Страница:
В общем, война на пороге, интервенция грозит первому в мире социалистическому государству, и поэтому, коммунисты и трудящиеся всех стран, вставайте, сомкнув ряды, на защиту СССР. Но в Европе, особенно после заключения договоров о ненападении между Советским Союзом, его западными соседями и Францией, все было спокойно. Никто не бряцал оружием, не проводил мобилизаций и не собирался в крестовый поход. Франция не заключала никакого военного союза с Японией, не собиралась брать в клещи СССР, а ее военные планы, по заключению аналитиков советской военной разведки, были сугубо оборонительные. В 1932-м никакой войной на европейском континенте не пахло.
После такого вступления в документе даются основные тезисы к руководству для компартий разных стран. Но и в тезисах мелькает так полюбившееся в Москве слово «интервенция». 12-й пленум ИККИ считает важнейшей задачей всех компартий организацию борьбы «за защиту Китая, за защиту СССР против интервенции». Конец относительной стабилизации «знаменует собою ускоренное приближение новых войн и интервенции», вся международная обстановка в любой момент может разразиться военным столкновением, утверждается в тезисах, и конечно же, «всякая недооценка военной опасности, всякая оппортунистическая пассивность отражает влияние социал-демократии и пацифизма на коммунистов».
После составления и принятия подобных деклараций в штабе мировой революции перешли к составлению более конкретных документов с рекомендациями для действий компартий в случае начала войны. Уже после пленума ИККИ была составлена «Краткая записка о задачах и формах активного содействия СССР на случай войны с западными сопредельными странами». Но хотя в записке говорилось о действиях компартий в случае войны в Европе, такие же планы разрабатывались и на случай войны с Японией. Действия компартий были одинаковыми и на Западе, и на Востоке. В записке отмечалось, что общему напряжению сил противника недостаточно будет противопоставить напряжение только одного СССР, необходимо участие рабочего класса и крестьянства воюющих с СССР стран в практической борьбе. Такая совместная борьба вместе с действиями Красной Армии обеспечила бы, по мнению авторов записки, победу в предстоящей вооруженной схватке.
А дальше уже следовали практические рекомендации по действиям в тылу противника: «… во-первых, нарушение оперативных планов и мобилизационного развертывания противника, во-вторых, подрыв его материально-технической базы и, в-третьих, максимальное содействие развязыванию внутренних противоречий в стране противника в социальном и национальном направлениях». Для осуществления этих мероприятий предлагалась организация забастовок и саботажа на военных и промышленных предприятиях и железнодорожном транспорте, а также разрушение путей сообщения и средств связи. Предусматривались также взрывы военных складов. В общем, обычная диверсионная деятельность, так хорошо знакомая по годам гражданской войны и первым послевоенным годам активной разведки, когда диверсионные отряды действовали на территории Западной Белоруссии, Западной Украины, Бессарабии и Болгарии.
В этом же документе определялись и задачи. Причем задачи, как в мирное время (подготовительный период), так и в военное время (период действий). До начала войны предусматривались подбор и подготовка людей в первую очередь из рабочих и крестьян, а также использование национальных противоречий и национально-освободительного движения. Считалось, что, используя освободительное движение, «можно достигнуть гораздо больших результатов, чем на фоне классовой борьбы». В Москве полагали, что умелый подход к национальному вопросу в таких странах, где национальные меньшинства играют крупную роль, может создать кроме возможности организации восстаний базу для выполнения отдельных диверсионных задач в военное время.
В мирное время предусматривалось также и изучение объектов, на которых предстояло действовать во время войны. Все, что должно было быть выведено из строя, взорвано и уничтожено, тщательно изучалось еще в мирное время. Сюда входило изучение важнейших стратегических железнодорожных магистралей и крупных морских портов, военных заводов и складов, а также промышленных предприятий, которые будут играть главную роль в случае войны в деле снабжения армий. Иными словами, в мирное время должна вестись тщательная и всесторонняя разведка всей страны, определявшейся как вероятный противник в будущей войне. И конечно же, накопление еще в мирное время необходимых средств на территории будущего противника. Имелись в виду запасы стрелкового оружия: пистолетов, винтовок, автоматов, гранат и, конечно же, взрывчатки для подрыва объектов железнодорожного транспорта, складов и вывода из строя телефонной и телеграфной связи.
Предусматривалось, что с приближением войны необходимо будет организовать активные выступления: массовые протесты, демонстрации и забастовки. А к моменту развертывания армий противника переходить к актам саботажа, крестьянским вооруженным выступлениям, партизанским действиям и национальным революциям. В записке отмечалось: «Перечисленные выше формы активного содействия Красной Армии являются основными формами, которые нужно заранее организационно подготовить и планомерно осуществить».
«Краткая записка…» с грифом «Сов. секретно» была общей директивой для разработки более конкретных рекомендаций для каждой страны, которая могла рассматриваться как возможный противник в будущей войне. Это относилось не только к будущим противникам на Западном театре военных действий, но и к дальневосточному региону. Были составлены подробные карты с обозначением важнейших стратегических объектов для уничтожения в Корее, Маньчжурии и в самой Японии. К картам по каждой стране прилагались объяснительные записки. Очевидно, для конспирации все разведывательные, диверсионные и партизанские действия на территории соседних стран и в мирное, и в военное время именовались антивоенными действиями. Вот некоторые выдержки из «Объяснительной записки к объектам антивоенных действий Японии». «Зависимость от импорта горючего и боязнь быть отрезанными от источников импорта в военное время заставляет Японию накапливать громадные запасы нефти и прочих нефтепродуктов уже в мирное время. Большая часть этих запасов размещается в крупных нефтехранилищах». По имевшимся в Москве данным, 80% запасов нефти принадлежали морскому ведомству и были сосредоточены в 11 нефтехранилищах, из которых 6 были расположены под землей. Эти хранилища, по мнению авторов записки, «всегда остаются уязвимыми и представляют прекрасные объекты для действий антивоенных сил». Основной вывод: «Разрушение (поджог) крупнейших нефтехранилищ может парализовать действия новых боевых средств (авиация, танки) и морского флота, особенно если оно будет комбинировано с подводной блокадой Японии».
Диверсии на крупных хранилищах горючего являлись основными в действиях «антивоенных» сил. Вторыми по значению и уязвимости для диверсионной деятельности считались транспортные системы Маньчжурии, Кореи и самой Японии. В записке отмечалось: «Важнейшие железные дороги в самой Маньчжурии проходят по районам, охваченным широким партизанским движением, и уже теперь являются важнейшим объектом действий антияпонских сил. В военное время они представляют прекрасный объект для антивоенных действий». Очень перспективным для диверсионных действий в военное время считались порты Японии, Маньчжурии и Кореи, а также железные дороги Кореи и самой Японии. Большое значение придавалось разрушению линий связи и высоковольтных линий электропередач, снабжающих электроэнергией крупные индустриальные центры на японских островах.
В записке отмечалось, что жестокий экономический кризис в самой Японии, захват и грабеж Маньчжурии, колониальная эксплуатация Кореи создают чрезвычайно благоприятную обстановку и для антивоенных действий, и для комплектования антивоенных организаций. Японской компартии предлагалось: «… серьезно заняться антивоенной работой, поддерживая и руководя партизанским движением в Маньчжурии, подготавливая широкую антивоенную организацию на время антисоветской войны, имея в виду во всех формах политической и экономической борьбы пролетариата и крестьянства объекты антивоенных действий». А для этого рекомендовалось заблаговременно создавать строго законспирированные антивоенные ячейки, снабжая их необходимыми средствами, разумеется из средств Коминтерна, так как своих средств у японской компартии, находившейся в глубоком подполье, конечно, не было. При этом японские коммунисты должны были помнить: «Хорошо организованная и своевременно проведенная антивоенная работа будет иметь большое значение в предстоящей решающей схватке двух систем. Для большего ее эффекта необходима тщательная увязка плана антивоенных действий с действиями Красной Армии и действиями морского и воздушного флотов». Чтобы документ не выглядел категоричной директивой и инструкцией к конкретным действиям, которые диктуются из штаб-квартиры Коминтерна, в заключительном абзаце говорится: «План антивоенных действий не следует рассматривать как конкретную директиву к действию, а лишь как образец, который помог бы японской компартии в составлении действительных планов антивоенных действий». Японским коммунистам предлагалось по данному образцу самим разработать и осуществить планы диверсий и саботажа в собственной стране.
Вот такие рекомендации давались японской компартии. Если в этом документе термин «антивоенный» заменить истинным значением: разведывательный, диверсионный и партизанский, то все становится на свои места и документ выглядит как директива по организации «пятой колонны» в Японии, Маньчжурии и Корее, хотя этот термин появился только через несколько лет после составления этого документа. Через несколько лет в середине 1930-х появились и диверсионные отряды «Асано», которые были созданы японской разведкой для тех же целей — диверсий на советской территории во время войны. Очевидно, что это был в какой-то мере ответ на советские замыслы и планы в отношении Японии. Узнала ли о коминтерновских планах что-либо японская разведка? Об этом сейчас можно только гадать.
Мне могут возразить: а не являются ли подобные документы плодом кабинетного творчества, когда желаемое принимается за действительное, а результат такой работы ложится в ящик письменного стола? Ведь для практического претворения в жизнь подобных рекомендаций нужны большие деньги и опытные люди. Что касается денег, то Коминтерн был достаточно богатой организацией и денег для подрывной и диверсионной работы там не жалели еще со времен «германского Октября». А что касается людей, то инструкторов партизанского движения, минеров, диверсантов, радистов и прочий народ, необходимый для активных или «антивоенных» действий во время войны, начали готовить в Союзе еще за несколько лет до разработки таких документов.
Еще в 1927 году было принято решение о создании специальных курсов для подготовки специалистов по «антивоенным» действиям из числа членов различных компартий. Отобранных, проверенных и перепроверенных коммунистов посылали в Союз, и там в течение нескольких месяцев сотрудники военной разведки, имевшие богатый боевой опыт, преподавали им науку вооруженной борьбы. Для нормального и стабильного функционирования подобных учебных заведений нужен был постоянный приток свежих кадров из компартий соседних стран. Об этом и беспокоилось руководство военной разведки.
12 января 1928 года начальник Управления Берзин в докладе своему непосредственному начальнику первому заместителю председателя Реввоенсовета Уншлихту писал: «Все усилия 4-го Управления в области подготовки диверсионной работы на случай войны в конечном итоге не приведут к желательному результату, если нам не будет оказано соответствующее содействие со стороны соседних с нами компартий», то есть если компартии не будут присылать в Союз своих представителей для обучения и подготовки к будущим диверсионным действиям. Диверсанты из числа советских граждан могут успешно работать только в ближнем тылу. А вот успешная диверсионная работа в глубоком тылу доступна только соответствующим компартиям. Члены этих партий еще в мирное время должны обследовать и подготовить для диверсионных действий железнодорожные объекты, военные заводы и склады амуниции и вооружения. Также в мирное время коммунисты должны были вести работу по разложению армий противника. В докладе также отмечалось: «При переговорах с представительствами соответствующих компартий мы выяснили с их стороны готовность развернуть указанную работу, поскольку она не выходит из пределов намеченной партией работы по военной линии…»
Желание работать у компартий было, а вот подготовленных кадров не было. Поэтому руководство военной разведки предложило компартиям «оказать содействие по подготовке нужных работников». Переговоры на эту тему были проведены с поляками, финнами, эстонцами, латышами и румынами. И в Москву начали прибывать представители этих компартий. Кадры были получены и в Москве: в начале 1928 года были созданы шестимесячные курсы для их обучения. В программе курсов серьезное внимание было обращено на методы агитации и пропаганды в войсках, на тактику партизанских действий, на подрывное дело и основные принципы вооруженного восстания. Уншлихт утвердил представленную ему программу обучения и смету расходов, и курсы начали действовать.
Конечно, в 1928-м до начала японской агрессии на континенте было далеко, и вопрос о привлечении японских или корейских коммунистов для обучения на курсах еще не возникал. Но к 1932-му, когда обстановка на Дальнем Востоке прояснилась, решили использовать для обучения японских, китайских и корейских коммунистов. И если судить по сохранившимся в архиве Коминтерна обширным материалам по Маньчжурии, Корее и Японии, коммунисты из этих стран успешно прошли обучение в Москве. Подробные схемы и карты, на которых отмечены предназначавшиеся для диверсий железнодорожные станции, мосты и туннели, склады, аэродромы, военные заводы и крупные нефтехранилища; подробные записки по диверсионным действиям в Маньчжурии, Корее и Японии — весь этот обширный материал, лежавший в коминтерновских сейфах и ждавший своего часа в случае начала войны, свидетельствует о том, что подготовка к активным «антивоенным» действиям на Дальнем Востоке шла полным ходом. Курсы преобразовали в школы, функционировавшие при Исполкоме Коминтерна, и эта организация активно готовилась к возможной войне на Дальнем Востоке.
Разведка вступает в бой
После такого вступления в документе даются основные тезисы к руководству для компартий разных стран. Но и в тезисах мелькает так полюбившееся в Москве слово «интервенция». 12-й пленум ИККИ считает важнейшей задачей всех компартий организацию борьбы «за защиту Китая, за защиту СССР против интервенции». Конец относительной стабилизации «знаменует собою ускоренное приближение новых войн и интервенции», вся международная обстановка в любой момент может разразиться военным столкновением, утверждается в тезисах, и конечно же, «всякая недооценка военной опасности, всякая оппортунистическая пассивность отражает влияние социал-демократии и пацифизма на коммунистов».
После составления и принятия подобных деклараций в штабе мировой революции перешли к составлению более конкретных документов с рекомендациями для действий компартий в случае начала войны. Уже после пленума ИККИ была составлена «Краткая записка о задачах и формах активного содействия СССР на случай войны с западными сопредельными странами». Но хотя в записке говорилось о действиях компартий в случае войны в Европе, такие же планы разрабатывались и на случай войны с Японией. Действия компартий были одинаковыми и на Западе, и на Востоке. В записке отмечалось, что общему напряжению сил противника недостаточно будет противопоставить напряжение только одного СССР, необходимо участие рабочего класса и крестьянства воюющих с СССР стран в практической борьбе. Такая совместная борьба вместе с действиями Красной Армии обеспечила бы, по мнению авторов записки, победу в предстоящей вооруженной схватке.
А дальше уже следовали практические рекомендации по действиям в тылу противника: «… во-первых, нарушение оперативных планов и мобилизационного развертывания противника, во-вторых, подрыв его материально-технической базы и, в-третьих, максимальное содействие развязыванию внутренних противоречий в стране противника в социальном и национальном направлениях». Для осуществления этих мероприятий предлагалась организация забастовок и саботажа на военных и промышленных предприятиях и железнодорожном транспорте, а также разрушение путей сообщения и средств связи. Предусматривались также взрывы военных складов. В общем, обычная диверсионная деятельность, так хорошо знакомая по годам гражданской войны и первым послевоенным годам активной разведки, когда диверсионные отряды действовали на территории Западной Белоруссии, Западной Украины, Бессарабии и Болгарии.
В этом же документе определялись и задачи. Причем задачи, как в мирное время (подготовительный период), так и в военное время (период действий). До начала войны предусматривались подбор и подготовка людей в первую очередь из рабочих и крестьян, а также использование национальных противоречий и национально-освободительного движения. Считалось, что, используя освободительное движение, «можно достигнуть гораздо больших результатов, чем на фоне классовой борьбы». В Москве полагали, что умелый подход к национальному вопросу в таких странах, где национальные меньшинства играют крупную роль, может создать кроме возможности организации восстаний базу для выполнения отдельных диверсионных задач в военное время.
В мирное время предусматривалось также и изучение объектов, на которых предстояло действовать во время войны. Все, что должно было быть выведено из строя, взорвано и уничтожено, тщательно изучалось еще в мирное время. Сюда входило изучение важнейших стратегических железнодорожных магистралей и крупных морских портов, военных заводов и складов, а также промышленных предприятий, которые будут играть главную роль в случае войны в деле снабжения армий. Иными словами, в мирное время должна вестись тщательная и всесторонняя разведка всей страны, определявшейся как вероятный противник в будущей войне. И конечно же, накопление еще в мирное время необходимых средств на территории будущего противника. Имелись в виду запасы стрелкового оружия: пистолетов, винтовок, автоматов, гранат и, конечно же, взрывчатки для подрыва объектов железнодорожного транспорта, складов и вывода из строя телефонной и телеграфной связи.
Предусматривалось, что с приближением войны необходимо будет организовать активные выступления: массовые протесты, демонстрации и забастовки. А к моменту развертывания армий противника переходить к актам саботажа, крестьянским вооруженным выступлениям, партизанским действиям и национальным революциям. В записке отмечалось: «Перечисленные выше формы активного содействия Красной Армии являются основными формами, которые нужно заранее организационно подготовить и планомерно осуществить».
«Краткая записка…» с грифом «Сов. секретно» была общей директивой для разработки более конкретных рекомендаций для каждой страны, которая могла рассматриваться как возможный противник в будущей войне. Это относилось не только к будущим противникам на Западном театре военных действий, но и к дальневосточному региону. Были составлены подробные карты с обозначением важнейших стратегических объектов для уничтожения в Корее, Маньчжурии и в самой Японии. К картам по каждой стране прилагались объяснительные записки. Очевидно, для конспирации все разведывательные, диверсионные и партизанские действия на территории соседних стран и в мирное, и в военное время именовались антивоенными действиями. Вот некоторые выдержки из «Объяснительной записки к объектам антивоенных действий Японии». «Зависимость от импорта горючего и боязнь быть отрезанными от источников импорта в военное время заставляет Японию накапливать громадные запасы нефти и прочих нефтепродуктов уже в мирное время. Большая часть этих запасов размещается в крупных нефтехранилищах». По имевшимся в Москве данным, 80% запасов нефти принадлежали морскому ведомству и были сосредоточены в 11 нефтехранилищах, из которых 6 были расположены под землей. Эти хранилища, по мнению авторов записки, «всегда остаются уязвимыми и представляют прекрасные объекты для действий антивоенных сил». Основной вывод: «Разрушение (поджог) крупнейших нефтехранилищ может парализовать действия новых боевых средств (авиация, танки) и морского флота, особенно если оно будет комбинировано с подводной блокадой Японии».
Диверсии на крупных хранилищах горючего являлись основными в действиях «антивоенных» сил. Вторыми по значению и уязвимости для диверсионной деятельности считались транспортные системы Маньчжурии, Кореи и самой Японии. В записке отмечалось: «Важнейшие железные дороги в самой Маньчжурии проходят по районам, охваченным широким партизанским движением, и уже теперь являются важнейшим объектом действий антияпонских сил. В военное время они представляют прекрасный объект для антивоенных действий». Очень перспективным для диверсионных действий в военное время считались порты Японии, Маньчжурии и Кореи, а также железные дороги Кореи и самой Японии. Большое значение придавалось разрушению линий связи и высоковольтных линий электропередач, снабжающих электроэнергией крупные индустриальные центры на японских островах.
В записке отмечалось, что жестокий экономический кризис в самой Японии, захват и грабеж Маньчжурии, колониальная эксплуатация Кореи создают чрезвычайно благоприятную обстановку и для антивоенных действий, и для комплектования антивоенных организаций. Японской компартии предлагалось: «… серьезно заняться антивоенной работой, поддерживая и руководя партизанским движением в Маньчжурии, подготавливая широкую антивоенную организацию на время антисоветской войны, имея в виду во всех формах политической и экономической борьбы пролетариата и крестьянства объекты антивоенных действий». А для этого рекомендовалось заблаговременно создавать строго законспирированные антивоенные ячейки, снабжая их необходимыми средствами, разумеется из средств Коминтерна, так как своих средств у японской компартии, находившейся в глубоком подполье, конечно, не было. При этом японские коммунисты должны были помнить: «Хорошо организованная и своевременно проведенная антивоенная работа будет иметь большое значение в предстоящей решающей схватке двух систем. Для большего ее эффекта необходима тщательная увязка плана антивоенных действий с действиями Красной Армии и действиями морского и воздушного флотов». Чтобы документ не выглядел категоричной директивой и инструкцией к конкретным действиям, которые диктуются из штаб-квартиры Коминтерна, в заключительном абзаце говорится: «План антивоенных действий не следует рассматривать как конкретную директиву к действию, а лишь как образец, который помог бы японской компартии в составлении действительных планов антивоенных действий». Японским коммунистам предлагалось по данному образцу самим разработать и осуществить планы диверсий и саботажа в собственной стране.
Вот такие рекомендации давались японской компартии. Если в этом документе термин «антивоенный» заменить истинным значением: разведывательный, диверсионный и партизанский, то все становится на свои места и документ выглядит как директива по организации «пятой колонны» в Японии, Маньчжурии и Корее, хотя этот термин появился только через несколько лет после составления этого документа. Через несколько лет в середине 1930-х появились и диверсионные отряды «Асано», которые были созданы японской разведкой для тех же целей — диверсий на советской территории во время войны. Очевидно, что это был в какой-то мере ответ на советские замыслы и планы в отношении Японии. Узнала ли о коминтерновских планах что-либо японская разведка? Об этом сейчас можно только гадать.
Мне могут возразить: а не являются ли подобные документы плодом кабинетного творчества, когда желаемое принимается за действительное, а результат такой работы ложится в ящик письменного стола? Ведь для практического претворения в жизнь подобных рекомендаций нужны большие деньги и опытные люди. Что касается денег, то Коминтерн был достаточно богатой организацией и денег для подрывной и диверсионной работы там не жалели еще со времен «германского Октября». А что касается людей, то инструкторов партизанского движения, минеров, диверсантов, радистов и прочий народ, необходимый для активных или «антивоенных» действий во время войны, начали готовить в Союзе еще за несколько лет до разработки таких документов.
Еще в 1927 году было принято решение о создании специальных курсов для подготовки специалистов по «антивоенным» действиям из числа членов различных компартий. Отобранных, проверенных и перепроверенных коммунистов посылали в Союз, и там в течение нескольких месяцев сотрудники военной разведки, имевшие богатый боевой опыт, преподавали им науку вооруженной борьбы. Для нормального и стабильного функционирования подобных учебных заведений нужен был постоянный приток свежих кадров из компартий соседних стран. Об этом и беспокоилось руководство военной разведки.
12 января 1928 года начальник Управления Берзин в докладе своему непосредственному начальнику первому заместителю председателя Реввоенсовета Уншлихту писал: «Все усилия 4-го Управления в области подготовки диверсионной работы на случай войны в конечном итоге не приведут к желательному результату, если нам не будет оказано соответствующее содействие со стороны соседних с нами компартий», то есть если компартии не будут присылать в Союз своих представителей для обучения и подготовки к будущим диверсионным действиям. Диверсанты из числа советских граждан могут успешно работать только в ближнем тылу. А вот успешная диверсионная работа в глубоком тылу доступна только соответствующим компартиям. Члены этих партий еще в мирное время должны обследовать и подготовить для диверсионных действий железнодорожные объекты, военные заводы и склады амуниции и вооружения. Также в мирное время коммунисты должны были вести работу по разложению армий противника. В докладе также отмечалось: «При переговорах с представительствами соответствующих компартий мы выяснили с их стороны готовность развернуть указанную работу, поскольку она не выходит из пределов намеченной партией работы по военной линии…»
Желание работать у компартий было, а вот подготовленных кадров не было. Поэтому руководство военной разведки предложило компартиям «оказать содействие по подготовке нужных работников». Переговоры на эту тему были проведены с поляками, финнами, эстонцами, латышами и румынами. И в Москву начали прибывать представители этих компартий. Кадры были получены и в Москве: в начале 1928 года были созданы шестимесячные курсы для их обучения. В программе курсов серьезное внимание было обращено на методы агитации и пропаганды в войсках, на тактику партизанских действий, на подрывное дело и основные принципы вооруженного восстания. Уншлихт утвердил представленную ему программу обучения и смету расходов, и курсы начали действовать.
Конечно, в 1928-м до начала японской агрессии на континенте было далеко, и вопрос о привлечении японских или корейских коммунистов для обучения на курсах еще не возникал. Но к 1932-му, когда обстановка на Дальнем Востоке прояснилась, решили использовать для обучения японских, китайских и корейских коммунистов. И если судить по сохранившимся в архиве Коминтерна обширным материалам по Маньчжурии, Корее и Японии, коммунисты из этих стран успешно прошли обучение в Москве. Подробные схемы и карты, на которых отмечены предназначавшиеся для диверсий железнодорожные станции, мосты и туннели, склады, аэродромы, военные заводы и крупные нефтехранилища; подробные записки по диверсионным действиям в Маньчжурии, Корее и Японии — весь этот обширный материал, лежавший в коминтерновских сейфах и ждавший своего часа в случае начала войны, свидетельствует о том, что подготовка к активным «антивоенным» действиям на Дальнем Востоке шла полным ходом. Курсы преобразовали в школы, функционировавшие при Исполкоме Коминтерна, и эта организация активно готовилась к возможной войне на Дальнем Востоке.
Разведка вступает в бой
В 1932 году, когда угроза военного конфликта на Дальнем Востоке была достаточно серьезной, информация, получаемая из японского посольства, имела первостепенное значение. Все поступавшие оттуда документальные материалы посылались из Особого отдела только наркомвоенмору Ворошилову и хранились в его секретариате в особой папке. 23 июня Ворошилов получал дешифрованную телеграмму из Токио, которая была послана японскому военному атташе в Москве. В телеграмме сообщалась дислокация частей Квантунской армии. В этот же день наркому были переданы задания, полученные японским военным атташе подполковником Кавабэ из разведотдела японского генштаба. Подполковнику предписывалось изучать вопросы, связанные с развитием военно-воздушных сил СССР: систему организации, технические данные самолетов и моторов, тактику действий авиационных частей. 10 июня наркому были посланы бюллетени японского генштаба по СССР за апрель и май 1932 года, а также сводки морского штаба Японии по СССР с имевшейся в Токио информацией об усилении советских военно-морских сил на Дальнем Востоке.
В этих документах довольно точно фиксировались переброски сухопутных и воздушных частей Красной Армии на Дальний Восток из районов европейской части страны. Отмечались секретные источники (агентура) в Забайкалье и Приморье, которые сообщали о появлении в их районах новых частей. Отмечалась и информация, поступавшая из Москвы. Московские источники японской разведки были весьма осведомленными. От них поступала информация о числе стрелковых дивизий на Дальнем Востоке, их нумерации, фамилии командиров всех дивизий. Но информация о частях РККА на Дальнем Востоке поступала в Токио не только из Москвы и агентуры на Дальнем Востоке. Очень тесные контакты были у японских военных атташе в Варшаве и Риге с разведывательными отделами генштабов Польши и Латвии. В бюллетенях по СССР японского генштаба, которые получал японский военный атташе в Москве, и через Особый отдел ОГПУ Ворошилов, часто отмечалось, что разведывательная информация получена по данным польского или латвийского генштаба. Ценную информацию о Красной Армии получал японский военный атташе и от турецких военных кругов.
Разрозненные сведения о частях Красной Армии на Дальнем Востоке были суммированы в «Военном бюллетене по СССР № 32 от 25 апреля 1932 года». Перевод этого документа с грифами «Совершенно секретно» и «Документально» также был послан Ворошилову из Особого отдела 10 июня. Контрразведчики сработали оперативно, и ценнейшая информация легла на стол наркома. В этом бюллетене наиболее полно была показана численность и дислокация советских войск на всей обширной территории от Иркутска до Владивостока. Забайкалье, Приморье, район Хабаровска, Сахалин — во всех этих районах была указана и численность, и нумерация наших частей.
Иностранные дипломатические представители в Москве в этом году внимательно следили за изменением военно-политической обстановки в дальневосточном регионе, строили свои прогнозы, высказывали свои суждения и, конечно, обменивались мнениями в разговорах друг с другом. Одно из таких мнений, зафиксированное в «Бюллетене по СССР № 4 от 22 февраля 1932 года», было доложено Ворошилову: «По словам представителя Чехословакии в Москве, за последнее время не только в высших военных кругах Советского Союза, но и в партийных кругах все чаще и чаще раздаются голоса с требованием поддержать престиж СССР и взять более твердый политический курс. Во главе этого движения стоят: Молотов (председатель СНК), Ворошилов (НКВМ), Енукидзе (видный партийный деятель), но Сталин (фактический диктатор), считаясь с общим положением страны и из соображений выполнения пятилетнего плана, возражает против твердой политики». Очевидно, в Токио серьезно отнеслись к высказыванию чехословацкого представителя, если включили его мнение в бюллетень генштаба.
Сейчас историкам еще трудно представить весь объем разведывательной информации, которую получал Сталин после оккупации Маньчжурии. В сталинском фонде Архива Президента Российской Федерации (фонд 45, опись 1) рассекречены пока еще только четыре дела с информацией ИНО ОГПУ и информацией Особого отдела ОГПУ за период с 1932 по 1935 год. Если верить некоторым достаточно хвастливым публикациям историков Службы внешней разведки о том, что Сталину клали на стол сотни листов полученных разведкой документов, тогда то, что сейчас рассекречено — капля в море разведывательной информации, получаемой генсеком. К тому же среди рассекреченных папок разведывательной информации нет ни одной папки с информацией Разведупра. Трудно поверить, что такая мощная разведывательная организация не представляла ему обзорные и политические доклады и имеющиеся в Управлении документы. Если бы у Берзина было чем похвастаться, то он, конечно, не упустил бы возможности и положил бы на стол «хозяина» все наиболее ценное, что у него было. Так что разведупровская информация была у Сталина, но пока она не рассекречена и недоступна историкам и исследователям.
Информация политической разведки поступала из двух источников. Первый — информация агентуры ИНО, включая и документальную информацию. Второй источник — информация Особого отдела. Этот отдел имел свою агентуру в иностранных посольствах в Москве. Имел и свою службу по вскрытию и фотографированию дипломатических вализ. Особенно это касалось японской дипломатической почты, которая отправлялась экспрессом Москва — Владивосток. Отлично работали и сотрудники Специального отдела, руководимого Глебом Бокием, который занимался перехватом и дешифровкой иностранных дипломатических телеграмм и радиограмм. Эти разнообразные источники информации позволяли ОГПУ докладывать высшему политическому, военному и дипломатическому руководству страны подробную информацию о замыслах и действиях основных противников: Германии и Японии, а также правительств Англии, Франции, Италии и США. Источников информации у этой организации было гораздо больше, чем у военной разведки, и в начале 1930-х в извечном соперничестве двух разведок ОГПУ явно переигрывало Разведупр. Если проанализировать рассекреченную разведывательную информацию ОГПУ, которая была доложена Сталину в 1932 — 1935 годах, то получится достаточно впечатляющая картина.
Первое сообщение в 1932-м году было направлено Сталину начальником ИНО Артузовым 29 января. На первой странице документа, озаглавленного «Деятельность и планы 2-го отдела французского генштаба», рукой Артузова надпись: «Тов. Сталину. Донесение вновь привлеченного агента, связанного с одним из отделов генштаба». Очевидно, ИНО удалось завербовать одного из офицеров французского генштаба, который в своем первом сообщении выдал информацию о деятельности генштаба в связи с событиями в Европе. Через три месяца, 19 марта, Сталину было направлено второе сообщение этого же источника. В нем сообщалось: «В результате последней встречи с известным Вам источником получены нижеследующие дополнительные сведения…» Источник, очевидно, достаточно крупный офицер генштаба, успел за это время побывать в Варшаве, где беседовал с начальником штаба польской армии генералом Гонсяровским. Во время беседы польский генерал сообщил ему, что осенью 1931-го во время посещения Варшавы группой высокопоставленных японских офицеров между польским и японским генштабами было заключено письменное соглашение. «Гонсяровский отметил, что согласно этому соглашению Польша обязана быть готовой оттянуть на себя силы большевиков, когда японцы начнут продвигаться по территории СССР». Документ подписали заместитель председателя ОГПУ Балицкий и начальник ИНО Артузов.
Если судить по многочисленным пометкам и подчеркиваниям, Сталин очень внимательно ознакомился с полученным документом. Это был характерный стиль генсека по отношению к разведывательной информации, которую поставляли ему обе разведки. Внимательное изучение всех без исключения получаемых документов, подчеркивание наиболее важных мест и свои комментарии на полях. И необходимость держать всю полученную информацию под рукой, то есть в своем личном архиве. На каждом документе, полученном от политической разведки, в верхнем левом углу подпись его рукой: «В мой арх. И. Ст.». В информации от 19 марта он подчеркнул абзац о заключении соглашения между польским и японским генштабами. Очевидно, для него это была первая информация о возможной военной угрозе с Запада и Востока. И, конечно, учитывая эту информацию и возможность заключения союза между двумя странами в Европе и Азии, советская дипломатия пошла на уступки при заключении советско-польского договора о ненападении летом 1932-го. Взаимосвязь между информацией разведки и активностью советской дипломатии очевидна.
28 февраля на стол Сталина легла очередная информация ОГПУ. Сопроводительное письмо было подписано зампредом ОГПУ Балицким. В конце документального материала стояла фраза: «По Особому отделу». На этот раз сработала агентура в японском посольстве в Москве. Балицкий просил Сталина лично ознакомиться с подлинным документом, составленным японским военным атташе в Москве Касахара Юкио 29 марта 1931 года. Документ был озаглавлен: «Соображения относительно военных мероприятий империи, направленных против Советского Союза» и направлен в генштаб в Токио. Балицкий писал: «Касахара входит в партию младогенштабистов, во главе которой стоят генерал-лейтенант Араки (автор лозунга „Забайкалье — японо-русская граница“) и Хасимото — начальник русского сектора генштаба, один из нынешних руководителей политики японских военных кругов». Подчеркивалось также: «Касахара на днях выезжает в Японию, где он получает ответственное назначение в японском генштабе». В Особом отделе были на учете все иностранные военные атташе в Москве, и личность японского подполковника была хорошо известна. В этом документе официальный военный представитель империи в Москве за полгода до начала оккупации Маньчжурии предлагал генштабу как можно скорее начать войну против Советского Союза.
В этих документах довольно точно фиксировались переброски сухопутных и воздушных частей Красной Армии на Дальний Восток из районов европейской части страны. Отмечались секретные источники (агентура) в Забайкалье и Приморье, которые сообщали о появлении в их районах новых частей. Отмечалась и информация, поступавшая из Москвы. Московские источники японской разведки были весьма осведомленными. От них поступала информация о числе стрелковых дивизий на Дальнем Востоке, их нумерации, фамилии командиров всех дивизий. Но информация о частях РККА на Дальнем Востоке поступала в Токио не только из Москвы и агентуры на Дальнем Востоке. Очень тесные контакты были у японских военных атташе в Варшаве и Риге с разведывательными отделами генштабов Польши и Латвии. В бюллетенях по СССР японского генштаба, которые получал японский военный атташе в Москве, и через Особый отдел ОГПУ Ворошилов, часто отмечалось, что разведывательная информация получена по данным польского или латвийского генштаба. Ценную информацию о Красной Армии получал японский военный атташе и от турецких военных кругов.
Разрозненные сведения о частях Красной Армии на Дальнем Востоке были суммированы в «Военном бюллетене по СССР № 32 от 25 апреля 1932 года». Перевод этого документа с грифами «Совершенно секретно» и «Документально» также был послан Ворошилову из Особого отдела 10 июня. Контрразведчики сработали оперативно, и ценнейшая информация легла на стол наркома. В этом бюллетене наиболее полно была показана численность и дислокация советских войск на всей обширной территории от Иркутска до Владивостока. Забайкалье, Приморье, район Хабаровска, Сахалин — во всех этих районах была указана и численность, и нумерация наших частей.
Иностранные дипломатические представители в Москве в этом году внимательно следили за изменением военно-политической обстановки в дальневосточном регионе, строили свои прогнозы, высказывали свои суждения и, конечно, обменивались мнениями в разговорах друг с другом. Одно из таких мнений, зафиксированное в «Бюллетене по СССР № 4 от 22 февраля 1932 года», было доложено Ворошилову: «По словам представителя Чехословакии в Москве, за последнее время не только в высших военных кругах Советского Союза, но и в партийных кругах все чаще и чаще раздаются голоса с требованием поддержать престиж СССР и взять более твердый политический курс. Во главе этого движения стоят: Молотов (председатель СНК), Ворошилов (НКВМ), Енукидзе (видный партийный деятель), но Сталин (фактический диктатор), считаясь с общим положением страны и из соображений выполнения пятилетнего плана, возражает против твердой политики». Очевидно, в Токио серьезно отнеслись к высказыванию чехословацкого представителя, если включили его мнение в бюллетень генштаба.
