Страница:
Я убежден: потребуются соответствующие структуры экономического взаимодействия в рамках Содружества.
Убежден и в другом: все это станет возможным, заработает на благо людей и народов только в условиях действительных гарантий экономических прав и свобод личности, их безусловной защиты в законе и на практике.
Четвертое. С полной ответственностью и знанием дела относительно целостной системы военно-стратегической безопасности страны могу сказать, что малейшие попытки дезинтегрировать эту систему чреваты бедой международного масштаба.
С точки зрения утверждения реального суверенитета членов Содружества, делить эту сложнейшую и крайне дорогостоящую систему нет никакой необходимости. Договаривающиеся стороны могли бы определить безотлагательно структуры единого контроля и главнокомандования стратегическими силами, включая все основные военно-технические и научно-оборонные компоненты. Коллективное командование -- это абсурд. Коллективным может быть контроль за состоянием и содержанием Вооруженных Сил, за проведением согласованной военной политики.
Совместного решения требует и проблема реформирования и сокращения армии. Это теперь -- крупнейшая социальная проблема. Одновременно это проблема политической безопасности на территории всей страны, которой пока принадлежат испокон века единые Вооруженные Силы.
Пятое. Самостоятельная, суверенная деятельность каждого члена Содружества на мировой арене правомерна. Но если есть Содружество, а это политическое образование, то должно быть и его политическое представительство в мировом сообществе. По типу, скажем, Европейского сообщества, которое является субъектом международного права. Отказывать в таком статусе Содружеству нельзя еще и потому, что от СССР оно унаследует статус ядерной сверхдержавы. От такого наследства так просто не избавиться. Иначе произойдет срыв международного доверия, будет нарушен Договор о нераспространении ядерного оружия, который все суверенные члены Содружества вроде бы обязались подтвердить.
Я не представляю себе, как можно сохранить общую стратегическую оборону без минимума общей внешней политики.
Самое разумное было бы иметь структуру по делам внешних сношений, приспособив ее к нуждам и принципам Содружества, включая и вопрос о членстве в Совете Безопасности ООН.
Подписи Союза стоят под важнейшими документами эпохи -- декларациями и договорами. Остаются действующими 15000 внешнеэкономических соглашений. Просто это все перечеркнуть -- значило бы с первых шагов нанести ущерб международному престижу Содружества и его реальным интересам.
Так же, как все члены Содружества, очевидно, подтвердят свою приверженность принципам современной демократии (свободные выборы, разделение властей, политический, идейный, религиозный плюрализм, правовое государство, гражданское общество, права человека), они должны воспринять и внешнеполитический курс, построенный на новом мышлении. Он получил признание во всем цивилизованном мире.
Шестое. Будет нанесен невосполнимый урон духовному развитию всех народов, если уже сейчас члены Содружества не договорятся о координации (и о ее органах) в области науки и культуры, языка межнационального общения, охраны памятников, об источниках содержания музеев, мирового класса театров, библиотек, архивов, крупнейших институтов, лабораторий, обсерваторий и т.п.
Седьмое. О процедуре правопреемства. Начинать новую эпоху в истории страны надо с достоинством, с соблюдением норм легитимности. Одной из причин исторических несчастий наших народов являются как раз грубые разрывы, разрушительные перевороты, захватные методы в ходе общественного развития.
И есть предпосылки, есть и опыт, чтобы действовать в рамках демократических правил.
Поэтому я предложил бы после ратификации документа о Содружестве и обмена ратификационными грамотами провести заключительное заседание Верховного Совета СССР, который принял бы свое постановление о прекращении существования Советского Союза и передаче всех его законных прав и обязательств Содружеству европейских и азиатских государств.
Таковы мои самые общие соображения. Они продиктованы ответственностью за конечный успех великого дела, начатого в 1985 году". Продолжаю отстаивать свои взгляды
В тот же день, когда было опубликовано это обращение, то есть 20 декабря, у меня был большой разговор, что называется, "о жизни" с моим старым приятелем, когда-то однокашником, писателем Игорем Беляевым.
О многом говорили, и прежде всего для того момента о самом главном -- о судьбе Союза. Нам нужно на переломе истории, сказал я, пройти его без крови, без того, чтобы опять -- "красные", "белые", "синие", "черные". Чтобы было согласие... Надо думать о высших интересах страны. Тут не место политическим амбициям. В этом смысле все мы сейчас в одинаковом положении.
Общество беременно взрывом. И если, не дай Бог, мы окажемся в состоянии сумасшествия, политической паранойи и вновь начнем выяснять отношения, когда людям уже невмоготу, то получим очень тяжелые последствия. Говорю не для того, чтобы напугать, а чтобы предупредить такое развитие событий. Надо умерить свою гордость, оставить претензии и -- раз мы уже подошли к реформам вплотную -- объединиться ради дела.
Мое письмо участникам встречи в Алма-Ате. Примут ли без предвзятости?
В письме я не ставил вопросы в полемическом плане. Я рассуждал. Мои рассуждения во многом перекликаются с тем, что они сейчас обсуждают. Есть вещи поважнее наших личных настроений, симпатий и антипатий.
Беляев так же, как до него американский собеседник, попросил рассказать, как прошел у меня день, чем я занимался.
У меня сейчас две срочные заботы, сказал я. Пришло очень тревожное письмо от Лужкова. В Москве тяжелейшая ситуация с мясопродуктами. 350 магазинов не торгуют. Есть ряд согласованных решений, что-то удалось сделать, чем-то помогли, но не получается то, что намечали. Нет поставок прежде всего из самой России -- Краснодара, Воронежа, Курска, Белгорода. Я попросил срочно назвать республики и области, у которых особенно большая задолженность москвичам. Переговорю с руководителями областей, надо москвичей выручать.
Может быть, выйду на моих зарубежных партнеров -- Г. Коля, В. Гавела. Попрошу срочно что-то сделать.
