Страница:
От мелкой воды много шума. Так и множество мелких людей на торжище создают невообразимый шум, стараясь придать значимость своим мелким делам. А Бригадир молчит - смотрит перед собой и даже поверх, в глаза никому не заглядывает. Хороший товар сам себя хвалит. В руках тугое, причудливо сбитое, ножки торчат безвольно. Можно подумать, что дохлое, но не пахнет, а за ножку потянешь, ущипнешь, в себя втягивает.
Бригадир стоит, знай себе, за ножки пощипывает. На заумную вещь много любопытных.
– Что продаешь?
– Что видишь!
– А почем?
– Тебе не по карману!
– Это почему это?
– Вещь для человека знающего, а ты, вижу, не знаток.
Тот в маты, а это, как известно, еще больше клиентов привлекает. Обступили, но не гадают. Не хотят невежества своего показать. Никто не хочет. Так и стоят, ждут, но к выводу приходят, что вещь стоящая, поскольку больше ни у кого такой нет. Цену гадают и тут же сбрасывают. Но это на сегодня стоящая, а завтра, глядишь, понавезут, и цену сбросят. Потому лучше не брать.
Бригадир же свое спокойное слово загибает, что если не понавезут, то тот, кто сегодня не купил, завтра с носом останется.
Опять кто-то о цене спросил. И опять ответил, что дорого и только для знатока.
– По виду так типичная вша постельная, - проворчал недовольный.
– Где ты таких видел? Таких не бывает. Если вша, так на вес золота.
В руки не давал, сам крутил во всех ракурсах.
Наконец, какой-то приезжий протолкался, увидел, что у Бригадира в руках, удивился страшенно, брови на затылок вспрыгнули. Сразу видно - узнал товар!
– Бляха-муха! Откуда это здесь? Редкость-то какая! Всю жизнь искал! Знаешь хоть, что это?
И тут Бригадир, вдруг, возьми сам и брякни (неизвестно откуда взялось):
– Сонник это!
Пошел, словно сошедший с ума информер, выдавать такую инфу - все рты пораскрывали. И Бригадир бы раскрыл от изумления, но его хавальник чесал неостановочно, от него независяще.
Бригадир помнил за собой такие случаи. Когда рот точно также открывался непроизвольно и нес такую пургу, что приходилось срочно менять жизнь. И откуда что бралось? Вот попал! Добро бы по пьянке, тогда понятно было, но не тогда же, когда ни в одном глазу, и все видят, что как стеклышко? Вот попал!
Нарассказал всякого… Чего было и чего не было. И как не вздернули? А про "это" рассказал, что штуковина кормится снами, а потом отдает их. В цивилизованных местах давно разводят, теперь до нашего… добралось. Первый экземпляр в этих местах. Потом шныряют их представители-агенты по Провинциям, подсовывают в места, где… спят.
Бригадир рассказывал и одновременно успевал подумать, да поежиться, какие его могут быть сны? - таких врагу пожелаешь! Разве что, очень доставучему.
И закончил, вдруг, нескладно:
– Если заряженный - очень дорогой, этот еще не заряжен, потому дешевле, но дорого.
– Как активизировать?
– За все ноги дернуть и под затылок, когда спать ложишься
– А если это не сонник, а клоп-переросток?
– Тогда не выспишься! - сострил Бригадир, первый же заржал, показывая, что шутка это, и остальные должны понимать как шутку, но так получилось. Что смеялся единственный. - Точно не выспишься!
– Или не проснешься, - проворчал кто-то.
– Уже и во сне не прикрыться, не спрятаться! - мрачно изрек кто-то.
Стали смотреть неприятно.
Бригадир уже хотел по-тихому ускользнуть, затеряться. Придержали. Тот, кто постарше, высказал общее, надуманное
– Ты, паря, как хочешь, а от этой штуки избавься. Да так, чтобы она больше ни к чему пригодной не была. И слово об том обществу сейчас же на месте дай. А то общество обидится, и появишься здесь с этим, избавляться будет от всего разом - оптом.
Бригадир кивнул, даже не пытался смотреть по сторонам - на сколько и действительно ли готовы идти в обиду. Умылили! А все за язык поганый. Отрезать что ли? Прошмыгнул меж стоящих, потом дальше, напряженно вслушиваясь, не топчутся ли следом?
Один догнал-таки, напугал, пока не разглядел, что свой - подставной.
– Ну, ты даешь! На кой гриб, меня приглашал, если сам слова сказать не дал? Но это твои заморочки, а мне плати, как договаривались!
Расплатился…
Неловко получилось, а так все рассчитал красиво, и этого приезжего нанял кстати, чтобы впарить всем завлекалочку, и сдать товар незадешево какому-нибудь лоху-транзитнику.
А этот, что "приезжего" из себя корчил - цену набивал, все не уходил. Взялся делиться сомнениями, будто Бригадиру без них легко.
– Что мы им чуть впарили-то?
– Постельного клеща-переростка в спячке, так я думаю, - сказал Бригадир.
– А если?
– Что - если?
– А если действительно - "если"?
А если… Или… Или… И Бригадира вдруг опять "пробило" - второй раз за день - когда такое было?! Как принялся перечислять упущенное, что подсадной отступил в сторону и еще дальше, сказал озабочено:
– Сходил бы - проверился. Может это инфекция какая - мозговая. Может метропольские с собой занесли? Может, и не лечится. Вошиный твой сонник-то где?
Соврал, что только что стукнули по голове и забрали.
– Эх! Легко пришло, легко ушло! - изобразил радость Бригадир.
– Только одно в этом деле точно понятое, - сказал Подсадной: - Если тебя по голове бить, болтуха твоя не лечится.
И ушел. Показалось ли Бригадиру, что перед тем на карман внимательный взгляд бросил - выпирает ли?
Вот тогда, придя в номер, Бригадир тщательно ощупал весь матрас и… нашел детенышей.
Порядком тому было. Детеныши подросли… Его личный Чур любил ими играть, спал теперь не запазухой у Бригадира, а в коробке с "этими" - непонятно чем, на пригляд поздоровел, и даже, вдруг, стал обрастать шерсткой. Раньше мог, но боялся, что опять сдерут вместе со шкурой - мех чура всегда в цене - поговаривают, лечебный. Теперь, непонятно с чего, осмелел. Если Бригадир оставлял дома присмотреть за барахлом, то развлекался тем, что устраивал войну мухам, словно какой-то дешевый мухолов. Столь громко, что соседи жаловались. Потом отпросился на случку. И после этого повадился уже без спроса уходить на крыши - где жил какой-то иной жизнь.
