Гришем Джон. Уличный адвокат

   Купив у мальчишки-лоточника дешевую сигару, я направил стопы в сторону бульваров.
   Глава 25
   На мой звонок откликнулась женщина:
   - Кто там?
   Никаких поползновений снять цепочку не последовало.
   По дороге я довольно тщательно отрепетировал роль, однако уверенности, что вошел в нее, у меня не было.
   - Боб Стивене. Я разыскиваю Гектора Палму.
   - Кого?
   - Гектора Палму. Он жил в квартире рядом.
   - Что вы хотите?
   - Вернуть ему деньги, только и всего.
   Явись я с целью взять в долг или с иной неприятной миссией, соседи естественная защитная реакция - наотрез отказались бы говорить со мной, даже через дверь, поэтому маленькая ложь была простительна.
   - Он переехал,- сообщила женщина.
   - А вы не знаете куда?
   - Нет.
   - Он и из города уехал?
   - Не знаю.
   - Вы видели, как он выезжал?
   Ответ был, разумеется, положительный. Подробностей я не дождался. Я снова осторожно постучал. Никакого результата.
   Развернувшись, я позвонил в другую квартиру. Дверь быстро распахнулась на ширину цепочки, и сквозь щель я увидел мужчину примерно моих лет со следами майонеза в уголках рта.
   - Что вам угодно?
   Я повторил байку про Боба Стивенса. Девятый час вечера, на улице холод и мрак; мое пришествие явно прервало семейный ужин.
   Но мужчина, казалось, не был раздосадован.
   - Не могу сказать, чтобы я знал его.
   - А жену?
   - И ее. Я все время в разъездах.
   - Может быть, с ними общалась ваша супруга?
   - Нет.- Ответ прозвучал слишком поспешно.
   - Никто из вас не видел, как они выезжали?
   - В пятницу и выходные нас не было в городе.
   - И у вас нет ни малейшего представления, куда Палма уехал?
   - Ни малейшего.
   - Благодарю вас.
   Больше соседей по площадке у Гектора не было. Направляясь к лестнице, я лицом к лицу столкнулся с крепко сложенным, одетым в униформу охранником. Похоже, женщина вызвала его по телефону. В правой руке он сжимал клюшку для гольфа и многозначительно похлопывал ею по ладони левой, как полисмен из телевизора.
   - Что вы здесь делаете?- гаркнул он.
   - Ищу человека. Эту штуку,- я кивнул на клюшку,- лучше убрать.
   - Попрошаек мы не пускаем.
   - Вы глухой? Я сказал, ищу знакомого. Попрошайничество - не мой профиль.- Я обогнул охранника.
   - На вас жалуются жильцы,- услышал за спиной.- Пожалуйста, уходите.
   - Ухожу.
   Поужинал я сандвичем и пивом в баре неподалеку. Заведение было недорогим, из разряда тех, где прибыль приносят не цены, а быстрый благодаря постоянному притоку посетителей оборот. Возле стойки сидели молодые госслужащие, забежавшие по пути домой побаловаться пивком, посудачить о политике, поглазеть по телевизору на игру любимой баскетбольной команды.
   Пора было смириться. Жена и друзья остались в прошлом. Семь лет, проведенных в изнурительном труде на благо "Дрейк энд Суини", мало способствовали укреплению дружеских уз, как, впрочем, и семейных. Дожив до тридцати Двух лет, я оказался неподготовленным к одиночеству. Глядя на экран, я думал: а не пора ли найти в подобном заведении новую спутницу жизни? Нет. Должны быть другие места для этой цели.
   Почувствовав внезапное отвращение к окружающим и обстановке, я вышел на улицу.