Накануне вечером, т.е. 19 декабря, позвонил канцлер Коль: введи меня в курс дела -- что там у вас происходит, что завтра будет, какие последние оценки ситуации накануне встречи в Алма-Ате, куда идет процесс, какое твое место в этом будущем Содружестве, уверен ли ты, что оно состоится, как ты вообще смотришь на все это?
Обо всем этом Гельмут Коль спросил с не свойственным для него волнением, даже тревогой.
Первое, что я сказал, -- отказ от Договора о Союзе Суверенных Государств как конфедеративного, союзного государства -- серьезная политическая ошибка стратегического порядка. Исторически страна так сложилась, что надо идти не по пути разъединения, расчленения и разрывов, а по пути перераспределения полномочий. И не только между республиками, но и внутри республик, между регионами -- на основе самоуправления. И дать всем этим "иерархиям" возможности и права, а значит возложить на них и ответственность. В конкретном городе, в конкретном районе те, кто несет ответственность, кто избран демократически, должны иметь реальные возможности принимать решения, люди-то живут там... А что происходит: как только на смену одному бюрократическому Центру пришли бюрократические центры в республиках, процесс реформ приостановился. От того, что мы получаем 10 или 12 бюрократических центров, производителю не стало легче. Стало даже хуже, потому что рука местного бюрократа на горле -- это потяжелее и чувствительнее, чем рука далекого Центра. Оттуда труднее достать. И новые центры начинают командовать: с кем держать связи, куда везти продукцию -- в эту сторону можно, а туда нельзя, создают барьеры, причем командуют в самом худшем стиле. А ведь мы идем к рынку. А рынок -- это собственник, имеющий право распоряжаться своей собственностью, распоряжаться конечным продуктом, выбирать, что ему делать, на какие выходить контакты с другими производителями, действовать по ситуации в условиях конкуренции, установить выгодные взаимоотношения.
Все это я сказал Колю. Хотя и отчетливо понимал, что для него это азбучные истины. Последовал вопрос: "Какая твоя позиция в отношении встречи в Алма-Ате?" Моя позиция остается той же, ответил я. Но страна в таком положении, что нельзя терять времени. Раз процесс пошел в другом направлении, надо быстрее пройти организационную стадию. Я обратился с письмом к участникам встречи в Алма-Ате, высказал свои соображения и свои опасения...
Если эта встреча завершится созданием Содружества, я сделаю то, о чем не раз говорил. Вне Союза я не вижу необходимости и возможности продолжать свою государственную деятельность, это не отвечает моим представлениям.
Я понимал беспокойство канцлера Германии. Ведь он имел дело с огромной страной, мощным Союзом -- международной величиной, на которой сегодня многое держится. И потерять ее -- большая опасность. Каждый большой политик за рубежом это понимал.
Я не могу отступить от своих принципиальных позиций, сказал в заключение Гельмуту Колю. А сейчас пока делаю то, что обязан делать, ибо я связан со страной, с народом, с политикой, с курсом, который ты знаешь и на который ориентировался в своей германской политике.
Первым из иностранных государственных деятелей, с кем я разговаривал после Алма-Атинской встречи, был Франсуа Миттеран. Это было 21 декабря. С первых же слов -- доброжелательных и дружеских, как всегда, -- я ощутил, что он понимает, что произошло. Его прежде всего интересовало мое душевное состояние и мои намерения.
Я поблагодарил его за внимание, которое он уделял мне всегда лично, за его отношение к нашей стране, за сотрудничество и, конечно, выразил свои ответные чувства. Кратко проинформировал его о решении, принятом в Алма-Ате. Подтвердил, что я намерен считаться с реальностями и буду делать все, чтобы Содружество обрело нормальный ритм развития, подчеркнул свою заинтересованность в том, чтобы новое межгосударственное объединение стало жизнеспособным.
Вновь выразил беспокойство по поводу того, что не вижу в решениях руководителей суверенных государств четких представлений о механизмах взаимодействия. Не определены и формы преемственности в отношении бывшего Союза. Выразил беспокойство по поводу позиции Украины -- в том виде, как сейчас, она может очень серьезно затруднить продвижение реформ и в России.
Говорил Франсуа Миттерану и о том, что я очень хотел бы, чтобы Россия и Украина действовали вместе. Выйти из кризиса поодиночке -- иллюзия. Поделился с французским президентом и своими тревогами по поводу того, что если недовольство населения приобретет массовый характер, то все реформы и все попытки двигаться к новой экономике окажутся под ударом. И это был бы удар для всех -- не только для наших народов.
Сообщил также Миттерану о том, что в ближайшие дни объявлю о своем решении оставить пост Президента. Сказал ему, что буду искать новые формы деятельности, для того чтобы продолжить огромное дело, которое мы начали, в том числе и в сотрудничестве с Францией, с ее президентом лично. Накоплен огромный политический капитал.
В этот же день я дал интервью корреспонденту американской телекомпании Эй-би-си Теду Копполу.
Разговор по существу начался со знаменитого ответа Черчилля на вопрос: чем отличается политик от государственного деятеля? Черчилль сказал: политик думает об очередных выборах, а государственный деятель -- о будущем. Так вот, думая о будущем в контексте того, что происходит, полагаю, что нас ждет процесс очень сложный. Он несет в себе столько сюрпризов! Но важно не потерять направление. Роли будут меняться. Перегруппировка сил будет происходить. Единственное, что я считал бы недопустимым, опасным -- это расчленение, разъединение, взаимоотчуждение.
Здесь главные два момента, которые я сформулировал в результате долгих раздумий.
Во-первых, ближайшие задачи очень серьезные, а общество уже перенапряжено проблемами. И его нельзя еще перегружать новыми, связанными с разъединением, расчленением. Общество может не выдержать. Наоборот, сейчас, как никогда, нужно взаимодействие, согласование. Только вместе можно выбраться. Легче будет и сотрудничать с партнерами за рубежом, а не только внутри страны. Поэтому нужен Союз. Я за него выступал и выступаю.