Говорят же: "Пусти чура погулять, потом не доищешься!"
Бригадир видел странные чужие сны, а в своем собственном как-то размечтался - что одного "считывателя" непременно Смотрящему в подушку, еще ментам в диванную их начальства, и еще кое-куда… Сны сдают тайное, которое даже под пыткой не допросишься, не знаешь, что спрашивать. Сны то сдают, о чем их владелец сам не догадывается, что поутру вспомнить не может. Таков человеческий дар - моментально забывать, что скрытому принадлежит, тому, что не с ним, не про него, а рядом, поступками его руководит.
Но потом остыл - сообразил полную невозможность. Не блядюга же он, Бригадир, чтобы его так свободно к постелям подпустили? А любые вариации заставляют привлекать лицо постороннее. Нет такого лица, чтобы на всякий случай не работало на все стороны, не сдало, лишь бы не висеть самому, не вялиться в той самой клетке.
Нет хуже дел тайных.
Все это до "того" было. А потом? Что было потом? Вроде бы потом понесло по городу…
2.
Бригадир стоит, знай себе, за ножки пощипывает. На заумную вещь много любопытных.
– Что продаешь?
– Что видишь!
– А почем?
– Тебе не по карману!
– Это почему это?
– Вещь для человека знающего, а ты, вижу, не знаток.
Тот в маты, а это, как известно, еще больше клиентов привлекает. Обступили, но не гадают. Не хотят невежества своего показать. Никто не хочет. Так и стоят, ждут, но к выводу приходят, что вещь стоящая, поскольку больше ни у кого такой нет. Цену гадают и тут же сбрасывают. Но это на сегодня стоящая, а завтра, глядишь, понавезут, и цену сбросят. Потому лучше не брать.
Бригадир же свое спокойное слово загибает, что если не понавезут, то тот, кто сегодня не купил, завтра с носом останется.
Опять кто-то о цене спросил. И опять ответил, что дорого и только для знатока.
– По виду так типичная вша постельная, - проворчал недовольный.
– Где ты таких видел? Таких не бывает. Если вша, так на вес золота.
В руки не давал, сам крутил во всех ракурсах.
Наконец, какой-то приезжий протолкался, увидел, что у Бригадира в руках, удивился страшенно, брови на затылок вспрыгнули. Сразу видно - узнал товар!
– Бляха-муха! Откуда это здесь? Редкость-то какая! Всю жизнь искал! Знаешь хоть, что это?
И тут Бригадир, вдруг, возьми сам и брякни (неизвестно откуда взялось):
– Сонник это!
Пошел, словно сошедший с ума информер, выдавать такую инфу - все рты пораскрывали. И Бригадир бы раскрыл от изумления, но его хавальник чесал неостановочно, от него независяще.
Бригадир помнил за собой такие случаи. Когда рот точно также открывался непроизвольно и нес такую пургу, что приходилось срочно менять жизнь. И откуда что бралось? Вот попал! Добро бы по пьянке, тогда понятно было, но не тогда же, когда ни в одном глазу, и все видят, что как стеклышко? Вот попал!
Нарассказал всякого… Чего было и чего не было. И как не вздернули? А про "это" рассказал, что штуковина кормится снами, а потом отдает их. В цивилизованных местах давно разводят, теперь до нашего… добралось. Первый экземпляр в этих местах. Потом шныряют их представители-агенты по Провинциям, подсовывают в места, где… спят.
Бригадир рассказывал и одновременно успевал подумать, да поежиться, какие его могут быть сны? - таких врагу пожелаешь! Разве что, очень доставучему.
И закончил, вдруг, нескладно:
– Если заряженный - очень дорогой, этот еще не заряжен, потому дешевле, но дорого.
– Как активизировать?
– За все ноги дернуть и под затылок, когда спать ложишься
– А если это не сонник, а клоп-переросток?
– Тогда не выспишься! - сострил Бригадир, первый же заржал, показывая, что шутка это, и остальные должны понимать как шутку, но так получилось. Что смеялся единственный. - Точно не выспишься!
– Или не проснешься, - проворчал кто-то.
– Уже и во сне не прикрыться, не спрятаться! - мрачно изрек кто-то.
Стали смотреть неприятно.
Бригадир уже хотел по-тихому ускользнуть, затеряться. Придержали. Тот, кто постарше, высказал общее, надуманное
– Ты, паря, как хочешь, а от этой штуки избавься. Да так, чтобы она больше ни к чему пригодной не была. И слово об том обществу сейчас же на месте дай. А то общество обидится, и появишься здесь с этим, избавляться будет от всего разом - оптом.
Бригадир кивнул, даже не пытался смотреть по сторонам - на сколько и действительно ли готовы идти в обиду. Умылили! А все за язык поганый. Отрезать что ли? Прошмыгнул меж стоящих, потом дальше, напряженно вслушиваясь, не топчутся ли следом?
Один догнал-таки, напугал, пока не разглядел, что свой - подставной.
– Ну, ты даешь! На кой гриб, меня приглашал, если сам слова сказать не дал? Но это твои заморочки, а мне плати, как договаривались!
Расплатился…
Неловко получилось, а так все рассчитал красиво, и этого приезжего нанял кстати, чтобы впарить всем завлекалочку, и сдать товар незадешево какому-нибудь лоху-транзитнику.
А этот, что "приезжего" из себя корчил - цену набивал, все не уходил. Взялся делиться сомнениями, будто Бригадиру без них легко.
– Что мы им чуть впарили-то?
– Постельного клеща-переростка в спячке, так я думаю, - сказал Бригадир.
– А если?
– Что - если?
– А если действительно - "если"?
А если… Или… Или… И Бригадира вдруг опять "пробило" - второй раз за день - когда такое было?! Как принялся перечислять упущенное, что подсадной отступил в сторону и еще дальше, сказал озабочено:
– Сходил бы - проверился. Может это инфекция какая - мозговая. Может метропольские с собой занесли? Может, и не лечится. Вошиный твой сонник-то где?
Соврал, что только что стукнули по голове и забрали.
– Эх! Легко пришло, легко ушло! - изобразил радость Бригадир.