   Машина медленно двигалась в сторону центра. Чердак не манил. Мое имя стояло в документах о найме, значилось в каком-то компьютере, при необходимости полиция без особых усилий вычислит мое пристанище. Если арест - дело решенное, то явятся за мной наверняка ночью. Копы не преминут перепугать стуком в дверь, с обдуманной грубостью защелкнут на запястьях стальные браслеты, вцепятся звериной хваткой под локти, запихнут в патрульную машину и привезут в городскую тюрьму, где я, без сомнения, окажусь единственным белым, арестованным за ночь. Самым большим для них наслаждением будет запереть меня в камеру с полудюжиной отъявленных подонков и наблюдать за встречей новичка.
   Куда бы ни направлялся и что бы ни делал, я имел при себе сотовый телефон, чтобы известить Мордехая об аресте, и пачку из двадцати стодолларовых банкнот, чтобы уплатить залог и оказаться на свободе до разговоров о камере.
   Оставив машину в двух кварталах от дома, я внимательно огляделся, особо уделяя внимание пустующим машинам.
   Все было тихо, я без приключений забрался на чердак.
   Мебель в гостиной состояла из двух шезлонгов, пластикового ящика для бутылок, служившего мне столом и подставкой для ног, и аналогичного ящика, на который я водрузил телевизор. Интерьер получился убогим донельзя, и я решил, что гостей принимать не буду. Незачем им видеть, как я живу.
   В мое отсутствие звонила мать. Голосом автоответчика она сообщила, что, как и отец, волнуется за меня и хочет приехать. Родители обсудили перемены в моей жизни с Уорнером, тот также готов нанести мне визит. Представляю, о ем они там судачили: должен хоть кто-то из семьи вернуть заблудшую овцу.
   Митинг в память Лонти Бертон стал главной темой одиннадцатичасового выпуска новостей. На экране появились снятые крупным планом пять гробов: вот их устанавливают на лестнице, вот несут на руках к Капитолию. Увидел я и выступление Мордехая. Участников митинга оказалось значительно больше, чем я предполагал,- по оценкам журналистов, более пяти тысяч. Мэр города от комментариев отказался.
   Выключив телевизор, я набрал номер Клер. Мы не общались четвертый день, сломать лед было необходимо ради соблюдения приличий. Формально мы ведь оставались мужем и женой. Неплохо было бы поужинать вместе - например, через неделю.
   После третьего гудка прозвучал вальяжный незнакомый голос:
   - Алло?
   Мужчина.
   На мгновение я так опешил, что не смог вымолвить ни слова. Четверг, половина двенадцатого ночи, а у Клер сидит мужчина. Но я ушел меньше недели назад! Мне захотелось бросить трубку. Преодолев этот порыв, я сказал:
   - Клер, пожалуйста.
   - Кто спрашивает?- бесцеремонно поинтересовался незнакомец.
   - Майкл, ее муж.
   - Она в душе,- с ноткой злорадства изрек нахал.
   - Передайте, что я звонил.- Я бросил-таки трубку.
   До полуночи я расхаживал по мансарде, затем оделся и вышел на улицу. Когда рушится брак, человек поневоле перебирает всевозможные причины катастрофы и варианты развития событий. Что было в нашем случае? Исподволь нараставшее отчуждение? Нечто более сложное? А может, я не обратил внимания на сигналы, которые Клер мне подавала?
   Не был ли тот мужчина банальным гостем на одну ночь, или Клер давно с ним? Коллега-врач, уставший от семьи и детей, или студент-медик, давший ей то, чего она не получала от меня?
   Я пытался убедить себя в том, что дело вовсе не в любовнике. Не взаимной неверностью было продиктовано наше решение развестись. Слишком поздно переживать из-за того, что Клер спит с другим. Брак кончился, это однозначно. И не важно почему. Пусть убирается к черту, меня уже ничего не волнует. Она забыта, вычеркнута из памяти. Если я решил выйти на охоту, то и Клер может делать что заблагорассудится.
   Да, именно так.
   В два часа ночи, игнорируя призывы гомосексуалистов, я вышел к Дюпон-сёркл; на скамейках лежали закутанные в тряпье безликие и бесформенные тела. Не самое подходящее место для прогулок, но сейчас мне было наплевать на опасность.
   Несколькими часами позже я купил в кондитерской коробку с дюжиной разных пончиков, два высоких картонных стаканчика кофе и газету. Дрожащая от холода Руби упорно поджидала меня у двери. Глаза были краснее, а улыбка скупее, чем обычно.
   Мы устроились в большой комнате за столом, где старых папок было поменьше. Я поставил на середину стола стаканчики, раскрыл коробку. Пончики с шоколадом Руби не понравились, она предпочитала фруктовую начинку.
   - Ты читала газеты?- спросил я.
   - Нет.
   - А вообще читать умеешь?
   - Не очень.
   Тогда к чтению приступил я. Начали мы с первой полосы, там помещался огромный снимок пяти плывущих над толпой гробов. Заметка о митинге занимала нижнюю половину страницы, и я прочитал ее целиком. Руби внимательно слушала. О гибели матери с детьми она знала; воображением ее завладели подробности.
   - А я не умру так?
   - Вряд ли. Разве оставишь включенными двигатель и отопитель.
   - Хотела бы я, чтоб в моей развалюхе был отопитель.
   - Ты можешь погибнуть от переохлаждения.
   - Это еще что такое?
   - Просто однажды уснешь и не проснешься.
   Она вытерла салфеткой губы и отхлебнула кофе. В ту ночь, когда погиб Онтарио, температура была минус двенадцать. Как умудрилась выжить Руби?
   - Где ты прячешься, когда становится по-настоящему холодно?
   - Нигде.
   - Остаешься в машине?
   - Ага.
   - И не замерзаешь?
   - У меня полно одеял. Зарываюсь в них, и все.
   - И не идешь ночевать в приют?
   - Никогда.
   - А пойдешь, если это поможет тебе увидеться с Терренсом?
   Склонив голову, Руби окинула меня странным взглядом:
   - Скажи-ка еще раз.
   - Ты хочешь увидеть Терренса, так?
   - Так.
   - Значит, необходимо привести себя в норму, так?
   - Так.
   - А чтобы привести себя в норму, нужно побыть в приют, где лечат наркоманов. Ты готова?
   - Может быть,- не сразу отозвалась она.- Может быть.
   Пусть небольшой, но шаг вперед.
   - Я помогу тебе вернуться к Терренсу, ты снова станешь частью его жизни, но для этого, Руби, тебе придется отказаться от наркотиков.
   - Как?- Избегая моего взгляда, она склонилась над стаканчиком.
   - Ты собираешься сегодня к Наоми?
   - Да.
   - Я говорил с директрисой. Сегодня они проводят два собрания для тех, кто не может избавиться от пристрастия к алкоголю или наркотикам. Будет хорошо, если ты побываешь на этих собраниях. Директриса мне позвонит.
   Как послушный ребенок, Руби кивнула. Большего в данный момент и не требовалось, Я продолжил чтение. Спорт и события международной жизни Руби не волновали, ей интереснее были городские новости. В далеком прошлом она ходила на выборы и то, что касалось политики окружных властей, понимала.
   Пространная редакционная статья резко критиковала конгресс и городские власти за нежелание решать проблемы бездомных. Нас ждут впереди другие Лонти, предупреждала газета, новые дети будут умирать на улицах в тени величественного Капитолия. Руби, попивая остывший кофе, согласно кивала головой.
   За окном пошел мелкий холодный дождь, я предложил подвезти Руби до Центра помощи женщинам, или Наоми, как его называли по имени учредительницы.
   Центр занимал четырехэтажное здание на Десятой улице. Работал от семи утра до четырех дня, предоставлял еду, душ, одежду, совет и помощь в трудоустройстве. Руби там хорошо знали.
