Грэм Хизер. Жажда искушения

   Такое лицо было бы интересно написать, вдруг подумала она. В нем виден характер. Ум, сила, решительность. М-м-да. Может быть, упрямство. Он неотрывно наблюдал за ней. Она не сомневалась, что он видит ее насквозь. Может, оно и к лучшему. Такой докопается, что случилось с Джоном.
   А может, и нет. В этом вспыхивающем взоре, скользившем по ней, угадывалось легкое презрение. Глядя на нее, он время от времени качал головой. Это ее раздражало. Очень раздражало. Особенно когда она ощущала на себе этот его чертов взгляд и не могла противиться желанию тоже посмотреть на него. В какой-то момент ее словно бы окатила теплая волна, она оглянулась и увидела, что он разглядывает ее от макушки до пят. Изучает: как она выглядит, что на ней надето и что она думает о случившемся.
   Джон…
   Она здесь из-за Джона.
   Ей не хотелось думать о полицейском, который так пристально разглядывал ее.
   Впрочем, лучше перебирать в голове десятки вопросов, которые провоцировал этот странный полицейский, чем умирать от страха за Джона в бессильном ожидании. Вот он, эдакий мачо2, словно сошедший со страниц книги, зануда, которого она скорее всего больше никогда в жизни и не увидит. Да! Да, лучше думать о нем. Он, может, и раздражает ее, но позволяет отвлечься от тревоги за Джона. Не думай о ранах Джона и его шансах на выживание, думай лучше об этом мужчине, сказала она себе.
   Коп в цивильной одежде. Обычный твидовый пиджак, полотняные брюки. Ей сразу сказали, что он полицейский, как только он явился со своим длиннолицым напарником, но тогда ей было все равно. Однако, почувствовав на себе этот взгляд, она тут же поняла, что он действительно коп. И что он ее оценивает. Она готова была рассказать все что могла, чтобы помочь Джону, но в то же время испытывала какую-то странную неуверенность. Надо признаться, ее тянуло к этому мужчине, он был волнующе привлекателен. Однако что-то заставляло испытывать настороженность. Почему? Ведь полицейские — отличные ребята. Они на ее стороне.
   — Если они готовы со мной… — начала она.
   — Нет-нет, дорогая. Они подождут минутку, пока вы не увидите мистера Марсела. — Медсестра взяла ее под руку.
   — Минутку?..
   — Ну, минутку-другую. Он ведь только что перенес тяжелую операцию и, хоть держится молодцом, нуждается в полном покое, чтобы выжить.
   — Но ведь опасность миновала…
   — Ну-ну, миссис Марсел, вы ведь сильная женщина, и доктор был с вами абсолютно честен, ведь так?
   — Да, — ответила Энн.
   Она сильная. Правильно.
   Но когда ее провели в реанимационную палату, у нее комок встал в горле, так больно было смотреть на Джона. Ноги у нее стали ватными, колени подогнулись, хотя чуть раньше, когда он заливал кровью все вокруг, она держала себя в руках. Тогда она не могла позволить себе расслабиться: нужно было остановить кровотечение, согреть его, не дать ему впасть в шок.
   Теперь она была беспомощна. О нем заботились люди, которые действительно знали, что делать. Он был весь старательно сшит. Внутри и снаружи. Капельницы несли к его венам какую-то живительную жидкость. С помощью других трубок воздух поступал ему в легкие. Мертвенно-бледное лицо покоилось на белой больничной подушке. Энн стоически старалась быть сильной, но чувствовала себя как Снежная королева, попавшая в печь, — она словно плавилась. Глядя на него, пепельно-серого, оплетенного всеми этими трубками, она прерывисто всхлипнула и тут же ощутила руку медсестры на своем плече.
   — Мне очень жаль, миссис Марсел, но помните, в вашем распоряжении всего одна минута…
   Минута. Энн понимала, что не должна без толку потратить эту минуту, стоя как истукан.
   Она поспешно прошла к кровати. Мысли мешались у нее в голове. Она не хотела потерять его. Она любила его, ужасно любила. Не как мужа, они и не помышляли о том, чтобы сойтись снова, — как лучшего друга. Как своего самого строгого критика. Однако когда она теряла веру в себя, он, как никто, умел подбодрить. Ее успехам он радовался совершенно искренне. Она прикоснулась к его безжизненно-бледной руке, которая была свободна от капельницы. Джон выглядел как покойник, но она почувствовала тепло жизни в этой руке. Ободренная, она сжала ее крепче.
   — С тобой все будет в порядке, все будет хорошо. Поверь. Я об этом позабочусь. И обещаю: кто бы ни сотворил с тобой это чудовищное преступление, он не уйдет от ответа. — Она поднесла его руку к губам и поцеловала сухую, горячую ладонь. — Джон, ты поправишься. Обещаю.
   — Он все еще под наркозом, — успокоила ее добрая седовласая сестра и добавила с сожалением: — Вряд ли этой ночью он придет в сознание. Но подсознание — вещь удивительная. Не исключено, что он вас слышит, дорогая. Кто знает? Но мы всегда приветствуем, когда с нашими пациентами так разговаривают.
   Энн согласно кивнула, постаравшись улыбнуться медсестре, и позвала:
   — Джон…
   К ее удивлению, Джон открыл глаза. Взгляд был мутным, но постепенно он как бы прояснился, пока наконец не сосредоточился на лице Энн.
   Губы зашевелились. Из горла вырвался вздох и нечто похожее на шепот.
   Энн наклонилась к нему поближе:
   — Джон, все в порядке. Джон, ты в больнице. За тобой ухаживают замечательные люди. Прекрасные доктора и медсестры.
   Он снова зашевелил губами, изо всех сил стараясь что-то сказать. Он не слышал того, что говорила она, не обращал внимания на попытки ободрить его, он отчаянно пытался что-то произнести.
   — Джон, тебе нельзя говорить. Тебе нужен покой, ты должен выздороветь…
   — Энн… — прошептал он ее имя.
   — Я здесь, Джон.
   Он повел головой из стороны в сторону: нет не то.
   — Джон, прошу тебя…
   Рука, которую она держала, напряглась. Чуть-чуть. Энн склонилась еще ниже.
   — Аннабелла…
   Его глаза закрылись.
   Последние силы словно бы ушли из него.
   Энн судорожно всхлипнула и почувствовала, что ей становится дурно. Он умирает у нее на руках. О Боже, он уже умер?..
   — Он, он… — в отчаянии выдохнула она.
   — Не волнуйтесь, миссис Марсел.
   — Но…
   — Дорогая, он просто потерял сознание. — Сестра ласково обняла за плечи. — Посмотрите на мониторы. Вот этот, слева от его изголовья, фиксирует сердцебиение. Его жизненные показатели удовлетворительны и стабильны. Это очень хорошо.
   Энн кивнула, глядя перед собой невидящими глазами.
   — Я уверена, то, что вы с ним в эту минуту, — большая поддержка для него, — продолжала медсестра. — Что он пытался вымолвить? Ваше имя?
   Энн обернулась и с удивлением посмотрела на сестру.
   — Он… — начала она, но осеклась.
   Нет. Это было бы, разумеется, очень приятно, если бы Джон увидел и узнал ее, назвал по имени.
   Но он произнес не ее имя.
   «Аннабелла».
   Он прошептал название клуба, где показывали стриптиз и куда он ходил наблюдать за своими «Дамами красного фонаря».
   Тяжело раненный, возможно, умирающий, он пришел к ней и упал прямо ей на руки.
   И за все это время сказал только две вещи.
   Я не делал этого. О Господи, я не делал этого, не делал, не делал!..
   И вот теперь еще: Аннабелла.
   Когда сестра провожала ее к выходу, она, кусая губы, обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Она молилась за него.
   Она проклинала его.
   Чего ты «не делал», Джон? Посмотри, что с тобой произошло и с чем ты меня оставляешь. Чего, черт возьми, ты «не делал»? И какого черта ты смотришь на меня, а шепчешь: «Аннабелла»?

Глава 3

   Жак Морэ, мужчина в безупречном легком костюме оттенка «серый антрацит» с малиновым жилетом, шелковой рубашке и шикарном галстуке, занимал лучший столик ресторана «Дивинити». У него было удлиненное аристократическое лицо с тонкими чертами, яркие карие глаза, блестящие темные волосы и полные, чувственные губы. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки. Он был красив и обаятелен, обладал прекрасными манерами, говорил, слегка растягивая слова, что придавало ему дополнительную мужскую привлекательность. Где бы он ни появлялся, все женщины провожали его взглядами. От него всегда пахло изысканными, дорогими лосьонами. Он умело культивировал свою природную сексапильность и с тех самых пор, когда в двенадцатилетнем возрасте открыл в себе способность очаровывать, хладнокровно пользовался ею, извлекая из этого удовольствие и забавляясь результатом. Сегодня он ужинал с обычно невозмутимой дамой лет тридцати пяти, исполнительным директором некой туристической фирмы. Дама была одета шикарно и со вкусом. Жак Морэ отлично мог представить себе, как она, словно сержант на учениях по строевой подготовке, отдает распоряжения подчиненным. Умело окрашенные волосы были собраны на затылке в модную прическу из локонов. В своем, казалось бы, простом красном костюме она имела бы успех даже в Париже. Безупречная косметика, безупречный маникюр. Вот уж отнюдь не красивая дурочка — королева современного делового мира, держащая этот деловой мир в руках, такая любого мужчину за пояс заткнет, не без раздражения подумал Жак Морэ о своей спутнице.
   Но только не сегодня вечером.
   Сегодня она была просто влюбленной женщиной. Влюбленной в него. Мисс Икзек хихикала, держа в руках бокал вина — отборного выдержанного шабли из специальных погребов. Вино было особым благодаря не только качеству и возрасту, но и специфическому воздействию. Одну вещь Жак Морэ усвоил с самых первых шагов в своем бизнесе: необходимо использовать все свои преимущества. Он без тени сомнения спаивал своих предполагаемых клиенток и не испытывал ни малейших угрызений совести, соблазняя их после этого.
   Он называл свою спутницу мисс Элли Икзек, делая вид, что ее настоящая фамилия его не интересует. Потом, довольно скоро, она ему понадобится. Сегодняшняя победа имеет для него особое значение. Как разузнал его секретарь, коллеги считали эту даму ледышкой, неприступной крепостью. Она фактически распоряжалась одним из крупнейших туристических агентств Калифорнии, и то, что ей удавалось делать с помощью своего судоходного и гостиничного бизнеса, было феноменально. Стоял прекрасный вечер, и Жак Морэ не только не испытывал сомнений в успехе, но, мысленно раздевая ее весь день, был искренне возбужден перспективой обнаружить, что се белье окажется столь же красным и изысканным, как ее безупречные ногти и костюм. Он постарается не разочаровать ее. Она долго, очень долго будет с нежностью вспоминать Новый Орлеан. К утру он станет владельцем не только ее самой, но и части ее бизнеса.
   Улыбнувшись, он поднял бокал и чокнулся с ней:
   — Значит, вам нравится «Дивинити»?
   — Рыба здесь великолепная! — ответила она по-французски.
   Ее французский был весьма недурен. Гораздо лучше распространенного здесь убийственно-убогого, заикающегося типичного англо-американского сленга. Глаза у дамы были голубыми, а волосы — восхитительно платиновыми. Жак Морэ любил блондинок. Еще в молодости он усвоил, что во все времена креолы и потомки англичан с некоторым презрением относились к каджунам. Креолы происходили от французов или испанцев, а каджуны вели свое начало от акадского племени из Новой Шотландии. Иногда их называли «черной сворой», или просто «черными», а в просторечье даже «чернозадыми». Многие люди и по сию пору сохранили былые предрассудки. В известной мере он и сам их разделял.
