Страница:
Иван Михайлович (Иван Михайлов) родился в семье служащего. Окончил гимназию и юридический факультет Софийского государственного университета. В 1917 году закончил школу офицеров запаса, в 1918 году был произведен в чин подпоручика. По окончании войны, в 1918 году, перешел в запас. Род оружия артиллерия. Член коммунистической организации молодежи и Болгарской коммунистической партии с 1919 года. Участвовал в народном вооруженном восстании в Болгарии в 1923 году. В 1922-1923 годах был адвокатом в родном городе, с 1925 года - политэмигрант.
Забегая вперед, могу сказать, что в 1945 году Буров (Иван Михайлов) вернулся в Болгарию, где занимал различные высокие должности в болгарской Народной армии, был министром обороны НРБ, членом Политбюро ЦК Болгарской коммунистической партии, заместителем Председателя Государственного совета НРБ. За активное участие в антифашистской борьбе и строительстве социализма награжден многими орденами и медалями, ему присвоены почетные звания Героя НРБ и Героя Социалистического Труда.
Дубову и его друзьям бурно аплодировали, коллектив академии принял их по-братски. Все они быстро и хорошо овладели русским языком и вошли в нашу жизнь. По их желанию им поручили пропагандистскую работу на широко известном Ленинградском Металлическом заводе, где они учили рабочих и сами многому учились у них.
Моя первая встреча с Буровым в Приволжье произошла в день нашего приезда на завод. Я поделился с ним нашими замыслами создать 76-миллиметровую дивизионную пушку специального назначения; тут выяснилось, что мы единомышленники. Иван Михайлович пообещал в меру своих сил помогать нам, он считал своим долгом принять участие в создании первоклассной артиллерии для Красной Армии. У Бурова были свои твердые взгляды не только на то, каким требованиям должен удовлетворять каждый тип орудия. Он хорошо знал требования ко всей системе артиллерийского вооружения Красной Армии, как инженер отлично разбирался в проектировании, конструировании, технологии, организации производства. На заводе широко использовались его знания.
Хочется привести выдержку из письма Ивана Михайлова (Бурова), присланного мне 24 апреля 1969 года из Софии. Он писал: "Считаю свою двадцатилетнюю службу в рядах Советской Армии и двадцатилетнее пребывание в Советском Союзе лучшими годами моей жизни. Они помогли мне вырасти сознательным коммунистом и стать навсегда верным другом великого Советского Союза, который для меня вторая родина. Считаю своим счастьем, что за время пребывания в Советском Союзе имел возможность принимать непосредственное участие в перевооружении Советской Армии современным артиллерийским вооружением".
Мы, конструкторы, видели в Елисееве и Бурове не только контролеров военного ведомства, но и знающих, думающих инженеров, часто с ними советовались. И тот и другой нередко приходили в КБ, смотрели чертежи, над которыми шла работа, замечания их всегда были дельными. На нашу просьбу принять участие в контроле за изготовлением пушки Ф-22 Василий Федорович и Иван Михайлович откликнулись тотчас же. Конструкторское бюро передало в аппарат военной приемки комплект рабочих чертежей и технические условия (ТУ) на пушку Ф-22. Военные приемщики помогали нам в решении многих производственных и организационных вопросов. Буров и Елисеев дали указание аппарату военного представительства принимать детали пушки Ф-22, а затем активно участвовали в ее испытаниях.
В то же самое время - в начале 1934 года - завод начал изготавливать полууниверсальную 76-миллиметровую пушку А-51, конструкцию и рабочие чертежи которой разработало, как уже говорилось, ГКБ-38. Наше КБ переработало некоторые агрегаты, улучшило их, облегчило их вес и присвоило этому изделию наш индекс Ф-20. К моменту запуска в производство Ф-22 многие детали и узлы Ф-20 были уже изготовлены. Опытного цеха на заводе не было, поэтому директор распорядился для сборки Ф-20 выделить в механосборочном цехе специальный участок. Выделили площадку около 60 квадратных метров, огородили ее, установили верстаки, стеллажи и скомплектовали бригаду слесарей-сборщиков: Мигунов, Румянцев, Воронин, Маслов и еще несколько человек. Бригадиром был назначен Гогин.
Сборка шла не споро. Детали поступали некомплектно, в первую очередь приходили те, что были попроще, а более трудоемкие задерживались и, кроме того, часто были с изъяном - с отступлениями от чертежа и технических условий. Не было почти ни одного паспорта на трудоемкую деталь, на котором отсутствовала бы разрешающая пометка конструктора: допустить с таким-то дефектом на сборку. Все ведь делалось кустарным способом, без специальной технологической оснастки, да и технологии в настоящем смысле этого слова не было, кроме перечня последовательности операций. Все зависело от рабочих-станочников, от их квалификации.
Сборочный участок явился школой для нас, конструкторов: как нужно и как не нужно конструировать. Строгое и дорогое было это учение. Люди словно бы сразу повзрослели - собственная работа стала нам видней. Если прежде многие влюблялись в свои конструкции, полагая, что создали шедевр, то после сборки пушки Ф-20 критичнее стали относиться к своей работе.
Наконец пушка Ф-20 была собрана и испытана стрельбой на заводском полигоне. Во время испытаний приехал начальник Вооружения Красной Армии Тухачевский, с ним его заместитель Ефимов и другие работники Артиллерийского управления:
Они обратили внимание на то, что гусеничный поворотный механизм работает с большим усилием. Других замечаний не было. Не было и восторга, хотя пушка полностью удовлетворяла тактико-техническим требованиям Артиллерийского управления и даже весила на 200 килограммов меньше заданного.
Пушку доставили на заводской полигон. После первого выстрела Тухачевский и другие подошли к орудию, осмотрели его, затем Тухачевский повращал маховики механизмов наведения и, ничего не сказав, отошел.
Сопровождавшие его по очереди подходили к орудию и работали на маховиках механизмов, открывали и закрывали затвор. И так же, как Тухачевский, ничего не говорили.
Было сделано еще 10 выстрелов, и после каждого выстрела Тухачевский подходил к орудию и молча осматривал его. Я не мог заметить на его лице никаких признаков удовлетворения или неудовлетворения. После двенадцатого выстрела я спросил: есть ли необходимость продолжать стрельбу? Он сказал, что можно прекратить, подошел к орудийному расчету и поблагодарил за отличную работу. Потом в его вагоне за ужином, который, продолжался до поздней ночи, много было всяких разговоров, но только не о пушке.
На следующий день пушку прицепили к грузовой машине, и та возила ее с разной скоростью по дорогам на территории завода. Когда был наезжен определенный километраж, пушку доставили в цех. Первым осмотрел и опробовал работу механизмов Тухачевский. Кроме поворотного, механизмы работали нормально.
Потом собрались в том же вагоне. Я ожидал услышать общую оценку пушки, но разговор шел главным образом о поворотном механизме. Я сказал, что конструкция и технология изготовления гусеничного механизма дорабатываются, есть уверенность, что и этот механизм будет работать не хуже других. Тухачевский усомнился.
Отладочные испытания подходили к концу, когда М. Н. Тухачевский опять посетил завод. Как и в тот раз, его вагон был подан на заводскую территорию.
Осмотр пушки начали с поворотного механизма, о котором в прошлый раз было столько разговоров. Начальника Вооружения поразила легкость работы механизма, и он спросил:
- Чем вы смазали его?
Ему доложили, что это механизм новый, изготовленный с полным технологическим оснащением. Чтобы убедить его, потребовалось не только рассказать, но и показать всю технологическую оснастку.
Начальник Вооружения сказал:
- Я не думал, что вы справитесь с этим агрегатом. И не только я...
Тухачевский захотел еще раз посмотреть, как ведет себя пушка при стрельбе. Сначала на полигоне сделали два выстрела с нормальным зарядом, а затем начальник Вооружения попросил сделать пять выстрелов беглым огнем: его интересовали скорострельность и удобство обслуживания пушки.
Грянул выстрел, затем второй, третий, четвертый и пятый. Орудие стоит спокойно, из канала выходит дымок, оно готово к новому огневому налету.
Среди присутствующих полная тишина. Видно было, что все мысленно оценивали результаты. Начальник заводского полигона А. И Козлов, прохаживаясь, посматривал то на пушку, то на гостей, ожидая новых указаний.
Молчание нарушил Елисеев.
- Да, красиво, ничего не скажешь,- громко произнес он. Как бы очнувшись, Тухачевский сказал:
- Повторим.
И опять команды Козлова:
- Пять патронов, нормальным, огонь!.. Орудие!.. Никто не успел и глазом моргнуть, как отгремели пять выстрелов. Как и раньше, пушка стояла спокойно, слегка дымило из ствола, а рядом наготове - неутомимый орудийный расчет.
Начальник Вооружения подошел к пушке, осмотрел ее, опробовал механизмы, особенно поворотный, который работал так, будто и не испытывал никакой нагрузки. Видно было, что Тухачевский доволен. Нам, конструкторам, очень хотелось услышать его оценку, но... Все будто сговорились, молчат. Только один Елисеев подошел ко мне и - шепотом:
- Отличная стрельба!
Я ему:
- Но начальство молчит. Неизвестно, чего оно хочет.
Случилось так, что у пушки оказались рядом Тухачевский, Дроздов, начальник 2-го отдела материальной части Артиллерийского управления, Елисеев и я. Я обратился к Тухачевскому:
- Скажите, пожалуйста, может ли наша пушка удовлетворить современным требованиям Красной Армии?
Я ожидал прямого ответа, но услышал другое:
- Вам надо еще поработать над ней и постараться уменьшить вес.
- Пушка на двести килограммов легче, чем задано в тактико-технических требованиях Артиллерийского управления.
- Это хорошо, но нужно еще снизить вес.
- Хотелось бы знать предел, к которому мы должны стремиться.
- Чем меньше, тем лучше,- ответил начальник Вооружения.
На этом наша беседа закончилась. Тухачевский поблагодарил орудийный расчет за отличную работу, пригласил директора, Елисеева и меня отобедать с ним и уехал с Елисеевым. Уехал и директор завода. Спустя некоторое время позвонил Елисеев.
- Скажи, пожалуйста, чем был вызван твой вопрос Михаилу Николаевичу о полууниверсальной пушке? Ведь ты же сам считаешь, что такая пушка армии не нужна.
- Поэтому я и спросил его. И он подтвердил мое мнение, не дав ей положительной оценки. Но какая пушка нужна армии, он не сказал. Тяжело работать, Василий Федорович, когда понимаешь, что занимаешься бесполезным делом. Отношение Тухачевского к Ф-20 еще больше укрепляет мое убеждение в правильности нашего предложения создать специальную дивизионную пушку Ф-22. Очень жаль, что конъюнктура вынуждает нас приспосабливать эту пушку для стрельбы и по зенитным целям. Уродуем мы ее...
Василий Федорович помолчал и предложил:
- Надо бы поднять этот вопрос за обедом у Тухачевского.
- А кто же его поднимет?
- Ты,- сказал Елисеев.- Ведь вы создаете как раз такую дивизионную пушку, которая нужна.
- Не совсем такую.
- Допустим, не совсем. И все-таки она у вас получается пушкой специального назначения и усложняется только углом возвышения. А по весу почти на пятьсот килограммов меньше, чем по ТТТ (тактико-техническим требованиям) при такой же мощности. Рано или поздно вы ее должны будете предъявить военным. Не лучше ли сегодня и обнародовать?
- Может быть, ты прав,- сказал я,- но полагаю, что лучше поддержать разговор, если, конечно, он возникнет, и тогда высказать свое мнение, чем начинать самим. Ведь этот вопрос уже предрешен. И возник он не сегодня и не вчера, а несколько лет обдумывался и обсуждался.
- Подумал ли ты о том, что вашу идею и пушку могут "зарубить" и тогда, когда вы выступите с опытным образцом? - спросил Елисеев.
- Могут. Но все-таки лучше предлагать пушку, когда она будет в металле. К тому же нас поддерживает Наркомат тяжелой промышленности, лично Серго Орджоникидзе.
На том и порешили: ни он, ни я не станем поднимать вопрос о Ф-22.
Обед у Тухачевского прошел в непринужденной обстановке. Говорили о многом и разном, только не об артиллерии. В тот же день Тухачевский отбыл в Москву.
2
Кузнечно-прессовый и термический цехи начали выдавать заготовки деталей Ф-22. Эти заготовки даже отдаленно не напоминали деталей пушки. Например, лапка выбрасывателя затвора по чертежу должна была весить около 650 граммов, а откованная заготовка весила около 17 килограммов. Конструкторы часто даже не могли опознать заготовки, приходилось прибегать к помощи работников планово-распределительного бюро цеха.
Механические цехи обрабатывали эти тяжелые и неуклюжие болванки кустарным способом, а если и готовили оснастку, то очень примитивную и только для тех операций, которые без нее были совершенно невыполнимы.
