Страница:
Всякие хитрые зазубренные осколки и т. д. А в Москве мне мама купила куртку, мама сказала, что я в ней "чистый жених". И ботинки из мягкой и удобной кожи, но по виду грубые, как из каталога! Еще мы были у платного психоаналитика. Он сказал, что военные действия останавливают развитие психики человека, делают его похожим на ребенка. Но от меня зависит, хочу ли я вернуться к образу взрослого человека. А я про себя знаю, что очень хочу. Ты сказала, что чувствуешь себя со мной, как бабушка с внучком. И ты, наверно, боишься, что я всю жизнь буду кричать: "Сержант, ноги!" Но на самом деле я чувствую себя с каждым днем все здоровее: память улучшается, я ее тренирую, заучиваю из хрестоматии стихотворения - это мне посоветовал врач. Каждое утро делаю пробежки, хочу поступить в школу милиции! Вот увидишь: через десять лет я буду главным милиционером района. Александра! Когда я тебя вижу, то забываю, что где-то сейчас есть война и кровь! Без тебя я все время нахожусь там!!! Первого июня, как сдашь психологию, приходи к пяти часам к магазину "Цветы", я буду ждать тебя в новой куртке и ботинках. Готов ждать хоть сколько, если экзамен затя..." Маша, которая читала письмо, заплакала, а Александра и Таисия уже чуть ли не с самого начала письма вытирали слезы. - В июне он будет в ботинках высоких разгуливать,- сказала Александра сырым голосом сквозь нос.- Взрослость прямо через край. В это же время их мама стояла среди желтых колокольчиков и писала речку, которая внизу: такое ощущение, что ее уронили с небес давным-давно. Этюд пренебрегал углами и сворачивался с каждым прикосновением кисти. "Надо пореже тарелочки расписывать,- решила она,- а то и домаЇ уже пружинят с углов и закругляются для тарелочки, и мир-то весь глуповато-круглый". И тут она заплакала, объяснив себе, что вспомнилось письмо от Димона, прочитанное рано утром - перед выходом из дому. Оно валялось на столе у девочек ? среди всех приготовленных ко дню рождения вещей: сливок в аэрозольной упаковке, обещающих буквами на крутых упитанных боках абсолютную бескалорийность; стопок открыток; там же были размягченные на газовом жару старые пластинки, которые уже не на чем было проигрывать. Дочери накрутили из них каких-то раковин, горшков, цветов и пейзажей с флажками (флажки они вырезали ножницами с краю размягченной пластинки). На самом деле мама рыдала не от письма, не об ухудшившемся восприятии мира, не о жизни, которая пропадала, а потому, что в это время дочери ее проливали хоровые слезы. Проплакавшись, мама почувствовала, что кругом разлита необыкновенная свежесть. Одной рукой она ухватилась за бутерброд, а другой рвала в подарок дочери желтые колокольчики... Когда она вошла, первое, что бросилось в глаза,- зловеще раскинутый на середине дивана тонометр. Ей бы подумать, что кругом жутковато чисто, то есть дети ушли гулять, но она первым делом бросилась в ужасную мысль, что прибрались специально перед вызовом "скорой помощи". Ровно застланные покрывалами кровати напомнили ей о существовании операционных и реанимаций. Перед ее глазами количество кроватей стало расти. И в это время в голове взорвался звонок. Оказалось, муж забыл ключ и не мог попасть домой. Иногда он приходил и нажимал на кнопку, а потом продолжал ходить вокруг дома, представляя для разнообразия, что он сыщик или подпольщик. Остатки таинственности он еще не успел стряхнуть с лица, поэтому мама их увидела и объяснила в духе множащихся кроватей. Ей стало еще дурнее. Но потом, когда все выяснилось, каждый получил за свое. Оказывается, дети разбили тарелку и решили, что за это они уберут хорошо после дня рождения и пойдут погуляют, чтобы мама успокоилась к этому времени, осознав, что даже