   Большинство каджунов были черноволосыми. Сам не зная почему, он любил соблазнять блондинок. Вообще-то ему нравилось соблазнять любых женщин. Но блондинки…
   Быстрая и легкая победа над целомудренной блондинкой всегда давала ему ощущение двойной победы.
   Достав бутылку из ведерка со льдом, стоявшего на его половине стола, он подлил ей в бокал.
   — Рад, что вам нравится наш знаменитый «Дивинити».
   — Вы хотите сказать, что среди местных жителей он популярностью не пользуется?
   Он тряхнул головой и пристально посмотрел в ее голубые глаза.
   — Новый Орлеан на весь мир славится своими ресторанами и своей кухней. И небезосновательно. Местные здесь бывают часто. Но в городе есть немало других интересных мест, где можно послушать музыку, потанцевать. Джаз. Кофе с молоком. Пирожные.
   — А где играют самый лучший джаз? — спросила она.
   Он поднял бровь, едва уловимая полуулыбка скользнула по его лицу.
   — В довольно странном месте.
   — Что вы имеете в виду?
   — На любой улице в Старом квартале можно услышать отличный джаз. Но самый лучший…
   — Да? — перегнувшись через стол, она приблизила к нему лицо. Он нарочно говорил очень тихо, заставляя ее склоняться все ближе и ближе.
   — Хотите послушать лучший в мире джаз?
   Она нахмурилась:
   — Это что, где-нибудь в опасном районе?
   Он отрицательно покачал головой:
   — Со мной вы везде будете в безопасности.
   — Ну тогда…
   — Там играют джаз… и танцуют.
   — И что же там танцуют?
   Она сама прекрасно знала что. Голубые глаза расширились, рот слегка приоткрылся. Она сделала большой глоток вина. Отлично. Еще несколько глотков. И… в клуб. Уж там-то ей не уберечься от него. Она прилетит, как мотылек на пламя свечи.
   — Экзотические танцы, — ответил он невозмутимо.
   Губы ее сложились в кружочек: «О!»
   — Может быть, чуть-чуть слишком экзотические для вас…
   — А… приличные… я хочу сказать… ну, какие там бывают женщины?
   Он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой:
   — Даже луизианские дамы самых строгих правил время от времени захаживают. Хотя, признаю, для такой женщины, как вы, это может оказаться несколько вызывающим зрелищем.
   — Я выгляжу такой чопорной? — поинтересовалась она.
   Еще одна обольстительная улыбка.
   — Вы выглядите красивой женщиной.
   — Но чопорной?
   Он снова подлил ей вина.
   — Вы красавица.
   — Я хочу посмотреть это место. Как оно называется?
   — «Аннабелла».
   Он уже накрыл было мягко рукой ее ладонь, как вдруг увидел, что в зал вошел его секретарь и поспешно заскользил между столиками, направляясь к нему. Райан Мартин — рыжий, веснушчатый, серьезный молодой человек, искал его с озабоченным видом.
   Жак выругался про себя, сохраняя на лице улыбку для мисс Икзек.
   — Мистер Морэ, простите за вторжение, — сказал, подходя к столу, запыхавшийся Райан.
   Элли Икзек отдернула руку.
   — Райан… я же просил не беспокоить меня. — Он постарался не выдать голосом, насколько важно для него было, чтобы его в этот момент не беспокоили.
   — Но это чрезвычайно важно.
   — Элли… вы простите, если я отлучусь на секунду?
   Он встал. Его спутница тоже встала:
   — Что ж, я прекрасно провела этот день. Благодарю вас, мистер Морэ. Ужин был великолепным.
   — Постойте, еще так рано…
   — Merci, merci. Поговорим завтра.
   Она направилась к выходу. Жак разозлился: не будь они в публичном месте, он дал бы Райану пинка. Он швырнул салфетку и рухнул на стул, растирая виски.
   — Ну что там? — ледяным тоном буркнул он.
   Райан сел напротив него:
   — Сегодня вечером тело Джины Лаво найдено на темной улице.
   Жак медленно опустил руки, уставился на Райана и чуть было не схватил его за лацканы пиджака, но вовремя удержался.
   — Что-что?!
   Черт! Когда же он от нее ушел?
   — Когда? — спросил он Райана.
   — Сразу после восьми. Я… я не хотел вас прерывать. Но ведь она ваша родственница, хоть и дальняя. Я не мог не поставить вас в известность.
   Жак кивнул.
   — Да-да, конечно. — Потом резко встал, не обращая больше на Райана никакого внимания.
   — Жак, они бы тут же арестовали того художника, если бы он и сам не был весь изрезан.
   — Что? — лающим голосом выкрикнул Жак после недолгой паузы.
   — Художник, Марсел, он после этого потащился к своей бывшей жене, а поскольку из него кровь хлестала, как из недорезанной свиньи, копы его быстро нашли.
   — О!
   — Он может не пережить эту ночь.
   — А-а. — Жак уставился на Райана. — Ты правильно поступил. Молодец, что пришел ко мне. Продолжай следить за событиями. И расплатись за ужин. Дай хорошие чаевые.
   Он вышел из ресторана: мисс Элли Икзек, конечно, давно уже уехала на такси, подумал он.
   Но она не уехала. Она неторопливо шла вдоль улицы. С минуту он наблюдал за ней.
   Жак Морэ был человеком азартным. Необузданно, безрассудно азартным. Он поспешил вслед, догнал ее, схватил за руку, резко развернул к себе лицом и, прежде чем она успела возразить, поцеловал с бешеной страстью. Он стискивал ее все крепче, его руки скользнули ей под подол и начали тискать ягодицы, он прижимал ее к своей воспаленной плоти. В течение нескольких мгновений она пребывала в оцепенении, затем начала таять, словно масло. Он рассчитал правильно. Она так долго создавала представление о себе как о неприступной твердыне, что ей давно уже отчаянно хотелось мужчину.
   Наконец ей удалось оторвать свои губы от его рта.
   — Жак, мы на улице! Ради Бога!
   — Это нетрудно исправить.
   Он жестом подозвал такси и подтолкнул ее в машину. Пока шофер вез их до места назначения, он бесстыдно просунул руку ей между ногами. На ней был пояс с резинками. Вероятно, красный. Впрочем, какая разница. Джина мертва. Теперь не имеет значения, кто эта женщина. Она получит то, чего хочет.
   Джина мертва.
   И похоже, художник сгорит на этом деле. Если выживет.
   Он снова повернулся к Элли Икзек и страстно ее поцеловал.
   Он будет груб и грязен, ей это понравится.
   Именно так и будет.
 
   Доктор был человеком добрым, но твердым. С пониманием относясь к трудностям полиции, он тем не менее стоял на своем:
   — Ничего страшного, что Энн Марсел сегодня повидается с мужем. Она только взглянет на него и подержит за руку. Уверяю вас, друзья, сегодня он не поможет вам найти тех, кто на него напал. Ничего внятного он сказать не может.
   — Нам бы хоть невнятное что, — сказал Джимми.
   Марк откашлялся:
   — Вы были в операционной, доктор, поэтому не могли слышать, что мы подозреваем этого Марсела в том, что он был ранен в момент совершения им убийства шлюхи.
   — Я что-то слышал от медсестры, будто в это же время где-то по соседству была убита проститутка. И прекрасно понимаю, почему больница кишит полицейскими.
   — Нам бы действительно помогло, если бы мы смогли хоть одним глазком увидеть его, — сказал Марк.
   Врач вздохнул:
   — Послушайте, ребята, я знаю, какая нелегкая у вас работа, но и вы меня поймите. Я давал клятву спасать жизни. За вашим подозреваемым следит целая куча полицейских, которые толпятся в вестибюле. Поверьте, в течение сегодняшней ночи он не вскочит с постели и не исчезнет, не ответив на ваши вопросы.
   — Каково его состояние? — спросил Марк.
   — Он получил несколько ножевых ударов, но жизненно важным органам непоправимого ущерба не нанесено. Однако он потерял слишком много крови.
   — Должно быть, она бешено боролась с ним, — пробормотал Джимми.
   — Не знаю, она ли, но кто-то с ним действительно бешено боролся, — подтвердил доктор.
   Джимми нетерпеливо фыркнул:
   — Доктор, Джон Марсел кровавыми следами прочертил путь от места преступления, от той самой улицы, до дверей дома своей жены. Сэр…
   — Доктор прав, — сухо оборвал его Марк. — Это Америка. Здесь человек невиновен, пока его вина не доказана.
   — Правильно. Даже если он пойман с еще дымящейся винтовкой в руках и с трупом, лежащим у его ног.
   Доктор криво усмехнулся:
   — Должно быть, вам порой приходится гнусно чувствовать себя, ребята, но поставьте себя на место других. В прошлом бывали истории, когда и мужчин, и женщин приговаривали за преступления, которых они не совершали. Выкопать их трупы и сказать: «Ох, простите, ошибочка вышла» — невозможно. Иногда юридический механизм засасывает, как трясина, но, согласитесь, сейчас он работает лучше, чем можно было бы ожидать, имея такое общество, как наше, не правда ли?
   — Доктор, вы правы, — согласился Марк, — просто у нас была тяжелая ночь. И мы рискуем жизнью, чтобы задержать преступника, а его отпускают, и он прямехонько отправляется обратно на улицу, чтобы снова творить беззаконие. Впрочем, скорее всего прокуратура выпишет ордер на арест Марсела, уверен, у нас достаточно улик, чтобы передать его окружному прокурору. Не беспокойтесь, Марсела будут судить честно. Если он выживет, хотя, похоже, в настоящий момент его жизнь в руках Господа, его судьбу решит жюри присяжных, состоящее из таких же, как он, обыкновенных людей.
   — Она возвращается, — вдруг тихо произнес Джимми.
   Марк перевел взгляд в том направлении, куда смотрел Джимми.
   — Она? — непонимающе переспросил доктор.
   Марк кивком показал на Энн Марсел, входившую в вестибюль. Она тяжело опустилась на стул, возле которого стояла взъерошенная женщина-полицейский. По долгу службы ей полагалось успокоить свидетельницу, чтобы детективы могли с ней поговорить. Но, похоже, Энн Марсел предстояло справляться самой: девушка-полицейский напоминала мокрую ворону.
   — О Господи, — неприязненно сказал врач, — не думаете же вы, что…
   — Нет, доктор, мы не думаем, что жена имеет к этому какое-то отношение, — заверил его Марк.
   — О, слава Богу! Она невероятная женщина, — заметил доктор. — Но в наше время ничего точно знать нельзя. Я слышал, что мужья убивают своих жен, потому что не могут помириться из-за того, какой чертов канал смотреть по телевизору. И наоборот, разумеется. Никогда не знаешь, из-за чего это может случиться. Может, британцы правы: они утверждают, что мы сами создаем себе массу проблем, разрешая носить оружие. Вероятно, так оно и есть. В Лондоне бобби не носят оружия, кроме особых случаев.
   Марк и Джимми обменялись взглядами. Хорошенькая мысль. Марк не хотел бы оказаться на новоорлеанской улице невооруженным.
   — Должен вам напомнить, сэр, — сказал Джимми, — что Джон Марсел был ранен ножом. Огнестрельное оружие тут ни при чем. На данный момент представляется, что он перерезал горло проститутке на темной улице, у которой тоже оказался нож, и она, защищаясь, ранила его.