   Мы с директрисой Наоми, молодой женщиной Меган, договорились вытащить мою подопечную из липкой наркотической паутины. Половина постоянных посетительниц центра страдали психическими расстройствами, остальные либо пили, либо травились крэком, таблетками и прочей дрянью; у трети анализ крови выявил вирус СПИДа. У Руби, по словам Меган, инфекционных заболеваний не было.
   Уходя из центра, я слышал, как женщины в просторном зале на первом этаже пели.
   От работы меня отвлекла София:
   - Мордехай говорит, ты кого-то разыскиваешь.- В левой руке она держала блокнот, в правой ручку.
   На мгновение я растерялся, затем вспомнил:
   - Да, ищу Гектора Палму.
   - Готова помочь. Расскажи все, что тебе известно об этом человеке.
   Я продиктовал имя, прежний адрес, последнее место работы Гектора, описал его внешность, сообщил о жене и детях.
   - Возраст?
   - Около тридцати.
   - Примерный годовой оклад?
   - Тридцать пять тысяч.
   - Если четверо детей, значит, один наверняка ходит в школу. Имея такой доход и проживая в Бетесде, вряд ли он послал ребенка в частное заведение. Говоришь, испанец?
   Скорее всего католик. Что еще?
   Больше мне в голову ничего не пришло. София вернулась к своему столу. Сквозь открытую дверь я наблюдал за ней. Вот она раскрыла толстенную записную книжку и принялась перелистывать страницы. Вот сняла трубку и связалась с каким-то почтовым служащим. Разговор постоянно сбивается на испанский. За первым звонком следует второй: поздоровавшись по-английски, она переходит на родной язык. Насколько я улавливаю, ей нужен католический священник.
   Часом позже София возвестила:
   - Они переехали в Чикаго.
   - Как тебе...- От удивления я запнулся.
   - И не спрашивай! Знакомый знакомого, у которого есть друг в церкви. Палма уехали в выходные, в страшной спешке. Новый адрес нужен?
   У окна большой комнаты Софию дожидались шестеро посетителей.
   - Попозже,- сказал я.- Спасибо, София.
   - Не стоит.
   "Не стоит". Я смирился с мыслью, что вечером проведу несколько часов на холоде и в темноте, буду приставать с расспросами к незнакомым людям, вызывать подозрения у охраны и молиться Богу, чтобы остаться целым и невредимым. А Софии на розыск нужного мне субъекта потребовался только телефон!
   В чикагском отделении фирмы я был пару раз по делам клиентов. Офис располагался в небоскребе, фасадом выходил на озеро Мичиган. В высоченном, на несколько этажей, вестибюле били фонтаны, бесшумно скользили эскалаторы, у бесчисленных магазинчиков толпился народ.
   В этом Вавилоне, спрятавшись за газету, я легко выслежу Гектора.
   Глава 26
   Бродяги живут на тротуаре, в непосредственной близости от шоссе, мусорных урн, канализационных люков, пожарных гидрантов, автобусных остановок и витрин магазинов. День за днем бродяги медленно обходят облюбованную территорию, останавливаются, чтобы поболтать с товарищем, поглазеть на пробку перед светофором, запомнить в лицо нового наркоторговца. Они вбирают звуки улицы, впитывают выхлопные газы и запахи дешевых забегаловок. Забыв о времени, как сфинксы, бродяги сидят под окнами аптек в тени полосатых навесов, и ничто не ускользает от их внимательных глаз. Если в течение часа мимо дважды проедет один и тот же автомобиль, бродяги его запомнят. Если раздастся пистолетный выстрел, они точно укажут, в каком месте. Если в частной машине сидит переодетый в гражданское коп, его моментально вычислят.
   - Там кого-то караулит полиция,- сказал Софии клиент.
   София выглянула на улицу. Белый замызганный "форд" метрах в пятидесяти от нашей конторы действительно смахивал на полицейскую машину. Через полчаса София опять вышла на крыльцо. Машина стояла на прежнем месте. София отправилась к Мордехаю.
   Я спорил по телефону с чиновником из офиса окружного прокурора. В пятницу после обеда бюрократическая машина ускоряет вращение шестеренок, люди думают только о предстоящих выходных.
   София и Мордехай явились вместе, дабы сообщить мне неприятную новость.
   - По-моему, там копы,- угрюмо предположил Мордехай.
   Я испытал секундное желание нырнуть под стол.
   - Где?
   - На углу. Следят за нашими дверями больше часа.
   - За тобой пришли,- сострил я.
   Улыбок не последовало.
   - Я навела справки,- ровным голосом произнесла София.- Выписан ордер на твой арест. Тебя обвиняют в краже со взломом.
   Кража! Тюрьма! Симпатичный белый парень в камере с отребьем! Подавшись вперед, я изо всех сил постарался не выдать страха:
   - Ничего удивительного. Переживем.
   - У меня есть знакомый в офисе окружного прокурора.
   Могу поговорить. Пусть разрешат явиться без сопровождения.
   - Было бы здорово.- На самом деле поблажка мало что значила.- Но я полдня болтаю с ними по телефону - никто никого не хочет слушать.
   - В офисе работают более двухсот человек...
   Друзей вне улицы Мордехай не имел. Полисмены и прокуроры являлись для него естественными врагами.
   Мы спешно разработали план действий. София свяжется с чиновником, оформляющим документы для освобождения под залог. Он встретит нас на пороге тюрьмы. Мордехай попытается отыскать не слишком враждебно настроенного судью. Ни слова не было сказано лишь о том, что сегодня пятница. До понедельника я в камере могу и не дожить.
   Мордехай и София отправились звонить, а я, вслушиваясь в скрип входной двери, остался за столом - опустошенный, неспособный ни думать, ни двигаться. Долго страдать от ожидания мне не пришлось. Ровно в четыре часа дня вместе с двумя подручными порог конторы переступил лейтенант Гэско.
   При нашей встрече на квартире у Клер я не жалел насмешек и угроз - еще бы, ведь он малограмотный коп, а я дипломированный юрист. Я и представить не мог, что в один далеко не прекрасный день Гэско получит блестящую возможность отомстить мне.
   Самоуверенно ухмыляясь и по-петушиному высоко подбрасывая голенастые ноги, лейтенант приблизился к столу Софии.
   - Мне нужен мистер Брок.
   Я как раз с улыбкой на устах выходил из кабинета:
   - Привет, Гэско. По-прежнему ищешь досье?
   - Нет. По крайней мере не сегодня.
   Появился Мордехай:
   - Ордер у вас есть?
   - Да, сэр. Выписан на имя мистера Брока, сэр.
   - К вашим услугам, сэр.- Я пожал плечами. Ни при каких обстоятельствах не терять присутствия духа.
   Коп снял с ремня наручники.
   - Я его адвокат,- заявил Мордехай.- Позвольте ознакомиться с ордером.
   Пока Мордехай вчитывался в постановление об аресте, коп защелкнул у меня на запястьях холодные кольца наручников, стянув куда сильнее, чем нужно. Я удержал болезненную гримасу. Во что бы то ни стало оставаться презрительно спокойным.
   - С удовольствием доставлю клиента по назначению,- казал Мордехай.
   - Весьма вам признателен, справимся сами.
   - Куда вы направляетесь?
   - В Центральный.
   - Я подъеду,- заверил меня Мордехай.
   Но больше, чем его обещание, меня утешил вид говорившей по телефону Софии.
   Немыми свидетелями сцены оказались трое безобидных уличных джентльменов, зашедших перекинуться словечком с Софией. Они в недоумении смотрели на мои руки, отведенные назад.
   Через полчаса вся улица будет знать, что полиция арестовала белого человека, юриста. Коп схватил меня за локоть и вытолкнул на крыльцо. "Скорей бы в машину",- подумал я, спускаясь по лестнице.
