В общем, только двое отказались. Баграт сказал, что иностранец ни во что не может вмешиваться. Он был весь наполнен медной кровью и нес с собой содрогательную мощь, сразу выжегшую в нас желание спора.
Второй отказавшийся выразился так:
- Нужно меньше лезть с проблемами к стране обитания, уже вон и Солженицын написал "Двести лет вместе"! Это его право - не любить нас, но если такой громадный человек не может удержаться от поиска врага, то мы сами можем где-то гибко повести себя?
День между тем робко топтался вокруг нас: разрешите мне миноваться! Но пришла Белла Израилевна со своим хором пенсионеров "Хэсэда" петь. Ну они-то все подписали письмо в администрацию (против вандализма). Одна бодрая моложавица из хора вдруг сказала:
- У меня после смерти мужа был любовник - кандидат наук.
- Теперь очередь за доктором, - откликнулся я, но тут же спохватился: что ляпаю?
Но она поняла все, к счастью, позитивно: рассиялась, подробно рассказала, как он давал ей читать свои научные статьи и удивлялся, что она всё понимает.
- А я ведь в самом деле все понимала!
Все они прошли через молельный зал в комнату для занятий, и оттуда вскоре донеслись их веселые, поставленные, но все время как бы над обрывом голоса:
- Ханука, Ханука, Хаг яфэ коль ках... (Ханука, Ханука, какой прекрасный праздник).
Хор готовился сразу ко всем праздникам еврейского годового цикла. Когда они ушли, я почувствовал внезапно агрессивную усталость, которая, бывает, налетит. Уже не стал двухтомник запланированный читать, а выложил две книги: Евангелие и Тору.
- Что это у тебя Евангильён на иврите? - удивился, уходя, Баграт Исаакович.
Пришлось объяснить, что есть такая организация, которая хочет приобщить евреев к христианству, она и сделала этот перевод. Я иногда заглядываю, чтобы и освежить усталое сердце, и укрепить иврит.
- Все мы - дети Божии, - внушительно сказал он, уходя вниз и попирая лестницу ногами в волосатых сапогах.
Хая помахала ему рукой-колонной и засокрушалась: "Один только настоящий мужик приехал из Израиля, и тот уже обратно..." Вся синагога гудела слухами, что Хая не устояла и подарила Баграту ночь, такую же бесконечную, как она сама. И вот своей грустью сейчас она отнюдь ничего не опровергала.
- Хожу теперь в церковь Нового завета, - сказала она после задумчивости. - Только ты никому не говори! Там мужики хорошие - бросили пить, поют...
А что я сегодня Тору не проверил! Захожу в молельный зал, заглядываю в просвет между створками арон-кодэша - пусто. Ну, так, наверно, тут где-то она? На всякий случай раскрыл дверцы этого священного ковчега ключом... И тут неописуемо: какие судороги, удары молнией прошли через меня за эти доли секунды, когда я увидел, что там в самом деле пусто! Пошел в раввинскую вдруг ребе взял почитать и забыл. Но ничего там, конечно, не было...
Я разбудил Хони. Он стал бегать, стонать и плакать: "Что такое? Кому, кроме нас, нужна Тора?!" Он дышал "Боярским подворьем", поэтому спрятался, когда приехал директор синагоги.
Штерн появился со своим огромным псом. Оказывается, уже бездонная ночь, какие бывают в Перми (когда кажется, что она всегда стояла, а день какое-то слабое воспоминание или выдумка). Обычно с животными в синагогу не входят, но по ночам-то как людям передвигаться по Перми: чем-то нужно вооружиться, хотя бы громадным черным псом...
Борис походил по зданию в какой-то последней надежде, заглядывая в многочисленные укромные места, а потом все же вызвал милицию. Там сказали: дежурная группа выехала на другой берег Камы к трупу, подождите.
- У вас только и было самым главным - смотреть, на месте ли Тора, а вы и этого не сделали! - в сердцах сказал мне Штерн, перейдя на "вы" (плохой признак).
Когда через три часа появился сын Плаксина, мелькнула мысль: что он здесь делает?! Оказывается: работает в милиции. Я его не видел лет десять, но поскольку это копия моего друга в молодости да и фамилия его...С ним были двое: следователь-женщина и эксперт, который начал с того, что первым делом мгновенно заснул, упав в одно из кресел молельного зала. Стало ясно, что милиционеры не только в кино не спят сутками, но иногда и в жизни.
- Выдающийся по тяжести день - не только не вздремнули ни минуты, даже еще и не ели, - сказала нам женщина-следователь.
- Тогда, может, чаю? - предложил Штерн и сам тут же принес чайник "Тефаль", пакетики, сахар и сушки.
- Как выглядела эта Тара? - спросил Плаксин-младший.
- Тора. Такой свиток... с ручками, на деревянных стержнях...
- Когда в последний раз видели Тару?
