Страница:
Один из командиров, воевавших на крайнем Юге под началом Дж. Вашингтона, Натаниэл Грин справлялся с проявлениями нелояльности посредством политики уступок одним и жестокости по отношению к другим. В письме Томасу Джефферсону он описывает рейд своих войск против лоялистов: «Они устроили жуткую резню, около 100 человек были убиты, а большинство остальных изрублены на куски. Это оказало очень положительное воздействие на тех враждебно настроенных людей, коих слишком много в этой стране». Грин призывал одного из своих генералов «сеять ужас среди врагов и воодушевлять наших друзей». С другой стороны, он советовал губернатору Джорджии «открыть дверь для недовольных людей в вашем штате, чтобы они смогли войти».
В целом по стране уступки были сведены к минимуму. Новые конституции, принятые во всех штатах в период с 1776 по 1780 г., мало чем отличались от старых. Хотя имущественный ценз для участия в выборах и получения государственных постов был в некоторых случаях уменьшен, в Массачусетсе его, наоборот, повысили. Только Пенсильвания полностью отказалась от этого ценза. Новые билли о правах содержали видоизмененные положения. Так, Северная Каролина, даруя свободу вероисповедания, добавляла: «Ничто из содержащегося в сем [билле] не должно толковаться как освобождение проповедников, произносящих изменнические речи или занимающихся подстрекательством, от судебного разбирательства и наказания». Мэриленд, Нью-Йорк, Джорджия и Массачусетс приняли аналогичные предостережения.
Иногда говорят, что Американская революция отделила церковь от государства. Северные штаты приняли подобные декларации, однако после 1776 г. утвердили такие налоги, которые заставляли каждого встать на сторону христианских вероучений. У.Дж. Маклофлин цитирует члена Верховного суда США Дэвида Дж. Брюэра, сказавшего в 1892 г., что «мы – христианская нация», и заявляет об отделении церкви от государства во время революции, что «это не только не замышлялось, но и не претворялось в жизнь… Напротив, вместо того чтобы оставаться в стороне, религия стала неотъемлемой частью всех аспектов и институтов американского образа жизни».
Тому, кто изучает влияние революции на классовые отношения, интересно будет узнать о том, что случилось с землей, которую конфисковали у бежавших лоялистов. Она распределялась таким образом, чтобы удвоить возможности лидеров революции – обогатиться самим и помочь сделать это своим друзьям, а также выделить немного земли мелким фермерам, с тем чтобы создать широкую базу поддержки нового правительства. На самом деле это стало отличительной чертой новой нации: американцы обнаружили, что обладают несметными богатствами, и смогли создать класс самых богатых людей в истории, однако в то же время им хватило средств на то, чтобы представители среднего класса служили буфером между богачами и нищими.
Огромные землевладения лоялистов были одним из наиболее серьезных поводов к революции. В Виргинии лорд Фэрфакс имел более 5 млн. акров земли, простиравшихся на территориях 21 графства. Доходы лорда Балтимора от владений в Мэриленде превышали 30 тыс. ф. ст. в год. После революции лорд Фэрфакс оказался под защитой, поскольку был другом Джорджа Вашингтона. Но у других лоялистов – собственников огромных поместий, особенно у тех, кто бежал, владения конфисковали. После революции в Нью-Йорке возросло число мелких фермеров, работавших на своей земле, в то время как количество арендаторов, которые устраивали так много беспорядков в последние колониальные годы, сократилось.
Несмотря на то что количество независимых фермеров росло, как пишут Р. Бертхоф и Дж. Мюррин, «классовая структура радикально не изменилась». Правящая верхушка прошла через смену действующих лиц, когда «начавшие процветать семьи торговцев из Бостона, Нью-Йорка или Филадельфии… достаточно плавно вписались в свой новый социальный статус, а иногда и вселились в дома разорившихся предпринимателей либо изгнанников, у которых за лояльность королевскому трону конфисковали имущество».
Э. Морган так определяет классовый характер революции: «Тот факт, что низшие слои общества были вовлечены в борьбу, не должен бросать тень на истину, которая заключается в том, что сама эта борьба велась главным образом за должности и власть между представителями высших классов общества: новички боролись против упрочившихся ранее». Рассматривая постреволюционную ситуацию, Ричард Моррис отмечает: «Повсюду обнаруживалось неравенство». Он указывает, что под «народом» в знаменитой фразе «Мы, народ Соединенных Штатов»[30] (фраза, придуманная Гувернером Моррисом – весьма богатым человеком) не имеются в виду индейцы, чернокожие, женщины или белые сервенты. На самом деле в это время законтрактованных слуг было больше, чем когда-либо ранее, и революция «не решила ни одной проблемы и очень мало улучшила положение находящихся в кабале белых».
К. Деглер в своей книге «Из нашего прошлого» пишет: «Ни один новый социальный класс не пришел к власти через двери, открытые Американской революцией. Люди, которые являлись архитекторами восстания, были по большей части представителями правящего класса в колониальное время». Джордж Вашингтон был самым богатым человеком в Америке, Джон Хэнкок[31] – процветающим бостонским торговцем. Бенджамин Франклин являлся состоятельным владельцем типографии. Список можно продолжить.
С другой стороны, городские мастеровые, рабочие, моряки, а также мелкие фермеры стали «народом» благодаря риторике революции, солдатскому братству на войне и распределению части земельных участков. Это заложило прочную основу для поддержки, национального согласия и того, что может называться словом «Америка», даже при исключении тех, кем пренебрегают и кого угнетают.
Подробное исследование С. Линда, посвященное событиям в графстве Датчес (Нью-Йорк) в период революции, подтверждает это. В 1766 г. в колонии Нью-Йорк происходили восстания арендаторов против владельцев огромных феодальных поместий. Земли Ренселлервика раскинулись на площади в 1 млн. акров. Арендаторы, требовавшие передачи им части земель, так и не сумев добиться справедливости в суде, подняли мятеж. В городе Покипси 1,7 тыс. вооруженных арендаторов закрыли суды и выпустили заключенных из тюрем. Однако волнение было подавлено.
Во время революции в графстве Датчес разгорелась борьба в основном между представителями разных групп элиты за распределение конфискованных земель лоялистов. Одна из этих группировок – местные антифедералисты[32] (противники Конституции) из Покипси – состояла из стремившихся к наживе людей, недавно ставших землевладельцами и предпринимателями. Они обещали арендаторам свою поддержку, используя недовольство последних в своих целях, – для собственной политической карьеры и сохранения своих состояний.
Чтобы привлечь солдат в армию во время революции, арендаторам сулили землю. В 1777 г. крупный землевладелец из графства Датчес писал, что подобное обещание «сразу даст вам как минимум 6 тыс. фермеров, готовых встать в строй». Но фермеры, которые записались в армию и рассчитывали заработать денег, скоро поняли, что в качестве рядовых они получали всего лишь 6,66 доллара в месяц, в то время как месячное жалованье полковника составляло 75 долларов. Они наблюдали за тем, как подрядчики местных властей, такие, как Меланктон Смит или Мэтью Патерсон, обогащались, а солдатское жалованье, выплачивавшееся в континентальных деньгах[33], обесценивалось в связи с инфляцией.
Все это привело к тому, что в самый разгар войны арендаторы стали представлять собой угрожающую силу. Многие из них перестали выплачивать ренту. Легислатура забеспокоилась и приняла законопроект о конфискации земель лоялистов и о прибавлении 400 фригольдеров к уже имевшимся в графстве 1800. Они являлись новым сильным блоком избирателей, поддерживавших фракцию богачей, которые в 1788 г. станут антифедералистами. Когда эти новоиспеченные землевладельцы превратились в часть привилегированных кругов революционной элиты и, казалось, стали политически подконтрольными, их лидеры, такие, как Меланктон Смит и др., вначале выступавшие против Конституции США, начали ее поддерживать, а после ратификации этого документа штатом Нью-Йорк его принятие было обеспечено. Новички фригольдеры осознали, что, перестав быть арендаторами, они превратились в держателей закладных обязательств и должны были возвращать банковские ссуды, вместо того чтобы платить ренту лендлордам.
Получается, что восстание против британского владычества, позволившее определенной группе колониальной элиты сместить тех, кто был верен Англии, принесло некоторую выгоду мелким землевладельцам и практически ничего не дало малообеспеченным белым рабочим и фермерам-арендаторам.
Чем обернулась революция для коренных жителей Америки – индейцев? Их не коснулись красивые слова Декларации независимости. Аборигенов безусловно не рассматривали в качестве равных себе ни при выборе тех, кто будет управлять территориями, на которых эти люди жили, ни в понимании того, что туземцы тоже могут стремиться к счастью как делали это на протяжении столетий до прибытия европейцев на их континент. Теперь, когда англичане уже не стояли на пути, американцы смогли начать безжалостный процесс вытеснения индейцев с их земель, убивая тех, кто сопротивлялся. Короче говоря, как выразился Ф. Дженнингс, белые граждане США сражались против британского имперского контроля на Востоке и за установление своего собственного имперского господства на Западе.
Еще до революции индейцев силой заставили подчиниться в Виргинии и в колониях Новой Англии. В других районах они приспосабливались к сосуществованию с поселенцами. Но примерно к 50-м гг. XVIII в., когда население колоний начало резко расти, необходимость продвигаться далее на запад на новые земли вновь привела к конфликту с индейцами. Земельные агенты с Востока стали появляться в долине реки Огайо, на территории конфедерации племен, называвшейся «договорная цепь»[34], от имени которой в качестве представителей выступали ирокезы. В Нью-Йорке в результате замысловатого мошенничества у племени могаук отобрали 800 тыс. акров земли, и после этого период дружбы между этой колонией и племенем завершился. Сохранилась запись горькой речи вождя могауков Хендрика, обращенной в 1753 г. к губернатору Джорджу Клинтону и провинциальному совету колонии Нью-Йорк:
«Брат, когда мы пришли сюда, чтобы высказать жалобы по поводу наших земель, то рассчитывали, что что-то будет сделано, и мы сказали тебе, что договорная цепь наших праотцев может разорваться, и ты, брат, ответил, что нам должны возместить убытки в Олбани, но мы знаем их слишком хорошо, и мы не верим им, ибо они [торговцы из Олбани] не люди, а дьяволы, а потому… как только мы вернемся домой, мы отправим пояс вампума нашим братьям из других пяти племен[35], сообщая, что договорная цепь между вами и нами порвана. Итак, брат, не ожидай, что я еще раз обращусь к тебе, и мы не желаем знать тебя больше».
