых кирпичиков для
анализов.
Дались ему эти кирпичи!..

3

(Снова берет слово А. Скорчинский)

Новый раскопочный сезон я решил начать с планомерного повторного
обследования всех развалин храма Асклепия. Храм имел в плане форму
буквы "Т". Мы вскрыли левое крыло и центральную часть. Правое крыло, к
сожалению, было для нас недоступным: на его месте уже выстроен
санаторий...
Каморка писца-раба, где мы нашли остатки корзинки с папирусом,
находилась как раз в окончании левого плеча буквы "Т". Я предполагал,
что и все правое крыло занимали, вероятно, служебные помещения. Вряд
ли там мог находиться тайник. Вернее всего, его следовало искать
где-то поблизости от центральных помещений, где располагались
жертвенники и жили жрецы.
Вся эта часть была раскопана еще в прошлом году. Но мы начали ее
обследовать заново, понимая, что при обычных раскопках тайник вполне
можно пропустить, если не искать его специально.
Заново, сантиметр за сантиметром, я сам перекапывал всю землю в
прошлогоднем раскопе. Мне помогал Алик Рогов, но вскоре ему эта
работа, видимо, начала казаться пустой тратой времени. Он копал
равнодушно, только "отбывал время" до конца работы, а потом немедленно
смывал всю пыль и грязь и куда-то отправлялся на весь вечер.
Я долго не мог понять, куда же это он исчезает по вечерам, пока
не увидел, заглянув случайно в его палатку, акваланг. Значит,
прошлогодний визит Михаила все-таки оставил свои плоды: мои мальчики
тоже заметили, что море у них под боком. Недоставало еще только, когда
дружок нагрянет в очередной отпуск, чтобы они додумались вместе с ним
нырять в это злополучное подземное озеро.
Но я ошибся.
Однажды вечером я сидел в палатке и заполнял дневник раскопок.
Алик исчез, как обычно, сразу после работы, прихватив акваланг. Солнце
уже скатилось за горы, в палатке становилось темновато. Пора было
зажигать фонарь.
И вдруг входной полог откинулся, и в палатку просунулась лохматая
голова Алика. Все лицо у него было перемазано глиной. Уж не случилось
ли чего?
- Алексей Николаевич... Я скелет нашел, - торопливо забормотал
Алик, с трудом втискивая в палатку свое долговязое тело и зачем-то еще
волоча за собой акваланг, тоже весь перепачканный грязью.
- Где? Какой скелет? Утопленник, что ли?
- Да нет, не в море, а в той пещере, что осенью разведывали. Я
решил ее хорошенько обследовать. Нырял несколько раз в подземное
озеро, там вторая пещера...
Так вот куда, оказывается, отправлялся он каждый вечер с
аквалангом! А я-то думал, будто он спокойно ныряет в море, как все
нормальные люди...
- Ничего особенного не обнаружил. А вот сегодня в боковом кармане
нашел скелет, - продолжал он бессвязно.
- В каком кармане?
- Да это так у нас, спелеологов, подземные тупики называются.
- Древнее захоронение?
- Похоже. Надо вам самому посмотреть.
Больше я от него ничего толком не мог добиться. Отправляться в
пещеру на ночь глядя было опасно. Решили подождать утра.
- А как же ты туда один лазил? - напустился я на него. - Еще
хвастался, будто опытный пещерник. Разве можно такие вещи делать?
- Да я не один, - смущенно оправдывался Алик, тщетно пытаясь
стереть с разгоряченного лица грязь и только размазывая ее еще больше.
- Павлик Курашов со мной ходил для страховки и оставался на берегу
озера, пока я нырял. И каждый раз мы у входа записку клали с указанием
времени, когда вошли в пещеру и когда предполагаем вернуться. Так что
я все правила безопасности соблюдал. Да и товарищи знали, куда мы
отправились.
