Страница:
Затем, после выборов, после формирования новых Верховных Советов, и особенно в связи с приходом Ельцина на пост главы Верховного Совета России, развернулся очень острый этап, связанный с суверени-зацией. Началась дезинтеграция, возникли нестыковки законов, война законов. Берите, сколько проглотите, как хотите, так и живите, заявил Б. Н. Ельцин. При всем демократизме и большой содержательности части этих лозунгов, они вызвали и много такого, что мы теперь, увы, пожинаем.
Мы выбились из нормальной колеи, запоздали, и этот процесс принял хаотические формы. В результате оказались в нынешней ситуации. И сейчас я не могу взять на себя всю ответственность за то, что мы не смогли ввести в нормальное русло преобразование государства, за то, что произошло. В политическом противоборстве руководители и Верховные Советы республик начали эксплуатировать также и национальный вопрос. И этим еще больше осложнили весь процесс реформ.
Вспомните, как у нас все развивалось. Осенью и ранней зимой так и не удалось составить бюджет Союза и республик, договориться, как будем вести дела в экономике. С трудом вышли на решение (причем не лучшее!) после IV Съезда народных депутатов СССР. Зима и весна 1991 года были такими, что стало ясно: если не перешагнуть через препятствия, которые разделяли политиков, особенно тех, кто у руководства республик и Союза, то можно было ожидать очень крупного и опасного раскола во всем обществе. Все было очень остро. С одной стороны -- призывы: "Долой!". Идти на Кремль и вешать коммунистов... А с другой -- ситуацию можно спасти только чрезвычайными мерами. В общем, было видно: происходит нечто такое, что нужно немедленно остановить. 23 апреля был сделан для этого первый шаг... И когда сошлись и обсудили, то поняли: по сравнению с задачами, решения которых ждет страна, вся эта возня -- я, может быть, грубо говорю, -- все это противоборство между политиками имеет подчиненный характер. Речь все-таки идет об общенациональной цели.
То, с чем мы столкнулись, -- это уже политические амбиции, влияние сепаратистских сил. Но это не народные и не национальные интересы. Национальным интересам отвечает то, чтобы данное союзное государство было реформировано, но сохранилось как союзное.
С весны 1990 года я спорил и доказывал, что нам нельзя разделиться. Надо перераспределить полномочия.
Я был уверен, что решение надо было искать в рамках реформирования Союза. И соответственно действовал. К началу августа проект Договора был согласован и его решили подписать. А из-за путча многие решили, что самозащиту и самосохранение можно найти только в полной независимости. Усиление дезинтеграции оказало большое влияние на умы и настроения людей. Некоторые демонстративно начали трактовать независимость как отход от Союза -- с целью, мол, оградить себя от того, что проявило себя в путче и что несло угрозу потери суверенитета.
Последовавшие вслед за этим выборные кампании и политические шаги, сделанные политиками в атмосфере предвыборной борьбы, привели к тому, что кое у кого из них мосты уже сожжены: стремясь выиграть выборы, они изменили свои позиции.
Об этом мы тоже говорили с Юрием Щекочихи-ным. Было ли для меня неожиданным, спросил он, столь быстрое изменение позиции бывших товарищей по партии?
-- Здесь все серьезнее, -- ответил я. -- Что наши с вами личные чувства, впечатления, переживания? Полтора года назад я говорил: не дай Бог, чтобы народ Украины поддержал сепаратистов, чтобы дело дошло до противостояния русских и украинцев. И вот такая угроза стала реальной. В чем тут дело? Прежде всего, конечно, сказались тяжелые последствия путча, его воздействие на общество. Но не только это. В дни путча и после него некоторые заявления и действия руководства России, которые подстегнули размежевание, подтолкнули дезинтеграцию. Недоверие стало усиливаться, а отчуждение нарастать. Сыграло свою роль и то, что политики в республиках сочли (я убежден, что это иллюзия), что социально-экономическая ситуация у них легче, а снабжение лучше. И провозглашение независимости даст им возможность на трудном переходе к рынку получить какой-то выигрыш для себя. Я же думал, что с выходом из Союза ситуация, наоборот, сильно усложнится и что это проявится в ближайшее время.
В беседе со мной 12 декабря среди редакторов газет и журналистов было немало тех, кто в распаде СССР не видел большой трагедии. Такое у меня сложилось мнение. И поэтому помимо собственных аргументов по поводу того, что сулит расчленение России, я сослался на доводы выдающегося мыслителя Ивана Александровича Ильина, высланного вместе с другими в 1922 году за границу: "Расчленение организма на составные части нигде не давало и никогда не даст ни оздоровления, ни творческого равновесия, ни мира. Напротив, оно всегда было и будет болезненным распадом, процессом разложения, брожения, гниения и всеобщего заражения. И в нашу эпоху в этот процесс будет втянута вся Вселенная. Территория России закипит бесконечными распрями, столкновениями и гражданскими войнами, которые будут постоянно перерастать в мировые столкновения. И это перерастание будет совершенно неотвратимым в силу одного того, что державы всего мира (европейские, азиатские и американские) будут вкладывать свои деньги, свои торговые интересы и свои стратегические расчеты в нововозникшие малые государства; они будут соперничать друг с другом, добиваться преобладания и "опорных пунктов"; мало того, выступят империалистические соседи, которые будут покушаться на прямое или скрытое "аннексирована" неустроенных и незащищенных новообразований..." Это не я говорю, это -- не мои слова.
И далее: "...мы должны быть готовы к тому, что расчленители России попытаются провести свой враждебный и нелепый опыт даже в послеболыневистском хаосе, обманно выдавая его за высшее торжество "свободы", "демократии" и "федерализма" -- российским народам и племенам на погибель, авантюристам, жаждущим политической карьеры, на "процветание", врагам России -- на торжество".
"Народы бывшей России, расчленяйтесь!"? Если будет утверждаться этот лозунг, "то откроются две возможности: или внутри России встанет русская национальная диктатура, которая возьмет в свои руки крепкие бразды правления, погасит этот гибельный лозунг и поведет Россию к единству, пресекая все и всякие сепаратистские движения в стране; или же такая диктатура не сложится, и в стране начнется непредставимый хаос передвижений, возвращений, отмщений, погромов, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия".