Когда англичане в ходе Семилетней войны боролись с французами за Северную Америку, туземцы выступали на стороне последних. Французы были торговцами, но они не оккупировали индейские земли, в то время как англичане жаждали захватить их охотничьи угодья и жизненное пространство. Есть свидетельства такой беседы между вождем индейцев делавэров Шингасом и британским генералом Брэдаоком, который надеялся на помощь краснокожих в борьбе с французами:
«Шингас спросил генерала Брэддока, получат ли индейцы, которые будут союзниками англичан, возможность жить среди них и торговать с ними и будут ли иметь право обладать угодьями для охоты, размеры которых будут достаточны для того, чтобы индейцы могли прокормить себя и свои семьи… На это генерал Брэддок ответил, что ни один дикарь не должен наследовать землю… Шингас и другие вожди ответили, что если индейцы не смогут свободно жить на земле, то не будут сражаться за нее».
Когда в 1763 г. война закончилась, французы, позабыв о своих старых союзниках, уступили англичанам территории к западу от Аппалачей. Таким образом, индейцы объединились для ведения войны против британских фортов на Западе; англичане назвали это «заговором Понтиака»[36], в то время как у Ф. Дженнингса это звучит как «освободительная война за независимость». По приказу английского генерала Дж. Амхёрста[37] командир форта Питт передал вождям нападавших племен, с которыми он вел переговоры, одеяла из госпиталя, где находились больные оспой.
Это была первая находка в той области, которую сейчас мы называем биологической войной. Эпидемия быстро распространилась среди индейцев.
Несмотря на это, а также на сожженные деревни, британцы не могли уничтожить боевой дух коренных жителей Америки, которые продолжали партизанскую войну. Мир был достигнут, и англичане согласились установить границу по Аппалачам, за которыми поселенцы не должны вторгаться на индейскую территорию. Документ об этом, Прокламация 1763 г., вызвал ярость у американцев (в первоначальной хартии Виргинии говорилось, что ее земли простираются на запад до океана). Это помогает объяснить, почему большинство индейцев сражались на стороне англичан во время революции. Брошенные сначала своими союзниками-французами, а потом англичанами, туземцы оказались в одиночестве, когда столкнулись с новой жаждущей земли нацией.
Американцы полагали, что теперь индейские территории принадлежат им. Но те экспедиции, которые отправлялись на запад, чтобы упрочить это мнение, сталкивались с трудностями, что отразилось даже в тех названиях, которые получили битвы: Унижение Хармара и Позор Сент-Клера[38]. И даже когда в 1798 г. генерал Э. Уэйн победил индейцев западной конфедерации в ходе битвы у Фоллен-Тимберс, он вынужден был признать силу краснокожих. В Гринвиллском договоре говорилось, что в качестве компенсации за передачу части земель Соединенные Штаты откажутся от притязаний на территории к северу от реки Огайо, востоку от реки Миссисипи и к югу от Великих озер, но если коренные жители Америки решат продать эти земли, тогда они должны будут в первую очередь предложить их США.
Ф. Дженнингс, ставивший в центр событий Американской революции индейский вопрос – в конце концов, это за их земли и разворачивалась борьба сторон, – рассматривал революцию как «многообразие по-разному угнетавшихся и эксплуатировавшихся людей, которые сделались жертвами друг друга». Притом что земли на Восточном побережье контролировала элита, бедняки, желавшие получить участки, были вынуждены продвигаться на запад, создавая весьма полезный для богатых защитный буфер, поскольку, как выразился Дженнингс, «первой мишенью для индейского томагавка был череп жителя фронтира».
В результате американской революции положение чернокожих рабов осложнилось. Тысячи негров сражались против англичан. Пять тысяч из них поддержали сторонников революции; большая часть этих людей проживала на Севере, но среди них встречались также и свободные чернокожие Виргинии и Мэриленда. На крайнем Юге черным неохотно раздавали оружие. Посреди царивших во время войны неразберихи и хаоса тысячи из них обрели свободу, уплыв на английских кораблях, чтобы затем обосноваться в Англии, Новой Шотландии, Вест-Индии или Африке. Многие другие чернокожие, сбежавшие от своих хозяев, остались в Америке в качестве свободных людей.
В северных штатах сочетание таких факторов, как служба негров в армии, недостаточно сильная экономическая потребность в использовании подневольного труда и революционная риторика, привело к уничтожению рабства, но этот процесс шел очень медленно. Еще в 1810 г. 30 тыс. чернокожих (четверть всего негритянского населения Севера) оставались невольниками. В 1840 г. 1 тыс. человек все еще находились там в рабстве. В северных районах Юга было больше свободных негров, чем раньше, и это привело к усилению законодательного контроля. В штатах крайнего Юга рабство распространялось вместе с ростом числа рисовых и хлопковых плантаций.
Что действительно дала революция чернокожим, так это возможность предъявлять претензии обществу белых. Иногда такие требования исходили от новых малочисленных черных элит Балтимора, Филадельфии, Ричмонда, Саванны; иногда – от умевших хорошо выражать свои мысли и смелых рабов. Ссылаясь на текст Декларации независимости, негры обращались с петициями в Конгресс США и законодательные органы штатов с требованиями отмены рабства и предоставления чернокожим равных прав. В Бостоне черные просили выделить средства из городского бюджета (как это было сделано в отношении белых), чтобы дать образование своим детям. В Норфолке они требовали права давать показания в суде. Чернокожие Нэшвилла заявляли, что свободные негры «должны иметь такие же возможности, для того чтобы преуспевать в жизни, как и все остальные люди». Питер Мэтью, свободный негр-мясник из Чарлстона, присоединился к другим свободным чернокожим ремесленникам и торговцам, обратившимся в легислатуру с требованием отменить дискриминационные по отношению к черным законы. В 1780 г. семеро негров в Дартмуте (Массачусетс) просили законодательное собрание штата предоставить их соплеменникам право голоса, связав вопрос о налогообложении с правом представительства в легислатуре: «…мы считаем, что с нами согласятся в том, что, хотя нам не даны привилегии свободных людей штата и мы не имеем права голоса и не можем влиять на выборы тех, кто облагает нас налогами, многие люди нашего цвета кожи (это хорошо известно) с готовностью выходили на поле битвы в защиту Общего дела, и оно (как мы понимаем) было направлено против похожего применения власти (в отношении налогов), и это известно всем так хорошо, что нет необходимости объяснять здесь».
Бенджамин Бэннекер, изучивший математику и астрономию негр-самоучка, точно предсказавший солнечное затмение и привлеченный к разработке плана строительства нового города Вашингтона, писал Томасу Джефферсону: «Думаю, Вам и так известна правда, и не нужны доказательства того, что мы – раса человеческих существ, которые долго работали, получая лишь оскорбления и порицания мира, что на нас смотрели с презрением, что нас долго считали скорее животными, чем людьми, едва ли обладающими какими-либо умственными способностями… Полагаю, что Вы будете приветствовать любую попытку искоренить всю эту вереницу абсурда, ложных мнений и идей, которые обычно преследуют нас, что Ваши чувства совпадают с моими, что Вы также считаете, что единый Творец создал нас всех и что он не только сотворил нас из одной плоти, но и всем нам без исключения дал одни и те же чувства и одарил нас одинаковыми способностями».
Бэннекер просил Джефферсона «отбросить предрассудки, к коим Вы привыкли».
Последний старался сделать это настолько, насколько мог просвещенный и думающий человек. Но структура американского общества, значение хлопковых плантаций, работорговля, политика единства элит северных и южных штатов, а также долгая традиция расовых предрассудков в колониях вкупе с его личными слабостями – такое сочетание практических нужд и идеологических комплексов заставляло Джефферсона оставаться рабовладельцем до конца жизни.
Приниженное положение чернокожих, исключение индейцев из нового общества, создание условий для превосходства в новой нации богатых и влиятельных людей – все это уже существовало в колониях ко времени начала революции. Теперь, когда англичане больше не чинили препятствий, это можно было зафиксировать на бумаге, закрепить, отрегулировать, сделать законным с помощью Конституции Соединенных Штатов, проект которой революционные лидеры составили во время Конвента в Филадельфии.
На протяжении долгих лет подписание Конституции в 1787 г. представлялось многим американцем гениальным шагом, совершённым мудрыми, гуманными людьми, которые создали легитимную основу для демократии и равноправия. Эта точка зрения отражена несколько экстравагантным образом в работе историка Дж. Бэнкрофта, который в начале XIX в. писал: «В Конституции нет ничего, что препятствовало бы равноправию и индивидуальности. В ней не предусмотрены различия по происхождению, убеждениям, принадлежности к привилегированным классам, к узаконенной религии или обладанию собственностью, дающей политический вес. Она ставит индивида на один уровень с другим индивидом… Подобно тому как море составляют капли, американское общество состоит из отдельных, свободных, постоянно перемещающихся и взаимодействующих между собой атомов… и поэтому учреждения и законы страны берут свое начало в массе индивидуальных идей, которые, подобно водам океана, все время находятся в движении».
Иной взгляд на Конституцию был высказан в начале XX в. историком Ч. Бирдом (что вызвало гнев и возмущение, в том числе отразившиеся в обвинительной редакционной статье, опубликованной в «Нью-Йорк таймс»). В своей книге «Экономическое истолкование Конституции Соединенных Штатов» он писал: «Поскольку главным объектом деятельности государства, помимо простого подавления физического насилия, является утверждение соответствующих правил, которые регулируют имущественные отношения членов общества, господствующие классы, чьи права должны быть определены, волей-неволей должны получить такие правила от государства, которые соответствуют более широким интересам, продиктованным ходом экономического развития, или же эти классы сами должны контролировать государственные органы».
Иными словами, Бирд говорил, что, исходя из своих собственных интересов, богатые должны либо непосредственно контролировать правительство, либо оказывать влияние на законы, с помощью которых оно осуществляет свою деятельность.
Историк применил эту общую идею к Конституции, изучив экономическое положение и политические взгляды 55 человек, собравшихся в 1787 г. в Филадельфии для выработки текста Конституции. Он обнаружил, что по специальности большинство из них были юристами, что большая их часть были людьми обеспеченными, обладавшими землей, рабами, промышленными предприятиями или торговыми судами, что половина из присутствовавших давали ссуды под проценты, что 40 человек из 55, по данным архива министерства финансов, обладали государственными облигациями.
Таким образом, Ч. Бирд выяснил, что творцы Конституции были непосредственно экономически заинтересованы в создании сильного федерального правительства: производители промышленных товаров нуждались в установлении протекционистских тарифов; ростовщики желали остановить хождение бумажных денег для уплаты долгов; земельные спекулянты хотели чувствовать себя в безопасности, вторгаясь на земли индейцев; рабовладельцам нужна была защита от восстаний рабов и их побегов; держатели облигаций стремились к тому, чтобы правительство было в состоянии собирать налоги по всей стране для осуществления выплат по облигациям.
