Страница:
Проснулась я среди ночи от какого-то звука. Мне показалось, он доносится из печи, но там ничего не было: огонь окончательно угас и за решеткой было темно. Я могла спать дальше.
Спустя какое-то время я снова проснулась, и опять мне почудился странный звук. Я прислушалась, но, ничего больше не услышав, решила, что разыгралось воображение. Я все-таки сильно нервничала. Завтрашние заботы уже давали о себе знать.
В третий раз я просто подскочила на кровати и теперь на самом деле испугалась. Что-то потрескивало, и вся комната была залита светом. Когда я открыла глаза, то подумала, что в доме пожар. Может, угли выпали из печи и загорелся ковер?
Но нет. Огонь горел только в печке. Кто-то его разжег. Наверное, заходила Эстер, а я не заметила. Значит, уже утро?
И тут раздался приглушенный смех.
Перед печкой кто-то сидел на корточках, протянув руки к огню. Надя, подумала я. Неужели она растопила печь? Но ведь ей запрещали это – как она могла! Темная фигура сидела абсолютно неподвижно. Только ее тень медленно качалась на стене, взад-вперед. Надя наверняка думала, что я сплю. Я осторожно выбралась из-под одеяла, опустила ноги на пол.
Фигура поднялась с корточек и медленно повернулась ко мне. Это была не Надя. Это была Каролина!
Мы так и застыли друг напротив друга. В ее глазах, отражавших огонь, плясали озорные искры. И снова раздался тихий смех.
– Надеюсь, ты не испугалась?
Я стояла как столб и не могла выдавить из себя ни слова.
– Тебе нечего бояться, сестричка. – Она протянула ко мне руки. – Ты не рада меня видеть?
Я попыталась выйти из оцепенения, но одна нога у меня затекла и подвернулась. Меня качнуло в сторону, я рухнула на пол. Каролина ринулась ко мне.
– Что с тобой?!
Она опустилась рядом, встревожено заглянула мне в глаза, но я не проронила ни слова. Она обхватила меня руками.
– Ну скажи хоть что-нибудь! Ты же раньше никогда не падала в обморок!
Она так смешно перепугалась, что мне пришлось сдерживать себя, чтобы не расхохотаться.
– Ты чудовище, Каролина. Ты это знаешь?
– Еще бы! Конечно, знаю. Но именно поэтому я тебе и нравлюсь.
– Ты это серьезно? Кому может нравиться такая, как ты?
Она улыбнулась, но рук не разжала. Обняла меня еще крепче и заботливо спросила:
– Ты не ушиблась?
Я покачала головой и начала шутливо бороться с ней, вырываясь из объятий. Это ее развеселило, и мы продолжали возиться, пока, обессилев от смеха, не свалились на пол.
– Я голодна как волк! – заявила Каролина, сделав театральный жест.
Мы прокрались на кухню, быстренько согрели чай, сделали бутерброды, взяли еду с собой наверх и подкрепились, сидя у печки.
Каролина ни словом не обмолвилась о том, почему она оказалась здесь среди ночи вместо того, чтобы приехать днем, как мы договаривались. А я вопросов не задавала. Но она могла бы попросить прощения по крайней мере! Мне, наверное, следовало бы рассердиться, но я совершенно растерялась.
В ее самоуверенности было что-то обезоруживающее. Вот она сидела здесь, как будто мы виделись только вчера, а на самом деле прошел почти целый год.
Как, кстати, она попала в дом? Кто открыл ей двери?
Этого я тоже не спросила, и вообще решила не задавать никаких вопросов. Не хотела выглядеть любопытной. Расскажет сама, если захочет.
– Твоя комната готова, – только и сказала я. – Там постелено.
– Спасибо…
– Утром я должна быть на мессе в церкви, а завтрак у нас, как обычно, в половине десятого, но ты можешь спать, сколько захочешь. Я скажу всем, что ты приехала, чтобы они не слишком удивлялись.
Я поднялась, но Каролина продолжала сидеть на полу.
– Мне нужно выспаться. Спокойной ночи, Каролина!
Я забралась в кровать, повернулась к ней спиной и натянула на голову одеяло. Какое-то время было тихо, и вдруг снова раздался ее голос:
– Ты думаешь, я поверю, что ты спишь?
– Извини… ты что-то сказала? Я уже почти уснула.
– Да брось ты, Берта! Кого ты хочешь обмануть!
Я чуть было снова не расхохоталась, но вместо этого громко зевнула и притворилась, что сплю. А на самом деле навострила уши и слушала, что происходит. Дрова почти догорели, слегка потрескивали угольки. Других звуков не было. Что делала Каролина? Может, уже ушла?
Прошло несколько минут. Ни гу-гу. Ни малейшего движения. Наверное, действительно ушла.
Не тут-то было! Раз – и с меня стаскивают одеяло! Я вскакиваю и пытаюсь схватить его. Но она швыряет одеяло на пол и плюхается сверху. Сидит прямо, точно кочергу проглотила, и глаз с меня не сводит.
– Какой же ты бываешь противной, Берта!
– В каком смысле? Я противная, потому что спать хочу?
– Да не хочешь ты ни капельки. Если бы я сейчас ушла, ты бы и глаз не сомкнула!
– Почему ты так думаешь?
– Потому что очень хорошо тебя знаю.
– На твоем месте я не была бы так уверена.
– Да ладно! Если я кого-то знаю, так это тебя. А ты всегда на себя похожа, сестренка. И слава богу! За это я тебя и люблю. Никогда не меняйся.
Ее голос вдруг смягчился, она посмотрела на меня почти умоляюще.
– Я тоже не изменилась, Берта.
Я промолчала, и в ее взгляде мелькнуло любопытство.
– А почему ты ничего не спрашиваешь?
Я пожала плечами, напустив на себя безразличный вид.
– Интересно, о чем я должна спрашивать?
– Обо мне, конечно!
– О тебе? Нет, вы только посмотрите на нее! Да я уже забыла, когда последний раз о тебе думала. И быстро отдай мне одеяло! Я хочу спать.
Она поднялась, подошла к печке и встала ко мне спиной. Одеяло осталось на полу. Я было наклонилась, чтобы подобрать его, но тут же передумала. Не я его туда бросила. Пусть Каролина и поднимает!
– Сейчас же подними мое одеяло! – потребовала я воинственно.
Она неторопливо повернулась.
– Даже и не подумаю.
Я рассвирепела. Схватила ее за руку и, указывая на дверь, прошипела прямо в ухо:
– Вон отсюда!
Ее глаза сверкнули. Мне показалось, я сейчас задохнусь от злобы. И вдруг она присвистнула – и как дунет мне прямо в лицо! Стоит передо мной, сверкая глазами, губы трубочкой, и в лицо дует. Это окончательно меня взбесило. Но тут до меня дошло, как смешно все это выглядит. Бросившись на одеяло, я одновременно плакала и хохотала, до колик в животе. А потом лежала, икая и всхлипывая.
Такая встряска была для меня чересчур… Каролина села рядом и ласково погладила меня по голове. Сейчас она была серьезной.
– Берта, дорогая, давай поговорим! Хоть минуточку. Вы, наверное, удивились, что я не приехала вчера, как мы договаривались?
Я поднялась, взяла спички, зажгла лампу на столе перед кроватью, села на постель и успокоилась. Каролина подошла с одеялом и укутала меня.
– Не хочу, чтобы ты простудилась.
Потом она рассказала, что действительно выехала тем самым поездом, которого мы ждали. Но поезд был переполнен, а ей нужно было успеть переодеться до нашей станции. Но оказалось, что это совершенно невозможно. У туалета все время стояла очередь. Не могла же она войти туда юношей, а выйти девушкой. Вот это был бы номер! Поэтому единственное, что можно было сделать, это сойти на какой-нибудь промежуточной остановке, переодеться на станции и доехать к нам следующим поездом. Беда только, что в ближайшее время, вопреки ее ожиданиям, поездов не было, и пришлось ждать несколько часов. Одной, на холодном полустанке посреди глухомани.
– Почему ты не дала телеграмму?
Да уж, телеграмму! До ближайшего телеграфа было несколько миль…
Она смотрела на меня так, что я сразу поверила. Такой взгляд не обманывает. В Каролине не было сейчас ни самоуверенности, ни бравады – только смирение и кротость.
Я, конечно, устала, но как давно я мечтала об этом! Сидеть с ней рядом при свете лампы, разговаривать по душам, спрашивать и слушать. Каролина рассказала о Париже, о Максимилиаме, который ей очень нравился, и о Софии, которая не нравилась совсем.
Она очень хорошо говорила о Леони, девушке своеобразной и, наверное, непростой, но очаровательной. Как я и предполагала, Леони была к ней неравнодушна. А проще говоря, по уши влюблена – и это беспокоило Каролину.
Она замолчала, глядя куда-то сквозь меня.
– Тебе не кажется, что я очень странная?
– Ну да, а ты как думала?
Она кивнула и улыбнулась.
– Да я и сама так считаю. Иногда. Но чаще я кажусь себе абсолютно обыкновенной. Как бы то ни было, измениться я не могу.
– А ты когда-нибудь пыталась?
Она пожала плечами.
Время шло, уже начинало светать. Каролина описала свою жизнь в Париже, но ничего не сказала о Замке Роз, как поживают там Арильд и Розильда. В Париже Розильду показали врачу-специалисту. Она прошла курс лечения, но это не помогло. Врач сказал, что ничего не может для нее сделать. Во всяком случае, до тех пор, пока она сама не захочет выздороветь.
– А разве она не хочет?
– Не уверена. И в каком-то смысле я могу ее понять. Розильде кажется, что она получает от жизни больше, оставаясь немой. Ей не хочется растрачиваться на пустую, поверхностную «болтовню». Поэтому и не слишком огорчилась, что ее не смогли вылечить.
– Но ведь она калечит собственную жизнь! – воскликнула я.
– Нет, она так не думает. Она пытается чего-то добиться благодаря своей немоте. Ей кажется, это делает ее жизнь богаче. Когда ей нужно сказать что-нибудь другому человеку, приходится писать каждое слово, а значит, она обдумывает все намного серьезней, чем все мы. И потом, Розильда не хочет, чтобы ее жалели. Если ей потребуется сочувствие, она сама об этом скажет. Я, кстати, такая же…
– То есть ты вообще не хочешь, чтобы тебя жалели?
– Попробуй – увидишь!
Она засмеялась, довольная своим ответом, а я покачала головой.
– Нет уж, спасибо… Пожалуй, не буду.
Она встала, подошла к окну, раздвинула шторы.
– Скоро утро.
– Да, наговоримся завтра. А сейчас нам надо поспать.
Она кивнула. И точно как в моем сне – подошла и протянула руку, чтобы погасить лампу на столе передо мной. Я остановила ее.
– Нет, Каролина, пусть останется!
– Разве ты не ложишься?
– Ложусь. Но я хочу погасить свою лампу сама.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Спустя какое-то время я снова проснулась, и опять мне почудился странный звук. Я прислушалась, но, ничего больше не услышав, решила, что разыгралось воображение. Я все-таки сильно нервничала. Завтрашние заботы уже давали о себе знать.
В третий раз я просто подскочила на кровати и теперь на самом деле испугалась. Что-то потрескивало, и вся комната была залита светом. Когда я открыла глаза, то подумала, что в доме пожар. Может, угли выпали из печи и загорелся ковер?
Но нет. Огонь горел только в печке. Кто-то его разжег. Наверное, заходила Эстер, а я не заметила. Значит, уже утро?
И тут раздался приглушенный смех.
Перед печкой кто-то сидел на корточках, протянув руки к огню. Надя, подумала я. Неужели она растопила печь? Но ведь ей запрещали это – как она могла! Темная фигура сидела абсолютно неподвижно. Только ее тень медленно качалась на стене, взад-вперед. Надя наверняка думала, что я сплю. Я осторожно выбралась из-под одеяла, опустила ноги на пол.
Фигура поднялась с корточек и медленно повернулась ко мне. Это была не Надя. Это была Каролина!
Мы так и застыли друг напротив друга. В ее глазах, отражавших огонь, плясали озорные искры. И снова раздался тихий смех.
– Надеюсь, ты не испугалась?
Я стояла как столб и не могла выдавить из себя ни слова.
– Тебе нечего бояться, сестричка. – Она протянула ко мне руки. – Ты не рада меня видеть?
Я попыталась выйти из оцепенения, но одна нога у меня затекла и подвернулась. Меня качнуло в сторону, я рухнула на пол. Каролина ринулась ко мне.
– Что с тобой?!
Она опустилась рядом, встревожено заглянула мне в глаза, но я не проронила ни слова. Она обхватила меня руками.
– Ну скажи хоть что-нибудь! Ты же раньше никогда не падала в обморок!
Она так смешно перепугалась, что мне пришлось сдерживать себя, чтобы не расхохотаться.
– Ты чудовище, Каролина. Ты это знаешь?
– Еще бы! Конечно, знаю. Но именно поэтому я тебе и нравлюсь.
– Ты это серьезно? Кому может нравиться такая, как ты?
Она улыбнулась, но рук не разжала. Обняла меня еще крепче и заботливо спросила:
– Ты не ушиблась?
Я покачала головой и начала шутливо бороться с ней, вырываясь из объятий. Это ее развеселило, и мы продолжали возиться, пока, обессилев от смеха, не свалились на пол.
– Я голодна как волк! – заявила Каролина, сделав театральный жест.
Мы прокрались на кухню, быстренько согрели чай, сделали бутерброды, взяли еду с собой наверх и подкрепились, сидя у печки.
Каролина ни словом не обмолвилась о том, почему она оказалась здесь среди ночи вместо того, чтобы приехать днем, как мы договаривались. А я вопросов не задавала. Но она могла бы попросить прощения по крайней мере! Мне, наверное, следовало бы рассердиться, но я совершенно растерялась.
В ее самоуверенности было что-то обезоруживающее. Вот она сидела здесь, как будто мы виделись только вчера, а на самом деле прошел почти целый год.
Как, кстати, она попала в дом? Кто открыл ей двери?
Этого я тоже не спросила, и вообще решила не задавать никаких вопросов. Не хотела выглядеть любопытной. Расскажет сама, если захочет.
– Твоя комната готова, – только и сказала я. – Там постелено.
– Спасибо…
– Утром я должна быть на мессе в церкви, а завтрак у нас, как обычно, в половине десятого, но ты можешь спать, сколько захочешь. Я скажу всем, что ты приехала, чтобы они не слишком удивлялись.
Я поднялась, но Каролина продолжала сидеть на полу.
– Мне нужно выспаться. Спокойной ночи, Каролина!
Я забралась в кровать, повернулась к ней спиной и натянула на голову одеяло. Какое-то время было тихо, и вдруг снова раздался ее голос:
– Ты думаешь, я поверю, что ты спишь?
– Извини… ты что-то сказала? Я уже почти уснула.
– Да брось ты, Берта! Кого ты хочешь обмануть!
Я чуть было снова не расхохоталась, но вместо этого громко зевнула и притворилась, что сплю. А на самом деле навострила уши и слушала, что происходит. Дрова почти догорели, слегка потрескивали угольки. Других звуков не было. Что делала Каролина? Может, уже ушла?
Прошло несколько минут. Ни гу-гу. Ни малейшего движения. Наверное, действительно ушла.
Не тут-то было! Раз – и с меня стаскивают одеяло! Я вскакиваю и пытаюсь схватить его. Но она швыряет одеяло на пол и плюхается сверху. Сидит прямо, точно кочергу проглотила, и глаз с меня не сводит.
– Какой же ты бываешь противной, Берта!
– В каком смысле? Я противная, потому что спать хочу?
– Да не хочешь ты ни капельки. Если бы я сейчас ушла, ты бы и глаз не сомкнула!
– Почему ты так думаешь?
– Потому что очень хорошо тебя знаю.
– На твоем месте я не была бы так уверена.
– Да ладно! Если я кого-то знаю, так это тебя. А ты всегда на себя похожа, сестренка. И слава богу! За это я тебя и люблю. Никогда не меняйся.
Ее голос вдруг смягчился, она посмотрела на меня почти умоляюще.
– Я тоже не изменилась, Берта.
Я промолчала, и в ее взгляде мелькнуло любопытство.
– А почему ты ничего не спрашиваешь?
Я пожала плечами, напустив на себя безразличный вид.
– Интересно, о чем я должна спрашивать?
– Обо мне, конечно!
– О тебе? Нет, вы только посмотрите на нее! Да я уже забыла, когда последний раз о тебе думала. И быстро отдай мне одеяло! Я хочу спать.
Она поднялась, подошла к печке и встала ко мне спиной. Одеяло осталось на полу. Я было наклонилась, чтобы подобрать его, но тут же передумала. Не я его туда бросила. Пусть Каролина и поднимает!
– Сейчас же подними мое одеяло! – потребовала я воинственно.
Она неторопливо повернулась.
– Даже и не подумаю.
Я рассвирепела. Схватила ее за руку и, указывая на дверь, прошипела прямо в ухо:
– Вон отсюда!
Ее глаза сверкнули. Мне показалось, я сейчас задохнусь от злобы. И вдруг она присвистнула – и как дунет мне прямо в лицо! Стоит передо мной, сверкая глазами, губы трубочкой, и в лицо дует. Это окончательно меня взбесило. Но тут до меня дошло, как смешно все это выглядит. Бросившись на одеяло, я одновременно плакала и хохотала, до колик в животе. А потом лежала, икая и всхлипывая.
Такая встряска была для меня чересчур… Каролина села рядом и ласково погладила меня по голове. Сейчас она была серьезной.
– Берта, дорогая, давай поговорим! Хоть минуточку. Вы, наверное, удивились, что я не приехала вчера, как мы договаривались?
Я поднялась, взяла спички, зажгла лампу на столе перед кроватью, села на постель и успокоилась. Каролина подошла с одеялом и укутала меня.
– Не хочу, чтобы ты простудилась.
Потом она рассказала, что действительно выехала тем самым поездом, которого мы ждали. Но поезд был переполнен, а ей нужно было успеть переодеться до нашей станции. Но оказалось, что это совершенно невозможно. У туалета все время стояла очередь. Не могла же она войти туда юношей, а выйти девушкой. Вот это был бы номер! Поэтому единственное, что можно было сделать, это сойти на какой-нибудь промежуточной остановке, переодеться на станции и доехать к нам следующим поездом. Беда только, что в ближайшее время, вопреки ее ожиданиям, поездов не было, и пришлось ждать несколько часов. Одной, на холодном полустанке посреди глухомани.
– Почему ты не дала телеграмму?
Да уж, телеграмму! До ближайшего телеграфа было несколько миль…
Она смотрела на меня так, что я сразу поверила. Такой взгляд не обманывает. В Каролине не было сейчас ни самоуверенности, ни бравады – только смирение и кротость.
Я, конечно, устала, но как давно я мечтала об этом! Сидеть с ней рядом при свете лампы, разговаривать по душам, спрашивать и слушать. Каролина рассказала о Париже, о Максимилиаме, который ей очень нравился, и о Софии, которая не нравилась совсем.
Она очень хорошо говорила о Леони, девушке своеобразной и, наверное, непростой, но очаровательной. Как я и предполагала, Леони была к ней неравнодушна. А проще говоря, по уши влюблена – и это беспокоило Каролину.
Она замолчала, глядя куда-то сквозь меня.
– Тебе не кажется, что я очень странная?
– Ну да, а ты как думала?
Она кивнула и улыбнулась.
– Да я и сама так считаю. Иногда. Но чаще я кажусь себе абсолютно обыкновенной. Как бы то ни было, измениться я не могу.
– А ты когда-нибудь пыталась?
Она пожала плечами.
Время шло, уже начинало светать. Каролина описала свою жизнь в Париже, но ничего не сказала о Замке Роз, как поживают там Арильд и Розильда. В Париже Розильду показали врачу-специалисту. Она прошла курс лечения, но это не помогло. Врач сказал, что ничего не может для нее сделать. Во всяком случае, до тех пор, пока она сама не захочет выздороветь.
– А разве она не хочет?
– Не уверена. И в каком-то смысле я могу ее понять. Розильде кажется, что она получает от жизни больше, оставаясь немой. Ей не хочется растрачиваться на пустую, поверхностную «болтовню». Поэтому и не слишком огорчилась, что ее не смогли вылечить.
– Но ведь она калечит собственную жизнь! – воскликнула я.
– Нет, она так не думает. Она пытается чего-то добиться благодаря своей немоте. Ей кажется, это делает ее жизнь богаче. Когда ей нужно сказать что-нибудь другому человеку, приходится писать каждое слово, а значит, она обдумывает все намного серьезней, чем все мы. И потом, Розильда не хочет, чтобы ее жалели. Если ей потребуется сочувствие, она сама об этом скажет. Я, кстати, такая же…
– То есть ты вообще не хочешь, чтобы тебя жалели?
– Попробуй – увидишь!
Она засмеялась, довольная своим ответом, а я покачала головой.
– Нет уж, спасибо… Пожалуй, не буду.
Она встала, подошла к окну, раздвинула шторы.
– Скоро утро.
– Да, наговоримся завтра. А сейчас нам надо поспать.
Она кивнула. И точно как в моем сне – подошла и протянула руку, чтобы погасить лампу на столе передо мной. Я остановила ее.
– Нет, Каролина, пусть останется!
– Разве ты не ложишься?
– Ложусь. Но я хочу погасить свою лампу сама.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
За завтраком я рассказала о ночном явлении Каролины. Она и мама еще спали, а папа сидел с нами за столом, пролистывая утреннюю газету.
– А как она оказалась в доме?
Это спросил Роланд. И все тут же посмотрели на меня.
Действительно, как она вошла внутрь? Этот вопрос я ей так и не задала, поэтому понятия не имела. Не знаю, что меня дернуло за язык, но вместо того чтобы признаться, я сплела историю, будто Каролина разбудила меня, бросив в окно камешек. Я не хотела, чтобы они заподозрили, что Каролина попросту открыла дверь отмычкой, хотя, вероятно, так она и сделала. Каролина и не на такое способна.
– А потом вы, конечно, всю ночь сидели и болтали! – завистливо сказал Роланд, а Надя укоризненно добавила:
– Почему ты нас не позвала?
– Я ее только впустила. А потом пошла к себе и снова легла.
– Можно подумать…
В глазах Роланда читалось сомнение.
– А чего тут думать? Она меня ужасно разозлила. Заявиться среди ночи и даже не предупредить!
– Ей нужно было разбудить меня, – сказала Надя. – Я бы ее накормила.
– Думаешь, я не накормила? – вырвалось у меня сгоряча.
Они уставились на меня во все глаза. Покраснев, я объяснила, что отправила Каролину на кухню, и она сама сделала для себя бутерброды.
– Она же у нас как дома…
На самом деле для вранья особых причин не было, но я не хотела, чтобы меня подвергали перекрестному допросу из-за каждой мелочи.
– Как бы то ни было, она приехала и сейчас спит в своей комнате! – сказала я, закрывая тему.
– Вот видите, – захлопала в ладоши Надя. – Я была права! Она все-таки приехала!
Все это время папа сидел, уткнувшись в свою газету. Только теперь он опустил ее и взглянул на меня. Он ничего не сказал, но в его глазах мелькнуло что-то странное. Когда мы поднялись из-за стола, я почувствовала, как он проводил меня взглядом.
Дальше так продолжаться не могло. Как только появлялась Каролина, сразу начинались неразбериха и вранье. Она не желала ничего плохого, однако ей следовало научиться уважать других. Она должна наконец понять, что ее актерские выходки и сюрпризы могут обернуться неприятностями для тех, у кого меньше любви к приключениям. Ради нее я городила одну бессмысленную ложь за другой, и мне это надоело. Но, конечно, я все равно была ужасно рада видеть ее снова!
С тех пор как она была у нас последний раз, многое переменилось. Теперь она приехала как гостья, а не как горничная. Интересно, что она чувствовала?
Мама тоже подумала об этом.
– Наверное, ей не так-то просто быть гостьей в нашем доме. Мы должны это помнить, – сказала она.
– Не беспокойся! – возразил Роланд. – Каролина не принцесса на горошине.
В этом он был прав. А мне, к сожалению, нужно было отправляться в церковь, не дождавшись, когда она выйдет. Скоро начиналась месса. Я заметила, как Надя прошмыгнула к комнате Каролины, хоть и обещала оставить в ее покое и не будить. Мама попыталась задержать Надю, но, когда я вышла на улицу, из дома уже вовсю раздавались вопли и веселый смех. Кидались подушками, не иначе!
Когда я вернулась домой, мама рассказала, что Каролина спустилась вниз, поздоровалась с ней и с папой. Но настояла на том, что позавтракает с Эстер и Ловисой, на кухне. Маму это немного огорчило.
– Стол был накрыт, мы ее пригласили, сказали, что она наша гостья, но она даже слушать не захотела!
– Не стоит с ней так носиться, – ответила я. – Пусть делает что хочет.
– Мы просто хотели, чтобы она чувствовала себя свободно.
Мама не понимала, почему в Замке Роз Каролина обедала вместе во всеми в столовой, а у нас не могла.
– Там же она никогда не ест на кухне?
– Да, мама, но все-таки есть разница. В замке Каролина никогда не была горничной. Вот в чем дело!
Мама помолчала, а потом задумчиво произнесла:
– Это ясно, но, может быть, здесь что-то еще? У нее не очень приятный взгляд, когда она смотрит на папу…
От этих слов меня бросило в жар, но я справилась с волнением и сказала:
– Что может Каролина иметь против папы? Не понимаю.
– Нет, разумеется, папа не сделал ей ничего плохого, но, возможно, это старая обида? Помнишь, Свея с Каролиной постоянно ругались из-за женского движения, которое папа не очень-то жалует? А своего мнения он никогда не скрывал.
– Да, возможно, – ответила я и заговорила о другом.
Маме проще было думать, что все дело в политике, но она была несправедлива к папе, когда говорила, что он противник женского движения. Я ничего подобного не замечала. Напротив, политика его не особенно интересовала, а его взгляд на женщин был разве что слегка консервативным. Он не возражал против того, чтобы женщины отстаивали свои права, пусть только не становятся «воинственными», как он это называл.
Вот что меня действительно беспокоило, так это поведение Каролины. Уж не надумала ли она выяснять отношения с папой?
Мама отметила, что Каролина повзрослела и, похоже, стала более уравновешенной.
– Но какая-то она грустная, тебе не кажется?
– Да нет, я не заметила.
Но мама считала, что не ошибается.
– В этом замке не слишком весело живется. Ты и сама как в воду опущенная, когда оттуда приезжаешь.
Пока я была в церкви, Каролина много чего успела. Она ворвалась в нашу жизнь, как шторм. Эстер и Ловиса были рады, что она позавтракала с ними на кухне, а Ульсен улыбалась до ушей от того, что Каролина расхвалила мое платье для конфирмации. Настроение у всех было приподнятое.
Только папа выглядел подавленно. И за завтраком, когда я рассказывала о Каролине, он непонятно смотрел на меня. Что-то витало в воздухе… Я должна была с ним поговорить.
Когда я к нему постучалась, он не сидел за письменным столом, как всегда, а стоял у окна, глядя на улицу. Казалось, он о чем-то тяжело задумался. Он стоял спиной ко мне и обернулся не сразу. Я подошла к книжным полкам – так, для предлога.
– Мне нужно посмотреть кое-что в Скандинавской энциклопедии, – сказала я, вытащив наугад один из томов.
Книги в комнате лежали повсюду. Даже на подоконнике перед папой. Он взял ближайшую и погрузился в чтение. Я поняла, что он не решается заговорить. Точно так же, как и я. Мы стояли, уткнувшись каждый в свою книгу. Но потом он подошел и как бы вскользь, через плечо, посмотрел, что я читаю. Я знала, что он это сделает! Лучшего способа поговорить с папой было просто не придумать. Ему всегда становилось любопытно, что ты ищешь в справочнике. Обычно это заканчивалось тем, что он осторожно спрашивал: «Могу я чем-нибудь помочь?»
И сейчас он тоже это сказал.
– Я просто хотела посмотреть, что здесь написано о Мартине Лютере.
– Тебе нужно узнать о нем что-то конкретное?
– Да нет, вообще.
– Тогда лучше возьми книгу с собой, прочтешь спокойно. О Лютере здесь километры статей.
– Хорошо…
Я захлопнула энциклопедию и направилась к двери.
– Не забудь потом поставить на место.
– Конечно.
Я совершенно растерялась, в голове было пусто, оставалось только уйти. И я уже взялась за дверную ручку, когда он сказал:
– Послушай, Берта…
Я сразу же обернулась. Он стоял посредине комнаты, потирая руки, как будто ему было холодно.
– Тебе холодно, папа?
– Когда долго сидишь неподвижно, всегда немного мерзнешь.
– Сказать Эстер, чтобы растопила печь?
– Да нет, я сам справлюсь. Дрова есть.
Мы помолчали. Я так и продолжала стоять в дверях.
– Хочешь, я тебе помогу?
– Спасибо, мне будет приятно.
Я отложила книгу и открыла печную дверцу. Дрова мы, не торопясь, заложили вместе, а папа поджег. Пламя занялось сразу и загудело так, что затряслись дверцы поддувала. Папа открыл их, взял кочергу и протолкнул пару поленьев подальше внутрь.
– Берта, – сказал он, не глядя на меня, – ты знаешь, как Каролина попала этой ночью в дом?
Сердце мое ушло в пятки.
– Что?..
– Ночью я работал. Засиделся допоздна, так что слышал, как пришла Каролина.
Он выдержал паузу и испытующе посмотрел на меня.
– В доме все уже спали, кроме меня. Около половины двенадцатого я услышал какой-то звук со стороны сада. Было похоже, будто кто-то ковыряется в замке, пытаясь проникнуть в подвал. Еще через несколько минут звук раздался снова, на этот раз со стороны веранды. Я выглянул и увидел, что это Каролина. Я догадался, что она не хочет будить нас среди ночи, но подумал, что она выбрала слишком своеобразный способ, и решил над ней подшутить. Осторожно пробрался в прихожую и приоткрыл входную дверь. Представляю, какое у нее было бы лицо, если бы она меня увидела! Но, обнаружив открытую дверь, она прошмыгнула и исчезла, как мышка. Я себя не выдал, но она наверняка поняла, кто ей открыл. Свет горел только в моей комнате.
Папа замолчал, повернулся ко мне спиной и снова подошел к окну. Из деликатности он ни словом не обмолвился о том, что я наврала о камешках, брошенных в окно. В его голосе не было упрека, так что я могла не стыдиться. Наверное, он все понял, но я не находила что сказать.
– Видишь ли, Берта, я просто хотел рассказать тебе об этом, поскольку понял, что ты ничего не знаешь. Но у тебя, наверное, были свои причины сочинять. Ты хотела выгородить Каролину.
– Прости меня, папа…
– Ладно, забудем об этом. И никому не скажем. Маме будет трудно понять, почему Каролина так себя ведет.
– Ты на меня сердишься?
– Нет, не сержусь, но вот что меня удивляет… Ты, кажется, стала плясать под чужую дудку. Это на тебя не похоже. Нужно быть осторожней, девочка моя, чтобы тобой не пользовались.
Он повернулся ко мне с заботливой улыбкой, но я опустила глаза.
– Я знаю, папа. Мне и самой это не нравится.
Он кивнул и сказал тихо:
– Каролина странная девушка, ей хочется завоевать всех вокруг.
– Да, похоже на то.
– А сама-то она что чувствует? Мы для нее что-нибудь значим?
– Я думаю, она нас любит. Хотя по-своему, конечно. Ее не так-то просто понять.
Папа вздохнул и вернулся к своему столу.
– Что верно, то верно…
Это было сказано от души. Он собрал бумаги, сел за стол и снова погрузился в свои мысли.
Потом я зашла к Каролине. Они с Надей лежали на полу у печки, разомлев от тепла. Увидев меня, Надя закричала:
– Сюда нельзя! У нас свои секреты. Уходи!
Каролина попыталась уговорить ее, чтобы я осталась, но Надя вдруг заупрямилась, как маленький ребенок. Ей нужно было все внимание Каролины. Точно так же она вела себя и раньше, когда Каролина жила с нами. Надя смотрела на нее как на свою собственность. Она так сильно привязалась к Каролине, что я даже подозревала, будто она чувствует в ней родную кровь. Возможно, папа чувствовал то же самое?
Но Каролина в этот раз вела себя на удивление скромно, и Роланд, влюбленный в нее, тоже успокоился; они вели себя скорее как брат и сестра. Я даже начала верить, что Каролина решила наладить с нами простые родственные отношения, и если так, то ей это удавалось.
Сама я видела ее не так часто, как мне хотелось. У меня были последние уроки катехизиса, отнимавшие почти все время. Но я надеялась наверстать упущенное после конфирмации, когда мы поедем в Замок Роз.
Однажды, придя из школы в перерыве на завтрак, я увидела Каролину в прихожей: она драила пол, стоя на коленях. В отдалении маячила мама, и я знала: ей не нравится, что Каролина берет на себя роль служанки. Мама хотела, чтобы она была просто нашей гостьей. В воздухе собирались тучи.
– Ну зачем ты это делаешь?! – прошептала я Каролине.
Она скривила губы в презрительной усмешке.
– А какая разница? Сама подумай! Что бы ты предпочла: быть гостьей или служанкой в доме собственного отца?
Хорошо, что мама ничего не услышала! Я шикнула на Каролину и быстро ушла, пока она еще чего-нибудь не брякнула. Кажется, она ступила на тропу войны.
Но когда мы столкнулись с ней в следующий раз, было видно, что она раскаивается. И больше за грязную работу она не бралась.
В один из вечеров, когда мы остались наедине, я не удержалась и спросила, как она попала в дом той ночью, когда приехала.
– Это было несложно.
– Вот как? Но ведь все двери были заперты!
– Покажи мне замок, который я не смогу открыть!
Она таинственно улыбнулась и перенесла лампу на пол – так, чтобы мое лицо было освещено, а ее осталось в тени. Но я чувствовала, что она улыбается. Это было слышно и по голосу, когда она самодовольно прошептала:
– Да будет тебе известно, двери сами открываются, когда я прихожу.
– А как она оказалась в доме?
Это спросил Роланд. И все тут же посмотрели на меня.
Действительно, как она вошла внутрь? Этот вопрос я ей так и не задала, поэтому понятия не имела. Не знаю, что меня дернуло за язык, но вместо того чтобы признаться, я сплела историю, будто Каролина разбудила меня, бросив в окно камешек. Я не хотела, чтобы они заподозрили, что Каролина попросту открыла дверь отмычкой, хотя, вероятно, так она и сделала. Каролина и не на такое способна.
– А потом вы, конечно, всю ночь сидели и болтали! – завистливо сказал Роланд, а Надя укоризненно добавила:
– Почему ты нас не позвала?
– Я ее только впустила. А потом пошла к себе и снова легла.
– Можно подумать…
В глазах Роланда читалось сомнение.
– А чего тут думать? Она меня ужасно разозлила. Заявиться среди ночи и даже не предупредить!
– Ей нужно было разбудить меня, – сказала Надя. – Я бы ее накормила.
– Думаешь, я не накормила? – вырвалось у меня сгоряча.
Они уставились на меня во все глаза. Покраснев, я объяснила, что отправила Каролину на кухню, и она сама сделала для себя бутерброды.
– Она же у нас как дома…
На самом деле для вранья особых причин не было, но я не хотела, чтобы меня подвергали перекрестному допросу из-за каждой мелочи.
– Как бы то ни было, она приехала и сейчас спит в своей комнате! – сказала я, закрывая тему.
– Вот видите, – захлопала в ладоши Надя. – Я была права! Она все-таки приехала!
Все это время папа сидел, уткнувшись в свою газету. Только теперь он опустил ее и взглянул на меня. Он ничего не сказал, но в его глазах мелькнуло что-то странное. Когда мы поднялись из-за стола, я почувствовала, как он проводил меня взглядом.
Дальше так продолжаться не могло. Как только появлялась Каролина, сразу начинались неразбериха и вранье. Она не желала ничего плохого, однако ей следовало научиться уважать других. Она должна наконец понять, что ее актерские выходки и сюрпризы могут обернуться неприятностями для тех, у кого меньше любви к приключениям. Ради нее я городила одну бессмысленную ложь за другой, и мне это надоело. Но, конечно, я все равно была ужасно рада видеть ее снова!
С тех пор как она была у нас последний раз, многое переменилось. Теперь она приехала как гостья, а не как горничная. Интересно, что она чувствовала?
Мама тоже подумала об этом.
– Наверное, ей не так-то просто быть гостьей в нашем доме. Мы должны это помнить, – сказала она.
– Не беспокойся! – возразил Роланд. – Каролина не принцесса на горошине.
В этом он был прав. А мне, к сожалению, нужно было отправляться в церковь, не дождавшись, когда она выйдет. Скоро начиналась месса. Я заметила, как Надя прошмыгнула к комнате Каролины, хоть и обещала оставить в ее покое и не будить. Мама попыталась задержать Надю, но, когда я вышла на улицу, из дома уже вовсю раздавались вопли и веселый смех. Кидались подушками, не иначе!
Когда я вернулась домой, мама рассказала, что Каролина спустилась вниз, поздоровалась с ней и с папой. Но настояла на том, что позавтракает с Эстер и Ловисой, на кухне. Маму это немного огорчило.
– Стол был накрыт, мы ее пригласили, сказали, что она наша гостья, но она даже слушать не захотела!
– Не стоит с ней так носиться, – ответила я. – Пусть делает что хочет.
– Мы просто хотели, чтобы она чувствовала себя свободно.
Мама не понимала, почему в Замке Роз Каролина обедала вместе во всеми в столовой, а у нас не могла.
– Там же она никогда не ест на кухне?
– Да, мама, но все-таки есть разница. В замке Каролина никогда не была горничной. Вот в чем дело!
Мама помолчала, а потом задумчиво произнесла:
– Это ясно, но, может быть, здесь что-то еще? У нее не очень приятный взгляд, когда она смотрит на папу…
От этих слов меня бросило в жар, но я справилась с волнением и сказала:
– Что может Каролина иметь против папы? Не понимаю.
– Нет, разумеется, папа не сделал ей ничего плохого, но, возможно, это старая обида? Помнишь, Свея с Каролиной постоянно ругались из-за женского движения, которое папа не очень-то жалует? А своего мнения он никогда не скрывал.
– Да, возможно, – ответила я и заговорила о другом.
Маме проще было думать, что все дело в политике, но она была несправедлива к папе, когда говорила, что он противник женского движения. Я ничего подобного не замечала. Напротив, политика его не особенно интересовала, а его взгляд на женщин был разве что слегка консервативным. Он не возражал против того, чтобы женщины отстаивали свои права, пусть только не становятся «воинственными», как он это называл.
Вот что меня действительно беспокоило, так это поведение Каролины. Уж не надумала ли она выяснять отношения с папой?
Мама отметила, что Каролина повзрослела и, похоже, стала более уравновешенной.
– Но какая-то она грустная, тебе не кажется?
– Да нет, я не заметила.
Но мама считала, что не ошибается.
– В этом замке не слишком весело живется. Ты и сама как в воду опущенная, когда оттуда приезжаешь.
Пока я была в церкви, Каролина много чего успела. Она ворвалась в нашу жизнь, как шторм. Эстер и Ловиса были рады, что она позавтракала с ними на кухне, а Ульсен улыбалась до ушей от того, что Каролина расхвалила мое платье для конфирмации. Настроение у всех было приподнятое.
Только папа выглядел подавленно. И за завтраком, когда я рассказывала о Каролине, он непонятно смотрел на меня. Что-то витало в воздухе… Я должна была с ним поговорить.
Когда я к нему постучалась, он не сидел за письменным столом, как всегда, а стоял у окна, глядя на улицу. Казалось, он о чем-то тяжело задумался. Он стоял спиной ко мне и обернулся не сразу. Я подошла к книжным полкам – так, для предлога.
– Мне нужно посмотреть кое-что в Скандинавской энциклопедии, – сказала я, вытащив наугад один из томов.
Книги в комнате лежали повсюду. Даже на подоконнике перед папой. Он взял ближайшую и погрузился в чтение. Я поняла, что он не решается заговорить. Точно так же, как и я. Мы стояли, уткнувшись каждый в свою книгу. Но потом он подошел и как бы вскользь, через плечо, посмотрел, что я читаю. Я знала, что он это сделает! Лучшего способа поговорить с папой было просто не придумать. Ему всегда становилось любопытно, что ты ищешь в справочнике. Обычно это заканчивалось тем, что он осторожно спрашивал: «Могу я чем-нибудь помочь?»
И сейчас он тоже это сказал.
– Я просто хотела посмотреть, что здесь написано о Мартине Лютере.
– Тебе нужно узнать о нем что-то конкретное?
– Да нет, вообще.
– Тогда лучше возьми книгу с собой, прочтешь спокойно. О Лютере здесь километры статей.
– Хорошо…
Я захлопнула энциклопедию и направилась к двери.
– Не забудь потом поставить на место.
– Конечно.
Я совершенно растерялась, в голове было пусто, оставалось только уйти. И я уже взялась за дверную ручку, когда он сказал:
– Послушай, Берта…
Я сразу же обернулась. Он стоял посредине комнаты, потирая руки, как будто ему было холодно.
– Тебе холодно, папа?
– Когда долго сидишь неподвижно, всегда немного мерзнешь.
– Сказать Эстер, чтобы растопила печь?
– Да нет, я сам справлюсь. Дрова есть.
Мы помолчали. Я так и продолжала стоять в дверях.
– Хочешь, я тебе помогу?
– Спасибо, мне будет приятно.
Я отложила книгу и открыла печную дверцу. Дрова мы, не торопясь, заложили вместе, а папа поджег. Пламя занялось сразу и загудело так, что затряслись дверцы поддувала. Папа открыл их, взял кочергу и протолкнул пару поленьев подальше внутрь.
– Берта, – сказал он, не глядя на меня, – ты знаешь, как Каролина попала этой ночью в дом?
Сердце мое ушло в пятки.
– Что?..
– Ночью я работал. Засиделся допоздна, так что слышал, как пришла Каролина.
Он выдержал паузу и испытующе посмотрел на меня.
– В доме все уже спали, кроме меня. Около половины двенадцатого я услышал какой-то звук со стороны сада. Было похоже, будто кто-то ковыряется в замке, пытаясь проникнуть в подвал. Еще через несколько минут звук раздался снова, на этот раз со стороны веранды. Я выглянул и увидел, что это Каролина. Я догадался, что она не хочет будить нас среди ночи, но подумал, что она выбрала слишком своеобразный способ, и решил над ней подшутить. Осторожно пробрался в прихожую и приоткрыл входную дверь. Представляю, какое у нее было бы лицо, если бы она меня увидела! Но, обнаружив открытую дверь, она прошмыгнула и исчезла, как мышка. Я себя не выдал, но она наверняка поняла, кто ей открыл. Свет горел только в моей комнате.
Папа замолчал, повернулся ко мне спиной и снова подошел к окну. Из деликатности он ни словом не обмолвился о том, что я наврала о камешках, брошенных в окно. В его голосе не было упрека, так что я могла не стыдиться. Наверное, он все понял, но я не находила что сказать.
– Видишь ли, Берта, я просто хотел рассказать тебе об этом, поскольку понял, что ты ничего не знаешь. Но у тебя, наверное, были свои причины сочинять. Ты хотела выгородить Каролину.
– Прости меня, папа…
– Ладно, забудем об этом. И никому не скажем. Маме будет трудно понять, почему Каролина так себя ведет.
– Ты на меня сердишься?
– Нет, не сержусь, но вот что меня удивляет… Ты, кажется, стала плясать под чужую дудку. Это на тебя не похоже. Нужно быть осторожней, девочка моя, чтобы тобой не пользовались.
Он повернулся ко мне с заботливой улыбкой, но я опустила глаза.
– Я знаю, папа. Мне и самой это не нравится.
Он кивнул и сказал тихо:
– Каролина странная девушка, ей хочется завоевать всех вокруг.
– Да, похоже на то.
– А сама-то она что чувствует? Мы для нее что-нибудь значим?
– Я думаю, она нас любит. Хотя по-своему, конечно. Ее не так-то просто понять.
Папа вздохнул и вернулся к своему столу.
– Что верно, то верно…
Это было сказано от души. Он собрал бумаги, сел за стол и снова погрузился в свои мысли.
Потом я зашла к Каролине. Они с Надей лежали на полу у печки, разомлев от тепла. Увидев меня, Надя закричала:
– Сюда нельзя! У нас свои секреты. Уходи!
Каролина попыталась уговорить ее, чтобы я осталась, но Надя вдруг заупрямилась, как маленький ребенок. Ей нужно было все внимание Каролины. Точно так же она вела себя и раньше, когда Каролина жила с нами. Надя смотрела на нее как на свою собственность. Она так сильно привязалась к Каролине, что я даже подозревала, будто она чувствует в ней родную кровь. Возможно, папа чувствовал то же самое?
Но Каролина в этот раз вела себя на удивление скромно, и Роланд, влюбленный в нее, тоже успокоился; они вели себя скорее как брат и сестра. Я даже начала верить, что Каролина решила наладить с нами простые родственные отношения, и если так, то ей это удавалось.
Сама я видела ее не так часто, как мне хотелось. У меня были последние уроки катехизиса, отнимавшие почти все время. Но я надеялась наверстать упущенное после конфирмации, когда мы поедем в Замок Роз.
Однажды, придя из школы в перерыве на завтрак, я увидела Каролину в прихожей: она драила пол, стоя на коленях. В отдалении маячила мама, и я знала: ей не нравится, что Каролина берет на себя роль служанки. Мама хотела, чтобы она была просто нашей гостьей. В воздухе собирались тучи.
– Ну зачем ты это делаешь?! – прошептала я Каролине.
Она скривила губы в презрительной усмешке.
– А какая разница? Сама подумай! Что бы ты предпочла: быть гостьей или служанкой в доме собственного отца?