наиболее удачно расписанная тарелка, где она подрисовала волоски к ногам голенастых одуванчиков, чтобы не походили они на лысые ноги бледного пьющего Бори, не стоит обиды на семью... Мама отбушевала. Пришел Петр с подарком в виде электронных наручных часов. Здоровье мамы на глазах вспучивалось, росло и хлестало через край. Дети зачитали послание агентства "РИА-новости": - Сегодня неизвестный инопланетный террорист пытался захватить расписанную тарелочку и угнать ее, но при попытке захвата заложников в виде веселящихся детей не справился с управлением и врезался в кота Зевса... - Что, вы Зевса покалечили? - снова затревожилась мама. Тут же черный сиамец раскрыл свою пасть и сказал с достоинством: "Мя!" Понимай так, что "я у вас наиглавнейший, беспокойтесь обо мне непрестанно". Девочки рассказали брату, что гвоздем дня рождения оказались не американские штучки, а тонометр для измерения давления. Сначала Лиза сказала, что у нее заболела голова, Александра измерила ей давление, а потом все встали в очередь - у каждого оказался свой болезненный орган. Потом каждый захотел научиться мерить давление, и всех захватила такая деловитость, что Алеша подпрыгнул и уронил тарелку... Петр взял в руки гитару, которая всегда лежала на шкафу у родителей (в семейной его жизни гитара пришлась не по нутру жене). Солнышко в небе ярко горит, На берегу тихо церковь стоит, Снегом покрыта в зимний мороз, Немало пролито в церквушке той слез, - пел он стихи, которые Таисия сочинила давно, еще когда ей было лет шесть. В общем, ничто не предвещало неприятностей. Петр засиделся и остался ночевать, а за завтраком просил сестер не смешить его, потому что у него и так болит рот... Он взял сигарету, книгу и скрылся в туалете. Сразу же оттуда донесся его громкий хохот. А сам говорил: "Не смешите, не смешите!" Наверное, взял с собой "Трое в лодке" Джерома, подумала мама. Она на кухне мыла посуду, а Таисия запаковывала мусор. Из-за стены от соседей полилась старая детская песенка: "Дважды два четыре, дважды два четыре - это всем известно в целом мире!.." И тень пробежала по маминому лицу: когда эта песня считалась модной в детских садах, мама была молодая, самой старшей, Наташе, исполнилось восемь, а Петру - шесть стукнуло, Александре - еще только три, и сколько сил... Боже мой, она преподавала в Доме пионеров (вела кружок), каждую неделю ездила на этюды... Петр вышел из укрытия, неся под мышкой "Пеппи Длинныйчулок". - Ма, у тебя хорошо Высоцкий получился, дай мне эту тарелку, а? Я на день рождения подарю Витале, а то денег-то нет... - Да хорошо, бери.- Она не любила, когда сын начинал хвалить ее работы (ничего хорошего это не предвещало: либо денег попросит, либо еще чего выручить из беды и пр.).- Слушай, возьми лучше Гомера - тебе все равно, что подарить, а мне трудно будет продать Гомера, понимаешь... Я хотела Николу Угодника, а вышел почему-то подслеповатый Гомер. - Гомер, бедный, ждал-ждал, когда его нарисуют,- не дождался. И вылез без очереди,- с одобрением отозвался папа о древнегреческой предприимчивости (и ушел на работу навстречу новорусской предприимчивости). Петр завязывал галстук и в то же время выпрашивал тарелку с портретом Высоцкого, не прямо, а говоря про то, как обычно простоватый Высоцкий похож на Есенина. И он показал себе в зеркале слегка провисшую челюсть и дымные глаза. А у тебя, мама, такое у него лицо: горького много. - Максима Горького? - не поняла мама, хотя на самом деле все она поняла: у нее хотят отнять ее золотую мечту о недельном пропитании.- Я уж пыталась сделать копию, чтобы в семье осталось, не получилось. И правильно, что не получилось, потому что удача - всегда чудо,- добавила она.- Руки те же, краски те же, и я та же самая, а получился не Высоцкий, а бандит просто. Петр уже привык в своей фирме "Урал-абрис" вести переговоры до конца, поэтому он ввернул угодливую загогулину в рассуждении: у Витали пробовали его собственное вино из смородины. Просто "Вдова Клико", даже лучше, с какими-то лучистыми пузырьками; когда они лопаются, ощущение звездочки на языке. Он спросил: как его делают? Они говорят: год на год приходится. Правильно, что чудо или есть, или его нет. Мурка и Зевс имели на этот счет свои взгляды, которые и выражали, бросаясь под ноги и требуя себе чуда в виде американского птичьего фарша. - Ма, помоги занять полмиллиона,- сказал Петр.- Одному старичку надо приватизировать комнату, а когда мы с экс-женой разменяем квартиру, это будет моя комната. - Кошки,- закричала мама,- как вы не понимаете, что мы живем не для вас в первую очередь? Да что кошки - дети не понимают. Ты думаешь, отец получит, так мы голодать должны, деньги все тебе отдать? Такому - метр девяносто, посмотри на себя! Отработав попытку, Петр поспешно обулся и убежал, сказав Таисии: - Арпеджио, арпеджио и еще раз арпеджио! Он вчера начал учить сестру играть на гитаре. А мама села на пол, изнуренная разговором, и начала бесчувственно повторять: "Раньше бы я ого-го... да, раньше бы... я! Я бы его заставила впитать весь многоцветный поток того, что я думаю о нем! Но, видимо, остались только проторенные дорожки, бесцветные, по которым вращаются чахлые слова... Правильно ли мы сделали, что отдали ему и его жене с таким трудом выколоченную квартиру? Все-таки правильно. Если б мы ее объединили с нашей, жили бы - не приведи Бог!.." - А посмотри на Гоголя,- сказала Таисия.- Материны деньги все истратил! Она ведь их как наскребала со своего поместья.- Таисия представляла поместье как нечто вроде продажи тарелочек.- Гоголь их в опекунский совет должен был сдать, а он на эти деньги уехал за границу. А мы читаем его "Рим" и думаем: как хорошо, что он пожил в Италии! - Так это же Гоголь! Сравнить разве... - Для русской литературы он Гоголь, а для своей матери он просто сын. Маша пришла с походными спальниками и застала хвост разговора. - Петр не украл, не убил, на гитаре нас учит и ничего за это не требует,строго заметила она. Таисия вразумляюще сказала: - Ну что вот так сидеть, мама? Теперь волю надо Божью принять: нетерпение тоже ведь за грехи наши. Может, надо курить бросить тебе? Мама поднялась с пола, достала из морозильника фарш и начала его резать кошкам. Но она не могла сразу бросить бормотать. И бормотала: - Резать-то трудно, а зло-то делать легко, все разрушительное легче дается, а добро - всегда чудо...- Вдруг она почувствовала заигравшую по всем суставам бодрость.- Если добро непредсказуемо, то оно может вот сейчас в любую секунду выскочить! Мечты, повисшие в воздухе Когда все в России будут богатыми, мама снова разрешит дружить с ними - ведь они будут одеты очень красиво. Она повторила слова матери Изольды, что Россия расцветет, понимая под Россией что-то большое, доброе, которое сделает за всех... для всех... Да, с ними трудно было, тяжело. В походе Маша говорит: "Слушай, Вероника, не твою конфету сейчас унес из палатки зелененький человечек?" Посчитала - точно, одной "Ласточки" не хватает. Стало так интересно, но я спросила: "Почему не остановили?" "Так он током бьет - зеленым..." Это было два года назад... Может, папа без ранения из Чечни придет, он же гаишник - на посту стоит, не так опасно. И от радости, что здоровый, разрешит дружить - еще до богатой России... Мама тоже все из мечтаний брала. Сначала взяла из мечтаний мужа, а он оказался пьющим. Тогда она замечтала о деньгах. Деньги надежнее мужа. Они не пьют... А у Таисии на дне рождения, Наташка рассказала, измеряли давление. Вечно они такую глупость интересную придумают, какой ни у кого не бывает. Не могут ничего купить вкусного или нарядного, вот и приходится тужиться головой. Хорошо, что мама запретила с ними дружить, а то пришлось бы тратиться на подарок. Наташка сказала, что Загроженко подарил Таисии открытку с надписью "Не бойся". Там пацан с пацанкой, пятилетние, в песочнице. Наташка еще сказала: "Такое шоу было вчера!" Таисия такая упорная, бьет в одну точку, в конце концов может Алешу заграбастать. А зачем он ей нужен - нам больше, помогал бы в челночных поездках. На Ближний Восток. В сочинении Таисия проговорилась, будто бы в доказательство, что никакой ревизор не запретит чиновникам воровать в будущем. Она привела случай из прошлого похода: один мальчик рисовал свою фамилию на стенах турбазы. Мелом. Директор раскричался, что приезжает губернатор, надо все стереть. Мальчик стер, но сказал: "Я потом снова все обратно напишу, когда губернатор уедет..." Это был Загроженко, а у нее нисколько стыда нет, рассказала, что нужно зарыть под окном у себя носки кандидата в любимые. Тогда не уйдет! От тебя не уйдет. Зимой-то нельзя было зарыть - снег растает, и носки уплывут вместе с хозяином. Сейчас бы можно, но как у Алексея его носки выманить? Может, подарить - в обмен? Одно место есть возле подвального окна, как раз без асфальта. Там и закопаю. Аварийный вариант: ящик с цветами, у нас на балконе. Но, наверное, не так будет действовать... Таисия строила штабик на дереве. Такой был ясный день, что хотелось быть окруженным со всех сторон этим мелким золотым светом. На развилку трех толстых веток она положила доски, и папа прикрутил их многократно толстой проволокой. Получился удобный помост. Таисия решила добавить уюта, соорудив крышу из полиэтилена. Она себя уговорила, что не для себя строит, потому что для себя, такой большой, стыдно. Как будто бы она заботится о маленькой Лизке Загроженко. - Какой штабик! - изумлялся бодрый старичок на лавочке.- Я в твоем возрасте уже в ремеслухе был. Ну... Лебедь придет к власти, всех этих толстожопых малолеток из штабиков и подвалов, где они известно чем занимаются... он их всех сгребет и в какие нужно ремеслухи... рассует. Поскольку старичок не к ней обращался, а как бы к невидимому митингу, который шумит все время во дворе, то Таисия ничего не ответила. - Таисия, ты боишься смерти? - спросила Лизка.- Я боюсь! Смерть - это большое и нигде... Бабушка когда умерла, я думала, что на время. И все ждала, что она придет из магазина. Таисия начала объяснять Лизке про рай: что он, как штабик, только там солнце никогда не заходит. Там все время такое сияние, и на райском дереве много всяких жилищ, и там ангелы и души ходят по стеклянному воздуху и беседуют. Лизка очень обрадовалась: точно, в раю все будет здоровое у нее, в животе не будет болеть. С бодрящим аппетитом гусеница, вся в павлиньих глазках, пожирала древесные листы. Лизка с завистью смотрела на это: у гусеницы вокруг еда есть, поэтому она такая красивая и здоровая. - Как хорошо у нас,- сказала Лизка,- как дома! Теперь давай собирать на стол. Таисия быстро побежала в дом и принесла три бутерброда и компот в бутылке из-под колы. И Лизка начала соревноваться с гусеницей. Много жизни вдруг навалилось на штабик. Самец лимонницы шарахнулся прямо к носу Таисии, следуя по невидимой дорожке запаха. Шмель пролетел, похожий на самолет-невидимку "Стелс". Кошка Мурка наведалась узнать, нельзя ль отсюда достать этих привлекательных птичек. Комок комаров свалился сбоку на дегустацию. Таисия взяла Мурку и начала считать пульс. - Сто двадцать ударов в минуту,- сказала она.- А у комаров, наверно, молотит вообще... Чем меньше животное, тем чаще сердцебиение. Лизка радовалась: два дела сошлись под крышей штабика для нее удачно. Она и ест, и слушает уж чересчур для нее умную Таисию. К старичку прибавилась Изольда, мать Вероники, дочь Генриетты. С Мартиком, сыном Бенджамина и Лейлы. На короткое время они со старичком образовали такое судящее-рядящее единство по отношению к миру. - Выборы-то на носу,- сказал старичок.- Лебедь-то придет! Молодец! Он молодец наш... железным крылом! - Точно,- откликнулась Изольда.- Муж звонил позавчера из Чечни и сказал: тут такое творится! И обложил все радио и телевидение, которые тысячную долю не показывают. Мартик, не царапай дерево.- На секунду пронзительное чувство зависти у нее мелькнуло, потому что она вспомнила, как строила в детстве штабики, и тут же утонуло под тяжестью Турции... Изольда с презрением оглядела проем между домами и вместе с ним весь мир. В этом мире, как ни трудись, как ни старайся жить достойной жизнью, приходится страдать, как всем. Хотя все-то... столько сил не прилагают. - Толстого сейчас читаю.- Она еще прочнее обжила скамейку.- Решила "Казаков" почитать, чтобы понять, что там творится, на Кавказе... Пришлось прочесть Толстого - вот как жизнь поворачивается,- вдруг пронзило ее изумление... Но у нее, как у делового человека, это не пропадет! Глядишь: в самолете расскажет летящим в Стамбул... или в гостинице после тяжелого дня езды по складам... Она утвердит среди челночниц свои позиции как умная. Мартик отчаялся присоединиться к Лизке и Таисии и был уведен. - Правда, что в походе все комары огромные, как лошади? - спросила Лиза. - Да, прямо летающие лоси такие, причем ветер, а они, как лодки, против ветра выгребают могуче - и к тебе! Маша вышла из подъезда усталая, с сумками: ей еще с Вандам Вандамычем на оптовый рынок за консервами. - Таисия, надо рюкзаки собирать, а ты в штабик закопалась. Вон Мережковский тоже на дереве домики строил, так Достоевский ему сказал: "Страдать надо!" рыночным голосом разнесла на все окружающие дома Маша. "30 мая 1996. Дневник! Хорошо, что ты у меня есть! Хотела писать о главном, а оказалось, что бывает Самое главное! Печорин жаловался, что жизнь ему скучна, а интересны только набеги на Кавказ. Вот я бы ему подсказала, если бы оказалась рядом, что на самом деле жизнь не скучная и интересная, а главная и самая главная. Идет полосками такими. И вот я это пишу. Сон про то, что Загроженко зовет меня в свое царство, видимо, указывал на... предсказывал сегодняшний разговор. Алеша сказал, чтобы я думала об этом весь поход. Дал мне срок... Он мне сказал сначала: хорошо иметь папу, маму и много сестер, которые взрослее. А взрослые - умнее. "Права Александра, они все ищут маму!" - подумала я. Но все-таки Алеша не до конца такой, как Димон! Он сказал так: "Я становлюсь совсем взрослым, я зарабатываю. Но... Ты видишь, какая Лизка бледная! Денег у меня сейчас много, я старушку нанял, Кондратьевну. Она все заедается, хотя готовит хорошо, и у Лизки живот не болит. Деньги есть, Лизка просит конфет, а Кондратьевна: "Семь лет мак не уродился, и голода не было". Отдохнуть после мойки не дает. "Семь всего тысяч я потратила на рыбу!" "Спасибо, баба Валя". "Три тыщи еще осталось". "Хорошо"... И так каждый вечер. Давай, Таисия, ты веди наше хозяйство!" Я испугалась и про другое говорю: "Кондратьевна взрослая, а я нет". Алеша: "Мне кажется, что, кроме тебя, на свете никто нам с Лизкой не нужен". Потом он подумал и добавил, что законы знает. "Когда мы распишемся и в церковь сходим, тогда будет все, как у всех. Возле меня тебе нечего бояться". "А мама где?" "Не было ее, потом сообщили... С инсультом с перепою лежит в реанимации, меня не пускают..." Таисия купила огромную ручку - полметра длиной, так как думала, что она будет помогать ей писать дневник, ведь ручка раскачивалась, как дерево. Но оказалось, что нужно все время тормозить. А не успеешь затормозить - ручка сама по инерции ведет линию... "31 мая 1996. До сих пор у меня был какой-то выход. Двойку получила - можно исправить. Да и всего один раз я ее получила! С Машей поругаюсь - можно быстро помириться. Или даже без всего: ходим-ходим, и сам собой начинается разговор. А здесь ничего само собой не случится. Что ни сделай - все равно плохо будет. Дневник, если б ты был компьютером! Ты бы смог для меня рассчитать правильный способ поведения. Мама сказала (сегодня я всю ночь кричала): "Наверное, не самая большая беда в жизни!" Это мамина любимая присказка по жизни. Я ее с детсада еще помню. Мама часто к ней добавляет: "Не рак, не смерть, не украл, не убил". "Двойку получила - не рак, не смерть". А папа тут же: "Не землетрясение, не извержение вулкана". На самом деле, если я уйду жить к Алеше, варить еду Лизке, то беда! Если мы в походе задержимся, я уже не могу один день терпеть. Домой хочу! Сегодня Александра умывалась и вдруг нас крикнула. Мы с Машей прибежали. И видели, как из таракана-подростка вылез большой таракан. Оказывается, они меняют шкуру и так растут. В одно мгновение. Если б я могла так мгновенно стать взрослой. Правда, вылезший таракан был весь белый, но он быстро коричневеет". Год назад Таисия была в гостях у богатого дяди Вити, маминого брата. Она вспомнила, как писала каждый день по письму: "Мама, забери меня отсюда, я уже не могу терпеть! Домой хочу!" Хотя дядя Витя был очень веселый, каждый день своим детям и Таисии покупал по ящику маленьких бутылок колы. Пепси-колы! "Алеша сказал: решай в походе! Я вообще не люблю ничего быстрого, а поход-то быстро закончится. Если скажу НЕТ, он найдет другую! Но так и будет. Да и родители все равно не отпустят меня. Если я скажу: подожди год? Но что за год изменится? Да и Алеша не будет ждать. Теперь хоть в походы не ходи. Все равно все отравлено. Думать, думать о супах Лизке. А чего думать, когда ничего не могу придумать". Есть такие чувства: начинаются в тебе, а заканчиваются в родителях. Так чувствовала Таисия. Если против желания родителей она поселится у Загроженко, то эти чувства будут болтаться в пустоте. Оборванные нити уже не срастутся. Они снились ей, когда гостила у богатого дяди Вити. Похожие на длинные макароны, кудрявые, которые варила тетя Лена, очень вкусные и дорогие. Оборванные нити уже не могут срастись! Таисия у дяди Вити всех разбудила, когда выла ночью во время этого сна. "Ну вот, старик, до похода осталось два дня! Подошла ко мне Александра и увидела слово "старик". Говорит: по Фрейду это разборки с образом отца. Если ты дневник считаешь замещением, то потом нужно символическое убийство отца. Блин, заколебали меня уже со своим Фрейдом, ну его на фиг". - Мама, на остановке написано: "Пусть накажет меня могила За то, что я ее люблю. Но я могилы не боюся, Я все равно ее люблю!" - А при чем тут могила? Я не понимаю - могила какая-то... - Таисия, могила тут для подчеркивания силы любви. Больше ни для чего. Поняла? Таисия заметила, что если она скосит глаза и вдохнет, задержав дыхание, то вокруг все распадается, умирает и гниет на глазах. А если она вдруг задышит глубоко и посмотрит прямо перед собой, то все вокруг становится молодым, оживает, в ушах появляется веселый звон. "2 июня 1996. Вчера ходили просьбу Александры выполнять. К Димону! Вместо нее. Маша увидела: летит пушок одуванчика. И, пока он летел, я успела загадать желание, чтобы Димон был счастливый в жизни! Мы подошли к "Цветам", еще не успели ничего сказать. А Димон уже увидел нас, ссутулился весь. Мы его уговаривали, что вместо нее он найдет другую - еще лучше! Я сказала: "Димон, ты не горбись, чего вниз-то смотреть - там черт. Смотри наверх, где Бог". Димон купил нам по мороженке "Эскимо в шоколаде"!" Маша вгрызлась в эскимо, и чувствовалось, что для него пошли последние секунды существования. А Таисия выводила языком задумчивые вензеля на шоколадной рубашке. Они встретили папу. Он закончил урок в одном офисе и сейчас шел в другой. Новые русские сейчас учат языки, потому что у них гости то из англоязычных стран, то из Германии. И не в том дело, что каждую секунду под рукой нет переводчика, но ведь хочется соблюсти тайну сделок. Юра из Кунгура сказал вчера, что одна деловая немка заявила: "Не буду есть ничего из того, что мыто вашей водой". Холеры боится. Юра так обрадовался, что понял ее! И подарил папе американский утюг. Впрочем, оказалось, что утюг не работает, но папа и мама решили ничего не говорить кунгуряку. Он и так странный: недавно поставил памятник Гоголю во дворе фирмы. На самом деле, может, так и надо Гоголю ставить памятник - по-нелепому. Позолоченный гипс выглядел постмодернистски среди тесно растущих кустов шиповника. Они свежие, цветы, а Гоголь кричаще-золотой и уже пощербленный сыростью. Но Юра-то считал, что сделал нечто вроде святилища одного из богов литературы! Хотя в детстве он вообще не читал Гоголя, но ощущение священности писателя в душе как-то появилось. Очередная загадка русской Психеи. А уже этот скверик стал местом прогулок и даже вроде медитаций. Иные забредают нечаянно в фирму и покупают телевизор-другой. Папа Таисии думал: неужели памятник Гоголю - сознательный рекламный ход или деловитость вошла в бессознание и подает оттуда причудливые сигналы? Когда у человека есть возможность все в выгоду обернуть, он менее агрессивен. Один покупатель подал на Юру в суд за то, что не был принят в ремонт его телевизор еще до истечения срока гарантии. Сервисный мастер уверял: прибор уронили! В суде будет свой эксперт, и Юра уже рассчитал, как превратить поражение в прибыль: - Позову корреспондента, наверно, надо его угостить... Ну, чтобы он меня не воспевал, не ругал, а как бы дал объективное описание, что фирма безропотно подчинилась законам. И принесла извинение, хотя этого не требовалось по решению суда. Вместо сломанного я выдам новый телик, зато клиенты прочитают, узнают, придут... Рядом с папой шли два новых русских, разговаривали по радиотелефонам и одновременно ели мороженое. У Маши осталась треть эскимо, и она отдала его папе. - Вот и хорошо,- сказал он.- А то ты так поправляешься, уже, наверное, больше семидесяти килограммов. Надо бегать по утрам, Маша! - Если б знала, что ты так скажешь, ты бы ничего не получил! - А я и не просил нисколько. - Просил - в тонком плане! Он понял давно, что другие взрослые как-то взрослее его, но вот уже и младшие дети обращаются с ним поучительно... И он горестно свернул налево, к ядовито-золотистому Гоголю, погруженному по пояс в пьедестал. Его известняковые глаза были ниже среднего уровня глаз проходящих, и поэтому он как бы с шалым подобострастием заглядывал снизу в лица прохожих с немым вопросом: "Ну, как вы тут? Меня еще не забыли, люди добрые?!" Папа Таисии вошел в вестибюль, оформленный известным пермским стилистом Сергеем А. Буддийские метровые уши с оттянутыми мочками выступали из стен. Раскрашенный алебастр призывал к сохранению секретов предприятия. Собрались уже все, а Коряков никогда не придет. Неделю назад его взорвали прямо в джипе. Тут в голову сразу залетел анекдот о гробе для нового русского с четырьмя дырками в крышке - для пальцев веером. Он подивился циничности мысленного потока.