- Тору. Вчера - уже позавчера. - Макс посмотрел на часы (его тоже вызвали). - Миш, ты помнишь: утром на пересменке вертелся этот грузинистый еврей, Баграт? Он до твоего появления еще несколько раз в туалет бегал. Я заходил туда сейчас посмотреть: заметил свинченную гайку в решетке.
- Все понятно: при тебе свинтил, а при мне Тору в окно спустил. Так вот почему утром так долго нельзя было попасть по настоятельной нужде! вскричал я.
- Его подозреваем? - безразлично-професионально спросил Плаксин-младший.
И все как с цепи сорвались - закричали: да-да! Так что эксперт даже проснулся, захрустел суставами и осведомился, где и что тут снимать. Его повели к пустому ковчегу, а потом в туалет, где Макс объяснял про гайки: "Было две, одна из них тяжелая - бронзовая. Я сам эти решетки помогал устанавливать".
- А пальчики возьмутся здесь? - вопросительно посмотрел Плаксин-младший.
- За день-то все уже залапали... Ну, попробуем. - И эксперт начал раскладывать свой чемоданчик, еще раз кратко перехватив дремоты и зарывшись носом между фотоаппаратом и чем-то еще.
Я отвел Плаксина в сторону: умолял его ничего не говорить отцу, а то он проболтается жене моей, и она уж начнет умирать каждую минуту, каждый раз прихватывая меня с собой. "А я и сам - сейчас видишь - не чудо расцвета", - добавил я. Он покивал, и мне стало совестно, что я помимо его работы загрузил еще одной просьбой, когда они и так все в этой группе полубезумные от усталости.
Утром меня понесло прямиком от синагоги к часовне Стефания Пермского. Спохватился! "В случае опасности сорвите кольцо, разбейте стекло, нажмите кнопку". Две недели не заглядывал в церковь, а теперь вынь да положь спасение от опасности! Все боялся я: вдруг какой-то следователь вскинется: "Сторож, наверно, соучастник!" Все это я изложил Николаю-Угоднику, ставя свечу. В голове сразу стало на двух-трех багратов меньше, а то сколько их там копошится! Я выбежал из храма и подумал оглушительно: "Убил бы, суку!" Вот Баграт с понимающей улыбкой, с тонкой улыбкой, со сладкой... Вот он сухо отвечает на звонок из Израиля: "Ло! Ло!" (Нет, нет). И после этого его лицо (да уж теперь видно, что морда!) превращается в букет, обращаясь ко мне.
Церковные голуби пролетели надо мной, показывая, как они выворачивают суставы крыльев, борясь с притяжением. Земная красота - это красота преодоления, по-другому и быть не может - здесь.
Перед тем как войти в свою квартиру, я наскоро прогнал через лицо несколько бодрых выражений и остановился все-таки на усталом, слегка ироничном, но - довольном. Весь день я держался: жене ни слова не сказал, при этом еще и делал вид, что настроение прекрасное (а если долго делать вид, что настроение прекрасное, - оно и в самом деле начинает зыбко мерцать).
Но вечером мы включили новости, и там на чистом русском языке жене моей сообщили, что вчера синагога пережила печальное событие: украли свиток Торы. И выступил раввин: "Это тяжелое испытание для нашей общины!"
- Ты бы мог мне все рассказать, - на удивление спокойно сказала Нинико. - Нам бы вдвоем было легче это пережить.
Я понял, что она поняла, как я понял, что надо ее беречь... В общем, вы тоже поняли.
- Этот грузин - подлец! - вдруг наложила клеймо Нинико.
- А ты кто, не грузинка, что ли, наполовину?
- Вот поэтому я и знаю, что так просто угощения не выставляют - для посторонних... Мне это сразу показалось подозрительным, - начала свое следствие жена.
- Молчи, следователь разберется...
- Да кто когда разбирался! - Она уже привычно возвратилась к своему электрическому состоянию. - Помнишь, уже крали Тору из старой синагоги? И тоже ведь были какие-то иногородние прихожане, коммерсанты. Какой он подсолнечник мог закупать на Урале, чего вы его слушали?
- Но понимаешь: человек сделал пожертвования большие, вот и поверили в его бескорыстие. А Тора старинная - ей больше ста лет, таких экземпляров очень мало. Ведь фашисты сожгли почти все старые Торы...
Вместе с исчезновением Торы произошла опять некоторая убыль в моем тотальном человеколюбии. Вспомнилось: Баграт говорил мне, что старики ходят не столько молиться, сколько поесть. Не думаю, ответил я, и сказано же в Торе, что не надо злословить. Теперь-то можно предположить, что хотелось ему поддержки для своей неоднозначной души, мол, все люди такие выкраивают свое: старики - поесть, а достойные люди подбирают плохо лежащие священные свитки.
- Где тут крутой охранник Торы? - закричал Плаксин, входя на другой день с довольным видом, ведь можно прийти и утешить. Почему все такое редко случается - читалось в веселом блеске его глаз и каждом шраме лица.
- Ты смеешься, а я ночь не спала, - ответила Нинико.
Я попытался увести разговор немного в сторону:
- Какое совпадение: твой сын приехал, когда я милицию вызвал!
- Миша, а кто-то говорил мне, что совпадений не бывает...
- Кстати, как твой роман?
- Оказывается, рынок половыми извращениями перенасыщен. Вчера носил главы в издательство "Катюша", а там на меня скучно посмотрели и сказали: мол, лучше бы про мальчика-дошкольника, путешествующего по мирам в поисках своих родителей...
- ?
- Да вчера же и название придумал...
- "Из пеленок - в подпространство"!
- Тоже неплохо.
Уходя, Плаксин сказал:
- Миша, если б ты был внимательнее и заметил, как уносят Тору, тебя они и прирезать могли. - И радость проступила на сложнопересеченном лице друга. - Очень хорошо, что ты не был внимательным!
Тут Нинико стала неузнаваема - улетели куда-то все зазубрины энергии, она говорила медленно и тихо, как будто одна осталась и размышляет в тиши: "А мы ведь часто бываем проницательны, но тут..." Вдруг жена взвилась: это глобализация виновата - у каждой синагоги свой сайт в Интернете, а там любой залезет - и читай про все! Вот у нас какая Тора старинная, столетняя, приезжайте, воруйте.
- Макс утром почему не убрал Тору в сейф? - спросила жена с шерлокхолмсовским выражением лица.
- Но он не имеет права ее трогать, Макс - тоже русский.
- Как русский? Он же из Израиля вернулся!
- Так, русский. Женат на еврейке.
Вдруг вспомнилось: бронзовый Баграт участливо расспрашивает Хони: откуда он такой молодой, да очень верующий?.. "Даже ночевать в синагоге будешь", - громко восхитился Баграт.
Наверное, Хони в самом деле для меня ангел-посланник: без него воры полезли бы в окно того же туалета ночью... Но узнали, что Хони ночует, и вынужденно ускорились.
- Этим русским нельзя ничего доверять! Все проворонят гои-раздолбаи! такими словами встретили меня старики в девять утра в начале следующего дежурства. Но мощный Алекс Сендерецкий, сутки назад вернувшийся из отпуска, заступился за меня:
- Вы дудаки обрезанные! Тора вам дорога? Так надо было в сейф каждый раз прятать, раз русскому нельзя ее трогать! У вас под кипами мозги или что?
- Так эти воры такие хитрые, их не разглядишь, - смущенно бормотали старые иудеи. - Но как же нам без Торы-то молиться?
- А вот так! - раздался снизу веселый голос. По лестнице поднимался Хони с новым свитком Торы. По поручению ребе он съездил за ней в Курган.
Когда я сдавал в библиотеку "Иерусалим в веках", Дина Штерн сказала:
- За десять лет вторую Тору украли - наша община должна задуматься, что-то мы не так делаем... живем! Кстати, знакомый экстрасенс сказал, что Тору найдут скоро.
Мы все не так живем. Не ходите ни к обаятелям, ни к колдунам, сказано в Библии. А ты, Диночка, почему вместе с массой русских, татар, немцев, евреев экстрасенсов навещаешь?.. Подумаю ночью, в тишине, о двух чеченских войнах за десять лет: знак чего они?
- Здорово, разгильдяй! - ткнул меня в бок Ицик тяжелым солдатским кулаком.
Оказывается, уже вечер и Ицик пришел на встречу субботы.
- Я понял, Ицик Бернгардович, - покорно ответил я.
- А, понял! Хорошо, хоть поздно, но понял...
- А почему вас утром не было?
- Немецкий осколок опять спорит со мной. А хорошо бы посидел Баграт в тюрьме, чтобы щеки немного со спины опали! - мечтательно добавил Ицик, закуривая вечный "Беломор".
Чудотворная Почаевская икона Божьей Матери приехала в Пермь!
Я бодро прихромал к хвосту колонны, которая тянулась от самых трамвайных путей и до монастыря. Это часа на два-три. Все стояли, стараясь построить разговоры так, чтобы не обиделась Почаевская Божья Матерь. Тут как само собой разумеющееся стояла Хая - я узнал ее по широкозахватному запаху дезодоранта. Губы ее были приглушенно накрашены, но я все-таки безжалостно сказал, что нельзя прикладываться к иконе напомаженными губами.
Хая послушно, как большая девочка, стерла помаду носовым платком.
- Миша, только ты никому не говори, что я здесь была.
- Смотрите: молодой какой без очереди прошел!
- Ой, да пропустите его, он думает, что по блату ему Богородица поможет.
- Я инвалид первой группы и то стою уже второй час.
- Вас-то как раз и пропустят, идите без очереди.
- Я уже могу стоять. Третий раз тут - и помогает: шею еще ломит, а позвоночник уже гнется!
- А вы исповедовались, причащались? - спросила его одна женщина.
- А у меня грехов почти и нет, чего мне исповедываться? - удивился бодрый инвалид.
- Так нельзя говорить! - вскрикнул я и спохватился: какой я инструктор по религии? Молчи, Миша.
- Хотел сначала пирамидами Голода лечиться, - это прозвучало апокалиптически. - Но если прочел внутри этой пирамиды молитву, то она уже не лечит. Значит, это действие не от светлых сил.
- А счастья можно у иконы попросить?
- Я хочу, чтобы папка бросил пить.
- Во второй раз - поблагодарить: с родителями помирилась.
Оказывается, сзади меня уже столько же народу, сколько впереди. Передо мной люди уже молчали, приближаясь к святыне, а за мной редко пробегали реплики:
- Сын мой на своей "Оке" врезался в джип широкий...
- Невестка изменяет сыну с каждым первым...
- Но это лучше, чем обмануть каждого первого...
- А нынче молодежь первого мужа зовет "черновичок".
- И ведь никак она не уйдет от него, он гонит-гонит...
- Так ведь легче семь женщин завоевать, чем от одной отвязаться!
- В защите населения сказали, что за вставление зубов денег не дают... - Видимо, в соцзащите.
- Ох, сторонушка наша! Я второй раз приехал, а в третий не смогу сюда, хвосты меня держат.
- Какие хвосты?
- Корова, овцы, поросенок...
- Подруга погибла в автокатастрофе, и я не могу жить: каждую минуту в воздухе словно мгновенные фотографии вспыхивают - ее разные выражения лица.
Мимо очереди пошел фотограф, озаряя нас вспышками. Хая вдруг закричала: "Валера, Валера!" И что же: это оказалась конопатая лихая физиономия Валеры Сушко из моей бывшей газеты. Хая мимоходом сказала мне, что Валера - друг Ленчика, и вся ринулась в беседу:
- Ты знаешь, что Ленчик в Израиль уехал?
- Знаю. Дядя Лозик умер, и он уехал...
- С Лизкой, с уголовной стрижкой!
Эта история пролилась в таком виде, в каком обычно и сваливаются на слушателей все истории: выхватываются сочные куски из середины, с конца, с боков - я только успевал их в уме расставлять согласно времени. Отец Ленчика, дядя Лозик, оказывается, был профессором-историком, и с пятого класса ребята собирали коллекцию старинных монет, горшков и прочее.
Это еще я в редакции слышал от Валеры, что у легионеров варикозное расширение вен из-за невыносимой поклажи, что средний новгородец, поступивший в ватагу, вел себя, как нынешний бандит. А в учебниках через полтысячи лет писали: "Новгородская республика расширяла свои границы".
...подарили Валере Сушко книгу "Моя коллекция". Посмотрел на эти жалкие дребезги - простенькие горшки. Нашел глину, лепил-лепил, вдруг заколебался - получилась копия. Тогда сплюснул, сделал горшок косорылым! Взял щепочку, процарапал ею засечки такие фигурные и засушил в духовке. Потом краем горшка о плиту хряснул: выпала треугольная часть. Грязи много втер и принес к Ленчику: давай меняться - на монеты.
Тут Хая не выдержала:
- Сейчас я дам кому-то по хитрой рыжей морде!
...однако Ленчик сказал, что должен отдать горшок отцу на экспертизу. "Всё, зря лепил - не обменяет", - понял Валера. Но на другой день Ленчик охотно обменял свои монеты на ложно-исторический горшок. С тех пор еще много битых горшков "находил" огненный рассказчик и обменивал их с другом на самые редкие монеты. И вот черепки Ленчик увез в Израиль...
- Ты на всос работал!
Этот захлеб Хаи против Валеры был прерван. Над очередью взлетели две мелодии, словно сделанные из разноцветного стекла: Гимн Советского Союза и "Атиква" - гимн Израиля. То заголосили пейджеры.
- Мне Ленчик свой оставил на прощанье, - всплакнула Хая.
- Курс доллара скидывают, - заметил Валера. - Прямо умираем без него, так нужен!
Пришел трамвай, и люди горстями начали вываливаться из него, разноцветными зернами раскатываясь как бы под действием разных магнитов. Часть из них встала в очередь к Почаевской иконе, а другая бежала мимо. Я успел вглядеться только в одного: с волосами, похожими на будущее буйство нашей экономики, он с недоумением рассматривал очередь. Столько насущных дел - чего они уж так отчаянно ломятся, нет бы помолились за Дальний Восток, там еще хуже, а то только слышишь: этому здоровья, тому от Чечни спастись... Успокоенный широтой своего евразийского чувства, он твердо прошествовал дальше.
