Страница:
В директиве указывалось, что основная задача до зимы – укреплять и увеличивать отряды, добывать оружие, боеприпасы и продовольствие. Рекомендовалось подготовиться к зиме, а для этого создать секретные базы в недоступных местах, подготовить в них жилища, запасы продовольствия и одежды. Базы должны быть подготовлены для обороны. Партизанам рекомендовалось пока воздержаться от разрушения шахт, железных дорог и мостов. Для выполнения этих задач у партизан пока еще не было сил и средств. Предлагалось проводить более мелкие операции по нападению на железнодорожные поезда, золотые прииски, склады, шахты, полицейские участки. Основная цель таких нападений – накопить оружие, боеприпасы, продовольствие и одежду. Указывалось и на то, что такие нападения надо тщательно подготавливать. Необходимо производить разведку объекта нападения, составить план и обсудить его с командирами отрядов. Без тщательной подготовки неизбежны потери и неудачи. Были в этой директиве и рекомендации для Чжао-Шанчжи: «Самому Вам лично руководить нападениями не следует. Не забывайте, что Вы руководитель партизанского движения, а не командир отряда. Вы должны организовывать разгром всей системы, а не отдельных отрядов и групп. Вам нельзя рисковать по любому случаю. Вы должны учить командиров».
Партизанам обещали прислать динамит и подготовленных инструкторов для его применения, а также продовольствие, пропагандистскую литературу и топографические карты. И особенно благодарили китайских партизан за присланные материалы, захваченные при налетах на японские и маньчжурские гарнизоны и отряды: топографические карты, доклад японского топографического отряда, а также новые прицелы и дальномеры. Если судить по этой директиве, то дела у китайских партизан шли неплохо. Совершали, в общем, удачные нападения, вели разведку и агитацию, запасались к зиме, а зима в этих краях суровая, всем необходимым. Можно не сомневаться, что весной 1940-го года после суровой зимовки партизанское движение в Северной Маньчжурии при активной поддержке из-за Амура развернулось с еще большим размахом.
Японская разведка знала о том, что руководство партизанским движением осуществляется с советской стороны. Скрыть это, при массовой переброске китайских партизан, вооружения и боеприпасов через границу, было невозможно. И японские военные миссии в Маньчжурии делали все, чтобы противодействовать партизанскому движению. Методы этого противодействия были проанализированы в справке Управления НКВД по Хабаровскому краю, составленной в сентябре 1940 года. Карательные операции против маньчжурских партизан проводились с самого начала возникновения партизанского движения, т. е. с начала 1930-х годов. Но в последние годы японская разведка стала применять более утонченные методы. Для этой цели на территории Маньчжурии создавались ложные революционные организации и партизанские отряды. Основная задача – влить их в действующие партизанские отряды для разложения их изнутри. Создавались также и искусственные базы снабжения для партизан. Делалось все, чтобы внедрить свою агентуру в партизанские отряды и при ее помощи разгромить партизанское движение.
Японская разведка старалась использовать партизанские отряды в качестве канала для заброски своей агентуры в Советский Союз под видом интернированных партизан. Такой метод заброски не был тайной для советской контрразведки. В конце 1939 года, применяя агентурные методы, удалось вскрыть крупную провокационную корейскую «революционную» организацию, которая была создана разведывательным отделом штаба Квантунской армии. Членов этой организации должны были перебрасывать по каналам связи на советскую территорию для ведения разведывательной и диверсионной деятельности вместе с китайскими партизанами. Японской разведке было хорошо известно, что руководство партизанским движением осуществляется советским военным командованием. Чтобы нащупать каналы этого военного руководства, было предпринято несколько попыток забросить на территорию СССР свою агентуру под видом «революционеров», чтобы она смогла получить военно-политическое образование, а затем вернуться обратно в Маньчжурию и занять руководящие посты в партизанских отрядах. С такими задачами в 1940 году на советскую территорию было направлено несколько квалифицированных японских агентов из корейцев. Потом их предполагалось направить в один из партизанских отрядов, действующих в горных районах на границе Кореи и Маньчжурии. Естественно, советская контрразведка делала все возможное, чтобы очистить партизанские отряды от японской агентуры и вывести ее на советскую территорию для разоблачения и предания суду.
Когда знакомишься с документами о деятельности советских и японских разведок, то невольно возникает ощущение зеркального отражения. С обеих сторон все одинаково. Советская военная разведка использует местное китайское и корейское население для организации партизанских отрядов на территории Маньчжурии, вооружает их, снабжает боеприпасами и продовольствием и перебрасывает через Амур и Уссури на маньчжурскую территорию. Японская военная разведка также использует эмигрантов и казаков, ушедших в Маньчжурию, также вооружает их, снабжает боеприпасами и продовольствием и перебрасывает через Амур и Уссури на советскую территорию. Руководители китайских и корейских партизанских отрядов проходят обучение в учебных центрах советской разведки. Руководители эмигрантских диверсионных отрядов проходили обучение в специальных школах японской разведки. Командующий Квантунской армии давал указания о деятельности диверсионных отрядов. Командующий 2-й ОКА Конев давал указания о деятельности партизанских отрядов. Китайские партизаны вели разведку на маньчжурской территории по заданиям советской разведки. Белоэмигрантские диверсионные отряды вели разведку на советской территории по заданиям японской разведки. Могут сказать, что китайские партизаны вели борьбу за освобождение своей родины от японских оккупантов и поэтому пользовались помощью из-за рубежа. Но и белоэмигранты вели борьбу за освобождение своей родины от преступного советского режима и также пользовались помощью из-за моря. Можно и дальше продолжать сравнение, но и так уже ясно, что никакой разницы в действиях обеих сторон не было. Создается впечатление, что по обеим берегам пограничных рек сидели два матерых хищника, которые рычали друг на друга, скалили клыки и пытались при удобном случае вцепиться в глотку друг другу.
Перебежчики (Фронт и Люшков)
Партизанам обещали прислать динамит и подготовленных инструкторов для его применения, а также продовольствие, пропагандистскую литературу и топографические карты. И особенно благодарили китайских партизан за присланные материалы, захваченные при налетах на японские и маньчжурские гарнизоны и отряды: топографические карты, доклад японского топографического отряда, а также новые прицелы и дальномеры. Если судить по этой директиве, то дела у китайских партизан шли неплохо. Совершали, в общем, удачные нападения, вели разведку и агитацию, запасались к зиме, а зима в этих краях суровая, всем необходимым. Можно не сомневаться, что весной 1940-го года после суровой зимовки партизанское движение в Северной Маньчжурии при активной поддержке из-за Амура развернулось с еще большим размахом.
Японская разведка знала о том, что руководство партизанским движением осуществляется с советской стороны. Скрыть это, при массовой переброске китайских партизан, вооружения и боеприпасов через границу, было невозможно. И японские военные миссии в Маньчжурии делали все, чтобы противодействовать партизанскому движению. Методы этого противодействия были проанализированы в справке Управления НКВД по Хабаровскому краю, составленной в сентябре 1940 года. Карательные операции против маньчжурских партизан проводились с самого начала возникновения партизанского движения, т. е. с начала 1930-х годов. Но в последние годы японская разведка стала применять более утонченные методы. Для этой цели на территории Маньчжурии создавались ложные революционные организации и партизанские отряды. Основная задача – влить их в действующие партизанские отряды для разложения их изнутри. Создавались также и искусственные базы снабжения для партизан. Делалось все, чтобы внедрить свою агентуру в партизанские отряды и при ее помощи разгромить партизанское движение.
Японская разведка старалась использовать партизанские отряды в качестве канала для заброски своей агентуры в Советский Союз под видом интернированных партизан. Такой метод заброски не был тайной для советской контрразведки. В конце 1939 года, применяя агентурные методы, удалось вскрыть крупную провокационную корейскую «революционную» организацию, которая была создана разведывательным отделом штаба Квантунской армии. Членов этой организации должны были перебрасывать по каналам связи на советскую территорию для ведения разведывательной и диверсионной деятельности вместе с китайскими партизанами. Японской разведке было хорошо известно, что руководство партизанским движением осуществляется советским военным командованием. Чтобы нащупать каналы этого военного руководства, было предпринято несколько попыток забросить на территорию СССР свою агентуру под видом «революционеров», чтобы она смогла получить военно-политическое образование, а затем вернуться обратно в Маньчжурию и занять руководящие посты в партизанских отрядах. С такими задачами в 1940 году на советскую территорию было направлено несколько квалифицированных японских агентов из корейцев. Потом их предполагалось направить в один из партизанских отрядов, действующих в горных районах на границе Кореи и Маньчжурии. Естественно, советская контрразведка делала все возможное, чтобы очистить партизанские отряды от японской агентуры и вывести ее на советскую территорию для разоблачения и предания суду.
Когда знакомишься с документами о деятельности советских и японских разведок, то невольно возникает ощущение зеркального отражения. С обеих сторон все одинаково. Советская военная разведка использует местное китайское и корейское население для организации партизанских отрядов на территории Маньчжурии, вооружает их, снабжает боеприпасами и продовольствием и перебрасывает через Амур и Уссури на маньчжурскую территорию. Японская военная разведка также использует эмигрантов и казаков, ушедших в Маньчжурию, также вооружает их, снабжает боеприпасами и продовольствием и перебрасывает через Амур и Уссури на советскую территорию. Руководители китайских и корейских партизанских отрядов проходят обучение в учебных центрах советской разведки. Руководители эмигрантских диверсионных отрядов проходили обучение в специальных школах японской разведки. Командующий Квантунской армии давал указания о деятельности диверсионных отрядов. Командующий 2-й ОКА Конев давал указания о деятельности партизанских отрядов. Китайские партизаны вели разведку на маньчжурской территории по заданиям советской разведки. Белоэмигрантские диверсионные отряды вели разведку на советской территории по заданиям японской разведки. Могут сказать, что китайские партизаны вели борьбу за освобождение своей родины от японских оккупантов и поэтому пользовались помощью из-за рубежа. Но и белоэмигранты вели борьбу за освобождение своей родины от преступного советского режима и также пользовались помощью из-за моря. Можно и дальше продолжать сравнение, но и так уже ясно, что никакой разницы в действиях обеих сторон не было. Создается впечатление, что по обеим берегам пограничных рек сидели два матерых хищника, которые рычали друг на друга, скалили клыки и пытались при удобном случае вцепиться в глотку друг другу.
Перебежчики (Фронт и Люшков)
1938 год был богат на перебежчиков из Советского Союза. Вакханалия террора, убийств, фальсифицированных процессов и внесудебных расправ, развязанная Сталиным, должна была способствовать появлению людей, которые свободу и личную безопасность предпочли лубянскому подвалу и пуле в затылок.
Поэтому неудивительно, что из страны бежали. Но если в Европе перебежчики, или, как их тогда называли, «невозвращенцы», были разведчиками (Кривицкий, Рейс, Орлов) или дипломатами (Бармин, Беседовский), то на Дальнем Востоке через границу бежали командиры армии и НКВД. В истории известны пока только двое дальневосточников, перебежавших к японцам: майор Фронт и комиссар госбезопасности 3-го ранга Люшков. О Люшкове писали много после 1989 года, а фамилию Фронта скупо упоминали в мемуарах без каких-либо подробностей перехода границы и содержания его показаний.
29 мая 1938 года начальник артиллерии 36-й мотострелковой дивизии майор Фронт Герман Францевич сел в автомобиль и отправился в одну из частей дивизии. Дивизия дислоцировалась у монголо-маньчжурской границы и при разбросанности частей попасть из одной части в другую можно было только на колесах. Но до нужной части майор не доехал, а свернул в сторону границы, через которую благополучно переправился. Заблудиться он не мог. Местность была ровная, как стол, а Фронт был опытным командиром, отлично владеющим картой и компасом. На той стороне его радушно приняли, доставили в ближайший разведотдел, и майор, придя в себя после рискованного путешествия, начал давать показания.
Фронт окончил Военную академию имени Фрунзе, потом служил в штабе дивизии в Чите, затем отправился в МНР, где и продолжал службу. Вынужден был убежать через границу, предполагая, что «станет жертвой усмирительной работы» (так в тексте показаний), и зная, что его рано или поздно возьмут из-за его немецкой фамилии, а тогда это было возможно. Были у него и разногласия с комиссаром дивизии, а это также было тогда чревато печальными последствиями. Офицером он был информированным, знал многое и о войсках Забайкальского военного округа, и о частях 57-го особого корпуса. И, конечно, во время многочисленных допросов в японской разведке выложил все, что ему было известно. Японская разведка получила отличную возможность перепроверить и уточнить имевшуюся у нее информацию о советских войсках на Дальнем Востоке и особенно на территории МНР, а также об оборудовании монгольского плацдарма, который, как показали события 1945 года, имел решающее стратегическое значение в случае войны с Японией.
Интересна судьба показаний Фронта. Все, что он выложил сотрудникам разведотдела японского генштаба, а его, очевидно, допрашивали в Токио, было переведено на японский язык и издано в виде отдельной брошюры, которую разослали в штабы пехотных дивизий для ознакомления. В июле 1939-го во время сражения у горы Баин-Цаган на Халхин-Голе была разгромлена дивизия генерал-лейтенанта Камацубара, кадрового разведчика и бывшего военного атташе в Москве. При разгроме дивизии он бежал, бросив офицеров, солдат и штабные документы. После халхингольских боев все захваченные документы были разобраны в разведотделе. Показания Фронта перевели на русский язык и представили начальнику штаба 1-й армейской группы комбригу Гастиловичу. Комбриг распорядился ознакомить с показаниями сотрудников штаба (на сопроводительном письме 8 подписей), и все документы были сданы в архив. После рассекречивания показания перебежчика и та информация, которую он выдал японской разведке, перестали быть государственной тайной.
Что же рассказал Фронт и что могла узнать японская разведка о наших войсках на Дальнем Востоке? Он сообщил, что в августе 1937-го из Забайкальского военного округа на территорию МНР была переброшена мощная группа подвижных войск в составе 36-й мотострелковой дивизии, 6-й механизированной бригады, трех мотоброневых бригад, одного сводного бронеотряда, двух кавалерийских полков, одной авиабригады и друтих частей. Эта группа, численностью более 30 тысяч человек, была организована в 57-й особый корпус с дислокацией частей в Улан-Баторе и восточных районах республики. Численность, нумерация корпуса и дислокация частей были указаны им абсолютно точно. Правильно он указал и на то, что корпус подчинялся Москве, а 36-я дивизия была механизирована летом 1937-го года. Правильно он говорил и о том, что в безлюдной и пустынной местности Дзамин-Удэ расположена крупная группировка советских войск численностью свыше 7000 человек и 1500 автомашин. Группа прикрывается с воздуха – в этом районе имеется аэродром. Правильно он указал и дислокацию других частей корпуса. 36-я дивизия в районе Саин-Шанда, механизированная и мотоброневые бригады в Ундурхане, различные части и штаб корпуса в Улан-Баторе. Место нахождения складов и аэродромов было нанесено на японские штабные карты также по его показаниям. Бомбардировочная авиация Квантунской армии получила новые цели для бомбардировок в случае военного конфликта и использовала эту информацию во время боев на Халхин-Голе. В общем, японская разведка узнала о 57-м корпусе практически все. Конечно, что-то ей было известно и до этого. Агентуру в МНР она имела, а полностью скрыть ввод крупной группировки войск на территорию другой страны было невозможно, особенно учитывая то, что вводились десятки тысяч людей и тысячи машин. Артиллерийский майор подтвердил ранее имевшуюся в разведотделе информацию и существенно ее дополнил.
Абсолютно точно (проверено автором по архивным документам) сообщил Фронт и о численности и дислокации войск Забайкальского военного округа. Две кавалерийские дивизии, две стрелковые дивизии, механизированный корпус и все пять авиационных бригад. Не забыты были мотоброневая бригада в пограничном с МНР городе Кяхта и бурят-монгольская кавалерийская бригада в Улан-Удэ, танковые и кавалерийские школы и дислокация погранотрядов. Даже о такой совершенно секретной операции, судя по архивным документам, как передислокация 93-й стрелковой дивизии из Иркутска в Читу на место выбывшей 36-й дивизии, ему было известно, и он сообщил об этом японской разведке. Очень подробно в показаниях он говорил об организации, численности и вооружении 36-й дивизии. И неудивительно, в штабе дивизии работал долго и в военных делах после академии разбирался хорошо.
Наиболее полную информацию японской разведке он передал об артиллерийском вооружении частей округа и частей 57-го корпуса. Профессиональный артиллерист хорошо знал свое дело. Типы и количество орудий, калибры и количество боеприпасов – этими цифрами забито несколько страниц его показаний. Для японской разведки это была подробная картина оснащения боевой техникой (винтовки, пулеметы, орудия) как частей округа, так и частей корпуса. Таково содержание захваченного и переведенного документа. Информация была правдивой и ценной, хотя в некоторых вопросах Фронт признавал свою некомпетентность. Но несмотря на то, что о чем-то он и не мог сказать, выданная им информация имела для японской разведки большое значение. И не только цифровые данные, но и его рассуждения о возможных действиях советских войск в Монголии. В частности, он обратил внимание японского командования на возможные действия на монгольском театре таких специфических соединений, как мотоброневые бригады, на вооружении которых были только бронеавтомобили. В своих показаниях он отмечал, что «бронебригады, имея большую маневренную силу и поворотливость по сравнению с кавалерией, по значимости и способам использования имеют большие преимущества по сравнению с кавалерией и могут маневрировать на больших расстояниях. Их боевая сила соответствует кавдивизии. Бронебригада по сравнению с танковой бригадой не имеет большой ударной силы, поэтому используется ее маневренность, и употребляется она главным образом для окружения, обхода, расстройства тыла и т. д.». Через год во время боев на Халхин-Голе эти бригады действовали на флангах и замкнули кольцо окружения вокруг группировки японских войск.
Автор не составляет исключения. Не хочется заниматься фантазиями и гадать на кофейной гуще. Тем более что подробный доклад с его показаниями, отправленный в Берлин, был сфотографирован Зорге и переправлен в Москву. Но этот документ осел в архиве ГРУ, и добраться до него пока невозможно. Одно предположение все же можно сделать. Люшкову были известны цифры, которыми пользовались органы НКВД и пограничники на Дальнем Востоке. И наверняка эту ценнейшую информацию он передал японцам. Очевидно, эта информация позволила японской радиоразведке расшифровать одну из телеграмм советских пограничников. Расшифровка этой радиограммы привела к хасанским событиям – первому серьезному боевому столкновению РККА с частями японской армии. Это одна из версий событий тех далеких лет, но и она имеет право на существование.
Японская радиоразведка перехватила и расшифровала одну из радиограмм, переданную командованием Посьетского погранотряда. В ней отмечалось значение двух ранее не охранявшихся высот, расположенных на границе западнее озера Хасан у стыка границ Кореи, Маньчжурии и СССР. Отмечалось, что укрепление этих высот и занятие их постоянными гарнизонами позволило бы держать под наблюдением всю местность сопредельной стороны в направлении северных корейских портов и стратегическую железнодорожную линию, проходящую вдоль границы. В случае же организации наблюдения с этих высот японской стороной, подчеркивалось в радиограмме, она получала аналогичные преимущества в отношении посьетского тылового района и морского побережья в направлении на Владивосток. В конце радиограммы испрашивалось разрешение приступить к фортификационным работам на высотах и организовать на них постоянное наблюдение.
Расшифровав радиограмму, японский генштаб армии принял во внимание оценку значения высот, данную советскими пограничниками, и решил не допустить занятия их советской стороной. Такая задача была поставлена командованию Корейской армии, которое отвечало за безопасность участка границы на этом направлении.
В связи с этим распоряжением генштаба императорской армии возникло острое соперничество между командованием и штабами Квантунской и Корейской армий, поскольку «квантунцы» сочли за величайшую несправедливость то, что не им было поручено «проучить» Советы. Накануне событий на Хасане один из высокопоставленных офицеров разведки штаба Квантунской армии даже направил командованию Корейской армии «личную» телеграмму, в которой указал, что в случае нерешительности Корейской армии «квантунцы» сочтут необходимым «дело наказания русских взять в свои руки».
К развязыванию конфликта японскую военщину подталкивало и одно из обстоятельств внешнего порядка. Япония, продолжавшая войну в Китае, после овладения в мае 1938 года городом Сюйчжоу готовила новую операцию с целью захвата уханьского промышленного района, надеясь, что после падения Уханя Китай будет вынужден капитулировать. Однако в ходе подготовки этой операции у японской ставки возникло опасение, как бы Советский Союз, оказывающий Китаю значительную материальную помощь, не посчитал этот момент наиболее удобным для широкого вмешательства в войну в Китае. Дело дошло до того, что некоторые высшие чины армейского генштаба были готовы прекратить все военные операции в Китае и перенести основные усилия на Север. Чтобы определить «истинные намерения русских», следовало, по выражению одного из старших офицеров генштаба армии, «провести разведку боем стратегического значения».
Подталкиваемое агрессивными «квантунцами» командование Корейской армии выдвинуло к хасанскому участку границы 19-ю пехотную дивизию со средствами усиления и некоторые другие части в качестве ближайших резервов. Не остался в стороне и морской генштаб: в нейтральных водах против устья реки Тумень-Ула было сосредоточено 15 кораблей японского военно-морского флота.
20 июля 1938 года японский посол в Москве Мамору Сигэмицу нанес визит наркому иностранных дел Максиму Литвинову и в ультимативной форме потребовал очистить от советских пограничников высоты Чжангуфэн (Заозерная) и Шачжаофэн (Безымянная) западнее озера Хасан, якобы принадлежащие Маньчжоу-Го. При этом посол пригрозил, заявив, что в случае отказа советской стороны Япония не остановится перед применением силы.
На протяжении второй половины июля мелкие группы японских военнослужащих неоднократно пытались нарушить границу, проходившую по водоразделу высот Заозерная и Безымянная. 15 июля при попытке вторгнуться на советскую территорию в районе высоты Заозерной был убит японский жандарм погранохраны. Назревавший конфликт мог вспыхнуть в любой момент. 22 июля Блюхер приказал привести в боевую готовность 40-ю стрелковую дивизию 39-го корпуса и Барабашский укрепрайон, а 24 июля – все войска 1-й армии Дальневосточного фронта и выдвинуть в район Хасана подразделения 40-й дивизии для усиления пограничников. Одновременно было дано указание Тихоокеанскому флоту, находившемуся в оперативном подчинении фронта, привести в боевую готовность корабли и морскую авиацию к действиям по пресечению возможного нападения японского флота и авиации.
Чтобы уяснить сложившуюся обстановку в районе озера Хасан, Блюхер, находившийся в Хабаровске, уполномочил ответственного представителя командования 1-й армии провести расследование на месте столкновения, происшедшего 15 июля, когда был убит японский пограничник. Однако это распоряжение командующего фронтом вызвало резкий протест заместителя наркома внутренних дел Фриновского, не желавшего допустить каких-либо проверок действий пограничных войск, находившихся в ведении НКВД. Фриновского поддержал заместитель наркома обороны Мехлис, который в то время производил почти поголовную замену политсостава фронта. Поддерживая связь с Центром по своим каналам, Фриновский и Мехлис получили из Москвы указание «разобраться с Блюхером». С того момента они, действуя через особые отделы частей фронта, начали поиски и фабрикацию компрометирующих данных на Блюхера и регулярно докладывали их в Москву. Выводы представителей командования 1-й армии о факте нарушения границы советскими пограничниками, переданные Блюхером по прямому проводу наркому обороны Ворошилову, были опротестованы Мехлисом и Фриновским и квалифицированы как «политическая ошибка Блюхера, льющая воду на мельницу японцев».
Тем временем большинство частей и соединений 39-го корпуса из-за продолжавшихся арестов оказалось дезорганизованными и небоеспособными. Командиры, наспех поставленные взамен арестованных, не знали ни личного состава, ни своих новых обязанностей и поэтому не справлялись с управлением своими частями и подразделениями. Многие части корпуса были неукомплектованы. Но, несмотря ни на какие причины, Москва требовала активных и, главное, успешных действий. На карту был поставлен международный престиж государства.
Рано утром 28 июля из Москвы в Хабаровск была отправлена очередная шифровка. Блюхеру, Мехлису, Фриновскому и Штерну сообщалось решение Политбюро о дальнейших действиях в районе Хасана: «… Японцы идут на скандал и провокацию не из-за трех-пяти метров территории, а добиваются того, чтобы мы оставили стратегически выгодную, принадлежащую нам высоту Заозерная. Этого мы не сделаем ни при каких условиях. Об этом наше правительство через Литвинова заявило на весь мир, и мы нашу позицию будем защищать всеми средствами». По поручению Политбюро в лице Сталина – Молотова шифровку подписал Ворошилов.
О том, как защищать свою позицию и какими средствами, стало ясно уже 4 августа. В этот день Нарком подписал сов. секретный приказ № 71 с. с., в котором требовал: «… Для готовности к отражению провокационных нападений японо-маньчжур и для того, чтобы быть готовым в любой момент нанести мощный удар зарывающимся наглым японским агрессорам по всему фронту, немедленно привести в полную боевую готовность войска Краснознаменного Дальневосточного фронта и Забайкальского военного округа…» В приказе предписывалось Военному совету фронта принять меры по прикрытию границ фронта. Войска прикрытия должны были быть готовы в случае новой провокации по особому приказанию из Москвы к немедленному, мощному и сокрушительному удару. В полную боевую готовность приводились ВВС фронта и ЗабВО, это более двух тысяч боевых самолетов, а также части многочисленных укрепленных районов. Для удара из Забайкалья к границе подтягивались бригады 20-го танкового корпуса – основной ударной силы округа. Нарком требовал: «Все мероприятия по приведению частей в полную боевую готовность производить с сохранением военной тайны…» Все это было согласовано с Генштабом, и его начальник Шапошников также поставил под приказом свою подпись. А в это время события у Хасана продолжали развиваться.
29 июля командование Корейской армии, воспользовавшись густым туманом в районе хасанских высот, отдало приказ 19-й пехотной дивизии, которая в 16. 00 бросила роту пехоты на высоту Безымянная, где находился советский пограничный наряд в составе 11 человек. В результате ожесточенной схватки японцам, атаковавшим защитников высоты с двух направлений, удалось занять их позиции. Пять советских пограничников было убито и шесть ранено. Однако к исходу дня, после контратаки пограничников совместно с ротой поддержки из состава 40-й дивизии, японские нарушители границы были изгнаны за пределы советской территории.
30 июля японский армейский генштаб предоставил командованию Корейской армии право «применять силу в случае незаконного нарушения границы советскими войсками в районе высоты Чжангуфэн». 31 июля японское командование сосредоточило против высот Заозерная и Безымянная силы целого полка, поддерживавшегося многочисленной артиллерией. Внезапным ударом японцы сбили с высот наряды пограничников и силы поддержки в составе двух батальонов 40-й дивизии, отбросили их от границы на глубину до 4 километров и вышли на рубеж населенных пунктов Пакшехори и новоселки северо-восточнее озера Хасан. Однако утром 1 августа японцы оставили занятый рубеж и отошли на высоты Заозерная и Безымянная, где стали поспешно возводить полевые укрепления. Высоты они считали своей территорией и захватывать явно чужую землю не хотели, хорошо понимая угрозу возникновения нового «инцидента».
Поэтому неудивительно, что из страны бежали. Но если в Европе перебежчики, или, как их тогда называли, «невозвращенцы», были разведчиками (Кривицкий, Рейс, Орлов) или дипломатами (Бармин, Беседовский), то на Дальнем Востоке через границу бежали командиры армии и НКВД. В истории известны пока только двое дальневосточников, перебежавших к японцам: майор Фронт и комиссар госбезопасности 3-го ранга Люшков. О Люшкове писали много после 1989 года, а фамилию Фронта скупо упоминали в мемуарах без каких-либо подробностей перехода границы и содержания его показаний.
29 мая 1938 года начальник артиллерии 36-й мотострелковой дивизии майор Фронт Герман Францевич сел в автомобиль и отправился в одну из частей дивизии. Дивизия дислоцировалась у монголо-маньчжурской границы и при разбросанности частей попасть из одной части в другую можно было только на колесах. Но до нужной части майор не доехал, а свернул в сторону границы, через которую благополучно переправился. Заблудиться он не мог. Местность была ровная, как стол, а Фронт был опытным командиром, отлично владеющим картой и компасом. На той стороне его радушно приняли, доставили в ближайший разведотдел, и майор, придя в себя после рискованного путешествия, начал давать показания.
Фронт окончил Военную академию имени Фрунзе, потом служил в штабе дивизии в Чите, затем отправился в МНР, где и продолжал службу. Вынужден был убежать через границу, предполагая, что «станет жертвой усмирительной работы» (так в тексте показаний), и зная, что его рано или поздно возьмут из-за его немецкой фамилии, а тогда это было возможно. Были у него и разногласия с комиссаром дивизии, а это также было тогда чревато печальными последствиями. Офицером он был информированным, знал многое и о войсках Забайкальского военного округа, и о частях 57-го особого корпуса. И, конечно, во время многочисленных допросов в японской разведке выложил все, что ему было известно. Японская разведка получила отличную возможность перепроверить и уточнить имевшуюся у нее информацию о советских войсках на Дальнем Востоке и особенно на территории МНР, а также об оборудовании монгольского плацдарма, который, как показали события 1945 года, имел решающее стратегическое значение в случае войны с Японией.
Интересна судьба показаний Фронта. Все, что он выложил сотрудникам разведотдела японского генштаба, а его, очевидно, допрашивали в Токио, было переведено на японский язык и издано в виде отдельной брошюры, которую разослали в штабы пехотных дивизий для ознакомления. В июле 1939-го во время сражения у горы Баин-Цаган на Халхин-Голе была разгромлена дивизия генерал-лейтенанта Камацубара, кадрового разведчика и бывшего военного атташе в Москве. При разгроме дивизии он бежал, бросив офицеров, солдат и штабные документы. После халхингольских боев все захваченные документы были разобраны в разведотделе. Показания Фронта перевели на русский язык и представили начальнику штаба 1-й армейской группы комбригу Гастиловичу. Комбриг распорядился ознакомить с показаниями сотрудников штаба (на сопроводительном письме 8 подписей), и все документы были сданы в архив. После рассекречивания показания перебежчика и та информация, которую он выдал японской разведке, перестали быть государственной тайной.
Что же рассказал Фронт и что могла узнать японская разведка о наших войсках на Дальнем Востоке? Он сообщил, что в августе 1937-го из Забайкальского военного округа на территорию МНР была переброшена мощная группа подвижных войск в составе 36-й мотострелковой дивизии, 6-й механизированной бригады, трех мотоброневых бригад, одного сводного бронеотряда, двух кавалерийских полков, одной авиабригады и друтих частей. Эта группа, численностью более 30 тысяч человек, была организована в 57-й особый корпус с дислокацией частей в Улан-Баторе и восточных районах республики. Численность, нумерация корпуса и дислокация частей были указаны им абсолютно точно. Правильно он указал и на то, что корпус подчинялся Москве, а 36-я дивизия была механизирована летом 1937-го года. Правильно он говорил и о том, что в безлюдной и пустынной местности Дзамин-Удэ расположена крупная группировка советских войск численностью свыше 7000 человек и 1500 автомашин. Группа прикрывается с воздуха – в этом районе имеется аэродром. Правильно он указал и дислокацию других частей корпуса. 36-я дивизия в районе Саин-Шанда, механизированная и мотоброневые бригады в Ундурхане, различные части и штаб корпуса в Улан-Баторе. Место нахождения складов и аэродромов было нанесено на японские штабные карты также по его показаниям. Бомбардировочная авиация Квантунской армии получила новые цели для бомбардировок в случае военного конфликта и использовала эту информацию во время боев на Халхин-Голе. В общем, японская разведка узнала о 57-м корпусе практически все. Конечно, что-то ей было известно и до этого. Агентуру в МНР она имела, а полностью скрыть ввод крупной группировки войск на территорию другой страны было невозможно, особенно учитывая то, что вводились десятки тысяч людей и тысячи машин. Артиллерийский майор подтвердил ранее имевшуюся в разведотделе информацию и существенно ее дополнил.
Абсолютно точно (проверено автором по архивным документам) сообщил Фронт и о численности и дислокации войск Забайкальского военного округа. Две кавалерийские дивизии, две стрелковые дивизии, механизированный корпус и все пять авиационных бригад. Не забыты были мотоброневая бригада в пограничном с МНР городе Кяхта и бурят-монгольская кавалерийская бригада в Улан-Удэ, танковые и кавалерийские школы и дислокация погранотрядов. Даже о такой совершенно секретной операции, судя по архивным документам, как передислокация 93-й стрелковой дивизии из Иркутска в Читу на место выбывшей 36-й дивизии, ему было известно, и он сообщил об этом японской разведке. Очень подробно в показаниях он говорил об организации, численности и вооружении 36-й дивизии. И неудивительно, в штабе дивизии работал долго и в военных делах после академии разбирался хорошо.
Наиболее полную информацию японской разведке он передал об артиллерийском вооружении частей округа и частей 57-го корпуса. Профессиональный артиллерист хорошо знал свое дело. Типы и количество орудий, калибры и количество боеприпасов – этими цифрами забито несколько страниц его показаний. Для японской разведки это была подробная картина оснащения боевой техникой (винтовки, пулеметы, орудия) как частей округа, так и частей корпуса. Таково содержание захваченного и переведенного документа. Информация была правдивой и ценной, хотя в некоторых вопросах Фронт признавал свою некомпетентность. Но несмотря на то, что о чем-то он и не мог сказать, выданная им информация имела для японской разведки большое значение. И не только цифровые данные, но и его рассуждения о возможных действиях советских войск в Монголии. В частности, он обратил внимание японского командования на возможные действия на монгольском театре таких специфических соединений, как мотоброневые бригады, на вооружении которых были только бронеавтомобили. В своих показаниях он отмечал, что «бронебригады, имея большую маневренную силу и поворотливость по сравнению с кавалерией, по значимости и способам использования имеют большие преимущества по сравнению с кавалерией и могут маневрировать на больших расстояниях. Их боевая сила соответствует кавдивизии. Бронебригада по сравнению с танковой бригадой не имеет большой ударной силы, поэтому используется ее маневренность, и употребляется она главным образом для окружения, обхода, расстройства тыла и т. д.». Через год во время боев на Халхин-Голе эти бригады действовали на флангах и замкнули кольцо окружения вокруг группировки японских войск.
* * *
О побеге Люшкова в Советском Союзе начали писать в 1990 году. До этого времени, хотя в конце 1930-х о нем писала вся мировая пресса, «в нашей стране не было перебежчиков». И в последующие годы он не был обделен вниманием прессы и историков. Так что читателям нет необходимости представлять этого человека: его биография описана достаточно подробно. Интересно другое: что мог сказать Люшков, какие тайны разведки как генерал НКВД он мог выдать. Но об этом современные историки молчат – очевидно, сказать пока нечего.Автор не составляет исключения. Не хочется заниматься фантазиями и гадать на кофейной гуще. Тем более что подробный доклад с его показаниями, отправленный в Берлин, был сфотографирован Зорге и переправлен в Москву. Но этот документ осел в архиве ГРУ, и добраться до него пока невозможно. Одно предположение все же можно сделать. Люшкову были известны цифры, которыми пользовались органы НКВД и пограничники на Дальнем Востоке. И наверняка эту ценнейшую информацию он передал японцам. Очевидно, эта информация позволила японской радиоразведке расшифровать одну из телеграмм советских пограничников. Расшифровка этой радиограммы привела к хасанским событиям – первому серьезному боевому столкновению РККА с частями японской армии. Это одна из версий событий тех далеких лет, но и она имеет право на существование.
Японская радиоразведка перехватила и расшифровала одну из радиограмм, переданную командованием Посьетского погранотряда. В ней отмечалось значение двух ранее не охранявшихся высот, расположенных на границе западнее озера Хасан у стыка границ Кореи, Маньчжурии и СССР. Отмечалось, что укрепление этих высот и занятие их постоянными гарнизонами позволило бы держать под наблюдением всю местность сопредельной стороны в направлении северных корейских портов и стратегическую железнодорожную линию, проходящую вдоль границы. В случае же организации наблюдения с этих высот японской стороной, подчеркивалось в радиограмме, она получала аналогичные преимущества в отношении посьетского тылового района и морского побережья в направлении на Владивосток. В конце радиограммы испрашивалось разрешение приступить к фортификационным работам на высотах и организовать на них постоянное наблюдение.
Расшифровав радиограмму, японский генштаб армии принял во внимание оценку значения высот, данную советскими пограничниками, и решил не допустить занятия их советской стороной. Такая задача была поставлена командованию Корейской армии, которое отвечало за безопасность участка границы на этом направлении.
В связи с этим распоряжением генштаба императорской армии возникло острое соперничество между командованием и штабами Квантунской и Корейской армий, поскольку «квантунцы» сочли за величайшую несправедливость то, что не им было поручено «проучить» Советы. Накануне событий на Хасане один из высокопоставленных офицеров разведки штаба Квантунской армии даже направил командованию Корейской армии «личную» телеграмму, в которой указал, что в случае нерешительности Корейской армии «квантунцы» сочтут необходимым «дело наказания русских взять в свои руки».
К развязыванию конфликта японскую военщину подталкивало и одно из обстоятельств внешнего порядка. Япония, продолжавшая войну в Китае, после овладения в мае 1938 года городом Сюйчжоу готовила новую операцию с целью захвата уханьского промышленного района, надеясь, что после падения Уханя Китай будет вынужден капитулировать. Однако в ходе подготовки этой операции у японской ставки возникло опасение, как бы Советский Союз, оказывающий Китаю значительную материальную помощь, не посчитал этот момент наиболее удобным для широкого вмешательства в войну в Китае. Дело дошло до того, что некоторые высшие чины армейского генштаба были готовы прекратить все военные операции в Китае и перенести основные усилия на Север. Чтобы определить «истинные намерения русских», следовало, по выражению одного из старших офицеров генштаба армии, «провести разведку боем стратегического значения».
Подталкиваемое агрессивными «квантунцами» командование Корейской армии выдвинуло к хасанскому участку границы 19-ю пехотную дивизию со средствами усиления и некоторые другие части в качестве ближайших резервов. Не остался в стороне и морской генштаб: в нейтральных водах против устья реки Тумень-Ула было сосредоточено 15 кораблей японского военно-морского флота.
20 июля 1938 года японский посол в Москве Мамору Сигэмицу нанес визит наркому иностранных дел Максиму Литвинову и в ультимативной форме потребовал очистить от советских пограничников высоты Чжангуфэн (Заозерная) и Шачжаофэн (Безымянная) западнее озера Хасан, якобы принадлежащие Маньчжоу-Го. При этом посол пригрозил, заявив, что в случае отказа советской стороны Япония не остановится перед применением силы.
На протяжении второй половины июля мелкие группы японских военнослужащих неоднократно пытались нарушить границу, проходившую по водоразделу высот Заозерная и Безымянная. 15 июля при попытке вторгнуться на советскую территорию в районе высоты Заозерной был убит японский жандарм погранохраны. Назревавший конфликт мог вспыхнуть в любой момент. 22 июля Блюхер приказал привести в боевую готовность 40-ю стрелковую дивизию 39-го корпуса и Барабашский укрепрайон, а 24 июля – все войска 1-й армии Дальневосточного фронта и выдвинуть в район Хасана подразделения 40-й дивизии для усиления пограничников. Одновременно было дано указание Тихоокеанскому флоту, находившемуся в оперативном подчинении фронта, привести в боевую готовность корабли и морскую авиацию к действиям по пресечению возможного нападения японского флота и авиации.
Чтобы уяснить сложившуюся обстановку в районе озера Хасан, Блюхер, находившийся в Хабаровске, уполномочил ответственного представителя командования 1-й армии провести расследование на месте столкновения, происшедшего 15 июля, когда был убит японский пограничник. Однако это распоряжение командующего фронтом вызвало резкий протест заместителя наркома внутренних дел Фриновского, не желавшего допустить каких-либо проверок действий пограничных войск, находившихся в ведении НКВД. Фриновского поддержал заместитель наркома обороны Мехлис, который в то время производил почти поголовную замену политсостава фронта. Поддерживая связь с Центром по своим каналам, Фриновский и Мехлис получили из Москвы указание «разобраться с Блюхером». С того момента они, действуя через особые отделы частей фронта, начали поиски и фабрикацию компрометирующих данных на Блюхера и регулярно докладывали их в Москву. Выводы представителей командования 1-й армии о факте нарушения границы советскими пограничниками, переданные Блюхером по прямому проводу наркому обороны Ворошилову, были опротестованы Мехлисом и Фриновским и квалифицированы как «политическая ошибка Блюхера, льющая воду на мельницу японцев».
Тем временем большинство частей и соединений 39-го корпуса из-за продолжавшихся арестов оказалось дезорганизованными и небоеспособными. Командиры, наспех поставленные взамен арестованных, не знали ни личного состава, ни своих новых обязанностей и поэтому не справлялись с управлением своими частями и подразделениями. Многие части корпуса были неукомплектованы. Но, несмотря ни на какие причины, Москва требовала активных и, главное, успешных действий. На карту был поставлен международный престиж государства.
Рано утром 28 июля из Москвы в Хабаровск была отправлена очередная шифровка. Блюхеру, Мехлису, Фриновскому и Штерну сообщалось решение Политбюро о дальнейших действиях в районе Хасана: «… Японцы идут на скандал и провокацию не из-за трех-пяти метров территории, а добиваются того, чтобы мы оставили стратегически выгодную, принадлежащую нам высоту Заозерная. Этого мы не сделаем ни при каких условиях. Об этом наше правительство через Литвинова заявило на весь мир, и мы нашу позицию будем защищать всеми средствами». По поручению Политбюро в лице Сталина – Молотова шифровку подписал Ворошилов.
О том, как защищать свою позицию и какими средствами, стало ясно уже 4 августа. В этот день Нарком подписал сов. секретный приказ № 71 с. с., в котором требовал: «… Для готовности к отражению провокационных нападений японо-маньчжур и для того, чтобы быть готовым в любой момент нанести мощный удар зарывающимся наглым японским агрессорам по всему фронту, немедленно привести в полную боевую готовность войска Краснознаменного Дальневосточного фронта и Забайкальского военного округа…» В приказе предписывалось Военному совету фронта принять меры по прикрытию границ фронта. Войска прикрытия должны были быть готовы в случае новой провокации по особому приказанию из Москвы к немедленному, мощному и сокрушительному удару. В полную боевую готовность приводились ВВС фронта и ЗабВО, это более двух тысяч боевых самолетов, а также части многочисленных укрепленных районов. Для удара из Забайкалья к границе подтягивались бригады 20-го танкового корпуса – основной ударной силы округа. Нарком требовал: «Все мероприятия по приведению частей в полную боевую готовность производить с сохранением военной тайны…» Все это было согласовано с Генштабом, и его начальник Шапошников также поставил под приказом свою подпись. А в это время события у Хасана продолжали развиваться.
29 июля командование Корейской армии, воспользовавшись густым туманом в районе хасанских высот, отдало приказ 19-й пехотной дивизии, которая в 16. 00 бросила роту пехоты на высоту Безымянная, где находился советский пограничный наряд в составе 11 человек. В результате ожесточенной схватки японцам, атаковавшим защитников высоты с двух направлений, удалось занять их позиции. Пять советских пограничников было убито и шесть ранено. Однако к исходу дня, после контратаки пограничников совместно с ротой поддержки из состава 40-й дивизии, японские нарушители границы были изгнаны за пределы советской территории.
30 июля японский армейский генштаб предоставил командованию Корейской армии право «применять силу в случае незаконного нарушения границы советскими войсками в районе высоты Чжангуфэн». 31 июля японское командование сосредоточило против высот Заозерная и Безымянная силы целого полка, поддерживавшегося многочисленной артиллерией. Внезапным ударом японцы сбили с высот наряды пограничников и силы поддержки в составе двух батальонов 40-й дивизии, отбросили их от границы на глубину до 4 километров и вышли на рубеж населенных пунктов Пакшехори и новоселки северо-восточнее озера Хасан. Однако утром 1 августа японцы оставили занятый рубеж и отошли на высоты Заозерная и Безымянная, где стали поспешно возводить полевые укрепления. Высоты они считали своей территорией и захватывать явно чужую землю не хотели, хорошо понимая угрозу возникновения нового «инцидента».