– Только одно в этом деле точно понятое, - сказал Подсадной: - Если тебя по голове бить, болтуха твоя не лечится.
И ушел. Показалось ли Бригадиру, что перед тем на карман внимательный взгляд бросил - выпирает ли?
Вот тогда, придя в номер, Бригадир тщательно ощупал весь матрас и… нашел детенышей.
Порядком тому было. Детеныши подросли… Его личный Чур любил ими играть, спал теперь не запазухой у Бригадира, а в коробке с "этими" - непонятно чем, на пригляд поздоровел, и даже, вдруг, стал обрастать шерсткой. Раньше мог, но боялся, что опять сдерут вместе со шкурой - мех чура всегда в цене - поговаривают, лечебный. Теперь, непонятно с чего, осмелел. Если Бригадир оставлял дома присмотреть за барахлом, то развлекался тем, что устраивал войну мухам, словно какой-то дешевый мухолов. Столь громко, что соседи жаловались. Потом отпросился на случку. И после этого повадился уже без спроса уходить на крыши - где жил какой-то иной жизнь.
Говорят же: "Пусти чура погулять, потом не доищешься!"
Бригадир видел странные чужие сны, а в своем собственном как-то размечтался - что одного "считывателя" непременно Смотрящему в подушку, еще ментам в диванную их начальства, и еще кое-куда… Сны сдают тайное, которое даже под пыткой не допросишься, не знаешь, что спрашивать. Сны то сдают, о чем их владелец сам не догадывается, что поутру вспомнить не может. Таков человеческий дар - моментально забывать, что скрытому принадлежит, тому, что не с ним, не про него, а рядом, поступками его руководит.
Но потом остыл - сообразил полную невозможность. Не блядюга же он, Бригадир, чтобы его так свободно к постелям подпустили? А любые вариации заставляют привлекать лицо постороннее. Нет такого лица, чтобы на всякий случай не работало на все стороны, не сдало, лишь бы не висеть самому, не вялиться в той самой клетке.
Нет хуже дел тайных.
Все это до "того" было. А потом? Что было потом? Вроде бы потом понесло по городу…
2.
Изредка ходил в город, надеясь подрубить нестандартный заказ, всегда бывает такое, что кто-то остро нуждается в услугах человека с ружьем. Постепенно осмелел, даже стал появляться в центре, но все еще держа голову не так как прежде, не дерзко, а буравя бороздки исключительно в пыли, только ожигал взглядом, если кому-то вдруг казалось, что это лох заезжий, и пытались покуситься на его ружье. Взгляда обычно и хватало - каждый, кто хотел жить долго, становился физиономистом.
Сейчас тоже зашел на биржу. На бланке, что подсунули, написал, что морально устойчив, стреляет хорошо и в правильную сторону, ну и про всякое остальное, с чем можно подойти к не последней экспедиции, когда у них запара. Но не сезон еще.
Разносчики информации, посредники дел всех категорий, ходили со своими нагрудными пиявками, что-то вроде зоба - только плати, ткнет пальцем в пиявку - все расскажет. Дерут много. Торгуют контрактами. Когда такое было?
Бригадир ходил искать контракта на новый сезон. Спросили чешуйку только за то, чтобы список огласил. Уединился со своим "информером".
– Поймать… двухлетку, зубы без изъянов. Беру 30 процентов.
– Сам лови! Дальше!
– Убить Шалого.
– А это что за хрень?
– Уточнение при подписке. Известное условие - убить надо в определенном месте, в определенное время. Дана цепочка вариантов - место, время. Беру 15 процентов.
– Сколько?
– Хорошо, десять.
Бригадир сразу отметил, что легко долю сбавляет, подозрительно легко, не борется за свои комиссионные, значит, контракт с гнильцой
С контрактами так, если взял - умри, но сделай. Только такой выбор дается - либо сделать, либо помереть, но все быстренько, потому что клиент ждать не может, а сзади другие подпирают. Но можно и обойти. Пролистать заглавия и по ним кое-что понять. Ходячие информеры столько мусора в голове имеют, что все закоулки забили, потому дополнительную пиявку на себя навешивают - то ли стимулятор поиска, то ли еще одни склад.
– Берешь?
– Буду думать. Дальше!
– Смотри, другие надумают.
Может и так, но все равно тухлым тянет, - подумал Бригадир, и неожиданно для себя спросил:
– Подбери мне все по теме: "Восемь" или "Восьмой".
– Все? - удивился информер.
Потеребил пиявку. Глаза закатились, стал выдавать инфу…
Бригадир послушал - загрустил, столько раз думал. сам то он что-то помнит, когда выложится, иссякнет? Не работает ли еще на кого?
Затосковал.
Убрать информера и деру из города - все равно вычислят, пришлют эроплан, и бомбу уронят на макушку - выжгут на километр. Так и называть будут - Пятно Бригадира.
Теперь не мог вспомнить: убил он информера или нет? По-другому договорился? И что было по теме… Какой теме? И на кой ему сдалась эта тема? Затер информер ему память? Или он информера затер? Только тоска и осталась. Почему? Никак не мог вспомнить, ничто не цепляло, за что стоило бы сильнее расстраиваться, едва ли не больше, чем за глаза из сна. Глаза? Какие глаза? Были чьи-то глаза!
Шел в центр спотыкаясь, думалось несуразное. Вроде бы взял контракт. А какой? Неужто "темный"? Из тех, которые сделаешь, а до конца не поймешь, что именно сделал? Никогда раньше не брался за подобное… Но ведь зачем-то рыскает по городу уже вторую неделю? Словно ноги сами несут, а глаза так и зыркают во все стороны - ищут несуразицы. Глаза?
Привезли метрополивскую пайку, разное шматье (в том числе и бабское) - ставили на довольствие тех, кто подписывался на "невмешательство". Разбросались широко - праздник глазу, а запах! Тут же, всем желающим, давали пробу снимать, но только не более двух укусов. Хорошо тем, у кого рот надрезан! На пробы была очередь большая, а вот на индульгенции шло не валко - в основном инвалиды стояли и побирушки. С тех, кто слово давал залоговое, подписывался, снимали слепки ушей и ступней - теперь, если поймают, пусть даже не на самом "деле", а лишь в зонах, определенных запретными, самым законным порядком лишат того и другого… Все законно, все согласно оставленной копии. Капали на документ с пальца. Кровь пути кажет. Теперь опознают, и не отвертишься.