Как отмечал исследователь, в Конституционном конвенте не были представлены четыре категории населения: рабы, законтрактованные сервенты, женщины, а также неимущие мужчины. Поэтому Конституция и не отражала интересы этих социальных групп.
В целом по стране уступки были сведены к минимуму. Новые конституции, принятые во всех штатах в период с 1776 по 1780 г., мало чем отличались от старых. Хотя имущественный ценз для участия в выборах и получения государственных постов был в некоторых случаях уменьшен, в Массачусетсе его, наоборот, повысили. Только Пенсильвания полностью отказалась от этого ценза. Новые билли о правах содержали видоизмененные положения. Так, Северная Каролина, даруя свободу вероисповедания, добавляла: «Ничто из содержащегося в сем [билле] не должно толковаться как освобождение проповедников, произносящих изменнические речи или занимающихся подстрекательством, от судебного разбирательства и наказания». Мэриленд, Нью-Йорк, Джорджия и Массачусетс приняли аналогичные предостережения.
Иногда говорят, что Американская революция отделила церковь от государства. Северные штаты приняли подобные декларации, однако после 1776 г. утвердили такие налоги, которые заставляли каждого встать на сторону христианских вероучений. У.Дж. Маклофлин цитирует члена Верховного суда США Дэвида Дж. Брюэра, сказавшего в 1892 г., что «мы – христианская нация», и заявляет об отделении церкви от государства во время революции, что «это не только не замышлялось, но и не претворялось в жизнь… Напротив, вместо того чтобы оставаться в стороне, религия стала неотъемлемой частью всех аспектов и институтов американского образа жизни».
Тому, кто изучает влияние революции на классовые отношения, интересно будет узнать о том, что случилось с землей, которую конфисковали у бежавших лоялистов. Она распределялась таким образом, чтобы удвоить возможности лидеров революции – обогатиться самим и помочь сделать это своим друзьям, а также выделить немного земли мелким фермерам, с тем чтобы создать широкую базу поддержки нового правительства. На самом деле это стало отличительной чертой новой нации: американцы обнаружили, что обладают несметными богатствами, и смогли создать класс самых богатых людей в истории, однако в то же время им хватило средств на то, чтобы представители среднего класса служили буфером между богачами и нищими.
Огромные землевладения лоялистов были одним из наиболее серьезных поводов к революции. В Виргинии лорд Фэрфакс имел более 5 млн. акров земли, простиравшихся на территориях 21 графства. Доходы лорда Балтимора от владений в Мэриленде превышали 30 тыс. ф. ст. в год. После революции лорд Фэрфакс оказался под защитой, поскольку был другом Джорджа Вашингтона. Но у других лоялистов – собственников огромных поместий, особенно у тех, кто бежал, владения конфисковали. После революции в Нью-Йорке возросло число мелких фермеров, работавших на своей земле, в то время как количество арендаторов, которые устраивали так много беспорядков в последние колониальные годы, сократилось.
Несмотря на то что количество независимых фермеров росло, как пишут Р. Бертхоф и Дж. Мюррин, «классовая структура радикально не изменилась». Правящая верхушка прошла через смену действующих лиц, когда «начавшие процветать семьи торговцев из Бостона, Нью-Йорка или Филадельфии… достаточно плавно вписались в свой новый социальный статус, а иногда и вселились в дома разорившихся предпринимателей либо изгнанников, у которых за лояльность королевскому трону конфисковали имущество».
Э. Морган так определяет классовый характер революции: «Тот факт, что низшие слои общества были вовлечены в борьбу, не должен бросать тень на истину, которая заключается в том, что сама эта борьба велась главным образом за должности и власть между представителями высших классов общества: новички боролись против упрочившихся ранее». Рассматривая постреволюционную ситуацию, Ричард Моррис отмечает: «Повсюду обнаруживалось неравенство». Он указывает, что под «народом» в знаменитой фразе «Мы, народ Соединенных Штатов»[30] (фраза, придуманная Гувернером Моррисом – весьма богатым человеком) не имеются в виду индейцы, чернокожие, женщины или белые сервенты. На самом деле в это время законтрактованных слуг было больше, чем когда-либо ранее, и революция «не решила ни одной проблемы и очень мало улучшила положение находящихся в кабале белых».
К. Деглер в своей книге «Из нашего прошлого» пишет: «Ни один новый социальный класс не пришел к власти через двери, открытые Американской революцией. Люди, которые являлись архитекторами восстания, были по большей части представителями правящего класса в колониальное время». Джордж Вашингтон был самым богатым человеком в Америке, Джон Хэнкок[31] – процветающим бостонским торговцем. Бенджамин Франклин являлся состоятельным владельцем типографии. Список можно продолжить.
С другой стороны, городские мастеровые, рабочие, моряки, а также мелкие фермеры стали «народом» благодаря риторике революции, солдатскому братству на войне и распределению части земельных участков. Это заложило прочную основу для поддержки, национального согласия и того, что может называться словом «Америка», даже при исключении тех, кем пренебрегают и кого угнетают.
Подробное исследование С. Линда, посвященное событиям в графстве Датчес (Нью-Йорк) в период революции, подтверждает это. В 1766 г. в колонии Нью-Йорк происходили восстания арендаторов против владельцев огромных феодальных поместий. Земли Ренселлервика раскинулись на площади в 1 млн. акров. Арендаторы, требовавшие передачи им части земель, так и не сумев добиться справедливости в суде, подняли мятеж. В городе Покипси 1,7 тыс. вооруженных арендаторов закрыли суды и выпустили заключенных из тюрем. Однако волнение было подавлено.
Во время революции в графстве Датчес разгорелась борьба в основном между представителями разных групп элиты за распределение конфискованных земель лоялистов. Одна из этих группировок – местные антифедералисты[32] (противники Конституции) из Покипси – состояла из стремившихся к наживе людей, недавно ставших землевладельцами и предпринимателями. Они обещали арендаторам свою поддержку, используя недовольство последних в своих целях, – для собственной политической карьеры и сохранения своих состояний.
Чтобы привлечь солдат в армию во время революции, арендаторам сулили землю. В 1777 г. крупный землевладелец из графства Датчес писал, что подобное обещание «сразу даст вам как минимум 6 тыс. фермеров, готовых встать в строй». Но фермеры, которые записались в армию и рассчитывали заработать денег, скоро поняли, что в качестве рядовых они получали всего лишь 6,66 доллара в месяц, в то время как месячное жалованье полковника составляло 75 долларов. Они наблюдали за тем, как подрядчики местных властей, такие, как Меланктон Смит или Мэтью Патерсон, обогащались, а солдатское жалованье, выплачивавшееся в континентальных деньгах[33], обесценивалось в связи с инфляцией.
Все это привело к тому, что в самый разгар войны арендаторы стали представлять собой угрожающую силу. Многие из них перестали выплачивать ренту. Легислатура забеспокоилась и приняла законопроект о конфискации земель лоялистов и о прибавлении 400 фригольдеров к уже имевшимся в графстве 1800. Они являлись новым сильным блоком избирателей, поддерживавших фракцию богачей, которые в 1788 г. станут антифедералистами. Когда эти новоиспеченные землевладельцы превратились в часть привилегированных кругов революционной элиты и, казалось, стали политически подконтрольными, их лидеры, такие, как Меланктон Смит и др., вначале выступавшие против Конституции США, начали ее поддерживать, а после ратификации этого документа штатом Нью-Йорк его принятие было обеспечено. Новички фригольдеры осознали, что, перестав быть арендаторами, они превратились в держателей закладных обязательств и должны были возвращать банковские ссуды, вместо того чтобы платить ренту лендлордам.
Получается, что восстание против британского владычества, позволившее определенной группе колониальной элиты сместить тех, кто был верен Англии, принесло некоторую выгоду мелким землевладельцам и практически ничего не дало малообеспеченным белым рабочим и фермерам-арендаторам.
Чем обернулась революция для коренных жителей Америки – индейцев? Их не коснулись красивые слова Декларации независимости. Аборигенов безусловно не рассматривали в качестве равных себе ни при выборе тех, кто будет управлять территориями, на которых эти люди жили, ни в понимании того, что туземцы тоже могут стремиться к счастью как делали это на протяжении столетий до прибытия европейцев на их континент. Теперь, когда англичане уже не стояли на пути, американцы смогли начать безжалостный процесс вытеснения индейцев с их земель, убивая тех, кто сопротивлялся. Короче говоря, как выразился Ф. Дженнингс, белые граждане США сражались против британского имперского контроля на Востоке и за установление своего собственного имперского господства на Западе.
Еще до революции индейцев силой заставили подчиниться в Виргинии и в колониях Новой Англии. В других районах они приспосабливались к сосуществованию с поселенцами. Но примерно к 50-м гг. XVIII в., когда население колоний начало резко расти, необходимость продвигаться далее на запад на новые земли вновь привела к конфликту с индейцами. Земельные агенты с Востока стали появляться в долине реки Огайо, на территории конфедерации племен, называвшейся «договорная цепь»[34], от имени которой в качестве представителей выступали ирокезы. В Нью-Йорке в результате замысловатого мошенничества у племени могаук отобрали 800 тыс. акров земли, и после этого период дружбы между этой колонией и племенем завершился. Сохранилась запись горькой речи вождя могауков Хендрика, обращенной в 1753 г. к губернатору Джорджу Клинтону и провинциальному совету колонии Нью-Йорк:
«Брат, когда мы пришли сюда, чтобы высказать жалобы по поводу наших земель, то рассчитывали, что что-то будет сделано, и мы сказали тебе, что договорная цепь наших праотцев может разорваться, и ты, брат, ответил, что нам должны возместить убытки в Олбани, но мы знаем их слишком хорошо, и мы не верим им, ибо они [торговцы из Олбани] не люди, а дьяволы, а потому… как только мы вернемся домой, мы отправим пояс вампума нашим братьям из других пяти племен[35], сообщая, что договорная цепь между вами и нами порвана. Итак, брат, не ожидай, что я еще раз обращусь к тебе, и мы не желаем знать тебя больше».
Когда англичане в ходе Семилетней войны боролись с французами за Северную Америку, туземцы выступали на стороне последних. Французы были торговцами, но они не оккупировали индейские земли, в то время как англичане жаждали захватить их охотничьи угодья и жизненное пространство. Есть свидетельства такой беседы между вождем индейцев делавэров Шингасом и британским генералом Брэдаоком, который надеялся на помощь краснокожих в борьбе с французами:
«Шингас спросил генерала Брэддока, получат ли индейцы, которые будут союзниками англичан, возможность жить среди них и торговать с ними и будут ли иметь право обладать угодьями для охоты, размеры которых будут достаточны для того, чтобы индейцы могли прокормить себя и свои семьи… На это генерал Брэддок ответил, что ни один дикарь не должен наследовать землю… Шингас и другие вожди ответили, что если индейцы не смогут свободно жить на земле, то не будут сражаться за нее».