Во-вторых, надо отдавать себе отчет в той реальности, какой является именно эта страна. Это же не просто взяли стул или стол, сколотили за смену или за час-два: заготовки есть, гвозди и молоток есть, сбили -- и все. Нет. Десять веков шло очень сложное развитие. Очень трудно шло. Сформировался массив человеческий, политический, стратегический. Все это очень серьезно. И в разъединении такого массива -- самая большая опасность и для нашей страны, и для всех других.
Исходя из обеих этих посылок, первой и второй, я оставил в стороне все, "отложил" в сторону свои убеждения и поддержал выход на Содружество, чтобы была хоть какая-то степень взаимодействия. Не знаю, как пойдет, хочу, чтобы были позитивные результаты, иначе это опасно для всего того, что мы делали и здесь, и вовне, в том числе вместе с вами и со всеми народами.
И естественно, раз речь не идет уже о союзном государстве, то наступает момент, когда я должен принять решение о себе. Я об этом уже не раз говорил и именно так буду действовать. Поэтому, как только буду иметь на руках документы из Алма-Аты, в течение короткого времени я это сделаю.
Тем не менее вижу необходимость в новых формах продолжать свою общественную и политическую деятельность, чтобы помогать начавшемуся процессу. Это превыше всего. Очень не хотел бы, чтобы все это захлебнулось. Тогда бессмысленно все, что за эти годы было сделано... на такой риск пошли, на такие крупнейшие решения!..
Корреспондент спросил, смог бы я удержать власть, если бы захотел?
-- Видите ли, -- отвечал я, -- есть такая порода людей, которые меняют свои взгляды, позиции для того, чтобы остаться на плаву. И уж тем более власть удержать. Для меня это неприемлемо. Перед Вами человек, все-таки расположенный к движению мысли, к реформам, к переменам и встречным движениям, к компромиссам. Тем не менее это всегда в рамках моего выбора, в рамках принципов, а не просто -- без руля и ветрил.
Так вот -- насчет того, смог бы я удержаться у власти или нет...
Если бы для меня было безразлично, что происходит, и главным было бы находиться "в структурах", то, наверное, вопрос не представлял бы большой сложности. Но речь идет о гораздо большем. Тем не менее не намереваюсь держаться за власть. Считаю, что все должно происходить в конституционных, демократических рамках. Для меня это вопрос высшего принципа. Поэтому я все делал, чтобы было именно так, хотя процесс все время вырывался из этих рамок. В прессе уже пошел гулять термин: по аналогии с августовским путчем заговорили о "пущинском перевороте", имея в виду Беловежскую Пущу.
С такой оценкой согласиться не могу. Хотя у меня с самого начала были замечания и по правовой стороне дела, и относительно неконституционности некоторых решений. Я это высказал в своем заявлении после Минска, в том числе и по поводу того, что сделано там все от имени только трех республик. Но тогда я занял позицию -- поддержать процесс, поскольку есть настрой на Содружество.
Дело ведь не во власти, а в существе того, что происходит здесь, в стране. И раз договорный процесс перешел в другую колею и получил поддержку республик, с этим надо считаться.
Корреспондент напомнил о судьбе Уинстона Черчилля, который сыграл огромную роль во время войны с фашизмом, и ему нация была многим обязана, но на первых же парламентских выборах в 45-м году ему пришлось уйти. Я сейчас вот смотрю Вам в глаза, сказал он, а ему мы тогда в глаза посмотреть не могли... Что у Вас происходит в душе?
Ответил так: беспокойство за страну. Боюсь, как бы не сорвался процесс преобразований, а это может случиться, если окажется нежизнеспособным Содружество. Не могу этого скрывать и не скрываю, постарался довести свою позицию до моих коллег, руководителей республик, до всей страны и мировой общественности. Пока же думаю: поскольку процесс идет открыто и опирается на мнение представительных органов, мой долг -- помочь сохранить курс преобразований. В общем-то, ведь в основе своей идет демократический процесс...
День 21 декабря был у меня предельно насыщенным... Да и все вокруг, пресса и коллеги, интересовались моей реакцией на встречу в Алма-Ате. В этот день, наряду с другими беседами, я имел большой разговор с корреспондентом "Московской правды" Эриком Котляром.
Тема все та же -- судьба страны на крутом повороте ее истории.
Мои размышления все больше приводят к мысли, что политическая борьба наложила негативный отпечаток на процесс суверенизации союзных республик. И он приобретал все более острые формы в связи со своеобразной позицией Российской Федерации, высшие органы власти которой во главу угла поставили не столько реформирование Союза, сколько разрушение центра любой ценой. Это оказало решающее воздействие и на позицию других республик. Ситуацией воспользовались сепаратисты. Об этом сейчас не любят вспоминать... Но именно с этого момента начала нарастать война законов, разрушившая функционирование органов власти, повлекшая развал финансов, экономики.
-- Когда у нас пошли процессы суверенизации, -- говорил я Котляру, -мы сразу стали заниматься выяснением -- чей закон старше в иерархии власти: центра или республик. Начались нарушения исполнительных функций, которые быстро вызвали паралич власти и развал экономики. Я чувствовал -- мы движемся к катастрофе. Любое решение центра встречало со стороны республик возражения: не вмешивайтесь, вы нарушаете суверенитет. Конечно, было ясно: старые структуры власти себя изжили. Они требовали коренного обновления -нового законодательства, новых государственных институтов, определения в другой системе взаимодействия мест центра и республик, новых экономических связей на принципиально иной основе. Да, страна должна была стать другой. Но во всех случаях она может выжить, только будучи единой, -- в ее рамках вполне могли бы существовать независимые государства с общим координирующим центром. Так я понимаю гарантию от возможных опасностей.
Но вот теперь пошли иные процессы. Возникло Содружество Независимых Государств без общего центра. Каким же оно может стать? Из Минского соглашения это понять трудно. Оно скорее схематично и концептуально. Но этого мало для обеспечения жизненного взаимодействия всех равноправных членов Содружества. Нужны общие институты, способные осуществить государственные принципы, нужна конституционная преемственность от бывшего Союза. Иначе не заработает экономический механизм. Да и не только это. Много непредвиденного может произойти, если не проработать в деталях все сложные аспекты новых взаимоотношений между членами Содружества.
...Я считаю, что мы можем оказаться перед лицом многих "Карабахов". И опять-таки все будет зависеть от того, какие конституционные нормы станут действовать в странах Содружества.
...Выбираться из сложившегося кризиса, набирать темп в экономике можно только общими усилиями. Попытки насиловать единую экономическую систему, к сожалению, уже имеют место, и что мы получаем в результате -- спад производства, остановка предприятий, массовые увольнения. Нет, это обреченный путь. Даже такие могучие республики, как Россия или Украина, если бы самонадеянно, уповая на свое богатство, попытались освободиться от других регионов, они навлекли бы на уже существующие дезинтеграционные процессы еще дополнительные тяготы и привели бы к окончательному развалу свое народное хозяйство.
Все, что говорит Ельцин о направленности реформ, совпадает с моими представлениями.
Еще на партийных съездах я настойчиво доказывал: дорога к рынку единственно правильная для общества. И это нашло (не без борьбы) отражение в документах XXVIII съезда. Движение к рынку не вызывает сомнений теперь даже у самых консервативных представителей разных течений. И Б. Н. Ельцин, и я одинаково понимаем выгоду рыночных отношений, когда человек себя чувствует самостоятельным хозяином и в процессе производства, и в распоряжении продуктами собственного труда, и в конкуренции за право лучше производить и больше зарабатывать. Что касается темпов и методов преобразования нашей экономики в рыночную и последовательности этапов перехода к частному способу производства -- тут у меня свое мнение.
Россия -- локомотив реформ, который действительно должен привести в действие всю хозяйственную цепочку республиканских экономик. Но добиться успехов можно только всем сообща. Одной России, как бы ни был велик ее потенциал, не справиться с решением задачи. Кроме того, рынок -- это же не самоцель. Он должен работать на благо человека. Для этого нужна целая система мер, и главная среди них -- стимулирование производителя. Не будет производитель заинтересован в своем деле -- не появится и товар. Какой же тут рынок? Вы представьте, что произойдет при отпускаемых ценах в условиях падающего производства! Цены подпрыгнут до самого неба.
Люди, зная о грядущем росте цен, должны четко представлять те защитные механизмы, которые общество им гарантирует. Если речь идет, скажем, о работающем в сфере производства, дайте ему возможность зарабатывать столько, сколько необходимо для жизни в новых условиях. Для тех, кто зависит от бюджета государства -- учителей, врачей, студентов, пенсионеров, других категорий граждан, -- необходимы заблаговременные меры, чтобы они могли спокойно воспринять меняющийся уровень цен. Иначе люди могут оказаться просто беззащитными перед ростом дороговизны.
И наконец, надо срочно принимать антимонопольный закон. Ведь особенность нашей экономики именно в том, что два-три каких-нибудь предприятия способны диктовать свои условия всей стране, игнорируя интересы простого человека. В разговоре с Борисом Николаевичем я акцентировал его внимание на этой последовательности шагов движения к рынку.
Котляр спросил, как я отношусь к тому, что многие не считают необходимым придерживаться исторической справедливости "в отношении Горбачева".
-- Сейчас не то время, -- ответил я, -- когда надо мобилизовать прессу на мою защиту. Я не упрекаю людей -- они тут ни при чем. Тяжелая жизнь, нехватка продовольствия, угроза безработицы, бесконечные очереди -- все это вызывает озлобление, и отсюда в адрес Горбачева и тех, кто рядом с ним, направлены нелицеприятные слова. Я уверен, люди понимают, что страна выбрала правильный путь, хотя он и изобилует большими трудностями. Хуже было бы, если бы ничего не предпринималось, вот когда мог произойти социальный взрыв! Сейчас не надо никого винить -- людям надо просто понять: впереди тяжелые зима и лето, дальше придет облегчение и тогда станет ясно, ради чего все эти жертвы.
Если осуществится соглашение о Содружестве Независимых Государств, то тогда отставка станет реальной. Но это не означает, что я оставлю политику. У меня большой интерес к тому, чтобы начатые мною процессы завершились успешно... Буду всячески этому содействовать. Если же они приобретут другой характер -- и мои действия будут адекватными.
Сказал я корреспонденту "Московской правды", что переживаю за тяжелое положение москвичей. Мало болеть душой, надо еще и предпринимать что-то. Поэтому, зная, что многое осложнилось в последние дни, я прилагаю все силы и использую свои возможности для исправления положения. Москва заслуживает того, чтобы с ней считались. Раньше на союзном уровне, теперь на уровне России и лично ее Президента Москва должна ощущать постоянную заботу.
Ну а что касается вопросов, которые ставит московское руководство, думаю, они правы: Москве нужно больше самостоятельности, чтобы она могла действовать, свободно распорядиться собственным потенциалом. Сейчас Москва ограничена в возможности реализации своих прав. Я уже не говорю о других областях и городах -- те просто пасынки. В Иркутске мне говорили --мы хотим и готовы взять на себя ответственность за реформы, но нам для этого необходимы властные права. Республика должна ими поделиться.
23 декабря в 6 часов вечера во время моей беседы с Ельциным мне позвонил премьер-министр Великобритании Джон Мейджор. У нас сложились очень хорошие отношения -- близкие в человеческом плане, а в политическом -доверие и взаимопонимание. Он очень энергично взялся за свои обязанности координатора "семерки" после летней встречи семи государств в Лондоне и много сделал для налаживания помощи и содействия нашей стране. Мы, начал он разговор, с напряжением и интересом следим за бурным развитием событий в вашей стране, думаем о Вас. Я сказал ему:
Убежден и в другом: все это станет возможным, заработает на благо людей и народов только в условиях действительных гарантий экономических прав и свобод личности, их безусловной защиты в законе и на практике.