Вот этого не надо допустить ни в каких вариантах. Думаю, что мы делаем ошибку, вот почему я так серьезно обеспокоен. Наблюдая за реакцией общества на Минские соглашения, с ужасом и тоской осознал: наши люди еще не понимают, что лишаются страны. После Крыма -- другой человек?
В интервью для программы Антенн-сет французская журналистка Анн Сен-клэр напомнила мне о словах, сказанных по возвращении из "форос-ского плена": я, мол, вернулся другим человеком. "В чем Вы изменились?" -спросила она. Вот мой ответ: люди в этой стране являются частью мировой цивилизации. Необходимо реформирование всех сфер жизни на базе глубоких демократических преобразований. Это было и остается моим выбором, и в этой части Горбачев не изменился. Но путч помог мне извлечь уроки. Очень суровые уроки. Самой большой моей ошибкой было то, что я позволил втянуть себя в дискуссию и в политическую борьбу между различными течениями демократов. Выясняли нюансы. В то время как перед нами была огромная страна, которая нуждалась в политических ответах. И надо было объединять все демократические течения, встать выше политических страстей, отдельных привязанностей. Здесь и моя ошибка.
Анн Сенклэр развивала тему: "Вы изменились. От чего наиболее важного Вы отказались? От чего было труднее всего отказаться? Готовы ли Вы отказаться от Ленина на Красной площади и готовы ли Вы к переносу тела Ленина в другое место?"
-- Я исповедую социалистическую идею. В христианстве тоже вижу стремление к лучшей жизни. Вижу ее в исканиях Кампанеллы, Томаса Мора и других мыслителей, в разных общественных течениях. Пока люди думают о своей судьбе, о смысле пребывания в этом мире, они будут продолжать искать ответы на вопрос, как улучшить жизнь. Если они перестанут искать, они перестанут быть людьми. Я лично думаю, что это -- самое главное в социализме. Это -поиск лучшей жизни, более справедливой. Я -- за такой поиск. В этом смысле я неистребимый социалист. Глубоко уважаю Ленина и знаю драму этого человека. И в словах, сказанных им, в его последних словах -- о том, что он изменил точку зрения на социализм коренным образом, мы видим, что этот великий человек осознал, увидел под конец жизни, что происходило под его руководством, что происходило такое, чего он никоим образом не хотел и не должен был делать, будучи социалистом.
Знаю очень много фактов, которые могут сделать Ленина менее популярным, но это не снимает того, что он был величайшей фигурой, великим мыслителем, выдающимся политическим деятелем. Даже его ошибки служат важным уроком.
А что касается Мавзолея... знаете, я вообще категорически против каких бы то ни было актов вандализма, особенно гробокопательства.
Когда я нахожусь в Испании и вижу памятник Франко, понимаю испанцев, потому что это -- их история. У нас тоже своя история состоялась. И Ленин является ее частью. Если бы я жил в то время, если бы участвовал в принятии решения, я бы был на стороне тех, кто хотел, чтобы тело Ленина, его прах, был захоронен по-русски. Но сегодня я бы советовал быть очень внимательным к памяти этого человека и, главное, к отношению людей к нему. Пусть люди, общество сами спокойно сделают выводы. Эти вопросы не решаются поднятием руки. Отношение к Ленину
Вспоминаю один разговор "по душам" -- речь тоже зашла об отношении к Ленину. Мы были воспитаны на Ленине, и к нынешнему пониманию его роли надо было прийти...
Где-то в начале 83-го года Андропов неожиданно сказал: а что, если тебе сделать доклад о ленинской годовщине? Образовали группу, которая должна была помочь в работе над материалом, стали обсуждать концепцию. Потом в какой-то момент я все прекратил. То, что предлагалось, -- все это мне не подходило. Уже тогда я был переполнен иными идеями, уже тогда. И моя мысль не укладывалась в традиционные представления.
Я решил взять совсем другой ракурс -- обратиться к последним работам Ленина (как раз им исполнялось тогда 60 лет!). И решил на этом сосредоточиться. Почему? Для Ленина это момент истины. Я это и взял за отправную точку.
Думаю, Ленин исходил из правильного представления о том, что есть логика исторического процесса. Но, видя какие-то закономерности этого процесса, его движущие силы, он все же оказался в плену авангардистской концепции. Вот что, наверное, помешало ему использовать свой колоссальный интеллектуальный и нравственный потенциал, чтобы действительно реализовать выдвинутую им же формулу: социализм -- это живое творчество масс. Известна также его мысль: коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех богатств, которые выработало человечество. Вот эти две формулы означают, что ты не можешь игнорировать весь опыт цивилизации, ты должен его видеть и, размышляя, всегда чувствовать себя частью этой цивилизации.
И еще, что помешало ему, -- это упор на революционные методы, а не на эволюционные, на то, чтобы свергнуть, а не реформировать. Но реформы ведь могут быть самые радикальные, они могут быть более глубокими, чем перевороты, которые часто мало осмысленны и мало что дают. Реформы же, глубоко задуманные, как раз и дают мощнейший толчок преобразованиям. И не зря всегда рефоматоры оказывались в сложном положении. Или потом сами становились реакционерами, как Александр I, или... их просто убивали, как Александра П.
Возможно, в то тяжелое время выбор, в общем, был не очень большой, но все же он был. Поэтому я думаю, что в учении Ленина, в его взглядах, его позиции содержится огромное противоречие. Он не мог, как крупнейший мыслитель, не видеть реальности. И видел, и способен был анализировать. Но находился во власти определенной идеологии и не был свободен, чтобы предложить средства как справиться с ситуацией.
И вот я думаю, мне пришлось подобное преодолеть и самому, прийти к глубокому убеждению, что надо брать за точку отсчета ту, к которой пришел Ленин в конце жизни. Ибо все последующее -- это волюнтаристская утопическая модель Сталина, навязанная железной рукой, это прокрустово ложе, которое душило страну, сковывало ее силы, ее интеллектуальные и производительные возможности. Ленин понял опасность в конце жизни. Когда читаешь последние его работы, видишь: он чувствовал, что дело, которому он посвятил жизнь, под угрозой, что допущены огромные стратегические просчеты.