Надо отдать должное старшему мастеру первого цеха Семену Васильевичу Волгину и другим мастерам - они оказались на высоте.
С Волгиным меня познакомил начальник цеха Семичастный в самый первый день моего появления на заводе. Представляя его, Семичастный сказал, что это "кит" цеха, на котором держится все, и не будь его, цех без конца сидел бы в прорыве. Естественно, я с интересом оглядел этого "кита". Был он бородатый, среднего роста, плотного телосложения, щедро убеленный сединой. Голова крупная, лицо широкое, а глаза небольшие, лукавые. Чувствовалось, цену он себе знает. Пожимая мне руку, Семен Васильевич улыбнулся и, хотя не сказал ни слова, принял комплимент начальника цеха как должное.
И вот теперь Семен Васильевич показал, на что он способен.
Имея за плечами около 50 лет производственного стажа, умудренный огромным опытом, он всегда начинал с тщательного изучения чертежа будущего изделия, продумывая при этом процесс изготовления и необходимую оснастку. Следя за изготовлением деталей, их сборкой, он добрым кудесником ходил по цеху и в нужную минуту решал возникавшие вопросы, а их была масса. Конструкторы проникались к нему все большим уважением. Они верили, что Семен Васильевич все может сделать, и он действительно делал. Директор завода, которому то и дело звонили по телефону из Москвы - из Наркомата тяжелой промышленности,- тоже вошел во вкус работы. Не проходило дня, чтобы он не проверил, как идет дело с Ф-22. А из Москвы не только звонили - на заводе почти безвыездно находился уполномоченный Наркомтяжпрома В. П. Чебышев, и его помощь была очень заметна.
Искусство станочников и мастеров решало судьбу детали, как правило, не без помощи ОТК и конструктора. Чем больше накапливалось деталей и собранных узлов для трех опытных пушек, тем теснее становилось на сборочной площадке. Ее не хватало для сборки одной полууниверсальной пушки, а поместить на ней еще три пушки Ф-22 было совершенно невозможно. И вот на заводе появился опытный цех No 7 - просторная изолированная площадка, семь металлорежущих станков, свой штат рабочих и мастеров. Его начальником стал конструктор-коммунист И. А. Горшков, с которым мы работали вместе еще в КБ-2.
Коллектив новорожденного цеха азартно взялся за механическую обработку и сборку узлов и агрегатов для пушек Ф-22. Лишь некоторые операции, требовавшие специального оборудования, передали другим цехам. Дело шло дружно, и трудно было отличить, кто здесь рабочий, а кто конструктор, потому что рабочие подобрались не просто исполнители, а все со сметкой, с творческой жилкой. Одним из таких людей был бригадир клепальщиков А С. Комаров, который еще во время первой мировой и гражданской войн склепал бесчисленное множество узлов и агрегатов для пушек. У Комарова были золотые руки и меткий глаз. Не было случая, чтобы работа его браковалась. Комарова можно было совершенно не проверять. Не спеша принялся он со своей бригадой за станину опытной пушки Ф-22. Сперва клепальщики досконально изучили агрегат в натуре и по чертежам, подготовили все, что им требовалось для дела, и только после этого стали по своим рабочим местам с инструментом и приспособлениями. Бригадир сел у станины, разложив рядом клещи с обжимкой, зубило и ручник. Напротив него у станины встал подручный. Между бригадиром и первым подручным стоял второй подручный - его инструментом была металлическая поддержка да еще козелки. Чуть поодаль находилось горно с горящими углями - хозяйство нагревальщика заклепок.
Несколько заклепок уже грелось. Бригада была готова начать, ждали момента. Вот нагревальщик потянулся клещами в горно, вытащил заклепку, посмотрел на нее и сунул обратно - не готова. Некоторое время спустя вновь схватил ее клещами у самой головки, вытащил - она вся искрилась. Он резко ударил клещами с заклепкой по стальному предмету - искры так и посыпались во все стороны. Нагревальщик мигом сунул заклепку в отверстие короба станины, в ту же секунду бригадир прижал ее ручником. Нагревальщик не успел еще убрать свои клещи, как второй подручный поддержкой прижал головку заклепки. Один за другим раздались несколько ударов ручником по коробу станины - бригадир плотнее прижимал к ней заклепку. Затем удары посыпались градом: ручник бригадира и ручник первого подручного били уже по заклепке. Они осаживали ее, раскаленную, чтобы она заполнила собой отверстие в коробе станины. Все это происходило с молниеносной быстротой.
Так же быстро бригадир кладет ручник в сторону и берет клещи с обжимкой. Первый подручный тоже откладывает свой ручник, подымает кувалду и сразу же ударяет ею по обжимке, которую Комаров установил на обсаженную заклепку. Еще два-три удара. Комаров наклоняет обжимку то в одну, то в другую сторону - он формует новую головку заклепки, а первый подручный непрерывно наносит удары: то сильнее, то, когда Комаров наклоняет обжимку, послабее. Несколько движений и ударов - и заклепка врастает в короб станины.
Бригадир откладывает обжимку и берет ручник. Первый подручный откладывает кувалду и тоже берет ручник. Но они не успели еще поднести свои ручники к станине, как нагревальщик с силой ударяет клещами с раскаленной заклепкой,снова летят искры! - и мгновенно вставляет заклепку в следующее отверстие...
И так до тех пор, пока бригада не закончит клепку станины. Как в хорошем автомате, где все рассчитано и нет ни одного лишнего или неправильного движения. Все действия этой бригады строго рассчитаны и отработаны. Нет ничего лишнего и, нет ничего недостающего.
Так же слаженно, как бригада клепальщиков Комарова, работала на сборке бригада слесарей Назаровского.
3
Детали ствола долго не поступали на сборку, а время летело неумолимо - уже подходил к концу февраль 1935 года. Надо было спешить, ведь предстояла не только сборка ствола, но и сборка всей пушки, отладка ее механизмов, испытание стрельбой и возкой. Павлуновский и Артамонов каждую неделю, а то и дважды в неделю звонили на завод, торопили, напоминали: в мае пушки должны быть готовы.