   - Какая бездарная трата времени,- заметил Гэско, усаживаясь на заднее сиденье рядом со мной.- По городу числится сто сорок нераскрытых преступлений, на каждом углу торгуют наркотиками, их предлагают даже в школах, а мы вынуждены валандаться с тобой.
   - Ты начал допрос, Гэско?
   - Нет.
   - Отлично. В таком случае отстань.
   Коп-шофер на бешеной скорости вел "форд" по Четырнадцатой улице - ни мигалки, ни сирены, ноль внимания на светофоры и пешеходов.
   - Если бы это зависело от меня - с радостью. Но ты встал поперек горла каким-то бонзам. Прокурор сам сказал, на него давят с твоим арестом.
   - Кто давит?
   Ответ был заранее известен. "Дрейк энд Суини" не станет разоряться на болтовню с полицией, нет, она пойдет сразу к прокурору.
   - Потерпевшие,- ядовито усмехнулся Гэско.
   Сарказм вполне оправдан: забавно воображать компанию весьма состоятельных юристов в качестве жертвы преступления.
   Быть арестованными довелось многим известным личностям. Мартин Лютер Кинг попадал за решетку несколько раз. А прославленные грабители Бойски и Милкен, чьих имен я не помню? А звезды киноэкрана, баскетбола, которых хватали за хранение наркотиков или за автогонки в нетрезвом виде? Я слышал об отбывающем пожизненное заключение судье из Мемфиса, помнил клиента, угодившего в камеру за неуплату налогов. И Мордехай небось побывал в наручниках. Всех их отправляли в участок. И все они пережили это.
   Арест принес определенное облегчение. Больше не надо бежать, прятаться, озираться. Мучительное ожидание беды кончилось. И не глубокой ночью, остаток которой наверняка пришлось бы провести в камере. Есть время для маневра.
   В случае удачи я выйду под залог до того, как на меня обрушатся выходные, непредсказуемые по последствиям.
   Однако вслед за облегчением я испытал ужас, животный, первобытный. В тюрьме всякое может случиться. Куда-нибудь запропастятся необходимые для освобождения под залог документы. Начальство найдет десяток поводов, чтобы перенести уплату залога на субботу или воскресенье, а то и на понедельник. Меня сунут в камеру к отвратительным, если не откровенно опасным субъектам.
   Об аресте поползут слухи. Сочувственно вздыхая, мои бывшие друзья будут задавать друг другу вопрос: что еще этот сумасшедший отчебучит, дабы окончательно пустить свою жизнь под откос? Известие, что сын за решеткой, страшно ударит по отцу и матери. Только Клер останется невозмутимой, особенно теперь, найдя мне достойную замену.
   Я прикрыл глаза и попытался устроиться поудобнее. Но с руками за спиной сделать это оказалось невозможным.
   События в полицейском участке напоминали сюрреалистический сон. Гэско таскал меня из кабинета в кабинет, как собаку на поводке. "Не поднимай глаз от пола,- твердил я себе.- Не смотри на их морды".
   Вытащить все из карманов, сдать под опись, расписаться на бланке. По грязному коридору марш в комнатку фотографа, снять обувь и встать к мерной ленте, можете не улыбаться, если не хотите, смотреть прямо в камеру. Так, теперь в профиль. Комната дактилоскопии. Там, как в туалете, занято, и Гэско, приковав меня наручниками к стулу, отправляется на поиски кофе. По коридору шмыгают люди, проходя те же стадии оформления, что и я. Вокруг полно копов.
   Чье-то белое лицо, молодое и пьяное, с глубокой царапиной на левой щеке. Дорогой темно-синий костюм. Как можно надраться до такой степени в пятницу, до пяти вечера? Костюм сыплет угрозами, голос резкий, лающий, на угрозы Никто не реагирует. Вот костюм сгинул.
   Я был близок к панике. На улице стемнело. Рабочая неделя завершилась, значит, очень скоро в камеры начнут поступать новые жильцы. Вернувшийся наконец Гэско провел меня к дактилоскописту и, стоя рядом, с удовлетворением наблюдал за процедурой снятия отпечатков.
   Телефонные звонки уже бесполезны. Адвокат мой где-то неподалеку, но Гэско его не видел. По пути в подвал я заметил, что двери становятся толще и толще. Мы явно двигались не в том направлении - выход на улицу остался за спиной.
   - Могу я внести залог?- При виде стальных решеток и охранников нервы мои не выдержали.
   - Думаю, ваш адвокат именно этим и занят,- ответил Гэско.
   Сержант Кэффи приказал мне упереться руками в стену и раздвинуть ноги, быстро и тщательно ощупал каждый сантиметр моего тела, будто рассчитывал найти провалившуюся за кожу монету. Ничего не обнаружив, он кивнул в сторону, и я прошел через металлодетектор мимо распахнутой стальной двери в узкий коридор с решетками от пола до потолка вместо стен. Дверь захлопнулась. Надежда на быстрое освобождение не сбылась.
   Сквозь решетки к нам тянулись руки. Я вновь опустил глаза. На ходу Кэффи заглядывал в каждую камеру - мне показалось, он по головам пересчитывает заключенных. У третьей клетки справа мы остановились.
   Негры в камере были гораздо моложе меня. Поначалу я заметил четверых, потом обнаружил пятого - он лежал на верхней койке; четверка помещалась внизу. Камера представляла собой небольшой квадрат пола, обнесенный с трех сторон решетками, так что можно было видеть не только точно такую же клетку напротив, но и соседнюю. Кирпичная задняя стена была выкрашена в черный цвет, в углу располагались раковина и унитаз.
   Лязгнул замок. Человек с верхней койки свесил ноги и почти коснулся сидящих внизу. Стоя у двери под изучающими взглядами пяти пар глаз, я старался не выдать страха.
   Главное - отыскать свободное местечко на полу: до жути не хочется задеть кого-нибудь из сокамерников.
   Слава Богу, заботливые власти установили металлодетектор. У старожилов ни ножей, ни пистолетов - у меня ни часов, ни бумажника, ни сотового телефона. Причины и средства для смертоубийства отсутствуют.
   У передней решетки, решил я, пожалуй, безопаснее, чем у стены, и, не обращая внимания на взгляды, уселся на полу спиной к двери. Чей-то голос истошно призывал охранника.
   В клетке наискосок от меня вспыхнула драка: двое негров могучего телосложения молотили по голове парня в дорогом темно-синем костюме. Зрители восторженно вопили.
   Не самый подходящий момент вспомнить: я белый.
   Послышался пронзительный свист, дверь распахнулась, и в коридоре возник Кэффи с резиновой дубинкой в руке.
   Побоище мгновенно прекратилось, пьяный без движения лежал на животе. Кэффи осведомился, в чем дело. Никто ничего не слышал и не видел.
   - Чтоб больше ни звука!- Кэффи удалился.
   Тянулись минуты. Пьяный застонал; кого-то стошнило.
   Один из негров слез с нижней койки, босые ступни остановились в нескольких сантиметрах от меня. Я поднял на негра глаза и сразу отвел в сторону. Негр смотрел в упор. "Конец!" - подумал я.
   - Хороший пиджак,- обронил босоногий.
   - Спасибо,- пробормотал я в надежде, что благодарность не покажется ему радостью.
   На мне был старый блейзер - я носил его каждый день с джинсами. Жертвовать здоровьем ради одежки я не собирался.
   - Хороший пиджак.- Босоногий придвинулся ближе.
   Негр с верхней койки спрыгнул на пол.
   - Спасибо,- повторил я.
   Лет восемнадцати-девятнадцати, высокий и мускулистый, ни грамма жира. Похоже, член банды, всю жизнь провел на лице. Не терпится произвести впечатление на сокамерников. Нашел легкую добычу.