Кто-то (не помню кто) в этом месте прервал меня и спросил: Вам как политику много раз приходилось подавлять в себе человека? Я сказал: это постоянный процесс. Гармонизировать политику и совесть и нравственность -это то, что надо делать, но и то, что еще мы только начинаем понимать... Нам недоставало научной обоснованности, аргументированности в выборе и принятии политических решений. Но очень многое мы потеряли и оттого, что политика во многих случаях была безнравственной, антигуманной. Это так. Все мы, кто политикой занят, с этим сталкивались.
Я остаюсь убежденным сторонником социалистической идеи. И позволю себе такую претензию: сейчас я с большой убежденностью могу говорить, что это всемирное движение. Кто я -- коммунист, социалист, демократ?
Меня все время терзают вопросами: кто Вы -- товарищ Горбачев? Или господин Горбачев? Коммунист, социалист, демократ? А с другой стороны -пресса: "Вот Горбачев никак не может отрешиться от социалистического выбора..." В плену ли я иллюзий?
Ю. Щекочихину я на этот счет сказал следующее:
-- Никто не реализовывал специально разработанную концепцию по разрушению социализма. Мы должны прямо сказать: та концепция, которая потерпела поражение, -- это модель сталинского социализма, она должна была потерпеть поражение, потому что противоречит самой сути социалистической идеи и по существу ее отрицает. И в то же время не будем идеализировать капиталистическое общество. А раз так, то поиски будут продолжаться на основе сближения, а не противостояния, на основе синтеза опыта всех народов. И поиски будут нас продвигать к более человечному, демократическому, справедливому обществу. Элементы социализации -- они везде присутствуют. Мы часто очень примитивно разделяем мир на социалистический и капиталистический.
-- Но сейчас само слово "социализм" вызывает -- особенно у молодежи -неприязнь и даже ненависть.
-- А у меня нет, потому что я представляю, что социализм связан с политической и духовной свободой, с уважением к культуре, с гуманизацией, с демократией.
-- Но это для вас. А для тех же двадцатилетних слово "социализм", увы, больше связано со словом "очередь".
-- Но хоть убейте меня: я -- это я, и это мои убеждения! Я уважаю убеждения другого человека. Оставайтесь со своими, но оставьте и мне мои. Оставайтесь либералом, демократом, консерватором или монархистом.
Эта тема звучала и в беседе с директором Международного института сравнительных социальных исследований, бывшим генеральным секретарем Социнтерна Г. Яничеком.
-- Поиск в рамках социалистической идеи -- это глобальный феномен. Немыслимо, чтобы человечество в таких сложнейших условиях, когда среда обитания предъявляет столь жесткие требования, -- чтобы в этих условиях оно не взяло все, что предлагает общий опыт, отказалось бы от него.
Ленину в рамках своего опыта, связанного с жестким историческим контекстом, приходилось и отступать, от чего-то отказываться. Но он сказал многое такое, что имеет огромное значение для наших сегодняшних размышлений. Еще в 1984 году я приводил его слова: "Социализм -- это живое творчество масс". А это означает поиск, а не попытки загонять действительность в прокрустово ложе, навязывать искусственную модель.
Новое мышление направлено и вовнутрь, и вовне. Оно выражает эту переориентацию нашего мышления на общечеловеческие поиски, на опыт, выработанный всем человечеством. Идет очень трудный процесс формирования идеалов, жизненных ориентиров людей -- может быть, самый сложный процесс. В конце концов, с экономикой мы как-то разберемся, тем более что идем по пути экономической свободы к смешанной экономике, реформированию отношений собственности, даем свободу крестьянам, рабочим, предпринимателям. На пути к рыночной экономике со временем все образуется, хотя дается это трудно.
Но все же рыночная экономика по-разному функционирует в зависимости от политических отношений. Почему происходит чередование у руля политической власти консерваторов и социал-демократов? Это происходит, когда ослабевает социальная защита, возникает потребность в гуманизации социальных отношений. Но на каком-то этапе оказывается, что производители, когда им нужно выйти на новый виток, нуждаются в более жестком режиме, и тогда консерваторы вытесняют социал-демократов. Потом давление на предпринимателей возрастает, и снова возвращаются социал-демократы. То есть возникает потребность в новой динамике социальных, политических отношений. Но при всех этих сменах остаются какие-то уже выработавшиеся ориентиры, от которых общество, политическая власть не отказываются.
И я задаю себе вопрос: как теперь следует относиться к формуле Бернштейна -- движение все, конечная цель ничто? Мы всегда клеймили этот тезис. А теперь думаю, что Бернштейн был прав. Социализм -- живое творчество, это не конечная цель, а постоянное приращение нового. Нам надо все переосмыслить и не бояться делать выводы. А меня уже наши "твердые коммунисты" исключили из партии.
Хорошо, что мы вырвались на свободу, -- без нее не может быть движения. Ситуацию, в которой находится общество, хорошо выразил наш маститый писатель Леонид Леонов, с которым я не раз встречался. Он сказал как-то:
"Ваша главная проблема состоит в том, что сейчас закладываются новые формы жизни на двести--триста лет вперед, а люди живут и хотят жить сейчас. Как совместить то и другое? Страна переживает системный кризис, надо решать стратегические задачи и вместе с тем дать почувствовать реальные перемены к лучшему ныне живущим. Люди не могут вдохновляться только образом светлого будущего".
То, что вернули человеку человеческое, -- уже значит много. Нам нужно через движение к рынку дать людям почувствовать реальное улучшение условий жизни. Сейчас мы как бы опять возвращаемся к дооктябрьским нерешенным лозунгам: преодолеть отчуждение от власти, от собственности, от средств производства, от культуры. Вот где развязка.
Представьте, что стоило коммунисту выдвинуть идею общечеловеческих ценностей? По моим данным, 75 процентов аппарата ЦК были против моей позиции. Я это знал и поэтому не бросал партию. Мы вышли на новую программу социалистического типа. Осенью уже должен был состояться съезд, но путчисты помешали. Мне не жалко путчистов -- жаль людей. Рядовые коммунисты оказались в тяжелом положении.
Мое положение изменилось, но я защищаю те же идеи. Когда вернулся из Фороса, пришлось выступить в Верховном Совете России, где был подвергнут оскорблениям, даже унижениям. И, надо быть до конца откровенным, не без участия Ельцина. В другое время я бы ушел. В тот момент не мог так поступить. Мне бросили фразу: опять Вы говорите о социалистическом выборе, надо метлой вымести социализм с территории страны. Ответил: не вершите быстрый суд, не впадайте в безумие. Ведь это же миллионы людей. И считаю -моральная победа осталась за мной.
Добавлю в развитие этих мыслей небольшой отрывок из интервью итальянской газете "Стампа" (26 декабря).
Вопрос: Вы по-прежнему называете себя социалистом. Считаете ли Вы, что социализм все еще является проектом, в который можно верить?
Ответ: Потерпел поражение не социализм, а сталинизм в обличье социализма. Социализма у нас не было; более того, с самого начала было его отрицание, потому что социализм -- это свободы, демократия, реальное участие народа в делах государства. Потерпела поражение ультрареволюционная модель социализма, которая все нивелировала и подавляла, исключая всякие поиски. Я же, напротив, чувствую себя участником коллективных поисков справедливости, свободы и демократии. И человечество будет продолжать эти поиски, которые ведутся на разных направлениях и в которых участвуют течения, исповедующие разные идеалы.
Вопрос: Можно подумать, что вы цитируете Сахарова...
Ответ: Да, теория конвергенции двух миров. Для меня очень важна мысль таких людей, как он, их моральный авторитет. Я не ошибся в главном
В последние недели 1991 года у меня было достаточно поводов для того, чтобы по самому крупному счету еще и еще раз оценить свою ответственность за политику перестройки, за то, как она проводилась и к каким результатам привела. Тем более что я знал о критических настроениях в обществе. Журналисты в эти недели не раз спрашивали меня: "Сегодня много говорят об ответственности Президента за судьбу Союза. Скажите, пожалуйста, если бы Вам представилась возможность все начать заново, какие принципиальные изменения в свой курс, стратегию и тактику и в последовательность этапов реформ Вы бы внесли?"
-- В стратегии изменений не было бы, -- ответил я. -- Что касается политического курса, то здесь я остаюсь приверженным своему выбору. Все критические выпады в мой адрес: и страну развалил, и социализм погубил, и Восточную Европу отдал и т. д. -- досужие обвинения, часто с провокационным подтекстом. Общество наше и в Восточной Европе, Европа в целом, вся планета созрели для крупных, радикальных перемен. Мир, образно говоря, беременей переменами глобального масштаба. С одной стороны, цивилизация уже на другом уровне, и она сама себя лучше познала. С другой стороны, мощные импульсы дают уже развернувшиеся процессы. К жизни пробудились огромные национальные силы, которые спасают свою историю, свою культуру, свою духовность. Поглядите на те же наши республики с их мощным интеллектуальным потенциалом. Они способны взять в руки свою судьбу, они ни на кого уже не надеются, не ждут милостыни. А ведь этого же не было... Такова одна сторона в процессе накопления нового качества.
Далее, возьмем экологию. Мы оказались на грани катастрофы. Проблемы дефицита ресурсов, загрязнения воды, земли -- все это сделало нас уязвимыми. Если еще добавить, что в нашем государстве функционировал тоталитарный режим, который подавлял и духовную, и экономическую, и политическую свободу, демократию, то тем более неизбежен был крутой перелом. Хорошо, что мы смело начали. Как бы ни было трудно нам сейчас -- надо удержаться, даже если очень и очень будет тяжело. Но если мы попадем в струю недовольства, поддадимся настроениям "долой все", то можем оказаться в ситуации совершенно непредсказуемой. Если удержимся, то можно будет сказать, что в этом сложном обществе, где надо было сломать хребет системе и демонтировать весь этот тоталитарный режим, мы обошлись самыми минимальными потерями.
Но просчеты были, и я уже об этом говорил.
Разумеется, более основательное осмысление того, что произошло за эти семь лет со всеми нами, со страной, -- еще впереди. В декабре, когда развитие событий все больше наталкивало на размышления о пережитом за годы перестройки, мне не раз приходилось говорить об этом.
Виталий Третьяков в интервью со мной 11 декабря задал такой вопрос: "Если вспомнить апрель 1985 года, начало перестройки, и если очутиться вновь в сегодняшнем дне, Вы можете себя назвать счастливым политиком, человеком, который счастливо провел эти уже почти семь лет?"
-- С точки зрения того, -- сказал я ему, -- как распорядилась судьба и мне пришлось стать не просто участником, но и возглавить эти процессы, я считаю, у меня редкая судьба, несмотря на все испытания, которые выпали мне... бремя тяжелейшее. Я не знаю счастливых реформаторов. А вот судьбой я своей доволен. Это не значит, что я доволен каждым днем или тем или иным решением. Чего только сейчас не хотят сделать из Президента. Даже омерзительно читать. И я это оставляю без внимания. Что дает силы в этой ситуации, сохраняет равновесие духа, нормальное, сбалансированное состояние -- это то, что я не ошибся в главном. Я сам принял решение отказаться от той власти, которая ко мне пришла по воле истории, и встать на путь реформирования общества, тотального демонтажа всей системы.
-- А все-таки Вы тогда не предполагали, как это все пойдет?
-- Это я оставляю для себя. Я кое-что в эти дни уже сказал больше, чем обычно... Кто вообще знал замыслы Горбачева? А вот сейчас они выясняются. Сколько раз я слышал от наших "выдающихся" демократов: Горбачев, мол, исчерпал себя, он в плену консерваторов, он не вырвется никогда, это у него в генах сидит... Чепуха это все. Я-то как раз знаю всю эту машину. Если бы я из нее ушел, где мы были сейчас? Вы же наблюдали, как проходили последние пленумы ЦК. Это же был просто мордобой. А вспомните съезд российской компартии, когда -- помните? -- всех членов политбюро -- к стенке! Размазать их! Раздавить!
Мы выбились из нормальной колеи, запоздали, и этот процесс принял хаотические формы. В результате оказались в нынешней ситуации. И сейчас я не могу взять на себя всю ответственность за то, что мы не смогли ввести в нормальное русло преобразование государства, за то, что произошло. В политическом противоборстве руководители и Верховные Советы республик начали эксплуатировать также и национальный вопрос. И этим еще больше осложнили весь процесс реформ.
Вспомните, как у нас все развивалось. Осенью и ранней зимой так и не удалось составить бюджет Союза и республик, договориться, как будем вести дела в экономике. С трудом вышли на решение (причем не лучшее!) после IV Съезда народных депутатов СССР. Зима и весна 1991 года были такими, что стало ясно: если не перешагнуть через препятствия, которые разделяли политиков, особенно тех, кто у руководства республик и Союза, то можно было ожидать очень крупного и опасного раскола во всем обществе. Все было очень остро. С одной стороны -- призывы: "Долой!". Идти на Кремль и вешать коммунистов... А с другой -- ситуацию можно спасти только чрезвычайными мерами. В общем, было видно: происходит нечто такое, что нужно немедленно остановить. 23 апреля был сделан для этого первый шаг... И когда сошлись и обсудили, то поняли: по сравнению с задачами, решения которых ждет страна, вся эта возня -- я, может быть, грубо говорю, -- все это противоборство между политиками имеет подчиненный характер. Речь все-таки идет об общенациональной цели.
То, с чем мы столкнулись, -- это уже политические амбиции, влияние сепаратистских сил. Но это не народные и не национальные интересы. Национальным интересам отвечает то, чтобы данное союзное государство было реформировано, но сохранилось как союзное.
С весны 1990 года я спорил и доказывал, что нам нельзя разделиться. Надо перераспределить полномочия.
Я был уверен, что решение надо было искать в рамках реформирования Союза. И соответственно действовал. К началу августа проект Договора был согласован и его решили подписать. А из-за путча многие решили, что самозащиту и самосохранение можно найти только в полной независимости. Усиление дезинтеграции оказало большое влияние на умы и настроения людей. Некоторые демонстративно начали трактовать независимость как отход от Союза -- с целью, мол, оградить себя от того, что проявило себя в путче и что несло угрозу потери суверенитета.
Последовавшие вслед за этим выборные кампании и политические шаги, сделанные политиками в атмосфере предвыборной борьбы, привели к тому, что кое у кого из них мосты уже сожжены: стремясь выиграть выборы, они изменили свои позиции.
Об этом мы тоже говорили с Юрием Щекочихи-ным. Было ли для меня неожиданным, спросил он, столь быстрое изменение позиции бывших товарищей по партии?
-- Здесь все серьезнее, -- ответил я. -- Что наши с вами личные чувства, впечатления, переживания? Полтора года назад я говорил: не дай Бог, чтобы народ Украины поддержал сепаратистов, чтобы дело дошло до противостояния русских и украинцев. И вот такая угроза стала реальной. В чем тут дело? Прежде всего, конечно, сказались тяжелые последствия путча, его воздействие на общество. Но не только это. В дни путча и после него некоторые заявления и действия руководства России, которые подстегнули размежевание, подтолкнули дезинтеграцию. Недоверие стало усиливаться, а отчуждение нарастать. Сыграло свою роль и то, что политики в республиках сочли (я убежден, что это иллюзия), что социально-экономическая ситуация у них легче, а снабжение лучше. И провозглашение независимости даст им возможность на трудном переходе к рынку получить какой-то выигрыш для себя. Я же думал, что с выходом из Союза ситуация, наоборот, сильно усложнится и что это проявится в ближайшее время.
В беседе со мной 12 декабря среди редакторов газет и журналистов было немало тех, кто в распаде СССР не видел большой трагедии. Такое у меня сложилось мнение. И поэтому помимо собственных аргументов по поводу того, что сулит расчленение России, я сослался на доводы выдающегося мыслителя Ивана Александровича Ильина, высланного вместе с другими в 1922 году за границу: "Расчленение организма на составные части нигде не давало и никогда не даст ни оздоровления, ни творческого равновесия, ни мира. Напротив, оно всегда было и будет болезненным распадом, процессом разложения, брожения, гниения и всеобщего заражения. И в нашу эпоху в этот процесс будет втянута вся Вселенная. Территория России закипит бесконечными распрями, столкновениями и гражданскими войнами, которые будут постоянно перерастать в мировые столкновения. И это перерастание будет совершенно неотвратимым в силу одного того, что державы всего мира (европейские, азиатские и американские) будут вкладывать свои деньги, свои торговые интересы и свои стратегические расчеты в нововозникшие малые государства; они будут соперничать друг с другом, добиваться преобладания и "опорных пунктов"; мало того, выступят империалистические соседи, которые будут покушаться на прямое или скрытое "аннексирована" неустроенных и незащищенных новообразований..." Это не я говорю, это -- не мои слова.
И далее: "...мы должны быть готовы к тому, что расчленители России попытаются провести свой враждебный и нелепый опыт даже в послеболыневистском хаосе, обманно выдавая его за высшее торжество "свободы", "демократии" и "федерализма" -- российским народам и племенам на погибель, авантюристам, жаждущим политической карьеры, на "процветание", врагам России -- на торжество".
"Народы бывшей России, расчленяйтесь!"? Если будет утверждаться этот лозунг, "то откроются две возможности: или внутри России встанет русская национальная диктатура, которая возьмет в свои руки крепкие бразды правления, погасит этот гибельный лозунг и поведет Россию к единству, пресекая все и всякие сепаратистские движения в стране; или же такая диктатура не сложится, и в стране начнется непредставимый хаос передвижений, возвращений, отмщений, погромов, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия".
Вот этого не надо допустить ни в каких вариантах. Думаю, что мы делаем ошибку, вот почему я так серьезно обеспокоен. Наблюдая за реакцией общества на Минские соглашения, с ужасом и тоской осознал: наши люди еще не понимают, что лишаются страны. После Крыма -- другой человек?
В интервью для программы Антенн-сет французская журналистка Анн Сен-клэр напомнила мне о словах, сказанных по возвращении из "форос-ского плена": я, мол, вернулся другим человеком. "В чем Вы изменились?" -спросила она. Вот мой ответ: люди в этой стране являются частью мировой цивилизации. Необходимо реформирование всех сфер жизни на базе глубоких демократических преобразований. Это было и остается моим выбором, и в этой части Горбачев не изменился. Но путч помог мне извлечь уроки. Очень суровые уроки. Самой большой моей ошибкой было то, что я позволил втянуть себя в дискуссию и в политическую борьбу между различными течениями демократов. Выясняли нюансы. В то время как перед нами была огромная страна, которая нуждалась в политических ответах. И надо было объединять все демократические течения, встать выше политических страстей, отдельных привязанностей. Здесь и моя ошибка.
Анн Сенклэр развивала тему: "Вы изменились. От чего наиболее важного Вы отказались? От чего было труднее всего отказаться? Готовы ли Вы отказаться от Ленина на Красной площади и готовы ли Вы к переносу тела Ленина в другое место?"
-- Я исповедую социалистическую идею. В христианстве тоже вижу стремление к лучшей жизни. Вижу ее в исканиях Кампанеллы, Томаса Мора и других мыслителей, в разных общественных течениях. Пока люди думают о своей судьбе, о смысле пребывания в этом мире, они будут продолжать искать ответы на вопрос, как улучшить жизнь. Если они перестанут искать, они перестанут быть людьми. Я лично думаю, что это -- самое главное в социализме. Это -поиск лучшей жизни, более справедливой. Я -- за такой поиск. В этом смысле я неистребимый социалист. Глубоко уважаю Ленина и знаю драму этого человека. И в словах, сказанных им, в его последних словах -- о том, что он изменил точку зрения на социализм коренным образом, мы видим, что этот великий человек осознал, увидел под конец жизни, что происходило под его руководством, что происходило такое, чего он никоим образом не хотел и не должен был делать, будучи социалистом.
Знаю очень много фактов, которые могут сделать Ленина менее популярным, но это не снимает того, что он был величайшей фигурой, великим мыслителем, выдающимся политическим деятелем. Даже его ошибки служат важным уроком.
А что касается Мавзолея... знаете, я вообще категорически против каких бы то ни было актов вандализма, особенно гробокопательства.
Когда я нахожусь в Испании и вижу памятник Франко, понимаю испанцев, потому что это -- их история. У нас тоже своя история состоялась. И Ленин является ее частью. Если бы я жил в то время, если бы участвовал в принятии решения, я бы был на стороне тех, кто хотел, чтобы тело Ленина, его прах, был захоронен по-русски. Но сегодня я бы советовал быть очень внимательным к памяти этого человека и, главное, к отношению людей к нему. Пусть люди, общество сами спокойно сделают выводы. Эти вопросы не решаются поднятием руки. Отношение к Ленину
Вспоминаю один разговор "по душам" -- речь тоже зашла об отношении к Ленину. Мы были воспитаны на Ленине, и к нынешнему пониманию его роли надо было прийти...
Где-то в начале 83-го года Андропов неожиданно сказал: а что, если тебе сделать доклад о ленинской годовщине? Образовали группу, которая должна была помочь в работе над материалом, стали обсуждать концепцию. Потом в какой-то момент я все прекратил. То, что предлагалось, -- все это мне не подходило. Уже тогда я был переполнен иными идеями, уже тогда. И моя мысль не укладывалась в традиционные представления.
Я решил взять совсем другой ракурс -- обратиться к последним работам Ленина (как раз им исполнялось тогда 60 лет!). И решил на этом сосредоточиться. Почему? Для Ленина это момент истины. Я это и взял за отправную точку.
Думаю, Ленин исходил из правильного представления о том, что есть логика исторического процесса. Но, видя какие-то закономерности этого процесса, его движущие силы, он все же оказался в плену авангардистской концепции. Вот что, наверное, помешало ему использовать свой колоссальный интеллектуальный и нравственный потенциал, чтобы действительно реализовать выдвинутую им же формулу: социализм -- это живое творчество масс. Известна также его мысль: коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех богатств, которые выработало человечество. Вот эти две формулы означают, что ты не можешь игнорировать весь опыт цивилизации, ты должен его видеть и, размышляя, всегда чувствовать себя частью этой цивилизации.
И еще, что помешало ему, -- это упор на революционные методы, а не на эволюционные, на то, чтобы свергнуть, а не реформировать. Но реформы ведь могут быть самые радикальные, они могут быть более глубокими, чем перевороты, которые часто мало осмысленны и мало что дают. Реформы же, глубоко задуманные, как раз и дают мощнейший толчок преобразованиям. И не зря всегда рефоматоры оказывались в сложном положении. Или потом сами становились реакционерами, как Александр I, или... их просто убивали, как Александра П.
Возможно, в то тяжелое время выбор, в общем, был не очень большой, но все же он был. Поэтому я думаю, что в учении Ленина, в его взглядах, его позиции содержится огромное противоречие. Он не мог, как крупнейший мыслитель, не видеть реальности. И видел, и способен был анализировать. Но находился во власти определенной идеологии и не был свободен, чтобы предложить средства как справиться с ситуацией.
И вот я думаю, мне пришлось подобное преодолеть и самому, прийти к глубокому убеждению, что надо брать за точку отсчета ту, к которой пришел Ленин в конце жизни. Ибо все последующее -- это волюнтаристская утопическая модель Сталина, навязанная железной рукой, это прокрустово ложе, которое душило страну, сковывало ее силы, ее интеллектуальные и производительные возможности. Ленин понял опасность в конце жизни. Когда читаешь последние его работы, видишь: он чувствовал, что дело, которому он посвятил жизнь, под угрозой, что допущены огромные стратегические просчеты.
