Страница:
Бегун?! Нет! Быть этого не может! Просто очень уж хочется, чтоб было… Я наклонился к бездвижному телу, коснулся пальцами холодного лба, повторил:
– Прощай, Бегун.
И побежал догонять своих… А из оставленного дерева стонал-пел голос родича, прощался со мной навеки:
– Мне и деток не растить, не растить. Мне и дома не сложить, не сложить…
– Прощай, Бегун.
И побежал догонять своих… А из оставленного дерева стонал-пел голос родича, прощался со мной навеки:
– Мне и деток не растить, не растить. Мне и дома не сложить, не сложить…
ВАССА
Откуда они взялись? Сперва показалось мне – застит глаза неожиданно взметнувшаяся поземка, а потом разглядела явно – бежали мне наперерез темные фигуры, стремились заградить путь к Семикрестку.
– Васса!
Голос, который уж и не чаяла услышать, прорвал тишину, остановил, будто невидимую стену предо мной воздвиг. Невыносимо захотелось, прежде чем шагнуть в темноту вечную, хоть один раз еще поглядеть в родные глаза и запомнить их нежную зелень. Почти почуяла на своем теле крепкие руки, что всегда гнали прочь страхи и сомнения…
– Беги! – Ядун толкнул меня в спину. – Беги! Как ступишь в Семикресток, выкликни имя Триглава – и все кончится!
Я вспомнила несчастную Жмару. Словно живая встала она передо мной, качнула головой, с Ядуном соглашаясь. Вспомнила пятно крови на исчерченной рунами телятине… Договор… Выполню его, и Эрик будет жить!
Ринулась вперед, к темной прогалине в снегу, где сходились витыми змеями и вновь разбегались семь дорог…
– Васса!
Эрик! Быстро бежал, словно видел впереди мою смерть и хотел удержать меня. Не ведал, что в смерти моей – жизнь его…
– Уходи! – Кричать сил не было, а все же собрала, какие оставались, выкликнула сквозь слезы: – Уходи прочь!
Оборвалось сердце, кануло в темноту, когда увидела, как споткнулся он, замер на месте растерянно…
Слезы смешивались с летящим в лицо снегом, мокрыми дорожками текли на дрожащие губы. Убеждала себя… Убеждала… Твердила, будто околдованная:
– Хорошо, что Эрик остановился… Он будет жить…
– Жить без любви и веры? – шептало что-то внутри меня. Не хотело сдаваться, блестело лучиком робким да светлым.
– Легко ли жить без веры? – Ох, хоть и тонок луч, а жжет огнем Даждьбожим! – Может, смерть – лучше?
Нет! Эрик должен жить! Он справится с бедой, обретет новую веру, найдет другую жену – умную, добрую, красивую… Она утешит его! Утешит…
– Ой ли?
Нельзя мне слушать этот шепоток, нельзя нарушать договор, что всех спасет!
Семикресток уж совсем рядом был, да ноги отказывались служить – не несли меня к проклятому месту. Я упала, поползла, вспарывая руками оледеневший наст. Ядун отстал, и спасители мои уже не успевали…
– Беги! – выкрикнул Ядун мне в спину.
А затем услышала, как тоненько взвизгнул Лис, оседая на белый снег. Он был ко мне остальных ближе… И вдруг упал маленькой темной кучкой тряпья, скорчился недвижимым мертвым комом… Почему?! Кто убил его?!
– Беги! – вновь заорал Ядун.
Я бы и рада была послушаться, да не могла оторвать глаз от скрюченного тела Лиса. Лицо охотника глядело вверх, словно искал он что-то в сумрачном небе. Глаза застыли малыми озерцами…
Ничего не понимая, я встала, обернулась к Ядуну. У того в руке блестело тонкое лезвие. Нож?! Длинный, острый, словно игла, нож! Из Лисьего бока торчал такой же! Ядун солгал! Он убил болотника!
– Ты солгал… Ты не мог… – прошептала я одними губами, но он расслышал, засмеялся уверенно:
– Глупая баба! Я могу все! Могу заключать сделки, могу нарушать их, могу убивать, могу миловать… Я почти бог!
Я качнулась от него. Каркающий голос насмешливо загрохотал над ухом:
– Семикресток почуял добычу! Тебе уже не уйти! Гляди!
Я посмотрела вокруг. Как раньше не заметила! Семь дорог, извиваясь, оплетали поле… Скручивались змеиными кольцами, казалось далее, будто подползали ко мне тихо, неприметно, еще немного – и, сомкнувшись, потащат меня к громадной, схожей с пауком, проталине… Нет!!!
Я завизжала, дернулась обратно. Одна из дорог мягко закруглилась, легла мне под ноги. Растаявший снег хлюпал на ней вязкими лужами, поблескивал темными разводами земли, манил…
– Не вставай на нее! – закричал совсем близко странно знакомый голос. Где я его слышала? Ладога-Княжич… Волх!
– Не вставай! По дороге придется идти!
Ну и что? Мне надо идти, нет, бежать подальше от страшного места. Я занесла ногу…
– Куда!
А он впрямь боялся за меня… Почему?
Глаза пробежали по темному телу дороги. Она, выгнувшись полукругом, сомкнула оба конца на сердцевине Семикрестка. Даже дорога не хотела увести меня от темной участи!
– Стой, где стоишь! – цыкнул волх.
Он был уже рядом. Красивое лицо разогрелось от быстрого бега, в седых волосах застряли снежинки и почему-то не таяли… Я уставилась на них завороженно…
Ядун прыгнул перед волхом, загораживая ему путь:
– Ты?!
Метко брошенный Медведем нож ткнулся в его плечо, но Ядун, казалось, не заметил. И крови из пореза не выступило…
Чужак замер против Ядуна, засиял радужными глазами:
– Ты должен умереть!
– Я бессмертен!
Что напрасно пререкаться?! Бить надо! Бить! За плечом Чужака возник Эрик. Яростный, неумолимый… Единственный… Как могла отречься от него?
– Эрик! – прошептала и заплакала. Он заметил мои слезы, выхватил меч:
– Ты умрешь, будь хоть трижды бессмертным! Выметнул вперед посеребренное морозом лезвие.
Молния, и та не летела бы быстрее, но Ядун легко уклонился, извернувшись, голой ладонью стукнул по смертоносному острию. Из-под руки брызнули голубые искры, взвилась струйка сизого дыма. Клинок застонал по-человечьи, звякнул тоненько и вдруг… переломился.
Ядун ухмыльнулся, занес другую руку. На кончиках его пальцев уже трепетало синее пламя…
Я прыгнула обеими ногами в дорожную грязь, вцепилась зубами в поднявшуюся на Эрика руку. Земля поплыла под ногами, потащила меня к Семикрестку. Одновременно с ужасом нахлынула радость – Ядун рыкнул, тряхнул рукой, сбрасывая меня – вспышка мертвенного света, сорвавшись с его ладони, рухнула в снег! Не в Эрика!
Волх быстро пихнул ньяра за свою спину… Посох его, описав плавную дугу, врезался концом в лицо Ядуна. Тот взвыл, отскочил, схватившись за глаз. По его пальцам потекла темная, похожая на кровь, жижа…
Он отдалялся… И Эрик… И Чужак… Но я же стояла на месте?! Дорога! Она тянула меня к зловещей прогалине Семикрестка! Я попробовала спрыгнуть на обочину. Без толку – каждый шаг в сторону лишь приближал меня к темнеющему впереди пятну – ноги шли только по дороге…
– Держись! – Чья-то рука промелькнула мимо и вновь возникла перед глазами. Олег!
Он плашмя лежал на снегу, изо всех сил стараясь дотянуться до меня.
– Держись, баба! Неужто Лис умер зазря?! Неужто Эрик склонил зазаря гордую голову перед волхом? – Он, как мог, тянулся ко мне. Длинные узловатые пальцы оказались совсем близко. – Держись!
Однажды Ядун заставил меня отказаться от своей любви. Во второй раз я ее не предам! Коли суждено мне умереть, так возле любимого, ему помогая, а не бессловесной безвольной тварью, что и человеком-то не назовешь!
Страшная боль скрутилась в груди, ноги подкосились от рывка, взметнувшаяся от моего падения грязь мелкими бисеринами брызнула в лицо, но я все же зацепилась за протянутую руку. Олег застонал, изгибаясь всем телом, потянул меня прочь с ожившей дороги.
Вроде легкой я была, но теперь почуяла, каким грузом налилось тело. Олег закусил губу, по твердому подбородку побежала тонкая струйка крови. Отпустит… Сейчас отпустит…
– Помоги же… – зашипел он, сдавливая мои ускользающие пальцы.
Довелось мне все же понять – почему так долго ждала его Беляна… Ничего не было на свете надежней этих рук, ничего не было верней!
Я потянулась к нему всем телом, заскулила от разрывающей грудь тоски – и вдруг дорога отпустила меня! Последним усилием Олег перекинул меня на свою сторону, быстро откатился подальше от опасного места.
Неужели вырвал? Неужели?
Плечи болели, будто вывороченные из тела, но душа наполнялась тихой радостью… Казалось – век могу так пролежать, глядя в темное небо и наслаждаясь нежданным избавлением…
А Олег встал. Медленно, пошатываясь, но встал! Потянул меч из чехла, отер кровь с подбородка и, даже не глянув на меня, рыкнул:
– Сиди здесь! Не суйся более!
Словно во сне я увидела, как подошел он к волху, как встал плечо к плечу рядом с Эриком, сжимая в ослабшей руке тяжелое оружие.
А Медведь, Бегун? Где же они? Я оглянулась на лежащего в снегу Лиса. Поземка уже пробежала по его ярким волосам, окрасила их белизной. Медведь, тихо постанывая, сидел над братом, пытался стереть с его запрокинутого лица белую пыль, заглядывал в широко распахнутые глаза… Не в силах подняться, я поползла к нему. Не время сейчас горевать… Мертвому не поможешь, а живые еще нуждались в Медвежьей силе. Хотя какая сила устоит против Бессмертия? Даже меткие удары Чужака оставляли на теле Ядуна лишь блеклые бескровные полосы. Зато на бедре волха уже выступила кровь, да и Олег время от времени перекидывал меч из одной уставшей руки в другую.
Я достигла Медведя, замерла, не решаясь его потревожить… Он дрожал мелко, будто в лихорадке, плакал по-щенячьи – одними вздохами, бережно укачивая на руках голову брата.
– Оставь его. – Я робко прикоснулась к нему. – Смерть идет за ним, но если ты не поможешь живым…
– Он умер! – Медведь повернулся ко мне. Ждала я слез, отчаяния, может, боли жгучей, а узрела на круглом лице детское, наивное недоумение. Охотник словно не мог поверить в то, что видел и о чем говорил. – Он умер…
Позади что-то ухнуло, пронзительно вскрикнул Олег… Нельзя было медлить! Нельзя!
– Все умрут, пока ты тут стонешь по-бабьи! Бейся же! Отомсти за брата!
Я грубо отпихнула Медведя. Он не удержал Лиса, и тот безжизненно ткнулся щекой в снег. Медведь опрокинулся на бок, шалыми глазами устремился на Ядуна. Могучее тело болотника взметнулось, выпрямляясь. Топор будто сам выскочил у него из-за пояса. Воздух жалобно засвистел, рассеченный острым лезвием.
Ядун проскользнул под меч Олега, ушел от Эрикова ножа, отразил рукой удар Чужакова посоха и присел, пропуская над головой летящий топор. Жаль – нет у мстящего оружия глаз, не видело оно врага лютого! Топор свистнул мимо Ядуна, упал в дорожную грязь за его спиной.
– Ха! – Ядун подхватил его одним рывком и, почти не задержав в руке, метнул в широкую грудь Медведя.
Я! Я виновата в этой крови!
Я завыла, поползла к оседающему Медведю, силясь свершить невозможное – вымолить прощение у мертвеца. Выпученные карие глаза глядели на меня холодно и удивленно, будто спрашивали: «Чего винишься? Знать, судьба моя такова…»
Никто не мог убить Медведя! Он был таким большим, таким сильным! А Ядун сумел! Он непобедим! Вон как стоит против троих – не шевелясь, будто выжидая чего-то… И страха нет в черных глазах, только твердая решимость… Он убьет, убьет их всех! И волха тоже… Зачем?! Зачем они пошли за мной?!
Я застыла над телом охотника, закусив губу и размазывая по щекам уже не останавливающиеся безнадежные слезы…
Эрик кинулся на жреца с ножом, но волх заступил ему путь:
– Не лезь. Это мой враг!
Ядун расхохотался, широко повел рукой:
– А эти? Они – тоже твои враги? О ком он говорил? Кто – враги?
Тихо скрипнул снег под чужой ногой, упала на лицо серая тень, прошелестела мимо невесомая одежда… Они!
Слуги Ядуна выскальзывали из сердцевины Семикрестка, молчаливо шли к своему хозяину. У каждого в руке меч, у каждого за поясом пара ножей, у каждого в груди каменное сердце…
– Темные! – закричала я отчаянно. – Темные! Чужак, как стоял к Ядуну лицом, так и остался, а Эрик с Олегом, будто сговорившись, развернулись к Темным, плотно сомкнулись спинами…
– Так-то. – Чужак усмехнулся Ядуну в лицо. – Я же не один шел, знал – пригодятся мне умелые вой!
Тот зарычал, узкое лицо исказила гримаса. Жрецы надвигались, сжимались вокруг воев кольцом. Сколько же их? Семеро? Нет, всего шесть. Но Эрик и Олег – вдвоем… Только вдвоем…
Один из Темных прошел совсем близко от меня – даже дыхание его услышала, а как не заметил… Почему не тронул, не убил?
Внезапная догадка подняла меня с колен. Дрожащие от возбуждения руки нашарили на поясе Медведя широкий нож… Взяла бы меч, но тяжел он был для меня…
– Куда, дура-баба?! – рыкнул Олег, чудом углядев мое движение.
Как объяснить ему, что меня Темные не тронут? Ведь я предназначена их богу! Хотя – зачем объяснять? Нельзя медлить, а там – все станет ясно без слов…
Темный, почуяв шорох за спиной, обернулся, зашипел на меня, словно рассерженная кошка. Пустые, выжженные тьмой глаза уставились в душу, обдали холодом. Я зажмурилась, изо всех сил ударила в это склоненное лицо. Нож ткнулся во что-то податливо-мягкое, застрял там… Темный взвыл. Мои руки потянуло вниз – еле удержала… А глаза открыть так и не решалась, пока не почуяла, что освободился нож от странно мягкой плоти. Только тогда глянула под ноги.
Конечно, с закрытыми глазами не повоюешь, но этот удар оказался точным. Нож угодил в шею Темного. Из зияющей раны медленно вытекала какая-то мутная жидкость, таяла вместе с телом жреца. Я убила его! Убила!
Радужные блики полыхали в глазах, или это воздух над нами переливался и звенел? Нет, не воздух… Звенели, переговариваясь на своем языке, воинские мечи. Что могли рассказывать они? Только крови просить… Еще крови, еще… Крови Эрика, крови Олега, крови волха… У волха свой путь… Кто сказал так? Голбечник? Мой потешный маленький дружок! Первый и единственный дружок в этой земле!
Темные будто не желали меня замечать. Бились с Олегом да Эриком, повернувшись ко мне спинами. Глаза я теперь закрывать не стала – выбрала место понадежнее и ударила. Наседавший на Эрика Темный хрюкнул, упал, потек сизой дымкой… Вот и Олегов рухнул, захлебываясь заменявшей ему кровь отвратительной жижей…
Олег хмуро усмехнулся мне. В спокойных серых глазах мелькнуло одобрение и тут же пропало. Пожалуй, был он не менее страшен, чем Ядун… Убивал без злобы, без ненависти… Просто делал работу. Необходимую и очень важную работу! Так пахарь старательно тащит по полю ель-суковатку и выворачивает из земли крепко засевшие камни…
Осел с перерезанным горлом еще один Темный – противник Эрика. Я ухнула радостно и обомлела, боясь глазам поверить. «Нет!» – хотелось закричать, протестуя, да голос не слушался, клокотал в горле, не вырываясь наружу…
Эрик медленно гнулся к земле, зеленые глаза наливались холодной пустотой, рассеченное плечо багровело открытой раной…
– Эрик! – кликнул за меня Олег, метнулся на убийцу мужа. Темный и увернуться не успел – завалился с дырой в груди прямо на тело Эрика и стаял, освобождая того.
– Берегись! – Олег изловчился, отбросил от меня мечом странную вспышку, миновавшую его и волха. Та упала в снег, зашипела… Последний Темный заметил открытую спину волха, обхватил ее руками. Чужак встряхнулся, словно промокший пес, силясь скинуть тушу жреца. Ядун расхохотался. Маленький кинжал, такой же, что убил Лиса, будто ожив, соскочил с его ладони, метнулся к шее Чужака.
Темный мешал волху отклониться, но я… Я была свободна! Для чего мне жить, если не было больше Эрика?!
Я бросилась вперед, сунулась под смертоносное жало…
Совсем близко что-то звякнуло. Ожидаемая боль не настигла, не погрузила в пучину беспамятства… Олег! Олег отвел и эту опасность! Я открыла глаза.
Нет, не в меч Олегов ударился кинжал – зацепил грудь, скользнув по странному железному кресту, что на его шее висел… Под рубахой растеклось алое пятно. И он?! Конец… Это конец!
– Бейся! – выдохнул Олег, подхватывая нож. Изловчился и метким ударом всадил его в спину повисшего на Чужаке Темного.
Жрец расцепил опутавшие Чужака руки. Волх выпрямился, занес посох и вдруг застыл, словно окаменев… Что же он?! Ядун не станет ждать! Но Ядун тоже не двигался. Только губы его шевелились, словно напевая неслышную песню. Что случилось? Оцепенели и мои руки, наплыла волной влекущей печаль и тихая, почти неприметная радость… Что-то кончалось… Что-то начиналось… Что?
– Белая Девка!
Олег смотрел в сторону Семикрестка так, словно увидел нечто неприятно знакомое…
Белая Девка – посланница Морены, та, что приходит за умершими душами и передает их в руки поджидающей за кромкой хозяйки…
Она шла по дороге, едва касаясь ногами влажной, смешанной со снегом грязи. Почти прозрачное одеяние свободно колыхалось вокруг стройной высокой фигуры. Распущенные до пояса бесцветные волосы медленно плыли по ветру… Блеклые глаза, устремленные в пустоту, отыскивали свою добычу…
– Что же, волх, – негромко сказал Ядун. – Это конец. Она явилась за твоими ведогонами. Она заберет их, и ты, только ты будешь виновен в их смерти! Ты даже их не защитил…
И засмеялся:
– И ты хотел убить меня?!
Прозрачное лицо Белой повернулось на смех:
– Кто смеет веселиться пред жрицей Морены? Ядун смолк, а Чужак вскинул руку:
– Стой, Белая! Возьми людей, но оставь в живых ведогонов!
Девка склонилась над телом Лиса:
– Ты волх – тебе решать…
Тонкая рука медленно потекла над мертвецом:
– Живи, ведогон! Без тела живи!
Чужак побелел, согнулся, будто его кто-то ударил в живот. Посох выпал из ослабших рук. Ядун довольно осклабился, однако засмеяться уже не посмел. И ударить не посмел…
Белое лицо вновь повернулось к волху:
– Ты по-прежнему хочешь этого?
– Да!
Голос у Чужака стал сиплым, сдавленным.
Он умирал! Умирал от каждого нового шага Девки, от каждого ее движения! Умирал, теряя свою силу! И никто, никто не мог ему помочь…
– Гляди! – Олег ткнул меня в плечо.
Я проследила за его рукой. Нет, не напрасно гнулся к земле Чужак, не зря утекала его могучая, неподвластная времени сила – Лис сидел в снегу, недоуменно хлопая глазами на вывалившийся из бока кинжал. И Медведь поднимался, растерянно потирая грудь, которую совсем недавно рассек топор. И Эрик! Мой Эрик был жив! Страшная рана затягивалась на глазах!
– Прощай, волх… – Белая закачалась, потекла поземкой обратно, в сердцевину Семикрестка…
– Все кончено, волх! – будто эхом отозвался на ее тихие слова громкий выклик Ядуна.
Чужак?! Он еле стоял на ногах, качаясь, будто опившись медовухи… Да его и бить не надо было – сам падал…
– Нет, не все… – выдавил он сквозь зубы, не сводя с торжествующего Бессмертного полыхающих глаз.
– Не все! – Я вскочила, встала возле, подхватив волха под плечо.
– Не все! – Вырос рядом Олег.
– Не все! – отголоском отозвался Эрик.
– Не все! – хором выкликнули Медведь и Лис, одновременно метнувшись к нам.
– Видишь, – Чужак слабо засмеялся, – моя сила сама вернулась ко мне!
Ядун побледнел, попятился… Испугался! Он испугался!
– Я бессмертен! – пробормотал неуверенно.
– И на старуху есть поруха… – веско ответил ему Олег.
– Нет! – Ядун шатнулся в сторону от его слов, будто были они калеными стрелами и, не удержавшись, заступил на дорогу. Та чмокнула плотоядно, плотнее всасывая его ноги в разжиженную грязь.
– Нет! – Ядун дернулся, пытаясь вырваться, но дорога держала цепко и бежала быстро. Куда быстрей, чем в прошлый раз, когда меня тянула…
Жрец завертелся, замахал руками, расплескивая вокруг себя синее пламя, но грязь только чавкала, унося его к зловещей проталине.
– Триглав! – отчаянно воззвал он возле сердцевины Семикрестка.
Из-под земли поднялась темная дымная тень, будто громадной рукой накрыла жреца. В наплывшей туче что-то загрохотало, засипело злорадно…
– Я должен убить его! – Чужак выскользнул из наших рук.
Куда?! Дорога чмокнула, принимая и его. Волх обернулся. Радужные глаза окатили меня нежным светом, рука приподнялась, прощально сверкнули под слабым солнечным бликом золотые змеи браслетов. Донесся едва слышный голос:
– Вы вернули мне силу, но я не могу вернуть вас… Олег… Нож…
– Стой! – Эрик рванулся за ним.
Я повисла на муже, удерживая, зашептала слова Голбечника:
– Волху свой путь заранее известен, и даже если его смерть ждет лютая – не отступит он…
Эрик остановился, только охнул горестно, когда Чужак исчез в дымной тени, спрятавшей Ядуна…
Что-то щелкнуло. Пополз удушливый дым, заклубился над Семикрестком и растаял, обнажая ровное поле с разбегающимися в разные стороны дорогами. Будто и не было ничего… Кабы не болотники рядом да тяжелая рука мужа на плече, решила бы – примерещилось…
– Васса! – Эрик испуганно вгляделся в мое лицо и успокоился, уразумев, что произошедшее – не дурной сон. – Я уж испугался – исчезнешь…
Я и забыла, какой он красивый да сильный! И голос бархатный его забыла…
– Нам нет дороги назад… – пробормотал Медведь, прижимая руку к груди. Все не верил, что жив остался. – Значит, третье время вышло?
– Ну и ляд с ним! – зло отозвался Лис. – Здесь тоже люди живут!
И поправился:
– Почти люди! А коли еще с Чужаком схожие есть, то здесь, может, лучше даже, чем там!
Нет больше таких, как Чужак… Хотя, кто знает? Велика земля…
А Эрик? Как же Эрик? Как вой его, в Новом Городе забытые, как Князь, почет, уважение, слава? Кто он здесь? Ведогон, подобно всем прочим… Из-за меня…
Я поймала испытующий взгляд мужа. Он не понял моей тревоги, усмехнулся:
– Волх нам новое счастье подарил!
Счастье? Какое же может быть счастье без земли родной?! А может – прав он? Вместе быть – разве не в этом счастье? А что до земли – то везде она одна, везде добрая мать, коли любишь, и злая мачеха, коли ненавидишь… Будет мила мне та земля, что вернула Эрика, лишь бы любовь была…
– Васса!
Голос, который уж и не чаяла услышать, прорвал тишину, остановил, будто невидимую стену предо мной воздвиг. Невыносимо захотелось, прежде чем шагнуть в темноту вечную, хоть один раз еще поглядеть в родные глаза и запомнить их нежную зелень. Почти почуяла на своем теле крепкие руки, что всегда гнали прочь страхи и сомнения…
– Беги! – Ядун толкнул меня в спину. – Беги! Как ступишь в Семикресток, выкликни имя Триглава – и все кончится!
Я вспомнила несчастную Жмару. Словно живая встала она передо мной, качнула головой, с Ядуном соглашаясь. Вспомнила пятно крови на исчерченной рунами телятине… Договор… Выполню его, и Эрик будет жить!
Ринулась вперед, к темной прогалине в снегу, где сходились витыми змеями и вновь разбегались семь дорог…
– Васса!
Эрик! Быстро бежал, словно видел впереди мою смерть и хотел удержать меня. Не ведал, что в смерти моей – жизнь его…
– Уходи! – Кричать сил не было, а все же собрала, какие оставались, выкликнула сквозь слезы: – Уходи прочь!
Оборвалось сердце, кануло в темноту, когда увидела, как споткнулся он, замер на месте растерянно…
Слезы смешивались с летящим в лицо снегом, мокрыми дорожками текли на дрожащие губы. Убеждала себя… Убеждала… Твердила, будто околдованная:
– Хорошо, что Эрик остановился… Он будет жить…
– Жить без любви и веры? – шептало что-то внутри меня. Не хотело сдаваться, блестело лучиком робким да светлым.
– Легко ли жить без веры? – Ох, хоть и тонок луч, а жжет огнем Даждьбожим! – Может, смерть – лучше?
Нет! Эрик должен жить! Он справится с бедой, обретет новую веру, найдет другую жену – умную, добрую, красивую… Она утешит его! Утешит…
– Ой ли?
Нельзя мне слушать этот шепоток, нельзя нарушать договор, что всех спасет!
Семикресток уж совсем рядом был, да ноги отказывались служить – не несли меня к проклятому месту. Я упала, поползла, вспарывая руками оледеневший наст. Ядун отстал, и спасители мои уже не успевали…
– Беги! – выкрикнул Ядун мне в спину.
А затем услышала, как тоненько взвизгнул Лис, оседая на белый снег. Он был ко мне остальных ближе… И вдруг упал маленькой темной кучкой тряпья, скорчился недвижимым мертвым комом… Почему?! Кто убил его?!
– Беги! – вновь заорал Ядун.
Я бы и рада была послушаться, да не могла оторвать глаз от скрюченного тела Лиса. Лицо охотника глядело вверх, словно искал он что-то в сумрачном небе. Глаза застыли малыми озерцами…
Ничего не понимая, я встала, обернулась к Ядуну. У того в руке блестело тонкое лезвие. Нож?! Длинный, острый, словно игла, нож! Из Лисьего бока торчал такой же! Ядун солгал! Он убил болотника!
– Ты солгал… Ты не мог… – прошептала я одними губами, но он расслышал, засмеялся уверенно:
– Глупая баба! Я могу все! Могу заключать сделки, могу нарушать их, могу убивать, могу миловать… Я почти бог!
Я качнулась от него. Каркающий голос насмешливо загрохотал над ухом:
– Семикресток почуял добычу! Тебе уже не уйти! Гляди!
Я посмотрела вокруг. Как раньше не заметила! Семь дорог, извиваясь, оплетали поле… Скручивались змеиными кольцами, казалось далее, будто подползали ко мне тихо, неприметно, еще немного – и, сомкнувшись, потащат меня к громадной, схожей с пауком, проталине… Нет!!!
Я завизжала, дернулась обратно. Одна из дорог мягко закруглилась, легла мне под ноги. Растаявший снег хлюпал на ней вязкими лужами, поблескивал темными разводами земли, манил…
– Не вставай на нее! – закричал совсем близко странно знакомый голос. Где я его слышала? Ладога-Княжич… Волх!
– Не вставай! По дороге придется идти!
Ну и что? Мне надо идти, нет, бежать подальше от страшного места. Я занесла ногу…
– Куда!
А он впрямь боялся за меня… Почему?
Глаза пробежали по темному телу дороги. Она, выгнувшись полукругом, сомкнула оба конца на сердцевине Семикрестка. Даже дорога не хотела увести меня от темной участи!
– Стой, где стоишь! – цыкнул волх.
Он был уже рядом. Красивое лицо разогрелось от быстрого бега, в седых волосах застряли снежинки и почему-то не таяли… Я уставилась на них завороженно…
Ядун прыгнул перед волхом, загораживая ему путь:
– Ты?!
Метко брошенный Медведем нож ткнулся в его плечо, но Ядун, казалось, не заметил. И крови из пореза не выступило…
Чужак замер против Ядуна, засиял радужными глазами:
– Ты должен умереть!
– Я бессмертен!
Что напрасно пререкаться?! Бить надо! Бить! За плечом Чужака возник Эрик. Яростный, неумолимый… Единственный… Как могла отречься от него?
– Эрик! – прошептала и заплакала. Он заметил мои слезы, выхватил меч:
– Ты умрешь, будь хоть трижды бессмертным! Выметнул вперед посеребренное морозом лезвие.
Молния, и та не летела бы быстрее, но Ядун легко уклонился, извернувшись, голой ладонью стукнул по смертоносному острию. Из-под руки брызнули голубые искры, взвилась струйка сизого дыма. Клинок застонал по-человечьи, звякнул тоненько и вдруг… переломился.
Ядун ухмыльнулся, занес другую руку. На кончиках его пальцев уже трепетало синее пламя…
Я прыгнула обеими ногами в дорожную грязь, вцепилась зубами в поднявшуюся на Эрика руку. Земля поплыла под ногами, потащила меня к Семикрестку. Одновременно с ужасом нахлынула радость – Ядун рыкнул, тряхнул рукой, сбрасывая меня – вспышка мертвенного света, сорвавшись с его ладони, рухнула в снег! Не в Эрика!
Волх быстро пихнул ньяра за свою спину… Посох его, описав плавную дугу, врезался концом в лицо Ядуна. Тот взвыл, отскочил, схватившись за глаз. По его пальцам потекла темная, похожая на кровь, жижа…
Он отдалялся… И Эрик… И Чужак… Но я же стояла на месте?! Дорога! Она тянула меня к зловещей прогалине Семикрестка! Я попробовала спрыгнуть на обочину. Без толку – каждый шаг в сторону лишь приближал меня к темнеющему впереди пятну – ноги шли только по дороге…
– Держись! – Чья-то рука промелькнула мимо и вновь возникла перед глазами. Олег!
Он плашмя лежал на снегу, изо всех сил стараясь дотянуться до меня.
– Держись, баба! Неужто Лис умер зазря?! Неужто Эрик склонил зазаря гордую голову перед волхом? – Он, как мог, тянулся ко мне. Длинные узловатые пальцы оказались совсем близко. – Держись!
Однажды Ядун заставил меня отказаться от своей любви. Во второй раз я ее не предам! Коли суждено мне умереть, так возле любимого, ему помогая, а не бессловесной безвольной тварью, что и человеком-то не назовешь!
Страшная боль скрутилась в груди, ноги подкосились от рывка, взметнувшаяся от моего падения грязь мелкими бисеринами брызнула в лицо, но я все же зацепилась за протянутую руку. Олег застонал, изгибаясь всем телом, потянул меня прочь с ожившей дороги.
Вроде легкой я была, но теперь почуяла, каким грузом налилось тело. Олег закусил губу, по твердому подбородку побежала тонкая струйка крови. Отпустит… Сейчас отпустит…
– Помоги же… – зашипел он, сдавливая мои ускользающие пальцы.
Довелось мне все же понять – почему так долго ждала его Беляна… Ничего не было на свете надежней этих рук, ничего не было верней!
Я потянулась к нему всем телом, заскулила от разрывающей грудь тоски – и вдруг дорога отпустила меня! Последним усилием Олег перекинул меня на свою сторону, быстро откатился подальше от опасного места.
Неужели вырвал? Неужели?
Плечи болели, будто вывороченные из тела, но душа наполнялась тихой радостью… Казалось – век могу так пролежать, глядя в темное небо и наслаждаясь нежданным избавлением…
А Олег встал. Медленно, пошатываясь, но встал! Потянул меч из чехла, отер кровь с подбородка и, даже не глянув на меня, рыкнул:
– Сиди здесь! Не суйся более!
Словно во сне я увидела, как подошел он к волху, как встал плечо к плечу рядом с Эриком, сжимая в ослабшей руке тяжелое оружие.
А Медведь, Бегун? Где же они? Я оглянулась на лежащего в снегу Лиса. Поземка уже пробежала по его ярким волосам, окрасила их белизной. Медведь, тихо постанывая, сидел над братом, пытался стереть с его запрокинутого лица белую пыль, заглядывал в широко распахнутые глаза… Не в силах подняться, я поползла к нему. Не время сейчас горевать… Мертвому не поможешь, а живые еще нуждались в Медвежьей силе. Хотя какая сила устоит против Бессмертия? Даже меткие удары Чужака оставляли на теле Ядуна лишь блеклые бескровные полосы. Зато на бедре волха уже выступила кровь, да и Олег время от времени перекидывал меч из одной уставшей руки в другую.
Я достигла Медведя, замерла, не решаясь его потревожить… Он дрожал мелко, будто в лихорадке, плакал по-щенячьи – одними вздохами, бережно укачивая на руках голову брата.
– Оставь его. – Я робко прикоснулась к нему. – Смерть идет за ним, но если ты не поможешь живым…
– Он умер! – Медведь повернулся ко мне. Ждала я слез, отчаяния, может, боли жгучей, а узрела на круглом лице детское, наивное недоумение. Охотник словно не мог поверить в то, что видел и о чем говорил. – Он умер…
Позади что-то ухнуло, пронзительно вскрикнул Олег… Нельзя было медлить! Нельзя!
– Все умрут, пока ты тут стонешь по-бабьи! Бейся же! Отомсти за брата!
Я грубо отпихнула Медведя. Он не удержал Лиса, и тот безжизненно ткнулся щекой в снег. Медведь опрокинулся на бок, шалыми глазами устремился на Ядуна. Могучее тело болотника взметнулось, выпрямляясь. Топор будто сам выскочил у него из-за пояса. Воздух жалобно засвистел, рассеченный острым лезвием.
Ядун проскользнул под меч Олега, ушел от Эрикова ножа, отразил рукой удар Чужакова посоха и присел, пропуская над головой летящий топор. Жаль – нет у мстящего оружия глаз, не видело оно врага лютого! Топор свистнул мимо Ядуна, упал в дорожную грязь за его спиной.
– Ха! – Ядун подхватил его одним рывком и, почти не задержав в руке, метнул в широкую грудь Медведя.
Я! Я виновата в этой крови!
Я завыла, поползла к оседающему Медведю, силясь свершить невозможное – вымолить прощение у мертвеца. Выпученные карие глаза глядели на меня холодно и удивленно, будто спрашивали: «Чего винишься? Знать, судьба моя такова…»
Никто не мог убить Медведя! Он был таким большим, таким сильным! А Ядун сумел! Он непобедим! Вон как стоит против троих – не шевелясь, будто выжидая чего-то… И страха нет в черных глазах, только твердая решимость… Он убьет, убьет их всех! И волха тоже… Зачем?! Зачем они пошли за мной?!
Я застыла над телом охотника, закусив губу и размазывая по щекам уже не останавливающиеся безнадежные слезы…
Эрик кинулся на жреца с ножом, но волх заступил ему путь:
– Не лезь. Это мой враг!
Ядун расхохотался, широко повел рукой:
– А эти? Они – тоже твои враги? О ком он говорил? Кто – враги?
Тихо скрипнул снег под чужой ногой, упала на лицо серая тень, прошелестела мимо невесомая одежда… Они!
Слуги Ядуна выскальзывали из сердцевины Семикрестка, молчаливо шли к своему хозяину. У каждого в руке меч, у каждого за поясом пара ножей, у каждого в груди каменное сердце…
– Темные! – закричала я отчаянно. – Темные! Чужак, как стоял к Ядуну лицом, так и остался, а Эрик с Олегом, будто сговорившись, развернулись к Темным, плотно сомкнулись спинами…
– Так-то. – Чужак усмехнулся Ядуну в лицо. – Я же не один шел, знал – пригодятся мне умелые вой!
Тот зарычал, узкое лицо исказила гримаса. Жрецы надвигались, сжимались вокруг воев кольцом. Сколько же их? Семеро? Нет, всего шесть. Но Эрик и Олег – вдвоем… Только вдвоем…
Один из Темных прошел совсем близко от меня – даже дыхание его услышала, а как не заметил… Почему не тронул, не убил?
Внезапная догадка подняла меня с колен. Дрожащие от возбуждения руки нашарили на поясе Медведя широкий нож… Взяла бы меч, но тяжел он был для меня…
– Куда, дура-баба?! – рыкнул Олег, чудом углядев мое движение.
Как объяснить ему, что меня Темные не тронут? Ведь я предназначена их богу! Хотя – зачем объяснять? Нельзя медлить, а там – все станет ясно без слов…
Темный, почуяв шорох за спиной, обернулся, зашипел на меня, словно рассерженная кошка. Пустые, выжженные тьмой глаза уставились в душу, обдали холодом. Я зажмурилась, изо всех сил ударила в это склоненное лицо. Нож ткнулся во что-то податливо-мягкое, застрял там… Темный взвыл. Мои руки потянуло вниз – еле удержала… А глаза открыть так и не решалась, пока не почуяла, что освободился нож от странно мягкой плоти. Только тогда глянула под ноги.
Конечно, с закрытыми глазами не повоюешь, но этот удар оказался точным. Нож угодил в шею Темного. Из зияющей раны медленно вытекала какая-то мутная жидкость, таяла вместе с телом жреца. Я убила его! Убила!
Радужные блики полыхали в глазах, или это воздух над нами переливался и звенел? Нет, не воздух… Звенели, переговариваясь на своем языке, воинские мечи. Что могли рассказывать они? Только крови просить… Еще крови, еще… Крови Эрика, крови Олега, крови волха… У волха свой путь… Кто сказал так? Голбечник? Мой потешный маленький дружок! Первый и единственный дружок в этой земле!
Темные будто не желали меня замечать. Бились с Олегом да Эриком, повернувшись ко мне спинами. Глаза я теперь закрывать не стала – выбрала место понадежнее и ударила. Наседавший на Эрика Темный хрюкнул, упал, потек сизой дымкой… Вот и Олегов рухнул, захлебываясь заменявшей ему кровь отвратительной жижей…
Олег хмуро усмехнулся мне. В спокойных серых глазах мелькнуло одобрение и тут же пропало. Пожалуй, был он не менее страшен, чем Ядун… Убивал без злобы, без ненависти… Просто делал работу. Необходимую и очень важную работу! Так пахарь старательно тащит по полю ель-суковатку и выворачивает из земли крепко засевшие камни…
Осел с перерезанным горлом еще один Темный – противник Эрика. Я ухнула радостно и обомлела, боясь глазам поверить. «Нет!» – хотелось закричать, протестуя, да голос не слушался, клокотал в горле, не вырываясь наружу…
Эрик медленно гнулся к земле, зеленые глаза наливались холодной пустотой, рассеченное плечо багровело открытой раной…
– Эрик! – кликнул за меня Олег, метнулся на убийцу мужа. Темный и увернуться не успел – завалился с дырой в груди прямо на тело Эрика и стаял, освобождая того.
– Берегись! – Олег изловчился, отбросил от меня мечом странную вспышку, миновавшую его и волха. Та упала в снег, зашипела… Последний Темный заметил открытую спину волха, обхватил ее руками. Чужак встряхнулся, словно промокший пес, силясь скинуть тушу жреца. Ядун расхохотался. Маленький кинжал, такой же, что убил Лиса, будто ожив, соскочил с его ладони, метнулся к шее Чужака.
Темный мешал волху отклониться, но я… Я была свободна! Для чего мне жить, если не было больше Эрика?!
Я бросилась вперед, сунулась под смертоносное жало…
Совсем близко что-то звякнуло. Ожидаемая боль не настигла, не погрузила в пучину беспамятства… Олег! Олег отвел и эту опасность! Я открыла глаза.
Нет, не в меч Олегов ударился кинжал – зацепил грудь, скользнув по странному железному кресту, что на его шее висел… Под рубахой растеклось алое пятно. И он?! Конец… Это конец!
– Бейся! – выдохнул Олег, подхватывая нож. Изловчился и метким ударом всадил его в спину повисшего на Чужаке Темного.
Жрец расцепил опутавшие Чужака руки. Волх выпрямился, занес посох и вдруг застыл, словно окаменев… Что же он?! Ядун не станет ждать! Но Ядун тоже не двигался. Только губы его шевелились, словно напевая неслышную песню. Что случилось? Оцепенели и мои руки, наплыла волной влекущей печаль и тихая, почти неприметная радость… Что-то кончалось… Что-то начиналось… Что?
– Белая Девка!
Олег смотрел в сторону Семикрестка так, словно увидел нечто неприятно знакомое…
Белая Девка – посланница Морены, та, что приходит за умершими душами и передает их в руки поджидающей за кромкой хозяйки…
Она шла по дороге, едва касаясь ногами влажной, смешанной со снегом грязи. Почти прозрачное одеяние свободно колыхалось вокруг стройной высокой фигуры. Распущенные до пояса бесцветные волосы медленно плыли по ветру… Блеклые глаза, устремленные в пустоту, отыскивали свою добычу…
– Что же, волх, – негромко сказал Ядун. – Это конец. Она явилась за твоими ведогонами. Она заберет их, и ты, только ты будешь виновен в их смерти! Ты даже их не защитил…
И засмеялся:
– И ты хотел убить меня?!
Прозрачное лицо Белой повернулось на смех:
– Кто смеет веселиться пред жрицей Морены? Ядун смолк, а Чужак вскинул руку:
– Стой, Белая! Возьми людей, но оставь в живых ведогонов!
Девка склонилась над телом Лиса:
– Ты волх – тебе решать…
Тонкая рука медленно потекла над мертвецом:
– Живи, ведогон! Без тела живи!
Чужак побелел, согнулся, будто его кто-то ударил в живот. Посох выпал из ослабших рук. Ядун довольно осклабился, однако засмеяться уже не посмел. И ударить не посмел…
Белое лицо вновь повернулось к волху:
– Ты по-прежнему хочешь этого?
– Да!
Голос у Чужака стал сиплым, сдавленным.
Он умирал! Умирал от каждого нового шага Девки, от каждого ее движения! Умирал, теряя свою силу! И никто, никто не мог ему помочь…
– Гляди! – Олег ткнул меня в плечо.
Я проследила за его рукой. Нет, не напрасно гнулся к земле Чужак, не зря утекала его могучая, неподвластная времени сила – Лис сидел в снегу, недоуменно хлопая глазами на вывалившийся из бока кинжал. И Медведь поднимался, растерянно потирая грудь, которую совсем недавно рассек топор. И Эрик! Мой Эрик был жив! Страшная рана затягивалась на глазах!
– Прощай, волх… – Белая закачалась, потекла поземкой обратно, в сердцевину Семикрестка…
– Все кончено, волх! – будто эхом отозвался на ее тихие слова громкий выклик Ядуна.
Чужак?! Он еле стоял на ногах, качаясь, будто опившись медовухи… Да его и бить не надо было – сам падал…
– Нет, не все… – выдавил он сквозь зубы, не сводя с торжествующего Бессмертного полыхающих глаз.
– Не все! – Я вскочила, встала возле, подхватив волха под плечо.
– Не все! – Вырос рядом Олег.
– Не все! – отголоском отозвался Эрик.
– Не все! – хором выкликнули Медведь и Лис, одновременно метнувшись к нам.
– Видишь, – Чужак слабо засмеялся, – моя сила сама вернулась ко мне!
Ядун побледнел, попятился… Испугался! Он испугался!
– Я бессмертен! – пробормотал неуверенно.
– И на старуху есть поруха… – веско ответил ему Олег.
– Нет! – Ядун шатнулся в сторону от его слов, будто были они калеными стрелами и, не удержавшись, заступил на дорогу. Та чмокнула плотоядно, плотнее всасывая его ноги в разжиженную грязь.
– Нет! – Ядун дернулся, пытаясь вырваться, но дорога держала цепко и бежала быстро. Куда быстрей, чем в прошлый раз, когда меня тянула…
Жрец завертелся, замахал руками, расплескивая вокруг себя синее пламя, но грязь только чавкала, унося его к зловещей проталине.
– Триглав! – отчаянно воззвал он возле сердцевины Семикрестка.
Из-под земли поднялась темная дымная тень, будто громадной рукой накрыла жреца. В наплывшей туче что-то загрохотало, засипело злорадно…
– Я должен убить его! – Чужак выскользнул из наших рук.
Куда?! Дорога чмокнула, принимая и его. Волх обернулся. Радужные глаза окатили меня нежным светом, рука приподнялась, прощально сверкнули под слабым солнечным бликом золотые змеи браслетов. Донесся едва слышный голос:
– Вы вернули мне силу, но я не могу вернуть вас… Олег… Нож…
– Стой! – Эрик рванулся за ним.
Я повисла на муже, удерживая, зашептала слова Голбечника:
– Волху свой путь заранее известен, и даже если его смерть ждет лютая – не отступит он…
Эрик остановился, только охнул горестно, когда Чужак исчез в дымной тени, спрятавшей Ядуна…
Что-то щелкнуло. Пополз удушливый дым, заклубился над Семикрестком и растаял, обнажая ровное поле с разбегающимися в разные стороны дорогами. Будто и не было ничего… Кабы не болотники рядом да тяжелая рука мужа на плече, решила бы – примерещилось…
– Васса! – Эрик испуганно вгляделся в мое лицо и успокоился, уразумев, что произошедшее – не дурной сон. – Я уж испугался – исчезнешь…
Я и забыла, какой он красивый да сильный! И голос бархатный его забыла…
– Нам нет дороги назад… – пробормотал Медведь, прижимая руку к груди. Все не верил, что жив остался. – Значит, третье время вышло?
– Ну и ляд с ним! – зло отозвался Лис. – Здесь тоже люди живут!
И поправился:
– Почти люди! А коли еще с Чужаком схожие есть, то здесь, может, лучше даже, чем там!
Нет больше таких, как Чужак… Хотя, кто знает? Велика земля…
А Эрик? Как же Эрик? Как вой его, в Новом Городе забытые, как Князь, почет, уважение, слава? Кто он здесь? Ведогон, подобно всем прочим… Из-за меня…
Я поймала испытующий взгляд мужа. Он не понял моей тревоги, усмехнулся:
– Волх нам новое счастье подарил!
Счастье? Какое же может быть счастье без земли родной?! А может – прав он? Вместе быть – разве не в этом счастье? А что до земли – то везде она одна, везде добрая мать, коли любишь, и злая мачеха, коли ненавидишь… Будет мила мне та земля, что вернула Эрика, лишь бы любовь была…
СЛАВЕН
Ветер свистел в ушах, гнал по ногам сыпучую поземку, бил в лицо колючими брызгами, будто сердился на меня, что отважился покинуть эту странную землю… Хорошо хоть болотники меня поняли – не осудили, что бросил их одних в незнакомой стороне. Хотя, коли и винили бы, – все одно, ушел бы я… Ждала меня в Новом Городе дружина, дела великие, да и Беляна, небось, уж места себе от тоски не находила… Эрик без раздумий, без сожаления службу свою на уютный покой рядом с ладой променял, а я давно уж понял – нет мне сходу с дорог, богами указанных, и коли суждено будет помереть, то случится это не в постели, не у теплой печи, а под стрелой каленой, какая Ию унесла, иль в пути, на привале, возле молчаливых воев и суровых елей… Рюрик умом да замыслами широко раскинулся. Успеет ли свершить все – сам не знал, но хотел я в тех замыслах не последним быть… Велика земля наша славянская, просторна – негоже, чтоб попирали ее и шкодили на ней чужеземцы всякие. Пора всему свету белому про нее узнать, почет да уважение к ней поиметь… Придет время – сам Царьград гордую голову пред ней склонит, и, коли попустят боги, – не без моей помощи!
– К Беляне торопишься? – спросил Медведь, когда в Шамахане расставались…
Я ему кивнул – не открыл истину. Не признался, что была Беляна лишь частью силы неведомой, к дому меня тянувшей…
Хорошо то было иль плохо, да уж так сложилось. Любил я ее, ценил всех более… Лишь она могла мне грубость и слабость простить, понять, когда сам себя не понимал, и не требовать от меня большего – того, чего я и дать был не в силах. Но не будь ее в Новом Городе – все равно попытался бы я воротиться.
Наши еще на Семикрестке стояли, глазели, ошалев, на белое поле, на поземку, дороги заметающую, а меня уж обратно тянуло. Может, потому что им возврата не было – не спешили они, а я по Чужаковым словам сразу понял – шагать мне в Волхский лес, сыскивать там ножи, через кои сюда перекидывались… Тринадцатый под елкой будет лежать. Воткну его, переметнусь, и дом родной уж близким окажется…
Ноги сами в путь просились, да неловко было в лица друзей глядеть, нетерпение свое выказывать. Оставались они в чужой, и одним богам ведомо было – пресекутся ли еще пути наши… Эрик с Вассой о том не печалились – им лишь бы вместе быть, зато Медведь на меня глядел, будто хоронить собирался, да и Лис часто глазами моргал, носом хлюпал, хоть крепился, как умел. Не дал я им душу излить – от долгих слов и прощаний пустых лишь боль лишняя, а толку все одно нет никакого.
– Пошли в Шамахан. – Вздернул на плечо полушубок, в бою сброшенный, остановил Лиса, рот открывшего для речей горьких, прощальных. – Пристрою вас там у старухи одной. Она хоть и склочная баба, да не злая. Обживетесь у нее сперва, а там уж сами решите – куда податься…
Васса засмущалась, глаза спрятала, к мужу прильнула:
– Нам в Шамахане делать нечего. Есть у меня один дружок – ему по хозяйству помощь надобна. Мы к нему пойдем.
Глазами на мужа стрельнула:
– Коли ты согласишься…
Ньяру не до выбора было – глядел на нее, будто на Лелю вешнюю, светился весь от счастья. Скажи она: в море кинься – кинулся бы без раздумий. Вот и на слова ее лишь головой кивнул. Хмыкнул я, но ничего не сказал. Не мне его жизни учить, чай, сам не малолеток. Напомнил только:
– Ты к чужим ведогонам не шибко суйся. Помни – ньяров тут не жалуют. Разве что шамаханцы тебя помнят. В случае чего – к ним и ступай…
Он обернулся, сверкнул зелеными шалыми глазами:
– Знаю. И коли печаль-тоска неизбывная нахлынет, где певца сыскать, возле которого уймется боль, тоже ведаю… Сам, гляди, живым к Беляне воротись да нас лихом не поминай!
Чего мне его поминать, хоть добром, хоть лихом? Душу бередить… И бабу, из-за которой сюда пришел, забыть попробую… Нельзя помнить все ушедшее и хранить его бережно – станет память, будто сундук, пыльным старьем заполненный, – что на свет ни вытяни, все лишь тлен да прах. Оставлять в сердце надобно лишь самое важное – что поможет не раз, что согреет в ночи ледяной и в жарком бою охладит… Песни Биеровы, хитрость Роллову, верность болотную, Бегуна голос ласковый… Да, пожалуй, еще и доброту строгую, коей Чужак научил.
– К Беляне торопишься? – спросил Медведь, когда в Шамахане расставались…
Я ему кивнул – не открыл истину. Не признался, что была Беляна лишь частью силы неведомой, к дому меня тянувшей…
Хорошо то было иль плохо, да уж так сложилось. Любил я ее, ценил всех более… Лишь она могла мне грубость и слабость простить, понять, когда сам себя не понимал, и не требовать от меня большего – того, чего я и дать был не в силах. Но не будь ее в Новом Городе – все равно попытался бы я воротиться.
Наши еще на Семикрестке стояли, глазели, ошалев, на белое поле, на поземку, дороги заметающую, а меня уж обратно тянуло. Может, потому что им возврата не было – не спешили они, а я по Чужаковым словам сразу понял – шагать мне в Волхский лес, сыскивать там ножи, через кои сюда перекидывались… Тринадцатый под елкой будет лежать. Воткну его, переметнусь, и дом родной уж близким окажется…
Ноги сами в путь просились, да неловко было в лица друзей глядеть, нетерпение свое выказывать. Оставались они в чужой, и одним богам ведомо было – пресекутся ли еще пути наши… Эрик с Вассой о том не печалились – им лишь бы вместе быть, зато Медведь на меня глядел, будто хоронить собирался, да и Лис часто глазами моргал, носом хлюпал, хоть крепился, как умел. Не дал я им душу излить – от долгих слов и прощаний пустых лишь боль лишняя, а толку все одно нет никакого.
– Пошли в Шамахан. – Вздернул на плечо полушубок, в бою сброшенный, остановил Лиса, рот открывшего для речей горьких, прощальных. – Пристрою вас там у старухи одной. Она хоть и склочная баба, да не злая. Обживетесь у нее сперва, а там уж сами решите – куда податься…
Васса засмущалась, глаза спрятала, к мужу прильнула:
– Нам в Шамахане делать нечего. Есть у меня один дружок – ему по хозяйству помощь надобна. Мы к нему пойдем.
Глазами на мужа стрельнула:
– Коли ты согласишься…
Ньяру не до выбора было – глядел на нее, будто на Лелю вешнюю, светился весь от счастья. Скажи она: в море кинься – кинулся бы без раздумий. Вот и на слова ее лишь головой кивнул. Хмыкнул я, но ничего не сказал. Не мне его жизни учить, чай, сам не малолеток. Напомнил только:
– Ты к чужим ведогонам не шибко суйся. Помни – ньяров тут не жалуют. Разве что шамаханцы тебя помнят. В случае чего – к ним и ступай…
Он обернулся, сверкнул зелеными шалыми глазами:
– Знаю. И коли печаль-тоска неизбывная нахлынет, где певца сыскать, возле которого уймется боль, тоже ведаю… Сам, гляди, живым к Беляне воротись да нас лихом не поминай!
Чего мне его поминать, хоть добром, хоть лихом? Душу бередить… И бабу, из-за которой сюда пришел, забыть попробую… Нельзя помнить все ушедшее и хранить его бережно – станет память, будто сундук, пыльным старьем заполненный, – что на свет ни вытяни, все лишь тлен да прах. Оставлять в сердце надобно лишь самое важное – что поможет не раз, что согреет в ночи ледяной и в жарком бою охладит… Песни Биеровы, хитрость Роллову, верность болотную, Бегуна голос ласковый… Да, пожалуй, еще и доброту строгую, коей Чужак научил.