Попутно слушали благодарственные речи.
– Задача администрации заставить каждого работать не только на себя, но и на общество!
"То есть, на Смотрящего и на его шестерок-администрантов" - мысленно переводил Бригадир.
Первые индульгенции выдавал сам городской Смотрящий. С ненормальной (даже на взгляд привычного ко всему Бригадира) волосятостью, торчащей со всех щелей - седой и пышной. Дурен, но фигурен. Каков ни есть - все при нем.
Глядя на него, человеку образованному разом вспоминались уроки геометрии. Лицо - четырехугольник, накрепко присаженное тем цилиндрическим недоразумением, что называется шеей, на четырехугольник более крупных размеров. Толстые люди обычно напоминают небрежно сработанные бочонки - там повело, здесь выпирает - этот же скорее тщательно вырезанный квадратный комод-бюро, струганный самым путевым инструментом. Взгляд невольно останавливался, искал ручки и гадал, а не выдвигаются ли у него вместо карманов маленькие ящички? Но это по корпусу, а вот по всему остальному… Оставалось впечатление, будто мастер запил на середине работы, либо доделывал не сам, а его непутевые подмастерье; руки получились разные (на одну либо взял от чужого, либо не хватило материала), но более всего не повезло обладателю с ногами - дело было даже не в их кривизне, а складывалось ощущение, что ноги от корпуса начинают рости прямо с колен (если только не предположить, что они вдавились внутрь фигуры), и можно было высказать сомнение, что эти свои колени Смотрящий когда-либо видел иначе, как особым образом выставив пару зеркал. Огромные его красные глаза, будто очертаные головешкой из костра, на самом деле подбиты по краю мелким густым волосом, и так плотно, что не различить отдельных волосинок. Не было в них ни проблеска женского - мужской был глаз, богатырский. И не жалили они людей в поверхность, а придавливали - не шелохнись! Иные спотыкались под ними… Тяжело под таким взглядом, неповоротливо. За глазом этим и погрешностей тела не замечалось - какое оно на самом деле, для чего предназначено - никто не смел острить…
Новый Смотрящий нравом крут и ликом лют, на иного так глянет, рявкнет: враз обделается - вонища. Рассказывают: первым сошло, грех сняли. Посмеялись. Некоторые ухватили, пользоваться стали, чтобы собственные мелкие грехи списать, взялись специально на разносе обсераться. Думали - по нраву, оказалось - нет. Но про это рассказывать не хочется… Стали поговаривать, что Смотрящий лести не любит. Но Бригадир знал, что таких людей или нелюдей на свете не бывает. К каждому подходец можно найти и крутить свои дела. Ортодокс же опять нашел?
Бригадир терпеть не мог стоять в очередях. В таких местах обчистят "на раз", подцепишь какую-нибудь заразу и наслушаешься такой похабени, что вера в человечество исчезнет окончательно.
Забросил словесную мульку, что он, Бригадир, собирает новую шарашку на дело стоящее. Но растекалось вяло. С прошлого раза напрашивалась такая швалина, такие доходяги, что хоть на себе тащи. Да и не было стоящего контракта - это он мозги пудрил, надеялся, что под группу и работа найдется. Дырой дыры латал.
– А грибного Феди чего не видно? Он же вроде бы тоже попенсионерить собирался?
– Не дождался праздника. Ушел гондольерить на Большую Клоаку - говорят, лихая работенка, на некоторых участках не одно изгрызанное весло сменишь.
– Где это?
– Далеко. Возможно, что даже не в нашей реальности.
– Василь? Который василиск бывший?
– А помер.
– Неужели в зеркало посмотрелся?
– Нет, комариной смертью. Собственной.
Бригадир расстроился. Василь-василиск - единственный, кто помнил то давнее его лихое дело - последний свидетель, так сказать. Теперь, и все сроки секретные пройди на ту давнюю операцию, а расскажешь - не поверят. Как брали те вражьи биолаборатории. Насиловали голяшек и жгли все подряд. Всякий раз, когда об этом вспоминал, волны прокатывалась по коже до пят, словно массаж - еще и от конца в самое его начало - все словно привитыми заново мурашами. И его личный чур-защитничек начинал волноваться, шевелился пластырем в том месте, где ребра отсутствовали, грозился проснуться и на плечо выползти… Ушел, значит, и Василь-василиск - кусил таки и его кладбищенский комар…
Обсуждали Смотрящего, но тихонько. Чтобы сам он не услышал, и чужие не донесли. Кругом были люди на злословьях проверенные, каждый про друг дружку мог всякое порассказать, доложиться. Круговой порукой держались. Сошлись, что спеси в нем - не на одно ведро браги можно нацедить. Дела его не ругали. Это, может, в иных местах и принято правление ругать - у туточки нет, тут положено разом под ноготь и распиндорить. А кого? Так, как придется. Кто победил - тот и прав. Свободный город, он свободный и есть.
Новый лозунг над смотрильней тоже никому не нравился: "Береги свое тело для военного дела!". Войны не ожидалось, но множились слухи, что Метрополии требуются волонтеры, и на это дело будут отряжать каждого десятого.
Шальной гусляр-балалаешник (должно быть, пьяный, неместный и дурак) бесшабашно подвывал свое и в голос:
"Мы мочили, их мочили, потом начали сушить…
Мы сушили, их сушили, нас те взялися мочить…
Отвяжись худая жизнь, привяжись хорошая!…"
И Бригадир понял, что гусляр не доживет до вечера. Когда во власти, терпеть чужое слово невозможно. Как вошел Смотрящий в должность, убедились - чаша терпения его настолько мала, что достаточно пары капель, чтобы она наполнилась, и уже водопадами лило через края.
– А как красуется! Раздобрел! Опять баллотироваться будет - не пикни. Жди, заставят всех кровь сдавать, как в Неволе…
– Ну, с моей крови им прибытку не будет, - сказал Бригадир. - Ее еще метропольские пытались сцедить, да не осилили - настолько загустилась. Я среди вас единственный кто два раза под Большую Раздачу попадал, да из ума не выжил.
– Из Неволя, говорят, опять вырвались - сейчас рассказывают новости - что, да как там сейчас. Это в шестой хрычовне. Сходим?
– Своих мраков хватает, потом спать не будешь, - отказался Бригадир.