Кто-то (не помню кто) в этом месте прервал меня и спросил: Вам как политику много раз приходилось подавлять в себе человека? Я сказал: это постоянный процесс. Гармонизировать политику и совесть и нравственность -это то, что надо делать, но и то, что еще мы только начинаем понимать... Нам недоставало научной обоснованности, аргументированности в выборе и принятии политических решений. Но очень многое мы потеряли и оттого, что политика во многих случаях была безнравственной, антигуманной. Это так. Все мы, кто политикой занят, с этим сталкивались.
Я остаюсь убежденным сторонником социалистической идеи. И позволю себе такую претензию: сейчас я с большой убежденностью могу говорить, что это всемирное движение. Кто я -- коммунист, социалист, демократ?
Меня все время терзают вопросами: кто Вы -- товарищ Горбачев? Или господин Горбачев? Коммунист, социалист, демократ? А с другой стороны -пресса: "Вот Горбачев никак не может отрешиться от социалистического выбора..." В плену ли я иллюзий?
Ю. Щекочихину я на этот счет сказал следующее:
-- Никто не реализовывал специально разработанную концепцию по разрушению социализма. Мы должны прямо сказать: та концепция, которая потерпела поражение, -- это модель сталинского социализма, она должна была потерпеть поражение, потому что противоречит самой сути социалистической идеи и по существу ее отрицает. И в то же время не будем идеализировать капиталистическое общество. А раз так, то поиски будут продолжаться на основе сближения, а не противостояния, на основе синтеза опыта всех народов. И поиски будут нас продвигать к более человечному, демократическому, справедливому обществу. Элементы социализации -- они везде присутствуют. Мы часто очень примитивно разделяем мир на социалистический и капиталистический.
-- Но сейчас само слово "социализм" вызывает -- особенно у молодежи -неприязнь и даже ненависть.
-- А у меня нет, потому что я представляю, что социализм связан с политической и духовной свободой, с уважением к культуре, с гуманизацией, с демократией.
-- Но это для вас. А для тех же двадцатилетних слово "социализм", увы, больше связано со словом "очередь".
-- Но хоть убейте меня: я -- это я, и это мои убеждения! Я уважаю убеждения другого человека. Оставайтесь со своими, но оставьте и мне мои. Оставайтесь либералом, демократом, консерватором или монархистом.
Эта тема звучала и в беседе с директором Международного института сравнительных социальных исследований, бывшим генеральным секретарем Социнтерна Г. Яничеком.
-- Поиск в рамках социалистической идеи -- это глобальный феномен. Немыслимо, чтобы человечество в таких сложнейших условиях, когда среда обитания предъявляет столь жесткие требования, -- чтобы в этих условиях оно не взяло все, что предлагает общий опыт, отказалось бы от него.
Ленину в рамках своего опыта, связанного с жестким историческим контекстом, приходилось и отступать, от чего-то отказываться. Но он сказал многое такое, что имеет огромное значение для наших сегодняшних размышлений. Еще в 1984 году я приводил его слова: "Социализм -- это живое творчество масс". А это означает поиск, а не попытки загонять действительность в прокрустово ложе, навязывать искусственную модель.
Новое мышление направлено и вовнутрь, и вовне. Оно выражает эту переориентацию нашего мышления на общечеловеческие поиски, на опыт, выработанный всем человечеством. Идет очень трудный процесс формирования идеалов, жизненных ориентиров людей -- может быть, самый сложный процесс. В конце концов, с экономикой мы как-то разберемся, тем более что идем по пути экономической свободы к смешанной экономике, реформированию отношений собственности, даем свободу крестьянам, рабочим, предпринимателям. На пути к рыночной экономике со временем все образуется, хотя дается это трудно.
Но все же рыночная экономика по-разному функционирует в зависимости от политических отношений. Почему происходит чередование у руля политической власти консерваторов и социал-демократов? Это происходит, когда ослабевает социальная защита, возникает потребность в гуманизации социальных отношений. Но на каком-то этапе оказывается, что производители, когда им нужно выйти на новый виток, нуждаются в более жестком режиме, и тогда консерваторы вытесняют социал-демократов. Потом давление на предпринимателей возрастает, и снова возвращаются социал-демократы. То есть возникает потребность в новой динамике социальных, политических отношений. Но при всех этих сменах остаются какие-то уже выработавшиеся ориентиры, от которых общество, политическая власть не отказываются.
И я задаю себе вопрос: как теперь следует относиться к формуле Бернштейна -- движение все, конечная цель ничто? Мы всегда клеймили этот тезис. А теперь думаю, что Бернштейн был прав. Социализм -- живое творчество, это не конечная цель, а постоянное приращение нового. Нам надо все переосмыслить и не бояться делать выводы. А меня уже наши "твердые коммунисты" исключили из партии.
Хорошо, что мы вырвались на свободу, -- без нее не может быть движения. Ситуацию, в которой находится общество, хорошо выразил наш маститый писатель Леонид Леонов, с которым я не раз встречался. Он сказал как-то:
"Ваша главная проблема состоит в том, что сейчас закладываются новые формы жизни на двести--триста лет вперед, а люди живут и хотят жить сейчас. Как совместить то и другое? Страна переживает системный кризис, надо решать стратегические задачи и вместе с тем дать почувствовать реальные перемены к лучшему ныне живущим. Люди не могут вдохновляться только образом светлого будущего".
То, что вернули человеку человеческое, -- уже значит много. Нам нужно через движение к рынку дать людям почувствовать реальное улучшение условий жизни. Сейчас мы как бы опять возвращаемся к дооктябрьским нерешенным лозунгам: преодолеть отчуждение от власти, от собственности, от средств производства, от культуры. Вот где развязка.
Представьте, что стоило коммунисту выдвинуть идею общечеловеческих ценностей? По моим данным, 75 процентов аппарата ЦК были против моей позиции. Я это знал и поэтому не бросал партию. Мы вышли на новую программу социалистического типа. Осенью уже должен был состояться съезд, но путчисты помешали. Мне не жалко путчистов -- жаль людей. Рядовые коммунисты оказались в тяжелом положении.