Четвертое. С полной ответственностью и знанием дела относительно целостной системы военно-стратегической безопасности страны могу сказать, что малейшие попытки дезинтегрировать эту систему чреваты бедой международного масштаба.
С точки зрения утверждения реального суверенитета членов Содружества, делить эту сложнейшую и крайне дорогостоящую систему нет никакой необходимости. Договаривающиеся стороны могли бы определить безотлагательно структуры единого контроля и главнокомандования стратегическими силами, включая все основные военно-технические и научно-оборонные компоненты. Коллективное командование -- это абсурд. Коллективным может быть контроль за состоянием и содержанием Вооруженных Сил, за проведением согласованной военной политики.
Совместного решения требует и проблема реформирования и сокращения армии. Это теперь -- крупнейшая социальная проблема. Одновременно это проблема политической безопасности на территории всей страны, которой пока принадлежат испокон века единые Вооруженные Силы.
Пятое. Самостоятельная, суверенная деятельность каждого члена Содружества на мировой арене правомерна. Но если есть Содружество, а это политическое образование, то должно быть и его политическое представительство в мировом сообществе. По типу, скажем, Европейского сообщества, которое является субъектом международного права. Отказывать в таком статусе Содружеству нельзя еще и потому, что от СССР оно унаследует статус ядерной сверхдержавы. От такого наследства так просто не избавиться. Иначе произойдет срыв международного доверия, будет нарушен Договор о нераспространении ядерного оружия, который все суверенные члены Содружества вроде бы обязались подтвердить.
Я не представляю себе, как можно сохранить общую стратегическую оборону без минимума общей внешней политики.
Самое разумное было бы иметь структуру по делам внешних сношений, приспособив ее к нуждам и принципам Содружества, включая и вопрос о членстве в Совете Безопасности ООН.
Подписи Союза стоят под важнейшими документами эпохи -- декларациями и договорами. Остаются действующими 15000 внешнеэкономических соглашений. Просто это все перечеркнуть -- значило бы с первых шагов нанести ущерб международному престижу Содружества и его реальным интересам.
Так же, как все члены Содружества, очевидно, подтвердят свою приверженность принципам современной демократии (свободные выборы, разделение властей, политический, идейный, религиозный плюрализм, правовое государство, гражданское общество, права человека), они должны воспринять и внешнеполитический курс, построенный на новом мышлении. Он получил признание во всем цивилизованном мире.
Шестое. Будет нанесен невосполнимый урон духовному развитию всех народов, если уже сейчас члены Содружества не договорятся о координации (и о ее органах) в области науки и культуры, языка межнационального общения, охраны памятников, об источниках содержания музеев, мирового класса театров, библиотек, архивов, крупнейших институтов, лабораторий, обсерваторий и т.п.
Седьмое. О процедуре правопреемства. Начинать новую эпоху в истории страны надо с достоинством, с соблюдением норм легитимности. Одной из причин исторических несчастий наших народов являются как раз грубые разрывы, разрушительные перевороты, захватные методы в ходе общественного развития.
И есть предпосылки, есть и опыт, чтобы действовать в рамках демократических правил.
Поэтому я предложил бы после ратификации документа о Содружестве и обмена ратификационными грамотами провести заключительное заседание Верховного Совета СССР, который принял бы свое постановление о прекращении существования Советского Союза и передаче всех его законных прав и обязательств Содружеству европейских и азиатских государств.
Таковы мои самые общие соображения. Они продиктованы ответственностью за конечный успех великого дела, начатого в 1985 году". Продолжаю отстаивать свои взгляды
В тот же день, когда было опубликовано это обращение, то есть 20 декабря, у меня был большой разговор, что называется, "о жизни" с моим старым приятелем, когда-то однокашником, писателем Игорем Беляевым.
О многом говорили, и прежде всего для того момента о самом главном -- о судьбе Союза. Нам нужно на переломе истории, сказал я, пройти его без крови, без того, чтобы опять -- "красные", "белые", "синие", "черные". Чтобы было согласие... Надо думать о высших интересах страны. Тут не место политическим амбициям. В этом смысле все мы сейчас в одинаковом положении.
Общество беременно взрывом. И если, не дай Бог, мы окажемся в состоянии сумасшествия, политической паранойи и вновь начнем выяснять отношения, когда людям уже невмоготу, то получим очень тяжелые последствия. Говорю не для того, чтобы напугать, а чтобы предупредить такое развитие событий. Надо умерить свою гордость, оставить претензии и -- раз мы уже подошли к реформам вплотную -- объединиться ради дела.
Мое письмо участникам встречи в Алма-Ате. Примут ли без предвзятости?
В письме я не ставил вопросы в полемическом плане. Я рассуждал. Мои рассуждения во многом перекликаются с тем, что они сейчас обсуждают. Есть вещи поважнее наших личных настроений, симпатий и антипатий.
Беляев так же, как до него американский собеседник, попросил рассказать, как прошел у меня день, чем я занимался.
У меня сейчас две срочные заботы, сказал я. Пришло очень тревожное письмо от Лужкова. В Москве тяжелейшая ситуация с мясопродуктами. 350 магазинов не торгуют. Есть ряд согласованных решений, что-то удалось сделать, чем-то помогли, но не получается то, что намечали. Нет поставок прежде всего из самой России -- Краснодара, Воронежа, Курска, Белгорода. Я попросил срочно назвать республики и области, у которых особенно большая задолженность москвичам. Переговорю с руководителями областей, надо москвичей выручать.
Может быть, выйду на моих зарубежных партнеров -- Г. Коля, В. Гавела. Попрошу срочно что-то сделать.