Наконец прибыли детали ствола - труба, кожух, казенник и другие. Заместитель начальника цеха Сергей Дмитриевич Гогин и Иван Степанович Мигунов впряглись в работу вместе со слесарями. День стал для них мал Не знаю, кто из них когда отдыхал, но, когда бы я ни пришел в цех No 7, все были на месте. Тут же конструкторы Муравьев и Боглевский. Кипела работа, люди спешили, однако не забывали, что качество - главное. А как на грех, при навинчивании казенника на кожух заела, или, как говорят,- "закусила" резьба. Что за причина - без разборки невозможно сказать. Много времени потратили на разборку. Отвернув казенник, обнаружили, что резьба на кожухе и казеннике "задрана" - повреждена. Слесари занялись зачисткой резьбы на обеих деталях, но это не так-то быстро делается, нужна осторожность, чтобы не загубить обе детали. Если хоть одну забракуют, завод не подаст ко времени пушку Поэтому слесарей не торопили, а окончательную доводку резьбы на обеих деталях делали своими руками Гогин с Мигуновым. Одно беспокоило нас: как-то пройдет вторичное навинчивание казенника на кожух?
Тщательно смазали и потихоньку стали навертывать. Все шло как будто нормально. Осталось довернуть еще совсем немного. От руки казенник уже не шел. Нужен был удар, но с удара доворачивать опасно. Вдруг опять заест? И так не оставишь.
Конструкторы и производственники начали обсуждать, как быть. Всякие были предложения и опасения. А факт оставался фактом: казенник не дошел до места вести дальше сборку нельзя. Поразмыслив, решили довернуть кувалдой. Потом разберемся, отчего и почему, а сейчас важно воплотить идею в металл, сделать опытный образец пушки.. Недолго думая, Мигунов взял кувалду и ударил по казеннику, на который, чтобы его не смять, предварительно положили медную пластину. Казенник с места не стронулся.
Мы предложили Мигунову сделать два удара подряд. Силы у этого богатыря было более чем достаточно. Он не согласился: лучше ударить сначала только один раз, но посильнее и посмотреть, что будет. Взял он кувалду, размахнулся и с громадной силой ударил по той же медной пластине. Казенник повернулся, но до конца немного не дошел. Второй удар был значительно легче - казенник пришел к месту. Гора с плеч! Дело пошло, но работы со сборкой ствола было еще очень много, а время неумолимо летело.
Незаметно в цех вошел май, а пушка все еще не стреляла. Нависла угроза срыва сроков выполнения задания. Павлуновский и Артамонов теперь звонили по телефону каждый день. На заводе сидел уже не один Чебышев из Наркомтяжпрома, приехали еще два человека для контроля и помощи, но их присутствие нам не помогало, а было в тягость. Они отрывали у нас драгоценное время, которого и без того недоставало.
Однажды в седьмой опытный цех пришли директор завода и технический директор. Они были сильно возбуждены. Директор попросил меня, некоторых конструкторов, начальника цеха, его заместителя Гогина и Мигунова пройти в кабинет начальника цеха. Когда все собрались, Радкевич рассказал: только что звонил Павлуновский и сообщил, что в начале июня будет организован показ новых артиллерийских систем руководителям партии и правительства. Предупредил: если мы к этому времени, то есть к началу июня, не успеем, наши пушки можно будет просто бросить в мартен. И затем сказал, что все заводы уже готовы, и потребовал назвать точный срок, когда мы дадим наши пушки. Радкевич попросил разрешения предварительно посоветоваться с нами - конструкторами, производственниками. Вот за этим он и собрал нас.
Положение директора было действительно тяжелое. Наше - тоже не из легких.
Леонард Антонович стал спрашивать всех по очереди. Первым - Гогина. Тот начал докладывать о ходе сборки агрегатов, механизмов и дошел до общей сборки, то есть рассказал все, что сделано и делалось, но о сроке сдачи ничего сказать не мог. Как ни пытал его директор, Сергей Дмитриевич срока так и не назвал.
Затем Радкевич спросил Мигунова. Ивану Степановичу отвечать было еще труднее: он не мог ничего добавить к сказанному Гогиным, так как тот исчерпал весь фактический материал, а назвать срок Мигунов тоже не решался.
Директор не спрашивал одного меня, видимо, ожидая, когда я сам скажу свое мнение. И действительно, я обязан был его высказать, потому что это я в Наркомтяжпроме добивался разрешения создать дивизионную пушку по нашим тактико-техническим требованиям, совершенно отличным от требований Артиллерийского управления, обещал, что мы изготовим опытный образец к установленному сроку. Я изложил план, намеченный нашим КБ: мы успеем вовремя подать пушки, но, увы, не успеем полностью испытать их стрельбой и возкой в заводских условиях. После показа, когда пушки вернутся на завод, проведем эту работу сполна.
Радкевич заметно успокоился.
- Так, значит, я могу со всей ответственностью сказать Павлуновскому, что пушки будут поданы в указанный срок?
- Да,- ответил я.
После этого совещания директор стал ежедневно, а иногда и по два раза в день приходить в опытный цех.
И вот первая опытная дивизионная пушка Ф-22 со складными станинами целиком собрана, на ней установлен прицел. Гогин и Мигунов вместе с работниками ОТК и военпредом проверили работу всех механизмов. Испытывать стрельбой на нашем заводском полигоне мы ее не могли, потому что нужно было подобрать навеску пороха{2} для нормального заряда и усиленного Поэтому заблаговременно связались с начальником войскового полигона и в последние дни мая доставили туда нашу пушку. Начали испытательные стрельбы. Нормальный заряд должен обеспечивать заданную начальную скорость снаряда и необходимое давление пороховых газов в канале ствола. Усиленный - повысить давление в канале ствола на 10 процентов по сравнению с нормальным зарядом.
Испытание проводили работники полигона. Первый выстрел сделали при заряде уменьшенной навески. Орудие вздрогнуло и успокоилось, полуавтоматический затвор стреляную гильзу не выбросил, что было нормальным для уменьшенного заряда. С помощью крешерного прибора, который закладывается перед выстрелом в гильзу, определили давление в канале ствола. Оно оказалось значительно меньше расчетного. Начальная скорость - тоже меньше расчетной, но все это было закономерно.
Сделали навеску пороха для нормального заряда. После выстрела слышно было падение выброшенной стреляной гильзы. Длина отката ствола была близка к нормальной, давление в канале - нормальным, а начальная скорость снаряда почему-то меньше расчетной. Это показалось странным, но приборы не могли ошибиться.
Увеличили навеску пороха. Полуавтомат сработал, длина отката ствола была нормальная, давление в канале - повышенным, а начальная скорость снаряда - все же меньше расчетной. Повторили выстрел - результаты такие же. Да, как ни странно, скорость снаряда, несмотря на высокое давление в канале ствола, оставалась ниже нормальной. Еще раз увеличили навеску пороха, он уже еле помещался в гильзе. После выстрела пушка вздрогнула и даже подпрыгнула, длина отката ствола превысила норму, а начальная скорость снаряда по-прежнему оставалась меньше расчетной.
Забегая вперед, могу сказать, что в 1945 году Буров (Иван Михайлов) вернулся в Болгарию, где занимал различные высокие должности в болгарской Народной армии, был министром обороны НРБ, членом Политбюро ЦК Болгарской коммунистической партии, заместителем Председателя Государственного совета НРБ. За активное участие в антифашистской борьбе и строительстве социализма награжден многими орденами и медалями, ему присвоены почетные звания Героя НРБ и Героя Социалистического Труда.
Дубову и его друзьям бурно аплодировали, коллектив академии принял их по-братски. Все они быстро и хорошо овладели русским языком и вошли в нашу жизнь. По их желанию им поручили пропагандистскую работу на широко известном Ленинградском Металлическом заводе, где они учили рабочих и сами многому учились у них.
Моя первая встреча с Буровым в Приволжье произошла в день нашего приезда на завод. Я поделился с ним нашими замыслами создать 76-миллиметровую дивизионную пушку специального назначения; тут выяснилось, что мы единомышленники. Иван Михайлович пообещал в меру своих сил помогать нам, он считал своим долгом принять участие в создании первоклассной артиллерии для Красной Армии. У Бурова были свои твердые взгляды не только на то, каким требованиям должен удовлетворять каждый тип орудия. Он хорошо знал требования ко всей системе артиллерийского вооружения Красной Армии, как инженер отлично разбирался в проектировании, конструировании, технологии, организации производства. На заводе широко использовались его знания.
Хочется привести выдержку из письма Ивана Михайлова (Бурова), присланного мне 24 апреля 1969 года из Софии. Он писал: "Считаю свою двадцатилетнюю службу в рядах Советской Армии и двадцатилетнее пребывание в Советском Союзе лучшими годами моей жизни. Они помогли мне вырасти сознательным коммунистом и стать навсегда верным другом великого Советского Союза, который для меня вторая родина. Считаю своим счастьем, что за время пребывания в Советском Союзе имел возможность принимать непосредственное участие в перевооружении Советской Армии современным артиллерийским вооружением".
Мы, конструкторы, видели в Елисееве и Бурове не только контролеров военного ведомства, но и знающих, думающих инженеров, часто с ними советовались. И тот и другой нередко приходили в КБ, смотрели чертежи, над которыми шла работа, замечания их всегда были дельными. На нашу просьбу принять участие в контроле за изготовлением пушки Ф-22 Василий Федорович и Иван Михайлович откликнулись тотчас же. Конструкторское бюро передало в аппарат военной приемки комплект рабочих чертежей и технические условия (ТУ) на пушку Ф-22. Военные приемщики помогали нам в решении многих производственных и организационных вопросов. Буров и Елисеев дали указание аппарату военного представительства принимать детали пушки Ф-22, а затем активно участвовали в ее испытаниях.
В то же самое время - в начале 1934 года - завод начал изготавливать полууниверсальную 76-миллиметровую пушку А-51, конструкцию и рабочие чертежи которой разработало, как уже говорилось, ГКБ-38. Наше КБ переработало некоторые агрегаты, улучшило их, облегчило их вес и присвоило этому изделию наш индекс Ф-20. К моменту запуска в производство Ф-22 многие детали и узлы Ф-20 были уже изготовлены. Опытного цеха на заводе не было, поэтому директор распорядился для сборки Ф-20 выделить в механосборочном цехе специальный участок. Выделили площадку около 60 квадратных метров, огородили ее, установили верстаки, стеллажи и скомплектовали бригаду слесарей-сборщиков: Мигунов, Румянцев, Воронин, Маслов и еще несколько человек. Бригадиром был назначен Гогин.
Сборка шла не споро. Детали поступали некомплектно, в первую очередь приходили те, что были попроще, а более трудоемкие задерживались и, кроме того, часто были с изъяном - с отступлениями от чертежа и технических условий. Не было почти ни одного паспорта на трудоемкую деталь, на котором отсутствовала бы разрешающая пометка конструктора: допустить с таким-то дефектом на сборку. Все ведь делалось кустарным способом, без специальной технологической оснастки, да и технологии в настоящем смысле этого слова не было, кроме перечня последовательности операций. Все зависело от рабочих-станочников, от их квалификации.
Сборочный участок явился школой для нас, конструкторов: как нужно и как не нужно конструировать. Строгое и дорогое было это учение. Люди словно бы сразу повзрослели - собственная работа стала нам видней. Если прежде многие влюблялись в свои конструкции, полагая, что создали шедевр, то после сборки пушки Ф-20 критичнее стали относиться к своей работе.
Наконец пушка Ф-20 была собрана и испытана стрельбой на заводском полигоне. Во время испытаний приехал начальник Вооружения Красной Армии Тухачевский, с ним его заместитель Ефимов и другие работники Артиллерийского управления:
Они обратили внимание на то, что гусеничный поворотный механизм работает с большим усилием. Других замечаний не было. Не было и восторга, хотя пушка полностью удовлетворяла тактико-техническим требованиям Артиллерийского управления и даже весила на 200 килограммов меньше заданного.
Пушку доставили на заводской полигон. После первого выстрела Тухачевский и другие подошли к орудию, осмотрели его, затем Тухачевский повращал маховики механизмов наведения и, ничего не сказав, отошел.
Сопровождавшие его по очереди подходили к орудию и работали на маховиках механизмов, открывали и закрывали затвор. И так же, как Тухачевский, ничего не говорили.
Было сделано еще 10 выстрелов, и после каждого выстрела Тухачевский подходил к орудию и молча осматривал его. Я не мог заметить на его лице никаких признаков удовлетворения или неудовлетворения. После двенадцатого выстрела я спросил: есть ли необходимость продолжать стрельбу? Он сказал, что можно прекратить, подошел к орудийному расчету и поблагодарил за отличную работу. Потом в его вагоне за ужином, который, продолжался до поздней ночи, много было всяких разговоров, но только не о пушке.
На следующий день пушку прицепили к грузовой машине, и та возила ее с разной скоростью по дорогам на территории завода. Когда был наезжен определенный километраж, пушку доставили в цех. Первым осмотрел и опробовал работу механизмов Тухачевский. Кроме поворотного, механизмы работали нормально.
Потом собрались в том же вагоне. Я ожидал услышать общую оценку пушки, но разговор шел главным образом о поворотном механизме. Я сказал, что конструкция и технология изготовления гусеничного механизма дорабатываются, есть уверенность, что и этот механизм будет работать не хуже других. Тухачевский усомнился.
Отладочные испытания подходили к концу, когда М. Н. Тухачевский опять посетил завод. Как и в тот раз, его вагон был подан на заводскую территорию.
Осмотр пушки начали с поворотного механизма, о котором в прошлый раз было столько разговоров. Начальника Вооружения поразила легкость работы механизма, и он спросил:
- Чем вы смазали его?
Ему доложили, что это механизм новый, изготовленный с полным технологическим оснащением. Чтобы убедить его, потребовалось не только рассказать, но и показать всю технологическую оснастку.
Начальник Вооружения сказал:
- Я не думал, что вы справитесь с этим агрегатом. И не только я...
Тухачевский захотел еще раз посмотреть, как ведет себя пушка при стрельбе. Сначала на полигоне сделали два выстрела с нормальным зарядом, а затем начальник Вооружения попросил сделать пять выстрелов беглым огнем: его интересовали скорострельность и удобство обслуживания пушки.
Грянул выстрел, затем второй, третий, четвертый и пятый. Орудие стоит спокойно, из канала выходит дымок, оно готово к новому огневому налету.
Среди присутствующих полная тишина. Видно было, что все мысленно оценивали результаты. Начальник заводского полигона А. И Козлов, прохаживаясь, посматривал то на пушку, то на гостей, ожидая новых указаний.
Молчание нарушил Елисеев.
- Да, красиво, ничего не скажешь,- громко произнес он. Как бы очнувшись, Тухачевский сказал:
- Повторим.
И опять команды Козлова:
- Пять патронов, нормальным, огонь!.. Орудие!.. Никто не успел и глазом моргнуть, как отгремели пять выстрелов. Как и раньше, пушка стояла спокойно, слегка дымило из ствола, а рядом наготове - неутомимый орудийный расчет.
Начальник Вооружения подошел к пушке, осмотрел ее, опробовал механизмы, особенно поворотный, который работал так, будто и не испытывал никакой нагрузки. Видно было, что Тухачевский доволен. Нам, конструкторам, очень хотелось услышать его оценку, но... Все будто сговорились, молчат. Только один Елисеев подошел ко мне и - шепотом:
- Отличная стрельба!
Я ему:
- Но начальство молчит. Неизвестно, чего оно хочет.
Случилось так, что у пушки оказались рядом Тухачевский, Дроздов, начальник 2-го отдела материальной части Артиллерийского управления, Елисеев и я. Я обратился к Тухачевскому:
- Скажите, пожалуйста, может ли наша пушка удовлетворить современным требованиям Красной Армии?
Я ожидал прямого ответа, но услышал другое:
- Вам надо еще поработать над ней и постараться уменьшить вес.
- Пушка на двести килограммов легче, чем задано в тактико-технических требованиях Артиллерийского управления.
- Это хорошо, но нужно еще снизить вес.
- Хотелось бы знать предел, к которому мы должны стремиться.
- Чем меньше, тем лучше,- ответил начальник Вооружения.
На этом наша беседа закончилась. Тухачевский поблагодарил орудийный расчет за отличную работу, пригласил директора, Елисеева и меня отобедать с ним и уехал с Елисеевым. Уехал и директор завода. Спустя некоторое время позвонил Елисеев.
- Скажи, пожалуйста, чем был вызван твой вопрос Михаилу Николаевичу о полууниверсальной пушке? Ведь ты же сам считаешь, что такая пушка армии не нужна.
- Поэтому я и спросил его. И он подтвердил мое мнение, не дав ей положительной оценки. Но какая пушка нужна армии, он не сказал. Тяжело работать, Василий Федорович, когда понимаешь, что занимаешься бесполезным делом. Отношение Тухачевского к Ф-20 еще больше укрепляет мое убеждение в правильности нашего предложения создать специальную дивизионную пушку Ф-22. Очень жаль, что конъюнктура вынуждает нас приспосабливать эту пушку для стрельбы и по зенитным целям. Уродуем мы ее...
Василий Федорович помолчал и предложил:
- Надо бы поднять этот вопрос за обедом у Тухачевского.
- А кто же его поднимет?
- Ты,- сказал Елисеев.- Ведь вы создаете как раз такую дивизионную пушку, которая нужна.
- Не совсем такую.
- Допустим, не совсем. И все-таки она у вас получается пушкой специального назначения и усложняется только углом возвышения. А по весу почти на пятьсот килограммов меньше, чем по ТТТ (тактико-техническим требованиям) при такой же мощности. Рано или поздно вы ее должны будете предъявить военным. Не лучше ли сегодня и обнародовать?
- Может быть, ты прав,- сказал я,- но полагаю, что лучше поддержать разговор, если, конечно, он возникнет, и тогда высказать свое мнение, чем начинать самим. Ведь этот вопрос уже предрешен. И возник он не сегодня и не вчера, а несколько лет обдумывался и обсуждался.
- Подумал ли ты о том, что вашу идею и пушку могут "зарубить" и тогда, когда вы выступите с опытным образцом? - спросил Елисеев.
- Могут. Но все-таки лучше предлагать пушку, когда она будет в металле. К тому же нас поддерживает Наркомат тяжелой промышленности, лично Серго Орджоникидзе.
На том и порешили: ни он, ни я не станем поднимать вопрос о Ф-22.
Обед у Тухачевского прошел в непринужденной обстановке. Говорили о многом и разном, только не об артиллерии. В тот же день Тухачевский отбыл в Москву.
2
Кузнечно-прессовый и термический цехи начали выдавать заготовки деталей Ф-22. Эти заготовки даже отдаленно не напоминали деталей пушки. Например, лапка выбрасывателя затвора по чертежу должна была весить около 650 граммов, а откованная заготовка весила около 17 килограммов. Конструкторы часто даже не могли опознать заготовки, приходилось прибегать к помощи работников планово-распределительного бюро цеха.
Механические цехи обрабатывали эти тяжелые и неуклюжие болванки кустарным способом, а если и готовили оснастку, то очень примитивную и только для тех операций, которые без нее были совершенно невыполнимы.
Надо отдать должное старшему мастеру первого цеха Семену Васильевичу Волгину и другим мастерам - они оказались на высоте.
С Волгиным меня познакомил начальник цеха Семичастный в самый первый день моего появления на заводе. Представляя его, Семичастный сказал, что это "кит" цеха, на котором держится все, и не будь его, цех без конца сидел бы в прорыве. Естественно, я с интересом оглядел этого "кита". Был он бородатый, среднего роста, плотного телосложения, щедро убеленный сединой. Голова крупная, лицо широкое, а глаза небольшие, лукавые. Чувствовалось, цену он себе знает. Пожимая мне руку, Семен Васильевич улыбнулся и, хотя не сказал ни слова, принял комплимент начальника цеха как должное.
И вот теперь Семен Васильевич показал, на что он способен.
Имея за плечами около 50 лет производственного стажа, умудренный огромным опытом, он всегда начинал с тщательного изучения чертежа будущего изделия, продумывая при этом процесс изготовления и необходимую оснастку. Следя за изготовлением деталей, их сборкой, он добрым кудесником ходил по цеху и в нужную минуту решал возникавшие вопросы, а их была масса. Конструкторы проникались к нему все большим уважением. Они верили, что Семен Васильевич все может сделать, и он действительно делал. Директор завода, которому то и дело звонили по телефону из Москвы - из Наркомата тяжелой промышленности,- тоже вошел во вкус работы. Не проходило дня, чтобы он не проверил, как идет дело с Ф-22. А из Москвы не только звонили - на заводе почти безвыездно находился уполномоченный Наркомтяжпрома В. П. Чебышев, и его помощь была очень заметна.
Искусство станочников и мастеров решало судьбу детали, как правило, не без помощи ОТК и конструктора. Чем больше накапливалось деталей и собранных узлов для трех опытных пушек, тем теснее становилось на сборочной площадке. Ее не хватало для сборки одной полууниверсальной пушки, а поместить на ней еще три пушки Ф-22 было совершенно невозможно. И вот на заводе появился опытный цех No 7 - просторная изолированная площадка, семь металлорежущих станков, свой штат рабочих и мастеров. Его начальником стал конструктор-коммунист И. А. Горшков, с которым мы работали вместе еще в КБ-2.
Коллектив новорожденного цеха азартно взялся за механическую обработку и сборку узлов и агрегатов для пушек Ф-22. Лишь некоторые операции, требовавшие специального оборудования, передали другим цехам. Дело шло дружно, и трудно было отличить, кто здесь рабочий, а кто конструктор, потому что рабочие подобрались не просто исполнители, а все со сметкой, с творческой жилкой. Одним из таких людей был бригадир клепальщиков А С. Комаров, который еще во время первой мировой и гражданской войн склепал бесчисленное множество узлов и агрегатов для пушек. У Комарова были золотые руки и меткий глаз. Не было случая, чтобы работа его браковалась. Комарова можно было совершенно не проверять. Не спеша принялся он со своей бригадой за станину опытной пушки Ф-22. Сперва клепальщики досконально изучили агрегат в натуре и по чертежам, подготовили все, что им требовалось для дела, и только после этого стали по своим рабочим местам с инструментом и приспособлениями. Бригадир сел у станины, разложив рядом клещи с обжимкой, зубило и ручник. Напротив него у станины встал подручный. Между бригадиром и первым подручным стоял второй подручный - его инструментом была металлическая поддержка да еще козелки. Чуть поодаль находилось горно с горящими углями - хозяйство нагревальщика заклепок.
Несколько заклепок уже грелось. Бригада была готова начать, ждали момента. Вот нагревальщик потянулся клещами в горно, вытащил заклепку, посмотрел на нее и сунул обратно - не готова. Некоторое время спустя вновь схватил ее клещами у самой головки, вытащил - она вся искрилась. Он резко ударил клещами с заклепкой по стальному предмету - искры так и посыпались во все стороны. Нагревальщик мигом сунул заклепку в отверстие короба станины, в ту же секунду бригадир прижал ее ручником. Нагревальщик не успел еще убрать свои клещи, как второй подручный поддержкой прижал головку заклепки. Один за другим раздались несколько ударов ручником по коробу станины - бригадир плотнее прижимал к ней заклепку. Затем удары посыпались градом: ручник бригадира и ручник первого подручного били уже по заклепке. Они осаживали ее, раскаленную, чтобы она заполнила собой отверстие в коробе станины. Все это происходило с молниеносной быстротой.
Так же быстро бригадир кладет ручник в сторону и берет клещи с обжимкой. Первый подручный тоже откладывает свой ручник, подымает кувалду и сразу же ударяет ею по обжимке, которую Комаров установил на обсаженную заклепку. Еще два-три удара. Комаров наклоняет обжимку то в одну, то в другую сторону - он формует новую головку заклепки, а первый подручный непрерывно наносит удары: то сильнее, то, когда Комаров наклоняет обжимку, послабее. Несколько движений и ударов - и заклепка врастает в короб станины.
Бригадир откладывает обжимку и берет ручник. Первый подручный откладывает кувалду и тоже берет ручник. Но они не успели еще поднести свои ручники к станине, как нагревальщик с силой ударяет клещами с раскаленной заклепкой,снова летят искры! - и мгновенно вставляет заклепку в следующее отверстие...
И так до тех пор, пока бригада не закончит клепку станины. Как в хорошем автомате, где все рассчитано и нет ни одного лишнего или неправильного движения. Все действия этой бригады строго рассчитаны и отработаны. Нет ничего лишнего и, нет ничего недостающего.
Так же слаженно, как бригада клепальщиков Комарова, работала на сборке бригада слесарей Назаровского.
3
Детали ствола долго не поступали на сборку, а время летело неумолимо - уже подходил к концу февраль 1935 года. Надо было спешить, ведь предстояла не только сборка ствола, но и сборка всей пушки, отладка ее механизмов, испытание стрельбой и возкой. Павлуновский и Артамонов каждую неделю, а то и дважды в неделю звонили на завод, торопили, напоминали: в мае пушки должны быть готовы.
Наконец прибыли детали ствола - труба, кожух, казенник и другие. Заместитель начальника цеха Сергей Дмитриевич Гогин и Иван Степанович Мигунов впряглись в работу вместе со слесарями. День стал для них мал Не знаю, кто из них когда отдыхал, но, когда бы я ни пришел в цех No 7, все были на месте. Тут же конструкторы Муравьев и Боглевский. Кипела работа, люди спешили, однако не забывали, что качество - главное. А как на грех, при навинчивании казенника на кожух заела, или, как говорят,- "закусила" резьба. Что за причина - без разборки невозможно сказать. Много времени потратили на разборку. Отвернув казенник, обнаружили, что резьба на кожухе и казеннике "задрана" - повреждена. Слесари занялись зачисткой резьбы на обеих деталях, но это не так-то быстро делается, нужна осторожность, чтобы не загубить обе детали. Если хоть одну забракуют, завод не подаст ко времени пушку Поэтому слесарей не торопили, а окончательную доводку резьбы на обеих деталях делали своими руками Гогин с Мигуновым. Одно беспокоило нас: как-то пройдет вторичное навинчивание казенника на кожух?
Тщательно смазали и потихоньку стали навертывать. Все шло как будто нормально. Осталось довернуть еще совсем немного. От руки казенник уже не шел. Нужен был удар, но с удара доворачивать опасно. Вдруг опять заест? И так не оставишь.
Конструкторы и производственники начали обсуждать, как быть. Всякие были предложения и опасения. А факт оставался фактом: казенник не дошел до места вести дальше сборку нельзя. Поразмыслив, решили довернуть кувалдой. Потом разберемся, отчего и почему, а сейчас важно воплотить идею в металл, сделать опытный образец пушки.. Недолго думая, Мигунов взял кувалду и ударил по казеннику, на который, чтобы его не смять, предварительно положили медную пластину. Казенник с места не стронулся.
Мы предложили Мигунову сделать два удара подряд. Силы у этого богатыря было более чем достаточно. Он не согласился: лучше ударить сначала только один раз, но посильнее и посмотреть, что будет. Взял он кувалду, размахнулся и с громадной силой ударил по той же медной пластине. Казенник повернулся, но до конца немного не дошел. Второй удар был значительно легче - казенник пришел к месту. Гора с плеч! Дело пошло, но работы со сборкой ствола было еще очень много, а время неумолимо летело.
Незаметно в цех вошел май, а пушка все еще не стреляла. Нависла угроза срыва сроков выполнения задания. Павлуновский и Артамонов теперь звонили по телефону каждый день. На заводе сидел уже не один Чебышев из Наркомтяжпрома, приехали еще два человека для контроля и помощи, но их присутствие нам не помогало, а было в тягость. Они отрывали у нас драгоценное время, которого и без того недоставало.
Однажды в седьмой опытный цех пришли директор завода и технический директор. Они были сильно возбуждены. Директор попросил меня, некоторых конструкторов, начальника цеха, его заместителя Гогина и Мигунова пройти в кабинет начальника цеха. Когда все собрались, Радкевич рассказал: только что звонил Павлуновский и сообщил, что в начале июня будет организован показ новых артиллерийских систем руководителям партии и правительства. Предупредил: если мы к этому времени, то есть к началу июня, не успеем, наши пушки можно будет просто бросить в мартен. И затем сказал, что все заводы уже готовы, и потребовал назвать точный срок, когда мы дадим наши пушки. Радкевич попросил разрешения предварительно посоветоваться с нами - конструкторами, производственниками. Вот за этим он и собрал нас.
Положение директора было действительно тяжелое. Наше - тоже не из легких.
Леонард Антонович стал спрашивать всех по очереди. Первым - Гогина. Тот начал докладывать о ходе сборки агрегатов, механизмов и дошел до общей сборки, то есть рассказал все, что сделано и делалось, но о сроке сдачи ничего сказать не мог. Как ни пытал его директор, Сергей Дмитриевич срока так и не назвал.
Затем Радкевич спросил Мигунова. Ивану Степановичу отвечать было еще труднее: он не мог ничего добавить к сказанному Гогиным, так как тот исчерпал весь фактический материал, а назвать срок Мигунов тоже не решался.
Директор не спрашивал одного меня, видимо, ожидая, когда я сам скажу свое мнение. И действительно, я обязан был его высказать, потому что это я в Наркомтяжпроме добивался разрешения создать дивизионную пушку по нашим тактико-техническим требованиям, совершенно отличным от требований Артиллерийского управления, обещал, что мы изготовим опытный образец к установленному сроку. Я изложил план, намеченный нашим КБ: мы успеем вовремя подать пушки, но, увы, не успеем полностью испытать их стрельбой и возкой в заводских условиях. После показа, когда пушки вернутся на завод, проведем эту работу сполна.
Радкевич заметно успокоился.
- Так, значит, я могу со всей ответственностью сказать Павлуновскому, что пушки будут поданы в указанный срок?
- Да,- ответил я.
После этого совещания директор стал ежедневно, а иногда и по два раза в день приходить в опытный цех.
И вот первая опытная дивизионная пушка Ф-22 со складными станинами целиком собрана, на ней установлен прицел. Гогин и Мигунов вместе с работниками ОТК и военпредом проверили работу всех механизмов. Испытывать стрельбой на нашем заводском полигоне мы ее не могли, потому что нужно было подобрать навеску пороха{2} для нормального заряда и усиленного Поэтому заблаговременно связались с начальником войскового полигона и в последние дни мая доставили туда нашу пушку. Начали испытательные стрельбы. Нормальный заряд должен обеспечивать заданную начальную скорость снаряда и необходимое давление пороховых газов в канале ствола. Усиленный - повысить давление в канале ствола на 10 процентов по сравнению с нормальным зарядом.
Испытание проводили работники полигона. Первый выстрел сделали при заряде уменьшенной навески. Орудие вздрогнуло и успокоилось, полуавтоматический затвор стреляную гильзу не выбросил, что было нормальным для уменьшенного заряда. С помощью крешерного прибора, который закладывается перед выстрелом в гильзу, определили давление в канале ствола. Оно оказалось значительно меньше расчетного. Начальная скорость - тоже меньше расчетной, но все это было закономерно.
Сделали навеску пороха для нормального заряда. После выстрела слышно было падение выброшенной стреляной гильзы. Длина отката ствола была близка к нормальной, давление в канале - нормальным, а начальная скорость снаряда почему-то меньше расчетной. Это показалось странным, но приборы не могли ошибиться.
Увеличили навеску пороха. Полуавтомат сработал, длина отката ствола была нормальная, давление в канале - повышенным, а начальная скорость снаряда - все же меньше расчетной. Повторили выстрел - результаты такие же. Да, как ни странно, скорость снаряда, несмотря на высокое давление в канале ствола, оставалась ниже нормальной. Еще раз увеличили навеску пороха, он уже еле помещался в гильзе. После выстрела пушка вздрогнула и даже подпрыгнула, длина отката ствола превысила норму, а начальная скорость снаряда по-прежнему оставалась меньше расчетной.