Мое положение изменилось, но я защищаю те же идеи. Когда вернулся из Фороса, пришлось выступить в Верховном Совете России, где был подвергнут оскорблениям, даже унижениям. И, надо быть до конца откровенным, не без участия Ельцина. В другое время я бы ушел. В тот момент не мог так поступить. Мне бросили фразу: опять Вы говорите о социалистическом выборе, надо метлой вымести социализм с территории страны. Ответил: не вершите быстрый суд, не впадайте в безумие. Ведь это же миллионы людей. И считаю -моральная победа осталась за мной.
Добавлю в развитие этих мыслей небольшой отрывок из интервью итальянской газете "Стампа" (26 декабря).
Вопрос: Вы по-прежнему называете себя социалистом. Считаете ли Вы, что социализм все еще является проектом, в который можно верить?
Ответ: Потерпел поражение не социализм, а сталинизм в обличье социализма. Социализма у нас не было; более того, с самого начала было его отрицание, потому что социализм -- это свободы, демократия, реальное участие народа в делах государства. Потерпела поражение ультрареволюционная модель социализма, которая все нивелировала и подавляла, исключая всякие поиски. Я же, напротив, чувствую себя участником коллективных поисков справедливости, свободы и демократии. И человечество будет продолжать эти поиски, которые ведутся на разных направлениях и в которых участвуют течения, исповедующие разные идеалы.
Вопрос: Можно подумать, что вы цитируете Сахарова...
Ответ: Да, теория конвергенции двух миров. Для меня очень важна мысль таких людей, как он, их моральный авторитет. Я не ошибся в главном
В последние недели 1991 года у меня было достаточно поводов для того, чтобы по самому крупному счету еще и еще раз оценить свою ответственность за политику перестройки, за то, как она проводилась и к каким результатам привела. Тем более что я знал о критических настроениях в обществе. Журналисты в эти недели не раз спрашивали меня: "Сегодня много говорят об ответственности Президента за судьбу Союза. Скажите, пожалуйста, если бы Вам представилась возможность все начать заново, какие принципиальные изменения в свой курс, стратегию и тактику и в последовательность этапов реформ Вы бы внесли?"
-- В стратегии изменений не было бы, -- ответил я. -- Что касается политического курса, то здесь я остаюсь приверженным своему выбору. Все критические выпады в мой адрес: и страну развалил, и социализм погубил, и Восточную Европу отдал и т. д. -- досужие обвинения, часто с провокационным подтекстом. Общество наше и в Восточной Европе, Европа в целом, вся планета созрели для крупных, радикальных перемен. Мир, образно говоря, беременей переменами глобального масштаба. С одной стороны, цивилизация уже на другом уровне, и она сама себя лучше познала. С другой стороны, мощные импульсы дают уже развернувшиеся процессы. К жизни пробудились огромные национальные силы, которые спасают свою историю, свою культуру, свою духовность. Поглядите на те же наши республики с их мощным интеллектуальным потенциалом. Они способны взять в руки свою судьбу, они ни на кого уже не надеются, не ждут милостыни. А ведь этого же не было... Такова одна сторона в процессе накопления нового качества.
Далее, возьмем экологию. Мы оказались на грани катастрофы. Проблемы дефицита ресурсов, загрязнения воды, земли -- все это сделало нас уязвимыми. Если еще добавить, что в нашем государстве функционировал тоталитарный режим, который подавлял и духовную, и экономическую, и политическую свободу, демократию, то тем более неизбежен был крутой перелом. Хорошо, что мы смело начали. Как бы ни было трудно нам сейчас -- надо удержаться, даже если очень и очень будет тяжело. Но если мы попадем в струю недовольства, поддадимся настроениям "долой все", то можем оказаться в ситуации совершенно непредсказуемой. Если удержимся, то можно будет сказать, что в этом сложном обществе, где надо было сломать хребет системе и демонтировать весь этот тоталитарный режим, мы обошлись самыми минимальными потерями.
Но просчеты были, и я уже об этом говорил.
Разумеется, более основательное осмысление того, что произошло за эти семь лет со всеми нами, со страной, -- еще впереди. В декабре, когда развитие событий все больше наталкивало на размышления о пережитом за годы перестройки, мне не раз приходилось говорить об этом.
Виталий Третьяков в интервью со мной 11 декабря задал такой вопрос: "Если вспомнить апрель 1985 года, начало перестройки, и если очутиться вновь в сегодняшнем дне, Вы можете себя назвать счастливым политиком, человеком, который счастливо провел эти уже почти семь лет?"
-- С точки зрения того, -- сказал я ему, -- как распорядилась судьба и мне пришлось стать не просто участником, но и возглавить эти процессы, я считаю, у меня редкая судьба, несмотря на все испытания, которые выпали мне... бремя тяжелейшее. Я не знаю счастливых реформаторов. А вот судьбой я своей доволен. Это не значит, что я доволен каждым днем или тем или иным решением. Чего только сейчас не хотят сделать из Президента. Даже омерзительно читать. И я это оставляю без внимания. Что дает силы в этой ситуации, сохраняет равновесие духа, нормальное, сбалансированное состояние -- это то, что я не ошибся в главном. Я сам принял решение отказаться от той власти, которая ко мне пришла по воле истории, и встать на путь реформирования общества, тотального демонтажа всей системы.
-- А все-таки Вы тогда не предполагали, как это все пойдет?
-- Это я оставляю для себя. Я кое-что в эти дни уже сказал больше, чем обычно... Кто вообще знал замыслы Горбачева? А вот сейчас они выясняются. Сколько раз я слышал от наших "выдающихся" демократов: Горбачев, мол, исчерпал себя, он в плену консерваторов, он не вырвется никогда, это у него в генах сидит... Чепуха это все. Я-то как раз знаю всю эту машину. Если бы я из нее ушел, где мы были сейчас? Вы же наблюдали, как проходили последние пленумы ЦК. Это же был просто мордобой. А вспомните съезд российской компартии, когда -- помните? -- всех членов политбюро -- к стенке! Размазать их! Раздавить!