Хорошо, что мама ничего не услышала! Я шикнула на Каролину и быстро ушла, пока она еще чего-нибудь не брякнула. Кажется, она ступила на тропу войны.
Но когда мы столкнулись с ней в следующий раз, было видно, что она раскаивается. И больше за грязную работу она не бралась.
В один из вечеров, когда мы остались наедине, я не удержалась и спросила, как она попала в дом той ночью, когда приехала.
– Это было несложно.
– Вот как? Но ведь все двери были заперты!
– Покажи мне замок, который я не смогу открыть!
Она таинственно улыбнулась и перенесла лампу на пол – так, чтобы мое лицо было освещено, а ее осталось в тени. Но я чувствовала, что она улыбается. Это было слышно и по голосу, когда она самодовольно прошептала:
– Да будет тебе известно, двери сами открываются, когда я прихожу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Бабушка обещала приехать на конфирмацию. Мы ждали ее к Великому Четвергу. Но в среду вечером она позвонила и сказала, что простудилась и приехать не сможет. А ведь она была так мне нужна! С тех пор как Ингеборг исчезла, я не слишком-то много размышляла об истинном смысле конфирмации. Я просто зубрила, чтобы хорошо отвечать на уроках, послушно ходила в церковь каждое воскресенье и считала, что, в общем, делаю все, что нужно. Но однажды я услышала слова, которые глубоко меня взволновали:
«То, что происходит лишь один раз в жизни, невозможно потом изменить или сделать лучше. Конфирмация бывает только один раз, подумайте об этом! Вы должны получить от нее все, что она может вам дать».
Об этом нам напомнил наш добрый священник, и на этот раз его слова попали точно в цель – в мою бедную бесчувственную душу.
Все невозвратимое – то, что происходит один раз в жизни, – всегда производило на меня сильное впечатление. Раньше я просто не понимала, насколько серьезный и важный шаг мне предстоит сделать. Я осознала это только теперь.
Но присягнуть в вере… Нет, не могла я верить во все это! Воскресение из мертвых! Святая Троица!.. Значит, я буду стоять в церкви и лгать. Давать слово, прекрасно зная, что не сдержу его.
Земля существует миллиарды лет, человечество – несколько сот тысяч, а христианство – всего лишь неполные две тысячи. Как же быть с теми, кто жил до Христа, понятия не имел о его грядущем пришествии и не принадлежал к «святой соборной церкви»? Неужто вовеки гореть им в адском огне? А те, кто исповедовал другие религии и, стало быть, не имел истинной веры? Мои одноклассницы тоже вряд ли во все это верили, но их это явно не огорчало. Почему же я так переживала?
Конечно, можно было найти отговорку. Например, что Библию нужно воспринимать не буквально, а символически, образно. Но ведь это значит обмануть тех, кто верит по-настоящему? Разве это не лицемерие? Можно ли в самом деле допускать компромиссы в том, что касается веры?
Вот о чем я хотела поговорить с бабушкой. Все не могло быть так несправедливо, как казалось. Иначе нет никакой высшей силы! Иначе, кроме своего всемогущества, Бог ничем не отличается от нас, живущих на земле.
Да, это нужно было как-то объяснить.
Бабушка была в церкви на конфирмации Роланда, а он тогда верил не больше, чем я. Если бы не было никакого объяснения, она бы не стала слушать, как он лжет и бросается пустыми обещаниями. Бабушка была порукой тому, что все не зря. И вот она не приехала! Я утешала себя только тем, что она хотела приехать. Значит, она видела в конфирмации какой-то смысл, хотя наверняка понимала, что особой веры у меня нет. Я могла положиться на бабушку – даже если ее не было рядом.
Больше мне не с кем было поговорить.
Каролина никогда не конфирмировалась. Она об этом ничего не знала, да и вряд ли размышляла на подобные темы. Маму я бы просто поставила в тупик, а у папы хватало своих раздумий. Но ведь священник должен был понимать, что вера сильна далеко не у всех. Однако позволял же он всем стоять в церкви и бубнить заученный наизусть Символ веры! Странно, честное слово!..
«То, что происходит лишь один раз в жизни, невозможно потом изменить или сделать лучше. Конфирмация бывает только один раз, подумайте об этом! Вы должны получить от нее все, что она может вам дать».
Об этом нам напомнил наш добрый священник, и на этот раз его слова попали точно в цель – в мою бедную бесчувственную душу.
Все невозвратимое – то, что происходит один раз в жизни, – всегда производило на меня сильное впечатление. Раньше я просто не понимала, насколько серьезный и важный шаг мне предстоит сделать. Я осознала это только теперь.
Но присягнуть в вере… Нет, не могла я верить во все это! Воскресение из мертвых! Святая Троица!.. Значит, я буду стоять в церкви и лгать. Давать слово, прекрасно зная, что не сдержу его.
Земля существует миллиарды лет, человечество – несколько сот тысяч, а христианство – всего лишь неполные две тысячи. Как же быть с теми, кто жил до Христа, понятия не имел о его грядущем пришествии и не принадлежал к «святой соборной церкви»? Неужто вовеки гореть им в адском огне? А те, кто исповедовал другие религии и, стало быть, не имел истинной веры? Мои одноклассницы тоже вряд ли во все это верили, но их это явно не огорчало. Почему же я так переживала?
Конечно, можно было найти отговорку. Например, что Библию нужно воспринимать не буквально, а символически, образно. Но ведь это значит обмануть тех, кто верит по-настоящему? Разве это не лицемерие? Можно ли в самом деле допускать компромиссы в том, что касается веры?
Вот о чем я хотела поговорить с бабушкой. Все не могло быть так несправедливо, как казалось. Иначе нет никакой высшей силы! Иначе, кроме своего всемогущества, Бог ничем не отличается от нас, живущих на земле.
Да, это нужно было как-то объяснить.
Бабушка была в церкви на конфирмации Роланда, а он тогда верил не больше, чем я. Если бы не было никакого объяснения, она бы не стала слушать, как он лжет и бросается пустыми обещаниями. Бабушка была порукой тому, что все не зря. И вот она не приехала! Я утешала себя только тем, что она хотела приехать. Значит, она видела в конфирмации какой-то смысл, хотя наверняка понимала, что особой веры у меня нет. Я могла положиться на бабушку – даже если ее не было рядом.
Больше мне не с кем было поговорить.
Каролина никогда не конфирмировалась. Она об этом ничего не знала, да и вряд ли размышляла на подобные темы. Маму я бы просто поставила в тупик, а у папы хватало своих раздумий. Но ведь священник должен был понимать, что вера сильна далеко не у всех. Однако позволял же он всем стоять в церкви и бубнить заученный наизусть Символ веры! Странно, честное слово!..