— Что тебе не нравится? — кротко возражала Мэриель. — Мистер Дрэри, дирижер, попросил меня выступить с его оркестром.
— Это сумасшедшая Берта Пальмер познакомила тебя с ним на открытии Выставки? Напористая баба, вечно чего-то добивается. Но моя жена не должна выступать в платных концертах! Я тебя содержу, и в заработке ты не нуждаешься.
— Об этом нет и речи. Я буду выступать бесплатно. А приглашение такого знаменитого дирижера — большая честь для меня.
— Но ты, конечно, отказалась? — яростно вскричал Уэсли.
— Я сказала, что обдумаю его предложение.
— Да как ты могла?
— Уэсли, всю жизнь я мечтала о таком выступлении, с тех пор, как в детстве поняла, что у меня есть талант.
— Конечно, у тебя есть талант. Но разве ты зарыла его в землю? Мы приглашаем гостей, ты играешь им, они восхищаются твоей игрой. Если хочешь, я разрешу тебе давать уроки музыки нашим детям. Но выступать в концертном зале?..
— Я хотела выступить только два-три раза, чтобы испытать восторг, который ощущает музыкант, даруя свой талант коллегам и страстным любителям музыки. Домашний концерт — это совсем иное. Это просто светское развлечение.
— Я решительно запрещаю тебе публичные выступления. Начнешь давать концерты, а кончишь тем, что сбежишь в Европу, как эта вертихвостка, твоя тетка Федра. Бросишь меня и детей! — В голосе Уэсли звучало страдание, и Орелия с удивлением почувствовала, что смотрит на его затылок из своего укрытия, не испытывая по отношению к нему привычного раздражения и досады. Она даже посочувствовала Уэсли — быть таким тупым и ограниченным, так не понимать Федру!
— Ты считаешь, что я сбегу? — спросила устало Мэриэль. Очевидно, она поняла, что переубедить Уэсли не удастся. — Я люблю тебя и детей больше всего на свете. Но люблю и музыку, хочу поделиться своим талантом с людьми, дать им радость.
Уэсли снова перебил ее:
— Если ты будешь публично демонстрировать свой талант, то утратишь моральные критерии. Успех опьяняет, можно утратить самоконтроль.
— Разве каждый, кто выступит в концерте, уходит от своей семьи?!
Голос Мэриэль зазвенел, и Орелия поняла, что сестре так же больно отказаться от своего музыкального призвания, как было бы больно Орелии бросить архитектуру. В средней сестре жило то же стремление выразить, проявить свой талант, подумала Орелия, испытывая глубокое сочувствие к Мэриэль.
Уэсли Шеридан не собирался уступать жене.
— Ты говоришь о мужчинах, Мэриэль, музыкантах-профессионалах, которые своими выступлениями содержат жен и детей. Но женщина — иное создание, слава может ее одурманить. Я сказал свое последнее слово. Понятно тебе?
Глаза Мэриэль потускнели, она покорно опустила голову.
— Да, Уэсли. Понятно.
— Вот и отлично. — Довольный, он вышел из оранжереи, даже не заметив Орелии. Мэриэль опустилась на скамью и закрыла руками лицо.
Орелия, проводив Уэсли гневным взглядом, быстро вошла в залитую солнцем оранжерею, вдыхая запах земли и цветов.
— Я пришла, сестричка, — сказала она ласково.
— Ора! — Мэриэль вскочила, пытаясь скрыть следы слез.
— Зачем ты от меня таишься! Я не подслушивала, конечно, но вошла в неудачный момент. Мэриэль отвернулась.
— Не беспокойся за меня, ничего особенного.
Орелии горько было смотреть на сестру: поникшие плечи и сплетенные на коленях руки. Она позволила мужу подавить свои заветные желания, буквально пригнуть себя к земле.
Но, значит, такое может случиться с любой женщиной, если она выйдет замуж за человека с черствой душой. И все мечтания Орелии о любящем муже — защитнике и друге — развеялись, словно облака в небе. После посещения дома Шериданов она поняла, какие воздвигла в своих мечтах воздушные замки. Что она вообразила себе? Одна ночь экстаза не залог счастливой супружеской жизни. Вступив в брак, женщина чаще всего попадает в положение Мэриэль. Жить в подобном браке — все равно что ходить в тесной, неудобной обуви, горят подошвы, и боль поднимается к самому сердцу. Нет, лучше уж до конца своих дней быть одинокой.
И придя к такому выводу, Орелия почувствовала глубокое сожаление.
— Эй, хозяйка! Не ждала гостя?
— Билл! — обрадовалась Федра и выглянула в окно.
Коуди привязывал к дереву свою белую лошадь. Он потрепал ее по шее и прошептал ей на ухо громко и театрально:
— Держи ухо востро, старина. Здесь кругом мошенники, и каждый не прочь украсть такого красавца, как ты.
Коуди направился к входной двери нарочито медленной походкой, выпрямив спину. В подпитии он всегда вел себя излишне театрально и был особенно симпатичен и забавен. Федра радостно улыбалась ему-он приехал вовремя, именно такой друг нужен был ей сейчас, чтобы разогнать плохое настроение. Она открыла дверь и весело воскликнула:
— Привет, Билл!
— Неужели вы ждали меня, леди? — Билл поскреб эспаньолку.
— Ну, полно тебе дурачиться, заходи! Если ты хотел заявиться неожиданно, оставил бы коня в переулке!
Билл ласково шлепнул Федру по спине:
— Да, тебе не откажешь в чувстве юмора, Федра! Я всегда ценил в тебе это!
— Да ладно уж, проходи, старый мошенник! — смеялась Федра.
— Какой роскошный дом! — сказал он, переступая порог. — Теперь ты обитаешь в солидном и внушительном жилище.
Он бросил шляпу на софу и расположился в кресле у камина.
— Тебе солидность и внушительность быстро наскучили бы, Билл.
— О нет, не наскучили бы, если бы ты всегда была рядом.
Федра польщенно улыбнулась, хотя знала, что Коуди щедр на комплименты привлекательным женщинам.
— Думаю, твоей жене не понравились бы такие комплименты, хотя они и адресованы старой знакомой.
— О, Луизе многое не нравится, — небрежно отмахнулся Коуди. — Поэтому я не взял ее с собой на Выставку, она осталась в Рочестере.
Костюм его был эффектен — куртка из отбеленной оленьей кожи, расшитая разноцветным бисером. Как подлинный дамский угодник, Коуди всегда следил за своим нарядом. Повадки повесы он сохранил и после женитьбы.
— Ну, чем тебя угостить — чаем? — Федра видела, что Коуди уже набрал свою норму выпивки, а ему еще предстояли два вечерних представления.
— Ох, нет, чего-нибудь покрепче!
— Виски? — Федра решила, что он сам знает свои возможности.
Он кивнул.
Она налила ему стакан виски, и себе — рюмочку бренди, чтобы поддержать компанию. Потом уселась в кресле рядом с Коуди, и он сразу начал свои байки:
— Я тебе рассказывал, как в молодости справился с грабителями?
— Ну, ну, рассказывай!
— Однажды я был кучером дилижанса, трое пассажиров сразу показались мне подозрительными. А я вез с собой сундучок с деньгами, под сиденьем. Что же я делаю? Останавливаю дилижанс посреди дороги и прошу мошенников достать мне веревку, спрятанную под сиденьем. Пока они ее доставали, я направил на них пистолет. Они подняли руки, и я велел одному из них связать другим руки, а этому связал сам. И выпустил их из кареты, им пришлось идти пешком, а я деньги доставил, куда надо.
Федра весело рассмеялась:
— Неужели они так и побрели пешком по дороге?
Открылась входная дверь, и вошла Орелия. Она приветливо улыбнулась Коуди, но Федра заметила, что племянница чем-то расстроена.
— Не следовал ли снова за тобой этот ужасный человек?
— О ком это вы? — удивленно спросил Коуди.
Федра рассказала ему о преследователе Орелии.
— Значит, какой-то мужчина увязался за вами? Когда? Один раз или несколько?
— Один раз, — ответила Орелия. — Нет, еще вчера ночью. Какая-то карета ехала за нами… до нашего дома.
— И вчера? Ты мне об этом не рассказывала, — расстроилась Федра. «А сегодня утром племянница отказывалась ехать к Шериданам в карете. Какая она неразумная!»
— Ты же забыла, — встревоженно рассказывала Федра, — был еще один случай. Этот преследователь — а Орелия узнала его фигуру, — бродил по нашему саду. Она увидела его из окна, а потом мы нашли его следы под деревом.
— Как?! — загремел Коуди. — Да я застрелю этого мерзавца! — Он отвернул полу кожаной куртки — к поясу был прикреплен пистолет.
— Успокойся, Билл! — призвала Федра. — Ведь это было не сегодня.
Коуди снова уселся в кресло у камина, после некоторых раздумий он обратился к Орелии:
— Леди, вам надо научиться стрелять! Я достану для вас маленький пистолет и сам обучу стрельбе.
— Но я не люблю оружия. Стрелять — мужское дело.
— А если рядом с вами нет мужчины, который может защитить вас? Нет, это не годится. Вы должны научиться стрелять.
— Я не могу.
— Вы знаете, как я люблю Федру. А она будет вконец расстроена, если с ее любимой племянницей что-нибудь случится. Маленький пистолет поместится в вашей сумочке. Сегодня же велю Малышке раздобыть такой для вас…
— Кто это — Малышка?
— Да Энни Окли, конечно. Вот вам пример: женщина, которая может постоять за себя.
— Ну, так как она, я стрелять не научусь, — улыбнулась Орелия.
— И не надо. Грудь мужчины — цель покрупнее, чем кончик сигары или карта, подброшенная в воздух.
Орелия побледнела, и Федре тоже стало нехорошо, когда она представила себе, что ее любимая племянница в упор стреляет в человека. Но еще страшнее было представить Орелию в руках насильника-маньяка.
— По-моему, ты должна согласиться на предложение Билла, дорогая, — решительно сказала Федра.
— Хорошо, я согласна.
— Спасибо, моя милая, ты сняла тяжесть с моей души. Когда ты начнешь ее учить стрельбе, Билл?
— Сегодня у меня два представления. Значит, завтра утром.
— Спасибо, спасибо, Билл.
Если бы кто-то так же легко разрешил ее проблемы с Сином, Федра была бы самой счастливой женщиной!
Никаких затруднений…
Он посадил ее, одурманенную подмешанными в вино лауданумом и беладонной, в карету и отвез к себе домой. Она не сопротивлялась, и не потому, что доверяла ему, а потому, что ей приятно было слышать итальянскую речь из его уст, — ведь она была так одинока здесь, в Америке.
— Что со мной? — пробормотала она, когда он вынес ее из кареты.
— Не бойся, бедняжка,-ответил он, — скоро ты не будешь одинокий в этом мире. Боги и богини возьмут тебя к себе, станут твоими друзьями, ты будешь счастлива.
Она посмотрела на него затуманенным взглядом, совершенно не понимая того, о чем он ей говорил. Рука ее бессильно упала, опрокинув чашу с вином, и красная жидкость разлилась, словно лужица крови. Он любовался потоком черных волос, распустив ее косы, так же, как любовался волосами той… Усаживая ее на стул на помосте, он погладил ее по щеке, воображая, что гладит нежную кожу той. Черные ресницы задрожали, и она с глухим стоном откинулась на спинку стула. Если бы она догадалась, что он хочет сделать с ней, то громко бы закричала.
— Я покину тебя на минуту, чтобы подготовиться, — отрывисто сказал он задыхающимся голосом.
— Подготовиться? — бессмысленно повторила она.
Не отвечая, он проскользнул за занавес в святилище, место, где он творил бессмертие.
С настенных панелей глядели изображения богов Древнего Египта, собравшихся на Суд Мертвых: Тот, Анубис, Хатор, Изида и другие. Под каждым изображением были начертаны иероглифами их имена.
Когда он надевал защитную одежду, пропитанную маслом для предохранения от действия яда, его напрягшийся в предвкушении наслаждения член натянул ткань брюк. Он поднял закрытую корзину, где таилась смерть, и стал раскачивать ее, пока оттуда не послышалось зловещее шипение.
— Что это?-спросила она, с трудом открывая глаза.
— Подарок… Тебе даруется бессмертие…
Она посмотрела на него недоуменно и хотела еще что-то спросить, но не успела — он рывком поднес к ее лицу корзину, сдвинув крышку, черная молния прянула в узкую щель и впилась в ее шею.
— А-а! — вскрикнула она. — По его телу прошла дрожь наслаждения.
Ее глаза померкли, дыхание участилось.
— Это недолго, — ласково успокаивал он. — И совсем не больно.
Он внимательно осмотрел место укуса-слава Богу, синяка не было, а ранка — незаметная точка. Красота не испорчена. А мучения недолги, он знал это. Он жадно глядел на нее, стараясь не упустить ни единого мига предсмертной борьбы, последних содроганий жизни. Потом он протянул руку к аспиду, извивающемуся в щели корзины, — он никогда не выпускал его наружу, прищемляя хвост крышкой. Рукой в промасленной перчатке он осторожно затолкал змейку в корзину, плотно задвинув крышку, поставил корзину на стол, и снова впился жадным взглядом в девушку. Глаза ее закатывались, последние содрогания проходили по телу.
— Темно, стало темно, — хрипло выдохнула она и замерла.
Он начал медленно раздевать ее в предвкушении наслаждения, пока не обнажилось прекрасное юное тело.
— «Теперь ты навеки моя, красавица // Волной аромата меня ты окутала//Дождем из мирры в поры моего тела впиталась //Я поймал тебя сетью любви, прекрасная птица», — декламировал он тихо и с чувством. Но почему-то на этот раз стихи не проникали в его душу так, как это бывало прежде. Наверное, потому, что перед ним была не та.
Он поднял тело девушки и перенес в свою лабораторию. Там положил его на рабочий стол, накрытый простыней, пропитанной маслами, — чтобы устранить возможность отравления кровью, в которую проник яд аспида.
Орудия были приготовлены.
— О Анубис, — обратился он к изображению бога с шакальей головой, покровителю бальзамировщиков, — рукам моим силу пошли и умение.
Изогнутой металлической проволокой он долго и тщательно извлекал через ноздрю мозг. Мозг не подлежал сохранению, и он небрежно бросал кусочки студенистой массы в ведерко на полу. Взяв остро заточенный изогнутый нож, уверенным движением сделал длинный разрез вдоль тела и вынул печень, легкие и остальные внутренности. Затем, тщательно обтерев их от крови, уложил в подготовленные сосуды. Органы бальзамировались отдельно и в сосудах, на крышке каждого из которых по традиции было изображение одного из богов, ставились в гробницу, — так делалось в Древнем Египте. Только сердце, как и древние египтяне, он оставил в теле своей жертвы.
Потом, заполнив тело льняными мешочками с солью, он поместил его на бальзамировочное ложе с желобками для стока жидкости и засыпал сверху особой кристаллической солью из отложений на берегах Нила. Эти химикаты должны были укрепить оболочку тела. Бальзамирование он произведет, когда в окончательный срок тело созреет для этого священного процесса.
— О Анубис, бог мертвых, владыка подземного царства, — твердил он священный текст, — охраняй ее, пока она пребывает здесь. Приготовь ей место в солнечной ладье, на которой она вознесется к солнцу, и отведи ей место в Зале Великого Суда, который ожидает мертвых…
«Суда? Что означает это слово священного текста, которое он привычно повторяет? Не будет ли он осужден за то, что отправляет красавиц в Царство Мертвых? Нет, боги Египта смотрят на это иначе. Они не осудят его. Вот только, — слабость и тошнота вновь подступили к горлу,-если б он мог даровать им, богам Подземного Царства, ту, подлинную, красавицу из красавиц… Сиротка-это только замена… Но он достигнет своей заветной цели, непременно достигнет!»
Он очнулся от заветных мечтаний и продолжал свое дело: перенес девушку в саркофаг, где тело будет созревать сорок дней. Пройдет этот срок, он произведет последние манипуляций, и она вознесется в Небесное Царство.
Глава 14
— Это сумасшедшая Берта Пальмер познакомила тебя с ним на открытии Выставки? Напористая баба, вечно чего-то добивается. Но моя жена не должна выступать в платных концертах! Я тебя содержу, и в заработке ты не нуждаешься.
— Об этом нет и речи. Я буду выступать бесплатно. А приглашение такого знаменитого дирижера — большая честь для меня.
— Но ты, конечно, отказалась? — яростно вскричал Уэсли.
— Я сказала, что обдумаю его предложение.
— Да как ты могла?
— Уэсли, всю жизнь я мечтала о таком выступлении, с тех пор, как в детстве поняла, что у меня есть талант.
— Конечно, у тебя есть талант. Но разве ты зарыла его в землю? Мы приглашаем гостей, ты играешь им, они восхищаются твоей игрой. Если хочешь, я разрешу тебе давать уроки музыки нашим детям. Но выступать в концертном зале?..
— Я хотела выступить только два-три раза, чтобы испытать восторг, который ощущает музыкант, даруя свой талант коллегам и страстным любителям музыки. Домашний концерт — это совсем иное. Это просто светское развлечение.
— Я решительно запрещаю тебе публичные выступления. Начнешь давать концерты, а кончишь тем, что сбежишь в Европу, как эта вертихвостка, твоя тетка Федра. Бросишь меня и детей! — В голосе Уэсли звучало страдание, и Орелия с удивлением почувствовала, что смотрит на его затылок из своего укрытия, не испытывая по отношению к нему привычного раздражения и досады. Она даже посочувствовала Уэсли — быть таким тупым и ограниченным, так не понимать Федру!
— Ты считаешь, что я сбегу? — спросила устало Мэриэль. Очевидно, она поняла, что переубедить Уэсли не удастся. — Я люблю тебя и детей больше всего на свете. Но люблю и музыку, хочу поделиться своим талантом с людьми, дать им радость.
Уэсли снова перебил ее:
— Если ты будешь публично демонстрировать свой талант, то утратишь моральные критерии. Успех опьяняет, можно утратить самоконтроль.
— Разве каждый, кто выступит в концерте, уходит от своей семьи?!
Голос Мэриэль зазвенел, и Орелия поняла, что сестре так же больно отказаться от своего музыкального призвания, как было бы больно Орелии бросить архитектуру. В средней сестре жило то же стремление выразить, проявить свой талант, подумала Орелия, испытывая глубокое сочувствие к Мэриэль.
Уэсли Шеридан не собирался уступать жене.
— Ты говоришь о мужчинах, Мэриэль, музыкантах-профессионалах, которые своими выступлениями содержат жен и детей. Но женщина — иное создание, слава может ее одурманить. Я сказал свое последнее слово. Понятно тебе?
Глаза Мэриэль потускнели, она покорно опустила голову.
— Да, Уэсли. Понятно.
— Вот и отлично. — Довольный, он вышел из оранжереи, даже не заметив Орелии. Мэриэль опустилась на скамью и закрыла руками лицо.
Орелия, проводив Уэсли гневным взглядом, быстро вошла в залитую солнцем оранжерею, вдыхая запах земли и цветов.
— Я пришла, сестричка, — сказала она ласково.
— Ора! — Мэриэль вскочила, пытаясь скрыть следы слез.
— Зачем ты от меня таишься! Я не подслушивала, конечно, но вошла в неудачный момент. Мэриэль отвернулась.
— Не беспокойся за меня, ничего особенного.
Орелии горько было смотреть на сестру: поникшие плечи и сплетенные на коленях руки. Она позволила мужу подавить свои заветные желания, буквально пригнуть себя к земле.
Но, значит, такое может случиться с любой женщиной, если она выйдет замуж за человека с черствой душой. И все мечтания Орелии о любящем муже — защитнике и друге — развеялись, словно облака в небе. После посещения дома Шериданов она поняла, какие воздвигла в своих мечтах воздушные замки. Что она вообразила себе? Одна ночь экстаза не залог счастливой супружеской жизни. Вступив в брак, женщина чаще всего попадает в положение Мэриэль. Жить в подобном браке — все равно что ходить в тесной, неудобной обуви, горят подошвы, и боль поднимается к самому сердцу. Нет, лучше уж до конца своих дней быть одинокой.
И придя к такому выводу, Орелия почувствовала глубокое сожаление.
* * *
Федра сидела у окна, поджидая возвращения Орелии и тоскуя о Сине, когда вдруг услышала под окном стук копыт и веселый голос:— Эй, хозяйка! Не ждала гостя?
— Билл! — обрадовалась Федра и выглянула в окно.
Коуди привязывал к дереву свою белую лошадь. Он потрепал ее по шее и прошептал ей на ухо громко и театрально:
— Держи ухо востро, старина. Здесь кругом мошенники, и каждый не прочь украсть такого красавца, как ты.
Коуди направился к входной двери нарочито медленной походкой, выпрямив спину. В подпитии он всегда вел себя излишне театрально и был особенно симпатичен и забавен. Федра радостно улыбалась ему-он приехал вовремя, именно такой друг нужен был ей сейчас, чтобы разогнать плохое настроение. Она открыла дверь и весело воскликнула:
— Привет, Билл!
— Неужели вы ждали меня, леди? — Билл поскреб эспаньолку.
— Ну, полно тебе дурачиться, заходи! Если ты хотел заявиться неожиданно, оставил бы коня в переулке!
Билл ласково шлепнул Федру по спине:
— Да, тебе не откажешь в чувстве юмора, Федра! Я всегда ценил в тебе это!
— Да ладно уж, проходи, старый мошенник! — смеялась Федра.
— Какой роскошный дом! — сказал он, переступая порог. — Теперь ты обитаешь в солидном и внушительном жилище.
Он бросил шляпу на софу и расположился в кресле у камина.
— Тебе солидность и внушительность быстро наскучили бы, Билл.
— О нет, не наскучили бы, если бы ты всегда была рядом.
Федра польщенно улыбнулась, хотя знала, что Коуди щедр на комплименты привлекательным женщинам.
— Думаю, твоей жене не понравились бы такие комплименты, хотя они и адресованы старой знакомой.
— О, Луизе многое не нравится, — небрежно отмахнулся Коуди. — Поэтому я не взял ее с собой на Выставку, она осталась в Рочестере.
Костюм его был эффектен — куртка из отбеленной оленьей кожи, расшитая разноцветным бисером. Как подлинный дамский угодник, Коуди всегда следил за своим нарядом. Повадки повесы он сохранил и после женитьбы.
— Ну, чем тебя угостить — чаем? — Федра видела, что Коуди уже набрал свою норму выпивки, а ему еще предстояли два вечерних представления.
— Ох, нет, чего-нибудь покрепче!
— Виски? — Федра решила, что он сам знает свои возможности.
Он кивнул.
Она налила ему стакан виски, и себе — рюмочку бренди, чтобы поддержать компанию. Потом уселась в кресле рядом с Коуди, и он сразу начал свои байки:
— Я тебе рассказывал, как в молодости справился с грабителями?
— Ну, ну, рассказывай!
— Однажды я был кучером дилижанса, трое пассажиров сразу показались мне подозрительными. А я вез с собой сундучок с деньгами, под сиденьем. Что же я делаю? Останавливаю дилижанс посреди дороги и прошу мошенников достать мне веревку, спрятанную под сиденьем. Пока они ее доставали, я направил на них пистолет. Они подняли руки, и я велел одному из них связать другим руки, а этому связал сам. И выпустил их из кареты, им пришлось идти пешком, а я деньги доставил, куда надо.
Федра весело рассмеялась:
— Неужели они так и побрели пешком по дороге?
Открылась входная дверь, и вошла Орелия. Она приветливо улыбнулась Коуди, но Федра заметила, что племянница чем-то расстроена.
— Не следовал ли снова за тобой этот ужасный человек?
— О ком это вы? — удивленно спросил Коуди.
Федра рассказала ему о преследователе Орелии.
— Значит, какой-то мужчина увязался за вами? Когда? Один раз или несколько?
— Один раз, — ответила Орелия. — Нет, еще вчера ночью. Какая-то карета ехала за нами… до нашего дома.
— И вчера? Ты мне об этом не рассказывала, — расстроилась Федра. «А сегодня утром племянница отказывалась ехать к Шериданам в карете. Какая она неразумная!»
— Ты же забыла, — встревоженно рассказывала Федра, — был еще один случай. Этот преследователь — а Орелия узнала его фигуру, — бродил по нашему саду. Она увидела его из окна, а потом мы нашли его следы под деревом.
— Как?! — загремел Коуди. — Да я застрелю этого мерзавца! — Он отвернул полу кожаной куртки — к поясу был прикреплен пистолет.
— Успокойся, Билл! — призвала Федра. — Ведь это было не сегодня.
Коуди снова уселся в кресло у камина, после некоторых раздумий он обратился к Орелии:
— Леди, вам надо научиться стрелять! Я достану для вас маленький пистолет и сам обучу стрельбе.
— Но я не люблю оружия. Стрелять — мужское дело.
— А если рядом с вами нет мужчины, который может защитить вас? Нет, это не годится. Вы должны научиться стрелять.
— Я не могу.
— Вы знаете, как я люблю Федру. А она будет вконец расстроена, если с ее любимой племянницей что-нибудь случится. Маленький пистолет поместится в вашей сумочке. Сегодня же велю Малышке раздобыть такой для вас…
— Кто это — Малышка?
— Да Энни Окли, конечно. Вот вам пример: женщина, которая может постоять за себя.
— Ну, так как она, я стрелять не научусь, — улыбнулась Орелия.
— И не надо. Грудь мужчины — цель покрупнее, чем кончик сигары или карта, подброшенная в воздух.
Орелия побледнела, и Федре тоже стало нехорошо, когда она представила себе, что ее любимая племянница в упор стреляет в человека. Но еще страшнее было представить Орелию в руках насильника-маньяка.
— По-моему, ты должна согласиться на предложение Билла, дорогая, — решительно сказала Федра.
— Хорошо, я согласна.
— Спасибо, моя милая, ты сняла тяжесть с моей души. Когда ты начнешь ее учить стрельбе, Билл?
— Сегодня у меня два представления. Значит, завтра утром.
— Спасибо, спасибо, Билл.
Если бы кто-то так же легко разрешил ее проблемы с Сином, Федра была бы самой счастливой женщиной!
* * *
Это было совсем просто…Никаких затруднений…
Он посадил ее, одурманенную подмешанными в вино лауданумом и беладонной, в карету и отвез к себе домой. Она не сопротивлялась, и не потому, что доверяла ему, а потому, что ей приятно было слышать итальянскую речь из его уст, — ведь она была так одинока здесь, в Америке.
— Что со мной? — пробормотала она, когда он вынес ее из кареты.
— Не бойся, бедняжка,-ответил он, — скоро ты не будешь одинокий в этом мире. Боги и богини возьмут тебя к себе, станут твоими друзьями, ты будешь счастлива.
Она посмотрела на него затуманенным взглядом, совершенно не понимая того, о чем он ей говорил. Рука ее бессильно упала, опрокинув чашу с вином, и красная жидкость разлилась, словно лужица крови. Он любовался потоком черных волос, распустив ее косы, так же, как любовался волосами той… Усаживая ее на стул на помосте, он погладил ее по щеке, воображая, что гладит нежную кожу той. Черные ресницы задрожали, и она с глухим стоном откинулась на спинку стула. Если бы она догадалась, что он хочет сделать с ней, то громко бы закричала.
— Я покину тебя на минуту, чтобы подготовиться, — отрывисто сказал он задыхающимся голосом.
— Подготовиться? — бессмысленно повторила она.
Не отвечая, он проскользнул за занавес в святилище, место, где он творил бессмертие.
С настенных панелей глядели изображения богов Древнего Египта, собравшихся на Суд Мертвых: Тот, Анубис, Хатор, Изида и другие. Под каждым изображением были начертаны иероглифами их имена.
Когда он надевал защитную одежду, пропитанную маслом для предохранения от действия яда, его напрягшийся в предвкушении наслаждения член натянул ткань брюк. Он поднял закрытую корзину, где таилась смерть, и стал раскачивать ее, пока оттуда не послышалось зловещее шипение.
— Что это?-спросила она, с трудом открывая глаза.
— Подарок… Тебе даруется бессмертие…
Она посмотрела на него недоуменно и хотела еще что-то спросить, но не успела — он рывком поднес к ее лицу корзину, сдвинув крышку, черная молния прянула в узкую щель и впилась в ее шею.
— А-а! — вскрикнула она. — По его телу прошла дрожь наслаждения.
Ее глаза померкли, дыхание участилось.
— Это недолго, — ласково успокаивал он. — И совсем не больно.
Он внимательно осмотрел место укуса-слава Богу, синяка не было, а ранка — незаметная точка. Красота не испорчена. А мучения недолги, он знал это. Он жадно глядел на нее, стараясь не упустить ни единого мига предсмертной борьбы, последних содроганий жизни. Потом он протянул руку к аспиду, извивающемуся в щели корзины, — он никогда не выпускал его наружу, прищемляя хвост крышкой. Рукой в промасленной перчатке он осторожно затолкал змейку в корзину, плотно задвинув крышку, поставил корзину на стол, и снова впился жадным взглядом в девушку. Глаза ее закатывались, последние содрогания проходили по телу.
— Темно, стало темно, — хрипло выдохнула она и замерла.
Он начал медленно раздевать ее в предвкушении наслаждения, пока не обнажилось прекрасное юное тело.
— «Теперь ты навеки моя, красавица // Волной аромата меня ты окутала//Дождем из мирры в поры моего тела впиталась //Я поймал тебя сетью любви, прекрасная птица», — декламировал он тихо и с чувством. Но почему-то на этот раз стихи не проникали в его душу так, как это бывало прежде. Наверное, потому, что перед ним была не та.
Он поднял тело девушки и перенес в свою лабораторию. Там положил его на рабочий стол, накрытый простыней, пропитанной маслами, — чтобы устранить возможность отравления кровью, в которую проник яд аспида.
Орудия были приготовлены.
— О Анубис, — обратился он к изображению бога с шакальей головой, покровителю бальзамировщиков, — рукам моим силу пошли и умение.
Изогнутой металлической проволокой он долго и тщательно извлекал через ноздрю мозг. Мозг не подлежал сохранению, и он небрежно бросал кусочки студенистой массы в ведерко на полу. Взяв остро заточенный изогнутый нож, уверенным движением сделал длинный разрез вдоль тела и вынул печень, легкие и остальные внутренности. Затем, тщательно обтерев их от крови, уложил в подготовленные сосуды. Органы бальзамировались отдельно и в сосудах, на крышке каждого из которых по традиции было изображение одного из богов, ставились в гробницу, — так делалось в Древнем Египте. Только сердце, как и древние египтяне, он оставил в теле своей жертвы.
Потом, заполнив тело льняными мешочками с солью, он поместил его на бальзамировочное ложе с желобками для стока жидкости и засыпал сверху особой кристаллической солью из отложений на берегах Нила. Эти химикаты должны были укрепить оболочку тела. Бальзамирование он произведет, когда в окончательный срок тело созреет для этого священного процесса.
— О Анубис, бог мертвых, владыка подземного царства, — твердил он священный текст, — охраняй ее, пока она пребывает здесь. Приготовь ей место в солнечной ладье, на которой она вознесется к солнцу, и отведи ей место в Зале Великого Суда, который ожидает мертвых…
«Суда? Что означает это слово священного текста, которое он привычно повторяет? Не будет ли он осужден за то, что отправляет красавиц в Царство Мертвых? Нет, боги Египта смотрят на это иначе. Они не осудят его. Вот только, — слабость и тошнота вновь подступили к горлу,-если б он мог даровать им, богам Подземного Царства, ту, подлинную, красавицу из красавиц… Сиротка-это только замена… Но он достигнет своей заветной цели, непременно достигнет!»
Он очнулся от заветных мечтаний и продолжал свое дело: перенес девушку в саркофаг, где тело будет созревать сорок дней. Пройдет этот срок, он произведет последние манипуляций, и она вознесется в Небесное Царство.
Глава 14
В воскресенье сияло солнце, неслись по голубому небу снежно-белые облака, и в этот сверкающий день Орелии предстояло научиться убивать… Для этого она шла на пустырь недалеко от дома. За ней следовала Федра, которую беспокоили совсем другие мысли.
— Как вы думаете, стрельба не переполошит соседей? — обратилась она к Орелии и Коуди.
— Да нет же, — невозмутимо возразил Коуди, — подумаешь, услышат стрельбу. — Он держал под мышкой большой плоский ящик, придерживая его рукой.
Орелия вдруг встревожилась.
— Вы сказали, что принесете маленький пистолет. — А в этом ящике, должно быть, целый арсенал оружия?
— Нет, — засмеялся Коуди, — какой уж там арсенал. В этом ящике нет никакого оружия. Вот оно. — И достал из кармана небольшой изящный пистолет, который вложил в руку Орелии. Та машинально сжала ладонь.
Коуди поставил ящик на траву, открыл его и вынул мишень с концентрическими кругами, прикрепленную к треножнику. Воткнув в землю, полюбовался делом своих рук.
— Вот вам, — сказал он. — Это не то же самое, что стрелять в человека, но меткости можно научиться.
Стрелять в человека?
Она будет учиться стрелять в человека. В современном, цивилизованном мире… Орелия вдруг вспомнила Розарио. Теперь у нее будет средство самозащиты, и она сможет снова ходить и ездить всюду одна.
Коуди окончательно укрепил мишень и взял пистолет у Орелии. Он был размером меньше ладони.
— Весит всего семь унций. Миниатюрный кольт. Малышка Окли дарит его тебе.
— Но я хочу заплатить!
Коуди отмахнулся:
— Нет-нет, она говорит, что будет гордиться, если ты всадишь из ее пистолета пулю между глаз этому негодяю. Ну, начинаем учиться.
— Сожми его крепче в руке, — потребовал он. Орелия сжала холодную изогнутую рукоятку, отделанную никелем. На металлической пластинке была изображена голова ястреба.
«Такой маленький и хорошенький — и это смертельное оружие?»
Федра как будто угадала мысли Орелии:
— Да еще какое, дурочка! Наповал разит.
Коуди вынул из кармана патрон и научил Орелию вставлять его в пистолет.
— Это вроде бы несложно, — заметила пристально наблюдавшая Федра.
— Да-а, — кивнула Орелия. — Наверное, выпустить эту пулю в цель будет посложнее.
— Научитесь! — заметил Коуди, не замечая подтекста ее реплики.
Орелия подумала, сколько же людей застрелил на своем веку Баффало Билл. Но не хотелось спрашивать об этом — в своих байках о старых временах он всегда все преувеличивал.
— При стрельбе используют обе руки, — начал методично разъяснять Билл, — левой поддерживают правую, чтобы тверже держать пистолет. Глядите прямо на мишень, направляйте пистолет в ее центр. И нажимайте указательным пальцем на спуск.
Коуди видел, что Орелия нервничает, и повторял терпеливо:
— Ну, палец вот сюда, а теперь нажима-айте…— Орелия нажала, раздался выстрел, и она почувствовала сильную отдачу крошечного пистолета!
— Ничего, ничего! — весело закричал Коуди, обнимая Орелию за плечи. — Просто великолепно!
Поглядев на мишень, Орелия не увидела и следа от пули.
— Но я промахнулась.
— Для первого раза — нормально, — успокоил ее Коуди.
Она выстрелила еще несколько раз, третий выстрел задел уголок мишени, а пятый попал во внешнее кольцо. Коуди и Федра все время подбадривали Орелию одобрительными возгласами, и она заряжала пистолет снова и снова. Из соседних домов высыпали слуги и хозяева, но никто не протестовал и не высказывал неудовольствия шумом на обычно тихой улице.
Орелия стреляла, руки ее занемели, пули ложились все ближе к центру мишени, но в центр попасть все-таки не удавалось.
— Не выходит у меня, — вздохнула Орелия.
— Как это не выходит! — воскликнул Коуди. — Можно считать, что вы его насквозь прошили, этого негодяя. Ведь живой человек — это не мишень, где обязательно надо попасть в самый центр. Любая рана наносит ущерб. Однажды я сам был мишенью женщины, которая в меня стреляла.
— Как интересно! Расскажи, Билл! — оживилась Федра. — Я думаю, что женщины чаще атаковали тебя чрезмерным вниманием, чем выстрелами из пистолета.
— Да, я сам и не ожидал такого. — Глаза Билла, вступившего в любимую роль рассказчика баек о своем невозвратном и незабвенном прошлом, заблестели от удовольствия. — И уж вовсе не думал, что такое может учудить Лил. Да, вот это была женщина! Она напоминала мне тебя, Федра.
— Вот как? — Федра подняла брови.
— Я имею в виду, что она была красивая, умная.
— А, ты это имеешь в виду? — сразу смягчилась Федра.
Орелия, зная, что рассказы Коуди детальны и длинны, с удовольствием воспользовалась передышкой, потирая уставшую руку.
— Ну, мы довольно долго хороводились, — рассказывал Билл, — и вдруг, — он нахмурил седеющие лохматые брови, — в одно прекрасное утро Лил требует от меня жениться на ней.
— Женитьба? — эхом откликнулась Федра. — Да что она себе вообразила, Боже правый? Ведь ты был с молодости женат на Луизе…
Коуди скромно опустил глаза.
— Ну, я как-то позабыл рассказать об этом Лил…
— Ах, забыл? — ядовито прокомментировала Федра. — Удачный случай выпадения памяти.
— Когда Лил узнала, что я женат, она была… ну, как бы это сказать… возмущена.
— И имела на это право, — вставила Орелия, вспоминая, как Розарио утаил от нее, что он женат, — и к чему это в конечном счете привело?
Не обращая внимания на неодобрительный тон, Коуди спокойно продолжал:
— Ну, тогда я решил, что лучше всего мне смыться. Я предложил Лил расстаться, а она вдруг вытащила из-под подушки пистолет. Надо же!
Орелия вдруг успокоилась — она поняла, что это не реальный случай, а одна из баек великолепного выдумщика Коуди.
— Ну, и ты здорово испугался?-от души забавляясь, спросила Федра.
— Если бы только испугался! Она мне штаны прострелила!
— Она в вас стреляла?-изумленно спросила Орелия.
— Да, мадам! Пострадала — увы! — обычно неназываемая часть моего тела. Когда я уползал, истекая кровью, я благословлял Бога, что не додумался научить ее стрелять. Иначе так легко я не отделался бы.
— Ах ты мошенник! — Весело смеясь, Федра ущипнула Коуди за щеку. Обернувшись в этот миг на шум колес подъезжающей кареты, Орелия увидела, как кучер резко осадил жеребца, на козлах сидел хмурый Син О'Рурк. Она обрадовалась за тетку. Федра тоже увидела его и, приподняв юбки, со счастливой улыбкой, побежала к карете.
В эту минуту Син встряхнул вожжи и тронул лошадь. Федра застыла на месте, поняла, что Син, заметив ее рядом с Коуди, снова рассердился, и примирение теперь не состоится. Опустив руки, она грустно глядела вслед исчезающей карете. Не смея подойти к тетке, Орелия бодро сказала:
— Выстрелю еще разок, и пойдемте в дом пить чай!
В душе она пылала гневом. Как мог Син приревновать Федру к этому мотыльку, порхающему среди женщин, этому болтуну Коуди? Ведь она любит Сина, любит как безумная… Как он смеет в ней сомневаться! Ох уж эти мужчины… Мир устроен скверно…
Все это утро Орелия позировала Федре для иллюстраций к книге, заказанной Обществом по изучению средиземноморских культур. Белая льняная ткань облегала пышные груди и круглые ягодицы Орелии, потому что нижнего белья к костюму не полагалось. Федра купила костюм у отставной актрисы, переделав его на племянницу. Она надеялась, что рисунки выйдут не слишком шокирующими.
Разделенные на прямой пробор черные волосы Орелии падали на плечи; на лоб был низко надвинут широкий золотой обруч. Ожерелье и серьги из светлой бирюзы и ляписа дополняли наряд — превосходная имитация старинных египетских украшений, которые Федра когда-то получила в подарок от своего парижского любовника.
— Знаешь, египетский стиль тебе подходит, дорогая. Ты сегодня еще красивее, чем обычно…
Не изменяя позы и выражения лица, Орелия слегка приподняла бровь.
— Если ты хочешь иметь послушную натурщицу, не смеши ее, пожалуйста.
Федре хотелось сделать как можно больше эскизов к следующему заседанию Общества. Поскольку Орелия днем была занята в офисе, тетка и племянница старались использовать для позирования каждый свободный момент. Но нередко Федра работала без всякого воодушевления — ее отвлекали мысли о Сине.
— Тетя Федра, как вы думаете — мужчина и женщина могут быть счастливы друг с другом, не вступая в брак? — спросила задумчиво Орелия.
— Раньше я думала, что да, — грустно ответила Федра, — но теперь в этом очень сомневаюсь.
— Из-за Сина?
— Да. Он выбросил меня из своей жизни оттого, что я отказалась выйти за него замуж. — Рука, державшая кисть, дрогнула, и Федре пришлось замазать искривившуюся линию.
— Он приревновал.
— Если бы он был уверен в моей любви, он никогда не отказался бы от меня.
— Выходит, что виновата я…— помолчав, сказала Орелия.
— Как это?
— Если бы сегодня утром Билл не начал учить меня стрельбе… Ведь Син, конечно, приехал помириться с тобой.
— Ерунда какая! В чем же ты виновата! Виноват этот старый дурак, который вообразил невесть что. Вспыльчивый ирландец!
Федра не только была удручена разрывом, но и злилась на Сина. Как он смел заподозрить ее и Билла? Подумать, что она через неделю после разрыва с одним мужчиной перепорхнет к другому? Ведь она заверяла Сина, что любит его всей душой, а он, стало быть, считает ее ветреницей и лгуньей! Она не простит ему! Наверняка он решил, что она отказала ему из-за Билла? Ах, набраться бы мужества и рассказать ему о Фернандо.
— Конечно, я сама виновата, что вышла замуж очертя голову, совсем молодой и глупенькой, — сказала Федра, вздохнув. — Но прошлого не изменишь. Оре-лия, это ты меня и Сина имела в виду, когда спрашивала о любви и браке?
— Как вы думаете, стрельба не переполошит соседей? — обратилась она к Орелии и Коуди.
— Да нет же, — невозмутимо возразил Коуди, — подумаешь, услышат стрельбу. — Он держал под мышкой большой плоский ящик, придерживая его рукой.
Орелия вдруг встревожилась.
— Вы сказали, что принесете маленький пистолет. — А в этом ящике, должно быть, целый арсенал оружия?
— Нет, — засмеялся Коуди, — какой уж там арсенал. В этом ящике нет никакого оружия. Вот оно. — И достал из кармана небольшой изящный пистолет, который вложил в руку Орелии. Та машинально сжала ладонь.
Коуди поставил ящик на траву, открыл его и вынул мишень с концентрическими кругами, прикрепленную к треножнику. Воткнув в землю, полюбовался делом своих рук.
— Вот вам, — сказал он. — Это не то же самое, что стрелять в человека, но меткости можно научиться.
Стрелять в человека?
Она будет учиться стрелять в человека. В современном, цивилизованном мире… Орелия вдруг вспомнила Розарио. Теперь у нее будет средство самозащиты, и она сможет снова ходить и ездить всюду одна.
Коуди окончательно укрепил мишень и взял пистолет у Орелии. Он был размером меньше ладони.
— Весит всего семь унций. Миниатюрный кольт. Малышка Окли дарит его тебе.
— Но я хочу заплатить!
Коуди отмахнулся:
— Нет-нет, она говорит, что будет гордиться, если ты всадишь из ее пистолета пулю между глаз этому негодяю. Ну, начинаем учиться.
— Сожми его крепче в руке, — потребовал он. Орелия сжала холодную изогнутую рукоятку, отделанную никелем. На металлической пластинке была изображена голова ястреба.
«Такой маленький и хорошенький — и это смертельное оружие?»
Федра как будто угадала мысли Орелии:
— Да еще какое, дурочка! Наповал разит.
Коуди вынул из кармана патрон и научил Орелию вставлять его в пистолет.
— Это вроде бы несложно, — заметила пристально наблюдавшая Федра.
— Да-а, — кивнула Орелия. — Наверное, выпустить эту пулю в цель будет посложнее.
— Научитесь! — заметил Коуди, не замечая подтекста ее реплики.
Орелия подумала, сколько же людей застрелил на своем веку Баффало Билл. Но не хотелось спрашивать об этом — в своих байках о старых временах он всегда все преувеличивал.
— При стрельбе используют обе руки, — начал методично разъяснять Билл, — левой поддерживают правую, чтобы тверже держать пистолет. Глядите прямо на мишень, направляйте пистолет в ее центр. И нажимайте указательным пальцем на спуск.
Коуди видел, что Орелия нервничает, и повторял терпеливо:
— Ну, палец вот сюда, а теперь нажима-айте…— Орелия нажала, раздался выстрел, и она почувствовала сильную отдачу крошечного пистолета!
— Ничего, ничего! — весело закричал Коуди, обнимая Орелию за плечи. — Просто великолепно!
Поглядев на мишень, Орелия не увидела и следа от пули.
— Но я промахнулась.
— Для первого раза — нормально, — успокоил ее Коуди.
Она выстрелила еще несколько раз, третий выстрел задел уголок мишени, а пятый попал во внешнее кольцо. Коуди и Федра все время подбадривали Орелию одобрительными возгласами, и она заряжала пистолет снова и снова. Из соседних домов высыпали слуги и хозяева, но никто не протестовал и не высказывал неудовольствия шумом на обычно тихой улице.
Орелия стреляла, руки ее занемели, пули ложились все ближе к центру мишени, но в центр попасть все-таки не удавалось.
— Не выходит у меня, — вздохнула Орелия.
— Как это не выходит! — воскликнул Коуди. — Можно считать, что вы его насквозь прошили, этого негодяя. Ведь живой человек — это не мишень, где обязательно надо попасть в самый центр. Любая рана наносит ущерб. Однажды я сам был мишенью женщины, которая в меня стреляла.
— Как интересно! Расскажи, Билл! — оживилась Федра. — Я думаю, что женщины чаще атаковали тебя чрезмерным вниманием, чем выстрелами из пистолета.
— Да, я сам и не ожидал такого. — Глаза Билла, вступившего в любимую роль рассказчика баек о своем невозвратном и незабвенном прошлом, заблестели от удовольствия. — И уж вовсе не думал, что такое может учудить Лил. Да, вот это была женщина! Она напоминала мне тебя, Федра.
— Вот как? — Федра подняла брови.
— Я имею в виду, что она была красивая, умная.
— А, ты это имеешь в виду? — сразу смягчилась Федра.
Орелия, зная, что рассказы Коуди детальны и длинны, с удовольствием воспользовалась передышкой, потирая уставшую руку.
— Ну, мы довольно долго хороводились, — рассказывал Билл, — и вдруг, — он нахмурил седеющие лохматые брови, — в одно прекрасное утро Лил требует от меня жениться на ней.
— Женитьба? — эхом откликнулась Федра. — Да что она себе вообразила, Боже правый? Ведь ты был с молодости женат на Луизе…
Коуди скромно опустил глаза.
— Ну, я как-то позабыл рассказать об этом Лил…
— Ах, забыл? — ядовито прокомментировала Федра. — Удачный случай выпадения памяти.
— Когда Лил узнала, что я женат, она была… ну, как бы это сказать… возмущена.
— И имела на это право, — вставила Орелия, вспоминая, как Розарио утаил от нее, что он женат, — и к чему это в конечном счете привело?
Не обращая внимания на неодобрительный тон, Коуди спокойно продолжал:
— Ну, тогда я решил, что лучше всего мне смыться. Я предложил Лил расстаться, а она вдруг вытащила из-под подушки пистолет. Надо же!
Орелия вдруг успокоилась — она поняла, что это не реальный случай, а одна из баек великолепного выдумщика Коуди.
— Ну, и ты здорово испугался?-от души забавляясь, спросила Федра.
— Если бы только испугался! Она мне штаны прострелила!
— Она в вас стреляла?-изумленно спросила Орелия.
— Да, мадам! Пострадала — увы! — обычно неназываемая часть моего тела. Когда я уползал, истекая кровью, я благословлял Бога, что не додумался научить ее стрелять. Иначе так легко я не отделался бы.
— Ах ты мошенник! — Весело смеясь, Федра ущипнула Коуди за щеку. Обернувшись в этот миг на шум колес подъезжающей кареты, Орелия увидела, как кучер резко осадил жеребца, на козлах сидел хмурый Син О'Рурк. Она обрадовалась за тетку. Федра тоже увидела его и, приподняв юбки, со счастливой улыбкой, побежала к карете.
В эту минуту Син встряхнул вожжи и тронул лошадь. Федра застыла на месте, поняла, что Син, заметив ее рядом с Коуди, снова рассердился, и примирение теперь не состоится. Опустив руки, она грустно глядела вслед исчезающей карете. Не смея подойти к тетке, Орелия бодро сказала:
— Выстрелю еще разок, и пойдемте в дом пить чай!
В душе она пылала гневом. Как мог Син приревновать Федру к этому мотыльку, порхающему среди женщин, этому болтуну Коуди? Ведь она любит Сина, любит как безумная… Как он смеет в ней сомневаться! Ох уж эти мужчины… Мир устроен скверно…
* * *
— Поверни плечо вправо, — распоряжалась Федра, нанося карандашом контуры портрета Орелии. Когда профиль Орелии четко обрисовался на фоне задника, завешенного светло-бирюзовой тканью, Федра воскликнула: — Вот так, хорошо! Теперь держи позу.Все это утро Орелия позировала Федре для иллюстраций к книге, заказанной Обществом по изучению средиземноморских культур. Белая льняная ткань облегала пышные груди и круглые ягодицы Орелии, потому что нижнего белья к костюму не полагалось. Федра купила костюм у отставной актрисы, переделав его на племянницу. Она надеялась, что рисунки выйдут не слишком шокирующими.
Разделенные на прямой пробор черные волосы Орелии падали на плечи; на лоб был низко надвинут широкий золотой обруч. Ожерелье и серьги из светлой бирюзы и ляписа дополняли наряд — превосходная имитация старинных египетских украшений, которые Федра когда-то получила в подарок от своего парижского любовника.
— Знаешь, египетский стиль тебе подходит, дорогая. Ты сегодня еще красивее, чем обычно…
Не изменяя позы и выражения лица, Орелия слегка приподняла бровь.
— Если ты хочешь иметь послушную натурщицу, не смеши ее, пожалуйста.
Федре хотелось сделать как можно больше эскизов к следующему заседанию Общества. Поскольку Орелия днем была занята в офисе, тетка и племянница старались использовать для позирования каждый свободный момент. Но нередко Федра работала без всякого воодушевления — ее отвлекали мысли о Сине.
— Тетя Федра, как вы думаете — мужчина и женщина могут быть счастливы друг с другом, не вступая в брак? — спросила задумчиво Орелия.
— Раньше я думала, что да, — грустно ответила Федра, — но теперь в этом очень сомневаюсь.
— Из-за Сина?
— Да. Он выбросил меня из своей жизни оттого, что я отказалась выйти за него замуж. — Рука, державшая кисть, дрогнула, и Федре пришлось замазать искривившуюся линию.
— Он приревновал.
— Если бы он был уверен в моей любви, он никогда не отказался бы от меня.
— Выходит, что виновата я…— помолчав, сказала Орелия.
— Как это?
— Если бы сегодня утром Билл не начал учить меня стрельбе… Ведь Син, конечно, приехал помириться с тобой.
— Ерунда какая! В чем же ты виновата! Виноват этот старый дурак, который вообразил невесть что. Вспыльчивый ирландец!
Федра не только была удручена разрывом, но и злилась на Сина. Как он смел заподозрить ее и Билла? Подумать, что она через неделю после разрыва с одним мужчиной перепорхнет к другому? Ведь она заверяла Сина, что любит его всей душой, а он, стало быть, считает ее ветреницей и лгуньей! Она не простит ему! Наверняка он решил, что она отказала ему из-за Билла? Ах, набраться бы мужества и рассказать ему о Фернандо.
— Конечно, я сама виновата, что вышла замуж очертя голову, совсем молодой и глупенькой, — сказала Федра, вздохнув. — Но прошлого не изменишь. Оре-лия, это ты меня и Сина имела в виду, когда спрашивала о любви и браке?