Страница:
«Секретарь русской миссии (в Польше. — А. 3.) Коростовец в ходе беседы с одним знакомым выяснил, что бывший секретарь комиссии Батюшина Логвинский… показал во время следствия, что Орлов также участвовал в злоупотреблениях, допущенных комиссией Батюшина».
Наверное, если бы дело Рубинштейна и компании дошло до суда, то кое-какие из собранных комиссией и персонально Орловым материалов подверглись бы сомнению и не попали бы в категорию доказательств, ряд обвинений был бы снят судом. Но история не терпит сослагательного наклонения. Произошло только то, что произошло. Без огрехов не обходится, пожалуй, ни одно расследование, но факты коррумпированности и мздоимства со стороны следователя по особо важным делам Орлова не установлены. А за свою добросовестную службу и вклад в дело борьбы с неприятельским шпионажем в период войны Владимир Григорьевич удостоился высоких наград: орденов Святой Анны, Святого Станислава, Святой Анны и Святого Владимира с мечами и с бантом.
НА СЛУЖБЕ У БОЛЬШЕВИКОВ
Период между двумя революциями менее всего отражен в биографических материалах Орлова. Нам удалось найти в Государственном военно-историческом архиве небольшое дело с перепиской о нем между Генеральным штабом и Ставкой. Судя по сохранившимся документам военные чины и правительственные комиссары не забыли его заслуг, но помнили и об участии в комиссии генерала Батюшина, поэтому конкретных дел на него не возлагали. Не обремененный службой Орлов имел возможность привести в надлежащий порядок значительно разросшийся за военные годы архив.
Как не раз заявлял сам Орлов, он придерживался монархической идеи. Однако в опубликованных у нас в стране и за рубежом исследованиях о деятельности враждебных Временному правительству организаций, таких, как Военный отдел Республиканского центра, «Военная лига», «Союз офицеров армии и флота», по преимуществу также монархической направленности, фамилии Орлова мы не находим. И это притом, что основные силы указанных организаций находились в Могилеве, в Ставке ВГК, где он и служил. Можно допустить, однако, что Орлов умело скрывал свою принадлежность к различным «союзам» и «лигам». До сих пор неизвестен, к примеру, состав особой конспиративной группы внутри «Союза офицеров», основной целью которой, как утверждал позднее А. Ф. Керенский, было установление военной диктатуры путем переворота Подтверждение наличия такой группы мы находим на страницах «Очерков русской смуты» А. И. Деникина, однако даже он не назвал ни одной фамилии. Известно, что «конспиративная группа» готовила почву для того, чтобы генерал М. В. Алексеев, не раз протежировавший Орлову, мог стать диктатором. Но в мае 1917 года Алексеева снимают с поста главкома, и он уезжает в Петроград, где находился до большевистской революции.
В первые дни нового режима Орлов навестил своего патрона до отъезда последнего на Дон и получил от него последнее поручение — создать в Петрограде, Москве и некоторых других городах подпольную разведывательную организацию, способную обеспечить формирующуюся Белую армию необходимой военной и политической информацией, а также для переброски в донские районы и на Север, где возможно было ожидать интервенционистские войска, готовые продолжать борьбу офицеров. С благословения генерала Алексеева В. Г. Орлову предоставлялось право установить и поддерживать связи с представителями в России союзнических разведывательных служб, прежде всего с англичанами и французами, и доводить до них добытые сведения о замыслах и реальных планах советских властей. Выработать же план деятельности организации, подобрать необходимые кадры и наладить устойчивую связь с генералом Алексеевым предстояло самому Орлову.
Итак, начало 1918 года — это новый этап в жизни профессионального юриста Орлова. Никогда ранее ему не приходилось быть на нелегальном положении, пользоваться поддельным паспортом на вымышленную фамилию, заниматься агентурной работой, не защищать закон, а проводить акции, за которые по декретам советской власти полагаюсь суровое наказание, вплоть до расстрела.
Первый шаг — легализация. К январю 1918 года этот вопрос удалось решить. В Петрограде появился польский революционер Болеслав Иванович Орлинский, а следователь по особо важным делам при Ставке ВГК почти бесследно исчез. Тем же, кто вздумал бы его искать, предусмотрительно запущенный слух подсказывал — уехал на Украину навестить родственников. Пришлось Орлову менять и свою внешность — отпустить бороду и усы.
Однако главной для него задачей было проникновение на службу в какое-либо советское учреждение, обеспечив тем самым легальный статус, гарантирующий от случайных арестов, обысков и прочих массовых мероприятий, проводившихся в эту смутную пору в целях борьбы с контрреволюционерами. Одновременно солидное должностное положение давало возможность лично получить доступ к нужной информации, заводить полезные знакомства в среде чиновников властных и партийных структур.
В своей книге Орлов указывает, что начал внедрение в советский аппарат с получения рекомендательных писем от своего старого друга Б. «Я не осмеливаюсь, — писал он, — назвать его фамилию, чтобы не скомпрометировать его, учитывая то положение, которое он занимает теперь в Москве».
Эта ремарка не более чем попытка автора показать читателям, прежде всего соотечественникам-эмигрантам, свое отношение к канонам офицерской чести (мол, друзей, даже ставших по другую сторону баррикад, не продаю).
Для советских органов безопасности никакого труда не составляло «вычислить» таинственного друга Орлова в столице СССР. Достаточно было произвести небольшой поиск в архиве СНК или еще проще — допросить бывшего секретаря Совнаркома Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, задав единственный вопрос: «Кто рекомендовал „товарища Орлинского“ к нему?» Сейчас остается только гадать, почему этого не было сделано. Допустим, что ОГПУ недосмотрело. Анализ сохранившихся документов из знаменитого архива Орлова и других материалов позволяет нам почти со стопроцентной уверенностью сказать, что отрекомендовал Орлова-Орлинского на советскую службу родной брат тогдашнего секретаря В. И. Ленина — генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, неутомимый борец с немецкой агентурой в годы первой мировой войны, всячески способствовавший деятельности следователя по особо важным делам и упомянутой нами комиссии Батюшина. В своих воспоминаниях под заголовком «Вся власть Советам», напечатанных в 1958 году, генерал, естественно, не упомянул Орлова ни разу, а описание своих контактов с известным агентом английской разведки Сиднеем Рейли (о котором речь впереди) существенным образом исказил, поскольку отрицать их было невозможно после опубликования воспоминаний британского шпиона.
Но вернемся к В. Г. Орлову. Из аппарата СНК он был направлен в распоряжение первого наркома юстиции Петра Ивановича Стучки и встречен тем, что называется, с распростертыми объятиями. У наркома с кадрами, тем более имеющими университетское юридическое образование, было туго, и назначение Орлова-Орлинского состоялось без всякой оттяжки, связанной с проверкой нового сотрудника. Да и что проверять — звонка из Совнаркома хватило с лихвой. И вот Орлов во главе 6-й уголовно-следственной комиссии. В первые месяцы советской власти различных следственных органов в Петрограде существовало почти десяток. Работали они независимо друг от друга, зачастую параллельно, без четкого разграничения предмета ведения. Совнарком даже вынужден был принять специальное решение по данному поводу, в котором говорилось следующее:
Однако на практике выдержать это решение в первое время не удавалось. Данное обстоятельство здорово помогало Орлову, не работая официально в ВЧК (а после ее переезда в Москву в Петроградской ЧК), быть в курсе отдельных, проводимых ею оперативных и следственных действий, добиваться решений о передаче производства по некоторым делам из Чрезвычайной комиссии в свое ведение, спасая тем самым попавших под подозрение лиц от возможного расстрела.
Чтобы еще более приблизиться к чекистам, Орлов в различных докладных записках старался поднять в глазах начальников значимость для молодой Республики Советов своей работы. Для примера приведем выдержку из одного документа:
В ВЧК должны были по достоинству оценить уровень понимания проблем своим соратником.
Возможности «товарища Орлинского» еще более расширились, когда состоялось назначение его председателем Центральной уголовно-следственной комиссии при Наркомате юстиции Союза коммун Северной области. Теперь его влияние распространялось на территорию Петроградской, Псковской, Новгородской, Олонецкой, Вологодской и Архангельской губерний.
Случайная встреча с Председателем ВЧК Феликсом Эдмундовичем Дзержинским в мае 1918 года имела совершенно непредсказуемые последствия. Дзержинский, конечно же, узнал следователя по своему делу, которое тот вел шесть лет назад. Известно, как относились новые власти, а тем более чекисты к тем, кто принимал участие в преследовании революционеров в царские времена. Как правило, разговор был короткий — ставили к стенке персонально или содержали под стражей до расстрела в числе заложников. Исключения из правила подтверждали само правило. Это как раз и случилось с Орловым. Дзержинский запомнил корректность, даже некоторую доброжелательность следователя, отсутствие с его стороны нарушений установленных тогда правовых норм, угроз и издевательств.
Можно доверять или не доверять описанию встречи с «железным Феликсом», приведенной в книге Орлова, но итог ее документально установлен — он не только не был арестован, но вскоре продвинут по служебной лестнице. Более того, зная о специализации Орлова в период военных действий на расследовании шпионских акций немецкой разведки, председатель ВЧК стал поручать ему конспиративные задания в этой сфере, помимо Петроградской ЧК. В одном из писем-отчетов Дзержинскому он сообщал:
«Я тут завален мелкой, пустяковой работой, что буду благодарен, если Вы меня хоть на месяц заберете к себе для организации работ по борьбе со шпионажем. Здесь она еле-еле существует, так как все кустарно. Понятно, с таким налаженным аппаратом, каким является германская разведка, бороться нужно техникой и опытом. У меня наклевывается отличная агентура: 1) среда военнослужащих; 2) в германофильских кругах аристократии; 3) в германофильских кругах финансовых и 4) в германской миссии».
Не исключено, что В. Г. Орлов составил бы реальную конкуренцию Якову Блюмкину при рассмотрении кандидатур на должность руководителя контрразведки Всероссийской ЧК. Воспрепятствовал этому, не зная сам того, будущий секретарь ЦК РКП (б), а затем полпред СССР в Берлине Николай Николаевич Крестинский (руководитель органов юстиции в Петрограде), не желавший расстаться с опытным и деятельным юристом.
Успехи на советской службе позволяли Орлову самым активным образом вести свою подпольную деятельность. Еще в начале февраля 1918 года он вошел в контакт с заместителем резидента французской разведки в России капитаном Фо-Па и офицером этой же службы Вакье, с которыми активно обменивался информацией и получал от них субсидии на разведывательную работу. С англичанами, в лице разведчиков Ватсона и Бойса, поначалу дело не заладилось. Они хотели использовать возможности Орлова для организации разведработы исключительно по немцам в прифронтовой и зафронтовой полосе. Политические вопросы, включая развитие коммунистического движения и большевистской пропаганды, их тогда интересовали меньше.
Орга, как сам Орлов называл разведывательный центр, насчитывала почти восемь десятков сотрудников, проникших во многие советские учреждения. Часть из них использовалась «втемную», не догадываясь, кому и зачем они дают сведения. Не исключено, что к числу таких агентов относился, к примеру, генерал Михаил Бонч-Бруевич. О других «источниках», как и о самом «центре», до сегодняшнего дня почти ничего не известно. Даже в книге Давида Гоменкова «Крушение антисоветского подполья в СССР», которую считают насквозь идеологизированной и недостаточно объективной, однако наиболее полной с точки зрения насыщения сведениями из истории тайной борьбы в первое десятилетие советской власти, мы не найдем указания на орловскую организацию. Сам же Орлов упомянут в ней не единожды, однако в связи с другими эпизодами своей биографии, о которых мы еще скажем. Отрывочные сведения о подпольной работе «Орлинского» имеются в делах на шпионские группы Жижина-Экеспаре и Стояновского, хранящихся в архиве ФСБ. Обе они были раскрыты чекистами в октябре — декабре 1918 года.
При допросе Стояновского выяснилось, в частности, что в мае он «поступил в качестве разведчика к председателю уголовно-следственной комиссии Орлинскому, который в то же время служил в разведке во французской миссии», который направил своего нового агента на сбор сведений в интересах французов и англичан.
Штаб-ротмистр Александр Экеспаре утверждал, что прибыл в Петроград по заданию генерала Алексеева и связался с Орловым, знакомым ему еще по службе в Ставке верховного главнокомандующего. Одновременно Экеспаре установил контакт с английским резидентом Бойсом.
— Орлинский был посвящен во многое, — утверждал в ЧК на допросе Экеспаре, — чего я совершенно не знал, так как не старался заглянуть в верхи организаций… наоборот, Орлинскому были, очевидно, известны серьезные связи и крупные имена.
Не входя в непосредственный контакт с резидентурой английской разведки, а действуя через Экеспаре, Орлов снабжал союзников сведениями о действиях немцев в Петрограде и на фронте, освещая заодно и работу некоторых советских органов. Как и приказывал еще в ноябре 1917 года генерал Алексеев, разведцентр Орлова обеспечивал устойчивую связь с районами формирования Белой армии и переправлял туда офицеров. В докладной записке в штаб А. И. Деникина, представленной Орловым после прибытия на контролируемую белыми войсками территорию, он указывал, что таких офицеров было отправлено свыше восьмисот человек.
В конце весны 1918 года состоялось знакомство Орлова с «нелегалом» Секрет интеллидженс сервис (СИС) Сиднеем Рейли, приятельские отношения с которым он поддерживал до ареста английского агента чекистами в 1925 году. Несколько лет спустя жена Рейли — Пинита Бабадилья опубликовала его записки. Поскольку на русском языке они пока не изданы, познакомим читателя с небольшим отрывком, где говорится об Орлове:
У Орлова и Рейли были очень схожие взгляды на перспективы развития европейских и других стран в случае неоказания сопротивления международной коммунистической пропаганде, деятельности организаторов коммунистического движения и агитаторов, направляемых из Советской России. По их мнению, именно на этом направлении необходимо было сосредотачивать усилия разведывательных и полицейских служб различных государств, не забывая, естественно, всяческую помощь белым армиям и подпольным контрреволюционным группам для свержения власти большевиков — первоисточника угрозы в виде мировой революции.
Поэтому нельзя сводить, как это делалось во многих изданиях советского периода, совместную работу Орлова с Рейли другими представителями спецслужб Антанты к банальному шпионажу. Кстати говоря, добываемую информацию о замыслах немцев в Петрограде и на фронтах и Орлов, и союзнические разведчики доводили до советского командования. Шла война, и кайзеровская Германия была общим врагом, в противодействии ей сходились, пусть и временно, интересы советских властей, антантовских специалистов тайной борьбы и подпольных организаций, подобных орловской.
Для работы по «немецкой линии» Орлов завербовал сотрудника германского консульства в Петрограде Вальтера Бартельса. Видимо, о нем идет речь в процитированном нами фрагменте письма Орлова Дзержинскому. Но Орлов не сообщил своему неофициальному начальнику, что не только получает от немца важные сведения, но и сам снабжает Бартельса информацией, в частности о большевистской пропаганде в Германии и причастности к этому советского посла Йоффе. На процессе В. Г. Орлова в Берлине в 1929 году допрошенный в качестве свидетеля Бартельс показал:
Контакты с Бартельсом союзники, и в частности французы, оценили по-своему — хоть и пользовались полученной через него информацией, но Орлова занесли в «черный» список германских шпионов. Вместо обещанных орденов и других наград закрыли навсегда ему въезд во Францию и многие годы держали под агентурным наблюдением, о чем свидетельствуют материалы совсем недавно возвращенного на берега Сены архива французской разведки.
Из-за нелепой случайности в конце сентября 1918 года (в книге Орлова об этом рассказано подробно) чекисты вышли на «товарища Орлинского», и ему удалось бежать из Петрограда только благодаря усилиям Бартельса. При нелегальном переходе границы Орлов получил ранение в живот, но остался жив и в феврале 1919 года вступил в ряды Добровольческой армии. Так закончился советский период деятельности следователя.
Как не раз заявлял сам Орлов, он придерживался монархической идеи. Однако в опубликованных у нас в стране и за рубежом исследованиях о деятельности враждебных Временному правительству организаций, таких, как Военный отдел Республиканского центра, «Военная лига», «Союз офицеров армии и флота», по преимуществу также монархической направленности, фамилии Орлова мы не находим. И это притом, что основные силы указанных организаций находились в Могилеве, в Ставке ВГК, где он и служил. Можно допустить, однако, что Орлов умело скрывал свою принадлежность к различным «союзам» и «лигам». До сих пор неизвестен, к примеру, состав особой конспиративной группы внутри «Союза офицеров», основной целью которой, как утверждал позднее А. Ф. Керенский, было установление военной диктатуры путем переворота Подтверждение наличия такой группы мы находим на страницах «Очерков русской смуты» А. И. Деникина, однако даже он не назвал ни одной фамилии. Известно, что «конспиративная группа» готовила почву для того, чтобы генерал М. В. Алексеев, не раз протежировавший Орлову, мог стать диктатором. Но в мае 1917 года Алексеева снимают с поста главкома, и он уезжает в Петроград, где находился до большевистской революции.
В первые дни нового режима Орлов навестил своего патрона до отъезда последнего на Дон и получил от него последнее поручение — создать в Петрограде, Москве и некоторых других городах подпольную разведывательную организацию, способную обеспечить формирующуюся Белую армию необходимой военной и политической информацией, а также для переброски в донские районы и на Север, где возможно было ожидать интервенционистские войска, готовые продолжать борьбу офицеров. С благословения генерала Алексеева В. Г. Орлову предоставлялось право установить и поддерживать связи с представителями в России союзнических разведывательных служб, прежде всего с англичанами и французами, и доводить до них добытые сведения о замыслах и реальных планах советских властей. Выработать же план деятельности организации, подобрать необходимые кадры и наладить устойчивую связь с генералом Алексеевым предстояло самому Орлову.
Итак, начало 1918 года — это новый этап в жизни профессионального юриста Орлова. Никогда ранее ему не приходилось быть на нелегальном положении, пользоваться поддельным паспортом на вымышленную фамилию, заниматься агентурной работой, не защищать закон, а проводить акции, за которые по декретам советской власти полагаюсь суровое наказание, вплоть до расстрела.
Первый шаг — легализация. К январю 1918 года этот вопрос удалось решить. В Петрограде появился польский революционер Болеслав Иванович Орлинский, а следователь по особо важным делам при Ставке ВГК почти бесследно исчез. Тем же, кто вздумал бы его искать, предусмотрительно запущенный слух подсказывал — уехал на Украину навестить родственников. Пришлось Орлову менять и свою внешность — отпустить бороду и усы.
Однако главной для него задачей было проникновение на службу в какое-либо советское учреждение, обеспечив тем самым легальный статус, гарантирующий от случайных арестов, обысков и прочих массовых мероприятий, проводившихся в эту смутную пору в целях борьбы с контрреволюционерами. Одновременно солидное должностное положение давало возможность лично получить доступ к нужной информации, заводить полезные знакомства в среде чиновников властных и партийных структур.
В своей книге Орлов указывает, что начал внедрение в советский аппарат с получения рекомендательных писем от своего старого друга Б. «Я не осмеливаюсь, — писал он, — назвать его фамилию, чтобы не скомпрометировать его, учитывая то положение, которое он занимает теперь в Москве».
Эта ремарка не более чем попытка автора показать читателям, прежде всего соотечественникам-эмигрантам, свое отношение к канонам офицерской чести (мол, друзей, даже ставших по другую сторону баррикад, не продаю).
Для советских органов безопасности никакого труда не составляло «вычислить» таинственного друга Орлова в столице СССР. Достаточно было произвести небольшой поиск в архиве СНК или еще проще — допросить бывшего секретаря Совнаркома Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, задав единственный вопрос: «Кто рекомендовал „товарища Орлинского“ к нему?» Сейчас остается только гадать, почему этого не было сделано. Допустим, что ОГПУ недосмотрело. Анализ сохранившихся документов из знаменитого архива Орлова и других материалов позволяет нам почти со стопроцентной уверенностью сказать, что отрекомендовал Орлова-Орлинского на советскую службу родной брат тогдашнего секретаря В. И. Ленина — генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, неутомимый борец с немецкой агентурой в годы первой мировой войны, всячески способствовавший деятельности следователя по особо важным делам и упомянутой нами комиссии Батюшина. В своих воспоминаниях под заголовком «Вся власть Советам», напечатанных в 1958 году, генерал, естественно, не упомянул Орлова ни разу, а описание своих контактов с известным агентом английской разведки Сиднеем Рейли (о котором речь впереди) существенным образом исказил, поскольку отрицать их было невозможно после опубликования воспоминаний британского шпиона.
Но вернемся к В. Г. Орлову. Из аппарата СНК он был направлен в распоряжение первого наркома юстиции Петра Ивановича Стучки и встречен тем, что называется, с распростертыми объятиями. У наркома с кадрами, тем более имеющими университетское юридическое образование, было туго, и назначение Орлова-Орлинского состоялось без всякой оттяжки, связанной с проверкой нового сотрудника. Да и что проверять — звонка из Совнаркома хватило с лихвой. И вот Орлов во главе 6-й уголовно-следственной комиссии. В первые месяцы советской власти различных следственных органов в Петрограде существовало почти десяток. Работали они независимо друг от друга, зачастую параллельно, без четкого разграничения предмета ведения. Совнарком даже вынужден был принять специальное решение по данному поводу, в котором говорилось следующее:
«Ознакомившись с положением дел в разных следственных комиссиях, СНК в целях упорядочения борьбы с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией постановляет: „В Чрезвычайной комиссии — концентрируется вся работа розыска, пресечения и предупреждения преступлений, все же дальнейшее ведение дел, ведение следствий и постановка дела на суд предоставляется следственной комиссии при трибунале“.
Однако на практике выдержать это решение в первое время не удавалось. Данное обстоятельство здорово помогало Орлову, не работая официально в ВЧК (а после ее переезда в Москву в Петроградской ЧК), быть в курсе отдельных, проводимых ею оперативных и следственных действий, добиваться решений о передаче производства по некоторым делам из Чрезвычайной комиссии в свое ведение, спасая тем самым попавших под подозрение лиц от возможного расстрела.
Чтобы еще более приблизиться к чекистам, Орлов в различных докладных записках старался поднять в глазах начальников значимость для молодой Республики Советов своей работы. Для примера приведем выдержку из одного документа:
«Производя следствие по этого рода делам (спекулятивным и мошенническим. — А. 3.) — я все время обнаруживал систематическую утечку банковских ценностей за границу и устанавливал лиц — обычно крупных капиталистов и банкиров, кои принимали все меры к сокрытию своих капиталов за границу. Заграничные капиталисты шли им в этом отношении широко навстречу и покупали у русских банкиров аннулированные процентные бумаги и другие банковские ценности задним числом, чтобы своевременно от имени своих правительств предъявить их к оплате России. Считая, что подобного рода деяния являются преступлением государственным, я же вправе обследовать только преступления уголовные, все сведения по этого рода делам направлял по принадлежности Чрезвычайным комиссиям по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией».
В ВЧК должны были по достоинству оценить уровень понимания проблем своим соратником.
Возможности «товарища Орлинского» еще более расширились, когда состоялось назначение его председателем Центральной уголовно-следственной комиссии при Наркомате юстиции Союза коммун Северной области. Теперь его влияние распространялось на территорию Петроградской, Псковской, Новгородской, Олонецкой, Вологодской и Архангельской губерний.
Случайная встреча с Председателем ВЧК Феликсом Эдмундовичем Дзержинским в мае 1918 года имела совершенно непредсказуемые последствия. Дзержинский, конечно же, узнал следователя по своему делу, которое тот вел шесть лет назад. Известно, как относились новые власти, а тем более чекисты к тем, кто принимал участие в преследовании революционеров в царские времена. Как правило, разговор был короткий — ставили к стенке персонально или содержали под стражей до расстрела в числе заложников. Исключения из правила подтверждали само правило. Это как раз и случилось с Орловым. Дзержинский запомнил корректность, даже некоторую доброжелательность следователя, отсутствие с его стороны нарушений установленных тогда правовых норм, угроз и издевательств.
Можно доверять или не доверять описанию встречи с «железным Феликсом», приведенной в книге Орлова, но итог ее документально установлен — он не только не был арестован, но вскоре продвинут по служебной лестнице. Более того, зная о специализации Орлова в период военных действий на расследовании шпионских акций немецкой разведки, председатель ВЧК стал поручать ему конспиративные задания в этой сфере, помимо Петроградской ЧК. В одном из писем-отчетов Дзержинскому он сообщал:
«Я тут завален мелкой, пустяковой работой, что буду благодарен, если Вы меня хоть на месяц заберете к себе для организации работ по борьбе со шпионажем. Здесь она еле-еле существует, так как все кустарно. Понятно, с таким налаженным аппаратом, каким является германская разведка, бороться нужно техникой и опытом. У меня наклевывается отличная агентура: 1) среда военнослужащих; 2) в германофильских кругах аристократии; 3) в германофильских кругах финансовых и 4) в германской миссии».
Не исключено, что В. Г. Орлов составил бы реальную конкуренцию Якову Блюмкину при рассмотрении кандидатур на должность руководителя контрразведки Всероссийской ЧК. Воспрепятствовал этому, не зная сам того, будущий секретарь ЦК РКП (б), а затем полпред СССР в Берлине Николай Николаевич Крестинский (руководитель органов юстиции в Петрограде), не желавший расстаться с опытным и деятельным юристом.
Успехи на советской службе позволяли Орлову самым активным образом вести свою подпольную деятельность. Еще в начале февраля 1918 года он вошел в контакт с заместителем резидента французской разведки в России капитаном Фо-Па и офицером этой же службы Вакье, с которыми активно обменивался информацией и получал от них субсидии на разведывательную работу. С англичанами, в лице разведчиков Ватсона и Бойса, поначалу дело не заладилось. Они хотели использовать возможности Орлова для организации разведработы исключительно по немцам в прифронтовой и зафронтовой полосе. Политические вопросы, включая развитие коммунистического движения и большевистской пропаганды, их тогда интересовали меньше.
Орга, как сам Орлов называл разведывательный центр, насчитывала почти восемь десятков сотрудников, проникших во многие советские учреждения. Часть из них использовалась «втемную», не догадываясь, кому и зачем они дают сведения. Не исключено, что к числу таких агентов относился, к примеру, генерал Михаил Бонч-Бруевич. О других «источниках», как и о самом «центре», до сегодняшнего дня почти ничего не известно. Даже в книге Давида Гоменкова «Крушение антисоветского подполья в СССР», которую считают насквозь идеологизированной и недостаточно объективной, однако наиболее полной с точки зрения насыщения сведениями из истории тайной борьбы в первое десятилетие советской власти, мы не найдем указания на орловскую организацию. Сам же Орлов упомянут в ней не единожды, однако в связи с другими эпизодами своей биографии, о которых мы еще скажем. Отрывочные сведения о подпольной работе «Орлинского» имеются в делах на шпионские группы Жижина-Экеспаре и Стояновского, хранящихся в архиве ФСБ. Обе они были раскрыты чекистами в октябре — декабре 1918 года.
При допросе Стояновского выяснилось, в частности, что в мае он «поступил в качестве разведчика к председателю уголовно-следственной комиссии Орлинскому, который в то же время служил в разведке во французской миссии», который направил своего нового агента на сбор сведений в интересах французов и англичан.
Штаб-ротмистр Александр Экеспаре утверждал, что прибыл в Петроград по заданию генерала Алексеева и связался с Орловым, знакомым ему еще по службе в Ставке верховного главнокомандующего. Одновременно Экеспаре установил контакт с английским резидентом Бойсом.
— Орлинский был посвящен во многое, — утверждал в ЧК на допросе Экеспаре, — чего я совершенно не знал, так как не старался заглянуть в верхи организаций… наоборот, Орлинскому были, очевидно, известны серьезные связи и крупные имена.
Не входя в непосредственный контакт с резидентурой английской разведки, а действуя через Экеспаре, Орлов снабжал союзников сведениями о действиях немцев в Петрограде и на фронте, освещая заодно и работу некоторых советских органов. Как и приказывал еще в ноябре 1917 года генерал Алексеев, разведцентр Орлова обеспечивал устойчивую связь с районами формирования Белой армии и переправлял туда офицеров. В докладной записке в штаб А. И. Деникина, представленной Орловым после прибытия на контролируемую белыми войсками территорию, он указывал, что таких офицеров было отправлено свыше восьмисот человек.
В конце весны 1918 года состоялось знакомство Орлова с «нелегалом» Секрет интеллидженс сервис (СИС) Сиднеем Рейли, приятельские отношения с которым он поддерживал до ареста английского агента чекистами в 1925 году. Несколько лет спустя жена Рейли — Пинита Бабадилья опубликовала его записки. Поскольку на русском языке они пока не изданы, познакомим читателя с небольшим отрывком, где говорится об Орлове:
«Между тем мне было нужно довольно часто ездить в Петроград, чтобы отвозить донесения, полученные от полковника Фриде, и встречаться с друзьями, живущими в этом городе. Поэтому я попросил полковника достать мне пропуск. Полковник посоветовал последовать его примеру и поступить на службу в одно из советских учреждений и помимо пропуска дал мне рекомендательное письмо к Орловскому, председателю Петроградской ЧК по уголовным делам, который, как и Фриде, был антикоммунистом.
ЧК состоит из двух частей — политической тайной полиции под началом Дзержинского, самой дьявольской организации за всю историю человечества, и уголовной, соответствующей полиции в цивилизованной стране. Председателем последней и был Орловский, бывший следователь, и именно к нему направился я по прибытии в Петроград.
Я в полном смысле слова лез в логово льва, но другого выхода не было. Чтобы получить постоянный пропуск, я должен был пойти к Орловскому. В Москву я вернулся товарищем Релинским, сотрудником ЧК.
Разумеется, я поспешил воспользоваться своей новой должностью. Она давала мне ценнейшие возможности, которые я быстро реализовал, получив очень важную информацию.
Орловский был человеком сардонического склада. Я помню рассказ Грамматикова о его первой встрече с господином председателем. Однажды он, к своему полному ужасу, был вызван в ЧК по уголовным делам. Дрожа от страха, Грамматиков явился в ЧК, расположенную в здании бывшего Министерства внутренних дел на набережной Фонтанки. Его тут же провели в роскошные апартаменты старого министерства, в которых разместился председатель. Председатель сидел за столом, вместе с ним в кабинете находилась стенографистка.
Когда Грамматиков вошел, председатель представился Болеславом Орлинским и говорил с сильным польским акцентом.
Затем, отпустив стенографистку и повернувшись к Грамматикову, он произнес на чистом русском языке: «Что же, господин Грамматиков. Вижу, что вы меня не узнаете».
Грамматиков понял, что человек, сидящий напротив, знаком с ним, но вспомнить его не мог. Председатель напоминал ему кого-то, но кого?…
— Помните Орлова, — продолжил председатель, — судебного следователя из Варшавы?
Грамматиков был адвокатом и работал в том же суде. Теперь он узнал в сидевшем перед ним господине знаменитого судебного следователя по делам о шпионаже. Как он стал председателем ЧК? Об этом не спрашивают.
— Я знаю, — сказал Орлов, — что вы должны ехать в Москву, но все передвижение между Петроградом и Москвой для обычных граждан запрещено. Вот билет туда и обратно. Поедете как мой сотрудник, А теперь — до свидания. Зайдите ко мне снова сразу же, как вернетесь из Москвы.
Таким образом, мы с Грамматиковым очень просто решили чрезвычайно сложный вопрос о поездках из Петрограда в Москву и обратно. Мы ездили как сотрудники ЧК по уголовным делам».
У Орлова и Рейли были очень схожие взгляды на перспективы развития европейских и других стран в случае неоказания сопротивления международной коммунистической пропаганде, деятельности организаторов коммунистического движения и агитаторов, направляемых из Советской России. По их мнению, именно на этом направлении необходимо было сосредотачивать усилия разведывательных и полицейских служб различных государств, не забывая, естественно, всяческую помощь белым армиям и подпольным контрреволюционным группам для свержения власти большевиков — первоисточника угрозы в виде мировой революции.
Поэтому нельзя сводить, как это делалось во многих изданиях советского периода, совместную работу Орлова с Рейли другими представителями спецслужб Антанты к банальному шпионажу. Кстати говоря, добываемую информацию о замыслах немцев в Петрограде и на фронтах и Орлов, и союзнические разведчики доводили до советского командования. Шла война, и кайзеровская Германия была общим врагом, в противодействии ей сходились, пусть и временно, интересы советских властей, антантовских специалистов тайной борьбы и подпольных организаций, подобных орловской.
Для работы по «немецкой линии» Орлов завербовал сотрудника германского консульства в Петрограде Вальтера Бартельса. Видимо, о нем идет речь в процитированном нами фрагменте письма Орлова Дзержинскому. Но Орлов не сообщил своему неофициальному начальнику, что не только получает от немца важные сведения, но и сам снабжает Бартельса информацией, в частности о большевистской пропаганде в Германии и причастности к этому советского посла Йоффе. На процессе В. Г. Орлова в Берлине в 1929 году допрошенный в качестве свидетеля Бартельс показал:
«Действительно, Орлов дал чрезвычайно ценные сведения… Все сообщенное Орловым подтвердилось. Никогда он не спрашивал, не просил и не получал денег за свои услуги».
Контакты с Бартельсом союзники, и в частности французы, оценили по-своему — хоть и пользовались полученной через него информацией, но Орлова занесли в «черный» список германских шпионов. Вместо обещанных орденов и других наград закрыли навсегда ему въезд во Францию и многие годы держали под агентурным наблюдением, о чем свидетельствуют материалы совсем недавно возвращенного на берега Сены архива французской разведки.
Из-за нелепой случайности в конце сентября 1918 года (в книге Орлова об этом рассказано подробно) чекисты вышли на «товарища Орлинского», и ему удалось бежать из Петрограда только благодаря усилиям Бартельса. При нелегальном переходе границы Орлов получил ранение в живот, но остался жив и в феврале 1919 года вступил в ряды Добровольческой армии. Так закончился советский период деятельности следователя.
В ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ
Залечив полученную рану в одном из варшавских госпиталей, — собрав у знакомых кое-какие деньги на дорогу, Орлов решает пробираться в Одессу, к добровольцам. Одолев в одиночку далеко не безопасный путь, в начале февраля 1919 года он уже шагал по улицам города, отыскивая штаб белых войск. Надо полагать, что в штабе нашлись офицеры, знавшие Орлова лично либо осведомленные о его деятельности. Обычно к лицам, которые прибыли из-за линии фронта, относились с недоверием, проводилась необходимая в таких случаях проверка. Вся эта процедура закончилась для Орлова довольно быстро, и 6 февраля командующий войсками Добровольческой армии одесского района генерал Александр Сергеевич Санников назначил его начальником контрразведывательного отделения своего штаба.
До вступления Орлова в должность контрразведки здесь фактически не существовало. На агентурную работу, основу любой спецслужбы, отпускались столь незначительные суммы, что о реальных и успешных действиях вообще не стоило и говорить. Приходилось уповать на органы безопасности французских интервенционистских войск. Орлов смог убедить командование, что такое положение недопустимо. Поддержанный начальником штаба полковником Неймирок, он добился для начала увеличения в четыре с лишним раза штата сотрудников наружного наблюдения, расходов на вербовку и работу с секретными сотрудниками. Результаты не пришлось долго ждать, Агенты Орлова проникли в подпольную организацию «Моревинт» («Молодежный революционный интернационал»), «Объединенный Совет Южно-Русской коммуны анархистов», а через него вышли на областной комитет большевиков и типографию газеты «Коммунист», выходившую на русском, польском и французском языках. Тираж только французской версии газеты составлял пять-шесть тысяч экземпляров, плюс листовки, предназначенные для офицеров и солдат иноземных войск.
Естественно, была почва для сотрудничества между белогвардейской и французской контрразведками. Они, что называется, на своей шкуре убедились в действенности большевистской пропаганды, на которую коммунистический центр в Москве не жалел денег. Поток воззваний к французским и греческим солдатам шел и из Константинополя, где большевикам удалось создать неплохую полиграфическую базу и наладить транспортировку печатной продукции в Одессу.
На второй областной большевистской партийной конференции секретарь обкома Иван Смирнов-Ласточкин призвал удесятерить усилия по разложению войск противника, и все присутствующие поддержали докладчика. Еще в Москве, перед убытием на подпольную работу, Ласточкину указали, что следует создать специальную организацию для работы в войсках интервентов. Так появилась воспетая в историко-революционной литературе Иностранная коллегия, состоящая из национальных секций: французской, сербской, польской, румынской и греческой. В Одессу по заданию ЦК РКП(б) прибыла французская коммунистка Жанна Лябурб и энергично включилась в пропагандистскую работу. Под влиянием большевистской агитации французские войска стали постепенно разлагаться, что в высшей степени волновало и нервировало их командование.
Начальник штаба французского контингента полковник Фрейденберг и начальник 2-го бюро (разведка и контрразведка. — А. 3.) майор Порталь беспрерывно посылали в Париж донесения об усилении брожения среди военнослужащих. Перед лицом реальной угрозы восстания воинских частей французская контрразведка «забыла» о ярлыке германского шпиона, который она же навесила на Орлова в Петрограде, и усиленно укрепляла контакты с ним.
Проанализировав всю добытую агентурным путем информацию, контрразведчики пришли к выводу о необходимости проведения совместной операции. 1 марта удалось арестовать Жанну Лябурб и еще нескольких членов Иностранной коллегии и активистов из числа французских моряков и солдат. Десять человек, по приказу французского командования, были ночью расстреляны. Скоропалительные, бессудные действия коллег вызвали недовольство у Орлова как у юриста, а теперь и специалиста в области тайной борьбы. Нельзя исключать, что среди расстрелянных мог быть и его агент, от которого тянулась ниточка к руководителю подполья Ивану Ласточкину. Но французы не реагируют на критические замечания, давая понять, кто в городе хозяин.
До вступления Орлова в должность контрразведки здесь фактически не существовало. На агентурную работу, основу любой спецслужбы, отпускались столь незначительные суммы, что о реальных и успешных действиях вообще не стоило и говорить. Приходилось уповать на органы безопасности французских интервенционистских войск. Орлов смог убедить командование, что такое положение недопустимо. Поддержанный начальником штаба полковником Неймирок, он добился для начала увеличения в четыре с лишним раза штата сотрудников наружного наблюдения, расходов на вербовку и работу с секретными сотрудниками. Результаты не пришлось долго ждать, Агенты Орлова проникли в подпольную организацию «Моревинт» («Молодежный революционный интернационал»), «Объединенный Совет Южно-Русской коммуны анархистов», а через него вышли на областной комитет большевиков и типографию газеты «Коммунист», выходившую на русском, польском и французском языках. Тираж только французской версии газеты составлял пять-шесть тысяч экземпляров, плюс листовки, предназначенные для офицеров и солдат иноземных войск.
Естественно, была почва для сотрудничества между белогвардейской и французской контрразведками. Они, что называется, на своей шкуре убедились в действенности большевистской пропаганды, на которую коммунистический центр в Москве не жалел денег. Поток воззваний к французским и греческим солдатам шел и из Константинополя, где большевикам удалось создать неплохую полиграфическую базу и наладить транспортировку печатной продукции в Одессу.
На второй областной большевистской партийной конференции секретарь обкома Иван Смирнов-Ласточкин призвал удесятерить усилия по разложению войск противника, и все присутствующие поддержали докладчика. Еще в Москве, перед убытием на подпольную работу, Ласточкину указали, что следует создать специальную организацию для работы в войсках интервентов. Так появилась воспетая в историко-революционной литературе Иностранная коллегия, состоящая из национальных секций: французской, сербской, польской, румынской и греческой. В Одессу по заданию ЦК РКП(б) прибыла французская коммунистка Жанна Лябурб и энергично включилась в пропагандистскую работу. Под влиянием большевистской агитации французские войска стали постепенно разлагаться, что в высшей степени волновало и нервировало их командование.
Начальник штаба французского контингента полковник Фрейденберг и начальник 2-го бюро (разведка и контрразведка. — А. 3.) майор Порталь беспрерывно посылали в Париж донесения об усилении брожения среди военнослужащих. Перед лицом реальной угрозы восстания воинских частей французская контрразведка «забыла» о ярлыке германского шпиона, который она же навесила на Орлова в Петрограде, и усиленно укрепляла контакты с ним.
Проанализировав всю добытую агентурным путем информацию, контрразведчики пришли к выводу о необходимости проведения совместной операции. 1 марта удалось арестовать Жанну Лябурб и еще нескольких членов Иностранной коллегии и активистов из числа французских моряков и солдат. Десять человек, по приказу французского командования, были ночью расстреляны. Скоропалительные, бессудные действия коллег вызвали недовольство у Орлова как у юриста, а теперь и специалиста в области тайной борьбы. Нельзя исключать, что среди расстрелянных мог быть и его агент, от которого тянулась ниточка к руководителю подполья Ивану Ласточкину. Но французы не реагируют на критические замечания, давая понять, кто в городе хозяин.