Страница:
Эти размышления и волнения могли довести ее до сумасшествия, но временами Эрин заставляла себя думать, что никогда не встречалась с викингами. Каждое утро она объезжала границы города и скакала по утесу над морем, как будто была снова девочкой, и ее не заботило ничто, кроме вольного времяпрепровождения; только Сигурд, как она заметила, всегда скакал за ней.
Однажды утром Эрин была поражена, увидев женщину на скалах. Странная дрожь потрясла ее, так как женщина стояла как раз на том месте, где и она, когда Олаф подъехал к ней за день перед отъездом.
Сердце Эрин глухо забилось, потом замерло. Она напрягла зрение, борясь с ветром и солеными брызгами. Это была Мэгин, и она стояла слишком близко к обрыву…
Недолго думая, Эрин пришпорила кобылу и поскакала. Мэгин не обернулась на цокот копыт, даже когда Эрин спешилась и подошла к ней. Эрин вдруг поняла, что ее бывшая противница не видит и не слышит ее, она была в трансе и смотрела вниз с зубчатой скалы на море.
— Мэгин, — окликнула ее Эрин, поколебавшись.
Бледная женщина не ответила, она сделала еще один шаг к обрыву. Инстинктивно Эрин бросилась к ней, и они обе покатились в сторону от опасного края.
Мэгин, наконец, пришла в себя и встретилась с тревожным взглядом Эрин. Эрин уселась около, продолжая держать ее за запястье. Глаза Мэгин не выражали благодарности.
— Почему ты остановила меня? — спросила она тихо.
— Ты могла убить себя, — воскликнула Эрин. Она заметила, что прекрасные волосы Мэгин потеряли свой блеск, а некогда пышное тело истощилось. Ее лицо тоже сильно изменилось. Глаза, бывшие когда-то наглыми, вызывающими и смеющимися, стали пустыми и страдающими, как у раненого животного.
— Так лучше, — сказала Мэгин вяло. Она на мгновение закрыла глаза. — Ты всегда выигрываешь, не так ли, Эрин из Тары? Это твоя победа. Тебе и золото, и драгоценные камни, и корона, и стоило тебе сказать только одно слово, и я стала ничем. Даже шлюхи, нищие и воры отвернулись от меня.
— Что? — прошептала Эрин слабо.
Мэгин не успела ответить, так как послышался стук копыт приближающейся лошади. Сигурд, как сторожевая собака, следовал за Эрин.
— Эрин! Ты должна сойти с утеса!
Сигурд был взволнован, он спешился и подошел к ней.
— Я позабочусь об этом. Знаешь ли ты, как ты близко подошла к обрыву, моя леди? Олаф рассердится на нас обоих…
Эрин отклонила руку Сигурда, протянутую, чтобы помочь ей подняться. Она не обращала внимания, что гигант викинг кричал, почти кричал на нее в присутствии Мэгин.
— Оставь меня, Сигурд. Я не буду подходить близко к краю. Я и сама позабочусь об этом. Сигурд поколебался, нахмурившись.
— Только несколько минут, Эрин. Я буду ждать тебя около рощи.
Он вскочил на лошадь и поскакал, оглядываясь на нее. Эрин посмотрела вслед ему с раздражением, затем повернулась к Мэгин.
— Я никогда не желала твоей смерти, — сказала она, — я не хотела навредить тебе… только… — Эрин заколебалась, глядя на лицо, выражавшее отчаяние. — Мэгин, ты должна понять, что я пришла сюда не по своей воле. Я потеряла всякое уважение к себе и свободу.
Мэгин закрыла снова глаза и беззвучно засмеялась.
— Моя леди, если бы я была на твоем месте, я бы вырвала себе волосы и глаза, но не из-за неуважения. Ты понимаешь, я люблю Олафа.
Ее глаза открылись и устремились на Эрин. Она снова тихо заговорила.
— Желаю тебе, моя леди, не полюбить тоже помимо своей воли.
Эрин моргнула и не обратила внимания на ее слова.
— Мой лорд Олаф — не тот мужчина, которого томят подобные чувства. Он никого не любит.
Рука Мэгин поднялась с земли и опять упала.
— Ты не понимаешь, моя леди. Я была изгнана из большой залы. Купцы не продают мне ничего. Воины избегают мой дом. Нет человека в городе, который бы кивал мне при встрече.
Эрин встала и протянула руку Мэгин. Женщина посмотрела на руку, потом перевела глаза на Эрин, колеблясь.
— Возьми мою руку, пожалуйста, Мэгин, — промолвила тихо Эрин. — Ты подсказала мне, что можно использовать мое положение. Я должна занять свое место, — сказала Эрин, печально улыбаясь. — Я была силой отдана замуж, но я все же не могу предоставить тебе ни частицы своего мужа. Но я знаю, что я не жестока, и мне очень тяжело сознавать, что по моей вине ты могла лишиться того, что действительно имеет цену и принадлежит тебе — жизни. Если ты хочешь иметь друга в городе, ты приобрела его. Это я. И ты придешь в большую залу этим вечером, и все узнают, что тебя здесь уважают.
Мэгин медленно приняла руку Эрин, все еще глядя на принцессу недоверчиво. Она встала и, наконец, улыбнулась.
— Спасибо, моя леди.
— Скажи, Мэгин… — Эрин в замешательстве остановилась. — Умеешь ли ты что-нибудь еще, кроме… я имею в виду, есть ли у тебя какие-нибудь способности?
Мэгин тихо рассмеялась, и Эрин была рада, что живость и смех снова вернулись к ней.
— Ты спрашиваешь, могу ли я быть кем-нибудь, кроме блудницы, моя леди? Да. Я готовлю, шью и веду хозяйство так же, как и другие. Давно уже я узнала, что мужчины непостоянны, быстро отворачивают голову в сторону и ищут другую. Кажется, более мудро и благоприятно — быть женщиной, которой побаиваются мужчины, а не тем бедным созданием, которое они забывают и заставляют штопать, чистить, прислуживать себе.
Эрин пожала плечами. Чувства Мэгин не слишком отличались от ее собственных, разве что они приняли другое направление.
— Не все мужчины такие, Мэгин, — сказала она тихо. — Мой отец никогда не изменял матери. Но это не то, о чем я хотела сказать тебе. Мойра из Клоннтайрта ждет ребенка. Ты не могла бы позаботиться о ней? Она добрая и нежная и не будет тебя осуждать.
Мэгин опустила глаза, дрожа.
— Да, моя леди. Я буду рада позаботиться о Мойре и о ее ребенке.
— Тогда решено, — прошептала Эрин, — надо возвращаться, так как ветер усиливается и становится холодно.
— Поезжай. Я приду следом.
