Страница:
В отличие от тихой, провинциальной Рязани, Варшава представляла собой «кипящий котел» политических страстей. Без преувеличения можно сказать, что польская столица стала чемпионом в империи по количеству совершенных на ее улицах и площадях террористических актов. Социал-демократы, эсеры, различные националистические группировки были едины в одном — ненависти к царским властям, к царской администрации, к военным, особенно к жандармам и полицейским.
Примечателен такой факт — в одной гимназии с Орловым учились, к примеру, известнейшие впоследствии террористы Иван Каляев и Борис Савинков. Недаром одно из первых «отделений по охранению общественной безопасности», называемых в народе «охранками», было учреждено в Варшаве.
Пройти школу политического розыска в польской столице, а тем более руководить отделением, считалось среди жандармских офицеров серьезной заявкой на продвижение по службе в Департаменте полиции. Здесь действительно ковались кадры агентуристов, способных проникать в самые законспирированные революционные организации, разлагать их изнутри, парализуя тем самым опасную деятельность, наносящую реальный ущерб интересам Российской империи.
В Польше, кроме того, дислоцировался самый боеготовый военный округ — Варшавский. Понятно, что его штабы, гарнизоны и укрепленные сооружения являлись объектом первоочередного внимания разведывательных служб потенциальных противников России в лице Германии и Австрии. Отсюда и ускоренное развитие контрразведки штаба округа, формирование ядра квалифицированных «охотников за шпионами», чинов прокуратуры и следователей, специализировавшихся на раскрытии вражеских козней. По числу раскрытых в довоенный период иностранных агентов контрразведка Варшавского округа далеко опередила своих коллег. Реальную опасность от шпионской деятельности в этом регионе хорошо осознавали в Петербурге. Недаром, как указывал в своей книге начальник варшавской контрразведки полковник Николай Батюшин, отпуск средств из государственной казны на секретные расходы составлял тридцать тысяч рублей в год, что было в два с лишним раза больше соответствующих расходов штабов Московского и Петербургского округов.
С целью повысить бдительность военнослужащих и гражданского населения сообщения о разоблачении шпионов систематически публиковались в газетах. Можно предположить, что подобные публикации не остались без внимания выпускника гимназии Владимира Орлова и, возможно, в какой-то степени подтолкнули его к поступлению именно на юридический факультет Варшавского университета.
Усердному, пытливому студенту, не отвлекавшемуся подобно многим другим на участие в разного рода тайных кружках и обществах, учеба давалась сравнительно легко. Досрочно сдавая экзамены, он выкроил время на поездку в Северо-Американские соединенные штаты и прошел там дополнительный курс по криминалистике, уголовной регистрации и постановке учета в следственной сфере.
Не получая денег от родителей, Владимир Орлов вынужден был работать по вечерам наборщиком в типографии и даже матросом на мелких портовых судах. Забегая вперед, отметим, что морской эпизод в его биографии классически использовали сначала некоторые эмигрантские деятели, а затем советские «восхвалители» Коминтерна, не обошли вниманием сей факт даже нынешние демократические историки.
Дело в том, что с 1907 по 1912 год в Одессе действовала подпольная организация черноморских моряков. Она издавала свою газету — «Моряк», создала крепкие ячейки в некоторых иностранных портах, в том числе в Константинополе и Александрии, наладила транспортировку революционной литературы в Россию. С помощью английской полиции и при деятельном участии секретного сотрудника Одесского охранного отделения, значившегося в полицейской картотеке под псевдонимом Американец, нелегальная организация была разгромлена, многие члены ее осуждены и сосланы на поселение в Сибирь.
Уже после Февральской революции допрошенные Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства бывшие директора Департамента полиции Виссарионов и Белецкий показали, что Американец — это человек, связанный с торговым флотом, бывавший в Америке. Для обличителей вчерашних «сатрапов царского режима» большего и не требовалось. Орлов на торговых судах работал — да, и в Соединенных Штатах бывал — факт, как говорится, налицо. Вот и приклеили Орлову кличку Американец. Для пущей убедительности связали его по «тайной службе» с полковником Павлом Заварзиным, который действительно служил в те годы начальником Одесского жандармского управления, а позднее Варшавского и слыл отменным агентуристом, крупным специалистом по борьбе с революционным подпольем. Дело сделано. Сфабрикованная об Орлове информация не раз в течение многих лет воспроизводилась в прессе, статьях и книгах советских и зарубежных авторов.
Чтобы поставить точку в этом вопросе, отсылаем читателя к изданному еще в 1918 году эсером В. Агафоновым сборнику «Заграничная охранка», где черным по белому написано, что Американец — это редактор того самого журнала «Моряк» — Антон Попов (он же Семенов), секретный сотрудник полиции, выдавший одесскую организацию революционных матросов. Так что Орлов в этом деле был ни при чем и ярлык провокатора носил незаслуженно.
КАРЬЕРА СУДЕБНОГО СЛЕДОВАТЕЛЯ
ВОЙНА
Примечателен такой факт — в одной гимназии с Орловым учились, к примеру, известнейшие впоследствии террористы Иван Каляев и Борис Савинков. Недаром одно из первых «отделений по охранению общественной безопасности», называемых в народе «охранками», было учреждено в Варшаве.
Пройти школу политического розыска в польской столице, а тем более руководить отделением, считалось среди жандармских офицеров серьезной заявкой на продвижение по службе в Департаменте полиции. Здесь действительно ковались кадры агентуристов, способных проникать в самые законспирированные революционные организации, разлагать их изнутри, парализуя тем самым опасную деятельность, наносящую реальный ущерб интересам Российской империи.
В Польше, кроме того, дислоцировался самый боеготовый военный округ — Варшавский. Понятно, что его штабы, гарнизоны и укрепленные сооружения являлись объектом первоочередного внимания разведывательных служб потенциальных противников России в лице Германии и Австрии. Отсюда и ускоренное развитие контрразведки штаба округа, формирование ядра квалифицированных «охотников за шпионами», чинов прокуратуры и следователей, специализировавшихся на раскрытии вражеских козней. По числу раскрытых в довоенный период иностранных агентов контрразведка Варшавского округа далеко опередила своих коллег. Реальную опасность от шпионской деятельности в этом регионе хорошо осознавали в Петербурге. Недаром, как указывал в своей книге начальник варшавской контрразведки полковник Николай Батюшин, отпуск средств из государственной казны на секретные расходы составлял тридцать тысяч рублей в год, что было в два с лишним раза больше соответствующих расходов штабов Московского и Петербургского округов.
С целью повысить бдительность военнослужащих и гражданского населения сообщения о разоблачении шпионов систематически публиковались в газетах. Можно предположить, что подобные публикации не остались без внимания выпускника гимназии Владимира Орлова и, возможно, в какой-то степени подтолкнули его к поступлению именно на юридический факультет Варшавского университета.
Усердному, пытливому студенту, не отвлекавшемуся подобно многим другим на участие в разного рода тайных кружках и обществах, учеба давалась сравнительно легко. Досрочно сдавая экзамены, он выкроил время на поездку в Северо-Американские соединенные штаты и прошел там дополнительный курс по криминалистике, уголовной регистрации и постановке учета в следственной сфере.
Не получая денег от родителей, Владимир Орлов вынужден был работать по вечерам наборщиком в типографии и даже матросом на мелких портовых судах. Забегая вперед, отметим, что морской эпизод в его биографии классически использовали сначала некоторые эмигрантские деятели, а затем советские «восхвалители» Коминтерна, не обошли вниманием сей факт даже нынешние демократические историки.
Дело в том, что с 1907 по 1912 год в Одессе действовала подпольная организация черноморских моряков. Она издавала свою газету — «Моряк», создала крепкие ячейки в некоторых иностранных портах, в том числе в Константинополе и Александрии, наладила транспортировку революционной литературы в Россию. С помощью английской полиции и при деятельном участии секретного сотрудника Одесского охранного отделения, значившегося в полицейской картотеке под псевдонимом Американец, нелегальная организация была разгромлена, многие члены ее осуждены и сосланы на поселение в Сибирь.
Уже после Февральской революции допрошенные Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства бывшие директора Департамента полиции Виссарионов и Белецкий показали, что Американец — это человек, связанный с торговым флотом, бывавший в Америке. Для обличителей вчерашних «сатрапов царского режима» большего и не требовалось. Орлов на торговых судах работал — да, и в Соединенных Штатах бывал — факт, как говорится, налицо. Вот и приклеили Орлову кличку Американец. Для пущей убедительности связали его по «тайной службе» с полковником Павлом Заварзиным, который действительно служил в те годы начальником Одесского жандармского управления, а позднее Варшавского и слыл отменным агентуристом, крупным специалистом по борьбе с революционным подпольем. Дело сделано. Сфабрикованная об Орлове информация не раз в течение многих лет воспроизводилась в прессе, статьях и книгах советских и зарубежных авторов.
Чтобы поставить точку в этом вопросе, отсылаем читателя к изданному еще в 1918 году эсером В. Агафоновым сборнику «Заграничная охранка», где черным по белому написано, что Американец — это редактор того самого журнала «Моряк» — Антон Попов (он же Семенов), секретный сотрудник полиции, выдавший одесскую организацию революционных матросов. Так что Орлов в этом деле был ни при чем и ярлык провокатора носил незаслуженно.
КАРЬЕРА СУДЕБНОГО СЛЕДОВАТЕЛЯ
Известие о начале русско-японской войны застало Владимира Орлова в Соединенных Штатах Америки. Движимый патриотическим чувством, он срочно возвращается в Россию и, как и многие его знакомые сверстники, добровольно поступает на военную службу, добиваясь отправки на фронт. Вскоре он оказался в действующей армии, в Маньчжурии. По сохранившимся отрывочным сведениям сложно определить, участвовал ли бывший студент непосредственно в боевых действиях. По логике вещей, командование не могло не учитывать наличие у него университетского диплома 1-й степени, и поэтому он, скорее всего, был определен для прохождения службы в штабные подразделения либо в военно-судебные органы. Как бы там ни было, но свою фронтовую отметку в виде контузии он получил и в 1906 году демобилизовался по здоровью в звании прапорщика крепостной артиллерии.
Молодой юрист с фронтовой закалкой — это то, что было нужно главе Варшавского судебного округа.
Прокурорские и следственные работники в Польше, особенно расследующие политические дела, находились в зоне повышенного внимания боевиков из революционных и националистических организаций.
Словно специально оговоренным сигналом к расширению масштабов террора стала полицейская акция по захвату одной из нелегальных типографий в Варшаве в апреле 1904 года. В ходе операции социал-демократ Марцин Каспшак оказал ожесточенное сопротивление — убил двух и ранил еще трех полицейских. По приговору суда он в 1905 году был казнен. Позднее Феликс Дзержинский вспоминал, что «выстрелы Каспшака, как электрическая искра, разбудили рабочие массы и призвали их под знамена активной борьбы». (Дзержинский Ф. Э. Избранные произведения, М., 1967. Т. 1. С. 92.)
Владимира Орлова назначили судебным следователем в Лодзь. Все, кто служил в городе в административных органах — в суде, полиции и жандармерии, находились под сильнейшим впечатлением лодзенских событий всего годичной давности. Тогда рабочие предприятий города после расстрела демонстрации подняли вооруженное восстание. Разгорелись ожесточенные уличные бои, в ходе которых погибло много восставших. Не обошлось без жертв и со стороны властей.
Офицеры охранного отделения и полицейские работали не покладая рук над установлением зачинщиков кровавых событий. Многие деятели революционного подполья были арестованы, и теперь проводилось расследование происшедшего.
В своих биографических заметках Орлов не упоминает о конкретных уголовных делах, кои поручались ему в то время. Однако твердо можно сказать, что университетские знания и дополнительная учеба в Америке даром не пропали. По меркам судебного ведомства, он делает неплохую карьеру, переходя на все более сложные участки работы в разных городах Польши.
Владимир Григорьевич Орлов в 1911 году занял должность следователя в Варшаве и специализировался на раскрытии дел об измене государству и шпионаже. В это время министр юстиции И. Щегловитов признал необходимым сосредоточить предварительное следствие по данной категории дел у наиболее опытных юристов, На основе специального решения, утвержденного царем, учреждались четыре должности судебных следователей по особо важным делам. В числе чиновников, отобранных для назначения на эту чрезвычайно ответственнейшую должность, был и В. Г. Орлов, И вот в 1912 году соответствующий приказ вступил в силу, За Орловым закреплялось все западное пограничное пространство, включая территорию дислокации Варшавского, Виленского и Киевского военных округов. Он наделялся правом не только самому вести наиболее важные уголовные дела, но и истребовать необходимые ему доклады от других следователей, а также служебную информацию из органов контрразведки и охранных отделений.
Именно в это время Орлов приступил к созданию своего любимого, но принесшего впоследствии ему столько неприятностей детища — знаменитой «картотеки на политических преступников, шпионов и подозреваемых в шпионаже лиц». Собирание вырезок из газет, подлинников и копий, различных документов, фотографий и вещественных доказательств стало его многолетней страстью, не угасшей до последних дней жизни. Канцелярское на первый взгляд занятие — составление архива — имеет исключительно важное значение в деятельности специальных служб. И это прекрасно понимал Владимир Орлов. Широкий размах тайных операций, развернувшихся еще до первой мировой войны, требовал накопления, систематизации и анализа массы разрозненных сведений об иностранных разведорганах, построении их негласной сети, личностях резидентов и секретных сотрудников. На серьезном уровне такая работа велась в Департаменте полиции, свои оперативные архивы имели охранные отделения и жандармские управления. Молодая, набирающая опыт русская военная контрразведка тоже уделяла внимание архивной службе.
Следователь по особо важным делам конечно же мог и не заниматься этой рутиной, поручить всю работу архивным клеркам. Но Орлов, как уже отмечалось, имел свой взгляд на подобные учеты, не раз на практике убеждался в необходимости иметь их под рукой и использовать при новых расследованиях.
В своей книге Орлов описывает, как спасал архив, вывозя его с фронта в Петроград, и можно добавить, что с не меньшей изобретательностью он проделал ту же операцию еще несколько раз. Каждый такой эпизод мог лечь в основу детективного романа.
Молодой юрист с фронтовой закалкой — это то, что было нужно главе Варшавского судебного округа.
Прокурорские и следственные работники в Польше, особенно расследующие политические дела, находились в зоне повышенного внимания боевиков из революционных и националистических организаций.
Словно специально оговоренным сигналом к расширению масштабов террора стала полицейская акция по захвату одной из нелегальных типографий в Варшаве в апреле 1904 года. В ходе операции социал-демократ Марцин Каспшак оказал ожесточенное сопротивление — убил двух и ранил еще трех полицейских. По приговору суда он в 1905 году был казнен. Позднее Феликс Дзержинский вспоминал, что «выстрелы Каспшака, как электрическая искра, разбудили рабочие массы и призвали их под знамена активной борьбы». (Дзержинский Ф. Э. Избранные произведения, М., 1967. Т. 1. С. 92.)
Владимира Орлова назначили судебным следователем в Лодзь. Все, кто служил в городе в административных органах — в суде, полиции и жандармерии, находились под сильнейшим впечатлением лодзенских событий всего годичной давности. Тогда рабочие предприятий города после расстрела демонстрации подняли вооруженное восстание. Разгорелись ожесточенные уличные бои, в ходе которых погибло много восставших. Не обошлось без жертв и со стороны властей.
Офицеры охранного отделения и полицейские работали не покладая рук над установлением зачинщиков кровавых событий. Многие деятели революционного подполья были арестованы, и теперь проводилось расследование происшедшего.
В своих биографических заметках Орлов не упоминает о конкретных уголовных делах, кои поручались ему в то время. Однако твердо можно сказать, что университетские знания и дополнительная учеба в Америке даром не пропали. По меркам судебного ведомства, он делает неплохую карьеру, переходя на все более сложные участки работы в разных городах Польши.
Владимир Григорьевич Орлов в 1911 году занял должность следователя в Варшаве и специализировался на раскрытии дел об измене государству и шпионаже. В это время министр юстиции И. Щегловитов признал необходимым сосредоточить предварительное следствие по данной категории дел у наиболее опытных юристов, На основе специального решения, утвержденного царем, учреждались четыре должности судебных следователей по особо важным делам. В числе чиновников, отобранных для назначения на эту чрезвычайно ответственнейшую должность, был и В. Г. Орлов, И вот в 1912 году соответствующий приказ вступил в силу, За Орловым закреплялось все западное пограничное пространство, включая территорию дислокации Варшавского, Виленского и Киевского военных округов. Он наделялся правом не только самому вести наиболее важные уголовные дела, но и истребовать необходимые ему доклады от других следователей, а также служебную информацию из органов контрразведки и охранных отделений.
Именно в это время Орлов приступил к созданию своего любимого, но принесшего впоследствии ему столько неприятностей детища — знаменитой «картотеки на политических преступников, шпионов и подозреваемых в шпионаже лиц». Собирание вырезок из газет, подлинников и копий, различных документов, фотографий и вещественных доказательств стало его многолетней страстью, не угасшей до последних дней жизни. Канцелярское на первый взгляд занятие — составление архива — имеет исключительно важное значение в деятельности специальных служб. И это прекрасно понимал Владимир Орлов. Широкий размах тайных операций, развернувшихся еще до первой мировой войны, требовал накопления, систематизации и анализа массы разрозненных сведений об иностранных разведорганах, построении их негласной сети, личностях резидентов и секретных сотрудников. На серьезном уровне такая работа велась в Департаменте полиции, свои оперативные архивы имели охранные отделения и жандармские управления. Молодая, набирающая опыт русская военная контрразведка тоже уделяла внимание архивной службе.
Следователь по особо важным делам конечно же мог и не заниматься этой рутиной, поручить всю работу архивным клеркам. Но Орлов, как уже отмечалось, имел свой взгляд на подобные учеты, не раз на практике убеждался в необходимости иметь их под рукой и использовать при новых расследованиях.
В своей книге Орлов описывает, как спасал архив, вывозя его с фронта в Петроград, и можно добавить, что с не меньшей изобретательностью он проделал ту же операцию еще несколько раз. Каждый такой эпизод мог лечь в основу детективного романа.
ВОЙНА
Расследуя шпионские дела, которых становилось все больше и больше, Орлов, как и многие его коллеги из контрразведки и охранных отделений, ощущал неотвратимость столкновения с Германией и Австрией. Усиление шпионажа — лакмусовая бумага подготовки боевых действий. И вот война разразилась. Как и в русско-японскую, Владимир Орлов добровольно надевает военную форму и получает назначение в артиллерийскую часть в крепость Оссовец. Вполне естественно, долго он там не задержался. Следственная практика и знание польского языка потребовались в разведотделе штаба главнокомандующего Северо-Западным фронтом. За неимением других вакансий юрист с многолетним стажем назначается на скромную должность переводчика, однако с обязанностью участвовать в контрразведывательной работе.
Надо сказать, что в начале первой мировой войны русская контрразведка оказалась в довольно сложном положении. В связи с развертыванием новых частей и соединений катастрофически не хватало офицеров и полицейских чинов, имеющих хотя бы общее понятие о борьбе со шпионажем. Трудно понять, почему в этих условиях ряд опытных офицеров переводился на командные должности. Показательным в этом отношении является назначение начальником штаба корпуса генерала Николая Монкевица, несколько лет возглавлявшего всю разведку и контрразведку Генерального штаба русской армии.
Как отмечал в своей книге упомянутый уже генерал Батюшин, «Ставка верховного главнокомандующего обращала на контрразведку столько же внимания, сколько и на тайную разведку, то есть предоставила им обеим работать по их собственному усмотрению, без общего руководства». По словам генерала, к контрразведке относились преступно беззаботно многие высшие чины армии до начальника штаба верховного главнокомандующего включительно. В штатах контрразведывательных отделений не предусматривалось должностей следователей, а гражданские и даже военные юристы не имели в большинстве своем опыта раскрытия шпионских дел, работы с агентурными материалами, сводками наружного наблюдения, перлюстрированной корреспонденцией, не обладали знаниями о деятельности иностранных разведок.
Орлов всем этим обладал, но статус переводчика не давал ему возможности проводить какие-либо следственные действия, а посему он ограничивался консультациями, рекомендациями, советами, Но экспрессивная, деятельная натура прапорщика артиллерии подталкивала его к более активным шагам. Ему казалось, что многие расследования ведутся не в том направлении, в котором нужно, без должной интенсивности и решительности. И свое мнение он не скрывал не от сослуживцев, не от высшего начальства. Нравилось, естественно, это далеко не всем. Излишняя ретивость, тем более затрагивающая интересы, личное благополучие некоторых армейских чипов, способная отрицательно повлиять на продвижение по службе, затормозить получение чинов и наград, порождала недоброжелательность, а порой и ненависть. «Честные штабы, — писал официальный биограф Ставки верховного главнокомандующего капитан Михаил Лемке, — любят его присутствие: оно наводит страх на негодяев в области воровства». Тот же Лемке зафиксировал и циркулировавшие об Орлове слухи, что, мол, он из таких юристов, которые не прочь создать улики, если человек им кажется виновным.
Вполне вероятно, без ошибок и преувеличения у Орлова не обходилось. Нельзя отрицать и честолюбивые мотивы в его поведении — роль переводчика явно не соответствовала довоенному положению следователя по особо важным делам. Явных и скрытых противников в войсках Орлов себе нажил достаточно, что отражалось на его благополучии даже в период эмиграции.
Тут уместно упомянуть о нашумевшем в свое время деле жандармского подполковника Мясоедова, обвиненного в шпионаже и повешенного по приговору военно-полевого суда в Варшавской тюрьме весной 1915 года.
Историки до сих пор спорят по вопросу: была ли доказана вина подсудимого? Те, кто находит неустановленной связь Мясоедова с вражеской разведкой, а следовательно, необоснованным жестокий вердикт суда, утверждают, что дело полностью сфальсифицировано в угоду верховному главнокомандующему Николаю Николаевичу Романову, желавшему свалить все свои неудачи по проведению фронтовых операций на происки немецких и австрийских шпионов и скомпрометировать военного министра В. А. Сухомлинова.
Кто же были непосредственные организаторы «дутого» дела? Называют, прежде всего, обер-квартирмейстера штаба Северо-Западного фронта генерала М. Д. Бонч-Бруевича, его подчиненного, тогда еще полковника, Н. С. Батюшина и В. Г. Орлова, который, заметим, в начале работы по уголовному делу являлся всего лишь переводчиком разведывательного отделения. В то же время совершенно не упоминаются опытные и независимые от военных властей юристы: принявший дело к производству следователь Варшавского окружного суда П. Матвеев и надзирающий за ним товарищ прокурора Варшавской судебной палаты В. Жижин. Не найдем мы и фамилий чинов военно-судебного ведомства, таких, например, как генерал Цеге фон Мантейфель, известный в эмигрантские годы под фамилией Николаев. Основание отбора «фальсификаторов» понятно — это штабные начальники и контрразведчики, «у коих и намека на совесть и чувство справедливости нет»…
Во многих статьях, посвященных делу Мясоедова, появившихся у нас в стране, а также написанных эмигрантами, особое место отводится Орлову, поскольку считалось, что именно он обработал главного свидетеля обвинения поручика Колаковского, добровольно согласившегося на роль немецкого шпиона, чтобы возвратиться из плена на родину. Якобы Орлов подсунул ему информацию о работе Мясоедова на вражескую разведку и каким-то образом убедил поручика придерживаться таких показаний на всем протяжении следствия, а затем и перед военно-полевым судом. Каких-либо доказательств авторы, естественно, не приводят. Сам же Орлов разъяснения по делу Мясоедова и личному участию в нем изложил в нескольких письмах к известному борцу с провокаторами Владимиру Бурцеву, в надежде, что последний сможет их опубликовать либо напечатать материалы собственного расследования. Ни того, ни другого не случилось. Тогда Орлов пишет своему сослуживцу, бывшему важному прокурору Александру Резанову, и тот подготовил статью в эмигрантскую газету «Новое время». Увы, ее тоже постарались не заметить.
Мы далеки от мысли обелять Орлова, не настаиваем и на его абсолютной безгрешности, в том числе в деле жандарма Мясоедова, мы выступаем лишь за чистоту историко-юридических исследований, когда для рассмотрения и объективной оценки берутся все, без какого-либо исключения, факты и свидетельства.
Над делом Мясоедова еще стоит потрудиться, не все там ясно, в подтверждение чему приведем часть письма Орлова Бурцеву от 15 февраля 1925 года:
Для ясности добавим, что речь, видимо, идет не об уголовном деле, хранящемся в Российском государственном военно-историческом архиве, а о материалах контрразведки.
В середине марта 1915 года В. Г. Орлов, наконец, получил процессуальные полномочия, будучи назначенным военным следователем при Ставке верховного главнокомандующего. Он участвует в разоблачении немецкого шпиона с довоенных времен ротмистра Бенсена, двойных агентов разведотдела штаба 9-й армии Сентокоралли, Затойского и Михель, австрийской шпионки Леонтины Карпюк. Он расследовал дело предателя штабс-капитана Янсена, коменданта штаба корпуса, бежавшего к австрийцам с секретными оперативными документами. Подчеркнем, что начальника этого штаба, возглавлявшего с 1909 года и до войны русскую разведку и контрразведку Николая Августовича Монкевица, отстранили от занимаемой должности по результатам расследования и с понижением направили для дальнейшей службы за границу. Данный факт, как известно, «аукнулся» Орлову в эмиграции, когда, по воли случая, он оказался подчиненным пострадавшего генерала. Высокопоставленный военный из близкого окружения П. Н. Врангеля (скорее всего, генерал Везмятинов. — А. 3.) писал А. Н. Кутепову:
Летом 1915 года по указанию царя Николая II была учреждена верховная следственная комиссия «для всестороннего расследования обстоятельств, послуживших причиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов военного снаряжения». А в апреле 1916 года был арестован бывший военный министр генерал-адъютант Владимир Александрович Сухомлинов по обвинению в бездействии, превышении власти и в государственной измене. Поскольку речь шла и о связях Сухомлинова с казненным за шпионаж жандармом Мясоедова, другими агентами неприятельских разведслужб, по указанию главнокомандующего в состав указанной выше комиссии с задачей расследования шпионской деятельности всех подозреваемых в этом деле лиц из окружения Сухомлинова вошел и военный следователь В. Г. Орлов.
Но совершенно неожиданно для Орлова его снова назначают переводчиком разведывательного отдела, ссылаясь на то, что должность военного следователя не предусматривалась новым штатом. Однако работу в комиссии он не покидает, проводит допросы подозреваемых и свидетелей, ведет необходимую переписку. Недоброжелатели не преминули использовать этот факт для указания на превышение им своих полномочий.
Биограф Ставки верховного главнокомандующего Михаил Лемке отметил в своем дневнике:
Просьбу Орлова удовлетворили ровно наполовину — должность переводчика сократили, а следователя не ввели. Нахождение в состоянии «за штатом» свело на нет его возможности в плане участия в делах верховной следственной комиссии. Бесцельно бродить по кабинетам, отрывая штабистов от работы, либо проводить время в офицерском казино для Орлова было совершенно неприемлемо, хотя дружеского застолья он никогда не чурался.
Только начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Михаил Васильевич Алексеев мог внести необходимые изменения в штатное расписание и произвести соответствующее назначение. Владимир Орлов надеялся, что сможет убедить генерала в своей правоте, и добивался личной встречи с ним. Надо отметить, что Михаил Васильевич Алексеев со школьной скамьи приятельствовал с отцом Орлова, не раз встречался с ним на русско-турецкой войне, видел, что детей своих тот воспитывал в патриотическом духе — «за Веру, Царя и Отечество». Утверждать, что именно это обстоятельство способствовало разрешению возникших у Орлова проблем, мы не можем, но 2 апреля его назначили на вновь образованную должность — военного следователя по особо важным делам при штабе ВГК, то есть при самом Алексееве. Так Орлов стал действовать непосредственно по указаниям начальника штаба ВГК. Долго ждать эти указания ему не пришлось.
В июне 1916 года, на основе докладов военной контрразведки о подозрительной деятельности банкира Дмитрия Рубинштейна и некоторых других финансовых воротил, своими операциями подрывавшими устойчивость снабжения фронта и тыла продовольствием, генерал Алексеев добился решения Николая II о создании специальной оперативно-следственной комиссии. Возглавил ее Генерального штаба генерал-майор Николай Степанович Батюшин, о котором мы уже не раз упоминали. В состав комиссии вошли квалифицированные офицеры контрразведки и юристы, служившие до войны в Варшавском военном округе, хорошо знакомые Батюшину.
Работа комиссии требует отдельного рассмотрения, поскольку в исторической литературе мы найдем лишь краткие упоминания о ней, а верить газетным публикациям того времени, авторы которых явно отрабатывали полученные от заказчиков-банкиров деньги, совершенно не стоит, Их лживость убедительно доказал еще в 1917 году известный «революционный сыщик», общественный деятель и публицист Владимир Бурцев. Однако удалось-таки заказным журналистам приклеить к комиссии Батюшина ярлык — «пресловутая», закрепить в сознании многих людей, что ее руководитель и члены поимели огромные деньги, необоснованно арестовывая одних и освобождая других банкиров и предпринимателей, Под влиянием подобных утверждений оказались и прокурорские деятели Временного правительства. Короче говоря, Рубинштейна и иже с ним немедленно после Февральской революции освободили, а Батюшин и многие его подчиненные заняли места в тюремных казематах. Среди тех немногих членов комиссии, кто остался на свободе, был Владимир Орлов, благодаря тому, что находился в служебной командировке на Южном фронте и в Персии, а когда возвратился в Ставку, то развернулись другие события, заслонившие вопрос о комиссии, Однако причастность к ней не пройдет для Орлова бесследно, более того, она расширит и без того немалый круг его недоброжелателей.
Положенные на бумагу компрометирующие следователя Орлова слухи (именно слухи, а не факты) осели даже в соответствующих досье иностранных разведок. Вот, к примеру, что отметило 2-е бюро французского генштаба:
Надо сказать, что в начале первой мировой войны русская контрразведка оказалась в довольно сложном положении. В связи с развертыванием новых частей и соединений катастрофически не хватало офицеров и полицейских чинов, имеющих хотя бы общее понятие о борьбе со шпионажем. Трудно понять, почему в этих условиях ряд опытных офицеров переводился на командные должности. Показательным в этом отношении является назначение начальником штаба корпуса генерала Николая Монкевица, несколько лет возглавлявшего всю разведку и контрразведку Генерального штаба русской армии.
Как отмечал в своей книге упомянутый уже генерал Батюшин, «Ставка верховного главнокомандующего обращала на контрразведку столько же внимания, сколько и на тайную разведку, то есть предоставила им обеим работать по их собственному усмотрению, без общего руководства». По словам генерала, к контрразведке относились преступно беззаботно многие высшие чины армии до начальника штаба верховного главнокомандующего включительно. В штатах контрразведывательных отделений не предусматривалось должностей следователей, а гражданские и даже военные юристы не имели в большинстве своем опыта раскрытия шпионских дел, работы с агентурными материалами, сводками наружного наблюдения, перлюстрированной корреспонденцией, не обладали знаниями о деятельности иностранных разведок.
Орлов всем этим обладал, но статус переводчика не давал ему возможности проводить какие-либо следственные действия, а посему он ограничивался консультациями, рекомендациями, советами, Но экспрессивная, деятельная натура прапорщика артиллерии подталкивала его к более активным шагам. Ему казалось, что многие расследования ведутся не в том направлении, в котором нужно, без должной интенсивности и решительности. И свое мнение он не скрывал не от сослуживцев, не от высшего начальства. Нравилось, естественно, это далеко не всем. Излишняя ретивость, тем более затрагивающая интересы, личное благополучие некоторых армейских чипов, способная отрицательно повлиять на продвижение по службе, затормозить получение чинов и наград, порождала недоброжелательность, а порой и ненависть. «Честные штабы, — писал официальный биограф Ставки верховного главнокомандующего капитан Михаил Лемке, — любят его присутствие: оно наводит страх на негодяев в области воровства». Тот же Лемке зафиксировал и циркулировавшие об Орлове слухи, что, мол, он из таких юристов, которые не прочь создать улики, если человек им кажется виновным.
Вполне вероятно, без ошибок и преувеличения у Орлова не обходилось. Нельзя отрицать и честолюбивые мотивы в его поведении — роль переводчика явно не соответствовала довоенному положению следователя по особо важным делам. Явных и скрытых противников в войсках Орлов себе нажил достаточно, что отражалось на его благополучии даже в период эмиграции.
Тут уместно упомянуть о нашумевшем в свое время деле жандармского подполковника Мясоедова, обвиненного в шпионаже и повешенного по приговору военно-полевого суда в Варшавской тюрьме весной 1915 года.
Историки до сих пор спорят по вопросу: была ли доказана вина подсудимого? Те, кто находит неустановленной связь Мясоедова с вражеской разведкой, а следовательно, необоснованным жестокий вердикт суда, утверждают, что дело полностью сфальсифицировано в угоду верховному главнокомандующему Николаю Николаевичу Романову, желавшему свалить все свои неудачи по проведению фронтовых операций на происки немецких и австрийских шпионов и скомпрометировать военного министра В. А. Сухомлинова.
Кто же были непосредственные организаторы «дутого» дела? Называют, прежде всего, обер-квартирмейстера штаба Северо-Западного фронта генерала М. Д. Бонч-Бруевича, его подчиненного, тогда еще полковника, Н. С. Батюшина и В. Г. Орлова, который, заметим, в начале работы по уголовному делу являлся всего лишь переводчиком разведывательного отделения. В то же время совершенно не упоминаются опытные и независимые от военных властей юристы: принявший дело к производству следователь Варшавского окружного суда П. Матвеев и надзирающий за ним товарищ прокурора Варшавской судебной палаты В. Жижин. Не найдем мы и фамилий чинов военно-судебного ведомства, таких, например, как генерал Цеге фон Мантейфель, известный в эмигрантские годы под фамилией Николаев. Основание отбора «фальсификаторов» понятно — это штабные начальники и контрразведчики, «у коих и намека на совесть и чувство справедливости нет»…
Во многих статьях, посвященных делу Мясоедова, появившихся у нас в стране, а также написанных эмигрантами, особое место отводится Орлову, поскольку считалось, что именно он обработал главного свидетеля обвинения поручика Колаковского, добровольно согласившегося на роль немецкого шпиона, чтобы возвратиться из плена на родину. Якобы Орлов подсунул ему информацию о работе Мясоедова на вражескую разведку и каким-то образом убедил поручика придерживаться таких показаний на всем протяжении следствия, а затем и перед военно-полевым судом. Каких-либо доказательств авторы, естественно, не приводят. Сам же Орлов разъяснения по делу Мясоедова и личному участию в нем изложил в нескольких письмах к известному борцу с провокаторами Владимиру Бурцеву, в надежде, что последний сможет их опубликовать либо напечатать материалы собственного расследования. Ни того, ни другого не случилось. Тогда Орлов пишет своему сослуживцу, бывшему важному прокурору Александру Резанову, и тот подготовил статью в эмигрантскую газету «Новое время». Увы, ее тоже постарались не заметить.
Мы далеки от мысли обелять Орлова, не настаиваем и на его абсолютной безгрешности, в том числе в деле жандарма Мясоедова, мы выступаем лишь за чистоту историко-юридических исследований, когда для рассмотрения и объективной оценки берутся все, без какого-либо исключения, факты и свидетельства.
Над делом Мясоедова еще стоит потрудиться, не все там ясно, в подтверждение чему приведем часть письма Орлова Бурцеву от 15 февраля 1925 года:
«Я думаю, что преждевременно (и это через десять лет после событий. — А. 3.) раскрыть все свои карты, так как дело не закончено, спрятано в Москве, следователь Матвеев тоже в Москве, а главное, масса обвиняемых находится на видных постах у московских коммунистов и они-то, и могут при некоторых указаниях в прессе отыскать все дело и уничтожить и дело и документы».
Для ясности добавим, что речь, видимо, идет не об уголовном деле, хранящемся в Российском государственном военно-историческом архиве, а о материалах контрразведки.
В середине марта 1915 года В. Г. Орлов, наконец, получил процессуальные полномочия, будучи назначенным военным следователем при Ставке верховного главнокомандующего. Он участвует в разоблачении немецкого шпиона с довоенных времен ротмистра Бенсена, двойных агентов разведотдела штаба 9-й армии Сентокоралли, Затойского и Михель, австрийской шпионки Леонтины Карпюк. Он расследовал дело предателя штабс-капитана Янсена, коменданта штаба корпуса, бежавшего к австрийцам с секретными оперативными документами. Подчеркнем, что начальника этого штаба, возглавлявшего с 1909 года и до войны русскую разведку и контрразведку Николая Августовича Монкевица, отстранили от занимаемой должности по результатам расследования и с понижением направили для дальнейшей службы за границу. Данный факт, как известно, «аукнулся» Орлову в эмиграции, когда, по воли случая, он оказался подчиненным пострадавшего генерала. Высокопоставленный военный из близкого окружения П. Н. Врангеля (скорее всего, генерал Везмятинов. — А. 3.) писал А. Н. Кутепову:
«Для меня лично никогда не было секретом, что яркая личность Владимира Григорьевича создала ему некоторое число недоброжелателей, кои, как это я вполне допускаю, не зная в точности работы Владимира Григорьевича, могли в оценке последней вполне добросовестно заблуждаться, считая Владимира Григорьевича не то очковтирателем, не то политическим хамелеоном. В числе таковых достаточно откровенных недоброжелателей Владимира Григорьевича считается и генерал Монкевиц, ныне Ваш помощник».
Летом 1915 года по указанию царя Николая II была учреждена верховная следственная комиссия «для всестороннего расследования обстоятельств, послуживших причиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов военного снаряжения». А в апреле 1916 года был арестован бывший военный министр генерал-адъютант Владимир Александрович Сухомлинов по обвинению в бездействии, превышении власти и в государственной измене. Поскольку речь шла и о связях Сухомлинова с казненным за шпионаж жандармом Мясоедова, другими агентами неприятельских разведслужб, по указанию главнокомандующего в состав указанной выше комиссии с задачей расследования шпионской деятельности всех подозреваемых в этом деле лиц из окружения Сухомлинова вошел и военный следователь В. Г. Орлов.
Но совершенно неожиданно для Орлова его снова назначают переводчиком разведывательного отдела, ссылаясь на то, что должность военного следователя не предусматривалась новым штатом. Однако работу в комиссии он не покидает, проводит допросы подозреваемых и свидетелей, ведет необходимую переписку. Недоброжелатели не преминули использовать этот факт для указания на превышение им своих полномочий.
Биограф Ставки верховного главнокомандующего Михаил Лемке отметил в своем дневнике:
«Четырнадцатое марта. Понедельник. Был следователь Орлов. Он писал сегодня докладную записку от имени генерал-квартирмейстера о том, что вместо переводчика он должен называться „судебным следователем по особо важным делам“, т. к. только это соответствует его деятельности и поставит его следственный материал в настоящее положение для судов.
Теперь бывают случаи, что суды отрицают за его следствием официальное значение».
Просьбу Орлова удовлетворили ровно наполовину — должность переводчика сократили, а следователя не ввели. Нахождение в состоянии «за штатом» свело на нет его возможности в плане участия в делах верховной следственной комиссии. Бесцельно бродить по кабинетам, отрывая штабистов от работы, либо проводить время в офицерском казино для Орлова было совершенно неприемлемо, хотя дружеского застолья он никогда не чурался.
Только начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Михаил Васильевич Алексеев мог внести необходимые изменения в штатное расписание и произвести соответствующее назначение. Владимир Орлов надеялся, что сможет убедить генерала в своей правоте, и добивался личной встречи с ним. Надо отметить, что Михаил Васильевич Алексеев со школьной скамьи приятельствовал с отцом Орлова, не раз встречался с ним на русско-турецкой войне, видел, что детей своих тот воспитывал в патриотическом духе — «за Веру, Царя и Отечество». Утверждать, что именно это обстоятельство способствовало разрешению возникших у Орлова проблем, мы не можем, но 2 апреля его назначили на вновь образованную должность — военного следователя по особо важным делам при штабе ВГК, то есть при самом Алексееве. Так Орлов стал действовать непосредственно по указаниям начальника штаба ВГК. Долго ждать эти указания ему не пришлось.
В июне 1916 года, на основе докладов военной контрразведки о подозрительной деятельности банкира Дмитрия Рубинштейна и некоторых других финансовых воротил, своими операциями подрывавшими устойчивость снабжения фронта и тыла продовольствием, генерал Алексеев добился решения Николая II о создании специальной оперативно-следственной комиссии. Возглавил ее Генерального штаба генерал-майор Николай Степанович Батюшин, о котором мы уже не раз упоминали. В состав комиссии вошли квалифицированные офицеры контрразведки и юристы, служившие до войны в Варшавском военном округе, хорошо знакомые Батюшину.
Работа комиссии требует отдельного рассмотрения, поскольку в исторической литературе мы найдем лишь краткие упоминания о ней, а верить газетным публикациям того времени, авторы которых явно отрабатывали полученные от заказчиков-банкиров деньги, совершенно не стоит, Их лживость убедительно доказал еще в 1917 году известный «революционный сыщик», общественный деятель и публицист Владимир Бурцев. Однако удалось-таки заказным журналистам приклеить к комиссии Батюшина ярлык — «пресловутая», закрепить в сознании многих людей, что ее руководитель и члены поимели огромные деньги, необоснованно арестовывая одних и освобождая других банкиров и предпринимателей, Под влиянием подобных утверждений оказались и прокурорские деятели Временного правительства. Короче говоря, Рубинштейна и иже с ним немедленно после Февральской революции освободили, а Батюшин и многие его подчиненные заняли места в тюремных казематах. Среди тех немногих членов комиссии, кто остался на свободе, был Владимир Орлов, благодаря тому, что находился в служебной командировке на Южном фронте и в Персии, а когда возвратился в Ставку, то развернулись другие события, заслонившие вопрос о комиссии, Однако причастность к ней не пройдет для Орлова бесследно, более того, она расширит и без того немалый круг его недоброжелателей.
Положенные на бумагу компрометирующие следователя Орлова слухи (именно слухи, а не факты) осели даже в соответствующих досье иностранных разведок. Вот, к примеру, что отметило 2-е бюро французского генштаба: