Страница:
— Ему досталось больше, чем вам, — где-то в отдалении громыхал подобием громовых раскатов голос медика. — Стыдитесь, офицер! Я просто выполнял приказ! — Ага, значит, особист все же решил разразиться грозой, и буря вырвалась из него. — Между прочим, план проведения эксперимента завизирован и вашим ведомством, вот с ним и разбирайтесь! А меня не нужно пугать, пуганый уже!
Раскаты отодвигались все дальше и дальше, и вот все, что от них осталось — просто дождь. Он бьет по наклонным плоскостям гигантских окон Лунного причала. Рядом о чем-то втолковывает человек в оранжевой куртке. Потом человек встает и уходит. Остается дождь... Бесшумные молнии тешились яркой игрой над горизонтом, а вода катилась и катилась по стеклу широкими потоками. Затем она нашла брешь в оконных рамах и начала падать оттуда, с высоты макушек притихших деревьев. Все ближе и ближе, и капли слились в ручеек, а Джокту что-то мешало встать и отойти в сторону. Он, запрокинув голову, отмечал путь воды, которая, как оказалось, искала его лицо. И наконец нашла...
— Очнулся! Всегда помогало! — Медик с объемной колбой в руке стоял над ним и лил из колбы воду.
На нос и на щеки, одновременно похлопывая по щекам свободной рукой.
— Не переживай, все уже нормально, — упреждая всевозможные вопросы, поспешил разъяснить он Джокту. — Это вестибулярные проблемы... Во время эксперимента в тебе как бы сочеталось сразу два сознания, спящее и бодрствующее. Причем им приходилось сменять друг друга, иначе ты бы не смог управлять истребителем. А головокружение и еще возможная тошнота — побочные эффекты. Никаких отклонений и нарушений основных функций, наоборот, нормальная реакция. Неприятно, я знаю. Но, увы, что поделаешь? Через пару минут сможешь встать на ноги, а пока лучше полежать.
И тут Джокт понял, что никакой это не ангар. Та самая комната, где ему надели индап с недобрым секретом. Снова вернулись вопросы. А как же еще теплый корпус истребителя? Как же подземный коридор, откуда шагнул в ангар пилот экс-«феникс»? Еще одно размышление над воспоминаниями: навряд ли в стартовом ангаре мог быть коммутатор, через который выплескивал свои эмоции особист.
Его мозаика была собрана, но в ее рисунке все равно угадывалось несколько пробелов. Там, где кусочков мозаики не хватило.
Потом уже, в Крепости, находясь в служебной каюте коменданта, где опять гудел аппарат, похожий на кондиционер, Джокт понял, что ему не отыскать недостающих кусочков. И хмурился комендант, и разбивались, словно о глухую стену, все попытки полковника Бар Аарона пробить хоть какую-то информацию по своим каналам.
Снова и снова Джокт возвращался то ли к яви, то ли к видениям. Вспомнил все, даже то, что происходило после эксперимента. Как вечером, вопреки рекомендациям коменданта, отправился в город...
Джокт попал на Площадь Цветов. Не обращая внимания на круживших там прелестниц (ведь Эстелы среди них не было, а Барон давно поставил ему диагноз «однолюб»), вызвал «Ламу». Потом долго кружил над улицами и проспектами, восстанавливая по памяти маршрут, которым довелось следовать лишь однажды. Оказалось, что искать человека в Мегаполисе в сотни и в тысячи раз труднее, чем пробираться за сотни и тысячи светолет сквозь Приливы. И понял, что в Мегаполис пришла осень, он знал, что это просто: когда ветер и листья, нужно опустить кабину гравискутера, потому что в форменном комбинезоне он продрог. Еще он понял, что осень созвучна с одиночеством. Почему? Наверное, из-за падающих листьев, закончивших свою жизнь, из-за холодного ветра, почему-то продолжающего жить в теснинах Мегаполиса.
Наконец-то Джокт нашел этот дом и даже вышел из скутера. Но не торопился пойти к лифту. Как там она говорила? Я не жилетка, чтобы в меня плакаться? А зачем он здесь? Чтобы рассказать, как в очередной раз кто-то поиздевался над ним? Что ему попалась еще одна пустышка, которую он облизывал, умиляясь при этом целый день? И то, что день оказался вычеркнутым из жизни. Зачем ей это?
«Осенью все птицы летят на юг» — светились в вечернем сумраке слова граффити.
Была осень. Джокт посмотрел на небо. Они летели...
А он? И вместе с листьями закружились сомнения. Был ли полет? Или все же — от начала до конца наведенные сны? Химеры? Но почему так?
Джокт догадывался, что не найдет сейчас ответа. Но знал, что все равно когда-нибудь это случится. Потому что в сомнения и маленькую жалость к самому себе вплелось еще одно ощущение. Стойкое, цельное, как холодный ветер Мегаполиса — ощущение, будто его обокрали.
Глава 11
Раскаты отодвигались все дальше и дальше, и вот все, что от них осталось — просто дождь. Он бьет по наклонным плоскостям гигантских окон Лунного причала. Рядом о чем-то втолковывает человек в оранжевой куртке. Потом человек встает и уходит. Остается дождь... Бесшумные молнии тешились яркой игрой над горизонтом, а вода катилась и катилась по стеклу широкими потоками. Затем она нашла брешь в оконных рамах и начала падать оттуда, с высоты макушек притихших деревьев. Все ближе и ближе, и капли слились в ручеек, а Джокту что-то мешало встать и отойти в сторону. Он, запрокинув голову, отмечал путь воды, которая, как оказалось, искала его лицо. И наконец нашла...
— Очнулся! Всегда помогало! — Медик с объемной колбой в руке стоял над ним и лил из колбы воду.
На нос и на щеки, одновременно похлопывая по щекам свободной рукой.
— Не переживай, все уже нормально, — упреждая всевозможные вопросы, поспешил разъяснить он Джокту. — Это вестибулярные проблемы... Во время эксперимента в тебе как бы сочеталось сразу два сознания, спящее и бодрствующее. Причем им приходилось сменять друг друга, иначе ты бы не смог управлять истребителем. А головокружение и еще возможная тошнота — побочные эффекты. Никаких отклонений и нарушений основных функций, наоборот, нормальная реакция. Неприятно, я знаю. Но, увы, что поделаешь? Через пару минут сможешь встать на ноги, а пока лучше полежать.
И тут Джокт понял, что никакой это не ангар. Та самая комната, где ему надели индап с недобрым секретом. Снова вернулись вопросы. А как же еще теплый корпус истребителя? Как же подземный коридор, откуда шагнул в ангар пилот экс-«феникс»? Еще одно размышление над воспоминаниями: навряд ли в стартовом ангаре мог быть коммутатор, через который выплескивал свои эмоции особист.
Его мозаика была собрана, но в ее рисунке все равно угадывалось несколько пробелов. Там, где кусочков мозаики не хватило.
Потом уже, в Крепости, находясь в служебной каюте коменданта, где опять гудел аппарат, похожий на кондиционер, Джокт понял, что ему не отыскать недостающих кусочков. И хмурился комендант, и разбивались, словно о глухую стену, все попытки полковника Бар Аарона пробить хоть какую-то информацию по своим каналам.
Снова и снова Джокт возвращался то ли к яви, то ли к видениям. Вспомнил все, даже то, что происходило после эксперимента. Как вечером, вопреки рекомендациям коменданта, отправился в город...
Джокт попал на Площадь Цветов. Не обращая внимания на круживших там прелестниц (ведь Эстелы среди них не было, а Барон давно поставил ему диагноз «однолюб»), вызвал «Ламу». Потом долго кружил над улицами и проспектами, восстанавливая по памяти маршрут, которым довелось следовать лишь однажды. Оказалось, что искать человека в Мегаполисе в сотни и в тысячи раз труднее, чем пробираться за сотни и тысячи светолет сквозь Приливы. И понял, что в Мегаполис пришла осень, он знал, что это просто: когда ветер и листья, нужно опустить кабину гравискутера, потому что в форменном комбинезоне он продрог. Еще он понял, что осень созвучна с одиночеством. Почему? Наверное, из-за падающих листьев, закончивших свою жизнь, из-за холодного ветра, почему-то продолжающего жить в теснинах Мегаполиса.
Наконец-то Джокт нашел этот дом и даже вышел из скутера. Но не торопился пойти к лифту. Как там она говорила? Я не жилетка, чтобы в меня плакаться? А зачем он здесь? Чтобы рассказать, как в очередной раз кто-то поиздевался над ним? Что ему попалась еще одна пустышка, которую он облизывал, умиляясь при этом целый день? И то, что день оказался вычеркнутым из жизни. Зачем ей это?
«Осенью все птицы летят на юг» — светились в вечернем сумраке слова граффити.
Была осень. Джокт посмотрел на небо. Они летели...
А он? И вместе с листьями закружились сомнения. Был ли полет? Или все же — от начала до конца наведенные сны? Химеры? Но почему так?
Джокт догадывался, что не найдет сейчас ответа. Но знал, что все равно когда-нибудь это случится. Потому что в сомнения и маленькую жалость к самому себе вплелось еще одно ощущение. Стойкое, цельное, как холодный ветер Мегаполиса — ощущение, будто его обокрали.
Глава 11
Комендант клялся, что он здесь ни при чем и не знает, почему Джокта подвергли какому-то эксперименту. Еще он сказал, хотя мог вообще ничего не объяснять, что даже командующий крепостной обороной, нелюбезный к Джокту гелиокомандор Бисмар, тоже не в курсе. Санкция на эксперимент, как выяснилось, давалась откуда-то свыше. Программу для двойного сканирования — Джокта и попавшего в ту же западню офицера особого отдела — вводил какой-то уполномоченный представитель Глобального Совета. Медик управления, кстати, темная лошадка, неизвестно на какого хозяина работавший, выполнил простейшие инструкции, запустив процесс, но даже он не контролировал весь ход сканирования, не знал, что за программа вошла во взаимодействие с сознанием пилота, а главное, не знал, что это было за взаимодействие.
— Во что-то ты влип, Джокт, — очень серьезно подвел итог Барон, когда пилот поделился всей историей с друзьями.
— Да, действительно... Ерунда полная, — согласился Спенсер. — О таком я еще не слышал. Ты не боишься, что кто-то пожелал сделать из тебя шпиона? Фиксировать все, что происходит здесь, в Крепости, и во время вылетов? И каждый раз, когда тебя будут вызывать в штаб...
Джокт отрицал такую возможность. Потому что после прибытия в Крепость провел целый день в медицинском сканере на палубе «Зет-14», где полковник Бар Аарон обшарил каждый квадратик его тела, пытаясь обнаружить следы вживления чипа и сам чип. Ему даже пришлось пойти на подлог, зафиксировав повреждение идентификатора, чтобы вшить под кожу новый.
Гаваец шутил, что при желании теперь можно натворить любых дел, сославшись, что данные со старого идентификатора могли быть украдены умелыми хакерами и перенесены в идентификатор какой-нибудь темной личности, а поэтому, мол, и пришел в негодность. Но шутка не была оценена должным образом, только Спенсер покрутил пальцем у виска, а Барон дал Гавайцу щелчка по лбу. Хорошо, что это сделал Барон, а не Балу, который примчался на разговор позже и выдал собственную версию.
— Знаешь, когда пришлось выбивать Бессмертных с Плутона... Ты знаешь, Джокт... Так вот потом весь штурмовой отряд, каждого из тех, кто побывал на поверхности под Куполом, подвергли сканированию. Убирали из памяти кое-какие моменты. Меня там не было, и я почему-то даже рад. Говорят, в каждом взводе нашлось хотя бы по одному бойцу, что сошел с ума. Уж не знаю, что им демонстрировали на сеансах сканирования и как это вообще происходило, может быть, так же как и с тобой — и сон, и явь вместе...
Джокт снова не согласился.
— Все мои воспоминания вроде бы на месте. И вообще, полковник Аарон сказал, что память стереть невозможно. Ослабить эмоциональный фон каких-нибудь воспоминаний — да, но только с риском что-то повредить. Так что я тоже не знаю, что за процедуры проводили тем штурмовикам. Но если бы это было просто — убрать ненужные воспоминания, я бы не имел кучи проблем во время обучения.
Обменявшись соображениями и так и не обнаружив хоть какое-нибудь объяснение, друзья посоветовали Джокту поскорее забыть этот эпизод.
— Я так думаю, — сказал Барон. — Если бы дело дошло до нарушений работы мозга, тебя бы не допустили к полетам. Тот же полковник Аарон не допустил. А мы идем в рейд завтра утром. Ты заявлен лидером, как всегда. Значит, на твою дальнейшую службу это не повлияет. Дальше. Если бы ты оказался чем-то интересен хайменам, — тут Барон был категоричен, определяя истинных инициаторов таинства эксперимента, проведенного над Джоктом, — то не только о полетах... Тебе бы пришлось забыть и о Крепости, и об остальном мире. Никуда бы тебя не отпустили.
— Но штаб! Комендант Крепости! — пытался возразить Джокт, заранее понимая, что возражения не пройдут.
При этом он свято соблюдал уговор не выдавать Барона, рассказавшего о семейной связи Балу со Стариком.
— Ни штаб, ни комендант, никто вообще из военного ведомства не контролировал весь эксперимент, или обследование, или что там с тобой сделали.
— Акт мужеложства! — Шутки у Гавайца сегодня явно не заладились, и он заработал еще один щелчок. И тут же, смутившись от сразу нескольких серьезных взглядов, направленных на него, притих. — Очень удобно... Я про такое слышал...
В другое время это «очень удобно» в определенном контексте позволило бы Барону изводить Гавайца до вечера. Но не в этот раз.
— В общем, если никто не пожелал сообщить тебе правду, то в ближайшем будущем ты до нее не докопаешься. — Спенсер, уступавший Барону в эрудиции и способности к блестящим умозаключениям, как всегда с лихвой компенсировал эти свойства житейской мудростью. — Но рано или поздно что-то всплывет, Джокт. Появится какой-нибудь хвост, главное, ухватиться за него покрепче, не пропустить момент, тогда ты вытащишь и всего зверя. А пока пусть он прячется. Не переживай и не думай об этом. Барон прав: если что, тебя бы не выпустили с Земли. И даже батальон штурмовой пехоты вместе с комендантом и его связями не смогли бы тебя разыскать...
Так, постепенно-постепенно, беседа пошла по иному руслу. И оказалось, что пока Джокт маялся на Земле, в Крепости тоже произошли кое-какие события, напрямую касающиеся дальнейшего несения службы.
— В последнем бою, когда Балу брал на абордаж линкор Бессмертных, — Балу расцвел улыбкой, поглаживая матово отсвечивающий орден «Честь, Доблесть и Сила», — помнишь, там была группа пилотов, которые...
— Помню. Сумасшедшие какие-то. Надеюсь, это очередное новшество-эксперимент вроде штрафной роты, в которой только кровью можно вернуть гражданство?
— Да нет, что ты! Всех штрафников загоняют на рудники. Вместо «Зигзагов» и «Леборейторов» снабжают их парой манипуляторов на Скафандре Добытчика... А то, что ты видел, — наша смена, следующее поколение пилотов.
— Действительно? Но они же кроме близкой схватки ничего не продемонстрировали. Или я что-то не так понял? Не то видел? И вообще имею провалы в памяти, в логике, этим все сказано, и конец всем загадкам!
— Нет. — Спенсер перехватил слово у Барона. — С твоей памятью все в порядке. Только ближняя схватка. Но вспомни, как они ее провели!
— В пехоте, между прочим, личное умение иногда ценится выше, чем способность хорошо действовать в группе, — добавил Балу. — Не всегда, конечно, но...
— Это в пехоте. И только потому, что штурмовики Бессмертных не признают строя и действуют в одиночку, — возразил Джокт.
— Правильно. Но есть еще одно «но»! Флот имеет совсем другие задачи. Бой в пространстве, сопровождение караванов, орбитальное прикрытие. Теоретически вы можете проникнуть хоть на другой край Галактики, если разведчики найдут такую цепочку Приливов. Но это еще не будет означать, что тот край Галактики станет частью Солнечной...
— Почему нет? Вывести туда же парочку отрядов мониторов, перевести одну из Крепостей, линкорами блокировать все перспективные для разработок районы...
— Нет, Джокт. Все не то! Существует древняя формула войны. Может быть, самая древняя, потому что, когда первые пехотинцы вовсю крошили друг другу черепа тяжелыми дубинами, еще и в помине не было флота. Даже морского. Любое место, любой город, любая планета принадлежат тому, чья пехота ступила на эту землю и безнаказанно ее топчет... Мы можем найти домашние планеты Бессмертных, можем подвергнуть их орбитальной бомбардировке, но мы ни в чем не будем уверены и не посчитаем такие планеты захваченными, пусть даже просто зачищенными — вряд ли нам понадобятся их дырявые планеты, — пока штурмовые отряды, высаженные на поверхность, не подадут самый лучший в мире сигнал «Все чисто!».
С этим было тяжело не согласиться.
— Ладно, насчет пехоты КС ты меня убедил, — продолжал упорствовать Джокт. — Но как можно работать с ведомыми, которые готовы покинуть тебя в любой момент, перестав прикрывать, как только им захочется побыть героями, и ринутся совсем в другую сторону? Пусть даже, чтобы лихо высечь врага... Флот Бессмертных ведет действия только в группах!
— Эти пилоты, из новых, не имеют разбивки на тройки. Среди них нет лидеров и ведомых, командиров групп и подчиненных. Они все, каждый из них — лидер! Причем лидер, не нуждающийся в ведомых!
— Все равно, ерунда какая-то! Бессмертные быстро научатся противостоять таким разрозненным лидерам, начнут их сжигать пачками. Даже «Саламандры», при всех их индивидуальных талантах и умениях, ведут бой в группе. И именно поэтому чаще всего побеждают.
— Правильно. Потому что обучены вести групповой бой! Да еще по усложненным схемам, каждый раз — новым. Только в случае крайней необходимости они начинают действовать поодиночке. А наши новенькие не умеют действовать группой. Их просто не обучали этому.
— Почему?
— Очень просто, — ввернул слово Барон. — Помнишь, когда мы возвращались с Земли после «Стокгольма», на транспорте с нами были странные парни, такие все из себя молчаливые и неулыбчивые? Их еще сопровождали военные медики.
— Информационные наркоманы? Инфонарики? Кто-то решил превратить их в пилотов?
— Не веришь?
— Нет, вам всем я, конечно, верю...
— Пошли, убедишься! — Барон ухватил Джокта за руку, потянув за собой.
— Я с вами! — тут же заявил Спенсер.
Отказался только Балу, сказав, что уже посмотрел на новых пилотов и что предпочитает более разговорчивых собеседников.
— А куда мы, собственно, идем? — осведомился Джокт, когда они прошли мимо межуровневых лифтов, которыми можно было добраться до всех известных уже Джокту «людных» мест: спортзалов, офицерских кафе, трека, видеосалонов и прочих заведений, где обычно собирались пилоты истребительного флота.
— В ЭР-ПЕ-ВЕ, — ответил Гаваец, и глаза его как-то странно заблестели.
Наверное, подумал Джокт, официантка с Площади Цветов нажала на какой-то тайный переключатель, что был у Гавайца. Раньше ни Гаваец, ни Джокт не посещали это место. Они считали — всему свое время. Тут же Джокт почувствовал странную двойственность... Что-то тянуло его туда, теперь, после встречи с Эстелой, которая тоже умела находить тайные переключатели. А что-то отталкивало от этого посещения. Может быть, остатки романтических переживаний от знакомства с Лиин.
— А почему именно в ЭР-ПЕ-ВЕ? Разве кто-то из них так сильно нуждается в женском обществе? Я слышал, все как раз наоборот...
— Да нет, — со смехом пояснил Барон, который тоже никогда особо не стремился попасть в Вип-Ресторацию, помалкивая о причинах. — Какой-то шутник сказал их надзирателям, что это такой порядок — с семи до восьми вечера всем пилотам истребителей находиться в ЭР-ПЕ-ВЕ...
— И они поверили?
— А как им было не поверить? Нашлись знатоки, переподсоединили коммутатор и голосом Старика чуть ли не в ультимативной форме оповестили — по одной группе, каждый день, с семи до восьми. Медики пока эту фишку не просекли. Три дня ходили, как часы. Скорее всего, и сегодня... Сейчас увидим.
В центральное, или, как еще говорили, Центровое, заведение Крепости добраться было непросто. Уже в этом угадывалась его особенность. По негласной традиции, как по дороге успел сообщить Спенсер, все офицеры, посещающие заведение, в его пределах считаются равными друг перед другом. Захочет какой угодно лейтенант пообщаться с целым полковником, присядет к нему за стол — все, придется общаться целому полковнику с лейтенантом. Если нет очевидных причин отказывать. Естественно, не всем старшим офицерам такое правило было по душе.
— Ты не забыл? — допытывался Спенсер. — Ресторация Вип-класса... Дальше? Эх, балда! Точно на Земле тебе что-то не то стерли. Послеполетная! А значит, для кого заведение? Ну думай, думай, это же элементарно!
— Я понимаю... Раз послеполетная, значит, для тех, кто вернулся с вылета. Но ведь офицеры-штурмовики тоже посещают ЭР-ПЕ-ВЕ. Они ведь не пилоты.
— Стерли, стерли! Туго стало у тебя с соображалкой. Как, по-твоему, они к месту штурмовок добираются? Пешком? По камушкам, по камушкам, от звездочки к звездочке? Конечно, и офицеры пехоты КС, и какой-нибудь очкарик-гравионщик с крейсера, и даже линкоровский кок. Еще гравиметеорологи, разведчики, изыскатели. Все, кто уходит в рейды! Поэтому и получается, что девочки и выпивка ждут именно таких, как мы, а не тыловых крыс из комендантства. Отсюда недопонимания разные случаются. Кстати, — Спенсер перепрыгнул на другую тему, — я слышал, ты тоже кое с кем из Общества Содействия на Земле познакомился. Надеюсь, все происходило не так, как в первый раз, когда мы с Балу еле-еле разыскали тебя? Вот, Гаваец тебя сдал...
А ведь точно, вспомнил Джокт, после встречи с Эстелой он не успел ничего рассказать Спенсеру. Ведь сразу по возврату был рейд. В конце полета, возле самой Крепости, Джокт ушел в нирвану, как выразился Барон, а потом за ним примчались сразу трое офицеров с Земли, а потом...
— Должен же я был когда-нибудь извиниться перед ней, — ответил он Спенсеру, вовсе не собираясь хвастать и распространяться о многом остальном, что происходило между ним и Эстелой.
Особенно, что за голографический зверь притаился у нее между бедер и как ему страшно было, каким-то первобытным страхом, приближаться к этому зверю.
— Так ты нашел ту самую девчонку? Мужчина! Красиво поступил. А то так бы и ходила среди девиц с Площади Цветов легенда о сумасшедших пилотах «Австралии», что завлекают их на загородную прогулку, а потом с остервенением насилуют!
— Спенсер, не надо! До сих пор стыдно...
— Ладно, не буду. Она-то как? Простила?
— Вроде бы.
— На прощание подарила свое фото? Ну они иногда так делают — дарят свое голофото на память.
— Уже знаю. Подарила.
— Цени, парень! Не каждому эти девицы такие подарки делают. Еще они просят, чтоб голофото обязательно попало в кабину истребителя. Просила?
— Просила, только я...
— Сделай это обязательно. Говорят, приносит удачу в бою. А еще говорят, будто есть какие-то особые дни, когда все они, я имею в виду девиц, встречаются и шаманят.
— Что делают?
— Обряд себе какой-то придумали. Окружают себя голофотками всех пилотов, что у них побывали, будто вспоминают нас и просят сохранения наших жизней. Считается, чем больше пилотов... как это сказать... чем больше таких голограмм на этих встречах, тем лучше для флота.
— А кого они просят?
— Кто их знает, Джокт. Это уже женские тайны, и никого из мужчин посвящать в них не принято.
Джокт задумался, пытаясь разобраться, все же за или против он таких обрядов? Потом, представив, как Эстела смотрит на него, пускай даже не на него, а всего лишь на его голографию (тут же возникла мысль: интересно, в каком ракурсе он там запечатлен?), он почувствовал приятное волнение. Наверное, из-за ощущения, что пусть на непродолжительное время, но кто-то вспомнил о нем, и на это время он стал для кого-то важен, нужен кому-то. Мысленно Джокт пожелал в ответ, чтобы Эстелу выбрали самым главным капитаном всех болельщиц. Сознание вновь и вновь заволакивалось картинами сборища зеленоглазых обнаженных ведьм...
— Обязательно вывешу. Завтра же, перед вылетом, — абсолютно серьезно сказал Джокт.
Они прошли по комендантской палубе — все-таки крысам-тыловикам, как назвал их Спенсер, удалось уравнять положение и добиться обустройства ЭР-ПЕ-ВЕ, злачного местечка, поближе к себе, а не к уровням, где, собственно, обитали пилоты. Затем, опустившись лифтом на ярус ниже (хотя имелась и лестница), вся компания оказалась в просторном зале.
Ну все верно, отметил Джокт, должны же были штабисты чем-то думать, не прямо же за стенами штабных кают держать Крепостной бордель... Почему-то ЭР-ПЕ-ВЕ стойко ассоциировался для Джокта с борделем, и, хотя он ни разу еще не был здесь, заведение представлялось ему своеобразной Площадью Цветов, где он побывал уже дважды. До сих пор Джокт посещал другие офицерские заведения, даже нашивки лейтенанта «обмывал» с остальными в том самом кафе, где Балу знакомил его с Лиин.
Как выяснилось, он оказался одновременно и близок, и далек в своих предположениях.
Первое — вестибюль. Холл приличных размеров, с видеоэкранами и мягкой подсветкой. Уже отсюда слышалась громкая музыка, доносящаяся из основного зала. В холле же, помимо того, имелось множество мягких кресел, расположенных так, чтобы офицерам было удобно общаться между собой. Возле каждого полукружья кресел имелись столики с пепельницами и бокалами. Все кресла, к слову, были заняты.
Второе. На удивление, мало кто из офицеров курил, зато бокалы опрокидывались с поразительной скоростью. Присмотревшись, Джокт отметил, что большинство находящихся в холле — офицеры штурмовой пехоты.
Тогда понятно... Для них это не так страшно... Переглянувшись с Бароном и Гавайцем, Джокт отметил, что взгляды друзей так же обращены на опустошаемые бокалы. Что вызвало однозначно нехорошие воспоминания. Вдобавок Гаваец потрогал нижнюю губу, на которой еще виднелись следы травмы, полученной в «Стокгольме».
— Это не для нас. С утра — вылет, — напомнил Барон, и все с ним согласились.
Хотя не совсем так. Спенсер, равнодушно пожав плечами, продемонстрировал целую упаковку нейтрализаторов.
— Нет-нет-нет! — Гаваец опять потрогал губу. — Иногда даже они не помогают!
Спенсер вторично пожал плечами, и они вошли в зал.
Первое, что бросалось в глаза, — парочка квадратных военных полицейских из корабельной команды, исполняющих обязанности вышибал. Впрочем, полицейские только скользнули взглядами, убедившись, что никто из вновь прибывших не шатается из стороны в сторону и не пытается буянить, они тут же потеряли к пилотам всякий интерес.
— Если даже в холле нет свободных кресел, наверное, здесь тоже для нас мест не найдется, — пессимистично обронил Джокт, с интересом разглядывая зал.
— А мы подождем. До восьми всего ничего осталось. Нужно только найти этих новеньких и их нянек...
Зал оказался большим. Насколько большим, судить было трудно, светильники горели только над столами, да и то не везде. И разные люди предавались разным занятиям. Большая часть зала оставалась скрытой от взгляда.
Кто-то курил, пуская кольца, одно сквозь другое. Наверное, любимое развлечение штурмовиков, подумал Джокт, ведь ходила легенда о крупном призе, ожидающем того, кто сумеет вот так — одно сквозь другое, пропустить девятнадцать колец друг сквозь друга. И якобы кто-то уже проделал это с восемнадцатью кольцами... Некоторые вели оживленное общение, другие тянули бокал за бокалом. Где-то в другом конце зала, а может, это происходило ближе к середине, мелькал стробоскоп, разноцветные узкие лучи выписывали сложные узоры, перебегая с потолка на столики и на лица людей.
Там же, под этим мельтешением огней, виднелась площадка, на которой танцевали. Среди угловатых безразмерных фигур офицеров-пехотинцев и разнокалиберных прочих, гибко извивались женские тела. Гремела музыка. Невидимый жокей сыпал шутками и неразборчивыми скороговорками.
— Вот же они! — указал в глубь зала Барон и начал пробираться через лабиринт столов и кресел.
Джокт, Спенсер и Гаваец направились следом.
— О! — примерно так прокомментировал Джокт то, что увидел минутой позже.
Зрелище было из ряда вон выходящее и тут же впечатывалось в память своим гротеском. У самого края танцевальной площадки за несколькими столами сидели двадцать истуканов. У каждого в руках — одинаковые чашки с кофе. И даже отпивали они по глотку из этих чашек одновременно, будто по команде. Спины — прямые. Взгляды — застывшие, как у андроидов с отключенными рецепторами, отметил Джокт.
Казалось, ко всему происходящему вокруг пилоты не имели ровным счетом никакого отношения, будто ничего из окружающего их не касалось. Мимо проходили другие пилоты, иногда задевая кресла с истуканами. Джокт увидел, как кто-то задел одного из них под локоть. Кофе немедленно выплеснулся из чашки на стол, тут же напомнив Джокту одну забытую сцену в кафе... Но пилот невозмутимо, как и полагается истуканам, продолжал сидеть с опустошенной чашкой в руке. Пятно вытер медик, находившийся рядом, и стал что-то шептать на ухо пилоту-юноше. Действительно, вся двадцатка — мальчишки не старше шестнадцати-семнадцати лет. После нашептываний медика юноша-пилот невозмутимо, даже слишком невозмутимо, поставил чашку и поднял вверх руку.
Ага, значит это все-таки не андроиды. И уже умеют подзывать официантов. Но отчего они все такие заторможенные? Как-то не вязалась в голове Джокта эта картина с другой, не так давно увиденной. Быстрые, отчаянные атаки в гуще вражеского строя. Резкое, опасное маневрирование на пределе сберегающих возможностей истребителей и скафандров. Точные удары. Полыхающие короткими вспышками «Кнопки», тут же разлетающиеся на куски. И — такая меланхолия рядом с пульсирующими звуками динамиков, яркими огнями и танцующими людьми.
— Во что-то ты влип, Джокт, — очень серьезно подвел итог Барон, когда пилот поделился всей историей с друзьями.
— Да, действительно... Ерунда полная, — согласился Спенсер. — О таком я еще не слышал. Ты не боишься, что кто-то пожелал сделать из тебя шпиона? Фиксировать все, что происходит здесь, в Крепости, и во время вылетов? И каждый раз, когда тебя будут вызывать в штаб...
Джокт отрицал такую возможность. Потому что после прибытия в Крепость провел целый день в медицинском сканере на палубе «Зет-14», где полковник Бар Аарон обшарил каждый квадратик его тела, пытаясь обнаружить следы вживления чипа и сам чип. Ему даже пришлось пойти на подлог, зафиксировав повреждение идентификатора, чтобы вшить под кожу новый.
Гаваец шутил, что при желании теперь можно натворить любых дел, сославшись, что данные со старого идентификатора могли быть украдены умелыми хакерами и перенесены в идентификатор какой-нибудь темной личности, а поэтому, мол, и пришел в негодность. Но шутка не была оценена должным образом, только Спенсер покрутил пальцем у виска, а Барон дал Гавайцу щелчка по лбу. Хорошо, что это сделал Барон, а не Балу, который примчался на разговор позже и выдал собственную версию.
— Знаешь, когда пришлось выбивать Бессмертных с Плутона... Ты знаешь, Джокт... Так вот потом весь штурмовой отряд, каждого из тех, кто побывал на поверхности под Куполом, подвергли сканированию. Убирали из памяти кое-какие моменты. Меня там не было, и я почему-то даже рад. Говорят, в каждом взводе нашлось хотя бы по одному бойцу, что сошел с ума. Уж не знаю, что им демонстрировали на сеансах сканирования и как это вообще происходило, может быть, так же как и с тобой — и сон, и явь вместе...
Джокт снова не согласился.
— Все мои воспоминания вроде бы на месте. И вообще, полковник Аарон сказал, что память стереть невозможно. Ослабить эмоциональный фон каких-нибудь воспоминаний — да, но только с риском что-то повредить. Так что я тоже не знаю, что за процедуры проводили тем штурмовикам. Но если бы это было просто — убрать ненужные воспоминания, я бы не имел кучи проблем во время обучения.
Обменявшись соображениями и так и не обнаружив хоть какое-нибудь объяснение, друзья посоветовали Джокту поскорее забыть этот эпизод.
— Я так думаю, — сказал Барон. — Если бы дело дошло до нарушений работы мозга, тебя бы не допустили к полетам. Тот же полковник Аарон не допустил. А мы идем в рейд завтра утром. Ты заявлен лидером, как всегда. Значит, на твою дальнейшую службу это не повлияет. Дальше. Если бы ты оказался чем-то интересен хайменам, — тут Барон был категоричен, определяя истинных инициаторов таинства эксперимента, проведенного над Джоктом, — то не только о полетах... Тебе бы пришлось забыть и о Крепости, и об остальном мире. Никуда бы тебя не отпустили.
— Но штаб! Комендант Крепости! — пытался возразить Джокт, заранее понимая, что возражения не пройдут.
При этом он свято соблюдал уговор не выдавать Барона, рассказавшего о семейной связи Балу со Стариком.
— Ни штаб, ни комендант, никто вообще из военного ведомства не контролировал весь эксперимент, или обследование, или что там с тобой сделали.
— Акт мужеложства! — Шутки у Гавайца сегодня явно не заладились, и он заработал еще один щелчок. И тут же, смутившись от сразу нескольких серьезных взглядов, направленных на него, притих. — Очень удобно... Я про такое слышал...
В другое время это «очень удобно» в определенном контексте позволило бы Барону изводить Гавайца до вечера. Но не в этот раз.
— В общем, если никто не пожелал сообщить тебе правду, то в ближайшем будущем ты до нее не докопаешься. — Спенсер, уступавший Барону в эрудиции и способности к блестящим умозаключениям, как всегда с лихвой компенсировал эти свойства житейской мудростью. — Но рано или поздно что-то всплывет, Джокт. Появится какой-нибудь хвост, главное, ухватиться за него покрепче, не пропустить момент, тогда ты вытащишь и всего зверя. А пока пусть он прячется. Не переживай и не думай об этом. Барон прав: если что, тебя бы не выпустили с Земли. И даже батальон штурмовой пехоты вместе с комендантом и его связями не смогли бы тебя разыскать...
Так, постепенно-постепенно, беседа пошла по иному руслу. И оказалось, что пока Джокт маялся на Земле, в Крепости тоже произошли кое-какие события, напрямую касающиеся дальнейшего несения службы.
— В последнем бою, когда Балу брал на абордаж линкор Бессмертных, — Балу расцвел улыбкой, поглаживая матово отсвечивающий орден «Честь, Доблесть и Сила», — помнишь, там была группа пилотов, которые...
— Помню. Сумасшедшие какие-то. Надеюсь, это очередное новшество-эксперимент вроде штрафной роты, в которой только кровью можно вернуть гражданство?
— Да нет, что ты! Всех штрафников загоняют на рудники. Вместо «Зигзагов» и «Леборейторов» снабжают их парой манипуляторов на Скафандре Добытчика... А то, что ты видел, — наша смена, следующее поколение пилотов.
— Действительно? Но они же кроме близкой схватки ничего не продемонстрировали. Или я что-то не так понял? Не то видел? И вообще имею провалы в памяти, в логике, этим все сказано, и конец всем загадкам!
— Нет. — Спенсер перехватил слово у Барона. — С твоей памятью все в порядке. Только ближняя схватка. Но вспомни, как они ее провели!
— В пехоте, между прочим, личное умение иногда ценится выше, чем способность хорошо действовать в группе, — добавил Балу. — Не всегда, конечно, но...
— Это в пехоте. И только потому, что штурмовики Бессмертных не признают строя и действуют в одиночку, — возразил Джокт.
— Правильно. Но есть еще одно «но»! Флот имеет совсем другие задачи. Бой в пространстве, сопровождение караванов, орбитальное прикрытие. Теоретически вы можете проникнуть хоть на другой край Галактики, если разведчики найдут такую цепочку Приливов. Но это еще не будет означать, что тот край Галактики станет частью Солнечной...
— Почему нет? Вывести туда же парочку отрядов мониторов, перевести одну из Крепостей, линкорами блокировать все перспективные для разработок районы...
— Нет, Джокт. Все не то! Существует древняя формула войны. Может быть, самая древняя, потому что, когда первые пехотинцы вовсю крошили друг другу черепа тяжелыми дубинами, еще и в помине не было флота. Даже морского. Любое место, любой город, любая планета принадлежат тому, чья пехота ступила на эту землю и безнаказанно ее топчет... Мы можем найти домашние планеты Бессмертных, можем подвергнуть их орбитальной бомбардировке, но мы ни в чем не будем уверены и не посчитаем такие планеты захваченными, пусть даже просто зачищенными — вряд ли нам понадобятся их дырявые планеты, — пока штурмовые отряды, высаженные на поверхность, не подадут самый лучший в мире сигнал «Все чисто!».
С этим было тяжело не согласиться.
— Ладно, насчет пехоты КС ты меня убедил, — продолжал упорствовать Джокт. — Но как можно работать с ведомыми, которые готовы покинуть тебя в любой момент, перестав прикрывать, как только им захочется побыть героями, и ринутся совсем в другую сторону? Пусть даже, чтобы лихо высечь врага... Флот Бессмертных ведет действия только в группах!
— Эти пилоты, из новых, не имеют разбивки на тройки. Среди них нет лидеров и ведомых, командиров групп и подчиненных. Они все, каждый из них — лидер! Причем лидер, не нуждающийся в ведомых!
— Все равно, ерунда какая-то! Бессмертные быстро научатся противостоять таким разрозненным лидерам, начнут их сжигать пачками. Даже «Саламандры», при всех их индивидуальных талантах и умениях, ведут бой в группе. И именно поэтому чаще всего побеждают.
— Правильно. Потому что обучены вести групповой бой! Да еще по усложненным схемам, каждый раз — новым. Только в случае крайней необходимости они начинают действовать поодиночке. А наши новенькие не умеют действовать группой. Их просто не обучали этому.
— Почему?
— Очень просто, — ввернул слово Барон. — Помнишь, когда мы возвращались с Земли после «Стокгольма», на транспорте с нами были странные парни, такие все из себя молчаливые и неулыбчивые? Их еще сопровождали военные медики.
— Информационные наркоманы? Инфонарики? Кто-то решил превратить их в пилотов?
— Не веришь?
— Нет, вам всем я, конечно, верю...
— Пошли, убедишься! — Барон ухватил Джокта за руку, потянув за собой.
— Я с вами! — тут же заявил Спенсер.
Отказался только Балу, сказав, что уже посмотрел на новых пилотов и что предпочитает более разговорчивых собеседников.
— А куда мы, собственно, идем? — осведомился Джокт, когда они прошли мимо межуровневых лифтов, которыми можно было добраться до всех известных уже Джокту «людных» мест: спортзалов, офицерских кафе, трека, видеосалонов и прочих заведений, где обычно собирались пилоты истребительного флота.
— В ЭР-ПЕ-ВЕ, — ответил Гаваец, и глаза его как-то странно заблестели.
Наверное, подумал Джокт, официантка с Площади Цветов нажала на какой-то тайный переключатель, что был у Гавайца. Раньше ни Гаваец, ни Джокт не посещали это место. Они считали — всему свое время. Тут же Джокт почувствовал странную двойственность... Что-то тянуло его туда, теперь, после встречи с Эстелой, которая тоже умела находить тайные переключатели. А что-то отталкивало от этого посещения. Может быть, остатки романтических переживаний от знакомства с Лиин.
— А почему именно в ЭР-ПЕ-ВЕ? Разве кто-то из них так сильно нуждается в женском обществе? Я слышал, все как раз наоборот...
— Да нет, — со смехом пояснил Барон, который тоже никогда особо не стремился попасть в Вип-Ресторацию, помалкивая о причинах. — Какой-то шутник сказал их надзирателям, что это такой порядок — с семи до восьми вечера всем пилотам истребителей находиться в ЭР-ПЕ-ВЕ...
— И они поверили?
— А как им было не поверить? Нашлись знатоки, переподсоединили коммутатор и голосом Старика чуть ли не в ультимативной форме оповестили — по одной группе, каждый день, с семи до восьми. Медики пока эту фишку не просекли. Три дня ходили, как часы. Скорее всего, и сегодня... Сейчас увидим.
В центральное, или, как еще говорили, Центровое, заведение Крепости добраться было непросто. Уже в этом угадывалась его особенность. По негласной традиции, как по дороге успел сообщить Спенсер, все офицеры, посещающие заведение, в его пределах считаются равными друг перед другом. Захочет какой угодно лейтенант пообщаться с целым полковником, присядет к нему за стол — все, придется общаться целому полковнику с лейтенантом. Если нет очевидных причин отказывать. Естественно, не всем старшим офицерам такое правило было по душе.
— Ты не забыл? — допытывался Спенсер. — Ресторация Вип-класса... Дальше? Эх, балда! Точно на Земле тебе что-то не то стерли. Послеполетная! А значит, для кого заведение? Ну думай, думай, это же элементарно!
— Я понимаю... Раз послеполетная, значит, для тех, кто вернулся с вылета. Но ведь офицеры-штурмовики тоже посещают ЭР-ПЕ-ВЕ. Они ведь не пилоты.
— Стерли, стерли! Туго стало у тебя с соображалкой. Как, по-твоему, они к месту штурмовок добираются? Пешком? По камушкам, по камушкам, от звездочки к звездочке? Конечно, и офицеры пехоты КС, и какой-нибудь очкарик-гравионщик с крейсера, и даже линкоровский кок. Еще гравиметеорологи, разведчики, изыскатели. Все, кто уходит в рейды! Поэтому и получается, что девочки и выпивка ждут именно таких, как мы, а не тыловых крыс из комендантства. Отсюда недопонимания разные случаются. Кстати, — Спенсер перепрыгнул на другую тему, — я слышал, ты тоже кое с кем из Общества Содействия на Земле познакомился. Надеюсь, все происходило не так, как в первый раз, когда мы с Балу еле-еле разыскали тебя? Вот, Гаваец тебя сдал...
А ведь точно, вспомнил Джокт, после встречи с Эстелой он не успел ничего рассказать Спенсеру. Ведь сразу по возврату был рейд. В конце полета, возле самой Крепости, Джокт ушел в нирвану, как выразился Барон, а потом за ним примчались сразу трое офицеров с Земли, а потом...
— Должен же я был когда-нибудь извиниться перед ней, — ответил он Спенсеру, вовсе не собираясь хвастать и распространяться о многом остальном, что происходило между ним и Эстелой.
Особенно, что за голографический зверь притаился у нее между бедер и как ему страшно было, каким-то первобытным страхом, приближаться к этому зверю.
— Так ты нашел ту самую девчонку? Мужчина! Красиво поступил. А то так бы и ходила среди девиц с Площади Цветов легенда о сумасшедших пилотах «Австралии», что завлекают их на загородную прогулку, а потом с остервенением насилуют!
— Спенсер, не надо! До сих пор стыдно...
— Ладно, не буду. Она-то как? Простила?
— Вроде бы.
— На прощание подарила свое фото? Ну они иногда так делают — дарят свое голофото на память.
— Уже знаю. Подарила.
— Цени, парень! Не каждому эти девицы такие подарки делают. Еще они просят, чтоб голофото обязательно попало в кабину истребителя. Просила?
— Просила, только я...
— Сделай это обязательно. Говорят, приносит удачу в бою. А еще говорят, будто есть какие-то особые дни, когда все они, я имею в виду девиц, встречаются и шаманят.
— Что делают?
— Обряд себе какой-то придумали. Окружают себя голофотками всех пилотов, что у них побывали, будто вспоминают нас и просят сохранения наших жизней. Считается, чем больше пилотов... как это сказать... чем больше таких голограмм на этих встречах, тем лучше для флота.
— А кого они просят?
— Кто их знает, Джокт. Это уже женские тайны, и никого из мужчин посвящать в них не принято.
Джокт задумался, пытаясь разобраться, все же за или против он таких обрядов? Потом, представив, как Эстела смотрит на него, пускай даже не на него, а всего лишь на его голографию (тут же возникла мысль: интересно, в каком ракурсе он там запечатлен?), он почувствовал приятное волнение. Наверное, из-за ощущения, что пусть на непродолжительное время, но кто-то вспомнил о нем, и на это время он стал для кого-то важен, нужен кому-то. Мысленно Джокт пожелал в ответ, чтобы Эстелу выбрали самым главным капитаном всех болельщиц. Сознание вновь и вновь заволакивалось картинами сборища зеленоглазых обнаженных ведьм...
— Обязательно вывешу. Завтра же, перед вылетом, — абсолютно серьезно сказал Джокт.
Они прошли по комендантской палубе — все-таки крысам-тыловикам, как назвал их Спенсер, удалось уравнять положение и добиться обустройства ЭР-ПЕ-ВЕ, злачного местечка, поближе к себе, а не к уровням, где, собственно, обитали пилоты. Затем, опустившись лифтом на ярус ниже (хотя имелась и лестница), вся компания оказалась в просторном зале.
Ну все верно, отметил Джокт, должны же были штабисты чем-то думать, не прямо же за стенами штабных кают держать Крепостной бордель... Почему-то ЭР-ПЕ-ВЕ стойко ассоциировался для Джокта с борделем, и, хотя он ни разу еще не был здесь, заведение представлялось ему своеобразной Площадью Цветов, где он побывал уже дважды. До сих пор Джокт посещал другие офицерские заведения, даже нашивки лейтенанта «обмывал» с остальными в том самом кафе, где Балу знакомил его с Лиин.
Как выяснилось, он оказался одновременно и близок, и далек в своих предположениях.
Первое — вестибюль. Холл приличных размеров, с видеоэкранами и мягкой подсветкой. Уже отсюда слышалась громкая музыка, доносящаяся из основного зала. В холле же, помимо того, имелось множество мягких кресел, расположенных так, чтобы офицерам было удобно общаться между собой. Возле каждого полукружья кресел имелись столики с пепельницами и бокалами. Все кресла, к слову, были заняты.
Второе. На удивление, мало кто из офицеров курил, зато бокалы опрокидывались с поразительной скоростью. Присмотревшись, Джокт отметил, что большинство находящихся в холле — офицеры штурмовой пехоты.
Тогда понятно... Для них это не так страшно... Переглянувшись с Бароном и Гавайцем, Джокт отметил, что взгляды друзей так же обращены на опустошаемые бокалы. Что вызвало однозначно нехорошие воспоминания. Вдобавок Гаваец потрогал нижнюю губу, на которой еще виднелись следы травмы, полученной в «Стокгольме».
— Это не для нас. С утра — вылет, — напомнил Барон, и все с ним согласились.
Хотя не совсем так. Спенсер, равнодушно пожав плечами, продемонстрировал целую упаковку нейтрализаторов.
— Нет-нет-нет! — Гаваец опять потрогал губу. — Иногда даже они не помогают!
Спенсер вторично пожал плечами, и они вошли в зал.
Первое, что бросалось в глаза, — парочка квадратных военных полицейских из корабельной команды, исполняющих обязанности вышибал. Впрочем, полицейские только скользнули взглядами, убедившись, что никто из вновь прибывших не шатается из стороны в сторону и не пытается буянить, они тут же потеряли к пилотам всякий интерес.
— Если даже в холле нет свободных кресел, наверное, здесь тоже для нас мест не найдется, — пессимистично обронил Джокт, с интересом разглядывая зал.
— А мы подождем. До восьми всего ничего осталось. Нужно только найти этих новеньких и их нянек...
Зал оказался большим. Насколько большим, судить было трудно, светильники горели только над столами, да и то не везде. И разные люди предавались разным занятиям. Большая часть зала оставалась скрытой от взгляда.
Кто-то курил, пуская кольца, одно сквозь другое. Наверное, любимое развлечение штурмовиков, подумал Джокт, ведь ходила легенда о крупном призе, ожидающем того, кто сумеет вот так — одно сквозь другое, пропустить девятнадцать колец друг сквозь друга. И якобы кто-то уже проделал это с восемнадцатью кольцами... Некоторые вели оживленное общение, другие тянули бокал за бокалом. Где-то в другом конце зала, а может, это происходило ближе к середине, мелькал стробоскоп, разноцветные узкие лучи выписывали сложные узоры, перебегая с потолка на столики и на лица людей.
Там же, под этим мельтешением огней, виднелась площадка, на которой танцевали. Среди угловатых безразмерных фигур офицеров-пехотинцев и разнокалиберных прочих, гибко извивались женские тела. Гремела музыка. Невидимый жокей сыпал шутками и неразборчивыми скороговорками.
— Вот же они! — указал в глубь зала Барон и начал пробираться через лабиринт столов и кресел.
Джокт, Спенсер и Гаваец направились следом.
— О! — примерно так прокомментировал Джокт то, что увидел минутой позже.
Зрелище было из ряда вон выходящее и тут же впечатывалось в память своим гротеском. У самого края танцевальной площадки за несколькими столами сидели двадцать истуканов. У каждого в руках — одинаковые чашки с кофе. И даже отпивали они по глотку из этих чашек одновременно, будто по команде. Спины — прямые. Взгляды — застывшие, как у андроидов с отключенными рецепторами, отметил Джокт.
Казалось, ко всему происходящему вокруг пилоты не имели ровным счетом никакого отношения, будто ничего из окружающего их не касалось. Мимо проходили другие пилоты, иногда задевая кресла с истуканами. Джокт увидел, как кто-то задел одного из них под локоть. Кофе немедленно выплеснулся из чашки на стол, тут же напомнив Джокту одну забытую сцену в кафе... Но пилот невозмутимо, как и полагается истуканам, продолжал сидеть с опустошенной чашкой в руке. Пятно вытер медик, находившийся рядом, и стал что-то шептать на ухо пилоту-юноше. Действительно, вся двадцатка — мальчишки не старше шестнадцати-семнадцати лет. После нашептываний медика юноша-пилот невозмутимо, даже слишком невозмутимо, поставил чашку и поднял вверх руку.
Ага, значит это все-таки не андроиды. И уже умеют подзывать официантов. Но отчего они все такие заторможенные? Как-то не вязалась в голове Джокта эта картина с другой, не так давно увиденной. Быстрые, отчаянные атаки в гуще вражеского строя. Резкое, опасное маневрирование на пределе сберегающих возможностей истребителей и скафандров. Точные удары. Полыхающие короткими вспышками «Кнопки», тут же разлетающиеся на куски. И — такая меланхолия рядом с пульсирующими звуками динамиков, яркими огнями и танцующими людьми.