Страница:
Я сползла с кровати, сбросила грязную одежду, приняла душ и оделась. По пути к дому Кеплеров я остановилась у магазина, купила пакет йогурта и яблоко и съела в машине. Я могла бы поспать еще пару часов, но надеялась поговорить с сестрами Лорны до того, как проснется Дженис. Как и у меня, у нее тоже перемешались день и ночь, и это странным образом связывало нас.
На этот раз перед домом не оказалось рабочего фургона Мэйса, и я, оставив свой "фольксваген" на обочине возле забора из белого штакетника, прошла по дорожке к крыльцу и постучала в дверь. Мне пришлось немного подождать, прежде чем Тринни открыла.
– Ох, привет. Мама отработала две смены, и она еще спит.
– Я так и думала. Она сказала, что оставит для меня коробку на столе Берлин.
– А Берлин сейчас нет. Ее куда-то послали с поручением. Может, хотите зайти и подождать?
– Спасибо. – Я прошла за Тринни через небольшую, тесно заставленную мебелью гостиную в обеденную комнату, примыкавшую к кухне. Солнце клонилось к закату, стекла кухонных окон начали темнеть, создавая в освещенной кухне искусственную атмосферу тепла. Посередине кухни стояла разложенная гладильная доска, и запах свежевыглаженного хлопка заставил меня взгрустнуть о лете.
– Не возражаете, если я взгляну на стол Берлин? Если коробка там, то я смогу забрать ее.
Тринни снова взялась за утюг.
– Стол вон там, – она указала на дверь, ведущую в контору.
В углу стояли стол и шкафы для документов, и я вспомнила, что уже видела их в тот вечер, когда разговаривала с Мэйсом. Справа на столе стояла коробка, на крышке которой была написана моя фамилия. Я подавила в себе желание порыскать в шкафах и ящиках стола, подняла крышку коробки и проверила ее содержимое. На меня пахнуло ароматом, представлявшим собой тонкое сочетание запаха цитрусовых и пряностей. Я закрыла глаза, представив себе, что это запах Лорны. По опыту я знала, что специфический запах может выдать владельца. Мужчину – запах крема для бритья, кожи или пота, а женщину – духов. Ключи, о которых упоминала Дженис, покоились сверху папок, аккуратно расставленных в алфавитном порядке: перечень счетов, налоги с доходов, дивиденды, акции, годовые отчеты. В одном углу коробки торчал сложенный кашемировый шарфик. Я прижала его конец к лицу, и ощутила нежный дух скошенной травы, корицы, лимона и гвоздики. Забрав коробку с собой на кухню, я поставила ее на один из стульев, а сверху положила шарфик.
– Это шарфик Лорны? Он лежал в коробке вместе с ее бумагами.
Тринни пожала плечами.
– Наверное.
Я сложила его и положила на место.
– Не возражаете, если я присяду? Мне бы хотелось поговорить с вами.
– Хорошо, – согласилась Тринни и отключила утюг.
– Надеюсь, что не мешаю вам готовить ужин.
– У меня в духовке стоит готовая запеканка, мне надо только подогреть ее и быстренько сделать салат.
Я села, размышляя, как бы выудить у нее какую-нибудь информацию. На самом деле я даже точно не знала, что хочу выяснить у сестры Лорны, но решила, что стоит наладить с ней контакт. Ноги Тринни выглядели сильными, босые подошвы уверенно шлепали по линолеуму. На этот раз она была в футболке с какой-то абстрактной картинкой на груди. Она перешла от гладильной доски к кухонному столу, села напротив меня и принялась рассматривать пейзаж на своей новой рубашке. Какие-то черточки и загогулины. На ручке одного из кухонных шкафчиков висела еще одна, такая же разрисованная, но линии рисунка на ней были выпуклыми. Тринни проследила за моим взглядом.
– Это объемная краска, – пояснила она. – Надо нанести ее, дать высохнуть, а потом прогладить с изнанки утюгом, и у нее будет такой вид.
– Симпатично. – Я встала и подошла поближе к шкафчику, чтобы рассмотреть повнимательнее готовую продукцию. На мой взгляд, уродливое зрелище, но что я в этом понимаю? – Вы это продаете?
– Ну, пока нет, но надеюсь продавать. Пока я разрисовала только одну футболку, но когда надела ее, то все пришли в восторг. Вот я и подумала, что раз у меня нет работы, то, может быть, я смогу организовать собственное дело.
Вот так дела. Оказывается, ее, как и Лорну, обуревает дух предпринимательства.
– И долго вы этим занимаетесь?
– Только сегодня начала.
Я снова уселась возле стола, продолжая рассматривать работу Тринни. Следовало подумать, как повести разговор, я наверняка могла что-нибудь у нее выудить. Справа от меня на столе лежала стопка туристических проспектов с рекламой круизов по Аляске, лыжных прогулок, туров в Канаду и на острова Карибского моря. Я взяла первый попавшийся и начала листать его: "Последний неиспорченный рай на земле... потрясающие белоснежные пляжи... глубокие лазурные лагуны..."
Тринни обратила внимание на мое занятие.
– Это проспекты Берлин.
– И куда она собралась?
– Еще не решила. Но говорит, что ее привлекает Аляска.
– Вы тоже поедете?
На лице Тринни появилось разочарованное выражение.
– У меня нет денег.
– Очень жаль. Реклама выглядит заманчиво. А Берлин нравится путешествовать одной?
– Да, нравится. Не всегда, правда, но если хочет ехать одна, то так и говорит об этом. Она уже совершила одну поездку осенью.
– Вот как? И куда же она ездила?
– В Акапулько. Ей там очень понравилось. Говорит, что если еще раз поедет туда, то возьмет меня с собой.
– Здорово. Прошлым летом я была в Вьенто-Негро, но это самый дальний юг, на котором мне приходилось бывать.
– А я и там не была. Берлин всегда любила путешествовать. А у меня нет такой страсти. То есть, я хочу сказать, что предпочитаю другие занятия.
– Какие, например?
– Ну, не знаю. Люблю шить и готовить.
Я решила сменить тему.
– Смерть Лорны, должно быть, явилась для вас тяжелым ударом. Вы уже успокоились?
– Пожалуй. А вот им до сих пор тяжело. Раньше мама и папа были гораздо ближе друг к другу, а после смерти Лорны, похоже, все изменилось. Такое впечатление, что сейчас смерть Лорны тревожит только маму. Она постоянно говорит об этом. Берлин даже обижается. Ее действительно это расстраивает. А как же мы? Неужели мы совсем не в счет?
– А вы были дружны с Лорной?
– Не очень. Лорна вообще сторонилась всех. Она жила в своем мире, а мы в своем. У нее был этот коттедж, и ей нравилось уединение. Ненавидела, когда люди заходили к ней без приглашения. Да ее часто и дома не бывало, особенно по ночам. Она где-то гуляла. Всегда давала понять, что не надо ходить к ней, пока она сама не позвонит и не пригласит.
– Вы часто виделись с ней?
– Не очень, и главным образом здесь, когда она заходила. А за те три года, что она прожила в коттедже, я побывала там раз, ну, может быть, два. А Берлин нравилось туда ходить. Она любопытная по натуре. А Лорна была загадочной.
– В чем это выражалось?
– Не знаю. Ну, например, почему ее так раздражало, когда люди заходили к ней? Что тут страшного? Да и с нами могла бы быть поприветливей. Мы ведь ее сестры.
– А вы знали, куда она ходит по ночам?
– Не-а. Возможно, у нее не было какого-то определенного места. Я постепенно более или менее привыкла к этим ее странностям. Она не была общительной, как ми. Вот мы с Берлин подружки, вместе гуляем, ходим на свидания и все такое прочее. Вот сейчас у каждой из нас есть приятель, в выходные мы вместе ходим в кино и на танцы. А Лорна никогда не делала нам ничего приятного. Нет, делала, конечно, иногда, но ее приходилось упрашивать.
– А как вы узнали о ее смерти?
– К нам приехала полиция, они сказали, что хотят поговорить с папой. Он и сообщил маме, а уж она нам. Это было ужасно. Мы ведь думали, что Лорны нет в городе, мама сказала, что она уехала в отпуск. Поэтому и не волновались, что она не звонит, думали, позвонит, когда вернется. Даже подумать страшно, как она лежала там и гнила.
– Да, это ужасно.
– Ох, Господи. Я начала кричать, а Берл побелела, как привидение. Папа был в шоке, а мама и того хуже. Она до сих пор не пришла в себя. Она бродила по дому, кричала и плакала, рвала на себе волосы. Я ее никогда не видела такой. Обычно именно она поддерживает всех нас. Как тогда, когда умерла бабушка. А ведь это была ее мама. В тот раз она держалась спокойно, заказала билеты на самолет, собрала вещи, чтобы мы смогли отправиться в Айову на похороны. Мы еще были юными, несмышлеными, все время плакали. А она все организовала. Но вот сейчас, когда узнала о смерти Лорны, мама совершенно расклеилась.
– Для родителей страшно пережить своих детей.
– Да, все так говорят. Но полиция считает, что ее убили, и тут уж ничем не поможешь.
– А вы как считаете?
Тринни пожала плечами.
– Возможно, она могла умереть от аллергии. Мне не нравится думать об этом. Очень неприятно.
Я снова сменила тему.
– А это вы были с Лорной в Сан-Франциско в прошлом году?
– Нет, это Берлин. А кто вам сказал об этом?
– А я познакомилась с парнем из фильма.
Тринни оторвалась от своего занятия и с интересом взглянула на меня.
– С которым?
Глава 12
На этот раз перед домом не оказалось рабочего фургона Мэйса, и я, оставив свой "фольксваген" на обочине возле забора из белого штакетника, прошла по дорожке к крыльцу и постучала в дверь. Мне пришлось немного подождать, прежде чем Тринни открыла.
– Ох, привет. Мама отработала две смены, и она еще спит.
– Я так и думала. Она сказала, что оставит для меня коробку на столе Берлин.
– А Берлин сейчас нет. Ее куда-то послали с поручением. Может, хотите зайти и подождать?
– Спасибо. – Я прошла за Тринни через небольшую, тесно заставленную мебелью гостиную в обеденную комнату, примыкавшую к кухне. Солнце клонилось к закату, стекла кухонных окон начали темнеть, создавая в освещенной кухне искусственную атмосферу тепла. Посередине кухни стояла разложенная гладильная доска, и запах свежевыглаженного хлопка заставил меня взгрустнуть о лете.
– Не возражаете, если я взгляну на стол Берлин? Если коробка там, то я смогу забрать ее.
Тринни снова взялась за утюг.
– Стол вон там, – она указала на дверь, ведущую в контору.
В углу стояли стол и шкафы для документов, и я вспомнила, что уже видела их в тот вечер, когда разговаривала с Мэйсом. Справа на столе стояла коробка, на крышке которой была написана моя фамилия. Я подавила в себе желание порыскать в шкафах и ящиках стола, подняла крышку коробки и проверила ее содержимое. На меня пахнуло ароматом, представлявшим собой тонкое сочетание запаха цитрусовых и пряностей. Я закрыла глаза, представив себе, что это запах Лорны. По опыту я знала, что специфический запах может выдать владельца. Мужчину – запах крема для бритья, кожи или пота, а женщину – духов. Ключи, о которых упоминала Дженис, покоились сверху папок, аккуратно расставленных в алфавитном порядке: перечень счетов, налоги с доходов, дивиденды, акции, годовые отчеты. В одном углу коробки торчал сложенный кашемировый шарфик. Я прижала его конец к лицу, и ощутила нежный дух скошенной травы, корицы, лимона и гвоздики. Забрав коробку с собой на кухню, я поставила ее на один из стульев, а сверху положила шарфик.
– Это шарфик Лорны? Он лежал в коробке вместе с ее бумагами.
Тринни пожала плечами.
– Наверное.
Я сложила его и положила на место.
– Не возражаете, если я присяду? Мне бы хотелось поговорить с вами.
– Хорошо, – согласилась Тринни и отключила утюг.
– Надеюсь, что не мешаю вам готовить ужин.
– У меня в духовке стоит готовая запеканка, мне надо только подогреть ее и быстренько сделать салат.
Я села, размышляя, как бы выудить у нее какую-нибудь информацию. На самом деле я даже точно не знала, что хочу выяснить у сестры Лорны, но решила, что стоит наладить с ней контакт. Ноги Тринни выглядели сильными, босые подошвы уверенно шлепали по линолеуму. На этот раз она была в футболке с какой-то абстрактной картинкой на груди. Она перешла от гладильной доски к кухонному столу, села напротив меня и принялась рассматривать пейзаж на своей новой рубашке. Какие-то черточки и загогулины. На ручке одного из кухонных шкафчиков висела еще одна, такая же разрисованная, но линии рисунка на ней были выпуклыми. Тринни проследила за моим взглядом.
