Страница:
---------------------------------------------------------------
Сборник "Мир Приключений"
Издательство "Детская Литература", Москва. 1987
OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------
Сведения, которыми не обладали
древние, были очень обширны.
М. Твен
(Рассказывает Алеша Скорчинский)
Поразительная эта история и без того весьма запутана, да еще Миша
Званцев настоял, чтобы мы ее рассказывали непременно вот так -
вперемежку, по главам, дополняя друг друга. Так что лучше уж я вам
сразу представлюсь, чтобы не усугублять путаницы. Зовут меня Алексей,
фамилия - Скорчинский. Научный сотрудник Института археологии1.
1 Мне кажется, если уж заполнять анкету, то надо это делать
по всем правилам: мужской; русский; нет; не был; не имею;
немножко английский; холост.
(Примечание Михаила Званцева, в дальнейшем: М. З.)
Вот видите, Мишка уже ехидничает и перебивает меня, такой у него
характер. Хотя мы договорились не мешать друг другу. Пусть каждый
освещает события по-своему и дает свои толкования загадкам и необычным
происшествиям, которые нам довелось испытать.
Но не буду отвлекаться. Итак, обо всем с самого начала.
Я сижу на бугре мягкой земли, только что выброшенной из раскопа,
и уныло посматриваю в образовавшуюся глубокую яму. Опять неудача!
Собственно говоря, с точки зрения науки, никакой неудачи нет. Мы
ведем раскопки древнегреческого городка Уранополиса, существовавшего
две с лишним тысячи лет назад здесь, на берегу Крыма. Сегодня
расчистили остатки фундамента еще одного дома, в котором двадцать с
лишним веков назад жили люди. Вот здесь явно был очаг, возле него
вечерами собиралась вся семья, наблюдая, как длинные языки огня лижут
старый котелок с бобовой похлебкой: копоть до сих пор сохранилась на
камнях, она так прочно въелась, что ее не стерли века.
Самый обыкновенный дом... А чего же я ждал?
Все идет хорошо, все нормально. Постепенно из-под земли
проступает план древнего города. Вот здесь была винодельня: на большой
зацементированной, чуть покатой площадке рабы ногами давили спелый
виноград, и алый сок стекал по желобкам в три больших резервуара. А в
этих глубоких цистернах, вырубленных прямо в скале неподалеку от
берега моря и так же тщательно зацементированных, конечно, солили
рыбу: уже в те времена даже в далеких Афинах славилась истекающая
жиром керченская селедка.
За два года раскопок мы добыли из под земли столько любопытных
вещей, что зимой, когда прерываются полевые работы, никак не успеваем
их разбирать и описывать. Ящиками с нашими коллекциями заставлены до
самого потолка две комнаты в институте. Пора писать диссертацию...
Почему же я не радуюсь?
Скажу честно: все эти осколки амфор, остатки фундаментов и
крепостных стен, детские игрушки, выброшенные много веков назад на
свалку, находят при раскопках любого древнегреческою города. А я жду
чего-нибудь необыкновенного. Чего - пока еще не знаю сам.
Правда, нам выпала редкая удача - восстановить по находкам в
малейших деталях, как погиб в огне этот город две тысячи лет назад от
набега воинственных скифов.
Но и в этом нет ничего необычного. Такие схватки происходили
тогда очень часто. Все города и поселения греческих пришельцев на
берегах Черного моря находились под постоянной угрозой нападения
скифов, тавров, синдов или других местных племен, окружавших их со
всех сторон, прижимавших к морю. Философ Платон насмешливо сравнивает
эти полисы с лягушками, усевшимися по берегам громадной лужи.
Среди эпитафий на мраморных плитах, которые мы находили,
раскапывая некрополь - древнее кладбище на окраине города, то и дело
попадалось:
"Лисимах, сын Психариона, прощай! Лисимаха, в обращении ко всем
гражданам и чужестранцам ласкового, убил бурный Арей номадов. Всякий
жалобно восстонал по нем, умершем, сожалея цветущий возраст мужа..."
"Филотт, сын Мирмека, наткнулся на страшное варварское копье..."
И как печальный припев, в конце каждой надгробной надписи
повторяется одно слово "хайре" - "прощай".
Почему же я все-таки жду от раскопок чего-то необычайного? Какие
загадки меня беспокоят?
Прежде всего, почему город назывался Уранополисом? В переводе это
означает - "Город Неба".
Сегодня мы опять нашли древнюю монету, оброненную кем-то из
горожан на улице две тысячи лет назад. Обыкновенная монета, медная,
величиной с нашу трехкопеечную. Греки называли ее гемиоболом -
половинкой обола. Она почти не стерлась, можно хорошо рассмотреть все
детали рисунка. На монете изображены бог врачевания Асклепий,
опирающийся на традиционный жертвенный треножник, вокруг которого
обвилась змея, и справа от головы бога - несколько звездочек в лучах
солнца. Вдоль ободка монеты мелкими буквами написано по-гречески:
"Слава Ураниду и Аглотелу".
Для несведущего монета как монета, отличное украшение любой
нумизматической коллекции. А для меня, уже третий год раскапывающего
этот древний городок, она - сплошная загадка.
Почему бог врачевания, не имеющий никакого отношения к
астрономии, изображен в окружении каких-то звезд? Еще больше
запутывает лаконичная надпись на монете: Аглотел - имя типично
греческое, а Уранид в переводе означает - "Сын Неба". Странное имя,
скорее, прозвище, какой-то своеобразный псевдоним.
Кто были эти Аглотел и Уранид? За что они удостоились такой
чести, что ради них специально чеканили монету? Мы нашли за три года
уже несколько таких монет: и грошовые медные гемиоболы и более ценные
драхмы (ценные, конечно, с точки зрения людей тех времен, для нас-то
теперь любая древняя монета одинаково ценна). Нашли даже один
увесистый статер - целое состояние по тем временам. И на всех монетах
одинаковые рисунки, те же загадочные имена. И главное, все монеты
совсем не стертые, только что из-под чекана. Значит, их выпустили в
ознаменование одного и того же события.
А событие это, о котором я после долгих розысков, перерыв целую
гору документов, нашел всего одно коротенькое упоминание, тоже было
совершенно загадочным и непонятным.
Город основали еще в V веке до нашей эры милетские купцы, которых
за непоседливость прозвали вечными мореплавателями. Сначала он
назывался не Уранополисом, а Ге-раклеей - все ясно и понятно: в честь
известного мифологического героя, никаких загадок.
Почему же вдруг в 63 году до нашей эры, всего за несколько
месяцев до гибели в огне пожарищ, он вдруг объявил себя "Небесным
городом"?!