Город Пустошь недостаточно большой, чтобы разбиться, развалиться на районы и устраивать меж ними войны. Но чтобы отрядить стоящую бригаду в соседний Неволь - пограбить от души - цельности тоже не хватало. Со своей внутренний грабильней не совладать. Потомственные менты пиявили - поставили под оброк с добычи, да такой, что сразу делало экспедицию невыгодной. Но с этими не совладать, эти, пусть на какое-то время, но могли поставить на уши всех, да заставить на них - этих обрезанках - топтаться. Может, удалось бы прищучить, если бы не подлая манера брать заложников, да расстреливать в собственном дворе из расчета двадцать к одному за каждую милицейскую душу. Расклад для любой группировки невыгодный. Задраться же по-настоящему, это всех обиженных поднимать, а значит, на все то лихое время лишиться транзита - пойдет, на радость конкурентам, другой стороной, а потом еще неизвестно - наладится ли? Остановится ли буча? А во вкус народишко войдет? От ментов на лабазы свернет? А так и будет, если сразу нахрапом не взять ментовку и весь их комплекс, те запросто могли отсидеться в своем кооперативе на берегу озера - хорошо укрепились. Единственное, что до сих пор удавалось им качественно попортить, так только огороды. Хозяйки ментовские большие мастерицы огородных и кухонных дел, устраивали головомойку мужьям - слабое утешение.
Детишки, пусть самые подорвыши (и даже с крайних выселок!) тоже молоденьких ментенков сторонились - по жизни и воспитанию отмороженных, каждый играл сам по себе.
Что нас здесь держит? - подумал Бригадир. - Весь город держит?
Мысль соблазную закопал поглубже. Не ко времени она пришла. Хотя, прямо-таки увидел, как весь город, словно в древности, снимается с места и по дороге укатывает со всеми своими лабазами. А вот ментовская крепость, в незапамятные времена вросшая, остается. И чиновничьи муниципальные конторы остаются, и все они смотрят вслед озадачено и думают - как же так, кому-то они были нужны? Чешут собственные загривки в кровь. Бригадир увидел это столь явственно, что даже перекрестился, чего уже не делал много лет, и теперь озабочено шевелил пальцами, опасаясь не отсохнет ли рука, как предсказывали, действительно ли немеют пальцы или только кажется?…
Город раз в три года выбирал себе "смотрящего" (мэра, по-новому) с правом казнить и миловать. Но уже не из ментов - эти давно вне игрищ, они вне, или над ними (как считали сами). Иногда, до истечения срока, вешали Смотрящего, особо, если новый много чего обещал на его костях понаделать. Но бывало, что на похмелье вешали и этого рядом - как бы в качестве извинения, что погорячились. Много чего было раньше, теперь во времена новые все как-то упокоилось, поблекло, жизнь стала не столь яркой, хотя продолжительность ее (у чиновничьего племени - точно) увеличилась. Были такие, кто горевал по этому поводу вслух, потом находили их в закутках порезанными на куски - новый Смотрящий был крутенек и собственную кодлу уже в обиду не давал. Все говорило, что сидеть ему в Смотрящих (вне правил) и второй срок, и третий. Вряд ли найдется такая глотка, чтобы гаркнуть на пересмотр.
Прежний Смотрящий Бригадиру нравился больше. Весельем своим, куражом. Можно было под настрой и про жизнь поговорить. Допускал к телу. Весь на виду был (почти совсем, как и сейчас - подсох уже в своей клетке, не попахивает). Живым носился с проектами облагораживания местности - через то и пострадал. Любил собрать чуть ли не весь город, и речи толкать, заводить про трудовой подвиг. Про то, что городскую поляну неплохо бы расширить.
– Всяческая лесная ли, озерная, болотная ли хренотень чего больше всего боится!? - орал в смотрильне, да так, что и на площади было слышно.
– Муниципалов?
– Чушь! Денег! Денег все боятся до судорог. Деньгой порабощают и уродуют! Потому, мокни мы нашего ростовщика-ортодокса какую-нибудь прудку, что произойдет? Вода станет, как бы, святой - все русалки передохнут и вверх писями всплывут! Слишком много денег через него прошло, чтобы воду не отравить…
Хороший был Смотрящий… Много нового ввел. И о бюджете заботился, экономил, где выдумки хватало. Знали, к примеру, что у города святых ортодоксов (умеющих накладывать рубеж и запреты лепить) целых двое. Долгополый и еще отец Серафим. Бывало, что и на пару работают - вдвоем рубеж-дорогу освящают, это чтобы лес со своей живностью не наползал. Бюджету вдвойне накладно, но без собственных святых городу никак нельзя. А они цену ломят.
– Так нахрена нам двое? - придумал Смотрящий.
Проголосовали одного списать. Воздержавшихся не было. Серафима решили распылить над городом для пущей его и своей святости (и чтобы конкурентам не достался), и взялись экономить дальше. Про деньги рассуждать - хорошее охранение, но не будешь же ими гвоздить рубежи?
– Через что енто прошло?
– Что про что через что?
– Через что у долгополых деньга проходит для святости? Чего касается? Через кишечник пропускают?
– А шут их знает, как они им молятся. Думается, по любому, через руки тоже. Даже, если только с начала и с конца.
– Тогда… и на кой нам целый ортодокс?
Выиграли вдвое. Одна рука (пустили в дело) "пошла влево" - "скрести землю когтями", вторую отправили вправо - повязали ее на святое колесо и взялись катать по дальнему рубежу. В тот год освятили все очень быстро. Ортодокс выжил и опять стал первым советником у Смотрящего. Теперь у этого, что совсем неулыбчивый. Ко всякому человеку прямиком одна дорога, но ползком - десять. И не заметит, как яд в уши влили. Всякий яд лучше с медом мешать. А Смотрящий этот, похоже, прямым и раньше не был. Широким - да, но только не на душу. Речи - мед, дела - полынь. За Смотрящим и Ортодоксом теперь глаз да глаз нужен - как бы чего не отчебучили. Был бы Бригадир при деньгах, приставил им глазастиков…
По утру пар изо рта. Над торжищем вроде облака - издалека видно. День обещался ясный.
Худ торжок, но пуст и горшок. Бригадир еще чуток потолкался в очереди, выхватывая крупицы. Все может сгодиться, когда жизнь впроголодь.
– Нанялся рыхлить разделительную полосу - вот где страстей набрался, страху-то, страху-то сколько! Ты рыхлишь, а они на тебя смотрят - глаза горят! Кровь в себе начинаешь чувствовать, сколько ее и какая она, а те уже слюной исходят, подвывают и сербают, слюни сглатывают - ей-ей не вру! Ну ее к лешакам ту работу! Особенно, когда город жмется и сопровождал не выделяет.
– Альтернатива - только свалка. Подпишемся?
– Рановато нам туда. Живым не вернешься - оттуда еще никто живым не возвращался.
– А иным?
– Иными возвращались. Но это хуже смерти.
– А где на них посмотреть?
– Шутишь?
– Не расположен…
Тогда первый взялся в ухо нашептывать, а второй глаза круглить.
В иные времена Бригадир бы и сам полюбопытствовал, но сейчас другое занимало. Не про то был его сон, но отсюда - шнырял глазами во все стороны.
Кто-то, распинаясь в своей косности, старости и давней фортуны, за счет которой "претерпел", которая так обломала, что теперь лишь в петлю или стукачи, огорчался и огорчал других:
– И нечисть-то была понятная! А сейчас, куда не шагни, разряды полагаются, категории, лицензии. Заигрались! Уж на всяком задрыпаном болоте, где и -… Пукеныши, которым… и два мозга с горошину, карьеры лепят
Сейчас тоже зашел на биржу. На бланке, что подсунули, написал, что морально устойчив, стреляет хорошо и в правильную сторону, ну и про всякое остальное, с чем можно подойти к не последней экспедиции, когда у них запара. Но не сезон еще.
Разносчики информации, посредники дел всех категорий, ходили со своими нагрудными пиявками, что-то вроде зоба - только плати, ткнет пальцем в пиявку - все расскажет. Дерут много. Торгуют контрактами. Когда такое было?
Бригадир ходил искать контракта на новый сезон. Спросили чешуйку только за то, чтобы список огласил. Уединился со своим "информером".
– Поймать… двухлетку, зубы без изъянов. Беру 30 процентов.
– Сам лови! Дальше!
– Убить Шалого.
– А это что за хрень?
– Уточнение при подписке. Известное условие - убить надо в определенном месте, в определенное время. Дана цепочка вариантов - место, время. Беру 15 процентов.
– Сколько?
– Хорошо, десять.
Бригадир сразу отметил, что легко долю сбавляет, подозрительно легко, не борется за свои комиссионные, значит, контракт с гнильцой
С контрактами так, если взял - умри, но сделай. Только такой выбор дается - либо сделать, либо помереть, но все быстренько, потому что клиент ждать не может, а сзади другие подпирают. Но можно и обойти. Пролистать заглавия и по ним кое-что понять. Ходячие информеры столько мусора в голове имеют, что все закоулки забили, потому дополнительную пиявку на себя навешивают - то ли стимулятор поиска, то ли еще одни склад.
– Берешь?
– Буду думать. Дальше!
– Смотри, другие надумают.
Может и так, но все равно тухлым тянет, - подумал Бригадир, и неожиданно для себя спросил:
– Подбери мне все по теме: "Восемь" или "Восьмой".
– Все? - удивился информер.
Потеребил пиявку. Глаза закатились, стал выдавать инфу…
Бригадир послушал - загрустил, столько раз думал. сам то он что-то помнит, когда выложится, иссякнет? Не работает ли еще на кого?
Затосковал.
Убрать информера и деру из города - все равно вычислят, пришлют эроплан, и бомбу уронят на макушку - выжгут на километр. Так и называть будут - Пятно Бригадира.
Теперь не мог вспомнить: убил он информера или нет? По-другому договорился? И что было по теме… Какой теме? И на кой ему сдалась эта тема? Затер информер ему память? Или он информера затер? Только тоска и осталась. Почему? Никак не мог вспомнить, ничто не цепляло, за что стоило бы сильнее расстраиваться, едва ли не больше, чем за глаза из сна. Глаза? Какие глаза? Были чьи-то глаза!
Шел в центр спотыкаясь, думалось несуразное. Вроде бы взял контракт. А какой? Неужто "темный"? Из тех, которые сделаешь, а до конца не поймешь, что именно сделал? Никогда раньше не брался за подобное… Но ведь зачем-то рыскает по городу уже вторую неделю? Словно ноги сами несут, а глаза так и зыркают во все стороны - ищут несуразицы. Глаза?
Привезли метрополивскую пайку, разное шматье (в том числе и бабское) - ставили на довольствие тех, кто подписывался на "невмешательство". Разбросались широко - праздник глазу, а запах! Тут же, всем желающим, давали пробу снимать, но только не более двух укусов. Хорошо тем, у кого рот надрезан! На пробы была очередь большая, а вот на индульгенции шло не валко - в основном инвалиды стояли и побирушки. С тех, кто слово давал залоговое, подписывался, снимали слепки ушей и ступней - теперь, если поймают, пусть даже не на самом "деле", а лишь в зонах, определенных запретными, самым законным порядком лишат того и другого… Все законно, все согласно оставленной копии. Капали на документ с пальца. Кровь пути кажет. Теперь опознают, и не отвертишься.
Попутно слушали благодарственные речи.
– Задача администрации заставить каждого работать не только на себя, но и на общество!
"То есть, на Смотрящего и на его шестерок-администрантов" - мысленно переводил Бригадир.
Первые индульгенции выдавал сам городской Смотрящий. С ненормальной (даже на взгляд привычного ко всему Бригадира) волосятостью, торчащей со всех щелей - седой и пышной. Дурен, но фигурен. Каков ни есть - все при нем.
Глядя на него, человеку образованному разом вспоминались уроки геометрии. Лицо - четырехугольник, накрепко присаженное тем цилиндрическим недоразумением, что называется шеей, на четырехугольник более крупных размеров. Толстые люди обычно напоминают небрежно сработанные бочонки - там повело, здесь выпирает - этот же скорее тщательно вырезанный квадратный комод-бюро, струганный самым путевым инструментом. Взгляд невольно останавливался, искал ручки и гадал, а не выдвигаются ли у него вместо карманов маленькие ящички? Но это по корпусу, а вот по всему остальному… Оставалось впечатление, будто мастер запил на середине работы, либо доделывал не сам, а его непутевые подмастерье; руки получились разные (на одну либо взял от чужого, либо не хватило материала), но более всего не повезло обладателю с ногами - дело было даже не в их кривизне, а складывалось ощущение, что ноги от корпуса начинают рости прямо с колен (если только не предположить, что они вдавились внутрь фигуры), и можно было высказать сомнение, что эти свои колени Смотрящий когда-либо видел иначе, как особым образом выставив пару зеркал. Огромные его красные глаза, будто очертаные головешкой из костра, на самом деле подбиты по краю мелким густым волосом, и так плотно, что не различить отдельных волосинок. Не было в них ни проблеска женского - мужской был глаз, богатырский. И не жалили они людей в поверхность, а придавливали - не шелохнись! Иные спотыкались под ними… Тяжело под таким взглядом, неповоротливо. За глазом этим и погрешностей тела не замечалось - какое оно на самом деле, для чего предназначено - никто не смел острить…
Новый Смотрящий нравом крут и ликом лют, на иного так глянет, рявкнет: враз обделается - вонища. Рассказывают: первым сошло, грех сняли. Посмеялись. Некоторые ухватили, пользоваться стали, чтобы собственные мелкие грехи списать, взялись специально на разносе обсераться. Думали - по нраву, оказалось - нет. Но про это рассказывать не хочется… Стали поговаривать, что Смотрящий лести не любит. Но Бригадир знал, что таких людей или нелюдей на свете не бывает. К каждому подходец можно найти и крутить свои дела. Ортодокс же опять нашел?
Бригадир терпеть не мог стоять в очередях. В таких местах обчистят "на раз", подцепишь какую-нибудь заразу и наслушаешься такой похабени, что вера в человечество исчезнет окончательно.
Забросил словесную мульку, что он, Бригадир, собирает новую шарашку на дело стоящее. Но растекалось вяло. С прошлого раза напрашивалась такая швалина, такие доходяги, что хоть на себе тащи. Да и не было стоящего контракта - это он мозги пудрил, надеялся, что под группу и работа найдется. Дырой дыры латал.
– А грибного Феди чего не видно? Он же вроде бы тоже попенсионерить собирался?
– Не дождался праздника. Ушел гондольерить на Большую Клоаку - говорят, лихая работенка, на некоторых участках не одно изгрызанное весло сменишь.
– Где это?
– Далеко. Возможно, что даже не в нашей реальности.
– Василь? Который василиск бывший?
– А помер.
– Неужели в зеркало посмотрелся?
– Нет, комариной смертью. Собственной.
Бригадир расстроился. Василь-василиск - единственный, кто помнил то давнее его лихое дело - последний свидетель, так сказать. Теперь, и все сроки секретные пройди на ту давнюю операцию, а расскажешь - не поверят. Как брали те вражьи биолаборатории. Насиловали голяшек и жгли все подряд. Всякий раз, когда об этом вспоминал, волны прокатывалась по коже до пят, словно массаж - еще и от конца в самое его начало - все словно привитыми заново мурашами. И его личный чур-защитничек начинал волноваться, шевелился пластырем в том месте, где ребра отсутствовали, грозился проснуться и на плечо выползти… Ушел, значит, и Василь-василиск - кусил таки и его кладбищенский комар…
Обсуждали Смотрящего, но тихонько. Чтобы сам он не услышал, и чужие не донесли. Кругом были люди на злословьях проверенные, каждый про друг дружку мог всякое порассказать, доложиться. Круговой порукой держались. Сошлись, что спеси в нем - не на одно ведро браги можно нацедить. Дела его не ругали. Это, может, в иных местах и принято правление ругать - у туточки нет, тут положено разом под ноготь и распиндорить. А кого? Так, как придется. Кто победил - тот и прав. Свободный город, он свободный и есть.
Новый лозунг над смотрильней тоже никому не нравился: "Береги свое тело для военного дела!". Войны не ожидалось, но множились слухи, что Метрополии требуются волонтеры, и на это дело будут отряжать каждого десятого.
Шальной гусляр-балалаешник (должно быть, пьяный, неместный и дурак) бесшабашно подвывал свое и в голос:
"Мы мочили, их мочили, потом начали сушить…
Мы сушили, их сушили, нас те взялися мочить…
Отвяжись худая жизнь, привяжись хорошая!…"
И Бригадир понял, что гусляр не доживет до вечера. Когда во власти, терпеть чужое слово невозможно. Как вошел Смотрящий в должность, убедились - чаша терпения его настолько мала, что достаточно пары капель, чтобы она наполнилась, и уже водопадами лило через края.
– А как красуется! Раздобрел! Опять баллотироваться будет - не пикни. Жди, заставят всех кровь сдавать, как в Неволе…
– Ну, с моей крови им прибытку не будет, - сказал Бригадир. - Ее еще метропольские пытались сцедить, да не осилили - настолько загустилась. Я среди вас единственный кто два раза под Большую Раздачу попадал, да из ума не выжил.
– Из Неволя, говорят, опять вырвались - сейчас рассказывают новости - что, да как там сейчас. Это в шестой хрычовне. Сходим?
– Своих мраков хватает, потом спать не будешь, - отказался Бригадир.
Город Пустошь недостаточно большой, чтобы разбиться, развалиться на районы и устраивать меж ними войны. Но чтобы отрядить стоящую бригаду в соседний Неволь - пограбить от души - цельности тоже не хватало. Со своей внутренний грабильней не совладать. Потомственные менты пиявили - поставили под оброк с добычи, да такой, что сразу делало экспедицию невыгодной. Но с этими не совладать, эти, пусть на какое-то время, но могли поставить на уши всех, да заставить на них - этих обрезанках - топтаться. Может, удалось бы прищучить, если бы не подлая манера брать заложников, да расстреливать в собственном дворе из расчета двадцать к одному за каждую милицейскую душу. Расклад для любой группировки невыгодный. Задраться же по-настоящему, это всех обиженных поднимать, а значит, на все то лихое время лишиться транзита - пойдет, на радость конкурентам, другой стороной, а потом еще неизвестно - наладится ли? Остановится ли буча? А во вкус народишко войдет? От ментов на лабазы свернет? А так и будет, если сразу нахрапом не взять ментовку и весь их комплекс, те запросто могли отсидеться в своем кооперативе на берегу озера - хорошо укрепились. Единственное, что до сих пор удавалось им качественно попортить, так только огороды. Хозяйки ментовские большие мастерицы огородных и кухонных дел, устраивали головомойку мужьям - слабое утешение.
Детишки, пусть самые подорвыши (и даже с крайних выселок!) тоже молоденьких ментенков сторонились - по жизни и воспитанию отмороженных, каждый играл сам по себе.
Что нас здесь держит? - подумал Бригадир. - Весь город держит?
Мысль соблазную закопал поглубже. Не ко времени она пришла. Хотя, прямо-таки увидел, как весь город, словно в древности, снимается с места и по дороге укатывает со всеми своими лабазами. А вот ментовская крепость, в незапамятные времена вросшая, остается. И чиновничьи муниципальные конторы остаются, и все они смотрят вслед озадачено и думают - как же так, кому-то они были нужны? Чешут собственные загривки в кровь. Бригадир увидел это столь явственно, что даже перекрестился, чего уже не делал много лет, и теперь озабочено шевелил пальцами, опасаясь не отсохнет ли рука, как предсказывали, действительно ли немеют пальцы или только кажется?…
Город раз в три года выбирал себе "смотрящего" (мэра, по-новому) с правом казнить и миловать. Но уже не из ментов - эти давно вне игрищ, они вне, или над ними (как считали сами). Иногда, до истечения срока, вешали Смотрящего, особо, если новый много чего обещал на его костях понаделать. Но бывало, что на похмелье вешали и этого рядом - как бы в качестве извинения, что погорячились. Много чего было раньше, теперь во времена новые все как-то упокоилось, поблекло, жизнь стала не столь яркой, хотя продолжительность ее (у чиновничьего племени - точно) увеличилась. Были такие, кто горевал по этому поводу вслух, потом находили их в закутках порезанными на куски - новый Смотрящий был крутенек и собственную кодлу уже в обиду не давал. Все говорило, что сидеть ему в Смотрящих (вне правил) и второй срок, и третий. Вряд ли найдется такая глотка, чтобы гаркнуть на пересмотр.
Прежний Смотрящий Бригадиру нравился больше. Весельем своим, куражом. Можно было под настрой и про жизнь поговорить. Допускал к телу. Весь на виду был (почти совсем, как и сейчас - подсох уже в своей клетке, не попахивает). Живым носился с проектами облагораживания местности - через то и пострадал. Любил собрать чуть ли не весь город, и речи толкать, заводить про трудовой подвиг. Про то, что городскую поляну неплохо бы расширить.
– Всяческая лесная ли, озерная, болотная ли хренотень чего больше всего боится!? - орал в смотрильне, да так, что и на площади было слышно.
– Муниципалов?
– Чушь! Денег! Денег все боятся до судорог. Деньгой порабощают и уродуют! Потому, мокни мы нашего ростовщика-ортодокса какую-нибудь прудку, что произойдет? Вода станет, как бы, святой - все русалки передохнут и вверх писями всплывут! Слишком много денег через него прошло, чтобы воду не отравить…
Хороший был Смотрящий… Много нового ввел. И о бюджете заботился, экономил, где выдумки хватало. Знали, к примеру, что у города святых ортодоксов (умеющих накладывать рубеж и запреты лепить) целых двое. Долгополый и еще отец Серафим. Бывало, что и на пару работают - вдвоем рубеж-дорогу освящают, это чтобы лес со своей живностью не наползал. Бюджету вдвойне накладно, но без собственных святых городу никак нельзя. А они цену ломят.
– Так нахрена нам двое? - придумал Смотрящий.
Проголосовали одного списать. Воздержавшихся не было. Серафима решили распылить над городом для пущей его и своей святости (и чтобы конкурентам не достался), и взялись экономить дальше. Про деньги рассуждать - хорошее охранение, но не будешь же ими гвоздить рубежи?
– Через что енто прошло?
– Что про что через что?
– Через что у долгополых деньга проходит для святости? Чего касается? Через кишечник пропускают?
– А шут их знает, как они им молятся. Думается, по любому, через руки тоже. Даже, если только с начала и с конца.
– Тогда… и на кой нам целый ортодокс?
Выиграли вдвое. Одна рука (пустили в дело) "пошла влево" - "скрести землю когтями", вторую отправили вправо - повязали ее на святое колесо и взялись катать по дальнему рубежу. В тот год освятили все очень быстро. Ортодокс выжил и опять стал первым советником у Смотрящего. Теперь у этого, что совсем неулыбчивый. Ко всякому человеку прямиком одна дорога, но ползком - десять. И не заметит, как яд в уши влили. Всякий яд лучше с медом мешать. А Смотрящий этот, похоже, прямым и раньше не был. Широким - да, но только не на душу. Речи - мед, дела - полынь. За Смотрящим и Ортодоксом теперь глаз да глаз нужен - как бы чего не отчебучили. Был бы Бригадир при деньгах, приставил им глазастиков…
По утру пар изо рта. Над торжищем вроде облака - издалека видно. День обещался ясный.
Худ торжок, но пуст и горшок. Бригадир еще чуток потолкался в очереди, выхватывая крупицы. Все может сгодиться, когда жизнь впроголодь.
– Нанялся рыхлить разделительную полосу - вот где страстей набрался, страху-то, страху-то сколько! Ты рыхлишь, а они на тебя смотрят - глаза горят! Кровь в себе начинаешь чувствовать, сколько ее и какая она, а те уже слюной исходят, подвывают и сербают, слюни сглатывают - ей-ей не вру! Ну ее к лешакам ту работу! Особенно, когда город жмется и сопровождал не выделяет.
– Альтернатива - только свалка. Подпишемся?
– Рановато нам туда. Живым не вернешься - оттуда еще никто живым не возвращался.
– А иным?
– Иными возвращались. Но это хуже смерти.
– А где на них посмотреть?
– Шутишь?
– Не расположен…
Тогда первый взялся в ухо нашептывать, а второй глаза круглить.
В иные времена Бригадир бы и сам полюбопытствовал, но сейчас другое занимало. Не про то был его сон, но отсюда - шнырял глазами во все стороны.
Кто-то, распинаясь в своей косности, старости и давней фортуны, за счет которой "претерпел", которая так обломала, что теперь лишь в петлю или стукачи, огорчался и огорчал других:
– И нечисть-то была понятная! А сейчас, куда не шагни, разряды полагаются, категории, лицензии. Заигрались! Уж на всяком задрыпаном болоте, где и -… Пукеныши, которым… и два мозга с горошину, карьеры лепят