– Это объемная краска, – пояснила она. – Надо нанести ее, дать высохнуть, а потом прогладить с изнанки утюгом, и у нее будет такой вид.
– Симпатично. – Я встала и подошла поближе к шкафчику, чтобы рассмотреть повнимательнее готовую продукцию. На мой взгляд, уродливое зрелище, но что я в этом понимаю? – Вы это продаете?
– Ну, пока нет, но надеюсь продавать. Пока я разрисовала только одну футболку, но когда надела ее, то все пришли в восторг. Вот я и подумала, что раз у меня нет работы, то, может быть, я смогу организовать собственное дело.
Вот так дела. Оказывается, ее, как и Лорну, обуревает дух предпринимательства.
– И долго вы этим занимаетесь?
– Только сегодня начала.
Я снова уселась возле стола, продолжая рассматривать работу Тринни. Следовало подумать, как повести разговор, я наверняка могла что-нибудь у нее выудить. Справа от меня на столе лежала стопка туристических проспектов с рекламой круизов по Аляске, лыжных прогулок, туров в Канаду и на острова Карибского моря. Я взяла первый попавшийся и начала листать его: "Последний неиспорченный рай на земле... потрясающие белоснежные пляжи... глубокие лазурные лагуны..."
Тринни обратила внимание на мое занятие.
– Это проспекты Берлин.
– И куда она собралась?
– Еще не решила. Но говорит, что ее привлекает Аляска.
– Вы тоже поедете?
На лице Тринни появилось разочарованное выражение.
– У меня нет денег.
– Очень жаль. Реклама выглядит заманчиво. А Берлин нравится путешествовать одной?
– Да, нравится. Не всегда, правда, но если хочет ехать одна, то так и говорит об этом. Она уже совершила одну поездку осенью.
– Вот как? И куда же она ездила?
– В Акапулько. Ей там очень понравилось. Говорит, что если еще раз поедет туда, то возьмет меня с собой.
– Здорово. Прошлым летом я была в Вьенто-Негро, но это самый дальний юг, на котором мне приходилось бывать.
– А я и там не была. Берлин всегда любила путешествовать. А у меня нет такой страсти. То есть, я хочу сказать, что предпочитаю другие занятия.
– Какие, например?
– Ну, не знаю. Люблю шить и готовить.
Я решила сменить тему.
– Смерть Лорны, должно быть, явилась для вас тяжелым ударом. Вы уже успокоились?
– Пожалуй. А вот им до сих пор тяжело. Раньше мама и папа были гораздо ближе друг к другу, а после смерти Лорны, похоже, все изменилось. Такое впечатление, что сейчас смерть Лорны тревожит только маму. Она постоянно говорит об этом. Берлин даже обижается. Ее действительно это расстраивает. А как же мы? Неужели мы совсем не в счет?
– А вы были дружны с Лорной?
– Не очень. Лорна вообще сторонилась всех. Она жила в своем мире, а мы в своем. У нее был этот коттедж, и ей нравилось уединение. Ненавидела, когда люди заходили к ней без приглашения. Да ее часто и дома не бывало, особенно по ночам. Она где-то гуляла. Всегда давала понять, что не надо ходить к ней, пока она сама не позвонит и не пригласит.
– Вы часто виделись с ней?
– Не очень, и главным образом здесь, когда она заходила. А за те три года, что она прожила в коттедже, я побывала там раз, ну, может быть, два. А Берлин нравилось туда ходить. Она любопытная по натуре. А Лорна была загадочной.
– В чем это выражалось?
– Не знаю. Ну, например, почему ее так раздражало, когда люди заходили к ней? Что тут страшного? Да и с нами могла бы быть поприветливей. Мы ведь ее сестры.
– А вы знали, куда она ходит по ночам?
– Не-а. Возможно, у нее не было какого-то определенного места. Я постепенно более или менее привыкла к этим ее странностям. Она не была общительной, как ми. Вот мы с Берлин подружки, вместе гуляем, ходим на свидания и все такое прочее. Вот сейчас у каждой из нас есть приятель, в выходные мы вместе ходим в кино и на танцы. А Лорна никогда не делала нам ничего приятного. Нет, делала, конечно, иногда, но ее приходилось упрашивать.
– А как вы узнали о ее смерти?
– К нам приехала полиция, они сказали, что хотят поговорить с папой. Он и сообщил маме, а уж она нам. Это было ужасно. Мы ведь думали, что Лорны нет в городе, мама сказала, что она уехала в отпуск. Поэтому и не волновались, что она не звонит, думали, позвонит, когда вернется. Даже подумать страшно, как она лежала там и гнила.
– Да, это ужасно.
– Ох, Господи. Я начала кричать, а Берл побелела, как привидение. Папа был в шоке, а мама и того хуже. Она до сих пор не пришла в себя. Она бродила по дому, кричала и плакала, рвала на себе волосы. Я ее никогда не видела такой. Обычно именно она поддерживает всех нас. Как тогда, когда умерла бабушка. А ведь это была ее мама. В тот раз она держалась спокойно, заказала билеты на самолет, собрала вещи, чтобы мы смогли отправиться в Айову на похороны. Мы еще были юными, несмышлеными, все время плакали. А она все организовала. Но вот сейчас, когда узнала о смерти Лорны, мама совершенно расклеилась.
– Для родителей страшно пережить своих детей.
– Да, все так говорят. Но полиция считает, что ее убили, и тут уж ничем не поможешь.
– А вы как считаете?
Тринни пожала плечами.
– Возможно, она могла умереть от аллергии. Мне не нравится думать об этом. Очень неприятно.
Я снова сменила тему.
– А это вы были с Лорной в Сан-Франциско в прошлом году?
– Нет, это Берлин. А кто вам сказал об этом?
– А я познакомилась с парнем из фильма.
Тринни оторвалась от своего занятия и с интересом взглянула на меня.
– С которым?
Глава 12
Она моментально покраснела. Несмотря на темно-русые волосы, цвет лица у Тринни был светлый, и румянец ярко горел на щеках. Она отвела взгляд и внезапно гораздо интенсивнее занялась своей работой. Я видела, что ей очень хочется сменить тему разговора. Тринни склонилась над футболкой с таким видом, будто важнее всего было именно сейчас малевать все эти черточки.
– Тринни?
– Что?
– Как вам удалось увидеть пленку? Но только не говорите "какую пленку", потому что вы прекрасно знаете, о какой пленке идет речь.
– Я не видела никакой пленки.
– Ох, не надо. Разумеется, видели. Иначе откуда вы могли бы знать, что в фильме снимался не один мужчина?
– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – с легким раздражением парировала Тринни.
– Я говорю о порнофильме, в котором снялась Лорна. Помните? Вам об этом рассказала мама?
– Наверное, мама и об актерах говорила.
– Гм-м, – промычала я самым скептическим тоном. – Как это случилось? Лорна дала вам пленку?
– Не-ет, – словно по слогам протянула Тринни, делая вид, что ее обидело мое предположение.
– Так откуда вы знаете, что там снимался не один мужчина?
– Я предположила. А в чем дело?
Я внимательно посмотрела на нее. И тут мне в голову пришла очевидная мысль.
– Так это вы упаковали кассету и положили ее в почтовый ящик?
– Нет. И вообще, я не обязана отвечать, – огрызнулась Тринни, но на щеках ее снова вспыхнул румянец, который был лучше всякого детектора лжи.
– А кто?
– Я ничего об этом не знаю, так что можете сменить тему. Это вам не заседание суда, и я не под присягой.
Прямо-таки речь адвоката. Мне даже на секунду показалось, что сейчас она заткнет пальцами уши, чтобы не слушать меня. Я попыталась заглянуть ей в глаза.
– Тринни, – проворковала я.
Она не отрывалась от футболки, лежавшей перед ней, нанося спирали ярко-оранжевой объемной краской.
– Послушайте. Меня не волнует что вы сделали, и я клянусь, что ни слова не скажу об этом вашим родителям. Я пыталась узнать, кто прислал им кассету, и теперь я это знаю. Как бы там ни было, но вы всем нам оказали услугу. Если бы вашу маму не расстроила эта пленка, она не пришла бы ко мне, и все расследование заглохло бы. – Я подождала, а затем попыталась подтолкнуть ее к разговору. – Это была идея Берлин или ваша?
– Я не обязана отвечать.
– Может быть, просто кивнете, если я права?
Тринни добавила на рисунке несколько зеленых звезд. Секунды тянулись медленно, но я чувствовала, что наш разговор не окончен.
– Готова поспорить, что это сделала Берлин.
Тишина.
– Я права?
Не глядя мне в глаза, Тринни подняла одно плечо.
– Я расцениваю этот ваш жест как ответ "да". Значит, пленку отправила Берлин. Но у меня есть еще вопрос. Где она взяла ее?
Снова тишина.
– Послушайте, Тринни, я очень прошу вас. – Этим способом выуживать секреты я овладела еще в школе, он особенно эффективен, когда речь идет о сокровенных девических тайнах. Я заметила, что Тринни сдается. Нас всегда обуревает желание поделиться с кем-то, особенно если при этом предоставляется возможность обвинить кого-то другого.
Тринни провела языком по зубам, словно отыскивая попавший туда волосок. И наконец вымолвила:
– Клянетесь, что никому не скажете?
Я подняла руку, как будто даю присягу.
– Я никому не скажу ни слова. Даже не заикнусь об этом.
– Нам просто надоело слушать о том, какая она расчудесная. Ведь она вовсе не была такой. Да, хорошенькое личико, прекрасная фигура, но и что из этого? Понимаете?
– Конечно.
– Да плюс ко всему она брала деньги за секс. Мы с Берлин никогда бы так не поступили. Так зачем же возносить Лорну до небес? Она не была идеальной. Даже хорошей не была.
– Такова уж человеческая натура, я думаю. Лорна ушла из жизни, но твоя мама хранит в сердце ее идеальный образ. И очень трудно отказаться от него, если это все, что у нее осталось.
Тринни начала заводиться.
– Но Лорна была стервой. Думала только о себе. На маму и папу почти не обращала внимания. Домашнюю работу делаю только я, тружусь, как пчелка, а толку никакого. Лорна все равно оставалась любимицей мамы. А мы с Берлин – так себе. – От избытка эмоций кожа Тринни начала менять окраску, как у хамелеона. Внезапно полились слезы. Она закрыла лицо руками, всхлипывая от рыданий.
Я дотронулась до ее руки.
– Тринни, это неправда. Ваша мама вас очень любит. В тот вечер, когда она пришла ко мне в офис, она много рассказывала о вас и Берлин, о том, какие вы хорошие, как помогаете ей по дому. Да вы просто сокровище для нее. Честно.
Громкие, прерывистые всхлипывания не прекращались.
– Тогда почему она не говорит нам об этом? Никогда не сказала ни слова.
– Может, не решается. Может, не находит нужных слов, но это ничего не значит, она безумно любит вас.
– Я не выдержу. Не выдержу. – Тринни плакала, как дитя, дав волю своему горю. Я сидела и не вмешивалась, позволяя ей самой справиться с этим. Наконец слезы утихли, и Тринни тяжело вздохнула. Порывшись в кармане шорт, она вытащила скомканный носовой платок и прижала его к глазам. – Ох, Господи, – пробормотала Тринни, положила локти на стол и высморкалась. Опустив взгляд вниз, она заметила, что выпачкала руки краской. – Черт побери, вы только посмотрите на это. – У нее вырвался смешок, похожий на отрыжку.
– Что здесь происходит? – В дверях стояла Берлин, подозрительно разглядывая нас.
Мы обе подскочили, а Тринни воскликнула:
– Берл! Ты напугала меня до смерти. Откуда ты появилась? – Она торопливо промокнула глаза, пытаясь скрыть, что плакала.
В одной руке Берлин держала пластиковый пакет с продуктами, в другой – ключи. Она уставилась на Тринни.
– Извини, что подкралась незаметно. Я не догадалась, что могу помешать вам. – Взгляд Берлин переместился на меня. – Что тут такое?
– Ничего, – ответила я. – Мы говорили о Лорне, и Тринни расстроилась.
– Я так и подумала. А вот я уже достаточно наслушалась о ней. Папа прав. Давайте оставим эту тему и поговорим о чем-нибудь другом. Где мама? Она уже встала?
– Мне кажется, она в душе, – ответила Тринни. Я с запозданием услышала, что где-то шумит вода. Берлин бросила ключи на стул, подошла к столу и принялась выгружать из пакета продукты. Как и Тринни, она была в шортах, футболке и шлепанцах – профессиональный наряд помощницы сантехника. В крашеных белых волосах пробивались темные корни. Несмотря на разницу всего в четыре года, лицо ее выглядело так, как у Лорны выглядело бы лет в сорок. Возможно, не так уж и плохо умирать молодой, поскольку красота застывает во времени.
Берлин повернулась к Тринни.
– Ты можешь помочь мне? – раздраженным тоном бросила Берлин. – Давно она здесь?
– Десять минут, – отозвалась я, хотя меня и не спрашивали. – Я просто заехала забрать бумаги, которые ваша мать оставила мне. Тринни показала мне, как разрисовывать футболки, а потом мы заговорили о смерти Лорны. – Я взяла коробку, намереваясь ускользнуть отсюда до появления Дженис.
Берлин с интересом посмотрела на меня.
– Это вы так говорите.
– Ох, ну ладно, мне пора. – Я встала, забросила на плечо ремешок сумочки, и, не обращая внимания на Берлин, обратилась к Тринни: – Благодарю за урок рисования. Мне очень жаль Лорну. Я знаю, что вы любили ее.
Тринни выдавила из себя мучительную улыбку, буркнула: "До свидания" и почти приветливо помахала рукой. А Берлин, не оглядываясь, направилась в контору и с шумом захлопнула за собой дверь. Я показала ей вслед язык, что вызвало смех у Тринни.
– Спасибо, – поблагодарила я и удалилась.
Бухгалтер, вероятно, быстренько бы разобрался со всем этим, но поскольку по математике в школе у меня было только "удовлетворительно с минусом", то я копалась, хмурилась, вздыхала и грызла карандаш. Дженис заполнила форму активов Лорны, указав наличность на момент смерти, необналиченные чеки, банковские счета, акции, облигации, казначейские векселя. У Лорны не было документов о пенсионном страховании и страховании жизни, имелся лишь полис на приобретенные ювелирные изделия. Никакой собственностью она не владела, но текущие активы составляли чуть менее пятисот тысяч долларов. Совсем неплохо для секретарши с неполным рабочим днем. Была здесь и копия завещания, которое выглядело вполне четким. Лорна завещала все свои ценности, включая ювелирные изделия, наличные деньги, акции, облигации и прочие ценные бумаги, своим родителям. К завещанию прилагалась копия заполненного Дженис "Акта о признании собственноручности завещания", в котором она заявляла, что знала покойную в течение двадцати пяти лет, лично знакома с ее почерком, и что завещание написано и подписано рукой покойной.
Дэниель предположила, что у Лорны не было завещания, но документ соответствовал натуре и характеру Лорны. Небольшие суммы она завещала Берлин и Тринни, по две тысячи долларов каждой, но эти деньги не смягчили враждебного отношения сестер к ней. Возможно, Лорна не знала об этой враждебности, а может быть, и знала, и испытывала по отношению к сестрам аналогичные чувства. Но как бы там ни было, завещание еще не было утверждено. Не думаю, что здесь вина адвоката, просто Кеплеров, наверное, несколько пугала предстоящая бумажная волокита.
Я проверила налога с доходов за последние два года. Постоянную заработную плату она получала только на станции водоочистки. В графе "профессия" Лорна указала "секретарь" и "консультант-психолог". Я не смогла сдержать улыбку, прочитав последнее. Доходы она указывала тщательно, делая только положенные вычеты. На благотворительность Лорна не пожертвовала ни цента, но была чиста (в основном) перед правительством. Прибыль от проституции скрывалась под видом платы за консультации по вопросам психологии. А в Службе внутренних доходов никто, наверное, и не поинтересовался почему за эти "консультации" ей платили наличными.
Дженис предупредила в почтовом отделении, чтобы почту Лорны пересылали ей, и в коробке имелась пачка нераскрытых конвертов от разных адресатов с пометками "важная информация о налогах". Я вскрыла несколько писем, просто чтобы сравнить годовой итог со своим. Среди бумаг оказался отчет из банка в Сими-Вэли, который попадался в налоговых формах за последние два года. Счет был закрыт, но банк прислал ей уведомление о процентах, полученных за первые четыре месяца года. Я подколола его к другим бумагам. Все кредитные карточки были аннулированы, а уведомления об этом разосланы во все компании. Я еще порылась в бумагах: погашенные чеки, квитанции об оплате коммунальных услуг, различные кредитные карточки.
Я разложила погашенные чеки, словно пасьянс. Внизу, в графе "примечания", Лорна старательно записывала цель платежа: бакалейный магазин, парикмахерская, постельное белье и прочее. Было что-то трогательное в этой скрупулезности. Она не знала, что умрет к тому времени, как эти чеки вернутся из банка погашенными. Не знала, что ест в последний раз, что любой поступок, любое действие уже больше никогда не повторятся. Я всегда считала, что самым трудным в моей работе является постоянное осознание того факта, который мы все так усердно пытаемся игнорировать: мы все на этой земле лишь временно... жизнь дана нам только во временное пользование.
Я отложила карандаш и забросила ноги на стол, откинувшись на спинку своего вращающегося кресла. Мне показалось, что в офисе темно, и я зажгла лампу на книжной полке позади себя. Среди бумаг Лорны не было ни телефонной книги, ни календаря, ни какой-нибудь записной книжки. Такая конспирация должна была бы возбудить мое любопытство, но я решила, что это лишь свидетельство осторожности Лорны в отношениях с клиентами. Дэниель сказала мне, что Лорна умела держать язык за зубами, так что это умение распространялось и на записи. Я взяла конверт с фотографиями места преступления и начала просматривать их, пока не нашла снимок бумаг на столе. Поднесла фотографию поближе к свету, но все же по ней нельзя было определить, имелась ли на столе телефонная книга. Я посмотрела на часы. Устала, как собака, а еще мне было скучно и хотелось есть. Темнота сгущалась, и я ощущала, как обостряются все мои чувства. Может быть, я превращаюсь в вампира или оборотня, которые рыскают только по ночам, а с рассветом исчезают.
Я встала и надела куртку, оставив бумаги Лорны на столе. Но что же меня тревожит? Я еще раз оглядела стол. Какой-то факт... что-то очевидное... что ускользнуло от меня. Когда устаешь, мозги работают плоховато. Я постояла немного, сдвинула стопку бумаг в сторону и принялась листать формы. Взглянула на завещание и заявление Дженис о его собственноручности. Нет, дело тут было не в завещании. Дженис пришлось подтвердить законность документа, по которому она получала значительную сумму. Но ведь если бы Лорна умерла, не оставив завещания, то все равно все досталось бы Дженис.
Взяв банковские уведомления, я снова просмотрела их, задержавшись на письме из банка Сими-Вэли. Проценты набежали небольшие, так как Лорна закрыла счет в апреле. А до этого она поддерживала счет в пределах двадцати тысяч долларов. Я взглянула на дату закрытия счета. Пятница, двадцатое апреля. За день до смерти.
Я достала папку с документами, которые мне передал лейтенант Долан. В протоколе обыска были указаны все предметы, найденные в доме, включая сумочку Лорны с бумажником, кредитными карточками и сотней долларов наличными. Но никакого упоминания о двадцати тысячах долларов. Я прошла с уведомлением в кабинет, где у нас стоял ксерокс, сделала копию и сунул ее к себе в сумочку. Первым делом я решила поговорить с Сереной Бонни. Нашла в телефонной книге адрес дома ее отца, сложила все папки обратно в коробку и, прихватив ее с собой, спустилась вниз к машине.
Подъехав к парадному входу, я обнаружила ворота с электронным управлением, пульт которого и домофон находились на высоте окна дорогих машин, к числу которых, естественно, не принадлежал мой "фольксваген". Поэтому, чтобы нажать кнопку мне пришлось открыть дверцу машины и вытянуться всем телом, рискуя при этом заработать растяжение мышц спины. А когда я все-таки нажала кнопку, то у меня появилось желание заказать "биг-мак" с жареным картофелем.
– Да? – послышался в ответ неопределенный голос.
– Здравствуйте. Я Кинси Милхоун. У меня находятся ключи, которые принадлежат Серене Бонни.
Ответа не последовало. А чего я, собственно говоря, ждала? Возгласа удивления? Через секунду ворота бесшумно распахнулись. Я направила "фольксваген" по круговой подъездной дорожке, по обе стороны которой тянулись кусты можжевельника. Сама дорожка была вымощена булыжником, от нее отходили два ответвления, одно влево, другое вглубь участка. Я разглядела очертания нескольких металлических гаражей, выстроившихся в ряд, словно лошадиные стойла. Исключительно из духа противоречия, проехав мимо главного входа, я завернула за угол и поставила "фольксваген" на хорошо освещенную стоянку, покрытую гравием. Гаражи соединялись с домом длинным крытым проходом, позади которого я заметила лужайку, а на ней искусственный пруд, среди камней которого примостились фонари. Заботливо освещались и другие красивые участки ландшафта. Декоративные кусты и стволы деревьев казались нарисованными масляными красками на черном бархате. На чистой темной поверхности пруда плавали водяные лилии, нарушая стройное, перевернутое отражение дома.
– Тринни?
– Что?
– Как вам удалось увидеть пленку? Но только не говорите "какую пленку", потому что вы прекрасно знаете, о какой пленке идет речь.
– Я не видела никакой пленки.
– Ох, не надо. Разумеется, видели. Иначе откуда вы могли бы знать, что в фильме снимался не один мужчина?
– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – с легким раздражением парировала Тринни.
– Я говорю о порнофильме, в котором снялась Лорна. Помните? Вам об этом рассказала мама?
– Наверное, мама и об актерах говорила.
– Гм-м, – промычала я самым скептическим тоном. – Как это случилось? Лорна дала вам пленку?
– Не-ет, – словно по слогам протянула Тринни, делая вид, что ее обидело мое предположение.
– Так откуда вы знаете, что там снимался не один мужчина?
– Я предположила. А в чем дело?
Я внимательно посмотрела на нее. И тут мне в голову пришла очевидная мысль.
– Так это вы упаковали кассету и положили ее в почтовый ящик?
– Нет. И вообще, я не обязана отвечать, – огрызнулась Тринни, но на щеках ее снова вспыхнул румянец, который был лучше всякого детектора лжи.
– А кто?
– Я ничего об этом не знаю, так что можете сменить тему. Это вам не заседание суда, и я не под присягой.
Прямо-таки речь адвоката. Мне даже на секунду показалось, что сейчас она заткнет пальцами уши, чтобы не слушать меня. Я попыталась заглянуть ей в глаза.
– Тринни, – проворковала я.
Она не отрывалась от футболки, лежавшей перед ней, нанося спирали ярко-оранжевой объемной краской.
– Послушайте. Меня не волнует что вы сделали, и я клянусь, что ни слова не скажу об этом вашим родителям. Я пыталась узнать, кто прислал им кассету, и теперь я это знаю. Как бы там ни было, но вы всем нам оказали услугу. Если бы вашу маму не расстроила эта пленка, она не пришла бы ко мне, и все расследование заглохло бы. – Я подождала, а затем попыталась подтолкнуть ее к разговору. – Это была идея Берлин или ваша?
– Я не обязана отвечать.
– Может быть, просто кивнете, если я права?
Тринни добавила на рисунке несколько зеленых звезд. Секунды тянулись медленно, но я чувствовала, что наш разговор не окончен.
– Готова поспорить, что это сделала Берлин.
Тишина.
– Я права?
Не глядя мне в глаза, Тринни подняла одно плечо.
– Я расцениваю этот ваш жест как ответ "да". Значит, пленку отправила Берлин. Но у меня есть еще вопрос. Где она взяла ее?
Снова тишина.
– Послушайте, Тринни, я очень прошу вас. – Этим способом выуживать секреты я овладела еще в школе, он особенно эффективен, когда речь идет о сокровенных девических тайнах. Я заметила, что Тринни сдается. Нас всегда обуревает желание поделиться с кем-то, особенно если при этом предоставляется возможность обвинить кого-то другого.
Тринни провела языком по зубам, словно отыскивая попавший туда волосок. И наконец вымолвила:
– Клянетесь, что никому не скажете?
Я подняла руку, как будто даю присягу.
– Я никому не скажу ни слова. Даже не заикнусь об этом.
– Нам просто надоело слушать о том, какая она расчудесная. Ведь она вовсе не была такой. Да, хорошенькое личико, прекрасная фигура, но и что из этого? Понимаете?
– Конечно.
– Да плюс ко всему она брала деньги за секс. Мы с Берлин никогда бы так не поступили. Так зачем же возносить Лорну до небес? Она не была идеальной. Даже хорошей не была.
– Такова уж человеческая натура, я думаю. Лорна ушла из жизни, но твоя мама хранит в сердце ее идеальный образ. И очень трудно отказаться от него, если это все, что у нее осталось.
Тринни начала заводиться.
– Но Лорна была стервой. Думала только о себе. На маму и папу почти не обращала внимания. Домашнюю работу делаю только я, тружусь, как пчелка, а толку никакого. Лорна все равно оставалась любимицей мамы. А мы с Берлин – так себе. – От избытка эмоций кожа Тринни начала менять окраску, как у хамелеона. Внезапно полились слезы. Она закрыла лицо руками, всхлипывая от рыданий.
Я дотронулась до ее руки.
