Страница:
Люди начали обнюхивать свои руки, одежду, окружающий воздух, ища
источник чудесного запаха. В другой раз он сделал сразу до двух
десятков людей, также пришедших в храм, свидетелями необыкновенного
чуда. Он сел на каменный пол возле жертвенника, держа в руках глиняный
сосуд, наполненный землей. Все тесно окружили его. Чужеземец накрыл
сосуд платком и довольно долго что-то делал под платком руками,
нашептывая непонятные слова. Потом он с довольным видом вынул руки
из-под платка и откинулся в сторону, отдыхая. А платок вдруг начал
медленно приподниматься, словно под ним было нечто живое. Чужеземец
быстрым движением сдернул платок с горшка, и мы узрели чудо: из земли
на наших глазах вырастала гибкая виноградная лоза! Она становилась все
длиннее. Колдун взмахнул платком, и тогда на лозе появились три или
четыре виноградные грозди. Он сорвал одну из них, крепко сжал над
подставленным сосудом, и туда тонкой струйкой полилось вино. Это было
настоящее вино и очень приятное на вкус - похожее на косское.
Поразительно, что сам он относился к этим чудесам иронически,
каждый раз подсмеиваясь над нами, словно рыночный фокусник,
раскрывающий перед одураченными тайную механику своих проделок. Я
думаю, что в этом проявлялась как непомерная гордыня, так и
развращенность его ума, не признающего ничего святого. Чудесным
образом исцеляя больных, как я уже рассказывал, он каждый раз говорил
мне: "Если бы ты поменьше почитал божественного Асклепия и получше
изучал мудрейшего Гиппократа, то понимал бы, что все болезни имеют
естественные причины и исцеляются естественными средствами. Но ты не
можешь понять этого, и потому тебе все кажется чудом. Чем же ты умнее
любого неграмотного раба?"
11. Следует рассказать и о других замечательных способностях
чужеземца. Он умел наносить себе глубокие раны ножом и прокалывать
насквозь свои ладони, плечо, бедро длинной и толстой иглой, не
испытывая при этом никакой боли. Этот чудесный дар принес ему потом
немало пользы, как будет рассказано дальше. Он умел по своему желанию
то ускорять, то замедлять у себя биение сердца и даже совсем
прекращать его на несколько минут, чему я сам был свидетелем. Однажды
он пролежал так в своей комнате три дня и три ночи, не дыша и не
подавая никаких иных признаков жизни, словно мертвый. Странно, что при
таких поистине удивительных способностях он в то же время отличался
очень слабым здоровьем и часто страдал от недомогания. С крепко
завязанными глазами он мог различать на ощупь цвета и пальцами читать
любую рукопись. Из закрытого мешка чужеземец безошибочно доставал
мотки ниток определенного цвета. "Зачем ты распечатываешь таблички? Я
могу узнать, что в них написано, не трогая печатей", - насмехаясь,
говорил он мне. И действительно, читал без ошибки просьбы к оракулу,
не распечатывая табличек. Чтобы испытать его, я спрятал папирус со
стихами божественного Еврипида в медную цисту с толстыми стенками. И
он прочитал мне стихи, не открывая цисты:
О, радуйтесь... вы, кому радость дана...
Кто бедствия чужд и не страждет.
Не тот ли меж смертными счастлив?*
* Что я говорил? Не телепатия ли это? - М. 3.
Некоторые люди обладают чудесной способностью, держа в руках
раздвоенную ореховую ветку, определять, где под землей прячутся
водяные источники. Но Сын Неба мог без всякой палочки не только точно
указать, где протекает подземный поток, но и определить его ширину,
скорость, направление движения воды, проследить все его течение.
12. Не удивительно, что среди горожан укрепилась вера в поистине
божественное происхождение ловкого чужеземца и его всемогущество. Но
особенную славу ему принесло спасение города от набега коварных
тавров.
Вот как это получилось. Однажды Уранид сказал мне: "Городу грозит
опасность. Я чувствую, как в горах повсюду собираются свирепые воины в
бараньих шкурах. Они готовят внезапный набег". А на следующий день он
сказал: "Это будет сегодня ночью. Предупреди всех". Признаться, я
колебался, все еще сомневаясь в его способности видеть то, что
происходит якобы в окрестных горах. Но все-таки предупредил стратегов
и членов ареопага. Наши воины приготовились к бою. И действительно,
ночью тавры напали на город, но были отбиты. Мы даже захватили в плен
сына и брата их главного вождя и много других пленных. Экклесия
приняла решение в благодарность за чудесное избавление города от беды
назвать его Уранополисом, как находящегося под особым покровительством
небесных богов. Были отчеканены монеты с благодарственной надписью в
честь меня и Уранида*. Но он презрел эти почести и оскорбил граждан, а
меня жестоко высмеял: "Неужели ты всерьез веришь, будто можно в самом
деле предсказывать события, которые только произойдут? Дело просто в
наблюдательности и умении размышлять над тем, что видишь. Бродя по
горам, я заметил вражеских лазутчиков, проследил за ними и понял, что
они замышляют. Но чтобы вы поверили предупреждению, его непременно
надо выдать за пророчество и откровение богов". В этих словах
заключалось явное глумление и над всемогущими богами, и над
старейшинами ареопага. Но я не решился сообщить о них никому, опасаясь
поколебать славу храма и веру в мои пророчества.
* Как просто, оказывается, раскрывается
мучившая меня загадка! - А. С.
13. Понятно, как для меня было важно постоянно держать
хитроумного чужеземца при храме. Я видел в нем серьезного соперника и
поэтому всячески старался ублажать его. В ссорах Уранида с рабом,
который, как я уже говорил, сразу невзлюбил его, я всегда брал сторону
Сына Неба. Но чем дальше, тем труднее становилось удерживать его в
своей власти.
Наглость его становилась нестерпимее с каждым днем. На городских
площадях он говорил о том, что рабы такие же люди, как и свободные, и
поэтому противно человеческой природе притеснять их и заставлять
подневольно трудиться. Возвращаясь в храм, он при посторонних
высмеивал мои гадания и пророчества, показывал непосвященным, как
устроен механизм, заставляющий зажигаться жертвенный огонь, когда
открывались входные двери. Он глумился над мудрыми откровениями
божественного Пифагора и противополагал ему нечестивца Эпикура,
проклятого богами за свое неверие. В своей комнате он даже написал на
стене гнусный совет этого лжефилософа, но я приказал соскоблить
надпись и заново побелить стену*. Он мечтал о том, чтобы объединить
греков с таврами, скифами и другими варварами, и придумал для этого
новый язык, чтобы им могли пользоваться и.... племена, не имеющие даже
своих письменных летописей и потому бессильные хранить и передавать
новым поколениям мудрость отцов. Этот новый язык оказался,
действительно, весьма простым и удобным, свидетельством чему может
служить хотя бы то, как легко и свободно я излагаю на нем все свои
мысли в этой рукописи. В то же время он был совершенно непонятен для
непосвященных, делая наши мысли скрытыми от чужого глаза и ушей.
Полезное изобретение, но разве можно его отдавать иноплеменным
варварам?!** А ведь он только для этого и создал новый язык. Разве это
не говорит сразу и о его глупости, и о его коварных намерениях?
* Вероятно, имеется в виду знаменитое "Четверное средство", так
сформулированное Эпикуром в его "Главных мыслях":
Нечего бояться богов,
Нечего бояться смерти.
Можно переносить страдания,
Можно достичь счастья. - А. С.
** Я был прав! Не напоминают ли эти разглагольствования
хитрого жреца те доводы, которые приводил, возражая мне,
уважаемый А. Скорчинский?! - М. 3.
Я понимал, что он стремится поколебать мою славу, выжить меня из
храма и занять место главного жреца. Надо было тщательно продумать,
как предотвратить это и обезопасить себя от коварного чужеземца. Раб
предлагал просто убить его. Но мне было жаль расстаться с таким умелым
помощником, и я решил подождать, попытаться еще раз удержать его в
своей власти, понимая, сколько неисчислимых выгод принесло бы это
храму. Но коварный Уранид опередил меня. Однажды утром он ушел из
храма, оставив коротенькую записку о том, что благодарит меня за
гостеприимство и будет отныне жить в городе. Тогда я понял, что он
вернется в храм, лишь выгнав меня отсюда и обесславив. Война была
объявлена.
14. Прежде всего я позаботился показать всем, что именно храм
остается тем местом, где происходят чудеса. Я провозгласил, что боги
отвернулись от Уранида за его нечестивые мысли и изгнали из храма.
Отныне на мне покоится милость богов. Когда весь храм был заполнен
народом, по данному мною сигналу оракул изрек:
Я почитать моего толкователя повелеваю;
Я о богатстве не слишком забочусь: пекусь о пророке.
Слушайтесь, люди, его!
Но чужеземец тоже не упустил случая показать свою власть. Большую
славу принесло ему чудесное исцеление одного раба, по имени Мосихон.
Раб этот страдал заболеванием поистине странным и загадочным.
Шестнадцати лет, работая однажды на винограднике, он увидел внезапно
выползающую из кустов большую змею. Он так испугался, что потерял
сознание и упал. Змея не тронула его, но, когда он очнулся, ноги
отказались ему служить. Кроме того, у него помутился разум. Он считал
себя девятилетним мальчиком и вел себя соответственно: бросал камнями
в птиц, водился с мальчишками и избегал взрослых. При этом он начисто
забыл вс, что с ним произошло и чему он научился после.....
девятилетнего возраста. Поскольку ноги у него отнялись, хозяин
приказал перевести его на работу в свою портновскую мастерскую, где
Мосихон начал заново учиться ремеслу. Года через два он снова пережил
большой испуг: в доме начался пожар, и раб, опасаясь, что его,
беспомощного, не успеют вытащить из огня, от ужаса опять лишился
сознания. Его спасли товарищи-рабы и привели в чувство. И тут с ним
произошла вещь поистине удивительная. Ноги у него снова стали
действовать, словно никакой болезни и не было. Он опять вспомнил всю
свою жизнь до встречи со змеей на винограднике. Но зато совершенно
забыл о времени, проведенном в мастерской, и даже разучился шить! Всем
стало ясно, что в несчастного попеременно вселяются чьи-то чужие души.
Я взял его в храм и различными способами пытался изгнать... души
прочь. Но тщетно! Испуганный хозяин предложил мне убить... раба.
Однако Сын Неба взял его под свою защиту. Он усыпил его не в храме, не
на священной шкуре жертвенного животного, а прямо на берегу моря, в
окружении огромной толпы народа, что-то долго шептал ему на ухо,
поглаживая пальцами по лицу спящего, и потом властно сказал: "Вставай,
тебя ждет работа!" Мосихон вскочил как ни в чем не бывало и отправился
в мастерскую, где тут же опять начал проворно шить с прежним
искусством. Теперь он все помнил и был совершенно здоров. Я бы
подумал, что он вступил в сговор с чужеземцем, дабы всех провести,
если бы не знал..... истории его странной болезни, как и каждый
человек в нашем городе. С тех пор этот Мосихон очень привязался к
чужеземцу, и тот даже выкупил его у хозяина мастерской, справедливо
опасавшегося держать в своем доме раба, в которого в любой момент
снова могла вселиться чья-нибудь блуждающая душа.
После этого чужеземец все больше и больше..... стал сближаться с
рабами. Он лечил их без всякой платы. Он даже нередко отправлялся за
город и проводил там целые дни среди рабов, трудившихся на
виноградниках или в каменоломнях. Он и там пробовал, по слухам,
строить какие-то машины, помогавшие без особого труда поднимать
большие тяжести, пока рабы бездельничали, укрывшись от надсмотрщика.
Такая дружба беспокоила многих людей в городе, еще помнивших восстание
скифов-рабов под водительством коварного Савмака. Используя это
беспокойство, я начал распускать слухи, будто чужеземец также мечтает
возмутить рабов, перебить всех свободных и создать на Киммерийском
полуострове государство варваров.
Мне помог случай. В горах...... где находился один из источников,
питавших городской водопровод, Сын Неба непостижимым образом обнаружил
большую золотую жилу. Как рассказывают очевидцы, он просто попросил у
Тимагора, сына которого, Посия, вылечил в свое время от паралича ног,
как это уже рассказывалось, четверых рабов на один день. Сын Неба
привел их в горы, к роднику, и приказал: "Копайте здесь!" Сделав
только несколько ударов молотом, один из рабов..... нашел крупный
золотой самородок. Чужеземец хотел использовать это богатство для
того, чтобы купить себе несколько рабов у различных хозяев. Но я стал
распускать слухи, что это лишь первый шаг, а затем Уранид попытается
освободить всех рабов. Сына Неба вызвали на суд ареопага, который
потребовал от него немедленно сдать все золото в казну, поскольку оно
найдено на городской земле, возле общественного источника. Против
ожидания ловкий чужеземец не стал против этого возражать. "Я уважаю
общественные интересы и не пойду против них, хотя бы и следовало,
по-моему, считаться и с интересами рабов, которые также являются
полноправными членами общества. Забирайте ваше золото, если вы его так
любите", - сказал он. Но, говорят, покидая ареопаг, добавил, так что
его могли слышать многие: "Ничего, я найду новые залежи на ничьей
земле". Найденное им золото пришлось очень кстати, потому что казна
сильно отощала. Все за это благодарили Уранида, я же опять остался в
стороне. Так я вместо ожидавшейся победы снова временно потерпел
поражение. Его власть укреплялась и росла, моя - умалялась и падала.
Если я хотел сохранить свою власть и не дожидаться, подобно
глупой овце, пока меня выгонят из храма или сделают помощником этого
проходимца, мне следовало действовать решительно и быстро, не
колеблясь.
15. Преданный раб Сонон, испытавший немало насмешек чужеземца,
вызвался с готовностью помочь мне. Он выследил, что Уранид облюбовал
себе одно место, где на самом берегу моря была небольшая пещера. Здесь
он любил сидеть порой целыми днями, ничем не занимаясь и глядя на
море. Когда начинался дождь, Сын Неба забирался в пещеру. Там мы его и
решили подкараулить и убить. Место было глухое, рабы с ближайшего
виноградника не услыхали бы крика. И все подумали бы, что чужеземца
подкараулили и убили тавры. Чтобы укрепить всех в такой именно мысли,
мой хитрый Сонон даже специально раздобыл таврский кинжал и дротик с
костяным наконечником, собираясь подбросить их возле трупа.
Несколько дней подряд Сонон выслеживал Сына Неба за городской
стеной, но неудачно. Потом он где-то подслушал, что на следующее утро
чужеземец намеревается отправиться именно в то укромное место, где мы
предполагали устроить для него западню. В тот вечер я от волнения
долго не мог уснуть, а когда, наконец, забылся...
...в тишине амбросической ночи
Дивный явился мне Сон*,
* "Илиада", II, 56 - А. С.
до того отчетливый и ясный, что ни в чем не уступал истине. Еще и
теперь перед моим взором стоят образы, которые я в ту ночь увидел, и
сказанное звучит у меня в ушах.
Я увидел как будто пещеру, слабо озаренную смутным, неясным
светом, который лился откуда-то сбоку. В этом подземелье где-то
протекал ручей: я отчетливо слышал тихое журчание воды. Потом передо
мной возникла тень. Она приблизилась, и я узнал своего раба Сонона. Он
озирался по сторонам, словно ища себе уголок поукромнее и потемнее.
Откуда-то сверху покатился камень. Я отчетливо слышал его стук. Сонон
спрятался за обломком скалы. И тут вдруг раздался негромкий зловещий
смех. Я узнал голос чужеземца. Потом он произнес какие-то непонятные
слова на неведомом мне языке. Свет в пещере внезапно померк. И в
наступившей кромешной тьме я услышал отчаянный крик Сонона: "Хозяин, я
пропадаю, я пропадаю!.."
Я вскочил на своем ложе, обливаясь холодным потом. Было уже утро.
Я понял из этого вещего сна, что чужеземец каким-то колдовским
способом разгадал наши планы. Надо было предостеречь Сонона, чтобы он
сегодня не нападал на Сына Неба. Но сколько его ни искали по моему
приказанию по всей усадьбе храма, нигде не могли обнаружить. Сторож
сказал, что раб куда-то отправился еще до зари. Так велика была его
жажда мести, что он слишком поспешил навстречу своей гибели. А в том,
что ему суждено нынче погибнуть, я уже не сомневался после вещего сна.
Послать других рабов ему на выручку к пещере я не мог. Сделать так -
значило бы открыть свой замысел перед всем городом, большинство
жителей которого очень почитало чужеземца. Мне оставалось только
терпеливо ждать воли всемогущих богов. Теперь я окончательно был
убежден, что наш план не удался и мой верный раб сам попал в коварную
засаду и наверняка лишился жизни. В самом деле, его никогда больше не
видели. На следующий день я для отвода глаз объявил, будто он убежал
от меня, и отправил воинов на поиски в различные места. В том числе я
поручил им осмотреть окрестности пещеры, выбранной нами для засады. Но
никаких следов пропавшего раба так и не удалось обнаружить. А вечером
того же дня мне повстречался на улице Сын Неба. Усмехнувшись, он
сказал: "Я слышал, что ты лишился самого преданного помощника. Жаль.
Как же ты теперь станешь пророчествовать без такого оракула?" Его
глаза при этом были красноречивее слов. Я прочитал в них угрозу.
Победа опять оказалась за ним, и я мог ожидать теперь от него
всяческих козней. Они не замедлили последовать.
Какие-то странные вещи начали твориться со мной. По ночам меня
часто мучили кошмары. Я попадал в..... подземелье и задыхался. На меня
обрушивались громадные глыбы и придавливали меня. В одну из ночей мне
приснилось, будто в комнату вползла большая змея. Как ни старался я от
нее скрыться, она ужалила меня прямо в грудь. Тут я с криком
проснулся. А через три дня у меня на груди, как раз в том месте, где
ужалила приснившаяся змея, образовалась маленькая, но очень
мучительная и долго не заживающая ранка*. Тогда я понял, что и этот
сон был вещим. Всеблагие боги слали мне с Олимпа новое предупреждение
об опасностях, угрожающих мне со стороны коварного чужеземца. Я
все-таки не внял этому мудрому предупреждению и продолжал с ним
борьбу, хотя и тайную, скрытую, распуская всяческие тревожные слухи и
стараясь восстановить против него побольше жителей города. Он только
насмешливо улыбался, встречаясь со мной. Я понимал, что он прекрасно
читает мои мысли и готовит ответный удар.
* Речь идет, видимо, об известных современной медицине случаях
"мнимого удара" (как и "ложного ожога" - на следующей странице)
под влиянием внушения. - А. С.
Я снова не внял предупреждению неба. Какая-то поистине злая сила
подтолкнула меня опять нелестно отозваться о Сыне Неба. Донесли ли ему
об этом, или он сам подслушал мои слова, оставаясь на другом конце
города, чему я также вполне верю, - во всяком случае, ответный удар не
заставил себя ждать. В тот же вечер, намереваясь прочитать молитву, я
вместо нее вдруг, к общему удивлению и собственному ужасу, во все
горло запел посреди храма развратную милетскую песню, слова которой
даже не решаюсь привести тут. Я понимал, что совершаю святотатство, но
ничего не мог поделать с собой, пока так, с песней, не выбежал из
храма и не уединился в углу двора. Этот случай, вызвавший в городе
всеобщее возмущение, наполнил мою душу ужасом. Я понял, что не смогу
бороться с таким коварным и могущественным противником.
Сын Неба начал строить какую-то хитрую машину. Она напоминала
громадные крылья птицы или, скорее, исполинской бабочки. Рабы
поговаривали, что на этих крыльях он собирается летать*. Тогда я через
оракула объявил, будто боги гневаются на столь нечестивые замыслы и
повелевают мне разрушить машину. Окруженный стражей и в сопровождении
многих знатных людей, я отправился к дому, где жил чужеземец. Едва я
протянул руку к машине, Сын Неба крикнул: "Не тронь, иначе
обожжешься!" Я испугался, но все-таки в великом гневе не внял его
крику и схватился за деревянный переплет крыла, на который он
натягивал бычью кожу. В то же мгновение на ладони моей вздулся большой
волдырь, словно действительно от сильного ожога, хотя готов поклясться
всеми богами, что дерево было совершенно холодным и даже сыроватым на
ощупь. При виде такого колдовства толпа забросала губительную машину
камнями.
* Выходит, старый авиамоделист Алик Рогов был прав! - М. 3.
Три дня после этого Уранид не показывался в городе видно:
залечивал раны. А я тем временем пророчествовал в храме, что Сын Неба
намеревается открыть городские ворота таврам, перебить всех свободных
людей и установить в городе власть рабов, как это сделал в свое время
Савмак в Пантикапее. Боги требуют, вещал оракул, чтобы колдун был
заключен в цепи и помещен в темницу при храме, ибо только я смогу
держать его в подчинении и с помощью всемогущих богов обуздать его
чудодейственную власть. И я добился своего. Ареопаг большинством
голосов решил заковать чужеземца в цепи и держать под моим надзором в
темнице при храме.
16. Так мы решили, и я уже торжествовал полную победу. Но боги -
или злые силы, помогавшие колдуну, - снова расстроили наши планы. Я
приказал заковать его покрепче и бросить в самую надежную темницу. А
ключ от нее для предосторожности отдал тайком своим друзьям, наказав
при этом, чтобы они не отдавали мне его, как бы я ни просил. Ведь,
пользуясь своей могучей колдовской силой, он мог внушить мне мысль,
чтобы я открыл темницу и выпустил его на свободу. Друзей же я выбрал
нарочно таких, которых он не знал в лицо и не мог поэтому внушить им
свои мысли.
Мои опасения оправдались. Вот уже третий день он искушает меня, и
под натиском внушенных им мыслей, постоянно толкающих меня на самые
неожиданные поступки, я все больше прихожу в ужас. Кто у кого в плену?
Да, он сидит на цепи в темнице. Но моя воля скована им, я его раб, я
больше не принадлежу себе. Сегодня утром он снова заставил меня прийти
к окошку в дверце темницы и заявил, что имеет очень важное сообщение
для экклесии. Мне он его сообщить отказался - только народному
собранию. Я опять почувствовал, что испытываю непреодолимое желание
тотчас же выпустить его и привести на агору, и в панике убежал
подальше от храма, чтобы не поддаться этому желанию. Я знаю, что он
хочет. Он сумеет подчинить своей ужасной воле все народное собрание, и
его не только освободят, но и сделают главным жрецом. Выпустить его на
волю с такими могущественными способностями?
О нет! Моя рука их похоронит...
...На этой цитате из трагедии Еврипида "Медея" (стих 1619-й)
обрывается найденная нами рукопись, хотя дальше еще идет довольно
большой кусок чистого, неисписанного папируса.
В трудных обстоятельствах сохраняй
рассудок.
Гораций
1
Званцев. Ну, мой почтенный крот, что ты скажешь об этом
любопытном документике?
Скорчинский. Документике! Ты даже отдаленно постигнуть не можешь,
какую ценность он для нас представляет!
Званцев. Подумаешь, занимательная байка о склоках двух древних
жуликов!
Скорчинский. Вот, вот! Многие, не занимающиеся специально
античной историей, наверное, так его и расценят: "Занимательный
документик, довольно занятный, знаете ли, рассказ о кознях хитрого
жреца, пытавшегося выжить из города своего соперника две тысячи лет
назад..." А для нас это просто клад. Сколько тут интереснейших
сведений, тонких деталей, которые просто недоступны твоему пониманию!
Званцев. Ладно, не будем переходить на личности. Вернемся к нашим
древним героям. Откуда же он все-таки взялся, этот загадочный Сын
Неба?
Скорчинский. Это меня тоже больше всего интересует.
Званцев. А почему? Что в нем такого особо удивительного? Ловкий
фокусник и обманщик, больше ничего! Ты ведь, помнится, говорил мне,
что в те суеверные времена таких проходимцев немало бродило по свету.
Еще приводил мне в пример легендарного Аполлония Тианского с его
липовыми чудесами: поразительные пророчества, воскрешение мертвых,
способность переноситься по воздуху в любое место, - да он сто очков
вперед даст нашему Сыну Неба! Почему ты молчишь?
Скорчинский. Слушаю и восхищаюсь твоими быстрыми успехами в
античной истории.
Званцев. Ну а честно - о чем ты думаешь?
Скорчинский. Не забывай, что жрец писал только для себя,
зашифровывал свои записи. Значит, он был искренен и вовсе не склонен
сочинять какие-то пустые байки о вымышленных чудесах. Верно? И
напрасно ты называешь этого странного пришельца ловким обманщиком.
Есть в его поведении немало загадочного, заставляющего серьезно
задуматься. Зачем, например, ему понадобилось создавать какой-то новый
язык для укрепления дружеских связей между греками и соседними
племенами?..
Званцев. Ты даже не поверил в возможность этого, а я оказался
прав насчет этого древнего языка.
Скорчинский. Я потому и не мог поверить, что такая идея казалась
мне совершенно невероятной для тех времен. Но ведь это факт. И другие
его поступки заставляют крепко задуматься. Большой интерес к технике,
попытки создать какие-то машины, чтобы облегчить труд рабов. И в то же
время высмеивает суеверия, разоблачает всякие проделки жреца. Как
хочешь, а круг его интересов показывает, что это был вовсе не какой-то
источник чудесного запаха. В другой раз он сделал сразу до двух
десятков людей, также пришедших в храм, свидетелями необыкновенного
чуда. Он сел на каменный пол возле жертвенника, держа в руках глиняный
сосуд, наполненный землей. Все тесно окружили его. Чужеземец накрыл
сосуд платком и довольно долго что-то делал под платком руками,
нашептывая непонятные слова. Потом он с довольным видом вынул руки
из-под платка и откинулся в сторону, отдыхая. А платок вдруг начал
медленно приподниматься, словно под ним было нечто живое. Чужеземец
быстрым движением сдернул платок с горшка, и мы узрели чудо: из земли
на наших глазах вырастала гибкая виноградная лоза! Она становилась все
длиннее. Колдун взмахнул платком, и тогда на лозе появились три или
четыре виноградные грозди. Он сорвал одну из них, крепко сжал над
подставленным сосудом, и туда тонкой струйкой полилось вино. Это было
настоящее вино и очень приятное на вкус - похожее на косское.
Поразительно, что сам он относился к этим чудесам иронически,
каждый раз подсмеиваясь над нами, словно рыночный фокусник,
раскрывающий перед одураченными тайную механику своих проделок. Я
думаю, что в этом проявлялась как непомерная гордыня, так и
развращенность его ума, не признающего ничего святого. Чудесным
образом исцеляя больных, как я уже рассказывал, он каждый раз говорил
мне: "Если бы ты поменьше почитал божественного Асклепия и получше
изучал мудрейшего Гиппократа, то понимал бы, что все болезни имеют
естественные причины и исцеляются естественными средствами. Но ты не
можешь понять этого, и потому тебе все кажется чудом. Чем же ты умнее
любого неграмотного раба?"
11. Следует рассказать и о других замечательных способностях
чужеземца. Он умел наносить себе глубокие раны ножом и прокалывать
насквозь свои ладони, плечо, бедро длинной и толстой иглой, не
испытывая при этом никакой боли. Этот чудесный дар принес ему потом
немало пользы, как будет рассказано дальше. Он умел по своему желанию
то ускорять, то замедлять у себя биение сердца и даже совсем
прекращать его на несколько минут, чему я сам был свидетелем. Однажды
он пролежал так в своей комнате три дня и три ночи, не дыша и не
подавая никаких иных признаков жизни, словно мертвый. Странно, что при
таких поистине удивительных способностях он в то же время отличался
очень слабым здоровьем и часто страдал от недомогания. С крепко
завязанными глазами он мог различать на ощупь цвета и пальцами читать
любую рукопись. Из закрытого мешка чужеземец безошибочно доставал
мотки ниток определенного цвета. "Зачем ты распечатываешь таблички? Я
могу узнать, что в них написано, не трогая печатей", - насмехаясь,
говорил он мне. И действительно, читал без ошибки просьбы к оракулу,
не распечатывая табличек. Чтобы испытать его, я спрятал папирус со
стихами божественного Еврипида в медную цисту с толстыми стенками. И
он прочитал мне стихи, не открывая цисты:
О, радуйтесь... вы, кому радость дана...
Кто бедствия чужд и не страждет.
Не тот ли меж смертными счастлив?*
* Что я говорил? Не телепатия ли это? - М. 3.
Некоторые люди обладают чудесной способностью, держа в руках
раздвоенную ореховую ветку, определять, где под землей прячутся
водяные источники. Но Сын Неба мог без всякой палочки не только точно
указать, где протекает подземный поток, но и определить его ширину,
скорость, направление движения воды, проследить все его течение.
12. Не удивительно, что среди горожан укрепилась вера в поистине
божественное происхождение ловкого чужеземца и его всемогущество. Но
особенную славу ему принесло спасение города от набега коварных
тавров.
Вот как это получилось. Однажды Уранид сказал мне: "Городу грозит
опасность. Я чувствую, как в горах повсюду собираются свирепые воины в
бараньих шкурах. Они готовят внезапный набег". А на следующий день он
сказал: "Это будет сегодня ночью. Предупреди всех". Признаться, я
колебался, все еще сомневаясь в его способности видеть то, что
происходит якобы в окрестных горах. Но все-таки предупредил стратегов
и членов ареопага. Наши воины приготовились к бою. И действительно,
ночью тавры напали на город, но были отбиты. Мы даже захватили в плен
сына и брата их главного вождя и много других пленных. Экклесия
приняла решение в благодарность за чудесное избавление города от беды
назвать его Уранополисом, как находящегося под особым покровительством
небесных богов. Были отчеканены монеты с благодарственной надписью в
честь меня и Уранида*. Но он презрел эти почести и оскорбил граждан, а
меня жестоко высмеял: "Неужели ты всерьез веришь, будто можно в самом
деле предсказывать события, которые только произойдут? Дело просто в
наблюдательности и умении размышлять над тем, что видишь. Бродя по
горам, я заметил вражеских лазутчиков, проследил за ними и понял, что
они замышляют. Но чтобы вы поверили предупреждению, его непременно
надо выдать за пророчество и откровение богов". В этих словах
заключалось явное глумление и над всемогущими богами, и над
старейшинами ареопага. Но я не решился сообщить о них никому, опасаясь
поколебать славу храма и веру в мои пророчества.
* Как просто, оказывается, раскрывается
мучившая меня загадка! - А. С.
13. Понятно, как для меня было важно постоянно держать
хитроумного чужеземца при храме. Я видел в нем серьезного соперника и
поэтому всячески старался ублажать его. В ссорах Уранида с рабом,
который, как я уже говорил, сразу невзлюбил его, я всегда брал сторону
Сына Неба. Но чем дальше, тем труднее становилось удерживать его в
своей власти.
Наглость его становилась нестерпимее с каждым днем. На городских
площадях он говорил о том, что рабы такие же люди, как и свободные, и
поэтому противно человеческой природе притеснять их и заставлять
подневольно трудиться. Возвращаясь в храм, он при посторонних
высмеивал мои гадания и пророчества, показывал непосвященным, как
устроен механизм, заставляющий зажигаться жертвенный огонь, когда
открывались входные двери. Он глумился над мудрыми откровениями
божественного Пифагора и противополагал ему нечестивца Эпикура,
проклятого богами за свое неверие. В своей комнате он даже написал на
стене гнусный совет этого лжефилософа, но я приказал соскоблить
надпись и заново побелить стену*. Он мечтал о том, чтобы объединить
греков с таврами, скифами и другими варварами, и придумал для этого
новый язык, чтобы им могли пользоваться и.... племена, не имеющие даже
своих письменных летописей и потому бессильные хранить и передавать
новым поколениям мудрость отцов. Этот новый язык оказался,
действительно, весьма простым и удобным, свидетельством чему может
служить хотя бы то, как легко и свободно я излагаю на нем все свои
мысли в этой рукописи. В то же время он был совершенно непонятен для
непосвященных, делая наши мысли скрытыми от чужого глаза и ушей.
Полезное изобретение, но разве можно его отдавать иноплеменным
варварам?!** А ведь он только для этого и создал новый язык. Разве это
не говорит сразу и о его глупости, и о его коварных намерениях?
* Вероятно, имеется в виду знаменитое "Четверное средство", так
сформулированное Эпикуром в его "Главных мыслях":
Нечего бояться богов,
Нечего бояться смерти.
Можно переносить страдания,
Можно достичь счастья. - А. С.
** Я был прав! Не напоминают ли эти разглагольствования
хитрого жреца те доводы, которые приводил, возражая мне,
уважаемый А. Скорчинский?! - М. 3.
Я понимал, что он стремится поколебать мою славу, выжить меня из
храма и занять место главного жреца. Надо было тщательно продумать,
как предотвратить это и обезопасить себя от коварного чужеземца. Раб
предлагал просто убить его. Но мне было жаль расстаться с таким умелым
помощником, и я решил подождать, попытаться еще раз удержать его в
своей власти, понимая, сколько неисчислимых выгод принесло бы это
храму. Но коварный Уранид опередил меня. Однажды утром он ушел из
храма, оставив коротенькую записку о том, что благодарит меня за
гостеприимство и будет отныне жить в городе. Тогда я понял, что он
вернется в храм, лишь выгнав меня отсюда и обесславив. Война была
объявлена.
14. Прежде всего я позаботился показать всем, что именно храм
остается тем местом, где происходят чудеса. Я провозгласил, что боги
отвернулись от Уранида за его нечестивые мысли и изгнали из храма.
Отныне на мне покоится милость богов. Когда весь храм был заполнен
народом, по данному мною сигналу оракул изрек:
Я почитать моего толкователя повелеваю;
Я о богатстве не слишком забочусь: пекусь о пророке.
Слушайтесь, люди, его!
Но чужеземец тоже не упустил случая показать свою власть. Большую
славу принесло ему чудесное исцеление одного раба, по имени Мосихон.
Раб этот страдал заболеванием поистине странным и загадочным.
Шестнадцати лет, работая однажды на винограднике, он увидел внезапно
выползающую из кустов большую змею. Он так испугался, что потерял
сознание и упал. Змея не тронула его, но, когда он очнулся, ноги
отказались ему служить. Кроме того, у него помутился разум. Он считал
себя девятилетним мальчиком и вел себя соответственно: бросал камнями
в птиц, водился с мальчишками и избегал взрослых. При этом он начисто
забыл вс, что с ним произошло и чему он научился после.....
девятилетнего возраста. Поскольку ноги у него отнялись, хозяин
приказал перевести его на работу в свою портновскую мастерскую, где
Мосихон начал заново учиться ремеслу. Года через два он снова пережил
большой испуг: в доме начался пожар, и раб, опасаясь, что его,
беспомощного, не успеют вытащить из огня, от ужаса опять лишился
сознания. Его спасли товарищи-рабы и привели в чувство. И тут с ним
произошла вещь поистине удивительная. Ноги у него снова стали
действовать, словно никакой болезни и не было. Он опять вспомнил всю
свою жизнь до встречи со змеей на винограднике. Но зато совершенно
забыл о времени, проведенном в мастерской, и даже разучился шить! Всем
стало ясно, что в несчастного попеременно вселяются чьи-то чужие души.
Я взял его в храм и различными способами пытался изгнать... души
прочь. Но тщетно! Испуганный хозяин предложил мне убить... раба.
Однако Сын Неба взял его под свою защиту. Он усыпил его не в храме, не
на священной шкуре жертвенного животного, а прямо на берегу моря, в
окружении огромной толпы народа, что-то долго шептал ему на ухо,
поглаживая пальцами по лицу спящего, и потом властно сказал: "Вставай,
тебя ждет работа!" Мосихон вскочил как ни в чем не бывало и отправился
в мастерскую, где тут же опять начал проворно шить с прежним
искусством. Теперь он все помнил и был совершенно здоров. Я бы
подумал, что он вступил в сговор с чужеземцем, дабы всех провести,
если бы не знал..... истории его странной болезни, как и каждый
человек в нашем городе. С тех пор этот Мосихон очень привязался к
чужеземцу, и тот даже выкупил его у хозяина мастерской, справедливо
опасавшегося держать в своем доме раба, в которого в любой момент
снова могла вселиться чья-нибудь блуждающая душа.
После этого чужеземец все больше и больше..... стал сближаться с
рабами. Он лечил их без всякой платы. Он даже нередко отправлялся за
город и проводил там целые дни среди рабов, трудившихся на
виноградниках или в каменоломнях. Он и там пробовал, по слухам,
строить какие-то машины, помогавшие без особого труда поднимать
большие тяжести, пока рабы бездельничали, укрывшись от надсмотрщика.
Такая дружба беспокоила многих людей в городе, еще помнивших восстание
скифов-рабов под водительством коварного Савмака. Используя это
беспокойство, я начал распускать слухи, будто чужеземец также мечтает
возмутить рабов, перебить всех свободных и создать на Киммерийском
полуострове государство варваров.
Мне помог случай. В горах...... где находился один из источников,
питавших городской водопровод, Сын Неба непостижимым образом обнаружил
большую золотую жилу. Как рассказывают очевидцы, он просто попросил у
Тимагора, сына которого, Посия, вылечил в свое время от паралича ног,
как это уже рассказывалось, четверых рабов на один день. Сын Неба
привел их в горы, к роднику, и приказал: "Копайте здесь!" Сделав
только несколько ударов молотом, один из рабов..... нашел крупный
золотой самородок. Чужеземец хотел использовать это богатство для
того, чтобы купить себе несколько рабов у различных хозяев. Но я стал
распускать слухи, что это лишь первый шаг, а затем Уранид попытается
освободить всех рабов. Сына Неба вызвали на суд ареопага, который
потребовал от него немедленно сдать все золото в казну, поскольку оно
найдено на городской земле, возле общественного источника. Против
ожидания ловкий чужеземец не стал против этого возражать. "Я уважаю
общественные интересы и не пойду против них, хотя бы и следовало,
по-моему, считаться и с интересами рабов, которые также являются
полноправными членами общества. Забирайте ваше золото, если вы его так
любите", - сказал он. Но, говорят, покидая ареопаг, добавил, так что
его могли слышать многие: "Ничего, я найду новые залежи на ничьей
земле". Найденное им золото пришлось очень кстати, потому что казна
сильно отощала. Все за это благодарили Уранида, я же опять остался в
стороне. Так я вместо ожидавшейся победы снова временно потерпел
поражение. Его власть укреплялась и росла, моя - умалялась и падала.
Если я хотел сохранить свою власть и не дожидаться, подобно
глупой овце, пока меня выгонят из храма или сделают помощником этого
проходимца, мне следовало действовать решительно и быстро, не
колеблясь.
15. Преданный раб Сонон, испытавший немало насмешек чужеземца,
вызвался с готовностью помочь мне. Он выследил, что Уранид облюбовал
себе одно место, где на самом берегу моря была небольшая пещера. Здесь
он любил сидеть порой целыми днями, ничем не занимаясь и глядя на
море. Когда начинался дождь, Сын Неба забирался в пещеру. Там мы его и
решили подкараулить и убить. Место было глухое, рабы с ближайшего
виноградника не услыхали бы крика. И все подумали бы, что чужеземца
подкараулили и убили тавры. Чтобы укрепить всех в такой именно мысли,
мой хитрый Сонон даже специально раздобыл таврский кинжал и дротик с
костяным наконечником, собираясь подбросить их возле трупа.
Несколько дней подряд Сонон выслеживал Сына Неба за городской
стеной, но неудачно. Потом он где-то подслушал, что на следующее утро
чужеземец намеревается отправиться именно в то укромное место, где мы
предполагали устроить для него западню. В тот вечер я от волнения
долго не мог уснуть, а когда, наконец, забылся...
...в тишине амбросической ночи
Дивный явился мне Сон*,
* "Илиада", II, 56 - А. С.
до того отчетливый и ясный, что ни в чем не уступал истине. Еще и
теперь перед моим взором стоят образы, которые я в ту ночь увидел, и
сказанное звучит у меня в ушах.
Я увидел как будто пещеру, слабо озаренную смутным, неясным
светом, который лился откуда-то сбоку. В этом подземелье где-то
протекал ручей: я отчетливо слышал тихое журчание воды. Потом передо
мной возникла тень. Она приблизилась, и я узнал своего раба Сонона. Он
озирался по сторонам, словно ища себе уголок поукромнее и потемнее.
Откуда-то сверху покатился камень. Я отчетливо слышал его стук. Сонон
спрятался за обломком скалы. И тут вдруг раздался негромкий зловещий
смех. Я узнал голос чужеземца. Потом он произнес какие-то непонятные
слова на неведомом мне языке. Свет в пещере внезапно померк. И в
наступившей кромешной тьме я услышал отчаянный крик Сонона: "Хозяин, я
пропадаю, я пропадаю!.."
Я вскочил на своем ложе, обливаясь холодным потом. Было уже утро.
Я понял из этого вещего сна, что чужеземец каким-то колдовским
способом разгадал наши планы. Надо было предостеречь Сонона, чтобы он
сегодня не нападал на Сына Неба. Но сколько его ни искали по моему
приказанию по всей усадьбе храма, нигде не могли обнаружить. Сторож
сказал, что раб куда-то отправился еще до зари. Так велика была его
жажда мести, что он слишком поспешил навстречу своей гибели. А в том,
что ему суждено нынче погибнуть, я уже не сомневался после вещего сна.
Послать других рабов ему на выручку к пещере я не мог. Сделать так -
значило бы открыть свой замысел перед всем городом, большинство
жителей которого очень почитало чужеземца. Мне оставалось только
терпеливо ждать воли всемогущих богов. Теперь я окончательно был
убежден, что наш план не удался и мой верный раб сам попал в коварную
засаду и наверняка лишился жизни. В самом деле, его никогда больше не
видели. На следующий день я для отвода глаз объявил, будто он убежал
от меня, и отправил воинов на поиски в различные места. В том числе я
поручил им осмотреть окрестности пещеры, выбранной нами для засады. Но
никаких следов пропавшего раба так и не удалось обнаружить. А вечером
того же дня мне повстречался на улице Сын Неба. Усмехнувшись, он
сказал: "Я слышал, что ты лишился самого преданного помощника. Жаль.
Как же ты теперь станешь пророчествовать без такого оракула?" Его
глаза при этом были красноречивее слов. Я прочитал в них угрозу.
Победа опять оказалась за ним, и я мог ожидать теперь от него
всяческих козней. Они не замедлили последовать.
Какие-то странные вещи начали твориться со мной. По ночам меня
часто мучили кошмары. Я попадал в..... подземелье и задыхался. На меня
обрушивались громадные глыбы и придавливали меня. В одну из ночей мне
приснилось, будто в комнату вползла большая змея. Как ни старался я от
нее скрыться, она ужалила меня прямо в грудь. Тут я с криком
проснулся. А через три дня у меня на груди, как раз в том месте, где
ужалила приснившаяся змея, образовалась маленькая, но очень
мучительная и долго не заживающая ранка*. Тогда я понял, что и этот
сон был вещим. Всеблагие боги слали мне с Олимпа новое предупреждение
об опасностях, угрожающих мне со стороны коварного чужеземца. Я
все-таки не внял этому мудрому предупреждению и продолжал с ним
борьбу, хотя и тайную, скрытую, распуская всяческие тревожные слухи и
стараясь восстановить против него побольше жителей города. Он только
насмешливо улыбался, встречаясь со мной. Я понимал, что он прекрасно
читает мои мысли и готовит ответный удар.
* Речь идет, видимо, об известных современной медицине случаях
"мнимого удара" (как и "ложного ожога" - на следующей странице)
под влиянием внушения. - А. С.
Я снова не внял предупреждению неба. Какая-то поистине злая сила
подтолкнула меня опять нелестно отозваться о Сыне Неба. Донесли ли ему
об этом, или он сам подслушал мои слова, оставаясь на другом конце
города, чему я также вполне верю, - во всяком случае, ответный удар не
заставил себя ждать. В тот же вечер, намереваясь прочитать молитву, я
вместо нее вдруг, к общему удивлению и собственному ужасу, во все
горло запел посреди храма развратную милетскую песню, слова которой
даже не решаюсь привести тут. Я понимал, что совершаю святотатство, но
ничего не мог поделать с собой, пока так, с песней, не выбежал из
храма и не уединился в углу двора. Этот случай, вызвавший в городе
всеобщее возмущение, наполнил мою душу ужасом. Я понял, что не смогу
бороться с таким коварным и могущественным противником.
Сын Неба начал строить какую-то хитрую машину. Она напоминала
громадные крылья птицы или, скорее, исполинской бабочки. Рабы
поговаривали, что на этих крыльях он собирается летать*. Тогда я через
оракула объявил, будто боги гневаются на столь нечестивые замыслы и
повелевают мне разрушить машину. Окруженный стражей и в сопровождении
многих знатных людей, я отправился к дому, где жил чужеземец. Едва я
протянул руку к машине, Сын Неба крикнул: "Не тронь, иначе
обожжешься!" Я испугался, но все-таки в великом гневе не внял его
крику и схватился за деревянный переплет крыла, на который он
натягивал бычью кожу. В то же мгновение на ладони моей вздулся большой
волдырь, словно действительно от сильного ожога, хотя готов поклясться
всеми богами, что дерево было совершенно холодным и даже сыроватым на
ощупь. При виде такого колдовства толпа забросала губительную машину
камнями.
* Выходит, старый авиамоделист Алик Рогов был прав! - М. 3.
Три дня после этого Уранид не показывался в городе видно:
залечивал раны. А я тем временем пророчествовал в храме, что Сын Неба
намеревается открыть городские ворота таврам, перебить всех свободных
людей и установить в городе власть рабов, как это сделал в свое время
Савмак в Пантикапее. Боги требуют, вещал оракул, чтобы колдун был
заключен в цепи и помещен в темницу при храме, ибо только я смогу
держать его в подчинении и с помощью всемогущих богов обуздать его
чудодейственную власть. И я добился своего. Ареопаг большинством
голосов решил заковать чужеземца в цепи и держать под моим надзором в
темнице при храме.
16. Так мы решили, и я уже торжествовал полную победу. Но боги -
или злые силы, помогавшие колдуну, - снова расстроили наши планы. Я
приказал заковать его покрепче и бросить в самую надежную темницу. А
ключ от нее для предосторожности отдал тайком своим друзьям, наказав
при этом, чтобы они не отдавали мне его, как бы я ни просил. Ведь,
пользуясь своей могучей колдовской силой, он мог внушить мне мысль,
чтобы я открыл темницу и выпустил его на свободу. Друзей же я выбрал
нарочно таких, которых он не знал в лицо и не мог поэтому внушить им
свои мысли.
Мои опасения оправдались. Вот уже третий день он искушает меня, и
под натиском внушенных им мыслей, постоянно толкающих меня на самые
неожиданные поступки, я все больше прихожу в ужас. Кто у кого в плену?
Да, он сидит на цепи в темнице. Но моя воля скована им, я его раб, я
больше не принадлежу себе. Сегодня утром он снова заставил меня прийти
к окошку в дверце темницы и заявил, что имеет очень важное сообщение
для экклесии. Мне он его сообщить отказался - только народному
собранию. Я опять почувствовал, что испытываю непреодолимое желание
тотчас же выпустить его и привести на агору, и в панике убежал
подальше от храма, чтобы не поддаться этому желанию. Я знаю, что он
хочет. Он сумеет подчинить своей ужасной воле все народное собрание, и
его не только освободят, но и сделают главным жрецом. Выпустить его на
волю с такими могущественными способностями?
О нет! Моя рука их похоронит...
...На этой цитате из трагедии Еврипида "Медея" (стих 1619-й)
обрывается найденная нами рукопись, хотя дальше еще идет довольно
большой кусок чистого, неисписанного папируса.
В трудных обстоятельствах сохраняй
рассудок.
Гораций
1
Званцев. Ну, мой почтенный крот, что ты скажешь об этом
любопытном документике?
Скорчинский. Документике! Ты даже отдаленно постигнуть не можешь,
какую ценность он для нас представляет!
Званцев. Подумаешь, занимательная байка о склоках двух древних
жуликов!
Скорчинский. Вот, вот! Многие, не занимающиеся специально
античной историей, наверное, так его и расценят: "Занимательный
документик, довольно занятный, знаете ли, рассказ о кознях хитрого
жреца, пытавшегося выжить из города своего соперника две тысячи лет
назад..." А для нас это просто клад. Сколько тут интереснейших
сведений, тонких деталей, которые просто недоступны твоему пониманию!
Званцев. Ладно, не будем переходить на личности. Вернемся к нашим
древним героям. Откуда же он все-таки взялся, этот загадочный Сын
Неба?
Скорчинский. Это меня тоже больше всего интересует.
Званцев. А почему? Что в нем такого особо удивительного? Ловкий
фокусник и обманщик, больше ничего! Ты ведь, помнится, говорил мне,
что в те суеверные времена таких проходимцев немало бродило по свету.
Еще приводил мне в пример легендарного Аполлония Тианского с его
липовыми чудесами: поразительные пророчества, воскрешение мертвых,
способность переноситься по воздуху в любое место, - да он сто очков
вперед даст нашему Сыну Неба! Почему ты молчишь?
Скорчинский. Слушаю и восхищаюсь твоими быстрыми успехами в
античной истории.
Званцев. Ну а честно - о чем ты думаешь?
Скорчинский. Не забывай, что жрец писал только для себя,
зашифровывал свои записи. Значит, он был искренен и вовсе не склонен
сочинять какие-то пустые байки о вымышленных чудесах. Верно? И
напрасно ты называешь этого странного пришельца ловким обманщиком.
Есть в его поведении немало загадочного, заставляющего серьезно
задуматься. Зачем, например, ему понадобилось создавать какой-то новый
язык для укрепления дружеских связей между греками и соседними
племенами?..
Званцев. Ты даже не поверил в возможность этого, а я оказался
прав насчет этого древнего языка.
Скорчинский. Я потому и не мог поверить, что такая идея казалась
мне совершенно невероятной для тех времен. Но ведь это факт. И другие
его поступки заставляют крепко задуматься. Большой интерес к технике,
попытки создать какие-то машины, чтобы облегчить труд рабов. И в то же
время высмеивает суеверия, разоблачает всякие проделки жреца. Как
хочешь, а круг его интересов показывает, что это был вовсе не какой-то