Вероятно, такое важное событие - перемена названия города - было
отмечено, как это полагалось у древних греков, специальной памятной
надписью на мраморной стеле. Если бы ее найти! Тогда бы мы сразу все
узнали. Но где она, эта стела? Может, покоится в земле под фундаментом
одного из санаториев? Или уже давно выкопана каким-нибудь
предприимчивым местным жителем и, разбитая на куски, замурована в
стену вот этого чисто побеленного домика, заштукатурена, скрыта от
моих глаз - многие дома здесь построены из обломков древних зданий.
Нет, надеяться найти чудом сохранившуюся стелу с подробной
памятной надписью или тем более какой-нибудь исторический документ,
которые сразу бы разъяснили все загадки, не приходится. Остается одно:
пытаться восстановить истину по крупицам, по разбитым черепкам и
обуглившимся обломкам, как это обычно приходится делать нам,
археологам.
И вот я сижу на холме свежевырытой земли, верчу в руках найденную
монету, снова и снова рассматриваю изображение бога Асклепия с венком
из звездочек над головой и тщетно пытаюсь что-нибудь понять.
Если бы она могла говорить! Разве возможно по черепкам
восстановить психологию Одиссея или Ахилла? Эти герои далекой
древности так и остались бы нам неизвестными, не воспой их в свое
время Гомер. Но мой городок - не Троя, и у него не было своего Гомера.
- О достопочтенный кандидат могильных наук, могу ли рассчитывать
на ваше просвещенное внимание? - обрывает мои размышления знакомый
насмешливый голос.
Я вскакиваю. Рыхлая земля начинает ползти из-под моих ног, и я
едва не сваливаюсь в яму.
Так и есть, Миша Званцев собственной долговязой персоной!
Все-таки приехал в отпуск, как обещал. Он вовремя заключает меня в
свои железные объятия и не дает свалиться в раскоп.
После бессвязных приветствий мы еще раз крепко обнимаемся,
похлопывая друг друга по спине.
- Ну, а теперь в море, - зовет он, размахивая выхваченными из
кармана плавками. - Дайте мне море, я его переплыву!
- Понимаешь, до обеденного перерыва еще час, - нерешительно
отвечаю я.
- Что? Ты хочешь уверить меня, что вы соблюдаете здесь какой-то
табельный режим и, пачкаясь в земле у самого синего моря, купаетесь
только после работы?
Вот всегда так! Почему-то все считают, будто в Крыму можно лишь
отдыхать, а работать тут немыслимо. Стоит только сказать, что едешь на
раскопки в Крым, как на лицах попутчиков в поезде моментально
появляются понимающие двусмысленные улыбки.
- Да, мы здесь работаем даже сверхурочно и умываемся только в
свободное от работы время, - твердо говорю я. - Так что можешь один
отправляться на пляж, если не хочешь меня подождать.
Мишка хмыкнул, но, кажется, все-таки мне не поверил.
(Слово Михаилу Званцеву)
И вы представляете, они действительно соблюдают табель, эти
гробокопатели! Роются в земле на берегу моря и даже не оглядываются на
его голубые просторы, которые так и манят каждого здравомыслящего
человека уплыть в неведомые края. И самый несгибаемый из них, конечно,
маэстро А. Н. Скорчинский - просто железный, как кровать. Быть ему
профессором, в этом я теперь ни капельки не сомневаюсь.
Красивый и чистенький курортный городок, притиснутый подковой гор
к самому морю. Рядом Ялта, Мисхор, Алупка, переполненные отдыхающими.
Белые дворцы санаториев, фонтаны, асфальтовые дорожки, с которых
дворники немедленно сметают малейшую соринку, благоухающий смолистым
ароматом парк у самого моря. Всюду красота и порядок. И только эти
ученые кроты портят всю картину. Нарыли повсюду глубоких ям, извлекли
из-под земли какие-то грязные камни - и радуются.
- Вот здесь была улица, - торжественно объясняет мне Алешка. -
Видишь, даже каменные плитки положены в определенных местах, чтобы
можно было переходить ее в дождливую погоду. Жаль только, не дают
раскопать дальше, там санаторий. Помехи на каждом шагу.
Я спотыкаюсь о камень и едва не проваливаюсь в какую-то глубокую
дыру, зияющую прямо посреди их древней улицы.
- Черт! Почему не закопаете? Так и шею свернуть можно.
- Осторожно, не повреди облицовку, - слышу я от него вместо
сочувствия. - Это колодец.
- Древний?
- Вероятно, еще четвертого века до нашей эры.
Я заглядываю в дыру. На дне ее, где-то глубоко внизу, смутно
мерцает вода.
- И вода сохранилась? - удивляюсь я. - С четвертого века до нашей
эры?
- Да нет, что ты мелешь! Натекла сюда после вчерашнего дождя...
- Тем более, чего же вы его не закопаете? Ну, обнаружили,
посмотрели, сняли там схемку. Не оставлять же этот никому не нужный
теперь колодец еще на тысячу лет!
Он смотрит на меня как на безнадежного шизофреника. Но, по-моему,
это они все сумасшедшие, тронутые какие-то.
Утром спросишь кого-нибудь:
- Где Алеша, что-то его не видно?
- Алексей Николаевич? Он в Пантикапей уехал...
А этого Пантикапея ни на одной карте не найдешь, кроме как в
учебнике по древней истории. Он уже не существует добрых двадцать
веков. Но для них Керчь - все еще древний Пантикапей. Фанатики!
Страшные люди!
Но я-то, я-то, многострадальный, чем виноват? В кои-то веки
вырвал у начальства давным-давно положенный отпуск, примчался на этот
благословенный берег - и что же? Тоже должен землю носом рыть? Или
ножичком скрести, затаив дыхание?
Меня всегда умиляет, какими орудиями раскапывают зловещие тайны
истории эти мудрецы. Весь мир уже вгрызается в недра земли
направленными кумулятивными взрывами или, на худой конец, шагающими
экскаваторами с ковшом кубиков в сотню. А они - ножичком, ножичком...
Самым обыкновенным, вульгарным кухонным ножом, который можно купить в
каждой хозяйственной лавке. Или еще того чище - ковыряют землю шилом,
ланцетиком, иголочкой швейной, натуральной. Да и это у них считается
слишком грубым инструментом. Если выцарапают из-под земли кусочек
древнего ночного сосуда, то тут уж пускают в ход более тонкий и нежный
инструментарий: осторожненько счищают серую пыль сапожной щеточкой,
веничком или кисточкой для бритья. А один у них, дошлый парень, Алик
Рогов, ростом повыше меня и сложения подходящего, особенно ловко
сдувает пыль детской резиновой клизмочкой. Специалист в этом тонком
деле.
И это в Век Атома и Кибернетики!
А самое забавное: копаются они так часами под жарким солнцем,
ковыряют землю иголочкой - и что же находят? Сокровища Монтесумы? Копи
царя Соломона? Ну, хотя бы новую научную истину?
Нет. Просто осколок глиняного горшка, выброшенного на свалку
какой-то домашней хозяйкой двадцать веков назад.
И, несмотря на это, мой несгибаемый Лешка целыми днями упорно
торчит на своих раскопках, подавая личный пример всей братии.
Первые дни я его еще, правда, соблазнял на прогулки, да что
толку? Пойдешь с ним по городу в обеденный перерыв, он тут же
затаскивает тебя в какой-то двор, не спросясь хозяев, и тычет носом в
расколотую мраморную плиту. А на ней едва можно различить изображение
человека, играющего на трубе, и какую-то греческую абракадабру.
- Редкая находка. Надгробие трубача...
Однако даже такие познавательно-образовательные экскурсии скоро
кончались. Алеша быстро посчитал свой долг гостеприимного хозяина до
конца выполненным и бросил меня на произвол судьбы, все глубже
зарываясь в землю. Мне грозила горькая участь бродить по окрестным
горам в одиночестве, постепенно дичая на манер древних тавров.
Пробовал подговорить на прогулки Тамару - есть у них в экспедиции
такая бойкая смугляночка, - тоже ничего не вышло. Так бы и пропал во
цвете лет, если бы не подобрал на пляже подходящую компанию: они
копались, а мы купались. Пусть нам будет хуже! А виделись с Алешкой
только в обед да вечерами.
Вечерять с этими земляными кротами было весело. Во дворе
маленького домика на окраине, где у них была база, каждый вечер
разводили большой костер. Все усаживались вокруг на перевернутых
ящиках, на опустошенных за ужином ведрах, которые этой ораве заменяли
столовую посуду, а кто и прямо растягивался на теплой земле, и
начинались байки и хохмочки. Народ подобрался все молодой, зубастый,
скучать не приходилось.
Я, признаться, их все время подзуживал, кощунственно называл
археологию "самой точной из всех неточных наук", постоянно вызывал на
спор. А они с пеной на губах отстаивали свои "выдающиеся исторические
открытия", хотя, по-моему, не очень убедительно.
Во время одного из таких споров у костра Алексей сплел весьма
увлекательную и фантастическую историю о гибели этого самого
Уранополиса, остатки которого они по черепушечке выкапывали иголками
да ножичками из-под земли.
- Представим себе, - торжественно начал он, - кто имеет хоть
каплю воображения, конечно, темную ночь в конце августа шестьдесят
третьего года до нашей эры. Тогда не было ни этой танцплощадки, откуда
к нам доносятся столь громкие ритмы, ни асфальтовых дорожек, ни этого
маяка на скале, то и дело посылающего в море призывный сверкающий
луч... Тьма упала на узкие улочки Уранополиса, приютившегося в ложбине
меж гор под защитой крепостных стен. Дневная жара спала. Гасли
светильники в домах. Укладывались спать усталые ремесленники. Только
рабы еще заканчивали работы, для которых не хватило дня. Но на то они
и рабы, чтобы трудиться без отдыха и сна...
"А у нас на то и уши, чтобы слушать эти хрестоматийные сказочки
для детей младшего школьного возраста..." - хотел вставить я, но,
покосившись на вилку в загорелых руках Тамары, промолчал. Она девушка
решительная.
- Итак, наступила ночь. В богатом доме, в зале, украшенном
цветной мозаикой и мраморными фигурами грифонов, раб скатал ковровую
дорожку, тянувшуюся от самой двери, и поставил тяжелый сверток у
мраморного порога: у него уже не было сил выбивать ее сегодня, и он
решил встать для этого пораньше, до зари. В соседней комнате другой
раб, писец, пристроив на коленях дощечку с натянутым на нее папирусом,
выводил последние строки отчета о сделанных за день покупках, чтобы
утром предстать перед хозяином. В караульной будке у ворот старый
привратник Сириек перед сном увлекся своей любимой забавой, которой
стеснялся заниматься днем, на людях: из блестящего желтоватого
оленьего рога он любовно вырезал острой пилкой крошечные фигурки
причудливых зверей - дикой лесной кошки, легконогого тура, белки с
пушистым хвостом...
Все притихли. Только потрескивал костер, рыжими космами языков
облизывая черное небо, нависшее над нами.
- Еще пылало жаркое пламя в горне тесной и грязной мастерской
оружейника, прилепившейся на обрыве над самым морем возле стен
крепости. Мастер в этот поздний час заканчивал большой щит из
электрона, украшенный изображениями быков и оленей. Он рассматривал
его при неверном, угасающем свете и все никак не мог налюбоваться на
свою работу. Если бы он знал в тот момент, что его щитом так и не
удастся воспользоваться никому из воинов, расхаживающих с острыми
копьями в руках по тропинке на вершине крепостных стен и тревожно
всматривающихся в ночную тьму!.. Усталая жена оружейника засыпала
зерно на завтра в большую каменную ступку. Надо было провеять его
заранее, да не успела дотемна, придется раньше вставать. И она с
досадой бросила на глиняный пол возле очага деревянный совок. Если бы
она знала в этот момент, что утром уже не возьмет его в руки!.. Мы
осторожно выкопаем этот совок из праха только двадцать веков спустя.
Засыпает маленький город, приютившийся среди крымских скал на чужом
берегу, далеко от родной Эллады. Ночь и тишина, только время от
времени протяжно перекликаются стражники на крепостных стенах. А по
скалам, окружившим город и крепость, прикрытая ночным мраком,
по-змеиному коварно и бесшумно подкрадывается беда...
- А кошка, Алексей Николаевич? Вы забыли про кошку! - перебила
Тамара, нарушив все очарование сказки.
- В самом деле, про кошку-то я забыл. Итак, все утихло в
крепости. И тогда в громадном погребе, где хранились пузатые глиняные
пифосы с отличным крымским вином, вышла на охоту кошка. Мерцая
зелеными глазами, она тихо кралась между пифосами. И вдруг увидела
мышь! Кошка метнулась к ней, а мышь, пытаясь спастись, прыгнула на
крышку пифоса! Он был пуст, время сбора винограда еще не наступило, и
мышь провалилась в глубокий глиняный сосуд с отвесными гладкими
стенками. Через мгновение туда же рухнула и кошка, не рассчитавшая
своих движений в азарте ночной охоты. Теперь ей было уже не до мыши...