Накануне вечером, т.е. 19 декабря, позвонил канцлер Коль: введи меня в курс дела -- что там у вас происходит, что завтра будет, какие последние оценки ситуации накануне встречи в Алма-Ате, куда идет процесс, какое твое место в этом будущем Содружестве, уверен ли ты, что оно состоится, как ты вообще смотришь на все это?
Обо всем этом Гельмут Коль спросил с не свойственным для него волнением, даже тревогой.
Первое, что я сказал, -- отказ от Договора о Союзе Суверенных Государств как конфедеративного, союзного государства -- серьезная политическая ошибка стратегического порядка. Исторически страна так сложилась, что надо идти не по пути разъединения, расчленения и разрывов, а по пути перераспределения полномочий. И не только между республиками, но и внутри республик, между регионами -- на основе самоуправления. И дать всем этим "иерархиям" возможности и права, а значит возложить на них и ответственность. В конкретном городе, в конкретном районе те, кто несет ответственность, кто избран демократически, должны иметь реальные возможности принимать решения, люди-то живут там... А что происходит: как только на смену одному бюрократическому Центру пришли бюрократические центры в республиках, процесс реформ приостановился. От того, что мы получаем 10 или 12 бюрократических центров, производителю не стало легче. Стало даже хуже, потому что рука местного бюрократа на горле -- это потяжелее и чувствительнее, чем рука далекого Центра. Оттуда труднее достать. И новые центры начинают командовать: с кем держать связи, куда везти продукцию -- в эту сторону можно, а туда нельзя, создают барьеры, причем командуют в самом худшем стиле. А ведь мы идем к рынку. А рынок -- это собственник, имеющий право распоряжаться своей собственностью, распоряжаться конечным продуктом, выбирать, что ему делать, на какие выходить контакты с другими производителями, действовать по ситуации в условиях конкуренции, установить выгодные взаимоотношения.
Все это я сказал Колю. Хотя и отчетливо понимал, что для него это азбучные истины. Последовал вопрос: "Какая твоя позиция в отношении встречи в Алма-Ате?" Моя позиция остается той же, ответил я. Но страна в таком положении, что нельзя терять времени. Раз процесс пошел в другом направлении, надо быстрее пройти организационную стадию. Я обратился с письмом к участникам встречи в Алма-Ате, высказал свои соображения и свои опасения...
Если эта встреча завершится созданием Содружества, я сделаю то, о чем не раз говорил. Вне Союза я не вижу необходимости и возможности продолжать свою государственную деятельность, это не отвечает моим представлениям.
Я понимал беспокойство канцлера Германии. Ведь он имел дело с огромной страной, мощным Союзом -- международной величиной, на которой сегодня многое держится. И потерять ее -- большая опасность. Каждый большой политик за рубежом это понимал.
Я не могу отступить от своих принципиальных позиций, сказал в заключение Гельмуту Колю. А сейчас пока делаю то, что обязан делать, ибо я связан со страной, с народом, с политикой, с курсом, который ты знаешь и на который ориентировался в своей германской политике.
Первым из иностранных государственных деятелей, с кем я разговаривал после Алма-Атинской встречи, был Франсуа Миттеран. Это было 21 декабря. С первых же слов -- доброжелательных и дружеских, как всегда, -- я ощутил, что он понимает, что произошло. Его прежде всего интересовало мое душевное состояние и мои намерения.
Я поблагодарил его за внимание, которое он уделял мне всегда лично, за его отношение к нашей стране, за сотрудничество и, конечно, выразил свои ответные чувства. Кратко проинформировал его о решении, принятом в Алма-Ате. Подтвердил, что я намерен считаться с реальностями и буду делать все, чтобы Содружество обрело нормальный ритм развития, подчеркнул свою заинтересованность в том, чтобы новое межгосударственное объединение стало жизнеспособным.
Вновь выразил беспокойство по поводу того, что не вижу в решениях руководителей суверенных государств четких представлений о механизмах взаимодействия. Не определены и формы преемственности в отношении бывшего Союза. Выразил беспокойство по поводу позиции Украины -- в том виде, как сейчас, она может очень серьезно затруднить продвижение реформ и в России.
Говорил Франсуа Миттерану и о том, что я очень хотел бы, чтобы Россия и Украина действовали вместе. Выйти из кризиса поодиночке -- иллюзия. Поделился с французским президентом и своими тревогами по поводу того, что если недовольство населения приобретет массовый характер, то все реформы и все попытки двигаться к новой экономике окажутся под ударом. И это был бы удар для всех -- не только для наших народов.
Сообщил также Миттерану о том, что в ближайшие дни объявлю о своем решении оставить пост Президента. Сказал ему, что буду искать новые формы деятельности, для того чтобы продолжить огромное дело, которое мы начали, в том числе и в сотрудничестве с Францией, с ее президентом лично. Накоплен огромный политический капитал.
В этот же день я дал интервью корреспонденту американской телекомпании Эй-би-си Теду Копполу.
Разговор по существу начался со знаменитого ответа Черчилля на вопрос: чем отличается политик от государственного деятеля? Черчилль сказал: политик думает об очередных выборах, а государственный деятель -- о будущем. Так вот, думая о будущем в контексте того, что происходит, полагаю, что нас ждет процесс очень сложный. Он несет в себе столько сюрпризов! Но важно не потерять направление. Роли будут меняться. Перегруппировка сил будет происходить. Единственное, что я считал бы недопустимым, опасным -- это расчленение, разъединение, взаимоотчуждение.
Здесь главные два момента, которые я сформулировал в результате долгих раздумий.
Во-первых, ближайшие задачи очень серьезные, а общество уже перенапряжено проблемами. И его нельзя еще перегружать новыми, связанными с разъединением, расчленением. Общество может не выдержать. Наоборот, сейчас, как никогда, нужно взаимодействие, согласование. Только вместе можно выбраться. Легче будет и сотрудничать с партнерами за рубежом, а не только внутри страны. Поэтому нужен Союз. Я за него выступал и выступаю.
Во-вторых, надо отдавать себе отчет в той реальности, какой является именно эта страна. Это же не просто взяли стул или стол, сколотили за смену или за час-два: заготовки есть, гвозди и молоток есть, сбили -- и все. Нет. Десять веков шло очень сложное развитие. Очень трудно шло. Сформировался массив человеческий, политический, стратегический. Все это очень серьезно. И в разъединении такого массива -- самая большая опасность и для нашей страны, и для всех других.
Исходя из обеих этих посылок, первой и второй, я оставил в стороне все, "отложил" в сторону свои убеждения и поддержал выход на Содружество, чтобы была хоть какая-то степень взаимодействия. Не знаю, как пойдет, хочу, чтобы были позитивные результаты, иначе это опасно для всего того, что мы делали и здесь, и вовне, в том числе вместе с вами и со всеми народами.
И естественно, раз речь не идет уже о союзном государстве, то наступает момент, когда я должен принять решение о себе. Я об этом уже не раз говорил и именно так буду действовать. Поэтому, как только буду иметь на руках документы из Алма-Аты, в течение короткого времени я это сделаю.
Тем не менее вижу необходимость в новых формах продолжать свою общественную и политическую деятельность, чтобы помогать начавшемуся процессу. Это превыше всего. Очень не хотел бы, чтобы все это захлебнулось. Тогда бессмысленно все, что за эти годы было сделано... на такой риск пошли, на такие крупнейшие решения!..
Корреспондент спросил, смог бы я удержать власть, если бы захотел?
-- Видите ли, -- отвечал я, -- есть такая порода людей, которые меняют свои взгляды, позиции для того, чтобы остаться на плаву. И уж тем более власть удержать. Для меня это неприемлемо. Перед Вами человек, все-таки расположенный к движению мысли, к реформам, к переменам и встречным движениям, к компромиссам. Тем не менее это всегда в рамках моего выбора, в рамках принципов, а не просто -- без руля и ветрил.
Так вот -- насчет того, смог бы я удержаться у власти или нет...
Если бы для меня было безразлично, что происходит, и главным было бы находиться "в структурах", то, наверное, вопрос не представлял бы большой сложности. Но речь идет о гораздо большем. Тем не менее не намереваюсь держаться за власть. Считаю, что все должно происходить в конституционных, демократических рамках. Для меня это вопрос высшего принципа. Поэтому я все делал, чтобы было именно так, хотя процесс все время вырывался из этих рамок. В прессе уже пошел гулять термин: по аналогии с августовским путчем заговорили о "пущинском перевороте", имея в виду Беловежскую Пущу.
С такой оценкой согласиться не могу. Хотя у меня с самого начала были замечания и по правовой стороне дела, и относительно неконституционности некоторых решений. Я это высказал в своем заявлении после Минска, в том числе и по поводу того, что сделано там все от имени только трех республик. Но тогда я занял позицию -- поддержать процесс, поскольку есть настрой на Содружество.
Дело ведь не во власти, а в существе того, что происходит здесь, в стране. И раз договорный процесс перешел в другую колею и получил поддержку республик, с этим надо считаться.
Корреспондент напомнил о судьбе Уинстона Черчилля, который сыграл огромную роль во время войны с фашизмом, и ему нация была многим обязана, но на первых же парламентских выборах в 45-м году ему пришлось уйти. Я сейчас вот смотрю Вам в глаза, сказал он, а ему мы тогда в глаза посмотреть не могли... Что у Вас происходит в душе?
Ответил так: беспокойство за страну. Боюсь, как бы не сорвался процесс преобразований, а это может случиться, если окажется нежизнеспособным Содружество. Не могу этого скрывать и не скрываю, постарался довести свою позицию до моих коллег, руководителей республик, до всей страны и мировой общественности. Пока же думаю: поскольку процесс идет открыто и опирается на мнение представительных органов, мой долг -- помочь сохранить курс преобразований. В общем-то, ведь в основе своей идет демократический процесс...
День 21 декабря был у меня предельно насыщенным... Да и все вокруг, пресса и коллеги, интересовались моей реакцией на встречу в Алма-Ате. В этот день, наряду с другими беседами, я имел большой разговор с корреспондентом "Московской правды" Эриком Котляром.
Тема все та же -- судьба страны на крутом повороте ее истории.
Мои размышления все больше приводят к мысли, что политическая борьба наложила негативный отпечаток на процесс суверенизации союзных республик. И он приобретал все более острые формы в связи со своеобразной позицией Российской Федерации, высшие органы власти которой во главу угла поставили не столько реформирование Союза, сколько разрушение центра любой ценой. Это оказало решающее воздействие и на позицию других республик. Ситуацией воспользовались сепаратисты. Об этом сейчас не любят вспоминать... Но именно с этого момента начала нарастать война законов, разрушившая функционирование органов власти, повлекшая развал финансов, экономики.
-- Когда у нас пошли процессы суверенизации, -- говорил я Котляру, -мы сразу стали заниматься выяснением -- чей закон старше в иерархии власти: центра или республик. Начались нарушения исполнительных функций, которые быстро вызвали паралич власти и развал экономики. Я чувствовал -- мы движемся к катастрофе. Любое решение центра встречало со стороны республик возражения: не вмешивайтесь, вы нарушаете суверенитет. Конечно, было ясно: старые структуры власти себя изжили. Они требовали коренного обновления -нового законодательства, новых государственных институтов, определения в другой системе взаимодействия мест центра и республик, новых экономических связей на принципиально иной основе. Да, страна должна была стать другой. Но во всех случаях она может выжить, только будучи единой, -- в ее рамках вполне могли бы существовать независимые государства с общим координирующим центром. Так я понимаю гарантию от возможных опасностей.