   — Как далеко от дома его жены это произошло? — спросил врач.
   — В трех кварталах, — ответил Марк. — Вы ведь знаете Французский квартал — тесное место, освещенные улицы находятся рядом с темными закоулками.
   — Занятно, — пробормотал доктор. — Он всю ее залил кровью.
   — Что вы можете сообщить о ранах Джона Map-села, доктор? — спросил Марк.
   — Ему нанесли пять ножевых ранений в нижнюю часть живота и в грудь. Нож был с зазубренным лезвием, поэтому раны оказались рваными. Удары нанесены с большой силой.
   — Она же боролась за свою жизнь, — предположил Марк. Джимми уставился на него, прищурившись.
   — Шансы Марсела — пятьдесят на пятьдесят. Как я уже сказал, жизненно важные органы не задеты, его жизнь оказалась под угрозой из-за сильной кровопотери.
   Марк достал визитку:
   — Доктор, если что-нибудь…
   — Позвонить вам? Да, лейтенант Лакросс, я непременно позвоню. — Он издали поклонился Энн Марсел. — Если вам нужно поговорить с миссис Марсел, вам лучше бы поскорее покончить с этим. Женщине сегодня вечером досталось. Она не дала своему мужу умереть, пока не приехала бригада службы спасения. Джентльмены, всего хорошего. Я тоже сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь ему выжить, не сомневайтесь.
   — Спасибо, доктор, — сказал Марк. Они проводили его взглядом, пока он проходил через вертящиеся двери, ведущие в глубь отделения.
   — Жена, — задумчиво проговорил Джимми.
   — У-гу, — подхватил Марк.
   Они направились к ряду типично больничных стульев, расставленных в типично больничной приемной. Марк незаметно кивнул девушке-полицейскому, и та вздохнула с явным облегчением:
   — Миссис Марсел, лейтенант Лакросс и детектив Дево хотят поговорить с вами. Они о вас позаботятся, но если я могу быть вам полезна…
   У Энн Марсел были необычайно зеленые глаза. Веки от слез покраснели. Она положила свою маленькую ручку с аккуратно подстриженными ногтями на руку девушки.
   — Благодарю вас, Холли, вы меня очень поддержали. Обо мне не нужно заботиться, я хочу лишь одного — увидеть, как поймают тех, кто напал на Джона.
   Марк и Джимми снова быстро переглянулись. Джимми пожал плечами и немного отступил назад, чтобы наблюдать за происходящим, а Марк присел напротив Энн Марсел.
   — Миссис Марсел, мне нужно, чтобы вы подробно рассказали мне все, что произошло сегодня вечером.
   Она сглотнула, потом кивнула. Глаза ее снова начали наполняться слезами. Она сморгнула их и выпрямилась, подобравшись:
   — Я ждала… Признаю, поначалу я не слишком серьезно отнеслась к решению Джона рисовать актрис стриптиза, но, Боже мой, его работа действительно оказалась великолепной! Простите, я говорю бессвязно, но, думаю, сейчас все важно, я хочу сказать, что сегодня вечером в ожидании Джона я думала, что была не права. Я тревожилась за него, мне казались сомнительными люди, с которыми он встречается, места, где он бывает, но сегодня я поняла: портреты его «дам» так хороши, что, вероятно, он правильно делает, проводя столько времени в их обществе. Ему нужно многое понять в их жизни. Но, должно быть, работая над этими картинами, он имел дело с какими-то плохими людьми. Сегодня вечером я ждала его. Мы должны были пойти с ним смотреть экспозицию его «Дам красного фонаря». Я еще подумала, что он запаздывает. Дальше я помню только, что он колотил в дверь, потом упал, истекая кровью…
   Марк откашлялся и произнес:
   — Итак, миссис Марсел, вам было известно о его связи с… Ну, с дамами из некоего клуба?