– Вероятно, потеряв один корабль, противник принимает экстренные меры предосторожности, – предположил искусственный разум. – Они не слишком привыкли к таким потерям. А сейчас они пытаются выйти на связь с нами. Надо ли мне ответить им?
   – Это ничего не изменит. Ври что-нибудь…
   – Твоя яхта не выдержит залпа их дисраптеров, – озабоченно сказала Хэйзел. – А оторваться в космос, до того как они начнут огонь, мы тоже не сможем.
   – Это мы еще посмотрим, – возразил Оуэн. – На яхте установлен энергетический агрегат нового типа – сверхскоростной, сверхмощный.
   – Но, мне кажется, ты говоришь об этом с какой-то неуверенностью. Есть какое-то «но»?
   – «Но» – в том, что он по-настоящему еще не прошел испытания. У меня просто не было возможности применить его в полете. Не исключено, что в нем есть какие-то неполадки. Я давно уже хотел погонять этот двигатель на экстремальных режимах, но все время что-то мешало. Теперь экстремальная ситуация возникла сама по себе.
   – Великолепно! – с мрачной улыбкой произнесла Хэйзел. – Просто великолепно. Если бы у меня был полный желудок, меня бы, наверное, вывернуло…
   – Все системы готовы к маневру, Оуэн, – доложил компьютер. – По крайней мере, таковы показания приборов. Уровень энергии на верхнем пределе, контрольные проверки не показали отклонений. Я продолжаю пудрить мозги обоим крейсерам, но чувствую, что они не в добродушном настроении. Мы уже в пределах досягаемости их огня. Время сделать прыжок в гиперпространство, Оуэн. Нам больше нет смысла оставаться на орбите.
   Неожиданно экран озарила яркая вспышка – это оба крейсера открыли огонь по «Звездному бродяге». Оуэн и Хэйзел инстинктивно подались назад.
   – Уводи нас отсюда, Оз! – скомандовал Оуэн. – Мы летим на Туманный Мир.
   – Да пошлет нам Господь удачу! – прошептала Хэйзел. – Ведь мы так в ней нуждаемся.
   «Звездный бродяга» вырвался в гиперпространство и исчез из поля зрения имперских крейсеров, оставшихся кружить на орбите Виримонде.

3
МОДА, ПАРАНОЙЯ И ЭЛЬФЫ

   Императорский дворец находился в самой гнилой сердцевине Голгофы – планеты, с которой началась Империя, там, где была сосредоточена ее власть и ее судьба. Дворец был спрятан от посторонних взоров и располагался в глубоких подземельях. Тепло и воду он получал из геотермальных источников, расположенных на такой глубине, что против них была бессильна импульсная атака целого флота космических крейсеров. На поверхности планеты располагались причудливые башни и окрашенные в пастельные тона особняки элиты, дома благородного и зажиточного люда. Глубоко под землей, словно червь в розовом бутоне, прятался огромный стальной бункер – дворец и крепость ее императорского величества Лайонстон XIV. А в сердцевине этого бункера, за множеством заслонов из сверхсовременных материалов, блистали медью и хромом роскошные дворцовые покои – место, куда в раболепном восторге стремился весь цвет Империи. Каждый хотел увидеть Ее – олицетворение чести и долга, закона и справедливости, чей шепот звучал громче грома небесного и разносился по всем пределам ее государства, – Лайонстон XIV, божественную и совершенную, почитаемую и обожаемую.
   Ее личные покои располагались в самом центре бункера и были окружены бесчисленными заслонами и вечно бодрствующими караулами. У императрицы было немало врагов, и она была довольна этим. Любовь уходит, честь подвергается сомнению, и только страх живет вечно. Лайонстон была последней представительницей древней правящей династии, но она не могла допустить и мысли, что на ней эта династия прервется. В роскошных покоях, где только она имела право быть самой собой, поражали своим великолепием дорогие шелка и сотни живых цветов, привезенные из сотни космических миров. Воздух был наполнен тончайшими восхитительными ароматами, которые на самом деле оказывали смертельное действие на тех, кто не обладал соответствующим иммунитетом.
   В святая святых – туалетной комнате императрицы было установлено огромное зеркало, перед которым в данный момент и восседала Лайонстон XIV. Ее окружала целая команда специально подобранных и хирургически унифицированных фрейлин. Они, словно огромные бабочки, с безмолвной грацией порхали вокруг нее, облачая свою повелительницу в парадные доспехи и роскошные меха, чего требовала официальная церемония императорской аудиенции во дворце. Лайонстон взглянула на свое отражение и нахмурилась. Она обладала властью над многим, но не могла преодолеть силу традиций, поэтому ей приходилось долго ждать, пока фрейлины облачат ее во все принадлежности парадного туалета. Между делом она раздавала молодым женщинам тычки и затрещины и придирчиво рассматривала отражение своего совершенного по красоте лица.
   Высокая и худощавая, Лайонстон была на целую голову выше своих фрейлин. Ее лицо в соответствии с модой отличалось бледностью, но ярких цветовых пятен, которые предписывались требованиями той же моды, на нем не было. Императрица обладала неважным вкусом и совершенно не умела взглянуть на себя со стороны – она пренебрежительно относилась и к тому, и к другому. У нее не хватало времени на обдумывание тонкостей своего макияжа и других атрибутов внешнего вида, которые сразу бы вызвали пристальное внимание и пересуды двора и могли как-то отвлечь от ее подлинной сущности. У нее были вытянутое, заостренное лицо, широкий рот и ярко-голубые глаза, над которыми возвышалось облако бледно-платиновых волос. Она никогда не сутулилась, гордо держала голову, а ее взгляд обдавал холодом за добрый десяток метров. Но она была красива – вольно или невольно это признавали все.
   Фрейлины порхали вокруг нее, то поправляя складку на ее платье, то подгибая отогнувшуюся кайму. Их руки не знали покоя, их прикосновения были нежными, но уверенными. Лайонстон полностью доверяла им; она тщательно проверяла физическое состояние каждой женщины, прежде чем дозволяла ей стать фрейлиной. Она никогда не говорила с ними, будь то беззаботная женская болтовня или разговор на какие-то более серьезные темы. Они бы и не смогли ничего сказать при всем желании: по приказу императрицы у каждой фрейлины был ампутирован язык. Этого мало – женщины были ослеплены и лишены слуха, они воспринимали внешний мир только благодаря кибернетической системе органов чувств. Простым смертным не подобало знать, как ведет себя ее императорское величество в интимных ситуациях, к тому же это могло повредить ее личной безопасности. Те, кому предстояло стать фрейлинами, должны были смириться с утратой естественных органов чувств и получить гораздо более совершенную, но управляемую со стороны искусственную нервную систему.
   Ухаживать за царственной особой считалось высочайшей честью, список претенденток на эту роль был весьма велик, туда охотно попали бы и простолюдинки, и аристократки, но Лайонстон, как правило, отвергала их. Им же во благо. Ее служанками всегда были непокорные смутьянки, дочери должников или преступницы. Или, по крайней мере, особы, попавшие в опалу. По приказу императрицы их воля подвергалась жесткому воздействию, а сознание программировалось: те, кто когда-то был способен на бунт, становились самыми покорными и преданными рабынями. Эта мысль не переставала тешить самолюбие императрицы.
   В отношении прислуги допускались и многие другие вещи, но об этом мало кто говорил вслух. По крайней мере тогда, когда рядом были лишние уши.
   Ожидая, пока фрейлины внесут последний штрих в ее парадный туалет, Лайонстон нетерпеливо постукивала длинными холеными пальцами по подлокотникам кресла. Она оставалась неподвижной до того момента, пока высокая зубчатая корона, вырезанная из огромного цельного алмаза, не была бережно водружена на ее голову, и лишь после этого выпрямилась в полный рост. Легким движением царственной руки фрейлины были отогнаны. Она окинула взглядом свое отражение в зеркале, и отражение ответило ей удовлетворенным кивком. Золоченые доспехи плотно охватывали ее фигуру с головы до ног, тускло поблескивая везде, где они не были прикрыты роскошным мехом, привезенным с отдаленных космических окраин. Открытым оставалось только ее лицо, как того требовала традиция. В эпоху клонированных личностей и двойников Империя должна была твердо знать, кто управляет ею.
   В ее доспехах имелся не один десяток защитных приспособлений, перечень которых возник прямо в ее сознании благодаря имплантированному в ее мозг компьютеру. Не оставляя места ненужным сомнениям, она тщательно проверила все средства индивидуальной защиты, а потом, бросив последний взгляд в зеркало, покинула будуар. Безмолвные фрейлины поспешили за ней. Сомкнувшись вокруг нее в кольцо, они, как обычно, образовали нечто вроде живого щита, чутко реагируя своими кибернетическими системами на любое проявление опасности или неуважения. Для императрицы они были не только служанками, но и стражницами-телохранительницами и, даже засыпая, не покидали ее.
   В коридоре, начинавшемся за дверями будуара, как всегда в раболепном ожидании, томилась целая толпа. Чиновники, военные атташе, предводители различных партий и группировок, просители чинов и податели петиций, ожидавшие благосклонного кивка монаршей головы. Следуя за императрицей, они наполняли коридор приглушенным гудением голосов. Фрейлины не давали им подойти слишком близко. Какие бы отчаянные обстоятельства ни заставляли просителей ждать выхода императрицы, им все же хватало здравого смысла не быть слишком назойливыми. Императрица казалась совершенно равнодушной к этой суете, но все же время от времени ее взгляд останавливался на чьем-нибудь лице, и она бросала короткое «да», «нет» или неопределенное «позже». Все действительно важные вопросы решались по соответствующим каналам теми или иными вельможами, но эти отлаженные каналы могли порой… не сработать, испытав чье-либо неблагоприятное влияние. Лайонстон твердо верила, что личные контакты позволяют ей держать руку на пульсе ситуации.
   Вскоре они достигли конца коридора, где находился ее персональный лифт, и императрица властным жестом показала, что не желает больше никого видеть. Большая часть толпы сразу же отхлынула. Несколько одиночек, которые не успели своевременно отреагировать на этот жест, резко отпрянули назад под гипнотическим взглядом фрейлин. Лайонстон остановилась возле закрытых дверей лифта. Она уже опаздывала на даваемую ею аудиенцию, хотя раньше этого себе не позволяла. Конечно, ее никто бы не посмел упрекнуть за это: если она задержалась, значит, на это были свои причины – придворные должны были покорно ждать ее появления. Но весть об этом опоздании могла чрезвычайно быстро распространиться в определенных кварталах столицы, порождая слухи о вялости и распущенности ее величества, а некоторые влиятельные особы, не гнушавшиеся услугами наемных убийц, стали бы облизывать в волнении губы, предвкушая долгожданный час ее падения.
   Ее мысли прервал мелодичный сигнал звонка, возвещавший о прибытии лифта. Двери кабины раздвинулись. Прежде всего кабину проверили своими кибернетическими органами чувств фрейлины и, убедившись, что она в исправности, пригласили императрицу последовать за ними. На глазах у склонившей головы толпы дверцы сомкнулись, и лифт стал стремительно подниматься из глубины бункера на верхние этажи, где проводились дворцовые мероприятия. Лайонстон XIV зловеще улыбнулась, и если бы придворные, ожидавшие ее наверху, увидели эту улыбку, у них появилось бы сильное желание очутиться в этот день где-нибудь подальше от дворца.
* * *
   Единственным транспортом, доставлявшим посетителей в залы дворца из других кварталов имперской столицы, был подземный поезд, управлявшийся непосредственно дворцовым компьютером. Поезда были скоростными и комфортабельными, но непопулярными. Представители высшего сословия предпочитали не пользоваться общественным транспортом, но, коль скоро ничего другого не оставалось, садились в вагоны. Соображения личной безопасности императрицы были превыше всего. Так было всегда. В результате жизнь пассажиров подземки оказывалась в руках императрицы. Лайонстон использовала поезд как простейшее средство расправы с теми, кто подвергся ее опале. По команде дворцового компьютера поезд останавливался, двери блокировались, на окна опускались стальные ставни, и в вагон начинал поступать смертоносный газ. Газовые форсунки не были даже замаскированы.
   Лорд Якоб Вольф безразличным взглядом посмотрел на эти форсунки и отвернулся. Он уже привык к этому, да и сейчас в голове у него были другие заботы. Приглашение во дворец было внезапным и немногословным, даже для императрицы. Он получил его всего за час до аудиенции. Это означало, что обсуждаемый вопрос был серьезным и срочным. Возможно, императрица спешила разоблачить очередного предателя, и притом довольно высокопоставленного. Ей наверняка хотелось, чтобы все вельможи стали свидетелями того, как она разоблачает и казнит очередную жертву в назидание потенциальным смутьянам и изменникам. Лайонстон была убеждена, что подобные примеры приносят пользу, и упорно практиковала такие публичные разборки. А в «предателях» недостатка не было. Иногда собравшимся во дворце придворным казалось, что они играют в русскую рулетку, не зная, сколько пуль осталось в барабане револьвера.
   Однако, если бы императрица готовилась сделать какое-то действительно важное заявление, Вольф узнал бы об этом заранее. У него во всех сферах имелись надежные осведомители. Такие были у каждого лорда – если он хотел оставаться лордом.
   Во дворце не обязательно было присутствовать лично – можно было обойтись и своей голограммой. Современная технология позволяла аристократам быть участниками всех происходящих событий, не опасаясь поставить под угрозу свою жизнь. Вместе с тем, согласно закону и традиции, право голоса предоставлялось только тем, кто присутствовал во дворце лично. Тем, кто хотел как-то повлиять на решение важнейших вопросов, приходилось ехать во дворец. Кроме того, направив во дворец голограмму, они тоже подвергали себя риску. Императрица могла истолковать как персональное оскорбление то, что лорды не чувствуют себя в безопасности в ее собственном дворце. Она не нуждалась в поводах для дурного расположения духа, у нее и так их было предостаточно. Именно поэтому Якоб Вольф и его сын Валентин сидели в пустом вагоне без оружия и телохранителей и направлялись во дворец: им предстояло услышать нечто такое, без чего они вполне могли спокойно жить.
   Якоб Вольф был мужчиной бычьего телосложения – плечистый, с широченной грудью. Не будь он аристократом, то вполне мог сделать карьеру гладиатора. У него были молодцеватая короткая стрижка и лицо здорового, благополучного мужчины сорока с небольшим лет.
   Одевался он просто, игнорируя все причуды и поветрия моды. Его нижняя челюсть всегда была выдвинута вперед, словно он бросал вызов каждому встречному. Взгляд его темных глаз был твердым и проницательным, и он во всеуслышанье гордился тем, что никогда не отводит глаза первым. Его огромные квадратные кулаки, напоминавшие кувалды, всегда были крепко сжаты, а голос походил на рычание зверя. Вольф специально работал над своим внешним обликом и остался весьма доволен результатом. Его вид с самого начала давал понять, что с таким человеком шутить не следует.
   На самом деле Якобу Вольфу было уже сто три года. То, что сидевший напротив него молодой человек выглядел скорее его братом, чем сыном, было заслугой имперской науки. Надо добавить, что посторонний взгляд с трудом уловил бы в этих двух мужчинах и фамильное сходство. Валентин Вольф был высок, худощав и замкнут. Он напоминал тепличный цветок, грубо вырванный из привычной для него почвы. У него было худое продолговатое лицо, пряди длинных темных волос кольцами спадали на плечи. Его блестевшие нездоровым блеском глаза были густо подведены, а подкрашенные алые губы растянуты в неестественное подобие улыбки. Его руки были руками художника – с длинными тонкими пальцами и томными жестами. Когда Валентин волновался, руки взлетали к шее, словно потревоженные голубки.
   Во дворце и за его пределами Валентин Вольф был известен как человек, попробовавший все известные в Империи наркотики и разработавший несколько своих «фирменных» рецептов зелья. Он пробовал по одному разу все, что можно было выкурить, понюхать или вколоть, а к тому, что ему приходилось по вкусу, возвращался вновь и вновь. По правде говоря, на свете было мало такой «отравы», к которой он остался бы равнодушным. Все, кто знал его, удивлялись, как его мозг мог выдерживать такие сумасшедшие дозы, но, может быть, благодаря непознанным тайнам биохимии ум Валентина оставался ясным и угрожающе острым. Он имел обычных для человека своего положения врагов, но вел себя так, будто твердо был уверен, что переживет их всех. И хотя сам он предпочитал лично не влезать в дворцовые интриги, в делах, творившихся во дворце, ощущалось его незаметное, но злонамеренное влияние. Возможно, Валентин и был тепличным цветком, но цветком с ядовитыми шипами.
   Он достал из небольшой серебряной табакерки таблетку и прижал ее к своей шее, как раз возле сонной артерии. Его рот, словно окровавленная рана, растянулся в пародии на улыбку.
   Вольф-старший недовольно поморщился:
   – Тебе обязательно было делать это сейчас? Мы уже скоро будем во дворце, а там потребуется ясная голова.
   – Мне нужно немного снять напряжение, отец. – Валентин говорил спокойно, вежливо, хотя и слегка отрешенным голосом. – После короткого отдыха все мои умственные ресурсы будут в твоем распоряжении. Если бы я не снял напряжение, полушария моего мозга попросту бы расплавились. Да, как ты считаешь, почему ее императорскому величеству – да продлится ее царствование! – так срочно потребовалось наше присутствие?
   – Кто знает, что на этот раз взбрело в голову Железной Стерве? За последний месяц я уже столько раз езжу в этих чертовых мышеловках, что этого вполне хватило бы на год вперед. Она нарушает все установленные ею же графики, а мои источники информации либо натыкаются на препятствия, либо теряются в сомнениях. Я уже много лет плачу этим засранцам хорошие деньги, а когда от них требуется настоящее дело, они подводят меня. Надеюсь, я вернусь из дворца с головой на плечах, но чьи-то головы обязательно покатятся, мой мальчик, и это вовсе не метафора. Она что-то замышляет, что-то такое, чего не одобрит Совет лордов, именно поэтому она и хочет отвлечь и разобщить нас. Это дымовая завеса. Но что за нею скрывается? Будь внимателен, мой мальчик! В один прекрасный день, хочу я этого или нет, ты станешь вместо меня главой нашего клана, и я не хотел бы услышать от кого-то, что не подготовил тебя к этому.
   – Может быть, это произойдет еще очень нескоро, отец, – сказал Валентин, и чуткое ухо уловило бы в его голосе нотку сарказма. – Ты сделал для меня так много, а я никогда по-настоящему не ценил это. Впрочем, довольно. У меня есть кое-какие штучки, которые, как говорят, фантастически стимулируют интеллект и раскрепощают сознание. Не хочешь ли попробовать?
   – Нет, не стоит. Я никогда не накачивался наркотиками для храбрости. Лучше докажи мне, что ты тоже не трус. Из-за чего, по-твоему, Железная Стерва собирает нас сегодня?
   Валентин достал из своего рукава цветок. У него были длинный, усеянный шипами стебель и мясистые, черные, как ночь, лепестки. С наслаждением втянув в себя аромат цветка, Валентин откусил своими безукоризненными зубами один лепесток и стал медленно разжевывать его, высасывая густой, вязкий сок.
   – Императрица взволнована последними новостями. Я имею в виду сообщения о двух новых видах «чужих», обнаруженных за пределами Империи. Их уровень технологии, по крайней мере, не ниже нашего. Даже одна такая цивилизация представляет потенциальную угрозу, две же просто посеяли во дворце панику. Прибавь к этому киберкрыс-хакеров, затеявших свои игры в наших компьютерных сетях, подпольные организации клонов, которые повсюду разбрасывают свои листовки, да не забудь еще и эльфов – благослови Господь их черные сердечки! Эльфы стали просто невыносимы и – это признают все – весьма преуспели в своих дерзких выходках. Ну и наконец, продолжаются бесконечные дворцовые интриги, все строят свои планы и схемы, все имеют сложные замыслы. В один прекрасный день во дворце нельзя будет кашлянуть или почесать ухо без того, чтобы кто-то не воспринял это как условный сигнал к мятежу. Но, по-моему, ты и сам прекрасно это знаешь, отец.
   Якоб Вольф угрюмо улыбнулся. Дела складывались не лучшим образом.
   – Хорошо, что ты, по крайней мере, следишь за развитием событий. На интересующий нас вопрос может быть несколько ответов. Какой из них кажется тебе наиболее верным? В чем заключается реальная опасность для Империи – и для нас с тобой?
   Валентин Вольф откусил еще один черный лепесток и задумчиво разжевал его. На его бледных щеках, словно неряшливо наложенные румяна, выступили красноватые пятна, глаза заблестели – его сознанию открылись картины возможного будущего.
   – «Чужие» находятся слишком далеко, чтобы серьезно обеспокоить нашу дорогую императрицу. Возможно, нам следует столкнуть две инопланетные цивилизации, а самим отойти в сторону и наблюдать за тем, как они уничтожат друг друга. Киберкрыс-хакеров слишком мало, они не соприкасаются с реальным миром и являются всего лишь досадной помехой. Что же касается подпольной организации клонов, то им еще не хватает финансовой поддержки, чтобы стать реальной политической силой. Даже эльфы как-то подозрительно притихли в последние дни. Скорее всего, ненадолго, но мне кажется, что они не натворили ничего такого, что могло вывести из равновесия ее величество. Нет, я боюсь, все обстоит намного проще. Просто уважаемая Лайонстон застала кого-нибудь со спущенными штанами или с рукой в государственной казне. Так что она хочет, чтобы мы посмотрели и извлекли для себя урок, пока она будет наказывать этого несчастного. Наша прекрасная дама без милости и сострадания. Наша леди-мучительница. Наша Железная Стерва!
   Якоб Вольф коротко кивнул и напряг свои могучие мышцы.
   – Хорошо. Судя по всему, это похоже на правду. Кому-то из лордов предстоит хорошая порка. Она хочет лишний раз показать, кто хозяин во дворце. В этом нет ничего нового, разве что я даже не могу предположить, кто этот неудачник. И это, кстати, странно. Обычно в таких случаях среди придворных идет тревожный шепоток, который улавливают мои агенты. Так что, придя во дворец, держи ухо востро, мой мальчик. Закрой свой рот, сохраняй ясную голову и доверься мне.
   – Конечно, отец. – Валентин покончил с последним лепестком и принялся за стебель, игнорируя острые шипы. Тонкая нить слюны, смешавшаяся с кровью, спустилась по его подбородку, губы опять растянулись в улыбке.
   Якоб Вольф отвернулся.
* * *
   Вестибюль императорского дворца был настолько велик, что мог посрамить резиденцию любого другого властителя. Огромный просторный зал, отделанный полированной сталью и медью, простирался настолько, насколько мог видеть глаз. В перспективу уходили высокие резные колонны из золота и серебра, поставленные не только из функциональных соображений, но и для того, чтобы произвести впечатление на попавших сюда людей.
   Сейчас этот необозримый вестибюль был от стены до стены заполнен народом. Все, кто занимал важное положение в обществе или хотя бы претендовал на такую роль, прибыли на аудиенцию. Они обменивались рукопожатиями с удачливыми фаворитами и высокомерно игнорировали тех, кто попал в опалу. Вельможи заключали фамильные союзы, деловые сделки или просто вертелись перед телекамерами, передававшими голографическое изображение во все уголки Империи. Лакеи в напудренных париках обносили всех присутствующих всевозможными яствами и напитками, но их услугами пользовались лишь немногие. Ожидание императрицы, находившейся, по слухам, в дурном настроении, не способствовало аппетиту. Кроме того, Лайонстон любила злые шутки, для которых нередко использовала подаваемые гостям кушанья.
   Сейчас в зале присутствовали представители всех лучших семейств Империи, весь цвет знати. Они держались на почтительном расстоянии друг от друга, не желая смешиваться с кровными врагами или теми, кто стоял ниже их по иерархической лестнице. Каждый клан имел давние счеты по крайней мере с одним своим соседом. Это было в порядке вещей. По одну сторону, вежливо кивая друг другу, выстроились голограммы тех, кто не смог прийти лично, – порой, когда защитное поле, установленное вокруг дворца, временно прерывало сигнал, трехмерные изображения начинали мерцать и на секунду исчезали. Не имея права вступать в разговор и привлекать к себе внимание, голограммы присутствовали в вестибюле между напыщенными лордами и разряженными дамами, словно привидения на балу.
   Ожидая начала аудиенции, семейства негромко переговаривались между собой. Кто-то хотел заручиться взаимной поддержкой, кто-то – просто обменяться последними сплетнями. При дворе Лайонстон знание и вправду было силой, хотя все оно сводилось к знанию, как и от чего увернуться. Каждый в глубине души рассчитывал, что очередной жертвой дворцовых разборок станет его собеседник. Недобрые взгляды отыскивали в толпе слабых и уязвимых, словно грифы, парящие в поисках жертвы. Конечно, в открытую никто об этом не говорил. Простаков здесь не было.