Когда в 1763 г. война закончилась, французы, позабыв о своих старых союзниках, уступили англичанам территории к западу от Аппалачей. Таким образом, индейцы объединились для ведения войны против британских фортов на Западе; англичане назвали это «заговором Понтиака»[36], в то время как у Ф. Дженнингса это звучит как «освободительная война за независимость». По приказу английского генерала Дж. Амхёрста[37] командир форта Питт передал вождям нападавших племен, с которыми он вел переговоры, одеяла из госпиталя, где находились больные оспой.
Это была первая находка в той области, которую сейчас мы называем биологической войной. Эпидемия быстро распространилась среди индейцев.
Несмотря на это, а также на сожженные деревни, британцы не могли уничтожить боевой дух коренных жителей Америки, которые продолжали партизанскую войну. Мир был достигнут, и англичане согласились установить границу по Аппалачам, за которыми поселенцы не должны вторгаться на индейскую территорию. Документ об этом, Прокламация 1763 г., вызвал ярость у американцев (в первоначальной хартии Виргинии говорилось, что ее земли простираются на запад до океана). Это помогает объяснить, почему большинство индейцев сражались на стороне англичан во время революции. Брошенные сначала своими союзниками-французами, а потом англичанами, туземцы оказались в одиночестве, когда столкнулись с новой жаждущей земли нацией.
Американцы полагали, что теперь индейские территории принадлежат им. Но те экспедиции, которые отправлялись на запад, чтобы упрочить это мнение, сталкивались с трудностями, что отразилось даже в тех названиях, которые получили битвы: Унижение Хармара и Позор Сент-Клера[38]. И даже когда в 1798 г. генерал Э. Уэйн победил индейцев западной конфедерации в ходе битвы у Фоллен-Тимберс, он вынужден был признать силу краснокожих. В Гринвиллском договоре говорилось, что в качестве компенсации за передачу части земель Соединенные Штаты откажутся от притязаний на территории к северу от реки Огайо, востоку от реки Миссисипи и к югу от Великих озер, но если коренные жители Америки решат продать эти земли, тогда они должны будут в первую очередь предложить их США.
Ф. Дженнингс, ставивший в центр событий Американской революции индейский вопрос – в конце концов, это за их земли и разворачивалась борьба сторон, – рассматривал революцию как «многообразие по-разному угнетавшихся и эксплуатировавшихся людей, которые сделались жертвами друг друга». Притом что земли на Восточном побережье контролировала элита, бедняки, желавшие получить участки, были вынуждены продвигаться на запад, создавая весьма полезный для богатых защитный буфер, поскольку, как выразился Дженнингс, «первой мишенью для индейского томагавка был череп жителя фронтира».
В результате американской революции положение чернокожих рабов осложнилось. Тысячи негров сражались против англичан. Пять тысяч из них поддержали сторонников революции; большая часть этих людей проживала на Севере, но среди них встречались также и свободные чернокожие Виргинии и Мэриленда. На крайнем Юге черным неохотно раздавали оружие. Посреди царивших во время войны неразберихи и хаоса тысячи из них обрели свободу, уплыв на английских кораблях, чтобы затем обосноваться в Англии, Новой Шотландии, Вест-Индии или Африке. Многие другие чернокожие, сбежавшие от своих хозяев, остались в Америке в качестве свободных людей.
В северных штатах сочетание таких факторов, как служба негров в армии, недостаточно сильная экономическая потребность в использовании подневольного труда и революционная риторика, привело к уничтожению рабства, но этот процесс шел очень медленно. Еще в 1810 г. 30 тыс. чернокожих (четверть всего негритянского населения Севера) оставались невольниками. В 1840 г. 1 тыс. человек все еще находились там в рабстве. В северных районах Юга было больше свободных негров, чем раньше, и это привело к усилению законодательного контроля. В штатах крайнего Юга рабство распространялось вместе с ростом числа рисовых и хлопковых плантаций.
Что действительно дала революция чернокожим, так это возможность предъявлять претензии обществу белых. Иногда такие требования исходили от новых малочисленных черных элит Балтимора, Филадельфии, Ричмонда, Саванны; иногда – от умевших хорошо выражать свои мысли и смелых рабов. Ссылаясь на текст Декларации независимости, негры обращались с петициями в Конгресс США и законодательные органы штатов с требованиями отмены рабства и предоставления чернокожим равных прав. В Бостоне черные просили выделить средства из городского бюджета (как это было сделано в отношении белых), чтобы дать образование своим детям. В Норфолке они требовали права давать показания в суде. Чернокожие Нэшвилла заявляли, что свободные негры «должны иметь такие же возможности, для того чтобы преуспевать в жизни, как и все остальные люди». Питер Мэтью, свободный негр-мясник из Чарлстона, присоединился к другим свободным чернокожим ремесленникам и торговцам, обратившимся в легислатуру с требованием отменить дискриминационные по отношению к черным законы. В 1780 г. семеро негров в Дартмуте (Массачусетс) просили законодательное собрание штата предоставить их соплеменникам право голоса, связав вопрос о налогообложении с правом представительства в легислатуре: «…мы считаем, что с нами согласятся в том, что, хотя нам не даны привилегии свободных людей штата и мы не имеем права голоса и не можем влиять на выборы тех, кто облагает нас налогами, многие люди нашего цвета кожи (это хорошо известно) с готовностью выходили на поле битвы в защиту Общего дела, и оно (как мы понимаем) было направлено против похожего применения власти (в отношении налогов), и это известно всем так хорошо, что нет необходимости объяснять здесь».
Бенджамин Бэннекер, изучивший математику и астрономию негр-самоучка, точно предсказавший солнечное затмение и привлеченный к разработке плана строительства нового города Вашингтона, писал Томасу Джефферсону: «Думаю, Вам и так известна правда, и не нужны доказательства того, что мы – раса человеческих существ, которые долго работали, получая лишь оскорбления и порицания мира, что на нас смотрели с презрением, что нас долго считали скорее животными, чем людьми, едва ли обладающими какими-либо умственными способностями… Полагаю, что Вы будете приветствовать любую попытку искоренить всю эту вереницу абсурда, ложных мнений и идей, которые обычно преследуют нас, что Ваши чувства совпадают с моими, что Вы также считаете, что единый Творец создал нас всех и что он не только сотворил нас из одной плоти, но и всем нам без исключения дал одни и те же чувства и одарил нас одинаковыми способностями».
Бэннекер просил Джефферсона «отбросить предрассудки, к коим Вы привыкли».
Последний старался сделать это настолько, насколько мог просвещенный и думающий человек. Но структура американского общества, значение хлопковых плантаций, работорговля, политика единства элит северных и южных штатов, а также долгая традиция расовых предрассудков в колониях вкупе с его личными слабостями – такое сочетание практических нужд и идеологических комплексов заставляло Джефферсона оставаться рабовладельцем до конца жизни.
Приниженное положение чернокожих, исключение индейцев из нового общества, создание условий для превосходства в новой нации богатых и влиятельных людей – все это уже существовало в колониях ко времени начала революции. Теперь, когда англичане больше не чинили препятствий, это можно было зафиксировать на бумаге, закрепить, отрегулировать, сделать законным с помощью Конституции Соединенных Штатов, проект которой революционные лидеры составили во время Конвента в Филадельфии.
На протяжении долгих лет подписание Конституции в 1787 г. представлялось многим американцем гениальным шагом, совершённым мудрыми, гуманными людьми, которые создали легитимную основу для демократии и равноправия. Эта точка зрения отражена несколько экстравагантным образом в работе историка Дж. Бэнкрофта, который в начале XIX в. писал: «В Конституции нет ничего, что препятствовало бы равноправию и индивидуальности. В ней не предусмотрены различия по происхождению, убеждениям, принадлежности к привилегированным классам, к узаконенной религии или обладанию собственностью, дающей политический вес. Она ставит индивида на один уровень с другим индивидом… Подобно тому как море составляют капли, американское общество состоит из отдельных, свободных, постоянно перемещающихся и взаимодействующих между собой атомов… и поэтому учреждения и законы страны берут свое начало в массе индивидуальных идей, которые, подобно водам океана, все время находятся в движении».
Иной взгляд на Конституцию был высказан в начале XX в. историком Ч. Бирдом (что вызвало гнев и возмущение, в том числе отразившиеся в обвинительной редакционной статье, опубликованной в «Нью-Йорк таймс»). В своей книге «Экономическое истолкование Конституции Соединенных Штатов» он писал: «Поскольку главным объектом деятельности государства, помимо простого подавления физического насилия, является утверждение соответствующих правил, которые регулируют имущественные отношения членов общества, господствующие классы, чьи права должны быть определены, волей-неволей должны получить такие правила от государства, которые соответствуют более широким интересам, продиктованным ходом экономического развития, или же эти классы сами должны контролировать государственные органы».
Иными словами, Бирд говорил, что, исходя из своих собственных интересов, богатые должны либо непосредственно контролировать правительство, либо оказывать влияние на законы, с помощью которых оно осуществляет свою деятельность.
Историк применил эту общую идею к Конституции, изучив экономическое положение и политические взгляды 55 человек, собравшихся в 1787 г. в Филадельфии для выработки текста Конституции. Он обнаружил, что по специальности большинство из них были юристами, что большая их часть были людьми обеспеченными, обладавшими землей, рабами, промышленными предприятиями или торговыми судами, что половина из присутствовавших давали ссуды под проценты, что 40 человек из 55, по данным архива министерства финансов, обладали государственными облигациями.
Таким образом, Ч. Бирд выяснил, что творцы Конституции были непосредственно экономически заинтересованы в создании сильного федерального правительства: производители промышленных товаров нуждались в установлении протекционистских тарифов; ростовщики желали остановить хождение бумажных денег для уплаты долгов; земельные спекулянты хотели чувствовать себя в безопасности, вторгаясь на земли индейцев; рабовладельцам нужна была защита от восстаний рабов и их побегов; держатели облигаций стремились к тому, чтобы правительство было в состоянии собирать налоги по всей стране для осуществления выплат по облигациям.
Как отмечал исследователь, в Конституционном конвенте не были представлены четыре категории населения: рабы, законтрактованные сервенты, женщины, а также неимущие мужчины. Поэтому Конституция и не отражала интересы этих социальных групп.