— Нет, ты можешь сесть впереди Сигурда. Он отвезет тебя к Мойре.
Эрин решительно повернулась, натянула поводья лошади и махнула Сигурду. Мэгин остановила ее, положив руку на плечо.
— Эрин из Тары, я сердечно благодарю тебя. Ты предложила мне дружбу, и вот что я тебе скажу: я была простой блудницей, но в ответ тебе я предлагаю преданность и, если понадобится, жизнь, которую ты спасла.
Эрин покраснела.
— Я только стремлюсь искупить вину за те страдания, которые тебе пришлось вынести из-за меня.
— Нет, ты сделала гораздо больше. — — Мэгин поколебалась минуту, потом продолжила:
— Ты должна позаботиться и о себе. Первого ребенка зачастую тяжело вынашивать.
Эрин нервно посмотрела на свою кобылу и похлопала по ее гладкой шее.
— Уже так заметно? — спросила она хрипло.
— Нет, — ответила Мэгин, ее глаза светились мудростью, — но я вижу это, как и то, что ты тоже подпала под чары Волка. Следи хорошо за ребенком, Эрин, это свяжет вас сильнее.
Эрин ничего не сказала, так как Сигурд подъехал к ним. Она ожидала, что он опять будет сердиться, но он был спокоен и безропотно взял Мэгин на свою лошадь.
Сигурд подумал, что королева — истая дочь своего отца, такая же упрямая и мудрая, как Аэд Финнлайт.
В город пришло известие, что объединенные силы движутся на север. Эрин заверили, что с ее мужем все в порядке и отец здоров. Она также узнала, что король из Улстера в полном здравии, но о братьях и Грегори ничего не было слышно. Ей оставалось только молиться и надеяться, что датчане вскоре будут разбиты и что войска возвратятся домой.
И хотя с большим трудом верилось, что все происшедшее между нею и Олафом правда, Эрин обнаружила, что с каждым днем она все больше скучает по этому человеку, который и близок ей, и чужд. Бессонными ночами она думала о нем, водя пальцами по тому месту на кровати, где он лежал. Она думала, как он проводит эти ночи, и ее мучила мысль, что он нашел по дороге женщин, которые готовы были отдаться ему, и он брал их, и женщины касались его золотой головы, прижимались к его широким плечам, наслаждались его чарующими объятиями.
Она вставала утром изнуренной, говорила себе, что она просто глупа и горько рыдала от того, что родилась женщиной. Она отдала ему все, а он ожидал от нее верности, как должного, тогда как сам… Она не знала, что он делал «тогда как». Она только помнила, что он прикончит ее, если заподозрит измену, и ее собственный отец поддержит его. Это несправедливо. Она также знала, что он не доверяет ей, а Сигурду приказано постоянно смотреть за ней.
Эрин проводила дни с Мойрой, шила крошечные вещички для ее ребенка, но держала в тайне свое собственное положение.
Она продолжала размышлять, как Олаф воспримет это известие, и как она это ему расскажет. Когда он вернется, будет ли она для него такой же желанной, или он решит, что приручил свою дикую ирландскую жену, и больше ничего не пожелает?
Как она его встретит? Вообще-то, он должен быть ею доволен. В его отсутствие дом содержался в порядке. Сигурд подтвердит это и то, что она не делала попыток нарушить его наказы.
Была середина лета, когда ее разбудил шум и возня на внутреннем дворе. Наскоро одевшись, Эрин сбежала по лестнице и тревожно спросила, что случилось.
Сигурд, забыв все церемонии, поднял ее высоко в воздух и поцеловал в лоб.
— Все кончено, — объяснил он. — Датчане разгромлены благодаря лорду Олафу, и войска возвращаются.
Эрин почувствовала головокружение от радости, но спросила испуганно:
— Мой отец?
— Твой отец жив, — сказал Сигурд. Он встретился взглядом с юными посланцами, которые доставили ему это известие. За эти дни Сигурд полюбил взбалмошную красавицу, на которой женился их король и которую любила его жена. Он не решился рассказать ей о смерти брата до возвращения Олафа.
— О, слава Богу! — прошептала Эрин. Она взглянула на Сигурда, сверкнув изумрудными глазами. — Я должна приготовиться, мы должны устроить грандиозный пир…
— Стоп, ирландка! — рассмеялся Сигурд. — Им еще предстоит долгая дорога домой. Еще пройдет много дней, прежде чем они вернутся.
— Все же, — прошептала она, — есть вещи, которым я должна немедленно уделить внимание.
Ее сердце больно забилось, и она ощутила покалывание в позвоночнике. Он возвращается… Он возвращается домой…
Она была взволнована и испугана. Закрыла глаза, вспоминая дикую страсть, которая вспыхнула в них в последний раз. Она вспомнила его грубые слова о том, что он сомневается, не желает ли она ему все еще смерти от датского боевого топора. Эрин опять задрожала. Независимо от того, что он чувствовал — злобу, которая таилась в его сердце, брал ли он ее нежно или бурно — он всегда тонко ощущал ее, зажигая в ней огонь, как зажигал в себе.
Был ли ребенок зачат в этот последний раз? Или в самый первый? Или когда они встретились на утесе, когда проливной дождь? Казалось, это было так давно.
Как он встретит ее, думала Эрин, и эти размышления вызывали у нее страх, но она научилась подавлять его. Он такой холодный и чужой. Его глаза сверкают льдом так же, как и огнем. Он был все же викинг-завоеватель. Всегда чужой. Но несмотря на его слова о недоверии и ее страх, она уже страстно стремилась к нему, дрожа от предчувствий, возрожденных воспоминаниями.
Однажды ночью, не в силах заснуть, Эрин соскользнула с кровати, сняла ночное платье, надела свою рубаху и побежала стремглав вниз по лестнице. Возможно, после того как она посидит перед огнем в большой зале, выпьет кружку эля, она сможет заснуть.
Но когда она шла по направлению к зале, то вдруг задержалась, услышав голос Сигурда. И хотя Эрин попыталась отключиться, его слова все же были хорошо слышны. Он разговаривал с начальником стражи Дублина, и голос был тревожным. Прижавшись к стене, которая отделяла лестницу от большой залы, Эрин осторожно, на цыпочках подошла ближе.
— Если бы мы могли убедить ирландцев из Мита присоединиться к нам, я бы не беспокоился. А наши войска малочисленны. Мы не можем отослать всех наших мужчин из города. Он останется тогда совсем незащищенным. Я не знаю, что делать. Олаф всегда настороже в бою, но он не будет ожидать нападения банды подлых изменников после отражения войска Фриггида.
Эрин не расслышала, что ответил молодой начальник.