И чего я так пристально взираю на постороннего? Наверное, потому, что никто никогда не посторонний.
г.Пермь, 2001
Второй отказавшийся выразился так:
- Нужно меньше лезть с проблемами к стране обитания, уже вон и Солженицын написал "Двести лет вместе"! Это его право - не любить нас, но если такой громадный человек не может удержаться от поиска врага, то мы сами можем где-то гибко повести себя?
День между тем робко топтался вокруг нас: разрешите мне миноваться! Но пришла Белла Израилевна со своим хором пенсионеров "Хэсэда" петь. Ну они-то все подписали письмо в администрацию (против вандализма). Одна бодрая моложавица из хора вдруг сказала:
- У меня после смерти мужа был любовник - кандидат наук.
- Теперь очередь за доктором, - откликнулся я, но тут же спохватился: что ляпаю?
Но она поняла все, к счастью, позитивно: рассиялась, подробно рассказала, как он давал ей читать свои научные статьи и удивлялся, что она всё понимает.
- А я ведь в самом деле все понимала!
Все они прошли через молельный зал в комнату для занятий, и оттуда вскоре донеслись их веселые, поставленные, но все время как бы над обрывом голоса:
- Ханука, Ханука, Хаг яфэ коль ках... (Ханука, Ханука, какой прекрасный праздник).
Хор готовился сразу ко всем праздникам еврейского годового цикла. Когда они ушли, я почувствовал внезапно агрессивную усталость, которая, бывает, налетит. Уже не стал двухтомник запланированный читать, а выложил две книги: Евангелие и Тору.
- Что это у тебя Евангильён на иврите? - удивился, уходя, Баграт Исаакович.
Пришлось объяснить, что есть такая организация, которая хочет приобщить евреев к христианству, она и сделала этот перевод. Я иногда заглядываю, чтобы и освежить усталое сердце, и укрепить иврит.
- Все мы - дети Божии, - внушительно сказал он, уходя вниз и попирая лестницу ногами в волосатых сапогах.
Хая помахала ему рукой-колонной и засокрушалась: "Один только настоящий мужик приехал из Израиля, и тот уже обратно..." Вся синагога гудела слухами, что Хая не устояла и подарила Баграту ночь, такую же бесконечную, как она сама. И вот своей грустью сейчас она отнюдь ничего не опровергала.
- Хожу теперь в церковь Нового завета, - сказала она после задумчивости. - Только ты никому не говори! Там мужики хорошие - бросили пить, поют...
А что я сегодня Тору не проверил! Захожу в молельный зал, заглядываю в просвет между створками арон-кодэша - пусто. Ну, так, наверно, тут где-то она? На всякий случай раскрыл дверцы этого священного ковчега ключом... И тут неописуемо: какие судороги, удары молнией прошли через меня за эти доли секунды, когда я увидел, что там в самом деле пусто! Пошел в раввинскую вдруг ребе взял почитать и забыл. Но ничего там, конечно, не было...
Я разбудил Хони. Он стал бегать, стонать и плакать: "Что такое? Кому, кроме нас, нужна Тора?!" Он дышал "Боярским подворьем", поэтому спрятался, когда приехал директор синагоги.
Штерн появился со своим огромным псом. Оказывается, уже бездонная ночь, какие бывают в Перми (когда кажется, что она всегда стояла, а день какое-то слабое воспоминание или выдумка). Обычно с животными в синагогу не входят, но по ночам-то как людям передвигаться по Перми: чем-то нужно вооружиться, хотя бы громадным черным псом...
Борис походил по зданию в какой-то последней надежде, заглядывая в многочисленные укромные места, а потом все же вызвал милицию. Там сказали: дежурная группа выехала на другой берег Камы к трупу, подождите.
- У вас только и было самым главным - смотреть, на месте ли Тора, а вы и этого не сделали! - в сердцах сказал мне Штерн, перейдя на "вы" (плохой признак).
Когда через три часа появился сын Плаксина, мелькнула мысль: что он здесь делает?! Оказывается: работает в милиции. Я его не видел лет десять, но поскольку это копия моего друга в молодости да и фамилия его...С ним были двое: следователь-женщина и эксперт, который начал с того, что первым делом мгновенно заснул, упав в одно из кресел молельного зала. Стало ясно, что милиционеры не только в кино не спят сутками, но иногда и в жизни.
- Выдающийся по тяжести день - не только не вздремнули ни минуты, даже еще и не ели, - сказала нам женщина-следователь.
- Тогда, может, чаю? - предложил Штерн и сам тут же принес чайник "Тефаль", пакетики, сахар и сушки.
- Как выглядела эта Тара? - спросил Плаксин-младший.
- Тора. Такой свиток... с ручками, на деревянных стержнях...
- Когда в последний раз видели Тару?
- Тору. Вчера - уже позавчера. - Макс посмотрел на часы (его тоже вызвали). - Миш, ты помнишь: утром на пересменке вертелся этот грузинистый еврей, Баграт? Он до твоего появления еще несколько раз в туалет бегал. Я заходил туда сейчас посмотреть: заметил свинченную гайку в решетке.
- Все понятно: при тебе свинтил, а при мне Тору в окно спустил. Так вот почему утром так долго нельзя было попасть по настоятельной нужде! вскричал я.
- Его подозреваем? - безразлично-професионально спросил Плаксин-младший.
И все как с цепи сорвались - закричали: да-да! Так что эксперт даже проснулся, захрустел суставами и осведомился, где и что тут снимать. Его повели к пустому ковчегу, а потом в туалет, где Макс объяснял про гайки: "Было две, одна из них тяжелая - бронзовая. Я сам эти решетки помогал устанавливать".
- А пальчики возьмутся здесь? - вопросительно посмотрел Плаксин-младший.
- За день-то все уже залапали... Ну, попробуем. - И эксперт начал раскладывать свой чемоданчик, еще раз кратко перехватив дремоты и зарывшись носом между фотоаппаратом и чем-то еще.
Я отвел Плаксина в сторону: умолял его ничего не говорить отцу, а то он проболтается жене моей, и она уж начнет умирать каждую минуту, каждый раз прихватывая меня с собой. "А я и сам - сейчас видишь - не чудо расцвета", - добавил я. Он покивал, и мне стало совестно, что я помимо его работы загрузил еще одной просьбой, когда они и так все в этой группе полубезумные от усталости.
Утром меня понесло прямиком от синагоги к часовне Стефания Пермского. Спохватился! "В случае опасности сорвите кольцо, разбейте стекло, нажмите кнопку". Две недели не заглядывал в церковь, а теперь вынь да положь спасение от опасности! Все боялся я: вдруг какой-то следователь вскинется: "Сторож, наверно, соучастник!" Все это я изложил Николаю-Угоднику, ставя свечу. В голове сразу стало на двух-трех багратов меньше, а то сколько их там копошится! Я выбежал из храма и подумал оглушительно: "Убил бы, суку!" Вот Баграт с понимающей улыбкой, с тонкой улыбкой, со сладкой... Вот он сухо отвечает на звонок из Израиля: "Ло! Ло!" (Нет, нет). И после этого его лицо (да уж теперь видно, что морда!) превращается в букет, обращаясь ко мне.
Церковные голуби пролетели надо мной, показывая, как они выворачивают суставы крыльев, борясь с притяжением. Земная красота - это красота преодоления, по-другому и быть не может - здесь.
Перед тем как войти в свою квартиру, я наскоро прогнал через лицо несколько бодрых выражений и остановился все-таки на усталом, слегка ироничном, но - довольном. Весь день я держался: жене ни слова не сказал, при этом еще и делал вид, что настроение прекрасное (а если долго делать вид, что настроение прекрасное, - оно и в самом деле начинает зыбко мерцать).
Но вечером мы включили новости, и там на чистом русском языке жене моей сообщили, что вчера синагога пережила печальное событие: украли свиток Торы. И выступил раввин: "Это тяжелое испытание для нашей общины!"
- Ты бы мог мне все рассказать, - на удивление спокойно сказала Нинико. - Нам бы вдвоем было легче это пережить.
Я понял, что она поняла, как я понял, что надо ее беречь... В общем, вы тоже поняли.
- Этот грузин - подлец! - вдруг наложила клеймо Нинико.
- А ты кто, не грузинка, что ли, наполовину?
- Вот поэтому я и знаю, что так просто угощения не выставляют - для посторонних... Мне это сразу показалось подозрительным, - начала свое следствие жена.
- Молчи, следователь разберется...
- Да кто когда разбирался! - Она уже привычно возвратилась к своему электрическому состоянию. - Помнишь, уже крали Тору из старой синагоги? И тоже ведь были какие-то иногородние прихожане, коммерсанты. Какой он подсолнечник мог закупать на Урале, чего вы его слушали?
- Но понимаешь: человек сделал пожертвования большие, вот и поверили в его бескорыстие. А Тора старинная - ей больше ста лет, таких экземпляров очень мало. Ведь фашисты сожгли почти все старые Торы...
Вместе с исчезновением Торы произошла опять некоторая убыль в моем тотальном человеколюбии. Вспомнилось: Баграт говорил мне, что старики ходят не столько молиться, сколько поесть. Не думаю, ответил я, и сказано же в Торе, что не надо злословить. Теперь-то можно предположить, что хотелось ему поддержки для своей неоднозначной души, мол, все люди такие выкраивают свое: старики - поесть, а достойные люди подбирают плохо лежащие священные свитки.
- Где тут крутой охранник Торы? - закричал Плаксин, входя на другой день с довольным видом, ведь можно прийти и утешить. Почему все такое редко случается - читалось в веселом блеске его глаз и каждом шраме лица.
- Ты смеешься, а я ночь не спала, - ответила Нинико.
Я попытался увести разговор немного в сторону:
- Какое совпадение: твой сын приехал, когда я милицию вызвал!
- Миша, а кто-то говорил мне, что совпадений не бывает...
- Кстати, как твой роман?
- Оказывается, рынок половыми извращениями перенасыщен. Вчера носил главы в издательство "Катюша", а там на меня скучно посмотрели и сказали: мол, лучше бы про мальчика-дошкольника, путешествующего по мирам в поисках своих родителей...
- ?
- Да вчера же и название придумал...
- "Из пеленок - в подпространство"!
- Тоже неплохо.
Уходя, Плаксин сказал:
- Миша, если б ты был внимательнее и заметил, как уносят Тору, тебя они и прирезать могли. - И радость проступила на сложнопересеченном лице друга. - Очень хорошо, что ты не был внимательным!
Тут Нинико стала неузнаваема - улетели куда-то все зазубрины энергии, она говорила медленно и тихо, как будто одна осталась и размышляет в тиши: "А мы ведь часто бываем проницательны, но тут..." Вдруг жена взвилась: это глобализация виновата - у каждой синагоги свой сайт в Интернете, а там любой залезет - и читай про все! Вот у нас какая Тора старинная, столетняя, приезжайте, воруйте.
- Макс утром почему не убрал Тору в сейф? - спросила жена с шерлокхолмсовским выражением лица.
- Но он не имеет права ее трогать, Макс - тоже русский.
- Как русский? Он же из Израиля вернулся!
- Так, русский. Женат на еврейке.
Вдруг вспомнилось: бронзовый Баграт участливо расспрашивает Хони: откуда он такой молодой, да очень верующий?.. "Даже ночевать в синагоге будешь", - громко восхитился Баграт.
Наверное, Хони в самом деле для меня ангел-посланник: без него воры полезли бы в окно того же туалета ночью... Но узнали, что Хони ночует, и вынужденно ускорились.
- Этим русским нельзя ничего доверять! Все проворонят гои-раздолбаи! такими словами встретили меня старики в девять утра в начале следующего дежурства. Но мощный Алекс Сендерецкий, сутки назад вернувшийся из отпуска, заступился за меня:
- Вы дудаки обрезанные! Тора вам дорога? Так надо было в сейф каждый раз прятать, раз русскому нельзя ее трогать! У вас под кипами мозги или что?
- Так эти воры такие хитрые, их не разглядишь, - смущенно бормотали старые иудеи. - Но как же нам без Торы-то молиться?
- А вот так! - раздался снизу веселый голос. По лестнице поднимался Хони с новым свитком Торы. По поручению ребе он съездил за ней в Курган.
Когда я сдавал в библиотеку "Иерусалим в веках", Дина Штерн сказала:
- За десять лет вторую Тору украли - наша община должна задуматься, что-то мы не так делаем... живем! Кстати, знакомый экстрасенс сказал, что Тору найдут скоро.
Мы все не так живем. Не ходите ни к обаятелям, ни к колдунам, сказано в Библии. А ты, Диночка, почему вместе с массой русских, татар, немцев, евреев экстрасенсов навещаешь?.. Подумаю ночью, в тишине, о двух чеченских войнах за десять лет: знак чего они?
- Здорово, разгильдяй! - ткнул меня в бок Ицик тяжелым солдатским кулаком.
Оказывается, уже вечер и Ицик пришел на встречу субботы.
- Я понял, Ицик Бернгардович, - покорно ответил я.
- А, понял! Хорошо, хоть поздно, но понял...
- А почему вас утром не было?
- Немецкий осколок опять спорит со мной. А хорошо бы посидел Баграт в тюрьме, чтобы щеки немного со спины опали! - мечтательно добавил Ицик, закуривая вечный "Беломор".
Чудотворная Почаевская икона Божьей Матери приехала в Пермь!
Я бодро прихромал к хвосту колонны, которая тянулась от самых трамвайных путей и до монастыря. Это часа на два-три. Все стояли, стараясь построить разговоры так, чтобы не обиделась Почаевская Божья Матерь. Тут как само собой разумеющееся стояла Хая - я узнал ее по широкозахватному запаху дезодоранта. Губы ее были приглушенно накрашены, но я все-таки безжалостно сказал, что нельзя прикладываться к иконе напомаженными губами.
Хая послушно, как большая девочка, стерла помаду носовым платком.
- Миша, только ты никому не говори, что я здесь была.
- Смотрите: молодой какой без очереди прошел!
- Ой, да пропустите его, он думает, что по блату ему Богородица поможет.
- Я инвалид первой группы и то стою уже второй час.
- Вас-то как раз и пропустят, идите без очереди.
- Я уже могу стоять. Третий раз тут - и помогает: шею еще ломит, а позвоночник уже гнется!
- А вы исповедовались, причащались? - спросила его одна женщина.
- А у меня грехов почти и нет, чего мне исповедываться? - удивился бодрый инвалид.
- Так нельзя говорить! - вскрикнул я и спохватился: какой я инструктор по религии? Молчи, Миша.
- Хотел сначала пирамидами Голода лечиться, - это прозвучало апокалиптически. - Но если прочел внутри этой пирамиды молитву, то она уже не лечит. Значит, это действие не от светлых сил.
- А счастья можно у иконы попросить?
- Я хочу, чтобы папка бросил пить.
- Во второй раз - поблагодарить: с родителями помирилась.
Оказывается, сзади меня уже столько же народу, сколько впереди. Передо мной люди уже молчали, приближаясь к святыне, а за мной редко пробегали реплики:
- Сын мой на своей "Оке" врезался в джип широкий...
- Невестка изменяет сыну с каждым первым...
- Но это лучше, чем обмануть каждого первого...
- А нынче молодежь первого мужа зовет "черновичок".
- И ведь никак она не уйдет от него, он гонит-гонит...
- Так ведь легче семь женщин завоевать, чем от одной отвязаться!
- В защите населения сказали, что за вставление зубов денег не дают... - Видимо, в соцзащите.
- Ох, сторонушка наша! Я второй раз приехал, а в третий не смогу сюда, хвосты меня держат.
- Какие хвосты?
- Корова, овцы, поросенок...
- Подруга погибла в автокатастрофе, и я не могу жить: каждую минуту в воздухе словно мгновенные фотографии вспыхивают - ее разные выражения лица.
Мимо очереди пошел фотограф, озаряя нас вспышками. Хая вдруг закричала: "Валера, Валера!" И что же: это оказалась конопатая лихая физиономия Валеры Сушко из моей бывшей газеты. Хая мимоходом сказала мне, что Валера - друг Ленчика, и вся ринулась в беседу:
- Ты знаешь, что Ленчик в Израиль уехал?
- Знаю. Дядя Лозик умер, и он уехал...
- С Лизкой, с уголовной стрижкой!
Эта история пролилась в таком виде, в каком обычно и сваливаются на слушателей все истории: выхватываются сочные куски из середины, с конца, с боков - я только успевал их в уме расставлять согласно времени. Отец Ленчика, дядя Лозик, оказывается, был профессором-историком, и с пятого класса ребята собирали коллекцию старинных монет, горшков и прочее.
Это еще я в редакции слышал от Валеры, что у легионеров варикозное расширение вен из-за невыносимой поклажи, что средний новгородец, поступивший в ватагу, вел себя, как нынешний бандит. А в учебниках через полтысячи лет писали: "Новгородская республика расширяла свои границы".
...подарили Валере Сушко книгу "Моя коллекция". Посмотрел на эти жалкие дребезги - простенькие горшки. Нашел глину, лепил-лепил, вдруг заколебался - получилась копия. Тогда сплюснул, сделал горшок косорылым! Взял щепочку, процарапал ею засечки такие фигурные и засушил в духовке. Потом краем горшка о плиту хряснул: выпала треугольная часть. Грязи много втер и принес к Ленчику: давай меняться - на монеты.
Тут Хая не выдержала:
- Сейчас я дам кому-то по хитрой рыжей морде!
...однако Ленчик сказал, что должен отдать горшок отцу на экспертизу. "Всё, зря лепил - не обменяет", - понял Валера. Но на другой день Ленчик охотно обменял свои монеты на ложно-исторический горшок. С тех пор еще много битых горшков "находил" огненный рассказчик и обменивал их с другом на самые редкие монеты. И вот черепки Ленчик увез в Израиль...
- Ты на всос работал!
Этот захлеб Хаи против Валеры был прерван. Над очередью взлетели две мелодии, словно сделанные из разноцветного стекла: Гимн Советского Союза и "Атиква" - гимн Израиля. То заголосили пейджеры.
- Мне Ленчик свой оставил на прощанье, - всплакнула Хая.
- Курс доллара скидывают, - заметил Валера. - Прямо умираем без него, так нужен!
Пришел трамвай, и люди горстями начали вываливаться из него, разноцветными зернами раскатываясь как бы под действием разных магнитов. Часть из них встала в очередь к Почаевской иконе, а другая бежала мимо. Я успел вглядеться только в одного: с волосами, похожими на будущее буйство нашей экономики, он с недоумением рассматривал очередь. Столько насущных дел - чего они уж так отчаянно ломятся, нет бы помолились за Дальний Восток, там еще хуже, а то только слышишь: этому здоровья, тому от Чечни спастись... Успокоенный широтой своего евразийского чувства, он твердо прошествовал дальше.
И чего я так пристально взираю на постороннего? Наверное, потому, что никто никогда не посторонний.
г.Пермь, 2001