– Тринни, это неправда. Ваша мама вас очень любит. В тот вечер, когда она пришла ко мне в офис, она много рассказывала о вас и Берлин, о том, какие вы хорошие, как помогаете ей по дому. Да вы просто сокровище для нее. Честно.
Громкие, прерывистые всхлипывания не прекращались.
– Тогда почему она не говорит нам об этом? Никогда не сказала ни слова.
– Может, не решается. Может, не находит нужных слов, но это ничего не значит, она безумно любит вас.
– Я не выдержу. Не выдержу. – Тринни плакала, как дитя, дав волю своему горю. Я сидела и не вмешивалась, позволяя ей самой справиться с этим. Наконец слезы утихли, и Тринни тяжело вздохнула. Порывшись в кармане шорт, она вытащила скомканный носовой платок и прижала его к глазам. – Ох, Господи, – пробормотала Тринни, положила локти на стол и высморкалась. Опустив взгляд вниз, она заметила, что выпачкала руки краской. – Черт побери, вы только посмотрите на это. – У нее вырвался смешок, похожий на отрыжку.
– Что здесь происходит? – В дверях стояла Берлин, подозрительно разглядывая нас.
Мы обе подскочили, а Тринни воскликнула:
– Берл! Ты напугала меня до смерти. Откуда ты появилась? – Она торопливо промокнула глаза, пытаясь скрыть, что плакала.
В одной руке Берлин держала пластиковый пакет с продуктами, в другой – ключи. Она уставилась на Тринни.
– Извини, что подкралась незаметно. Я не догадалась, что могу помешать вам. – Взгляд Берлин переместился на меня. – Что тут такое?
– Ничего, – ответила я. – Мы говорили о Лорне, и Тринни расстроилась.
– Я так и подумала. А вот я уже достаточно наслушалась о ней. Папа прав. Давайте оставим эту тему и поговорим о чем-нибудь другом. Где мама? Она уже встала?
– Мне кажется, она в душе, – ответила Тринни. Я с запозданием услышала, что где-то шумит вода. Берлин бросила ключи на стул, подошла к столу и принялась выгружать из пакета продукты. Как и Тринни, она была в шортах, футболке и шлепанцах – профессиональный наряд помощницы сантехника. В крашеных белых волосах пробивались темные корни. Несмотря на разницу всего в четыре года, лицо ее выглядело так, как у Лорны выглядело бы лет в сорок. Возможно, не так уж и плохо умирать молодой, поскольку красота застывает во времени.
Берлин повернулась к Тринни.
– Ты можешь помочь мне? – раздраженным тоном бросила Берлин. – Давно она здесь?
– Десять минут, – отозвалась я, хотя меня и не спрашивали. – Я просто заехала забрать бумаги, которые ваша мать оставила мне. Тринни показала мне, как разрисовывать футболки, а потом мы заговорили о смерти Лорны. – Я взяла коробку, намереваясь ускользнуть отсюда до появления Дженис.
Берлин с интересом посмотрела на меня.
– Это вы так говорите.
– Ох, ну ладно, мне пора. – Я встала, забросила на плечо ремешок сумочки, и, не обращая внимания на Берлин, обратилась к Тринни: – Благодарю за урок рисования. Мне очень жаль Лорну. Я знаю, что вы любили ее.
Тринни выдавила из себя мучительную улыбку, буркнула: "До свидания" и почти приветливо помахала рукой. А Берлин, не оглядываясь, направилась в контору и с шумом захлопнула за собой дверь. Я показала ей вслед язык, что вызвало смех у Тринни.
– Спасибо, – поблагодарила я и удалилась.
* * *
Было уже почти шесть часов, когда я вошла к себе в офис и плюхнула на стол коробку с бумагами Лорны. Все служащие фирмы уже разошлись по домам, не было даже Лонни, который обычно работал допоздна. Все мои налоговые формы и счета лежали там, где я их и оставила. Жаль, что какие-нибудь эльфы или добрые феи не закончили за меня эту работу. Освобождая место на столешнице, я собрала все свои бумаги и сунула их в ящик стола. Я сомневалась, что найду какую-либо ценную информацию в документах Лорны, но просмотреть их было необходимо. Сварив кофе, я уселась за стол, откинула крышку коробки и начала перебирать папки. Они выглядели так, словно кто-то вынул их прямо из ящика стола и поместил в банковскую коробку, на каждой была карточка с указанием содержимого. Имелись здесь копии завещательных форм, которые Дженис, должно быть, получила от адвоката. Карандашные пометки свидетельствовали о том, что Дженис уже проделала предварительную работу по сортировке документов. Я изучила каждую страницу, пытаясь составить представление о финансовых делах Лорны Кеплер.Бухгалтер, вероятно, быстренько бы разобрался со всем этим, но поскольку по математике в школе у меня было только "удовлетворительно с минусом", то я копалась, хмурилась, вздыхала и грызла карандаш. Дженис заполнила форму активов Лорны, указав наличность на момент смерти, необналиченные чеки, банковские счета, акции, облигации, казначейские векселя. У Лорны не было документов о пенсионном страховании и страховании жизни, имелся лишь полис на приобретенные ювелирные изделия. Никакой собственностью она не владела, но текущие активы составляли чуть менее пятисот тысяч долларов. Совсем неплохо для секретарши с неполным рабочим днем. Была здесь и копия завещания, которое выглядело вполне четким. Лорна завещала все свои ценности, включая ювелирные изделия, наличные деньги, акции, облигации и прочие ценные бумаги, своим родителям. К завещанию прилагалась копия заполненного Дженис "Акта о признании собственноручности завещания", в котором она заявляла, что знала покойную в течение двадцати пяти лет, лично знакома с ее почерком, и что завещание написано и подписано рукой покойной.
Дэниель предположила, что у Лорны не было завещания, но документ соответствовал натуре и характеру Лорны. Небольшие суммы она завещала Берлин и Тринни, по две тысячи долларов каждой, но эти деньги не смягчили враждебного отношения сестер к ней. Возможно, Лорна не знала об этой враждебности, а может быть, и знала, и испытывала по отношению к сестрам аналогичные чувства. Но как бы там ни было, завещание еще не было утверждено. Не думаю, что здесь вина адвоката, просто Кеплеров, наверное, несколько пугала предстоящая бумажная волокита.
Я проверила налога с доходов за последние два года. Постоянную заработную плату она получала только на станции водоочистки. В графе "профессия" Лорна указала "секретарь" и "консультант-психолог". Я не смогла сдержать улыбку, прочитав последнее. Доходы она указывала тщательно, делая только положенные вычеты. На благотворительность Лорна не пожертвовала ни цента, но была чиста (в основном) перед правительством. Прибыль от проституции скрывалась под видом платы за консультации по вопросам психологии. А в Службе внутренних доходов никто, наверное, и не поинтересовался почему за эти "консультации" ей платили наличными.
Дженис предупредила в почтовом отделении, чтобы почту Лорны пересылали ей, и в коробке имелась пачка нераскрытых конвертов от разных адресатов с пометками "важная информация о налогах". Я вскрыла несколько писем, просто чтобы сравнить годовой итог со своим. Среди бумаг оказался отчет из банка в Сими-Вэли, который попадался в налоговых формах за последние два года. Счет был закрыт, но банк прислал ей уведомление о процентах, полученных за первые четыре месяца года. Я подколола его к другим бумагам. Все кредитные карточки были аннулированы, а уведомления об этом разосланы во все компании. Я еще порылась в бумагах: погашенные чеки, квитанции об оплате коммунальных услуг, различные кредитные карточки.
Я разложила погашенные чеки, словно пасьянс. Внизу, в графе "примечания", Лорна старательно записывала цель платежа: бакалейный магазин, парикмахерская, постельное белье и прочее. Было что-то трогательное в этой скрупулезности. Она не знала, что умрет к тому времени, как эти чеки вернутся из банка погашенными. Не знала, что ест в последний раз, что любой поступок, любое действие уже больше никогда не повторятся. Я всегда считала, что самым трудным в моей работе является постоянное осознание того факта, который мы все так усердно пытаемся игнорировать: мы все на этой земле лишь временно... жизнь дана нам только во временное пользование.
Я отложила карандаш и забросила ноги на стол, откинувшись на спинку своего вращающегося кресла. Мне показалось, что в офисе темно, и я зажгла лампу на книжной полке позади себя. Среди бумаг Лорны не было ни телефонной книги, ни календаря, ни какой-нибудь записной книжки. Такая конспирация должна была бы возбудить мое любопытство, но я решила, что это лишь свидетельство осторожности Лорны в отношениях с клиентами. Дэниель сказала мне, что Лорна умела держать язык за зубами, так что это умение распространялось и на записи. Я взяла конверт с фотографиями места преступления и начала просматривать их, пока не нашла снимок бумаг на столе. Поднесла фотографию поближе к свету, но все же по ней нельзя было определить, имелась ли на столе телефонная книга. Я посмотрела на часы. Устала, как собака, а еще мне было скучно и хотелось есть. Темнота сгущалась, и я ощущала, как обостряются все мои чувства. Может быть, я превращаюсь в вампира или оборотня, которые рыскают только по ночам, а с рассветом исчезают.
Я встала и надела куртку, оставив бумаги Лорны на столе. Но что же меня тревожит? Я еще раз оглядела стол. Какой-то факт... что-то очевидное... что ускользнуло от меня. Когда устаешь, мозги работают плоховато. Я постояла немного, сдвинула стопку бумаг в сторону и принялась листать формы. Взглянула на завещание и заявление Дженис о его собственноручности. Нет, дело тут было не в завещании. Дженис пришлось подтвердить законность документа, по которому она получала значительную сумму. Но ведь если бы Лорна умерла, не оставив завещания, то все равно все досталось бы Дженис.
Взяв банковские уведомления, я снова просмотрела их, задержавшись на письме из банка Сими-Вэли. Проценты набежали небольшие, так как Лорна закрыла счет в апреле. А до этого она поддерживала счет в пределах двадцати тысяч долларов. Я взглянула на дату закрытия счета. Пятница, двадцатое апреля. За день до смерти.
Я достала папку с документами, которые мне передал лейтенант Долан. В протоколе обыска были указаны все предметы, найденные в доме, включая сумочку Лорны с бумажником, кредитными карточками и сотней долларов наличными. Но никакого упоминания о двадцати тысячах долларов. Я прошла с уведомлением в кабинет, где у нас стоял ксерокс, сделала копию и сунул ее к себе в сумочку. Первым делом я решила поговорить с Сереной Бонни. Нашла в телефонной книге адрес дома ее отца, сложила все папки обратно в коробку и, прихватив ее с собой, спустилась вниз к машине.
* * *
По адресу, где проживал Кларк Эссельман, я обнаружила довольно крупное поместье – акров семь или восемь, – окруженное невысокой каменной стеной, за которой в темноте виднелись просторные лужайки. Не слишком яркие фонари освещали дом, построенный во французском деревенском стиле – длинный и низкий, с пирамидальной крышей. Окна по фасаду были забраны прочными желтыми решетками, дымовые трубы торчали на фоне темного неба, словно черные башни. Золотистого света фонарей, освещавших деревья и дорожки, мне вполне хватило, чтобы представить, как все здесь выглядит днем. На некотором расстоянии от главного здания тоже поблескивал свет, наверное, там находился дом для гостей или жилье прислуги.Подъехав к парадному входу, я обнаружила ворота с электронным управлением, пульт которого и домофон находились на высоте окна дорогих машин, к числу которых, естественно, не принадлежал мой "фольксваген". Поэтому, чтобы нажать кнопку мне пришлось открыть дверцу машины и вытянуться всем телом, рискуя при этом заработать растяжение мышц спины. А когда я все-таки нажала кнопку, то у меня появилось желание заказать "биг-мак" с жареным картофелем.
– Да? – послышался в ответ неопределенный голос.
– Здравствуйте. Я Кинси Милхоун. У меня находятся ключи, которые принадлежат Серене Бонни.
Ответа не последовало. А чего я, собственно говоря, ждала? Возгласа удивления? Через секунду ворота бесшумно распахнулись. Я направила "фольксваген" по круговой подъездной дорожке, по обе стороны которой тянулись кусты можжевельника. Сама дорожка была вымощена булыжником, от нее отходили два ответвления, одно влево, другое вглубь участка. Я разглядела очертания нескольких металлических гаражей, выстроившихся в ряд, словно лошадиные стойла. Исключительно из духа противоречия, проехав мимо главного входа, я завернула за угол и поставила "фольксваген" на хорошо освещенную стоянку, покрытую гравием. Гаражи соединялись с домом длинным крытым проходом, позади которого я заметила лужайку, а на ней искусственный пруд, среди камней которого примостились фонари. Заботливо освещались и другие красивые участки ландшафта. Декоративные кусты и стволы деревьев казались нарисованными масляными красками на черном бархате. На чистой темной поверхности пруда плавали водяные лилии, нарушая стройное, перевернутое отражение дома.