Сейчас историкам еще трудно представить весь объем разведывательной информации, которую получал Сталин после оккупации Маньчжурии. В сталинском фонде Архива Президента Российской Федерации (фонд 45, опись 1) рассекречены пока еще только четыре дела с информацией ИНО ОГПУ и информацией Особого отдела ОГПУ за период с 1932 по 1935 год. Если верить некоторым достаточно хвастливым публикациям историков Службы внешней разведки о том, что Сталину клали на стол сотни листов полученных разведкой документов, тогда то, что сейчас рассекречено — капля в море разведывательной информации, получаемой генсеком. К тому же среди рассекреченных папок разведывательной информации нет ни одной папки с информацией Разведупра. Трудно поверить, что такая мощная разведывательная организация не представляла ему обзорные и политические доклады и имеющиеся в Управлении документы. Если бы у Берзина было чем похвастаться, то он, конечно, не упустил бы возможности и положил бы на стол «хозяина» все наиболее ценное, что у него было. Так что разведупровская информация была у Сталина, но пока она не рассекречена и недоступна историкам и исследователям.
Информация политической разведки поступала из двух источников. Первый — информация агентуры ИНО, включая и документальную информацию. Второй источник — информация Особого отдела. Этот отдел имел свою агентуру в иностранных посольствах в Москве. Имел и свою службу по вскрытию и фотографированию дипломатических вализ. Особенно это касалось японской дипломатической почты, которая отправлялась экспрессом Москва — Владивосток. Отлично работали и сотрудники Специального отдела, руководимого Глебом Бокием, который занимался перехватом и дешифровкой иностранных дипломатических телеграмм и радиограмм. Эти разнообразные источники информации позволяли ОГПУ докладывать высшему политическому, военному и дипломатическому руководству страны подробную информацию о замыслах и действиях основных противников: Германии и Японии, а также правительств Англии, Франции, Италии и США. Источников информации у этой организации было гораздо больше, чем у военной разведки, и в начале 1930-х в извечном соперничестве двух разведок ОГПУ явно переигрывало Разведупр. Если проанализировать рассекреченную разведывательную информацию ОГПУ, которая была доложена Сталину в 1932 — 1935 годах, то получится достаточно впечатляющая картина.
Первое сообщение в 1932-м году было направлено Сталину начальником ИНО Артузовым 29 января. На первой странице документа, озаглавленного «Деятельность и планы 2-го отдела французского генштаба», рукой Артузова надпись: «Тов. Сталину. Донесение вновь привлеченного агента, связанного с одним из отделов генштаба». Очевидно, ИНО удалось завербовать одного из офицеров французского генштаба, который в своем первом сообщении выдал информацию о деятельности генштаба в связи с событиями в Европе. Через три месяца, 19 марта, Сталину было направлено второе сообщение этого же источника. В нем сообщалось: «В результате последней встречи с известным Вам источником получены нижеследующие дополнительные сведения…» Источник, очевидно, достаточно крупный офицер генштаба, успел за это время побывать в Варшаве, где беседовал с начальником штаба польской армии генералом Гонсяровским. Во время беседы польский генерал сообщил ему, что осенью 1931-го во время посещения Варшавы группой высокопоставленных японских офицеров между польским и японским генштабами было заключено письменное соглашение. «Гонсяровский отметил, что согласно этому соглашению Польша обязана быть готовой оттянуть на себя силы большевиков, когда японцы начнут продвигаться по территории СССР». Документ подписали заместитель председателя ОГПУ Балицкий и начальник ИНО Артузов.
Если судить по многочисленным пометкам и подчеркиваниям, Сталин очень внимательно ознакомился с полученным документом. Это был характерный стиль генсека по отношению к разведывательной информации, которую поставляли ему обе разведки. Внимательное изучение всех без исключения получаемых документов, подчеркивание наиболее важных мест и свои комментарии на полях. И необходимость держать всю полученную информацию под рукой, то есть в своем личном архиве. На каждом документе, полученном от политической разведки, в верхнем левом углу подпись его рукой: «В мой арх. И. Ст.». В информации от 19 марта он подчеркнул абзац о заключении соглашения между польским и японским генштабами. Очевидно, для него это была первая информация о возможной военной угрозе с Запада и Востока. И, конечно, учитывая эту информацию и возможность заключения союза между двумя странами в Европе и Азии, советская дипломатия пошла на уступки при заключении советско-польского договора о ненападении летом 1932-го. Взаимосвязь между информацией разведки и активностью советской дипломатии очевидна.
28 февраля на стол Сталина легла очередная информация ОГПУ. Сопроводительное письмо было подписано зампредом ОГПУ Балицким. В конце документального материала стояла фраза: «По Особому отделу». На этот раз сработала агентура в японском посольстве в Москве. Балицкий просил Сталина лично ознакомиться с подлинным документом, составленным японским военным атташе в Москве Касахара Юкио 29 марта 1931 года. Документ был озаглавлен: «Соображения относительно военных мероприятий империи, направленных против Советского Союза» и направлен в генштаб в Токио. Балицкий писал: «Касахара входит в партию младогенштабистов, во главе которой стоят генерал-лейтенант Араки (автор лозунга „Забайкалье — японо-русская граница“) и Хасимото — начальник русского сектора генштаба, один из нынешних руководителей политики японских военных кругов». Подчеркивалось также: «Касахара на днях выезжает в Японию, где он получает ответственное назначение в японском генштабе». В Особом отделе были на учете все иностранные военные атташе в Москве, и личность японского подполковника была хорошо известна. В этом документе официальный военный представитель империи в Москве за полгода до начала оккупации Маньчжурии предлагал генштабу как можно скорее начать войну против Советского Союза.