Но вот теперь пошли иные процессы. Возникло Содружество Независимых Государств без общего центра. Каким же оно может стать? Из Минского соглашения это понять трудно. Оно скорее схематично и концептуально. Но этого мало для обеспечения жизненного взаимодействия всех равноправных членов Содружества. Нужны общие институты, способные осуществить государственные принципы, нужна конституционная преемственность от бывшего Союза. Иначе не заработает экономический механизм. Да и не только это. Много непредвиденного может произойти, если не проработать в деталях все сложные аспекты новых взаимоотношений между членами Содружества.
...Я считаю, что мы можем оказаться перед лицом многих "Карабахов". И опять-таки все будет зависеть от того, какие конституционные нормы станут действовать в странах Содружества.
...Выбираться из сложившегося кризиса, набирать темп в экономике можно только общими усилиями. Попытки насиловать единую экономическую систему, к сожалению, уже имеют место, и что мы получаем в результате -- спад производства, остановка предприятий, массовые увольнения. Нет, это обреченный путь. Даже такие могучие республики, как Россия или Украина, если бы самонадеянно, уповая на свое богатство, попытались освободиться от других регионов, они навлекли бы на уже существующие дезинтеграционные процессы еще дополнительные тяготы и привели бы к окончательному развалу свое народное хозяйство.
Все, что говорит Ельцин о направленности реформ, совпадает с моими представлениями.
Еще на партийных съездах я настойчиво доказывал: дорога к рынку единственно правильная для общества. И это нашло (не без борьбы) отражение в документах XXVIII съезда. Движение к рынку не вызывает сомнений теперь даже у самых консервативных представителей разных течений. И Б. Н. Ельцин, и я одинаково понимаем выгоду рыночных отношений, когда человек себя чувствует самостоятельным хозяином и в процессе производства, и в распоряжении продуктами собственного труда, и в конкуренции за право лучше производить и больше зарабатывать. Что касается темпов и методов преобразования нашей экономики в рыночную и последовательности этапов перехода к частному способу производства -- тут у меня свое мнение.
Россия -- локомотив реформ, который действительно должен привести в действие всю хозяйственную цепочку республиканских экономик. Но добиться успехов можно только всем сообща. Одной России, как бы ни был велик ее потенциал, не справиться с решением задачи. Кроме того, рынок -- это же не самоцель. Он должен работать на благо человека. Для этого нужна целая система мер, и главная среди них -- стимулирование производителя. Не будет производитель заинтересован в своем деле -- не появится и товар. Какой же тут рынок? Вы представьте, что произойдет при отпускаемых ценах в условиях падающего производства! Цены подпрыгнут до самого неба.
Люди, зная о грядущем росте цен, должны четко представлять те защитные механизмы, которые общество им гарантирует. Если речь идет, скажем, о работающем в сфере производства, дайте ему возможность зарабатывать столько, сколько необходимо для жизни в новых условиях. Для тех, кто зависит от бюджета государства -- учителей, врачей, студентов, пенсионеров, других категорий граждан, -- необходимы заблаговременные меры, чтобы они могли спокойно воспринять меняющийся уровень цен. Иначе люди могут оказаться просто беззащитными перед ростом дороговизны.
И наконец, надо срочно принимать антимонопольный закон. Ведь особенность нашей экономики именно в том, что два-три каких-нибудь предприятия способны диктовать свои условия всей стране, игнорируя интересы простого человека. В разговоре с Борисом Николаевичем я акцентировал его внимание на этой последовательности шагов движения к рынку.
Котляр спросил, как я отношусь к тому, что многие не считают необходимым придерживаться исторической справедливости "в отношении Горбачева".
-- Сейчас не то время, -- ответил я, -- когда надо мобилизовать прессу на мою защиту. Я не упрекаю людей -- они тут ни при чем. Тяжелая жизнь, нехватка продовольствия, угроза безработицы, бесконечные очереди -- все это вызывает озлобление, и отсюда в адрес Горбачева и тех, кто рядом с ним, направлены нелицеприятные слова. Я уверен, люди понимают, что страна выбрала правильный путь, хотя он и изобилует большими трудностями. Хуже было бы, если бы ничего не предпринималось, вот когда мог произойти социальный взрыв! Сейчас не надо никого винить -- людям надо просто понять: впереди тяжелые зима и лето, дальше придет облегчение и тогда станет ясно, ради чего все эти жертвы.
Если осуществится соглашение о Содружестве Независимых Государств, то тогда отставка станет реальной. Но это не означает, что я оставлю политику. У меня большой интерес к тому, чтобы начатые мною процессы завершились успешно... Буду всячески этому содействовать. Если же они приобретут другой характер -- и мои действия будут адекватными.
Сказал я корреспонденту "Московской правды", что переживаю за тяжелое положение москвичей. Мало болеть душой, надо еще и предпринимать что-то. Поэтому, зная, что многое осложнилось в последние дни, я прилагаю все силы и использую свои возможности для исправления положения. Москва заслуживает того, чтобы с ней считались. Раньше на союзном уровне, теперь на уровне России и лично ее Президента Москва должна ощущать постоянную заботу.
Ну а что касается вопросов, которые ставит московское руководство, думаю, они правы: Москве нужно больше самостоятельности, чтобы она могла действовать, свободно распорядиться собственным потенциалом. Сейчас Москва ограничена в возможности реализации своих прав. Я уже не говорю о других областях и городах -- те просто пасынки. В Иркутске мне говорили --мы хотим и готовы взять на себя ответственность за реформы, но нам для этого необходимы властные права. Республика должна ими поделиться.
23 декабря в 6 часов вечера во время моей беседы с Ельциным мне позвонил премьер-министр Великобритании Джон Мейджор. У нас сложились очень хорошие отношения -- близкие в человеческом плане, а в политическом -доверие и взаимопонимание. Он очень энергично взялся за свои обязанности координатора "семерки" после летней встречи семи государств в Лондоне и много сделал для налаживания помощи и содействия нашей стране. Мы, начал он разговор, с напряжением и интересом следим за бурным развитием событий в вашей стране, думаем о Вас. Я сказал ему: