Странно… странно и удивительно! Лежат передо мною два амулета, связавших когда-то своих хозяев чарами братства. Рядом. Как стояли рядом два тринадцатилетних пацана…
Я беру в руки серебряного Лекиного волка. Просто так беру, не для дознания. Подношу к глазам — увидеть, как подмигивает он мне острым аметистовым глазом. Для меня он сейчас — размытое, нечеткое пятнышко серебра с фиолетовым отблеском… но я ведь помню, какой он на самом деле.
Как же ты снова попал к Леке, остроглазый приятель?
Когда-нибудь я узнаю…
Отец Лаврентий, ранняя пташка, поймал нас троих, когда мы пристраивали меловую ловушку над дверью аббата Ефигения. Откроет дверь — тонкая бумага порвется, и мелового порошка как раз хватит обсыпать Фигушкина с головы до ног. Мел мы с Лекой стащили вчера от часовни. Недосчитаются толики для побелки, подумаешь! Тем более все равно на Фигушкина пойдет — вполне, можно сказать, богоугодное дело!
Отец Лаврентий считает иначе.
Нет, в том, что подобные выходки не к лицу четырнадцатилетним парням, мы с ним согласны. Да ведь не в нас же дело… пусть не к лицу и вообще неподходящее занятие, но отпустить Софи творить месть в одиночку мы с Лекой не могли. Сестренка у меня бедовая, лучше за ней приглядеть.
Готовую к употреблению ловушку отец Лаврентий доставляет к королю вместе с нами. Долгих объяснений не требуется.
Мне кажется, король едва удерживается от смеха. Но начинает говорить строго:
— Два почти что воина и благонравная девушка, дочь первой дамы двора! И вам не стыдно?!
— Мне не стыдно! — гордо заявляет Софи. — Пусть Фигушкин другим подзатыльники раздает, а меня пускай не трогает!
— И мне не стыдно, — передразниваю я сестренку. — Пусть Фигушкин другим подзатыльники раздает, а за мою сестру получит!
— И тебе не стыдно, — усмехается король, поглядев на сына. — Я правильно понял?
— Конечно. — Лека копирует степенную солидность аббата Ефигения. — Вступиться за даму, наипаче же и особливо благородную даму, есть прямая обязанность любого дворянина, особливо же и наипаче того, кого Вышний Промысел поставил над оною дамой и обязал…
— Хватит, я понял! — Король Андрий хохочет. — Ох! Прекрасная дама и благородные заступники! София, но ведь аббат учит вас, и он — человек Господа.
— Я ему все равно еще устрою, — бурчит Софи. Вроде себе под нос, но так, чтобы все слышали.
— София! — Наш пленитель укоризненно качает головой: — Дитя, тебе так не к лицу обида! Лучше улыбнись. Двенадцать лет — не тот возраст, чтобы начинать хмуриться и бурчать. Для этого у тебя будет старость.
Софи прыскает. Подбегает к отцу Лаврентию, хватает его за руку, оборачивается к королю и заявляет:
— Вот отец Лаврентий тоже человек Господа! Может, пускай лучше он учит?
— Дитя, у меня другие обязанности пред Господом и королем, — вздыхает отец Лаврентий. — Я не думаю, что из меня выйдет хороший учитель…
— Из Фигушкина учитель уж точно никакой, — фыркает Лека. — Признаюсь, отец Лаврентий, я тоже предпочел бы ваши наставления.
Король хмыкает. Чешет бороду. Вздыхает:
— Весомое мнение. Отец Лаврентий, я думаю, лучше простить Софии эту выходку. Тем более что аббат не пострадал… и даже не знает о покушении?
— Если бы знал, то-то было бы шуму, — снова фыркает Лека.
Отец Лаврентий не возражает ни королю, ни Леке. Вместо этого он осеняет нас благословением и вздыхает:
— Пойду… через полчаса у меня встреча, на которую лучше прийти со свежей головой.
— Прекрасная дама тоже может идти. — Король треплет Софи по голове и легонько подталкивает к двери.
— Никуда я не пойду! — Сестренка выворачивается из-под руки короля. — Ловушку я придумала, ребята мне только помогали! Прощаете, так прощайте всех! А нет — так тоже всех!
— Кто еще за кого вступается, — улыбается король. — Софи, из нашего аббата и в самом деле не ахти какой учитель, но именно поэтому его не стоит обсыпать мелом, обливать водой… Что там еще тебе в голову приходило? От таких шуточек он только озлобится. Обещай мне, что ты больше не будешь, и вы уйдете втроем.
— Ладно, — понурившись, вздыхает Софи. — Обещаю, мой король.
— Вот и хорошо. — Король широко улыбается. — Идите, дети мои, и больше не тешьте Нечистого!
Мы хохочем. Оказывается, наш король тоже умеет передразнивать Фигушкина!
У самых дверей нас настигает совсем не веселый оклик:
— Валера, вы после завтрака опять к Сергию?
Лека оглядывается:
— Да, отец.
— Зайди сначала ко мне, сын.
Со вздохом я кладу на стол остроглазого серебряного волка. Улыбаюсь, вспомнив Софи. Мне бы такую сестренку!
Ну что ж, послушаем, что король Андрий хотел сказать своему наследнику…
— Я подожду тебя, — говорит Серый.
— Ага, а капитан будет ждать нас, — отвечает Лека. — Может, пару минут, а может, три часа. Иди, я потом подойду.
Из-за угла выбегает Софи:
— Серенький, ты забыл, да?!
— Помню, — смеется Серый. — А ты в платье скакать собралась?
— Там переоденусь. — Софи показывает брату сверток, хватает его за руку и тащит к выходу.
Лека взбегает по широкой парадной лестнице, прыгая через две ступеньки. Кивает охраннику у кабинета:
— Доброго утра, Ясек!
— И тебе доброго утра, мой принц! — Ясек сторонится, давая проход к двери.
Лека заглядывает в кабинет:
— Можно, отец?
— Заходи. — Король ждет, пока сын плотно закроет за собой дверь, и кивает на табуреты у большого стола: — Садись.
Лека подходит к столу. Он не имеет пока права сидеть за этим столом, хотя вот уж почти два года, как отец требует его присутствия на королевском совете. Присутствия тихого и незаметного — учебы ради. Слушай, принц, запоминай и будь готов ответить королю, все ли понял…
— Не дорос я еще здесь сидеть, — усмехается Лека. — Вот отслужу, тогда…
— Вижу, ты догадался, о чем пойдет разговор, — тихо говорит король.
— Я давно его жду, — так же тихо отвечает Лека. — Мне через два месяца пятнадцать. А Серому — через две недели. Пора решать!
— Вы с Сережей опять сговорились? Вместе?
— Конечно. Только не сговорились, а обсудили.
— Слышу не мальчика, — вздыхает король. — Быстро вы выросли, сынок. А где хотите служить, тоже обсудили?
Лека молчит, глядя отцу в лицо. Король тоже не садится; он подходит к сыну и смотрит на него непривычно хмурым взглядом.
— Давно уж, — наконец отвечает принц. — Конечно, здорово было бы служить у Сергия. Но как это будет выглядеть, если сын короля отслужит в королевской роте? Что король спрашивает с других, но не с собственного сына? И что будущий король сам и не нюхал тех трудностей, на которые будет обрекать других? Пусть о Юрке так говорят!
— А, так ты понял… Служба у отца не прибавляет уважения ни отцу, ни сыну. Юрий когда-нибудь пожалеет о своем выборе. Продолжай, Лека.
Лека смотрит отцу в глаза. И говорит:
— Южные заставы. Граница между Немалой Степью и Великим Кочевьем. Только туда по-настоящему боятся отправлять сыновей твои вассалы. Только так нас с тобой никто не упрекнет, отец. И только такая служба может быть признана истинно достойной для будущего короля.
Король обнимает сына. Прижимает к широкой груди. Лека утыкается носом в вытертую замшу отцовой куртки… слышит, как частыми толчками бьется под ней сердце…
— Я горжусь тобой, Лека, — хрипло произносит король. — У меня достойный наследник. Но я не меньше любого из своих вассалов боюсь за сына…
— Па!
Король отстраняется. Спрашивает:
— Что, сынок?
— Мне тоже страшно. Но ты Сергия спроси, он скажет: мы с Серым готовы к любой службе. Мы ведь не вчера это решили. И даже если вдруг что… у тебя останется Егорка.
Король дергает плечом. Говорит внезапно севшим, сухим голосом:
— Никакого «вдруг», сын. Ты нужен мне живым.
— Значит, и не будет никакого «вдруг», — чуть улыбается Лека. — Правда, па… мы с Серегой два года готовились. Мы же понимаем, что там не шутки шутить…
Андрий подходит к потайной двери, открывает:
— Марго!
Лека подбегает к отцу, заглядывает в комнату родителей. Мама поднимает глаза от вышивки, радостно улыбается. Хочет, кажется, что-то сказать… король не дает:
— Марго, сходи за Юлей и Ожье. И приходите сюда.
— Хорошо, Андрий! — Марго втыкает иглу в клубок, встает, посылает мужу счастливую улыбку и быстро выходит.
— А ты, сын, приведи Сережу и Сергия.
— Ты согласен?
— Да, — вздыхает король. — Ты смелее меня, Валера. Я ведь и сам об этом думал, но… только пусть Сергий подтвердит, что вы к этому готовы!
— Хорошо, па!
Когда Лека возвращается вместе с Серым и капитаном, становится ясно, что король уже рассказал об их решении. Марго и Юлия держатся за руки, словно две сестрички в незнакомом и страшном месте. А Ожье стоит рядом с королем… и, кажется, утешает! Не может быть, обрывает себя Лека. Наверное, отец спросил у него, многому ли научились мы с Серым. И слова Сережкиного отца взаправду могут послужить утешением, потому что он сам учил их фехтованию. Правда, две их шпаги почти ничего не могут против палки в его руке, и вчера он сказал, что, по меркам Таргалы, они все еще два сопляка… зато добавил, что здесь вряд ли найдется лучший!
Марго и Юлия вздрагивают, увидев сыновей. Но остаются стоять, где стояли. Мужские дела решаются сейчас… их мальчики выросли.
И Леке так жаль становится материну счастливую улыбку, согнанную с побледневшего лица! Но ведь она тоже должна понимать, что иначе нельзя?
— Мой король! — Капитан отдает честь, чего вовсе даже от него не требуется. Не праздник, не парад…
— У меня вопрос к тебе, капитан, — спокойно произносит король. — Могу я отпустить ребят служить на южной границе?
— Лека сказал мне, — кивает капитан. — По чести, я бы засчитал им за службу последние два года. Они успели научиться всему, чему учу я своих новобранцев. Да, мой король, они хорошо подготовились. Их можно отпустить.
— Нужно, — тихо поправляет Лека.
— Да, мой принц! — Капитан снова кивает. — Это правильно и достойно короля. Но я бы, мой король, послал с ними третьего. Кого-нибудь из моих ребят. Или из Васюриных. — И добавляет, пресекая возможную обиду Леки и Серого: — Хотя бы ради спокойствия ваших матерей, парни.
Король качает головой:
— На заставе не должны знать, что у них служит будущий король. Слишком опасно. Мы справились с Гордием, но я не поручусь, что кто-либо из князей не строит нового заговора. И у Васюры кое-какие подозрения имеются. Поэтому ни там, ни здесь никто не должен знать точно…
— И не будут, мой король, — уверенно отвечает капитан. — Моему человеку не обязательно строить из себя телохранителя. Достаточно служить на той же заставе. Может, ему и не повезет оказаться рядом, когда будет нужно. Но все-таки это лучше, чем отправлять их совсем без поддержки.
— Другие служат без поддержки, — говорит Лека.
— На других не лежит такая ответственность, мой принц, — резко отвечает капитан. — У нас есть будущий король, и мы не хотим его потерять. А не нравится, можно и другую службу подыскать. Вон, в приморские крепости на севере тоже никто попасть не хочет: скучно.
— Сдаюсь, — усмехается Лека.
Король медленно кивает. И глухо говорит:
— Только подбери добровольца, капитан. Чтобы знал и не жалел…
— У меня будет достаточно добровольцев, — заверяет капитан. — Я выберу лучшего.
Немалая Степь… я помню, что рассказывал о ней Васюра, но почему-то мне кажется, что я должен помнить что-то еще. Самым краем… Весь остаток вечера я перебираю в памяти услышанные в последних видениях разговоры. Я даже карту вспомнил так четко, словно лежала она у меня перед глазами: коричневые надписи «НЕМАЛАЯ СТЕПЬ» и «ВЕЛИКОЕ КОЧЕВЬЕ», черная полоса границы между ними и красные башенки-заставы. Но ощущение убежавшего воспоминания становится от этого еще острее.
Так и ложусь я спать… и вскидываюсь среди ночи от чужой мысли, прозвучавшей явственно знакомым голосом…
…— Приструнить Великое Кочевье не так трудно. Беда в том, что Орда держит руку Благословенного халифата. Рушить торговлю и начинать войну из-за пограничных набегов? Глупо, Марго! Их терпел мой отец, терплю я…
— Подожди, супруг мой король, вот вырастет Валерик! Послушаю я, как ты станешь склонять его к терпению!
Маленький Валерик ловит ручонкой распущенные мамины волосы, тянет… король-отец осторожно забирает сына у жены. Валерик смешно гукает и хватает блестящую штучку на отцовой груди. Серебряный волк подмигивает малышу фиолетовым глазом…
Память… я не видел этого раньше. Я не искал маленького сына Андрия и Марготы: какой смысл? Пресветлый не одобрил бы и того, что ищу я сейчас, если бы не королевский приказ.
Я не видел этого разговора. Откуда же взялся он в памяти?
Серебряный волк с аметистовым глазом, знать, неспроста ты так хитро мне подмигивал. Знать, неспроста говорят, что амулеты восточников куда сильнее наших. Спасибо.
Может, ты тоже чуешь мое сродство с мальчишкой, что был когда-то твоим хозяином?..
ЗАСТАВА НА ЮЖНОЙ ГРАНИЦЕ
Немалая Степь воистину оказывается немалой. Нигде не задерживаясь сверх необходимого, Лека, Серый и Ясек добирались до нужной заставы почти месяц. Сначала — Ордынским трактом, как на нитку, нанизавшим на себя села и городки, трактиры и гарнизоны. А когда тракт повернул на восток — едва заметной тропой через степь, мимо крепостей и сигнальных башен, мимо стад, отар и табунов, минуя редкие стойбища степняков.
В подорожной стоял день отправления из Славышти. Им совсем не хотелось, чтобы капитан счел новобранцев неторопливыми, — тем более каждый при двух заводных конях неутомимой степной породы — подарок семьи Снежных Лисиц. Останавливались в сумерках, пускали коней пастись, стряпали на крохотном костерке — сразу ужин и завтрак. Делили ночь на три стражи. С первой зарей, почти еще потемну, завтракали. И ехали до вечера — то неторопливо, то пуская коней вскачь, то ведя недолго в поводу.
Вовсе незачем, думаю я каждое утро, тратить время на путь, в котором ничего не происходит. Для короля важней Славышть, или Летний Стан, или приграничная застава. Для пресветлого — события более поздние, когда Лека приедет на Золотой полуостров. Но я снова и снова возвращаюсь к скачке по степи, в которой не происходило ничего — кроме нее самой. Я знаю — лишь праздное любопытство и постыдная зависть движут мною, и нет мне оправдания. Но ничего не могу поделать с собою.
Степь в жарком мареве поздней весны, осененная непривычно блеклым небом, озвученная звоном жаворонка. Зелень и серебро, а кое-где — алые пятна странных, незнакомых цветов. Высокие травы, гуляющие волнами под ветром. Темно-золотые табуны коней, грязно-белые отары овец. Ветер в лицо, знойный в полдень и холодный поутру. Костер в непроглядной ночи. Свет костра мешается с лунным светом…
Чужая жизнь.
Настоящая жизнь.
Новобранцы придерживают коней: навстречу скачут всадники. Трое. На мелких степных лошадках, в тяжелых ватных куртках, в сдвинутых на затылок толстых шапках, высоких жестких сапогах — обычный наряд степняка.
— Вроде степняки по трое не ездят, — бормочет Лека. Ладонь словно невзначай гладит ножны палаша. Серый придерживает коня: будет лишняя пара секунд изготовиться к стрельбе…
— С заставы дозор, — успокаивающе говорит Марик, выделенный им в ближней крепости провожатый. — А вы как хотели?
Дозорные осадили коней рядом. Старший, вислоусый кряжистый ветеран, кивает Марику и цепко оглядывает троих незнакомцев: видно, что отмечает и стати поджарых коней, очень даже неплохие для степной породы, и добротные кожаные доспехи, и руки, вроде спокойные, но готовые вмиг выхватить оружие. Бурчит:
— Кто такие?
— Пополнение к вам, — отвечает Марик. — Мое почтение, Афоня. Как жизнь, как служба?
— Помаленьку-полегоньку, — ворчит вислоусый Афоня. — Ты как, заедешь?
— Рад бы, — вздыхает Марик. — Вернуться по-светлу велено.
Афоня кидает короткий взгляд на солнце.
— Ну, бывай… поехали, ребята. Только за оружие покеда не хватайтесь, идет?
— Понятное дело, — кивает Ясек.
Застава медленно всплывает из ковыльного моря: сначала сигнальная вышка, потом зубчатые стены из тесаного камня, с навесными бойницами, с выдвинутыми вперед высокими башнями.
— Солидно. — Лека, задрав голову, измеряет взглядом высоту стен.
— Если еще и подступы ловушками перекрыты… — вопросительно тянет Ясек.
— А вот это покеда не твоего ума дело, — бурчит вислоусый. — И неча тут зыркать. Коли свои, так и сами все покажем.
Каменный остров заставы наплывает, заслоняет полнеба — и новичков поглощает пузатая башня, прорезанная, как кишкой, коридором с двойными воротами.
За стенами оказывается на удивление просторно. Казарма, конюшни, склады, навесы примыкают к стенам, не отнимая и клочка у огромного двора, поросшего редкой травой. Ребята спешиваются, кидают быстрый взгляд вокруг.
Кухня — оттуда плывет одуряющий, головокружительный запах свежего хлеба. Колодец. Стог сена. В сене валяется полураздетый загорелый парень. В дальнем конце двора — кузница. Подскочил пес-овчар, обнюхал новичков.
— Погодь, Шарик! — Вислоусый Афоня треплет пса по лохматой морде. — Вроде как свои. Вот вернемся от капитана, познакомишься. Айда со мной, ребята.
Квартира капитана размещается с внутренней стороны ворот, между башней и казармой.
— Пополнение к нам, — сообщает Афоня, приоткрыв дверь. — Посмотришь?
— Заходите, — отзывается капитан.
— Ты б их мне, а, Ерик? — Афоня проходит в комнату первым, присаживается на лавку у стены. Лавка жалобно скрипит.
Новобранцы останавливаются у порога. Капитан оглядывает пацанов, останавливает взгляд на Ясеке. Говорит:
— Хоть один чего-то стоит.
Молчит, сверля мальчишек темным взглядом: похоже, ожидает возражений. Наконец протягивает руку, бросает:
— Назначение.
Ясек подает малость помявшийся в пути конверт. Капитан распечатывает, пробегает глазами. Присвистывает.
— Чего? — спрашивает Афоня.
— Столичные.
Ветеран чуть заметно кривится.
— А добрались быстро, — продолжает капитан. — Что, и дневок не делали?
— Как обычно в походе. — Ясек чуть заметно пожимает плечами. — Просто лишку не задерживались, вот и все.
— Ты гнал? — прямо спрашивает капитан.
— С чего бы, — спокойно отвечает Ясек. — Пацаны крепкие, не ныли. Да и кони путевые.
— Двадцать четыре дня из столицы, — сообщает капитан вислоусому. — Бери себе всех троих. Ясений, Сергий и Валерий. Знакомьтесь, ребята, ваш десятник — Афанасий. Ну а я, если кто не понял, капитан Ерема. Если вдруг что серьезное, ко мне можно в любое время дня и ночи. Размещай ребят, Афоня.
— Ну, спасибочки. — Афанасий оглядывает новобранцев: — Поглядим, на что годны. Пошли, как вас там… Ясений, Сергий да Валерий.
— Ох! — Ясек мотает головой. — Ты извини, десятник, меня полным именем сроду не звали. Да и пацаны пока не доросли. Давай уж с нами по-простому. Ясек, Лека и Серый.
Десятник хохочет:
— Ну, так-то получше будет.
Шарик сидит за порогом. Ждет.
— Ну, знакомься, — говорит десятник. — Новички наши аж из столицы.
Ясек вежливо гладит пса по крутому лбу.
— А что такого? — спрашивает Лека. — Что, из столицы парни не служат, что ли?
— Может, где-нить и служат. — Афанасий фыркает. — Вы хоть понимаете, ребятки, куды попали?
Серый присаживается на корточки, треплет Шарика по ушам, чуть ли не лижется с ним. Шарик, довольно ворча, метет хвостом пыль.
— Вроде как на заставу, — отвечает Лека. — Южная граница Двенадцати Земель. Или заблудились?
— Остряк, да? Ну, скоро поймешь, что это такое — застава.
Серый поднимается. Говорит:
— Что такое застава, мы понимаем. Все-таки служить ехали, а не к тетке в гости.
Шарик лает густым басом.
— Ну, тады идемте. — Десятник кивает на коней: — Разгружайтесь, буду вас по местам определять.
Лето приходит рано. Кажется, вот только вишни цвели в саду — а уже пора и землянику первую собирать, и ранняя смородина наливаться начинает. И пришла с купцом-ханджаром весточка от пресветлого: что добрался он в Ич-Тойвин не без приключений, но, милостью Господа, благополучно и успел как раз за три дня до начала сессии.
Письмо отца предстоятеля читают нам после вечерней службы, потому что вспомнил в нем пресветлый всех нас и всех благословил. Дознание же мое — особо, с напоминанием, сколь важно оно для поиска истины.
А я столько времени зря потерял!
Ну что мне эта застава, какой прок для дознания о Смутных временах в опасной службе двух пацанов-побратимов — в другой стране, на дальней границе! А я не могу бросить их там просто так…
Я слушаю ночь.
Ночь здесь совсем не такая, как в Славышти, даже не такая, как в Летнем Стане. Тише и громче одновременно. Сонное фырканье лошадей, стрекот кузнечиков, совиное уханье и далекий волчий вой. А людей не слышно совсем.
Я хожу вдоль конюшни — три десятка шагов от угла до угла. Стена из белесого камня, днем замызганная и грязная, ночью кажется отражением лунного света. Эта стена да сама луна — только они и разбавляют темноту, огораживающую мой пост от остального мира.
Ночи здесь темные. Я не успел еще привыкнуть, третий раз только в ночном карауле. Конечно, на ночную стражу капитан дает «глаз совы», каждую травинку во дворе видно, но вязкая южная темень все равно тревожит меня.
Наш десятник слышит течение ночи так же хорошо, как храп дядьки Игната. Я уверенно могу сказать только то, что нет еще полуночи. В полночь капитан обходит посты с котелком горячего кофея. Гадость изрядная, зато сон прогоняет напрочь. Гешка, послуживший до заставы на двух сигнальных башнях, твердит перед каждым караулом, что кофей для ночного караула — придумка капитана. На башнях бодрили пинками.
Король все-таки схитрил, в который уж раз думаю я. Он отправил сына на южную границу, но заставу выбрал не абы какую. Лучшую. Которая реже и меньше других просит пополнения.
Кажется, мне начинают нравиться ночные караулы. Днем только успевай поворачиваться: уж если не в разъезде и не в охранении на стене, так или траву косить, или сено ворошить, или табун на пастбище гонять — да все с наукой, а то и с подначкой. Некогда поразмыслить, повертеть в голове интересные разговоры.
Резкий, будоражащий запах разносится по двору. Полночь. Капитан проверяет посты.
Подходит ко мне:
— Как ты? Спать хочешь?
— Терпимо, — отвечаю. — Вот только темнота давит. Тревожно.
— Здесь поначалу всегда так. Привыкнешь. Не дрейфь, Серый.
Капитан идет дальше, и снова вокруг — вязкая тьма. Время тянется медленно, и чего я, в самом деле, боюсь — так это заснуть. Нет, спать не хочется, — но очень уж странные ночи в этой степи… так и кажется, что в ночной тьме разлита неведомая магия.
Суматошные фиолетовые искры мельтешат перед лицом. Звездный ветер, обжигающая метель… смертный холод вместо воздуха…
Серж растолкал меня. А иначе, пожалуй, спать бы мне вечным сном под звездную метель… вместе с Серым. Жаль, как жаль!
И ведь он чувствовал магию, вспоминаю я… неведомую степную магию.
Я не могу удержать слез, да и не стараюсь. К чему? Будто часть меня умерла с ним вместе — как не оплакать? Даже то, что сам я в последний миг избежал смерти, не пугает и не радует. Что моя жизнь? Сплошная неудача, серые дни да глупые страхи.
Я плачу и повторяю сквозь слезы: зачем? Зачем, Господи? Для чего? Какой смысл в его смерти? Я плачу, пока Серж не уясняет, в чем дело… А Серж, поняв, что к чему, сует в руки мне чашку с водой и говорит:
— Может, его спасут. Ты, Анже, не можешь точно знать, что он умер. Потому что ты — живой, и, согласись, мало ли что там могло случиться, пока ты здесь. Что мы знаем о магии восточников? Можно сказать, ничего! Давай-ка успокойся, вернись — и глянь, как там дела. Плакать рано.
Шальная надежда ударяет в голову. Я тянусь к амулету.
— Не этот! — И Серж сует мне в руки Лекин шнурок.
Во сне он пятится от чего-то страшного, темного в темной ночи, темнее ночи, страшнее страха… пятится, пока не оказывается рядом с Серым. И просыпается. Амулет жжет грудь. Серый! Лека вскакивает, сует ноги в штаны и, на ходу затягивая пояс тряскими спросонок руками, мчится к выходу.
Ночь.
И то, что темнее ночи, страшнее страха!
— Куда это ты собрался? Арбуза переел?
— Капитан, где Серый?
— Зачем тебе?…
— Капитан! С ним не то что-то, я знаю!
Темнее ночи, страшнее страха — идет враг, непонятный враг, и Серега на его пути.
— Что ж, пойдем глянем. Только куртку накинь. — Капитан глядит в шалые глаза новобранца, пожимает плечами и сдергивает с гвоздя у выхода ничейный изодранный ватник. — Уж если не то что-то, глупо полуголому выскакивать, понимаешь ты?
Я беру в руки серебряного Лекиного волка. Просто так беру, не для дознания. Подношу к глазам — увидеть, как подмигивает он мне острым аметистовым глазом. Для меня он сейчас — размытое, нечеткое пятнышко серебра с фиолетовым отблеском… но я ведь помню, какой он на самом деле.
Как же ты снова попал к Леке, остроглазый приятель?
Когда-нибудь я узнаю…
3. Бедовая сестренка
Отец Лаврентий, ранняя пташка, поймал нас троих, когда мы пристраивали меловую ловушку над дверью аббата Ефигения. Откроет дверь — тонкая бумага порвется, и мелового порошка как раз хватит обсыпать Фигушкина с головы до ног. Мел мы с Лекой стащили вчера от часовни. Недосчитаются толики для побелки, подумаешь! Тем более все равно на Фигушкина пойдет — вполне, можно сказать, богоугодное дело!
Отец Лаврентий считает иначе.
Нет, в том, что подобные выходки не к лицу четырнадцатилетним парням, мы с ним согласны. Да ведь не в нас же дело… пусть не к лицу и вообще неподходящее занятие, но отпустить Софи творить месть в одиночку мы с Лекой не могли. Сестренка у меня бедовая, лучше за ней приглядеть.
Готовую к употреблению ловушку отец Лаврентий доставляет к королю вместе с нами. Долгих объяснений не требуется.
Мне кажется, король едва удерживается от смеха. Но начинает говорить строго:
— Два почти что воина и благонравная девушка, дочь первой дамы двора! И вам не стыдно?!
— Мне не стыдно! — гордо заявляет Софи. — Пусть Фигушкин другим подзатыльники раздает, а меня пускай не трогает!
— И мне не стыдно, — передразниваю я сестренку. — Пусть Фигушкин другим подзатыльники раздает, а за мою сестру получит!
— И тебе не стыдно, — усмехается король, поглядев на сына. — Я правильно понял?
— Конечно. — Лека копирует степенную солидность аббата Ефигения. — Вступиться за даму, наипаче же и особливо благородную даму, есть прямая обязанность любого дворянина, особливо же и наипаче того, кого Вышний Промысел поставил над оною дамой и обязал…
— Хватит, я понял! — Король Андрий хохочет. — Ох! Прекрасная дама и благородные заступники! София, но ведь аббат учит вас, и он — человек Господа.
— Я ему все равно еще устрою, — бурчит Софи. Вроде себе под нос, но так, чтобы все слышали.
— София! — Наш пленитель укоризненно качает головой: — Дитя, тебе так не к лицу обида! Лучше улыбнись. Двенадцать лет — не тот возраст, чтобы начинать хмуриться и бурчать. Для этого у тебя будет старость.
Софи прыскает. Подбегает к отцу Лаврентию, хватает его за руку, оборачивается к королю и заявляет:
— Вот отец Лаврентий тоже человек Господа! Может, пускай лучше он учит?
— Дитя, у меня другие обязанности пред Господом и королем, — вздыхает отец Лаврентий. — Я не думаю, что из меня выйдет хороший учитель…
— Из Фигушкина учитель уж точно никакой, — фыркает Лека. — Признаюсь, отец Лаврентий, я тоже предпочел бы ваши наставления.
Король хмыкает. Чешет бороду. Вздыхает:
— Весомое мнение. Отец Лаврентий, я думаю, лучше простить Софии эту выходку. Тем более что аббат не пострадал… и даже не знает о покушении?
— Если бы знал, то-то было бы шуму, — снова фыркает Лека.
Отец Лаврентий не возражает ни королю, ни Леке. Вместо этого он осеняет нас благословением и вздыхает:
— Пойду… через полчаса у меня встреча, на которую лучше прийти со свежей головой.
— Прекрасная дама тоже может идти. — Король треплет Софи по голове и легонько подталкивает к двери.
— Никуда я не пойду! — Сестренка выворачивается из-под руки короля. — Ловушку я придумала, ребята мне только помогали! Прощаете, так прощайте всех! А нет — так тоже всех!
— Кто еще за кого вступается, — улыбается король. — Софи, из нашего аббата и в самом деле не ахти какой учитель, но именно поэтому его не стоит обсыпать мелом, обливать водой… Что там еще тебе в голову приходило? От таких шуточек он только озлобится. Обещай мне, что ты больше не будешь, и вы уйдете втроем.
— Ладно, — понурившись, вздыхает Софи. — Обещаю, мой король.
— Вот и хорошо. — Король широко улыбается. — Идите, дети мои, и больше не тешьте Нечистого!
Мы хохочем. Оказывается, наш король тоже умеет передразнивать Фигушкина!
У самых дверей нас настигает совсем не веселый оклик:
— Валера, вы после завтрака опять к Сергию?
Лека оглядывается:
— Да, отец.
— Зайди сначала ко мне, сын.
4. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Со вздохом я кладу на стол остроглазого серебряного волка. Улыбаюсь, вспомнив Софи. Мне бы такую сестренку!
Ну что ж, послушаем, что король Андрий хотел сказать своему наследнику…
5. Валерий, сын короля и будущий король
— Я подожду тебя, — говорит Серый.
— Ага, а капитан будет ждать нас, — отвечает Лека. — Может, пару минут, а может, три часа. Иди, я потом подойду.
Из-за угла выбегает Софи:
— Серенький, ты забыл, да?!
— Помню, — смеется Серый. — А ты в платье скакать собралась?
— Там переоденусь. — Софи показывает брату сверток, хватает его за руку и тащит к выходу.
Лека взбегает по широкой парадной лестнице, прыгая через две ступеньки. Кивает охраннику у кабинета:
— Доброго утра, Ясек!
— И тебе доброго утра, мой принц! — Ясек сторонится, давая проход к двери.
Лека заглядывает в кабинет:
— Можно, отец?
— Заходи. — Король ждет, пока сын плотно закроет за собой дверь, и кивает на табуреты у большого стола: — Садись.
Лека подходит к столу. Он не имеет пока права сидеть за этим столом, хотя вот уж почти два года, как отец требует его присутствия на королевском совете. Присутствия тихого и незаметного — учебы ради. Слушай, принц, запоминай и будь готов ответить королю, все ли понял…
— Не дорос я еще здесь сидеть, — усмехается Лека. — Вот отслужу, тогда…
— Вижу, ты догадался, о чем пойдет разговор, — тихо говорит король.
— Я давно его жду, — так же тихо отвечает Лека. — Мне через два месяца пятнадцать. А Серому — через две недели. Пора решать!
— Вы с Сережей опять сговорились? Вместе?
— Конечно. Только не сговорились, а обсудили.
— Слышу не мальчика, — вздыхает король. — Быстро вы выросли, сынок. А где хотите служить, тоже обсудили?
Лека молчит, глядя отцу в лицо. Король тоже не садится; он подходит к сыну и смотрит на него непривычно хмурым взглядом.
— Давно уж, — наконец отвечает принц. — Конечно, здорово было бы служить у Сергия. Но как это будет выглядеть, если сын короля отслужит в королевской роте? Что король спрашивает с других, но не с собственного сына? И что будущий король сам и не нюхал тех трудностей, на которые будет обрекать других? Пусть о Юрке так говорят!
— А, так ты понял… Служба у отца не прибавляет уважения ни отцу, ни сыну. Юрий когда-нибудь пожалеет о своем выборе. Продолжай, Лека.
Лека смотрит отцу в глаза. И говорит:
— Южные заставы. Граница между Немалой Степью и Великим Кочевьем. Только туда по-настоящему боятся отправлять сыновей твои вассалы. Только так нас с тобой никто не упрекнет, отец. И только такая служба может быть признана истинно достойной для будущего короля.
Король обнимает сына. Прижимает к широкой груди. Лека утыкается носом в вытертую замшу отцовой куртки… слышит, как частыми толчками бьется под ней сердце…
— Я горжусь тобой, Лека, — хрипло произносит король. — У меня достойный наследник. Но я не меньше любого из своих вассалов боюсь за сына…
— Па!
Король отстраняется. Спрашивает:
— Что, сынок?
— Мне тоже страшно. Но ты Сергия спроси, он скажет: мы с Серым готовы к любой службе. Мы ведь не вчера это решили. И даже если вдруг что… у тебя останется Егорка.
Король дергает плечом. Говорит внезапно севшим, сухим голосом:
— Никакого «вдруг», сын. Ты нужен мне живым.
— Значит, и не будет никакого «вдруг», — чуть улыбается Лека. — Правда, па… мы с Серегой два года готовились. Мы же понимаем, что там не шутки шутить…
Андрий подходит к потайной двери, открывает:
— Марго!
Лека подбегает к отцу, заглядывает в комнату родителей. Мама поднимает глаза от вышивки, радостно улыбается. Хочет, кажется, что-то сказать… король не дает:
— Марго, сходи за Юлей и Ожье. И приходите сюда.
— Хорошо, Андрий! — Марго втыкает иглу в клубок, встает, посылает мужу счастливую улыбку и быстро выходит.
— А ты, сын, приведи Сережу и Сергия.
— Ты согласен?
— Да, — вздыхает король. — Ты смелее меня, Валера. Я ведь и сам об этом думал, но… только пусть Сергий подтвердит, что вы к этому готовы!
— Хорошо, па!
Когда Лека возвращается вместе с Серым и капитаном, становится ясно, что король уже рассказал об их решении. Марго и Юлия держатся за руки, словно две сестрички в незнакомом и страшном месте. А Ожье стоит рядом с королем… и, кажется, утешает! Не может быть, обрывает себя Лека. Наверное, отец спросил у него, многому ли научились мы с Серым. И слова Сережкиного отца взаправду могут послужить утешением, потому что он сам учил их фехтованию. Правда, две их шпаги почти ничего не могут против палки в его руке, и вчера он сказал, что, по меркам Таргалы, они все еще два сопляка… зато добавил, что здесь вряд ли найдется лучший!
Марго и Юлия вздрагивают, увидев сыновей. Но остаются стоять, где стояли. Мужские дела решаются сейчас… их мальчики выросли.
И Леке так жаль становится материну счастливую улыбку, согнанную с побледневшего лица! Но ведь она тоже должна понимать, что иначе нельзя?
— Мой король! — Капитан отдает честь, чего вовсе даже от него не требуется. Не праздник, не парад…
— У меня вопрос к тебе, капитан, — спокойно произносит король. — Могу я отпустить ребят служить на южной границе?
— Лека сказал мне, — кивает капитан. — По чести, я бы засчитал им за службу последние два года. Они успели научиться всему, чему учу я своих новобранцев. Да, мой король, они хорошо подготовились. Их можно отпустить.
— Нужно, — тихо поправляет Лека.
— Да, мой принц! — Капитан снова кивает. — Это правильно и достойно короля. Но я бы, мой король, послал с ними третьего. Кого-нибудь из моих ребят. Или из Васюриных. — И добавляет, пресекая возможную обиду Леки и Серого: — Хотя бы ради спокойствия ваших матерей, парни.
Король качает головой:
— На заставе не должны знать, что у них служит будущий король. Слишком опасно. Мы справились с Гордием, но я не поручусь, что кто-либо из князей не строит нового заговора. И у Васюры кое-какие подозрения имеются. Поэтому ни там, ни здесь никто не должен знать точно…
— И не будут, мой король, — уверенно отвечает капитан. — Моему человеку не обязательно строить из себя телохранителя. Достаточно служить на той же заставе. Может, ему и не повезет оказаться рядом, когда будет нужно. Но все-таки это лучше, чем отправлять их совсем без поддержки.
— Другие служат без поддержки, — говорит Лека.
— На других не лежит такая ответственность, мой принц, — резко отвечает капитан. — У нас есть будущий король, и мы не хотим его потерять. А не нравится, можно и другую службу подыскать. Вон, в приморские крепости на севере тоже никто попасть не хочет: скучно.
— Сдаюсь, — усмехается Лека.
Король медленно кивает. И глухо говорит:
— Только подбери добровольца, капитан. Чтобы знал и не жалел…
— У меня будет достаточно добровольцев, — заверяет капитан. — Я выберу лучшего.
6. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Немалая Степь… я помню, что рассказывал о ней Васюра, но почему-то мне кажется, что я должен помнить что-то еще. Самым краем… Весь остаток вечера я перебираю в памяти услышанные в последних видениях разговоры. Я даже карту вспомнил так четко, словно лежала она у меня перед глазами: коричневые надписи «НЕМАЛАЯ СТЕПЬ» и «ВЕЛИКОЕ КОЧЕВЬЕ», черная полоса границы между ними и красные башенки-заставы. Но ощущение убежавшего воспоминания становится от этого еще острее.
Так и ложусь я спать… и вскидываюсь среди ночи от чужой мысли, прозвучавшей явственно знакомым голосом…
…— Приструнить Великое Кочевье не так трудно. Беда в том, что Орда держит руку Благословенного халифата. Рушить торговлю и начинать войну из-за пограничных набегов? Глупо, Марго! Их терпел мой отец, терплю я…
— Подожди, супруг мой король, вот вырастет Валерик! Послушаю я, как ты станешь склонять его к терпению!
Маленький Валерик ловит ручонкой распущенные мамины волосы, тянет… король-отец осторожно забирает сына у жены. Валерик смешно гукает и хватает блестящую штучку на отцовой груди. Серебряный волк подмигивает малышу фиолетовым глазом…
Память… я не видел этого раньше. Я не искал маленького сына Андрия и Марготы: какой смысл? Пресветлый не одобрил бы и того, что ищу я сейчас, если бы не королевский приказ.
Я не видел этого разговора. Откуда же взялся он в памяти?
Серебряный волк с аметистовым глазом, знать, неспроста ты так хитро мне подмигивал. Знать, неспроста говорят, что амулеты восточников куда сильнее наших. Спасибо.
Может, ты тоже чуешь мое сродство с мальчишкой, что был когда-то твоим хозяином?..
ЗАСТАВА НА ЮЖНОЙ ГРАНИЦЕ
1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Немалая Степь воистину оказывается немалой. Нигде не задерживаясь сверх необходимого, Лека, Серый и Ясек добирались до нужной заставы почти месяц. Сначала — Ордынским трактом, как на нитку, нанизавшим на себя села и городки, трактиры и гарнизоны. А когда тракт повернул на восток — едва заметной тропой через степь, мимо крепостей и сигнальных башен, мимо стад, отар и табунов, минуя редкие стойбища степняков.
В подорожной стоял день отправления из Славышти. Им совсем не хотелось, чтобы капитан счел новобранцев неторопливыми, — тем более каждый при двух заводных конях неутомимой степной породы — подарок семьи Снежных Лисиц. Останавливались в сумерках, пускали коней пастись, стряпали на крохотном костерке — сразу ужин и завтрак. Делили ночь на три стражи. С первой зарей, почти еще потемну, завтракали. И ехали до вечера — то неторопливо, то пуская коней вскачь, то ведя недолго в поводу.
Вовсе незачем, думаю я каждое утро, тратить время на путь, в котором ничего не происходит. Для короля важней Славышть, или Летний Стан, или приграничная застава. Для пресветлого — события более поздние, когда Лека приедет на Золотой полуостров. Но я снова и снова возвращаюсь к скачке по степи, в которой не происходило ничего — кроме нее самой. Я знаю — лишь праздное любопытство и постыдная зависть движут мною, и нет мне оправдания. Но ничего не могу поделать с собою.
Степь в жарком мареве поздней весны, осененная непривычно блеклым небом, озвученная звоном жаворонка. Зелень и серебро, а кое-где — алые пятна странных, незнакомых цветов. Высокие травы, гуляющие волнами под ветром. Темно-золотые табуны коней, грязно-белые отары овец. Ветер в лицо, знойный в полдень и холодный поутру. Костер в непроглядной ночи. Свет костра мешается с лунным светом…
Чужая жизнь.
Настоящая жизнь.
2. Пополнение из столицы
Новобранцы придерживают коней: навстречу скачут всадники. Трое. На мелких степных лошадках, в тяжелых ватных куртках, в сдвинутых на затылок толстых шапках, высоких жестких сапогах — обычный наряд степняка.
— Вроде степняки по трое не ездят, — бормочет Лека. Ладонь словно невзначай гладит ножны палаша. Серый придерживает коня: будет лишняя пара секунд изготовиться к стрельбе…
— С заставы дозор, — успокаивающе говорит Марик, выделенный им в ближней крепости провожатый. — А вы как хотели?
Дозорные осадили коней рядом. Старший, вислоусый кряжистый ветеран, кивает Марику и цепко оглядывает троих незнакомцев: видно, что отмечает и стати поджарых коней, очень даже неплохие для степной породы, и добротные кожаные доспехи, и руки, вроде спокойные, но готовые вмиг выхватить оружие. Бурчит:
— Кто такие?
— Пополнение к вам, — отвечает Марик. — Мое почтение, Афоня. Как жизнь, как служба?
— Помаленьку-полегоньку, — ворчит вислоусый Афоня. — Ты как, заедешь?
— Рад бы, — вздыхает Марик. — Вернуться по-светлу велено.
Афоня кидает короткий взгляд на солнце.
— Ну, бывай… поехали, ребята. Только за оружие покеда не хватайтесь, идет?
— Понятное дело, — кивает Ясек.
Застава медленно всплывает из ковыльного моря: сначала сигнальная вышка, потом зубчатые стены из тесаного камня, с навесными бойницами, с выдвинутыми вперед высокими башнями.
— Солидно. — Лека, задрав голову, измеряет взглядом высоту стен.
— Если еще и подступы ловушками перекрыты… — вопросительно тянет Ясек.
— А вот это покеда не твоего ума дело, — бурчит вислоусый. — И неча тут зыркать. Коли свои, так и сами все покажем.
Каменный остров заставы наплывает, заслоняет полнеба — и новичков поглощает пузатая башня, прорезанная, как кишкой, коридором с двойными воротами.
За стенами оказывается на удивление просторно. Казарма, конюшни, склады, навесы примыкают к стенам, не отнимая и клочка у огромного двора, поросшего редкой травой. Ребята спешиваются, кидают быстрый взгляд вокруг.
Кухня — оттуда плывет одуряющий, головокружительный запах свежего хлеба. Колодец. Стог сена. В сене валяется полураздетый загорелый парень. В дальнем конце двора — кузница. Подскочил пес-овчар, обнюхал новичков.
— Погодь, Шарик! — Вислоусый Афоня треплет пса по лохматой морде. — Вроде как свои. Вот вернемся от капитана, познакомишься. Айда со мной, ребята.
Квартира капитана размещается с внутренней стороны ворот, между башней и казармой.
— Пополнение к нам, — сообщает Афоня, приоткрыв дверь. — Посмотришь?
— Заходите, — отзывается капитан.
— Ты б их мне, а, Ерик? — Афоня проходит в комнату первым, присаживается на лавку у стены. Лавка жалобно скрипит.
Новобранцы останавливаются у порога. Капитан оглядывает пацанов, останавливает взгляд на Ясеке. Говорит:
— Хоть один чего-то стоит.
Молчит, сверля мальчишек темным взглядом: похоже, ожидает возражений. Наконец протягивает руку, бросает:
— Назначение.
Ясек подает малость помявшийся в пути конверт. Капитан распечатывает, пробегает глазами. Присвистывает.
— Чего? — спрашивает Афоня.
— Столичные.
Ветеран чуть заметно кривится.
— А добрались быстро, — продолжает капитан. — Что, и дневок не делали?
— Как обычно в походе. — Ясек чуть заметно пожимает плечами. — Просто лишку не задерживались, вот и все.
— Ты гнал? — прямо спрашивает капитан.
— С чего бы, — спокойно отвечает Ясек. — Пацаны крепкие, не ныли. Да и кони путевые.
— Двадцать четыре дня из столицы, — сообщает капитан вислоусому. — Бери себе всех троих. Ясений, Сергий и Валерий. Знакомьтесь, ребята, ваш десятник — Афанасий. Ну а я, если кто не понял, капитан Ерема. Если вдруг что серьезное, ко мне можно в любое время дня и ночи. Размещай ребят, Афоня.
— Ну, спасибочки. — Афанасий оглядывает новобранцев: — Поглядим, на что годны. Пошли, как вас там… Ясений, Сергий да Валерий.
— Ох! — Ясек мотает головой. — Ты извини, десятник, меня полным именем сроду не звали. Да и пацаны пока не доросли. Давай уж с нами по-простому. Ясек, Лека и Серый.
Десятник хохочет:
— Ну, так-то получше будет.
Шарик сидит за порогом. Ждет.
— Ну, знакомься, — говорит десятник. — Новички наши аж из столицы.
Ясек вежливо гладит пса по крутому лбу.
— А что такого? — спрашивает Лека. — Что, из столицы парни не служат, что ли?
— Может, где-нить и служат. — Афанасий фыркает. — Вы хоть понимаете, ребятки, куды попали?
Серый присаживается на корточки, треплет Шарика по ушам, чуть ли не лижется с ним. Шарик, довольно ворча, метет хвостом пыль.
— Вроде как на заставу, — отвечает Лека. — Южная граница Двенадцати Земель. Или заблудились?
— Остряк, да? Ну, скоро поймешь, что это такое — застава.
Серый поднимается. Говорит:
— Что такое застава, мы понимаем. Все-таки служить ехали, а не к тетке в гости.
Шарик лает густым басом.
— Ну, тады идемте. — Десятник кивает на коней: — Разгружайтесь, буду вас по местам определять.
3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Лето приходит рано. Кажется, вот только вишни цвели в саду — а уже пора и землянику первую собирать, и ранняя смородина наливаться начинает. И пришла с купцом-ханджаром весточка от пресветлого: что добрался он в Ич-Тойвин не без приключений, но, милостью Господа, благополучно и успел как раз за три дня до начала сессии.
Письмо отца предстоятеля читают нам после вечерней службы, потому что вспомнил в нем пресветлый всех нас и всех благословил. Дознание же мое — особо, с напоминанием, сколь важно оно для поиска истины.
А я столько времени зря потерял!
Ну что мне эта застава, какой прок для дознания о Смутных временах в опасной службе двух пацанов-побратимов — в другой стране, на дальней границе! А я не могу бросить их там просто так…
4. Сергий, новобранец,
Я слушаю ночь.
Ночь здесь совсем не такая, как в Славышти, даже не такая, как в Летнем Стане. Тише и громче одновременно. Сонное фырканье лошадей, стрекот кузнечиков, совиное уханье и далекий волчий вой. А людей не слышно совсем.
Я хожу вдоль конюшни — три десятка шагов от угла до угла. Стена из белесого камня, днем замызганная и грязная, ночью кажется отражением лунного света. Эта стена да сама луна — только они и разбавляют темноту, огораживающую мой пост от остального мира.
Ночи здесь темные. Я не успел еще привыкнуть, третий раз только в ночном карауле. Конечно, на ночную стражу капитан дает «глаз совы», каждую травинку во дворе видно, но вязкая южная темень все равно тревожит меня.
Наш десятник слышит течение ночи так же хорошо, как храп дядьки Игната. Я уверенно могу сказать только то, что нет еще полуночи. В полночь капитан обходит посты с котелком горячего кофея. Гадость изрядная, зато сон прогоняет напрочь. Гешка, послуживший до заставы на двух сигнальных башнях, твердит перед каждым караулом, что кофей для ночного караула — придумка капитана. На башнях бодрили пинками.
Король все-таки схитрил, в который уж раз думаю я. Он отправил сына на южную границу, но заставу выбрал не абы какую. Лучшую. Которая реже и меньше других просит пополнения.
Кажется, мне начинают нравиться ночные караулы. Днем только успевай поворачиваться: уж если не в разъезде и не в охранении на стене, так или траву косить, или сено ворошить, или табун на пастбище гонять — да все с наукой, а то и с подначкой. Некогда поразмыслить, повертеть в голове интересные разговоры.
Резкий, будоражащий запах разносится по двору. Полночь. Капитан проверяет посты.
Подходит ко мне:
— Как ты? Спать хочешь?
— Терпимо, — отвечаю. — Вот только темнота давит. Тревожно.
— Здесь поначалу всегда так. Привыкнешь. Не дрейфь, Серый.
Капитан идет дальше, и снова вокруг — вязкая тьма. Время тянется медленно, и чего я, в самом деле, боюсь — так это заснуть. Нет, спать не хочется, — но очень уж странные ночи в этой степи… так и кажется, что в ночной тьме разлита неведомая магия.
Суматошные фиолетовые искры мельтешат перед лицом. Звездный ветер, обжигающая метель… смертный холод вместо воздуха…
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Серж растолкал меня. А иначе, пожалуй, спать бы мне вечным сном под звездную метель… вместе с Серым. Жаль, как жаль!
И ведь он чувствовал магию, вспоминаю я… неведомую степную магию.
Я не могу удержать слез, да и не стараюсь. К чему? Будто часть меня умерла с ним вместе — как не оплакать? Даже то, что сам я в последний миг избежал смерти, не пугает и не радует. Что моя жизнь? Сплошная неудача, серые дни да глупые страхи.
Я плачу и повторяю сквозь слезы: зачем? Зачем, Господи? Для чего? Какой смысл в его смерти? Я плачу, пока Серж не уясняет, в чем дело… А Серж, поняв, что к чему, сует в руки мне чашку с водой и говорит:
— Может, его спасут. Ты, Анже, не можешь точно знать, что он умер. Потому что ты — живой, и, согласись, мало ли что там могло случиться, пока ты здесь. Что мы знаем о магии восточников? Можно сказать, ничего! Давай-ка успокойся, вернись — и глянь, как там дела. Плакать рано.
Шальная надежда ударяет в голову. Я тянусь к амулету.
— Не этот! — И Серж сует мне в руки Лекин шнурок.
6. Валерий, новобранец
Во сне он пятится от чего-то страшного, темного в темной ночи, темнее ночи, страшнее страха… пятится, пока не оказывается рядом с Серым. И просыпается. Амулет жжет грудь. Серый! Лека вскакивает, сует ноги в штаны и, на ходу затягивая пояс тряскими спросонок руками, мчится к выходу.
Ночь.
И то, что темнее ночи, страшнее страха!
— Куда это ты собрался? Арбуза переел?
— Капитан, где Серый?
— Зачем тебе?…
— Капитан! С ним не то что-то, я знаю!
Темнее ночи, страшнее страха — идет враг, непонятный враг, и Серега на его пути.
— Что ж, пойдем глянем. Только куртку накинь. — Капитан глядит в шалые глаза новобранца, пожимает плечами и сдергивает с гвоздя у выхода ничейный изодранный ватник. — Уж если не то что-то, глупо полуголому выскакивать, понимаешь ты?