Горький Максим. Яков Богомолов

   Н и н а. Да, конечно! Ведь если она вотрётся в доверие Никона Васильевича, заберёт его в руки... тогда ваше будущее...
   В е р о ч к а. Какое мне дело до этого?
   Н и н а. Но - как же? Вы девушка, вам нужно выйти замуж, для этого необходимо приданое...
   В е р о ч к а. Нина Аркадьевна, мне ничего не нужно. Мне нужно уйти отсюда... Вы говорите, кто-то за кем-то охотится. Здесь все охотятся друг за другом, а - жизни нет.
   Н и н а. Вы, конечно, понимаете, что я говорю вполне бескорыстно...
   В е р о ч к а. Только Яков Сергеич - один он...
   Н и н а. Ах, он глуп.
   В е р о ч к а. Нет, неправда! Он - слепой, потому что честный.
   Н и н а. Поверьте мне, это - дурак и болтун.
   В е р о ч к а (возмущённо). Это прекр[асный] человек.
   Н и н а. Вы увлекаетесь им, - да?
   В е р о ч к а. Да!
   Н и н а. О, боже мой! Но, милая моя, это смешно!
   В е р о ч к а. Пусть будет смешно...
   Б у к е е в (входит). Что - смешно?
   (Верочка поспешно уходит.)
   Б у к е е в. Что такое? Чего она убежала?
   (Жан на террасе прячется за дверь.)
   Н и н а. Я с ней беседовала о Якове Сергеиче.
   Б у к е е в. Да. Ну, так что же?
   Н и н а. Мне кажется, она увлекается немножко...
   Б у к е е в (кивая на дверь Богомолова). Им?
   Н и н а. Да.
   Б у к е е в. Гм... (Задумался.) А - он?
   Н и н а. Что?
   Б у к е е в. Он тоже увлекается Верой?
   Н и н а. Вам это интересно?
   Б у к е е в. Нет... но...
   Н и н а. Но?
   Б у к е е в. Всё-таки - племянница, родственница...
   Н и н а. Это ли интересует вас?
   Б у к е е в. А что ж ещё?
   Н и н а. Может быть, нечто другое? Или - некто другой?
   Б у к е е в. Ну... кто - другой?
   Ж а н (с террасы, озабоченно). Вы не видели учёного, а?
   Б у к е е в. Нет.
   Ж а н. В какую щель земли провалился он?
   Н и н а (подозр[ительно]). Зачем вам его?
   Ж а н. Там пришли с работ.
   Н и н а. Вы где были сейчас?
   Ж а н. Я? Везде! Ника, надо бы, дорогой мой, решить вопрос о плотине для пруда и о барражах в овраг, а? Наш водопроводчик очень беспокоится...
   Н и н а. Вы будете говорить о делах?
   Ж а н. Немножко.
   Н и н а. Тогда я уйду...
   Б у к е е в. Чего же тут решать? Пусть строит.
   Ж а н (дождавшись ухода Нины). Вовремя я пришёл?
   Б у к е е в. Что?
   Ж а н. Она, кажется, начинала кислый разговор?
   Б у к е е в. Похоже. Скучная женщина. Да, так пускай строит... что ж...
   Ж а н. Ничего не нужно строить, - к чему тебе вся эта канитель с водой, если ты решил продать имение? Ведь у тебя цель - удержать здесь его жену, и только для этого затеял ты орошение и всю чепуху?
   Б у к е е в. Ну, не совсем для этого. С водой за имение дороже дадут.
   Ж а н. На кой тебе чёрт - деньги!
   Б у к е е в. Денег мне не нужно, это верно.
   Ж а н. Вот видишь! Уговаривайся с нею и махай за границу...
   Б у к е е в (расхаживая). С ней так нельзя... нельзя, брат!
   Ж а н. Отчего? Почему?
   Б у к е е в. Ты не понимаешь. Я, брат, серьёзно влюбился... кажется...
   Ж а н. Когда ж ты влюблялся несерьёзно?
   Б у к е е в. Ты сам говорил, что последняя женщина - как сороковой медведь...
   Ж а н. Мало ли что я говорю! А ты - не верь. Я, брат, не хуже водопроводчика могу говорить на все темы, потому что я человек вдохновенный и фантастический. Водопроводчик говорит, что жизнь есть непрерывное движение и все мы несчастны, потому что не чувствуем этого, а всё стараемся остановить движение, уцепившись за что-нибудь, укрепив себя...
   Б у к е е в (задумчиво). Опоздал я укрепиться.
   Ж а н (не слушая его). Это он верно говорит. Пускай всё движется, дело и мысли. Я не знаю, что сделаю завтра, но сегодня я хочу хорошо пожить...
   (Ладыгин и Богомолов с террасы.)
   Л а д ы г и н. Ну и ветер!
   Ж а н. Стремление, движение...
   Б о г о м о л о в (с досадой). Дядя Жан, когда же привезут бетонные трубы?
   Ж а н. Едут трубы!
   Б о г о м о л о в. Послушайте, - это не годится! Мы тратим бесполезно такую массу времени и денег... Никон Васильевич, - вы бы распорядились построже.
   Б у к е е в (кивая на Жана). Это вот всё он...
   Б о г о м о л о в. За два месяца с лишком мы ничего не сделали... Если на днях не будет труб, я должен буду прекр[атить] бурение...
   Ж а н. Беспок[ойный] вы человек, Яков Сергеич!
   Б о г о м о л о в. Да вы поймите - скоро пойдёт вода.
   Ж а н. И прекрасно.
   Б о г о м о л о в. Вы шутите?
   Б у к е е в. Ты бы, Жан, того... в самом деле...
   Л а д ы г и н. Хорошо бы чаю выпить!
   Ж а н. Сейчас распоряжусь...
   Б о г о м о л о в (смеясь - Букееву). Если смотреть со стороны, так вся эта затея - чужое дело для вас...
   Б у к е е в. Н-да... Чужое дело? Вот вы, батенька, обо всём думаете... и говорите... А вот - скажите мне: что значит - моя жизнь? То есть не моя, Букеева, жизнь, а вообще когда человек, - вы, например, - говорите: моя жизнь!
   Б о г о м о л о в. Позвольте - не понимаю.
   Б у к е е в (слегка раздражаясь). Ну - как не понять? Я говорю: моя жизнь, а - что в ней моё? Вот у меня имущество, о нём заботиться надо, а мне - лень. Или - племянница - о ней тоже надо заботиться, а я не умею... (Раздр[ажённо].) Вообще - что в моей жизни - моё? Ничего нет, кроме забот!
   Л а д ы г и н (смеётся). Курьёз! Да вы раздайте имение нищим...
   Б у к е е в. Я говорю серьёзно!
   Л а д ы г и н. И я тоже.
   Б у к е е в (Богомолову). Ну-с? Как же?
   Б о г о м о л о в. Вы сегодня дурно настроены. А вот когда эта огромная ваша земля будет орошена, когда везде вокруг насадят сады, парки, возникнет образцовый курорт, первый в России, и когда весной всё зацветёт, заиграет на солнце, появятся в аллеях и около куртин цветов женщины, дети, - тогда вы скажете: это мною сделано...
   Б у к е е в. И - только? Ну-у... Это будет через двадцать пять лет. А я хочу сейчас чего-нибудь... для себя, для одного себя, вот этого, такого вот.
   Л а д ы г и н. Очень верно! Что вы скажете, философ?
   Б о г о м о л о в. Ничего не скажу. Но - если вы серьёзно говорите, это несчастие.
   Б у к е е в. То-то вот и есть, что серьёзно.
   Б о г о м о л о в (убежд[ённо]). Тогда - вы несчастный человек. Для счастия необходимо чувствовать радость труда, творчества...
   Б у к е е в. Мужик трудится всю жизнь, а радости - не видать в нём.
   Б о г о м о л о в. Потому что его труд изнурителен, подневолен и ничтожен по результатам. Он съедает всю свою работу, и это не даёт ему возможности чувствовать себя исторической личностью, человеком, украшающим землю для радостей будущего.
   Б у к е е в. Радости будущего! Какое мне дело до них?
   Л а д ы г и н. Совершенно верно! Мы люди сегодняшнего дня, и - только!
   Б у к е е в (упрямо встр[яхивает] головой). Нет, батенька, ваша философия - не для всех. Вот бог - для всех. Но в бога мы не верим... то есть не то что не верим, а забываем о нём. И получается у нас не жизнь, а так себе что-то... И лучше не философствовать...
   Л а д ы г и н. Да. Это никого не приводит к добру. У меня был роман с курсисткой, она тоже занималась спортом, но - такая странная! - ужасно любила рассуждать.
   Б о г о м о л о в (смеясь). Как вы рассказываете!
   Л а д ы г и н. Это - правда, уверяю вас! Бывало, в самые неподходящие моменты она вдруг спрашивает: "А почему ты меня любишь?" Я говорю ей: "Потому что ты женщина..."
   Б у к е е в. Да. Конечно. (Усмех[ается].)
   Л а д ы г и н. Но ей этого мало: "Есть, говорит, много женщин и мужчин, но почему ты любишь меня, а я - тебя?" и так далее! Ужас! Я потерпел эту философию месяца три и написал ей: "Прощай, Ирочка! В любви не философствуют, а кто занимается этим, тот - глуп!" Страшно обиделась!
   Б о г о м о л о в (хохочет]). Да - неужели?
   Л а д ы г и н. Уверяю вас! Книжки ужасно портят их...
   Б у к е е в (усмех[аясь]). Простой ты человек, Борис, очень я люблю тебя за это. В Харькове был жеребец - Гамилькар, кажется, - двести тысяч за него заплатили. Издох. Он, я думаю, был похож на тебя...
   Л а д ы г и н. Ну, брат, - сравнил!
   (Богомолов смеётся.)
   Л а д ы г и н (вдруг). Я считаю ваш смех неуместным.
   Б о г о м о л о в. Почему же?
   Л а д ы г и н. Так. Мне он не нравится.
   Б о г о м о л о в. Очень жаль, но иначе смеяться я не могу.
   Л а д ы г и н. Я прошу вас не смеяться.
   Б о г о м о л о в. Никогда?
   Л а д ы г и н. Прошу...
   Б у к е е в. Полно, Борис! Ты с ума сошёл...
   Л а д ы г и н. Нет, позволь...
   О л ь г а (являясь в двери комнаты). Что за крик?
   Б у к е е в. Спорят.
   О л ь г а. Яков! Ты споришь?
   Б о г о м о л о в. Нет.
   О л ь г а (Букееву). Вы?
   Б у к е е в. Вот он...
   О л ь г а. С кем же?
   Б о г о м о л о в. Сам с собой, очевидно.
   О л ь г а. Не понимаю.
   Л а д ы г и н. Видите ли, я...
   О л ь г а. Да?
   Л а д ы г и н. Я не допускаю, когда надо мной издеваются. (Вст[аёт], ух[одит].)
   О л ь г а (нахм[урилась), удив{лённо]). Что такое?
   Б о г о м о л о в. Никон Васильевич сравнил его с жеребцом.
   Б у к е е в. Ну... не стоит говорить об этом. Я его сейчас успокою... Чудак тоже... [(Уходит.)]
   О л ь г а. Что было здесь?
   Б о г о м о л о в. Да - ничего! Я говорю: Букеев уподобил его жеребцу, это было так неожиданно, я засмеялся, а он рассердился на меня и заговорил со мной эдаким, знаешь, дуэльным тоном...
   О л ь г а (под[авляя] тревогу). И - только?
   Б о г о м о л о в. И только!
   О л ь г а. Он такой спокойный.
   Б о г о м о л о в. Как бык.
   О л ь г а (после паузы). Яков, мне нужно поговорить с тобой сегодня.
   Б о г о м о л о в. Чудесно. Поговорим.
   О л ь г а (глад[ит] его волосы). Ты свободен вечером?
   Б о г о м о л о в. Да я весь день свободен. Здесь не работают. Вообще, здесь... странно! Я думаю, и ты тоже чувствуешь это. Тебе неудобно здесь?
   О л ь г а. Нет, ничего. Хотя... я, может быть, уеду...
   Б о г о м о л о в. Что стесняет тебя, скажи?
   О л ь г а. А как ты думаешь?
   Б о г о м о л о в. Букеев?
   О л ь г а. Почему?
   Б о г о м о л о в. Он смотрит на тебя, как жаждущий на источник свежей воды... Какой неуклюжий человек, какой ненужный. Богат, богатство - сила, а в его руках оно - ничто! Ничего не делает, ничего не любит. И даже, кажется, себя не умеет любить.
   Д у н я ш а [(входит)]. Пожалуйте к чаю...
   О л ь г а. Мне не хочется идти туда...
   Б о г о м о л о в. Попроси, чтобы тебе принесли.
   О л ь г а. А ты идёшь?
   Б о г о м о л о в. Хочешь - останусь с тобой...
   О л ь г а. Дуняша, - принесите нам сюда.
   Д у н я ш а. Слушаю...
   Б о г о м о л о в. Вот и поговорим, - да? Давно я не беседовал с тобой...
   О л ь г а. Да. Ты не очень ищешь этого.
   Б о г о м о л о в. Здесь не хочется серьёзно говорить, - честное слово. Это - шуточная жизнь, её делает дядя Жан, шутник. (Остановился.) Знаешь, что нужно, Ольга? Нужно, чтоб люди поняли, как они одиноки во вселенной, - только тогда их воля устремится к познанию друг друга и свяжет их единым чувством близости. Только сознавая трагизм бытия, глубоко чувствуя его тайны, мы все обернёмся друг к другу, ибо тогда нам станет понятно, что для человека нет и не может быть ничего ближе и дороже человека. Человек делает бессмертными мёртвые вещи, может быть, он со временем...
   О л ь г а. Господи! Как ты прав, когда сказал, что здесь, в этом доме, не место серьёзной мысли.
   Б о г о м о л о в. Мы поставлены в мире так оскорбительно, так иронично, что нам надо отвернуться от этой иронии.
   О л ь г а. Кто понимает её?
   (Дуняша вносит поднос с чаем.)
   О л ь г а. Люди - неразумны.
   Б о г о м о л о в. О, это неправда!
   О л ь г а. Ты слеп, люди - неразумны.
   Б о г о м о л о в. Это так кажется, потому что разум каждого обращён на самого себя и мелкое, а не - в мир и на великое его...
   О л ь г а. Во мне живёт неразумная сила. Я хочу бунтовать. Мне трудно. Мне всегда чего-то не хватает. Я не могу, не умею жить...
   Б о г о м о л о в. Странно ты говоришь, Ольга, это ново для меня.
   О л ь г а. Разве ты меня знаешь? Ты - тоже непонятен мне. Ты вызываешь у меня желание спорить с тобой, не соглашаться. Я хочу стащить тебя на землю, чтоб ты был ближе ко мне... ах, я не знаю, чего хочу!
   Б о г о м о л о в (смотрит на неё). Может быть, ты...
   О л ь г а. Влюбилась, да? Это ты хотел спросить, да? Нет, я не влюблена, но... слушай, Яков, я изменила тебе.
   Б о г о м о л о в. Нет. Не верю...
   О л ь г а. Да.
   Б о г о м о л о в. Здесь?
   О л ь г а. Это всё равно...
   Б о г о м о л о в. Наверное - не здесь...
   О л ь г а. Почему?
   Б о г о м о л о в. Ну - с кем же здесь? (Ходит, опустя голову.)
   О л ь г а. Что ты молчишь?
   (Богомолов взглянул на неё молча.)
   О л ь г а. Говори же...
   Б о г о м о л о в (тихо). Что же я скажу тебе, друг мой, что? Я не знаю, что сказать.
   О л ь г а. Разве тебе не больно?
   Б о г о м о л о в (пож[имая] плеч[ами]). Ты хочешь, чтоб я кричал? (Трёт лоб.) Как, должно быть, это неудобно и противно - отдаваться двоим... наверное, один из них возбуждает брезгливость...
   О л ь г а (почти кричит). Что ты говоришь?
   Б о г о м о л о в. Тебе неприятно? Извини... с тобой я привык говорить обо всём, что думаю. И вот, неожиданно, я вспомнил жалобы проституток.
   О л ь г а (вскочив). Противный головастик, у тебя нет души, у тебя только мозг, бессердечное насекомое...
   Б о г о м о л о в. Что ты? Друг мой, - что ты...
   О л ь г а. Уйди прочь!
   Б о г о м о л о в. Неужели ты думаешь, что я хотел оскорбить тебя? Пойми, что это невозможно. Я столько пережил с тобой хорошего, я так благодарен тебе за это, и - ведь я тебя люблю! За что ты сердишься? (С улыбкой.) Это я должен сердиться, - ведь ты изменила мне, если это не выдумка!
   О л ь г а. Нет! Это правда! (В отчаянии.) Боже мой, я ничего не понимаю!
   Б о г о м о л о в. Ну, хорошо, это правда, ты изменила мне, коварная женщина.
   О л ь г а. Как ты можешь шутить, как ты смеешь?
   Б о г о м о л о в. Успокойся, Ольга, не кричи... В чём дело?
   О л ь г а. Но - разве это не оскорбляет тебя?
   Б о г о м о л о в. Не будем говорить обо мне... (Под[ошёл], положил руку на плечо ей.) Ольга, - ведь это не серьёзно, да? Ведь если бы ты полюбила кого-то... ты вела бы себя иначе? не так ли? Забудем же об этом, Ольга, если это ошибка...
   О л ь г а. А если это моя месть тебе?
   Б о г о м о л о в. За что?
   О л ь г а. За то, что ты далеко от меня...
   Б о г о м о л о в. И ты решила уйти ещё дальше? Нет, - я думаю - это не так. Я ведь знаю - ты меня любишь, я это чувствую.
   О л ь г а. Как трудно с тобой! Ты точно издеваешься.
   Б о г о м о л о в. Ольга, я понимаю, что быть красивой женщиной - это иногда большое несчастие. Она - сокровище, отовсюду к ней тянутся завистливые, жадные и часто грязные руки, все хотят обладать ею... я понимаю, как легко потерять себя в этой ядовитой атмосфере вожделений.
   О л ь г а (в тоске). Кто говорит со мной? Человек, имеющий право любить меня, умная книга или какая-то непонятная мне идея? Я с ума сойду!
   Б о г о м о л о в. Послушай же, дитя моё! Ведь я не виню тебя ни в чём...
   О л ь г а. Обвини! Оскорби!
   Б о г о м о л о в. Не будем говорить глупостей... Ты ошибаешься, думая, что я не страдаю. Нет, по-своему - я оскорблён, - не тобой, а пошлостью события, прости меня - случилось пошлое. Это не страшно, но мучительно, именно потому, что пошло...
   О л ь г а. О, боже мой...
   Б о г о м о л о в. Ты знаешь - я люблю любить, люблю самое чувство любви и умею любоваться им, - ты это знаешь. Помнишь?
   О л ь г а. Да. Это было...
   Б о г о м о л о в. Это всегда со мной. На всю жизнь женщина - ты останешься для меня владычицей мира, существом, от которого все племена и народы, силой, побеждающей смерть и уничтожение. Тебя ради возникло на земле всё прекрасное, от тебя вся поэзия жизни, всё для тебя - преступления и подвиги, - всё! Любовью к тебе насыщена жизнь, и пусть теперь формы любви несовершенны, грубы, но - настанет время, когда это лучшее чувство наше насытится религиозным сознанием и мы будем любить, обожая друг друга...
   О л ь г а (сквозь зубы). Проклятый сказочник...
   Б о г о м о л о в. Если на земле возможно счастье, оно настанет тогда, когда мы поймём величие женщины.
   О л ь г а. Живёт в тебе какой-то тихий дьявол... Я не знаю - можно верить твоим словам?
   Б о г о м о л о в. Надо верить, Ольга! Из всех иллюзий жизни вера самая лучшая.
   О л ь г а. Всегда, за всем, что ты говоришь, я чувствую глубоко скрытую иронию. Во что ты веришь?
   Б о г о м о л о в. В тебя. Верь и ты в своё назначение - одарять мир любовью, лаской, счастьем... Что есть лучше этого? Что?
   О л ь г а. Я не знаю.
   Б о г о м о л о в. Мы все очень бедные люди, друг мой, и нам необходимо делиться друг с другом всем, что мы имеем... (Обнимает её.) Ну, ты успокоилась немножко?
   О л ь г а. Да. Ты заговорил меня... Ты точно с ребёнком говоришь со мной.
   Б о г о м о л о в. Я тебя люблю...
   О л ь г а. Я чувствую, что тебе жалко меня... О, господи! Где же любовь?
   Б о г о м о л о в. Перестань!
   О л ь г а. Почему, почему ты не спросишь, зачем я сделала это?
   Б о г о м о л о в. Если хочешь - скажи.
   О л ь г а. А тебе - безразлично?
   Б о г о м о л о в. Не могу же я просить тебя - покайся!
   О л ь г а. Если б ты любил...
   Б о г о м о л о в. Ну, хорошо, - я сам стану рассказывать о тебе. Ты хотела попробовать, не разбудит ли любовник страсть мужа, да?
   О л ь г а. Если бы так?
   Б о г о м о л о в. Ну, - тогда это поступок отчаяния, который вызван моей небрежностью к тебе.
   О л ь г а. Знаешь - ты... тебя все считают наивным человеком...
   Б о г о м о л о в. Проще говоря - дураком. Милая, давай прекратим это... Ведь ты не Верочка, которая так любит психологические разговоры...
   О л ь г а. И с которой ты кокетничаешь... Она тебе нравится?
   Б о г о м о л о в. Мне все люди интересны, но я люблю только одного человека - тебя. Может быть, я непонятно люблю, но - лучше не умею... Вот я с наслаждением смотрю, как ты внутренно растёшь, и не хочу мешать росту самого прек[расного] на земле, что я знаю. Мы помирились?
   (Ольга молча смотрит на него.)
   Б о г о м о л о в. Да?
   О л ь г а (обнимая). Ты умеешь успокоить душу... да, ты умеешь это... Но - твоя любовь? Нет, я не чувствую её... не чувствую!
   Б о г о м о л о в. Что же мне делать? Побить тебя, как бьют мужики баб... хочешь? (Крепко об[нимает] её.)
   [IV ДЕЙСТВИЕ]
   Та же комната. Поздний вечер. В фонаре горит лампа, над столом люстра. В е р о ч к а в углу за столом пишет. Н и н а в кресле, Л а д ы г и н ходит, хмурый.
   Н и н а. Я вхожу, а у них нежная сцена. Ах, извините!
   Л а д ы г и н. Целов[аться] в проходной комнате, это - пошлость!
   Н и н а. Он нисколько не смутился, представьте!
   Л а д ы г и н. Дурак... А она?
   Н и н а. Что?
   Л а д ы г и н. Она - смутилась?
   Н и н а. У неё было счастливое лицо.
   Л а д ы г и н. Не понимаю.
   Н и н а. Чего же не понимать? Когда женщину ласкает любимый человек, она счастлива.
   Л а д ы г и н. Гм... Предоставьте мне судить об этом...
   Н и н а. То есть? Что вы хотите сказать?
   Л а д ы г и н. Ничего.
   Н и н а (Верочке). Ах, Веруня, я забыла, что вы здесь... Вы так тихо скрипите, точно мышка. Вам неприятен этот разговор?
   В е р о ч к а. Почему? Мне безразлично.
   Н и н а. Вы ведь немножко увлекаетесь Богомоловым.
   В е р о ч к а. Вы уверены в этом?
   Н и н а. Ах, деточка, это так заметно.
   Л а д ы г и н. Я, например, ничего не замечал.
   Н и н а. То - вы, а то мы, женщины. Мы искреннее мужчин и всегда сразу выдаём себя...
   (Ладыгин вынул револьвер из кармана, играет им.)
   Н и н а. Ай, что это у вас! Спрячьте, спрячьте, - видеть не могу...
   Л а д ы г и н. В нём один патрон...
   Н и н а. Всё равно! Я вас прошу...
   Л а д ы г и н. Извольте! Но это очень смешно...
   Н и н а. Пускай будет смешно! Я не вы[но]шу этих глупых вещей. Вот так на моих глазах один кадет, дальний родственник мой, играл револьвером, да в ладонь себе - бац!
   Л а д ы г и н. В ладонь? Это надо уметь!
   Н и н а. В ладонь левой руки! У него потом пальцы не сгибались от этого. Вы знаете, Борис, сегодня утром я имела курьёзную беседу с Богомоловым. Я сказала ему, что он очень интересный и я скоро, кажется, влюблюсь в него.
   Л а д ы г и н. Есть во что!
   Н и н а. Вы слушайте! Он почти испугался, во всяком случае был очень смущён и вдруг говорит м[не], что совершенно не способен на роль любовника.
   Л а д ы г и н (усм[ехаясь]). Так и сказал?
   Н и н а. Ну да.
   Л а д ы г и н. Вот болван.
   Н и н а. И вслед за тем начал хвалить вас.
   Л а д ы г и н. Меня? Он?
   Н и н а. И как ещё! Вы и простой, несложный человек, у вас честное лицо...
   Л а д ы г и н (хохочет). Нет - серьёзно? Честное лицо - а?
   Н и н а. Как странно вы смеетесь.
   Л а д ы г и н. Нет... знаете... это - трюк! Я - несложный... чёрт его возьми!
   Ж а н (вход[ит]). Как приятно - здесь смеются! Вера Павловна, - вас просит Никон.
   [(Верочка уходит.)]
   Ж а н. Вы знаете - сегодня у нас будет музыка, приедет из города этот... ну, известный, как его?
   Н и н а. Затея Ольги Борисовны, конечно?
   Ж а н. Не могу знать...
   Н и н а. Ну, вы-то знаете...
   Л а д ы г и н. Дядя Жан, - я сегодня стрелял по бутылкам на пятьдесят шагов и попал из семнадцати тринадцать раз.
   Ж а н. Поздравляю. Хоть в цирк! (Садится.)
   (Дуняша входит, что-то говорит Нине.)
   Н и н а. Хорошо, идите, я сейчас. Господа, Никон Васильевич просит валериановых капель.
   Л а д ы г и н (хохочет). Он?
   Ж а н. Вероятно, для Веры.
   Н и н а (уходя). Ну, конечно, для неё.
   Ж а н. Н-да-а. Начинаем плакать.
   Л а д ы г и н. Глупости. Надо переменить мысли, как говорят французы.
   Ж а н. Это водопроводчик вызывает слёзы.
   Л а д ы г и н. Удивляюсь, как его терпит Букеев.
   Ж а н. На то есть своя причина.
   Л а д ы г и н. Ольга?
   Ж а н. Что это вы так фамильярно?
   Л а д ы г и н. Моё дело.
   Ж а н. Неужели можно поздравить, а?
   (Ладыгин молча усмехается.)
   Ж а н. Вот как. Значит, иногда и спорт полезен.
   Л а д ы г и н. Спорт, батенька, всегда полезен, этим вы не шутите.
   (Никон вх[одит] хмурый, молча оглядывается.)
   Ж а н. Кого ищешь?
   Б у к е е в. Никого не ищу. (Кивая на дверь Богомолова.) Он дома?
   Ж а н. Гулять ушёл.
   Л а д ы г и н. С женой?
   Ж а н. Да. В саду сидят, вероятно.
   (Ладыгин идёт на террасу, смотрит в сад.)
   Б у к е е в (глядя вслед Ладыгину). Вера нервничает.
   Ж а н. Что с ней?
   Б у к е е в. Замуж пора.
   Ж а н. Н и н а Аркадьевна говорит...
   Б у к е е в. Знаю, что она говорит... Я, брат, тоже, кажется, уеду куда-нибудь...
   Ж а н. А как же Ольга Борисовна?
   Б у к е е в. Так же. С ней ничего не выйдет.
   Ж а н. Да ты сначала попробуй. Вот Ладыгин - он не дремлет! Сейчас похвастался мне успехом у неё...
   начало 1910-х гг.