— Клянусь кровью Одина! — вдруг прокричал Сигурд. — Я не знаю. Может, эти ирландцы не осознали, что наш король вступил в бой, чтобы помочь ирландскому королю! Или, может, их не заботит судьба их собственных королей? Но если они отказываются поехать с нами против этих бандитов, я боюсь, те легко победят Олафа и его войско.
Эрин почувствовала, что мороз пробежал по ее коже. Все это время они воевали, а теперь войска, утомленные сражениями и возвращающиеся с победой, могут попасть в западню.
Она закрыла глаза и прислонилась к стене. Ирландцы, о которых говорил Сигурд, должны ехать вместе с норвежцами! Жизнь ее отца в опасности, так же как и жизнь Грегори, и Брайса, и Лейта, такого спокойного и рассудительного, и Ниалла, заботящегося о мире и согласии, и Олафа, мужа, которого она ждала, викинга, чьего ребенка она носила, человека, с которым она снова хотела разделить постель.
Нет, она беспокоилась только об отце, Грегори, братьях…
Она с болью сглотнула, напрягаясь, чтобы услышать еще что-нибудь. Сигурд говорил, что ирландские войска, в чьей помощи они нуждаются, были в полудне пути от берега. Бандитам требовалось на час больше. Они не получили ответа от ирландцев, кроме сообщения, что те ждут знака от Святого Патрика. Сигурд не будет знать, получит ли он это необходимое ему подкрепление, пока не вступит в бой. Если только шайку удастся вытащить из логова!
Эрин едва дышала. Она поняла, какой знак должны получить ирландцы. Женщина в золотом… Золотая Амазонка.
«Я не могу, — думала она, — я не могу начать это снова… Мне страшно».
Ее так трясло, что она схватилась за стену, чтобы не упасть. Положение почти безнадежное, если Сигурд так встревожен. Самоуверенный бесстрашный вождь напуган. «Я не могу», — подумала Эрин снова. Она осела у стены, вспоминая отца, каким она его видела в последний раз. Тогда она думала, что никогда не простит его. Теперь, если он умрет, она себе никогда этого не простит.
Эрин услышала стук стульев в большой зале. Она повернулась, взлетела вверх по лестнице и скользнула обратно в свою комнату, прислонилась к тяжелой двери, тяжело дыша. «О, Грегори! — думала она. — Ты был не прав. Золотая Амазонка снова должна появиться».
Эрин начала составлять план, бегая по комнате со сжатыми кулаками. Она прокрадется с приходом ночи. Сигурд, ее сторожевой пес, не заметит ее отсутствия. Она проследит, чтобы он как следует напился, потом он уединится со своей женой, а утром должен будет готовить свои войска. К тому времени как норвежцы прибудут, Золотая Амазонка организует с ирландцами засаду для бандитов. Потом приедет Сигурд, и она сможет вернуться. Но улыбнется ли удача ей и Сигурду?
«Мергвин!» — подумала Эрин. Если бы она могла увидеться со своим старым другом. Он мог посоветовать, предостеречь ее… Она прекратила хождение по комнате. Руны. Она могла подбросить руны и попытаться узнать, подстерегает ли Олафа опасность. Ее муж, как ей было известно, недоверчиво относился к оракулам. Но как предводитель викингов, он хранил руны, так как многие его люди не сдвинутся с места без предсказаний камешков с выгравированными на них знаками.
Она подошла к сумке. Один камень, говорил ей Мергвин, Даст ответ. Но прочитает ли она значение камня правильно?
Эрин залезла в сумку из кошачьей шкуры и вытащила один камень с пересекающимися неровными зарубками. Она зажмурилась. Это была руна страданий, которую норвежцы называли Науд. Она отбросила камень, пытаясь Убедить себя, что она, как и Олаф, не верит в оракулов.
«Моя судьба в моих руках!» — прошептала она громко, но опять ее охватил страх. Олаф может попасть в засаду; она должна ехать.
«Меня бьет дрожь при мысли о том, что я могу повлиять на ход событий», — прошептала она. Решение было принято.
Эрин успокоилась, и ей все вдруг показалось справедливо. Так невыносимо трудно быть женщиной, используемой в качестве предмета обмена, которую взял в жены мужчина, но не любил ее. Быть униженной его превосходящей силой.
И хотя она поняла, что любит бронзового гиганта, она могла только бранить судьбу за то, что она не дала ей сил, и молиться, чтобы он не разгадал ее чувств, так как это даст ему возможность узнать ее слабую сторону.
Следовало радоваться, что она опять превратится в Золотую Амазонку, почувствует себя хотя бы на мгновение сильной. Но также ей придется еще раз столкнуться со смертью и разрухой, вспомнила она.
Ждать помощи было неоткуда, и Эрин заставляла себя не думать о страхе.
Она слегка улыбнулась. Если все обернется хорошо, то, может быть, скажет Олафу, что это она-знаменитая ирландская Амазонка.
Потом ее улыбка исчезла. Нет, она никогда не скажет ему. Как и ее отец, он не будет обрадован. Напротив, он разозлится, что она рисковала его ребенком — если, конечно, он хочет этого ребенка.
Она чуть не зарыдала. Он должен хотеть своего ребенка, потому что она так сильно хочет его! Ее рука, как бы защищая, опустилась на низ живота. Мальчик с золотыми волосами и сверкающими синими глазами, норвежский гигант, однако внутри он-ирландец. Ирландский детеныш Волка. И она сможет любить его с полной силой, чего боялась допустить по отношению к его отцу. Ее ребенок-о Боже, она рискует ребенком! А она так хочет его…
Нет! Риск минимальный-и необходимый. Она будет осторожна.
«Я боюсь», — прошептала она громко.
Но она напомнила себе, что ее сородичи, которые находятся здесь, скорее умрут, чем позволят разрушить союз, созданный ее отцом и ее мужем. Союз, который сначала сделал ее пленницей Волка, а потом пленницей собственного сердца.
ГЛАВА 18
Однажды утром Эрин была поражена, увидев женщину на скалах. Странная дрожь потрясла ее, так как женщина стояла как раз на том месте, где и она, когда Олаф подъехал к ней за день перед отъездом.
Сердце Эрин глухо забилось, потом замерло. Она напрягла зрение, борясь с ветром и солеными брызгами. Это была Мэгин, и она стояла слишком близко к обрыву…
Недолго думая, Эрин пришпорила кобылу и поскакала. Мэгин не обернулась на цокот копыт, даже когда Эрин спешилась и подошла к ней. Эрин вдруг поняла, что ее бывшая противница не видит и не слышит ее, она была в трансе и смотрела вниз с зубчатой скалы на море.
— Мэгин, — окликнула ее Эрин, поколебавшись.
Бледная женщина не ответила, она сделала еще один шаг к обрыву. Инстинктивно Эрин бросилась к ней, и они обе покатились в сторону от опасного края.
Мэгин, наконец, пришла в себя и встретилась с тревожным взглядом Эрин. Эрин уселась около, продолжая держать ее за запястье. Глаза Мэгин не выражали благодарности.
— Почему ты остановила меня? — спросила она тихо.
— Ты могла убить себя, — воскликнула Эрин. Она заметила, что прекрасные волосы Мэгин потеряли свой блеск, а некогда пышное тело истощилось. Ее лицо тоже сильно изменилось. Глаза, бывшие когда-то наглыми, вызывающими и смеющимися, стали пустыми и страдающими, как у раненого животного.
— Так лучше, — сказала Мэгин вяло. Она на мгновение закрыла глаза. — Ты всегда выигрываешь, не так ли, Эрин из Тары? Это твоя победа. Тебе и золото, и драгоценные камни, и корона, и стоило тебе сказать только одно слово, и я стала ничем. Даже шлюхи, нищие и воры отвернулись от меня.
— Что? — прошептала Эрин слабо.
Мэгин не успела ответить, так как послышался стук копыт приближающейся лошади. Сигурд, как сторожевая собака, следовал за Эрин.
— Эрин! Ты должна сойти с утеса!
Сигурд был взволнован, он спешился и подошел к ней.
— Я позабочусь об этом. Знаешь ли ты, как ты близко подошла к обрыву, моя леди? Олаф рассердится на нас обоих…
Эрин отклонила руку Сигурда, протянутую, чтобы помочь ей подняться. Она не обращала внимания, что гигант викинг кричал, почти кричал на нее в присутствии Мэгин.
— Оставь меня, Сигурд. Я не буду подходить близко к краю. Я и сама позабочусь об этом. Сигурд поколебался, нахмурившись.
— Только несколько минут, Эрин. Я буду ждать тебя около рощи.
Он вскочил на лошадь и поскакал, оглядываясь на нее. Эрин посмотрела вслед ему с раздражением, затем повернулась к Мэгин.
— Я никогда не желала твоей смерти, — сказала она, — я не хотела навредить тебе… только… — Эрин заколебалась, глядя на лицо, выражавшее отчаяние. — Мэгин, ты должна понять, что я пришла сюда не по своей воле. Я потеряла всякое уважение к себе и свободу.
Мэгин закрыла снова глаза и беззвучно засмеялась.
— Моя леди, если бы я была на твоем месте, я бы вырвала себе волосы и глаза, но не из-за неуважения. Ты понимаешь, я люблю Олафа.
Ее глаза открылись и устремились на Эрин. Она снова тихо заговорила.
— Желаю тебе, моя леди, не полюбить тоже помимо своей воли.
Эрин моргнула и не обратила внимания на ее слова.
— Мой лорд Олаф — не тот мужчина, которого томят подобные чувства. Он никого не любит.
Рука Мэгин поднялась с земли и опять упала.
— Ты не понимаешь, моя леди. Я была изгнана из большой залы. Купцы не продают мне ничего. Воины избегают мой дом. Нет человека в городе, который бы кивал мне при встрече.
Эрин встала и протянула руку Мэгин. Женщина посмотрела на руку, потом перевела глаза на Эрин, колеблясь.
— Возьми мою руку, пожалуйста, Мэгин, — промолвила тихо Эрин. — Ты подсказала мне, что можно использовать мое положение. Я должна занять свое место, — сказала Эрин, печально улыбаясь. — Я была силой отдана замуж, но я все же не могу предоставить тебе ни частицы своего мужа. Но я знаю, что я не жестока, и мне очень тяжело сознавать, что по моей вине ты могла лишиться того, что действительно имеет цену и принадлежит тебе — жизни. Если ты хочешь иметь друга в городе, ты приобрела его. Это я. И ты придешь в большую залу этим вечером, и все узнают, что тебя здесь уважают.
Мэгин медленно приняла руку Эрин, все еще глядя на принцессу недоверчиво. Она встала и, наконец, улыбнулась.
— Спасибо, моя леди.
— Скажи, Мэгин… — Эрин в замешательстве остановилась. — Умеешь ли ты что-нибудь еще, кроме… я имею в виду, есть ли у тебя какие-нибудь способности?
Мэгин тихо рассмеялась, и Эрин была рада, что живость и смех снова вернулись к ней.
— Ты спрашиваешь, могу ли я быть кем-нибудь, кроме блудницы, моя леди? Да. Я готовлю, шью и веду хозяйство так же, как и другие. Давно уже я узнала, что мужчины непостоянны, быстро отворачивают голову в сторону и ищут другую. Кажется, более мудро и благоприятно — быть женщиной, которой побаиваются мужчины, а не тем бедным созданием, которое они забывают и заставляют штопать, чистить, прислуживать себе.
Эрин пожала плечами. Чувства Мэгин не слишком отличались от ее собственных, разве что они приняли другое направление.
— Не все мужчины такие, Мэгин, — сказала она тихо. — Мой отец никогда не изменял матери. Но это не то, о чем я хотела сказать тебе. Мойра из Клоннтайрта ждет ребенка. Ты не могла бы позаботиться о ней? Она добрая и нежная и не будет тебя осуждать.
Мэгин опустила глаза, дрожа.
— Да, моя леди. Я буду рада позаботиться о Мойре и о ее ребенке.
— Тогда решено, — прошептала Эрин, — надо возвращаться, так как ветер усиливается и становится холодно.
— Поезжай. Я приду следом.
— Нет, ты можешь сесть впереди Сигурда. Он отвезет тебя к Мойре.
Эрин решительно повернулась, натянула поводья лошади и махнула Сигурду. Мэгин остановила ее, положив руку на плечо.
— Эрин из Тары, я сердечно благодарю тебя. Ты предложила мне дружбу, и вот что я тебе скажу: я была простой блудницей, но в ответ тебе я предлагаю преданность и, если понадобится, жизнь, которую ты спасла.
Эрин покраснела.
— Я только стремлюсь искупить вину за те страдания, которые тебе пришлось вынести из-за меня.
— Нет, ты сделала гораздо больше. — — Мэгин поколебалась минуту, потом продолжила:
— Ты должна позаботиться и о себе. Первого ребенка зачастую тяжело вынашивать.
Эрин нервно посмотрела на свою кобылу и похлопала по ее гладкой шее.
— Уже так заметно? — спросила она хрипло.
— Нет, — ответила Мэгин, ее глаза светились мудростью, — но я вижу это, как и то, что ты тоже подпала под чары Волка. Следи хорошо за ребенком, Эрин, это свяжет вас сильнее.
Эрин ничего не сказала, так как Сигурд подъехал к ним. Она ожидала, что он опять будет сердиться, но он был спокоен и безропотно взял Мэгин на свою лошадь.
Сигурд подумал, что королева — истая дочь своего отца, такая же упрямая и мудрая, как Аэд Финнлайт.
В город пришло известие, что объединенные силы движутся на север. Эрин заверили, что с ее мужем все в порядке и отец здоров. Она также узнала, что король из Улстера в полном здравии, но о братьях и Грегори ничего не было слышно. Ей оставалось только молиться и надеяться, что датчане вскоре будут разбиты и что войска возвратятся домой.
И хотя с большим трудом верилось, что все происшедшее между нею и Олафом правда, Эрин обнаружила, что с каждым днем она все больше скучает по этому человеку, который и близок ей, и чужд. Бессонными ночами она думала о нем, водя пальцами по тому месту на кровати, где он лежал. Она думала, как он проводит эти ночи, и ее мучила мысль, что он нашел по дороге женщин, которые готовы были отдаться ему, и он брал их, и женщины касались его золотой головы, прижимались к его широким плечам, наслаждались его чарующими объятиями.
Она вставала утром изнуренной, говорила себе, что она просто глупа и горько рыдала от того, что родилась женщиной. Она отдала ему все, а он ожидал от нее верности, как должного, тогда как сам… Она не знала, что он делал «тогда как». Она только помнила, что он прикончит ее, если заподозрит измену, и ее собственный отец поддержит его. Это несправедливо. Она также знала, что он не доверяет ей, а Сигурду приказано постоянно смотреть за ней.
Эрин проводила дни с Мойрой, шила крошечные вещички для ее ребенка, но держала в тайне свое собственное положение.
Она продолжала размышлять, как Олаф воспримет это известие, и как она это ему расскажет. Когда он вернется, будет ли она для него такой же желанной, или он решит, что приручил свою дикую ирландскую жену, и больше ничего не пожелает?
Как она его встретит? Вообще-то, он должен быть ею доволен. В его отсутствие дом содержался в порядке. Сигурд подтвердит это и то, что она не делала попыток нарушить его наказы.
Была середина лета, когда ее разбудил шум и возня на внутреннем дворе. Наскоро одевшись, Эрин сбежала по лестнице и тревожно спросила, что случилось.
Сигурд, забыв все церемонии, поднял ее высоко в воздух и поцеловал в лоб.
— Все кончено, — объяснил он. — Датчане разгромлены благодаря лорду Олафу, и войска возвращаются.
Эрин почувствовала головокружение от радости, но спросила испуганно:
— Мой отец?
— Твой отец жив, — сказал Сигурд. Он встретился взглядом с юными посланцами, которые доставили ему это известие. За эти дни Сигурд полюбил взбалмошную красавицу, на которой женился их король и которую любила его жена. Он не решился рассказать ей о смерти брата до возвращения Олафа.
— О, слава Богу! — прошептала Эрин. Она взглянула на Сигурда, сверкнув изумрудными глазами. — Я должна приготовиться, мы должны устроить грандиозный пир…
— Стоп, ирландка! — рассмеялся Сигурд. — Им еще предстоит долгая дорога домой. Еще пройдет много дней, прежде чем они вернутся.
— Все же, — прошептала она, — есть вещи, которым я должна немедленно уделить внимание.
Ее сердце больно забилось, и она ощутила покалывание в позвоночнике. Он возвращается… Он возвращается домой…
Она была взволнована и испугана. Закрыла глаза, вспоминая дикую страсть, которая вспыхнула в них в последний раз. Она вспомнила его грубые слова о том, что он сомневается, не желает ли она ему все еще смерти от датского боевого топора. Эрин опять задрожала. Независимо от того, что он чувствовал — злобу, которая таилась в его сердце, брал ли он ее нежно или бурно — он всегда тонко ощущал ее, зажигая в ней огонь, как зажигал в себе.
Был ли ребенок зачат в этот последний раз? Или в самый первый? Или когда они встретились на утесе, когда проливной дождь? Казалось, это было так давно.
Как он встретит ее, думала Эрин, и эти размышления вызывали у нее страх, но она научилась подавлять его. Он такой холодный и чужой. Его глаза сверкают льдом так же, как и огнем. Он был все же викинг-завоеватель. Всегда чужой. Но несмотря на его слова о недоверии и ее страх, она уже страстно стремилась к нему, дрожа от предчувствий, возрожденных воспоминаниями.
Однажды ночью, не в силах заснуть, Эрин соскользнула с кровати, сняла ночное платье, надела свою рубаху и побежала стремглав вниз по лестнице. Возможно, после того как она посидит перед огнем в большой зале, выпьет кружку эля, она сможет заснуть.
Но когда она шла по направлению к зале, то вдруг задержалась, услышав голос Сигурда. И хотя Эрин попыталась отключиться, его слова все же были хорошо слышны. Он разговаривал с начальником стражи Дублина, и голос был тревожным. Прижавшись к стене, которая отделяла лестницу от большой залы, Эрин осторожно, на цыпочках подошла ближе.
— Если бы мы могли убедить ирландцев из Мита присоединиться к нам, я бы не беспокоился. А наши войска малочисленны. Мы не можем отослать всех наших мужчин из города. Он останется тогда совсем незащищенным. Я не знаю, что делать. Олаф всегда настороже в бою, но он не будет ожидать нападения банды подлых изменников после отражения войска Фриггида.
Эрин не расслышала, что ответил молодой начальник.
— Клянусь кровью Одина! — вдруг прокричал Сигурд. — Я не знаю. Может, эти ирландцы не осознали, что наш король вступил в бой, чтобы помочь ирландскому королю! Или, может, их не заботит судьба их собственных королей? Но если они отказываются поехать с нами против этих бандитов, я боюсь, те легко победят Олафа и его войско.
Эрин почувствовала, что мороз пробежал по ее коже. Все это время они воевали, а теперь войска, утомленные сражениями и возвращающиеся с победой, могут попасть в западню.
Она закрыла глаза и прислонилась к стене. Ирландцы, о которых говорил Сигурд, должны ехать вместе с норвежцами! Жизнь ее отца в опасности, так же как и жизнь Грегори, и Брайса, и Лейта, такого спокойного и рассудительного, и Ниалла, заботящегося о мире и согласии, и Олафа, мужа, которого она ждала, викинга, чьего ребенка она носила, человека, с которым она снова хотела разделить постель.
Нет, она беспокоилась только об отце, Грегори, братьях…
Она с болью сглотнула, напрягаясь, чтобы услышать еще что-нибудь. Сигурд говорил, что ирландские войска, в чьей помощи они нуждаются, были в полудне пути от берега. Бандитам требовалось на час больше. Они не получили ответа от ирландцев, кроме сообщения, что те ждут знака от Святого Патрика. Сигурд не будет знать, получит ли он это необходимое ему подкрепление, пока не вступит в бой. Если только шайку удастся вытащить из логова!
Эрин едва дышала. Она поняла, какой знак должны получить ирландцы. Женщина в золотом… Золотая Амазонка.
«Я не могу, — думала она, — я не могу начать это снова… Мне страшно».
Ее так трясло, что она схватилась за стену, чтобы не упасть. Положение почти безнадежное, если Сигурд так встревожен. Самоуверенный бесстрашный вождь напуган. «Я не могу», — подумала Эрин снова. Она осела у стены, вспоминая отца, каким она его видела в последний раз. Тогда она думала, что никогда не простит его. Теперь, если он умрет, она себе никогда этого не простит.
Эрин услышала стук стульев в большой зале. Она повернулась, взлетела вверх по лестнице и скользнула обратно в свою комнату, прислонилась к тяжелой двери, тяжело дыша. «О, Грегори! — думала она. — Ты был не прав. Золотая Амазонка снова должна появиться».
Эрин начала составлять план, бегая по комнате со сжатыми кулаками. Она прокрадется с приходом ночи. Сигурд, ее сторожевой пес, не заметит ее отсутствия. Она проследит, чтобы он как следует напился, потом он уединится со своей женой, а утром должен будет готовить свои войска. К тому времени как норвежцы прибудут, Золотая Амазонка организует с ирландцами засаду для бандитов. Потом приедет Сигурд, и она сможет вернуться. Но улыбнется ли удача ей и Сигурду?
«Мергвин!» — подумала Эрин. Если бы она могла увидеться со своим старым другом. Он мог посоветовать, предостеречь ее… Она прекратила хождение по комнате. Руны. Она могла подбросить руны и попытаться узнать, подстерегает ли Олафа опасность. Ее муж, как ей было известно, недоверчиво относился к оракулам. Но как предводитель викингов, он хранил руны, так как многие его люди не сдвинутся с места без предсказаний камешков с выгравированными на них знаками.
Она подошла к сумке. Один камень, говорил ей Мергвин, Даст ответ. Но прочитает ли она значение камня правильно?
Эрин залезла в сумку из кошачьей шкуры и вытащила один камень с пересекающимися неровными зарубками. Она зажмурилась. Это была руна страданий, которую норвежцы называли Науд. Она отбросила камень, пытаясь Убедить себя, что она, как и Олаф, не верит в оракулов.
«Моя судьба в моих руках!» — прошептала она громко, но опять ее охватил страх. Олаф может попасть в засаду; она должна ехать.
«Меня бьет дрожь при мысли о том, что я могу повлиять на ход событий», — прошептала она. Решение было принято.
Эрин успокоилась, и ей все вдруг показалось справедливо. Так невыносимо трудно быть женщиной, используемой в качестве предмета обмена, которую взял в жены мужчина, но не любил ее. Быть униженной его превосходящей силой.
И хотя она поняла, что любит бронзового гиганта, она могла только бранить судьбу за то, что она не дала ей сил, и молиться, чтобы он не разгадал ее чувств, так как это даст ему возможность узнать ее слабую сторону.
Следовало радоваться, что она опять превратится в Золотую Амазонку, почувствует себя хотя бы на мгновение сильной. Но также ей придется еще раз столкнуться со смертью и разрухой, вспомнила она.
Ждать помощи было неоткуда, и Эрин заставляла себя не думать о страхе.
Она слегка улыбнулась. Если все обернется хорошо, то, может быть, скажет Олафу, что это она-знаменитая ирландская Амазонка.
Потом ее улыбка исчезла. Нет, она никогда не скажет ему. Как и ее отец, он не будет обрадован. Напротив, он разозлится, что она рисковала его ребенком — если, конечно, он хочет этого ребенка.
Она чуть не зарыдала. Он должен хотеть своего ребенка, потому что она так сильно хочет его! Ее рука, как бы защищая, опустилась на низ живота. Мальчик с золотыми волосами и сверкающими синими глазами, норвежский гигант, однако внутри он-ирландец. Ирландский детеныш Волка. И она сможет любить его с полной силой, чего боялась допустить по отношению к его отцу. Ее ребенок-о Боже, она рискует ребенком! А она так хочет его…
Нет! Риск минимальный-и необходимый. Она будет осторожна.
«Я боюсь», — прошептала она громко.
Но она напомнила себе, что ее сородичи, которые находятся здесь, скорее умрут, чем позволят разрушить союз, созданный ее отцом и ее мужем. Союз, который сначала сделал ее пленницей Волка, а потом пленницей собственного сердца.
ГЛАВА 18
— Мы нападем на рассвете! — говорил Фриггид своему сброду. Они были оборванные и грязные, настоящие хищники, а не люди. Жалкие остатки его собственного войска и шайки, с которой они соединились-датчане, ирландцы и норвежцы, не поддерживающие королей и верящие только самим себе. Стервятники на земле. Но отлично подходящие для его плана. Они жестоко бьются за все, что можно присвоить.
— Волк стоит лагерем на береговой линии около скал. Мы сразим его неожиданностью.
Фриггид повернулся, посмотрел на дорогу, поглаживая грязные остатки бороды и засовывая ее концы под пояс. К нему подошел один из ирландцев с подобострастной улыбкой, обнажившей ряды разбитых грязных зубов.
— Хочешь совет, датский вождь? — спросил мужчина.
— Я всегда рад советам. Говори.
— В лесу я выследил женщину верхом на коне в золотом облачении. Я жажду отомстить ей, так как она повела войска против датского войска, с которым я был два года назад. Ирландцы называют ее Золотой Амазонкой. Она может привести войско короля Мита. Мы должны остановить ее и, возможно, использовать. Если она поверит, что мы ирландцы…
Фриггид ухмыльнулся.
— …мы позволим этой прославленной ирландке повести нас на Волка, и союз будет нарушен.
Фриггид засмеялся. Что ж! Это будет неплохо и для норвежцев, и для ненадежных ирландцев.
Он повернулся и прокричал:
— Снимите все, что выдает в вас викингов! Если вы не говорите по-ирландски, не открывайте рта. Мы ждем леди в золотом!
Эрин хорошо сознавала, что затеяла опасную игру. Она продержала Сигурда и Мойру подольше за столом, притворяясь, что пьет вместе с ними, провозглашая тосты за Доблестных королей Дублина и Тары. Она поднялась вверх по лестнице, спотыкаясь и зевая, и так хорошо сыграла, то Мойра, улыбаясь, настояла, чтобы Сигурд отнес ее в спальню на руках.
Затем она выждала время.
Среди вещей, наскоро упакованных в сундуки, которые она взяла с собой давным-давно, когда и предположить не могла, что ее отец будет запросто трапезничать с норвежцами, она отыскала искусно сделанное золотое снаряжение, шлем и забрало, завернула все это тщательно в меха и бесшумно выскользнула из комнаты.
У нее не было времени оседлать лошадь, так как она боялась, что ее услышат. Она просунула узду в рот большого гнедого мерина и накрыла себя огромным шерстяным плащом, чтобы проследовать мимо стражи в воротах под видом разносчика.
Опасаясь, чтобы ее не раскрыли, Эрин поскакала сначала в маленькую деревушку на холме. Там она предложила сонному фермеру золотой браслет в обмен на лошадь, которую она обязалась вскоре вернуть, и обещание забыть, что она здесь была.
И когда она поскакала по полям и тропам к дороге, ведущей к берегу, страх опять сковал ее. Сможет ли она на этот раз справиться с ним?
Эрин выпрямилась. Никто не подозревает, что она Золотая Амазонка. Она никогда не сражалась около Дублина во времена своих подвигов. Но что, если ее принудят открыться, когда она присоединит свои силы к Олафу?
У нее застучали зубы. Одно — мечтать о встрече с супругом на равных и совсем другое — принять на себя гнев, который последует, когда он увидит ее при свете дня. Нет, что бы ни случилось, она встретит его с высоко поднятой головой. Но потом она начала беспокоиться, что ее затея привлечь захватчиков может не удастся. Возможно, они уже слышали о ее приближении. Нет! Это было невероятно! Эти бандиты были вне закона, а Золотая Амазонка уже давно не появлялась и не поднимала своего меча, который лежал нетронутым среди ее вещей.
С наступлением рассвета она стала нервничать, однако продолжала свое опасное путешествие на север, прислушиваясь к шороху каждого листика, каждого дуновения ветра. Когда на небе появились розовые полосы и темный цвет побледнел до серого, утреннего, она увидела впереди явные признаки лагеря: дым от затухающего костра, поломанные ветки в лесу, резкие отпечатки копыт в грязи.
Она не намеревалась подходить слишком близко к людям из Мита. Она только позволит им увидеть себя, потом поскачет вперед, найдет лагерь бандитов. Но, прежде чем она сделает это, она убедится, что эти люди — ирландцы.
Спешившись, она поползла по земле так осторожно, что ни одна веточка не шелохнулась. Когда небо окрасилось в золотой и розовый цвет, ей стало легче дышать. Эти люди в самом деле были ирландцы. Только ирландцы сражались в кожаных нагрудниках и оставляли оружие перед дымящимся огнем. Вероятно, бандиты, о которых говорил Сигурд, были скандинавы, датчане, возможно, небольшое число предателей-ирландцев и норвежцев.
Эрин заспешила обратно к своей лошади, нашла маленький альков в листве и отдохнула, так как дожидалась наступления дня. Теперь пора. Она надела золотой шлем, опустила забрало, вскочила на лошадь и поскакала через лагерь.
Грузный воин поскакал к ней и быстро объяснил, где располагаются бандиты. Эрин кивнула, подождала, пока ирландский отряд оседлает лошадей, и опять поскакала на север, ведя за собой войска.
Они скакали, пока солнце не появилось на небе, распространяя в воздухе золотое тепло. Прежде чем они подъехали ко второму лагерю, Эрин начала понимать своего отца, как никогда прежде.
Это была страна, которую он любил. Роскошная и зеленая в летнем облачении, с распустившимися деревьями и растениями, со свежим трепещущим воздухом. Это была их земля, земля-красавица. Этот изумруд холмов и полей, изменчивое небо и море, и раскрывшиеся цветы. Это была страна их грез…
Она была так погружена в свои раздумья, внимая утренним крикам птиц, блеску высыхающих росинок на траве, что чуть не наткнулась на бандитский лагерь. Он был на востоке от дороги, на берегу среди скал, что было удобно для ее плана. Глубокие пещеры и галька образовывали бухту-лучшего места, чтобы укрыть ирландские войска трудно было найти.
Она двинулась к следовавшим за ней войскам, указывая им на лагерь и подавая им знаки передвигаться маленькими группами. Лошади были оставлены, и люди поползли на животах, пока не добрались до убежища в скалах. Она осталась лежать на неровном камне, чувствуя, что дышит с трудом; ей было жарко от песка и гальки.
С вершины скалы она заметила, что лагерь был значительно больше, чем она ожидала. Она со страхом ждала битвы и желала страстно, чтобы солнце не слепило ей глаза. Было трудно смотреть, оценить врага.
Она глубоко вздохнула, пытаясь побороть волну ужаса, которая вызывала тошноту, отчаянно сожалея о том, что она отправилась в это утреннее путешествие. Но было слишком поздно для проявления малодушия. Ирландцы окружили ее; ирландцы готовы сражаться, готовы умереть.
Она встала, взмахнув мечом, и увидела, что вокруг лагеря забегали люди, заметив ее фигуру в золотом на скале. Реакция была обычная. Они были озадачены: они показывали на нее друг другу. Потом они закричали, похватали оружие и побежали к скалам.
Она прижалась к земле, упав на тяжелые грязные камни, ее сердце бешено билось. Теперь наступило время уходить. Но прежде чем она смогла сползти по камням вниз, она поняла, что что-то не так.
Враг не бросался слепо в атаку, кто-то кричал, что это ловушка; скалу осторожно окружили, но не нападали. Потом до нее донеслось лязганье стали. Сражение началось.
Она должна уйти со скалы. Это самоубийство, позволить окружить себя здесь. Ее охватила дрожь, она старалась как можно лучше рассмотреть то, что происходило ниже. Вой, лязганье стали и грохот раздавались с востока. Она могла только предполагать, что ирландцы отступают, ищут лошадей и пытаются скрыться в летнем свежем лесу.
— Волк стоит лагерем на береговой линии около скал. Мы сразим его неожиданностью.
Фриггид повернулся, посмотрел на дорогу, поглаживая грязные остатки бороды и засовывая ее концы под пояс. К нему подошел один из ирландцев с подобострастной улыбкой, обнажившей ряды разбитых грязных зубов.
— Хочешь совет, датский вождь? — спросил мужчина.
— Я всегда рад советам. Говори.
— В лесу я выследил женщину верхом на коне в золотом облачении. Я жажду отомстить ей, так как она повела войска против датского войска, с которым я был два года назад. Ирландцы называют ее Золотой Амазонкой. Она может привести войско короля Мита. Мы должны остановить ее и, возможно, использовать. Если она поверит, что мы ирландцы…
Фриггид ухмыльнулся.
— …мы позволим этой прославленной ирландке повести нас на Волка, и союз будет нарушен.
Фриггид засмеялся. Что ж! Это будет неплохо и для норвежцев, и для ненадежных ирландцев.
Он повернулся и прокричал:
— Снимите все, что выдает в вас викингов! Если вы не говорите по-ирландски, не открывайте рта. Мы ждем леди в золотом!
Эрин хорошо сознавала, что затеяла опасную игру. Она продержала Сигурда и Мойру подольше за столом, притворяясь, что пьет вместе с ними, провозглашая тосты за Доблестных королей Дублина и Тары. Она поднялась вверх по лестнице, спотыкаясь и зевая, и так хорошо сыграла, то Мойра, улыбаясь, настояла, чтобы Сигурд отнес ее в спальню на руках.
Затем она выждала время.
Среди вещей, наскоро упакованных в сундуки, которые она взяла с собой давным-давно, когда и предположить не могла, что ее отец будет запросто трапезничать с норвежцами, она отыскала искусно сделанное золотое снаряжение, шлем и забрало, завернула все это тщательно в меха и бесшумно выскользнула из комнаты.
У нее не было времени оседлать лошадь, так как она боялась, что ее услышат. Она просунула узду в рот большого гнедого мерина и накрыла себя огромным шерстяным плащом, чтобы проследовать мимо стражи в воротах под видом разносчика.
Опасаясь, чтобы ее не раскрыли, Эрин поскакала сначала в маленькую деревушку на холме. Там она предложила сонному фермеру золотой браслет в обмен на лошадь, которую она обязалась вскоре вернуть, и обещание забыть, что она здесь была.
И когда она поскакала по полям и тропам к дороге, ведущей к берегу, страх опять сковал ее. Сможет ли она на этот раз справиться с ним?
Эрин выпрямилась. Никто не подозревает, что она Золотая Амазонка. Она никогда не сражалась около Дублина во времена своих подвигов. Но что, если ее принудят открыться, когда она присоединит свои силы к Олафу?
У нее застучали зубы. Одно — мечтать о встрече с супругом на равных и совсем другое — принять на себя гнев, который последует, когда он увидит ее при свете дня. Нет, что бы ни случилось, она встретит его с высоко поднятой головой. Но потом она начала беспокоиться, что ее затея привлечь захватчиков может не удастся. Возможно, они уже слышали о ее приближении. Нет! Это было невероятно! Эти бандиты были вне закона, а Золотая Амазонка уже давно не появлялась и не поднимала своего меча, который лежал нетронутым среди ее вещей.
С наступлением рассвета она стала нервничать, однако продолжала свое опасное путешествие на север, прислушиваясь к шороху каждого листика, каждого дуновения ветра. Когда на небе появились розовые полосы и темный цвет побледнел до серого, утреннего, она увидела впереди явные признаки лагеря: дым от затухающего костра, поломанные ветки в лесу, резкие отпечатки копыт в грязи.
Она не намеревалась подходить слишком близко к людям из Мита. Она только позволит им увидеть себя, потом поскачет вперед, найдет лагерь бандитов. Но, прежде чем она сделает это, она убедится, что эти люди — ирландцы.
Спешившись, она поползла по земле так осторожно, что ни одна веточка не шелохнулась. Когда небо окрасилось в золотой и розовый цвет, ей стало легче дышать. Эти люди в самом деле были ирландцы. Только ирландцы сражались в кожаных нагрудниках и оставляли оружие перед дымящимся огнем. Вероятно, бандиты, о которых говорил Сигурд, были скандинавы, датчане, возможно, небольшое число предателей-ирландцев и норвежцев.
Эрин заспешила обратно к своей лошади, нашла маленький альков в листве и отдохнула, так как дожидалась наступления дня. Теперь пора. Она надела золотой шлем, опустила забрало, вскочила на лошадь и поскакала через лагерь.
Грузный воин поскакал к ней и быстро объяснил, где располагаются бандиты. Эрин кивнула, подождала, пока ирландский отряд оседлает лошадей, и опять поскакала на север, ведя за собой войска.
Они скакали, пока солнце не появилось на небе, распространяя в воздухе золотое тепло. Прежде чем они подъехали ко второму лагерю, Эрин начала понимать своего отца, как никогда прежде.
Это была страна, которую он любил. Роскошная и зеленая в летнем облачении, с распустившимися деревьями и растениями, со свежим трепещущим воздухом. Это была их земля, земля-красавица. Этот изумруд холмов и полей, изменчивое небо и море, и раскрывшиеся цветы. Это была страна их грез…
Она была так погружена в свои раздумья, внимая утренним крикам птиц, блеску высыхающих росинок на траве, что чуть не наткнулась на бандитский лагерь. Он был на востоке от дороги, на берегу среди скал, что было удобно для ее плана. Глубокие пещеры и галька образовывали бухту-лучшего места, чтобы укрыть ирландские войска трудно было найти.
Она двинулась к следовавшим за ней войскам, указывая им на лагерь и подавая им знаки передвигаться маленькими группами. Лошади были оставлены, и люди поползли на животах, пока не добрались до убежища в скалах. Она осталась лежать на неровном камне, чувствуя, что дышит с трудом; ей было жарко от песка и гальки.
С вершины скалы она заметила, что лагерь был значительно больше, чем она ожидала. Она со страхом ждала битвы и желала страстно, чтобы солнце не слепило ей глаза. Было трудно смотреть, оценить врага.
Она глубоко вздохнула, пытаясь побороть волну ужаса, которая вызывала тошноту, отчаянно сожалея о том, что она отправилась в это утреннее путешествие. Но было слишком поздно для проявления малодушия. Ирландцы окружили ее; ирландцы готовы сражаться, готовы умереть.
Она встала, взмахнув мечом, и увидела, что вокруг лагеря забегали люди, заметив ее фигуру в золотом на скале. Реакция была обычная. Они были озадачены: они показывали на нее друг другу. Потом они закричали, похватали оружие и побежали к скалам.
Она прижалась к земле, упав на тяжелые грязные камни, ее сердце бешено билось. Теперь наступило время уходить. Но прежде чем она смогла сползти по камням вниз, она поняла, что что-то не так.
Враг не бросался слепо в атаку, кто-то кричал, что это ловушка; скалу осторожно окружили, но не нападали. Потом до нее донеслось лязганье стали. Сражение началось.
Она должна уйти со скалы. Это самоубийство, позволить окружить себя здесь. Ее охватила дрожь, она старалась как можно лучше рассмотреть то, что происходило ниже. Вой, лязганье стали и грохот раздавались с востока. Она могла только предполагать, что ирландцы отступают, ищут лошадей и пытаются скрыться в летнем свежем лесу.