Лезть в эту пещеру да еще нырять в подземное озеро мне,
признаться, вовсе не улыбалось. Но нельзя же оставить древнее
погребение необследованным!
Утром, никому не говоря, я поручил одному из студентов заменить
меня на раскопках, а сам в сопровождении Алика и Павлика Курашова
отправился в пещеру. Акваланг у нас один, но Алик прихватил еще маску
с дыхательной трубкой, сказав, что хорошо изучил, как надо нырять, и
вполне обойдется этим нехитрым снаряжением.
У входа в пещеру мы оставили записку: вошли во столько то,
предполагаем вернуться не позднее шести часов вечера. Об этом же было
сообщено и моему заместителю на раскопках.
Всю подземную дорогу до самого озера мы преодолели без каких-либо
осложнений. Алик проходил тут не раз и тщательно разметил путь
меловыми стрелками на стенах.
Вот и озеро. Вода в нем при свете наших трех фонарей казалась
совсем черной, густой и маслянистой, сверкала, словно нефть. При
мысли, что придется нырять в нее, у меня мурашки пробежали по коже. Но
Алик быстро разделся, деловито приладил маску, одновременно
инструктируя меня:
- Как нырнете, плывите у самого дна, чтобы головой о скалу не
стукнуться. Это недалеко, метра три с половиной всего будет. Потом
можно всплывать. Я пойду первым и вам посвечу там при выходе.
Потом он придирчиво проверил, хорошо ли упакованы в резиновый,
непроницаемый для воды мешок фотоаппарат с лампой-вспышкой и блокнот Я
захватил все, чтобы прямо на месте, как полагается, сфотографировать и
зарисовать находки, прежде чем их исследовать.
Сборы были закончены. Поежившись, я смотрел, как Алик,
придерживаясь за камни, входит в черную воду и исчезает в ней с
головой. Теперь моя очередь. Павлик остался на берегу с нашей одеждой.
Очень неприятное было это ощущение, когда я начал погружаться в
холодную и грязную воду. В ней скопилось так много ила, что она
казалась липкой и вязкой. Невольно хотелось поскорее вылезти из этой
подземной трясины.
Казалось, я физически чувствовал, как тяжко давит на меня вся
громада скалы, нависшей сверху. И я невольно почти полз по илистому
дну, прижимался к нему всем телом и так и выполз на берег, весь
измазанный.
Внезапно в глаза мне ударил свет фонаря. Сквозь мутные потеки
грязной воды на стекле маски я смутно увидел Алика, протягивавшего
руку. Он помог мне выбраться на скользкий берег и снять акваланг.
Подземный зал, в который мы попали таким необычным способом, был,
видимо, громаден. Наши фонарики вырывали из мглы то сверкающие
исполинские сосульки сталактитов, свисавшие откуда-то сверху, с
невидимого нам потолка, то кусок скалы, весь усеянный острыми
кристаллами неправильной формы. А дальше все пряталось во тьме. Вдоль
одной стены выстроились тонкие известковые колонны, напоминая трубы
огромного органа. Известковые натеки покрывали все стены, словно
причудливые драпировки и кружева. И всюду негромко журчала, звенела,
шепталась вода, бесчисленными ручейками вливаясь в подземное озеро.
Но рассматривать зал некогда. Алик тянет меня куда-то в сторону,
где тьма кажется особенно густой и мрачной.
Мы бочком пробираемся мимо скалы, ощетинившейся острыми шипами.
Потом, пыхтя и задыхаясь, почти ползком пробираемся по узкому проходу
Алик поднимается во весь рост и нащупывает лучом фонарика небольшую
площадку под нависшей козырьком скалой.
- Вот, смотрите, - хрипло произносит он.
Я направляю свет своего фонарика туда же, под нависшую скалу, и
медленно подхожу поближе.
Скелет лежит в небольшой нише, рассматривать его трудно. Но
сначала нужно выполнить первое железное правило: сфотографировать и
зарисовать находку, прежде чем притрагиваться к ней. Сколько случаев
известно в истории археологии, когда от прикосновения неопытной руки
рассыпались, моментально превращались в прах, в пыль весьма ценные
находки! Для этого порой даже и притрагиваться не нужно, достаточно
просто струи свежего воздуха.
Я торопливо распаковываю резиновый мешок, достаю полотенце и
тщательно вытираю руки, вынимаю из мешка лампы, фотоаппарат, начинаю
готовить их к съемке.
- Алексей Николаевич, а какого это примерно времени захоронение?
- по-прежнему шепотом, словно боясь нарушить подземный покой,
спрашивает помогающий мне Алик.
Я понимаю его затаенное желание, чтобы находка непременно
оказалась какой-нибудь исключительно редкой, особенно древней,
поразительной для науки. Но пока ничего ответить ему не могу.
- Может быть, тавров или даже кизылкобинцев. Это загадочное племя
населяло здешние горы еще до тавров и обычно устраивало могильники как
раз в пещерах. Каждая новая находка их особенно интересна для науки.
"А может, это вовсе не могила?" - мелькает у меня в голове. Нет
ни ритуальных предметов, какими все древние племена непременно
снабжали покойников на дорогу в загробное царство, ни украшений.
Не терпится осмотреть скелет получше, но я сдерживаю себя. Прежде
всего снимки.
Аппарат готов. Озаряя подземелье слепящими вспышками электронной
лампы, я делаю один за другим десять снимков с разных точек. Потом мы
устанавливаем вокруг площадки несколько принесенных с собой свечей,
зажигаем их, и я начинаю зарисовывать в тетрадь детальный план
захоронения. Алик взволнованно сопит у меня над ухом.
Зарисовка требует полного внимания и сосредоточенности. Но
все-таки в моей голове одна за другой проскакивают отрывочные,
бессвязные мысли.
Как таинственно и зловеще выглядим мы, наверное, со стороны: два
притихших человека, склонившихся над скелетом при неверном свете
свечей... Почему у него такой уродливый лоб? И на костях грудной
клетки след удара. Чем?.. Нет, эту руку я нарисовал неверно, она идет
вот сюда.
Так. Кажется, первая зарисовка закончена. Теперь надо разметить
площадку на квадраты и приступать к детальному обследованию. Может, по
сережкам или кольцу, по остаткам украшений, погребальной утвари
удастся, наконец, определить, к какому времени принадлежит
захоронение.
Мы с Аликом вбиваем колышки по краям площадки и натягиваем между
ними прочную бечевку. Их переплетение образует строгую сетку
правильных квадратов, чтобы каждая кость, каждая находка имела точный
адрес и можно было записать в дневник раскопок: "Обнаружено в квадрате
таком-то..."
Скала тверда, колышки не хотят в нее вбиваться, мокрые руки
срываются. Наконец мы справляемся с этой нелегкой работой, раскровянив
себе пальцы. Теперь можно передохнуть и покурить.
Мы садимся прямо на мокрые камни возле скелета, окруженного
цепочкой тускло горящих свечей. Я смотрю на часы. Неужели прошло уже
шесть часов, как мы вошли в пещеру? Здесь теряешь всякое представление
о времени. Надо поторапливаться, а то наверху начнут беспокоиться и,
чего доброго, отправятся на поиски.
Обидно, но я не вижу никаких примет, по которым можно было бы
установить время погребения. Одежда давно истлела, нет ни
металлических, ни костяных украшений. Или это вовсе не захоронение, а
человек просто забрел в пещеру и отчего-то погиб здесь? Отчего?
Убийство? Но когда оно произошло? И каким орудием перебиты ребра,
куда оно делось?
Алик светил мне, держа в руках, кроме фонарика, еще две свечи.
Расплавленный стеарин капал ему на руки, но он не замечал этого.
Мне показалось, что возле ладони скелета что-то тускло блеснуло.
- Ну-ка, посвети сюда получше! - сказал я.
Да, среди камней виднелся какой-то продолговатый предмет. Я
осторожно подцепил его пинцетом и вытащил.
- Ничего не понимаю! - растерянно пробормотал я.
У меня на ладони лежал довольно длинный, сантиметров в десять,
явно металлический стержень, плотно оплетенный проволокой!
Я потер тряпкой покрывавший его известковый налет. Да,
несомненно, проволока, намотанная на металлический стержень.
- Это же проволока! - воскликнул я в полном изумлении.
- Как?! - ахнул Алик и потянулся ко мне. При этом свободная его
рука, которой он придерживался за обломок скалы, вдруг соскользнула и
задела череп.
И в то же мгновение череп на наших глазах исчез, разрушился. Мы
не успели опомниться, как вместо него перед нами лежала только
небольшая кучка серого праха.
- Что ты наделал! - вскрикнул я, но тут же махнул рукой. - А
впрочем, ничего страшного.
- Почему? - совершенно упавшим голосом спросил потрясенный Алик.
- Да потому, что зря мы с тобой столько времени потеряли. Ныряли
в подземелье, подкрадывались к этому скелету чуть не на цыпочках,
старались не дышать, фотографировали, рисовали. А кому он нужен?
- Значит, это не древнее захоронение? - робко спросил Алик.
- Конечно, нет. Древние проволоку не умели делать.
- А как же он сюда попал?
- Пусть это следователь выясняет. Собирай манатки, и пошли
отсюда, нечего нам тут делать.
Мы молча засунули в резиновый мешок фотоаппарат, тетрадку,
погасили и убрали огарки свечей. Стержень, обмотанный проволокой, я
тоже захватил с собой.
Мы уже добрались до берега озера и приготовились нырять, как все
еще занятый печальными мыслями Алик вдруг горестно сказал:
- Как же меня угораздило зацепить этот череп? И почему он
рассыпался?
- Это, брат, у химиков и анатомов надо спросить. Может, тут вода
такая - разъедающая кости. Или воздух в пещере. Да ты особенно не
горюй, - утешил я его. - Вот один археолог нашел в Италии гробницу
этрусского воина - это действительно ценность. Начал ее вскрывать,
только заглянул в щелочку. Воин лежал в гробнице как живой. Каждая
морщинка на его лице была отчетливо видна, каждый волосок усов. И
мгновенно все превратилось в пыль от струи свежего воздуха! Мумия
воина исчезла, испарилась на глазах потрясенного исследователя. Вот
для него это был удар, представляешь? Ну ладно, ныряем.
Теперь, после такой обидной неудачи, погружаться в эту грязь было
еще противнее. Но ничего не поделаешь.
- Долго же вы там копались! - недовольно сказал Павлик,
заждавшийся нас. - Я совсем замерз. Пошли скорее на волю. А что нашли?
- Скелет Александра Македонского в юности, - буркнул я.
Пока мы выбирались из пещеры, Алик наскоро рассказал ему о нашем
неудачном походе. Павлик экспансивно ахал, всплескивая руками, крутил
головой.
Выбравшись на белый свет, мы первым делом поспешили на берег
моря, чтобы смыть грязь. А выкупавшись, вытащили из мешка и снова
стали рассматривать проволоку. Ее покрывала толстая известковая пленка
от подземной воды.
- Давайте соскоблим грязь и отмоем ее как следует, - предложил
Павлик.
- Нельзя, на ней, может быть, отпечатки пальцев сохранились, -
остановил его Алик.
- Какие отпечатки пальцев?
- Ну, того, кто ее туда принес, в пещеру. Дактилоскопия. Вы же
отдадите эту проволоку следователю? - спросил у меня Алик.
Я кивнул.
- Значит, трогать ее нельзя, - строго сказал он.