Им не выбраться из каменного плена: через полчаса прозвучит над горами
условный трубный звук, со всех сторон на город бросятся подкравшиеся в
темноте вражеские воины, запылают хижины, закричат люди, и пламя
охватит крепость...
Алексей замолчал, и все молчали. Костер, в который забыли
подбрасывать хворост, догорал, и угли в нем жарко рдели, словно и
впрямь остатки какого-то пепелища. А тьма, обступившая нас, казалась
тревожной, угрожающей, полной каких-то подкрадывающихся теней и
непонятных шорохов.
Умеет он все-таки завлекать своими россказнями!
- Особенно ловко у тебя получилось с кошкой,- как можно
снисходительнее сказал я, прогоняя колдовскую тишину. - Стоит она у
меня перед глазами ну прямо как живая. И кошка и мышка... Завидная у
вас все-таки профессия, братцы гробокопатели! Пожалуй, не уступает
астроботанике. Пойди там проверь, что растет на Марсе или как кошка
ловила мышку две тысячи лет назад? Любимая профессия барона
Мюнхгаузена...
На меня сразу бросились с негодующими воплями с двух сторон. Еле
отбился от землеройных фанатиков.
- По-твоему, все это сказочки, игра фантазии, - снисходительно
сказал Алексей. - А я могу голову дать на отсечение, что все так
именно и было в ту ночь.
- Конечно. И главное, как удобно сочинять: пойди проверь, что в
самом деле случилось в одну чудесную августовскую ночь две тысячи лет
назад!
- А если мы вам докажем достоверность каждой детали? - сказала
Тамара.
- Попробуйте. Начните хотя бы с того, что это была именно ночь,
да к тому же непременно августовская.
- Пустяк. Кто же, по-вашему, врасплох нападет днем на укрепленную
крепость? Конечно, это было сделано ночью, когда все спали, кроме
горсточки часовых, - атаковал меня Алик.
- Ладно, а почему августовская?
- Потому что в обуглившихся развалинах одного из домов мы нашли
скелет коровы, - сказала Тамара. - А у нее в желудке - арбузные
семечки, травинки и даже целый непереваренный цветок, какие и до сих
пор растут на горных склонах именно в конце лета, в августе.
Это становилось уже интересным, и я спросил:
- А история с уставшей женщиной?
- Тоже не выдумана. Среди осколков ступки мы нашли обуглившиеся
пшеничные зерна. И совок действительно лежал возле остатков очага, так
что его явно тут бросили, не прибрав на место. И совсем законченный
щит нашли в развалинах мастерской оружейника, и ковровую дорожку под
обломками дома.
- Вот как, - пришлось сдаться мне. - Выходит, все у вас
совершенно логично, хотя и смахивает на рассказы о проницательном
Шерлоке Холмсе.
- А что же, он, по-твоему, свои догадки с потолка брал? Обычный
дедуктивный метод, - засмеялся Алексей.
И знаете, что в заключение разговора сказал, сладко потянувшись,
этот сумасшедший?
- Эх, если бы перенести отсюда современные дома, все эти хибарки
и санатории! Вот тогда бы мы покопались!..
- Ложитесь спать, фанатики! - возмутился я.
(Рассказывает Алексей Скорчинский)
Легко сказать - спи, когда мысли так и скачут в голове. Чудак
Мишка! Продемонстрировали самый обычный пример восстановления картины
прошлого по элементарным археологическим находкам, и ему это кажется
чуть ли не чудом. А нам все время приходится вот так, по крупинкам,
восстанавливать истину. Обуглившиеся зерна, осколки посуды, случайно
оброненная тысячи лет назад детская игрушка... Разве тут можно
обойтись без воображения и без трезвой железной логики?
А вот когда совсем нет опорных точек, никаких находок, за которые
можно было бы уцепиться, как быть тогда? Легко восстановить даже в
деталях гибель города. Но почему он вдруг стал Уранополисом? Кто мне
объяснит?
А утром мы натолкнулись еще на одну загадку. Дня за два до этого
я перебросил большинство своих ребят на раскопку здания, которое, по
моим предположениям, должно было служить храмом. Конечно, от него
ничего не сохранилось, кроме фундамента. Но оставшиеся в земле базы
пяти колонн перед фасадом - доказательство, что это здание явно имело
какое-то общественное значение, скорее всего связанное с героизацией
или обожествлением. Об устройстве храмовых зданий в греческих городах
Крыма известно пока маловато, так что я и решил особое внимание
уделить именно этому объекту.
Предупредив всех об особой важности работы, я сам внимательно
следил за ходом раскопок на каждом из трех участков, выбранных так,
чтобы вскрыть сразу возможно большую площадь. Хотя храм, конечно, был
полностью разграблен нападавшими в ту трагическую ночь и, вероятно,
сгорел дотла, может, думал я, удастся обнаружить какие-нибудь
уцелевшие предметы утвари или даже обломки статуй, какими обычно
украшали подобные здания.
Пока мои надежды не оправдались. Вырастали груды просеянной
сквозь частые сетки земли, густо перемешанной с пеплом, но, кроме
строительного мусора и совершенно бесформенных и обуглившихся кусочков
дерева, ничего интересного не попадалось. Правда, часто встречавшиеся
обожженные осколки соленов - так греки называли большие плитки
черепицы - подтверждали, что здание было богатым и нарядным.
И вдруг меня окликнула Тамара:
- Алексей Николаевич, тут какая-то металлическая пластинка и на
ней, по-моему, буквы...
Я поспешил к ней. Действительно, на ее перепачканной землею
ладони лежала небольшая медная пластинка.
Свидетельство о проксении! Так называли греки право
гостеприимства и защиты интересов иностранцев на территории своих
полисов - нечто вроде современной "визы на въезд", что ли. Я тут же
набросал в блокноте беглый перевод надписи на пластинке:
"Проксения Уранида.
Совет и народ дал. Феотим Антигон, сын Автея, и Аглотел, жрец,
сын Никагора, сказали: дать Ураниду проксению и гражданство самому и
роду его и право въезда и выезда им самим и имуществу их в военное и
мирное время".
Опять те же имена! Но кое-что теперь проясняется: Аглотел был
жрецом, возможно даже, в этом самом храме. Значит, пошли по верному
следу. А загадочный Уранид - иностранец, которому за какие-то заслуги
народное собрание города, по предложению Феотима Антигона и жреца
Аглотела, решило дать эту проксению и права гражданства.
За что? За те же услуги, которые отмечены чеканкой монет с
именами Аглотела и Уранида? Но что они совершили, чтобы удостоиться
Сборник "Мир Приключений"
Издательство "Детская Литература", Москва. 1987
OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------
Сведения, которыми не обладали
древние, были очень обширны.
М. Твен
(Рассказывает Алеша Скорчинский)
Поразительная эта история и без того весьма запутана, да еще Миша
Званцев настоял, чтобы мы ее рассказывали непременно вот так -
вперемежку, по главам, дополняя друг друга. Так что лучше уж я вам
сразу представлюсь, чтобы не усугублять путаницы. Зовут меня Алексей,
фамилия - Скорчинский. Научный сотрудник Института археологии1.
1 Мне кажется, если уж заполнять анкету, то надо это делать
по всем правилам: мужской; русский; нет; не был; не имею;
немножко английский; холост.
(Примечание Михаила Званцева, в дальнейшем: М. З.)
Вот видите, Мишка уже ехидничает и перебивает меня, такой у него
характер. Хотя мы договорились не мешать друг другу. Пусть каждый
освещает события по-своему и дает свои толкования загадкам и необычным
происшествиям, которые нам довелось испытать.
Но не буду отвлекаться. Итак, обо всем с самого начала.
Я сижу на бугре мягкой земли, только что выброшенной из раскопа,
и уныло посматриваю в образовавшуюся глубокую яму. Опять неудача!
Собственно говоря, с точки зрения науки, никакой неудачи нет. Мы
ведем раскопки древнегреческого городка Уранополиса, существовавшего
две с лишним тысячи лет назад здесь, на берегу Крыма. Сегодня
расчистили остатки фундамента еще одного дома, в котором двадцать с
лишним веков назад жили люди. Вот здесь явно был очаг, возле него
вечерами собиралась вся семья, наблюдая, как длинные языки огня лижут
старый котелок с бобовой похлебкой: копоть до сих пор сохранилась на
камнях, она так прочно въелась, что ее не стерли века.
Самый обыкновенный дом... А чего же я ждал?
Все идет хорошо, все нормально. Постепенно из-под земли
проступает план древнего города. Вот здесь была винодельня: на большой
зацементированной, чуть покатой площадке рабы ногами давили спелый
виноград, и алый сок стекал по желобкам в три больших резервуара. А в
этих глубоких цистернах, вырубленных прямо в скале неподалеку от
берега моря и так же тщательно зацементированных, конечно, солили
рыбу: уже в те времена даже в далеких Афинах славилась истекающая
жиром керченская селедка.
За два года раскопок мы добыли из под земли столько любопытных
вещей, что зимой, когда прерываются полевые работы, никак не успеваем
их разбирать и описывать. Ящиками с нашими коллекциями заставлены до
самого потолка две комнаты в институте. Пора писать диссертацию...
Почему же я не радуюсь?
Скажу честно: все эти осколки амфор, остатки фундаментов и
крепостных стен, детские игрушки, выброшенные много веков назад на
свалку, находят при раскопках любого древнегреческою города. А я жду
чего-нибудь необыкновенного. Чего - пока еще не знаю сам.
Правда, нам выпала редкая удача - восстановить по находкам в
малейших деталях, как погиб в огне этот город две тысячи лет назад от
набега воинственных скифов.
Но и в этом нет ничего необычного. Такие схватки происходили
тогда очень часто. Все города и поселения греческих пришельцев на
берегах Черного моря находились под постоянной угрозой нападения
скифов, тавров, синдов или других местных племен, окружавших их со
всех сторон, прижимавших к морю. Философ Платон насмешливо сравнивает
эти полисы с лягушками, усевшимися по берегам громадной лужи.
Среди эпитафий на мраморных плитах, которые мы находили,
раскапывая некрополь - древнее кладбище на окраине города, то и дело
попадалось:
"Лисимах, сын Психариона, прощай! Лисимаха, в обращении ко всем
гражданам и чужестранцам ласкового, убил бурный Арей номадов. Всякий
жалобно восстонал по нем, умершем, сожалея цветущий возраст мужа..."
"Филотт, сын Мирмека, наткнулся на страшное варварское копье..."
И как печальный припев, в конце каждой надгробной надписи
повторяется одно слово "хайре" - "прощай".
Почему же я все-таки жду от раскопок чего-то необычайного? Какие
загадки меня беспокоят?
Прежде всего, почему город назывался Уранополисом? В переводе это
означает - "Город Неба".
Сегодня мы опять нашли древнюю монету, оброненную кем-то из
горожан на улице две тысячи лет назад. Обыкновенная монета, медная,
величиной с нашу трехкопеечную. Греки называли ее гемиоболом -
половинкой обола. Она почти не стерлась, можно хорошо рассмотреть все
детали рисунка. На монете изображены бог врачевания Асклепий,
опирающийся на традиционный жертвенный треножник, вокруг которого
обвилась змея, и справа от головы бога - несколько звездочек в лучах
солнца. Вдоль ободка монеты мелкими буквами написано по-гречески:
"Слава Ураниду и Аглотелу".
Для несведущего монета как монета, отличное украшение любой
нумизматической коллекции. А для меня, уже третий год раскапывающего
этот древний городок, она - сплошная загадка.
Почему бог врачевания, не имеющий никакого отношения к
астрономии, изображен в окружении каких-то звезд? Еще больше
запутывает лаконичная надпись на монете: Аглотел - имя типично
греческое, а Уранид в переводе означает - "Сын Неба". Странное имя,
скорее, прозвище, какой-то своеобразный псевдоним.
Кто были эти Аглотел и Уранид? За что они удостоились такой
чести, что ради них специально чеканили монету? Мы нашли за три года
уже несколько таких монет: и грошовые медные гемиоболы и более ценные
драхмы (ценные, конечно, с точки зрения людей тех времен, для нас-то
теперь любая древняя монета одинаково ценна). Нашли даже один
увесистый статер - целое состояние по тем временам. И на всех монетах
одинаковые рисунки, те же загадочные имена. И главное, все монеты
совсем не стертые, только что из-под чекана. Значит, их выпустили в
ознаменование одного и того же события.
А событие это, о котором я после долгих розысков, перерыв целую
гору документов, нашел всего одно коротенькое упоминание, тоже было
совершенно загадочным и непонятным.
Город основали еще в V веке до нашей эры милетские купцы, которых
за непоседливость прозвали вечными мореплавателями. Сначала он
назывался не Уранополисом, а Ге-раклеей - все ясно и понятно: в честь
известного мифологического героя, никаких загадок.
Почему же вдруг в 63 году до нашей эры, всего за несколько
месяцев до гибели в огне пожарищ, он вдруг объявил себя "Небесным
городом"?!
Вероятно, такое важное событие - перемена названия города - было
отмечено, как это полагалось у древних греков, специальной памятной
надписью на мраморной стеле. Если бы ее найти! Тогда бы мы сразу все
узнали. Но где она, эта стела? Может, покоится в земле под фундаментом
одного из санаториев? Или уже давно выкопана каким-нибудь
предприимчивым местным жителем и, разбитая на куски, замурована в
стену вот этого чисто побеленного домика, заштукатурена, скрыта от
моих глаз - многие дома здесь построены из обломков древних зданий.
Нет, надеяться найти чудом сохранившуюся стелу с подробной
памятной надписью или тем более какой-нибудь исторический документ,
которые сразу бы разъяснили все загадки, не приходится. Остается одно:
пытаться восстановить истину по крупицам, по разбитым черепкам и
обуглившимся обломкам, как это обычно приходится делать нам,
археологам.
И вот я сижу на холме свежевырытой земли, верчу в руках найденную
монету, снова и снова рассматриваю изображение бога Асклепия с венком
из звездочек над головой и тщетно пытаюсь что-нибудь понять.
Если бы она могла говорить! Разве возможно по черепкам
восстановить психологию Одиссея или Ахилла? Эти герои далекой
древности так и остались бы нам неизвестными, не воспой их в свое
время Гомер. Но мой городок - не Троя, и у него не было своего Гомера.
- О достопочтенный кандидат могильных наук, могу ли рассчитывать
на ваше просвещенное внимание? - обрывает мои размышления знакомый
насмешливый голос.
Я вскакиваю. Рыхлая земля начинает ползти из-под моих ног, и я
едва не сваливаюсь в яму.
Так и есть, Миша Званцев собственной долговязой персоной!
Все-таки приехал в отпуск, как обещал. Он вовремя заключает меня в
свои железные объятия и не дает свалиться в раскоп.
После бессвязных приветствий мы еще раз крепко обнимаемся,
похлопывая друг друга по спине.
- Ну, а теперь в море, - зовет он, размахивая выхваченными из
кармана плавками. - Дайте мне море, я его переплыву!
- Понимаешь, до обеденного перерыва еще час, - нерешительно
отвечаю я.
- Что? Ты хочешь уверить меня, что вы соблюдаете здесь какой-то
табельный режим и, пачкаясь в земле у самого синего моря, купаетесь
только после работы?
Вот всегда так! Почему-то все считают, будто в Крыму можно лишь
отдыхать, а работать тут немыслимо. Стоит только сказать, что едешь на
раскопки в Крым, как на лицах попутчиков в поезде моментально
появляются понимающие двусмысленные улыбки.
- Да, мы здесь работаем даже сверхурочно и умываемся только в
свободное от работы время, - твердо говорю я. - Так что можешь один
отправляться на пляж, если не хочешь меня подождать.
Мишка хмыкнул, но, кажется, все-таки мне не поверил.
(Слово Михаилу Званцеву)
И вы представляете, они действительно соблюдают табель, эти
гробокопатели! Роются в земле на берегу моря и даже не оглядываются на
его голубые просторы, которые так и манят каждого здравомыслящего
человека уплыть в неведомые края. И самый несгибаемый из них, конечно,
маэстро А. Н. Скорчинский - просто железный, как кровать. Быть ему
профессором, в этом я теперь ни капельки не сомневаюсь.
Красивый и чистенький курортный городок, притиснутый подковой гор
к самому морю. Рядом Ялта, Мисхор, Алупка, переполненные отдыхающими.
Белые дворцы санаториев, фонтаны, асфальтовые дорожки, с которых
дворники немедленно сметают малейшую соринку, благоухающий смолистым
ароматом парк у самого моря. Всюду красота и порядок. И только эти
ученые кроты портят всю картину. Нарыли повсюду глубоких ям, извлекли
из-под земли какие-то грязные камни - и радуются.
- Вот здесь была улица, - торжественно объясняет мне Алешка. -
Видишь, даже каменные плитки положены в определенных местах, чтобы
можно было переходить ее в дождливую погоду. Жаль только, не дают
раскопать дальше, там санаторий. Помехи на каждом шагу.
Я спотыкаюсь о камень и едва не проваливаюсь в какую-то глубокую
дыру, зияющую прямо посреди их древней улицы.
- Черт! Почему не закопаете? Так и шею свернуть можно.
- Осторожно, не повреди облицовку, - слышу я от него вместо
сочувствия. - Это колодец.
- Древний?
- Вероятно, еще четвертого века до нашей эры.
Я заглядываю в дыру. На дне ее, где-то глубоко внизу, смутно
мерцает вода.
- И вода сохранилась? - удивляюсь я. - С четвертого века до нашей
эры?
- Да нет, что ты мелешь! Натекла сюда после вчерашнего дождя...
- Тем более, чего же вы его не закопаете? Ну, обнаружили,
посмотрели, сняли там схемку. Не оставлять же этот никому не нужный
теперь колодец еще на тысячу лет!
Он смотрит на меня как на безнадежного шизофреника. Но, по-моему,
это они все сумасшедшие, тронутые какие-то.
Утром спросишь кого-нибудь:
- Где Алеша, что-то его не видно?
- Алексей Николаевич? Он в Пантикапей уехал...
А этого Пантикапея ни на одной карте не найдешь, кроме как в
учебнике по древней истории. Он уже не существует добрых двадцать
веков. Но для них Керчь - все еще древний Пантикапей. Фанатики!
Страшные люди!
Но я-то, я-то, многострадальный, чем виноват? В кои-то веки
вырвал у начальства давным-давно положенный отпуск, примчался на этот
благословенный берег - и что же? Тоже должен землю носом рыть? Или
ножичком скрести, затаив дыхание?
Меня всегда умиляет, какими орудиями раскапывают зловещие тайны
истории эти мудрецы. Весь мир уже вгрызается в недра земли
направленными кумулятивными взрывами или, на худой конец, шагающими
экскаваторами с ковшом кубиков в сотню. А они - ножичком, ножичком...
Самым обыкновенным, вульгарным кухонным ножом, который можно купить в
каждой хозяйственной лавке. Или еще того чище - ковыряют землю шилом,
ланцетиком, иголочкой швейной, натуральной. Да и это у них считается
слишком грубым инструментом. Если выцарапают из-под земли кусочек
древнего ночного сосуда, то тут уж пускают в ход более тонкий и нежный
инструментарий: осторожненько счищают серую пыль сапожной щеточкой,
веничком или кисточкой для бритья. А один у них, дошлый парень, Алик
Рогов, ростом повыше меня и сложения подходящего, особенно ловко
сдувает пыль детской резиновой клизмочкой. Специалист в этом тонком
деле.
И это в Век Атома и Кибернетики!
А самое забавное: копаются они так часами под жарким солнцем,
ковыряют землю иголочкой - и что же находят? Сокровища Монтесумы? Копи
царя Соломона? Ну, хотя бы новую научную истину?
Нет. Просто осколок глиняного горшка, выброшенного на свалку
какой-то домашней хозяйкой двадцать веков назад.
И, несмотря на это, мой несгибаемый Лешка целыми днями упорно
торчит на своих раскопках, подавая личный пример всей братии.
Первые дни я его еще, правда, соблазнял на прогулки, да что
толку? Пойдешь с ним по городу в обеденный перерыв, он тут же
затаскивает тебя в какой-то двор, не спросясь хозяев, и тычет носом в
расколотую мраморную плиту. А на ней едва можно различить изображение
человека, играющего на трубе, и какую-то греческую абракадабру.
- Редкая находка. Надгробие трубача...
Однако даже такие познавательно-образовательные экскурсии скоро
кончались. Алеша быстро посчитал свой долг гостеприимного хозяина до
конца выполненным и бросил меня на произвол судьбы, все глубже
зарываясь в землю. Мне грозила горькая участь бродить по окрестным
горам в одиночестве, постепенно дичая на манер древних тавров.
Пробовал подговорить на прогулки Тамару - есть у них в экспедиции
такая бойкая смугляночка, - тоже ничего не вышло. Так бы и пропал во
цвете лет, если бы не подобрал на пляже подходящую компанию: они
копались, а мы купались. Пусть нам будет хуже! А виделись с Алешкой
только в обед да вечерами.
Вечерять с этими земляными кротами было весело. Во дворе
маленького домика на окраине, где у них была база, каждый вечер
разводили большой костер. Все усаживались вокруг на перевернутых
ящиках, на опустошенных за ужином ведрах, которые этой ораве заменяли
столовую посуду, а кто и прямо растягивался на теплой земле, и
начинались байки и хохмочки. Народ подобрался все молодой, зубастый,
скучать не приходилось.
Я, признаться, их все время подзуживал, кощунственно называл
археологию "самой точной из всех неточных наук", постоянно вызывал на
спор. А они с пеной на губах отстаивали свои "выдающиеся исторические
открытия", хотя, по-моему, не очень убедительно.
Во время одного из таких споров у костра Алексей сплел весьма
увлекательную и фантастическую историю о гибели этого самого
Уранополиса, остатки которого они по черепушечке выкапывали иголками
да ножичками из-под земли.
- Представим себе, - торжественно начал он, - кто имеет хоть
каплю воображения, конечно, темную ночь в конце августа шестьдесят
третьего года до нашей эры. Тогда не было ни этой танцплощадки, откуда
к нам доносятся столь громкие ритмы, ни асфальтовых дорожек, ни этого
маяка на скале, то и дело посылающего в море призывный сверкающий
луч... Тьма упала на узкие улочки Уранополиса, приютившегося в ложбине
меж гор под защитой крепостных стен. Дневная жара спала. Гасли
светильники в домах. Укладывались спать усталые ремесленники. Только
рабы еще заканчивали работы, для которых не хватило дня. Но на то они
и рабы, чтобы трудиться без отдыха и сна...
"А у нас на то и уши, чтобы слушать эти хрестоматийные сказочки
для детей младшего школьного возраста..." - хотел вставить я, но,
покосившись на вилку в загорелых руках Тамары, промолчал. Она девушка
решительная.
- Итак, наступила ночь. В богатом доме, в зале, украшенном
цветной мозаикой и мраморными фигурами грифонов, раб скатал ковровую
дорожку, тянувшуюся от самой двери, и поставил тяжелый сверток у
мраморного порога: у него уже не было сил выбивать ее сегодня, и он
решил встать для этого пораньше, до зари. В соседней комнате другой
раб, писец, пристроив на коленях дощечку с натянутым на нее папирусом,
выводил последние строки отчета о сделанных за день покупках, чтобы
утром предстать перед хозяином. В караульной будке у ворот старый
привратник Сириек перед сном увлекся своей любимой забавой, которой
стеснялся заниматься днем, на людях: из блестящего желтоватого
оленьего рога он любовно вырезал острой пилкой крошечные фигурки
причудливых зверей - дикой лесной кошки, легконогого тура, белки с
пушистым хвостом...
Все притихли. Только потрескивал костер, рыжими космами языков
облизывая черное небо, нависшее над нами.
- Еще пылало жаркое пламя в горне тесной и грязной мастерской
оружейника, прилепившейся на обрыве над самым морем возле стен
крепости. Мастер в этот поздний час заканчивал большой щит из
электрона, украшенный изображениями быков и оленей. Он рассматривал
его при неверном, угасающем свете и все никак не мог налюбоваться на
свою работу. Если бы он знал в тот момент, что его щитом так и не
удастся воспользоваться никому из воинов, расхаживающих с острыми
копьями в руках по тропинке на вершине крепостных стен и тревожно
всматривающихся в ночную тьму!.. Усталая жена оружейника засыпала
зерно на завтра в большую каменную ступку. Надо было провеять его
заранее, да не успела дотемна, придется раньше вставать. И она с
досадой бросила на глиняный пол возле очага деревянный совок. Если бы
она знала в этот момент, что утром уже не возьмет его в руки!.. Мы
осторожно выкопаем этот совок из праха только двадцать веков спустя.
Засыпает маленький город, приютившийся среди крымских скал на чужом
берегу, далеко от родной Эллады. Ночь и тишина, только время от
времени протяжно перекликаются стражники на крепостных стенах. А по
скалам, окружившим город и крепость, прикрытая ночным мраком,
по-змеиному коварно и бесшумно подкрадывается беда...
- А кошка, Алексей Николаевич? Вы забыли про кошку! - перебила
Тамара, нарушив все очарование сказки.
- В самом деле, про кошку-то я забыл. Итак, все утихло в
крепости. И тогда в громадном погребе, где хранились пузатые глиняные
пифосы с отличным крымским вином, вышла на охоту кошка. Мерцая
зелеными глазами, она тихо кралась между пифосами. И вдруг увидела
мышь! Кошка метнулась к ней, а мышь, пытаясь спастись, прыгнула на
крышку пифоса! Он был пуст, время сбора винограда еще не наступило, и
мышь провалилась в глубокий глиняный сосуд с отвесными гладкими
стенками. Через мгновение туда же рухнула и кошка, не рассчитавшая
своих движений в азарте ночной охоты. Теперь ей было уже не до мыши...
Им не выбраться из каменного плена: через полчаса прозвучит над горами
условный трубный звук, со всех сторон на город бросятся подкравшиеся в
темноте вражеские воины, запылают хижины, закричат люди, и пламя
охватит крепость...
Алексей замолчал, и все молчали. Костер, в который забыли
подбрасывать хворост, догорал, и угли в нем жарко рдели, словно и
впрямь остатки какого-то пепелища. А тьма, обступившая нас, казалась
тревожной, угрожающей, полной каких-то подкрадывающихся теней и
непонятных шорохов.
Умеет он все-таки завлекать своими россказнями!
- Особенно ловко у тебя получилось с кошкой,- как можно
снисходительнее сказал я, прогоняя колдовскую тишину. - Стоит она у
меня перед глазами ну прямо как живая. И кошка и мышка... Завидная у
вас все-таки профессия, братцы гробокопатели! Пожалуй, не уступает
астроботанике. Пойди там проверь, что растет на Марсе или как кошка
ловила мышку две тысячи лет назад? Любимая профессия барона
Мюнхгаузена...
На меня сразу бросились с негодующими воплями с двух сторон. Еле
отбился от землеройных фанатиков.
- По-твоему, все это сказочки, игра фантазии, - снисходительно
сказал Алексей. - А я могу голову дать на отсечение, что все так
именно и было в ту ночь.
- Конечно. И главное, как удобно сочинять: пойди проверь, что в
самом деле случилось в одну чудесную августовскую ночь две тысячи лет
назад!
- А если мы вам докажем достоверность каждой детали? - сказала
Тамара.
- Попробуйте. Начните хотя бы с того, что это была именно ночь,
да к тому же непременно августовская.
- Пустяк. Кто же, по-вашему, врасплох нападет днем на укрепленную
крепость? Конечно, это было сделано ночью, когда все спали, кроме
горсточки часовых, - атаковал меня Алик.
- Ладно, а почему августовская?
- Потому что в обуглившихся развалинах одного из домов мы нашли
скелет коровы, - сказала Тамара. - А у нее в желудке - арбузные
семечки, травинки и даже целый непереваренный цветок, какие и до сих
пор растут на горных склонах именно в конце лета, в августе.
Это становилось уже интересным, и я спросил:
- А история с уставшей женщиной?
- Тоже не выдумана. Среди осколков ступки мы нашли обуглившиеся
пшеничные зерна. И совок действительно лежал возле остатков очага, так
что его явно тут бросили, не прибрав на место. И совсем законченный
щит нашли в развалинах мастерской оружейника, и ковровую дорожку под
обломками дома.
- Вот как, - пришлось сдаться мне. - Выходит, все у вас
совершенно логично, хотя и смахивает на рассказы о проницательном
Шерлоке Холмсе.
- А что же, он, по-твоему, свои догадки с потолка брал? Обычный
дедуктивный метод, - засмеялся Алексей.
И знаете, что в заключение разговора сказал, сладко потянувшись,
этот сумасшедший?
- Эх, если бы перенести отсюда современные дома, все эти хибарки
и санатории! Вот тогда бы мы покопались!..
- Ложитесь спать, фанатики! - возмутился я.
(Рассказывает Алексей Скорчинский)
Легко сказать - спи, когда мысли так и скачут в голове. Чудак
Мишка! Продемонстрировали самый обычный пример восстановления картины
прошлого по элементарным археологическим находкам, и ему это кажется
чуть ли не чудом. А нам все время приходится вот так, по крупинкам,
восстанавливать истину. Обуглившиеся зерна, осколки посуды, случайно
оброненная тысячи лет назад детская игрушка... Разве тут можно
обойтись без воображения и без трезвой железной логики?
А вот когда совсем нет опорных точек, никаких находок, за которые
можно было бы уцепиться, как быть тогда? Легко восстановить даже в
деталях гибель города. Но почему он вдруг стал Уранополисом? Кто мне
объяснит?
А утром мы натолкнулись еще на одну загадку. Дня за два до этого
я перебросил большинство своих ребят на раскопку здания, которое, по
моим предположениям, должно было служить храмом. Конечно, от него
ничего не сохранилось, кроме фундамента. Но оставшиеся в земле базы
пяти колонн перед фасадом - доказательство, что это здание явно имело
какое-то общественное значение, скорее всего связанное с героизацией
или обожествлением. Об устройстве храмовых зданий в греческих городах
Крыма известно пока маловато, так что я и решил особое внимание
уделить именно этому объекту.
Предупредив всех об особой важности работы, я сам внимательно
следил за ходом раскопок на каждом из трех участков, выбранных так,
чтобы вскрыть сразу возможно большую площадь. Хотя храм, конечно, был
полностью разграблен нападавшими в ту трагическую ночь и, вероятно,
сгорел дотла, может, думал я, удастся обнаружить какие-нибудь
уцелевшие предметы утвари или даже обломки статуй, какими обычно
украшали подобные здания.
Пока мои надежды не оправдались. Вырастали груды просеянной
сквозь частые сетки земли, густо перемешанной с пеплом, но, кроме
строительного мусора и совершенно бесформенных и обуглившихся кусочков
дерева, ничего интересного не попадалось. Правда, часто встречавшиеся
обожженные осколки соленов - так греки называли большие плитки
черепицы - подтверждали, что здание было богатым и нарядным.
И вдруг меня окликнула Тамара:
- Алексей Николаевич, тут какая-то металлическая пластинка и на
ней, по-моему, буквы...
Я поспешил к ней. Действительно, на ее перепачканной землею
ладони лежала небольшая медная пластинка.
Свидетельство о проксении! Так называли греки право
гостеприимства и защиты интересов иностранцев на территории своих
полисов - нечто вроде современной "визы на въезд", что ли. Я тут же
набросал в блокноте беглый перевод надписи на пластинке:
"Проксения Уранида.
Совет и народ дал. Феотим Антигон, сын Автея, и Аглотел, жрец,
сын Никагора, сказали: дать Ураниду проксению и гражданство самому и
роду его и право въезда и выезда им самим и имуществу их в военное и
мирное время".
Опять те же имена! Но кое-что теперь проясняется: Аглотел был
жрецом, возможно даже, в этом самом храме. Значит, пошли по верному
следу. А загадочный Уранид - иностранец, которому за какие-то заслуги
народное собрание города, по предложению Феотима Антигона и жреца
Аглотела, решило дать эту проксению и права гражданства.
За что? За те же услуги, которые отмечены чеканкой монет с
именами Аглотела и Уранида? Но что они совершили, чтобы удостоиться