Страница:
Так и не успев толком обсохнуть, вошли во мхи верховых болот - здесь глаз да глаз нужен - мох следов не держит, ни чужих, ни своих. Но самое дурное в таких местах - нельзя идти цепочкой друг за дружкой. В таких мхах, живых и сердитых, нельзя след в след. Тропинок не делай! Натопчешь тропинку - лес не простит. Каждого второго сама тропинка захлестнет и упакует в мох планктоном. Не шути! Мхи! Шли россыпью, играя с мхом в лотерею. Тут все равны. Надейся на собственного хранителя - светлого или темного, смотря какому привык молиться. Но не молись тому и другому одновременно - в ссору их введешь, заспорят и про тебя забудут. Бригадир, чтобы не сомневаться, эти заботы собственному чуру перепоручил, он забрался на голову, и, хотелось верить, что не для того, чтобы в случае дел печальных, спрыгнуть успеть, а действительно помолиться за себя и Бригадира - Черному или Белому (а быть может, какому-нибудь собственному - серенькому). Бригадир на это не отвлекался - смотрел по сторонам, пытался просчитать, много ли теряет, может, стоит остановиться, да вернуться и искать пути обходные? Мхи! Здесь, как не выставляй самых глазастых следопытов, хоть как тасуй штрафников-смертников, кого-нибудь из стоящих людей потеряешь. Потому, когда случалось, смотрел в сторону очередной провал-ямы - по-философски, не останавливаясь. Любопытные заглядывали… и отходили не со своим лицом, бледные, а вечером отказались от пищи.
Живому - живые мысли. Через денек забылось…
Бригадир решил и дальше, не считаясь с потерями, идти "срезая угла", хотя его личный чур от таких мыслей проявлял беспокойство. А один раз даже вскарабкался на грудь и стал пристально смотреть в глаза, должно быть, пытаясь понять - на кой?
Во мхах случилась еще одна история, которая Бригадира отчего-то коробила.
Один контрактник попал под редкое. Круговая хрумколка обхватила икроножную. До конца мхов доковылял сам. Остановили посмотреть - многие в первый раз видели - любопытно. Инструментов, чтобы снять, в дежурной аптечке не оказалось - Бригадир всю перетряхнул, круговая хрумколка создание редкое, чтобы ради нее специальный набор носить. Но без этого не снимешь. Тут пара специальных шурфов нужна, чтобы многочисленные нитки-корни вытягивать - все аккуратно. Чтобы ни один не оборвать - работа кропотливая, тут и специалисту на целый день возни и не так уж много шансов, что удастся сберечь ногу. Такая операция скорее для того, чтобы хрумколку не повредить, иметь при себе заряженную - некоторые ортодоксы на ночь в домах расставляют, от воров. Слышал, что очень крупные есть - накормились. Понял и почему прицепилась - у всех сапоги, а у этого дешевые обрезанки. Сам виноват.
Проще дождаться дотерпеть, пока сама не перехватит ногу и не заживит тот обрубок, что ближе к телу. Но опять лотерея - а не помрешь ли от болевого шока и к какому пристанет сама? Если к обрубку, обрубок получается словно живой. Не портится. Можно за него кое-что выручить. Некоторые старые знатоки маленьких хрумколок где-то доставали и на палец нанизывали, приваживали. Пальца конечно уже не будет - отвалится палец, но кровь освежит. И как бы омолодишься. Только тоже лотерея. На каком месте останется. Но тут главное, чтобы спрыснула свое… - что там у нее? До сих пор не разобрались. Насадить на палец можно, но потом опять гадай; на каком стороне обрубка останется, не придется ли самому еще больше укорачивать.
Бригадир на свою кровь не грешил (не настолько стар, чтобы дурью подобной не заниматься), а в отряде беспалые были и, по правде сказать, - живчики. Шли хорошо, вроде не потели так сильно, как остальные, может действительно?… есть в этом что-то?
Какой-то недоумок с потеками на щеках уговаривал не оставлять, а если оставить, то в шалашике и вместе с ним. Бригадир не размяк от уговоров. Близнец, не близнец - какая разница? - кто ходить может, обязан идти. Жив? Исполняй контракт. А не хочешь; так становись к тому дереву, сейчас наладим вон к тому суку (будто специально выросшему) хитрую петельку и висеть тебе, постанывать, пока все уроды из округи не соберутся - они петельку срежут и объяснят, в чем ты не прав.
Ухватил одной рукой за ворот, подтянул жалостливого к себе.
– Не делай своего хорошего, а делай мое плохое! - зло сказал Бригадир. - Понял?
Думая на тот момент об одном: что все минет, одна правда останется. Голой будет ходить по костям…
Повезет ли? - на обрубыше-ноге останется? Или укоренится на культе и вверх поползет? Если и кто-то думал, вспоминал об оставленном, то не Бригадир. Не любил ни говорить, ни думать о пустом. Чего гадать до времени? Другое дело, если можно потом самим проверить - об заклад побиться. Но саднило. Должно быть недосказанностью. Хоть об заклад не бейся. Не придется проверять. Тут, если хочешь выжить, первое правило: одним путем два раза не ходи, не топчи своего же следа - пересекать можно, круги дозволяются, параллели. Но это только для засад - "хвосты срывать". Тех…, кто вдогон идет. Наипервейшее - не возвращайся откуда заходил. С добычей ли, без добычи…
Жеваху оставили, чтобы в рот мог сунуть, когда припечет - глушить крики. Если стерпит, если на обрубке хрумкалка останется, то может, и поживет еще.
Местами приходилось не идти, а ломить дорогу. Шумно, а от того становилось очень мерзко на душе, мрачнел на таких участках. И до того был строг, а здесь и вовсе зверел. Мог кого угодно назначить на биоразминирование своим телом - суточным штрафником - "до первой крови" али "пока срок выйдет".
Потом нежданно повезло - в том месте, где лес словно остановился в вековой своей перезрелости встретил знакомца. Удалось откупиться от первого серьезного леса.
3.
4.
5.
Живому - живые мысли. Через денек забылось…
Бригадир решил и дальше, не считаясь с потерями, идти "срезая угла", хотя его личный чур от таких мыслей проявлял беспокойство. А один раз даже вскарабкался на грудь и стал пристально смотреть в глаза, должно быть, пытаясь понять - на кой?
Во мхах случилась еще одна история, которая Бригадира отчего-то коробила.
Один контрактник попал под редкое. Круговая хрумколка обхватила икроножную. До конца мхов доковылял сам. Остановили посмотреть - многие в первый раз видели - любопытно. Инструментов, чтобы снять, в дежурной аптечке не оказалось - Бригадир всю перетряхнул, круговая хрумколка создание редкое, чтобы ради нее специальный набор носить. Но без этого не снимешь. Тут пара специальных шурфов нужна, чтобы многочисленные нитки-корни вытягивать - все аккуратно. Чтобы ни один не оборвать - работа кропотливая, тут и специалисту на целый день возни и не так уж много шансов, что удастся сберечь ногу. Такая операция скорее для того, чтобы хрумколку не повредить, иметь при себе заряженную - некоторые ортодоксы на ночь в домах расставляют, от воров. Слышал, что очень крупные есть - накормились. Понял и почему прицепилась - у всех сапоги, а у этого дешевые обрезанки. Сам виноват.
Проще дождаться дотерпеть, пока сама не перехватит ногу и не заживит тот обрубок, что ближе к телу. Но опять лотерея - а не помрешь ли от болевого шока и к какому пристанет сама? Если к обрубку, обрубок получается словно живой. Не портится. Можно за него кое-что выручить. Некоторые старые знатоки маленьких хрумколок где-то доставали и на палец нанизывали, приваживали. Пальца конечно уже не будет - отвалится палец, но кровь освежит. И как бы омолодишься. Только тоже лотерея. На каком месте останется. Но тут главное, чтобы спрыснула свое… - что там у нее? До сих пор не разобрались. Насадить на палец можно, но потом опять гадай; на каком стороне обрубка останется, не придется ли самому еще больше укорачивать.
Бригадир на свою кровь не грешил (не настолько стар, чтобы дурью подобной не заниматься), а в отряде беспалые были и, по правде сказать, - живчики. Шли хорошо, вроде не потели так сильно, как остальные, может действительно?… есть в этом что-то?
Какой-то недоумок с потеками на щеках уговаривал не оставлять, а если оставить, то в шалашике и вместе с ним. Бригадир не размяк от уговоров. Близнец, не близнец - какая разница? - кто ходить может, обязан идти. Жив? Исполняй контракт. А не хочешь; так становись к тому дереву, сейчас наладим вон к тому суку (будто специально выросшему) хитрую петельку и висеть тебе, постанывать, пока все уроды из округи не соберутся - они петельку срежут и объяснят, в чем ты не прав.
Ухватил одной рукой за ворот, подтянул жалостливого к себе.
– Не делай своего хорошего, а делай мое плохое! - зло сказал Бригадир. - Понял?
Думая на тот момент об одном: что все минет, одна правда останется. Голой будет ходить по костям…
Повезет ли? - на обрубыше-ноге останется? Или укоренится на культе и вверх поползет? Если и кто-то думал, вспоминал об оставленном, то не Бригадир. Не любил ни говорить, ни думать о пустом. Чего гадать до времени? Другое дело, если можно потом самим проверить - об заклад побиться. Но саднило. Должно быть недосказанностью. Хоть об заклад не бейся. Не придется проверять. Тут, если хочешь выжить, первое правило: одним путем два раза не ходи, не топчи своего же следа - пересекать можно, круги дозволяются, параллели. Но это только для засад - "хвосты срывать". Тех…, кто вдогон идет. Наипервейшее - не возвращайся откуда заходил. С добычей ли, без добычи…
Жеваху оставили, чтобы в рот мог сунуть, когда припечет - глушить крики. Если стерпит, если на обрубке хрумкалка останется, то может, и поживет еще.
Местами приходилось не идти, а ломить дорогу. Шумно, а от того становилось очень мерзко на душе, мрачнел на таких участках. И до того был строг, а здесь и вовсе зверел. Мог кого угодно назначить на биоразминирование своим телом - суточным штрафником - "до первой крови" али "пока срок выйдет".
Потом нежданно повезло - в том месте, где лес словно остановился в вековой своей перезрелости встретил знакомца. Удалось откупиться от первого серьезного леса.
3.
Когда-то человечий, а теперь лешачий ребенок-недоросток сидел в высоком кусту, как гнезде, и "смотрел" разговор. Чтобы понять, что говорит лешак, надо слушать не ушами, а волосьями, рассаженными на плечах, еще смотреть, как у него самого волосья шевелятся. Отсюда лучше видно.
Смущало железо у пришлых. Нет таких дурных лешаков, чтобы лезть на железо. Острое ли железо, быстрое ли железо (то, что шумными мухами ужалить норовит, да так, что дыра сквозь тебя какое-то время просвечивается лунным светом). Ребятенок догадался, что те железки, пригорклым маслом пахнущие, что на боках висят или под животами, и есть те самые, что "мухам" приказы раздают. Мухами плеваться большого умения не надо - у кого такая железка, тот и плевака.
Видно, что недавно от кого-то отплевывались - сами пахли пригоркло, у одного рука перевязана, а еще на волокуше один. Не иначе как жертва такого неосторожного плевания.
Раненого зачем-то несли с собой, а последнюю часть волокли за руки, оставляя четко пахнущий след, уже ясно было, что живым будет лишь до заката - если смотреть вторым зрением, видна характерная аура над телом, да и… завыл в отдалении, а он не ошибается. Должно быть, думают им же, раненым, и откупиться. Либо сработать ловушку, замкнуть на ложный след. Лесным хитростям несть числа…
Дитя человеческое давно себе подобных не видело, а когда пришлось, изменилось настолько, что соотносить себя с ними и не пыталось. Да и нашло бы оскорбительным. И что такого в этих суетливых дохляках? Что общего с ними у хозяина? Почему позволяет топтаться по собственному урочищу? Что за интерес сопровождать, оберегать эту толпу неумех? Не проще ли, не веселее завести в то самое место, куда положено незваных заводить?
Одновременно лешачий ученик ощущал дурное глупое любопытство и неясное томление - чувства доселе неведомые, но близкие к ночным желаниям орать на полную луну. Точно также, как и ей - луне, хотелось дать тумака, чтобы катилась "куда подальше", желалось избавиться от пришлых, чтобы не смущали, не тревожили. Еще более начинало раздражать висящее на них, чуждое враждебное, пахнущее неправильным мертвым маслом. Все непонятное, какого бы размера оно не было, требует внимания - учил лешак - всякое способно жалить до смерти.
Люди не способны чувствовать давления глаза, можно не просеивать, когда смотришь на них. А коренастый человек, тот, что смешно, почти по лешачьи припадает на ногу - почувствовал взгляд, впился в листву. Значит, есть в нем что-то от природы. Люди к природе не имеют отношения - это первое, чему учили Лешаки - они ее давняя ошибка, на каком-то этапе едва ли не ставшая фатальной для всех. Природа вывернулась из-под удара. Человек - нет. Слова эти были мутные, книжные, но смысл их понятен. Лешаки - хорошие, люди - нет.
Сейчас было произнесено тоже много мутного и много ненужной шелухи - ребятенок не понимал всех человечьих слов, но все, что говорилось, отражалось через лешака - слова так и бегали по волосьям, клонили их на разные стороны, следовало только понимать их давление.
Сам лешак насторожился только один раз, когда, ходящий неровно, поинтересовался о его здоровье - к чему бы это? Неужели прознал о… но тут же успокоился, понял, что спрашивают, как всегда, без смысла, по какой-то своей человечьей традиции, когда живого душевного интереса в слово не закладывается.
А потом ребятенок, вдруг, увидел, что лешачье от лешака отхлынуло, повылезло человечье, заговорил он такой же шелухой.
– Как смотришь на то, чтобы подписаться на лешенство?
– Полный контракт?
– Есть вакансия. Достал тут один местный неумеха. На полставки шуршит. Ни два ни полтора получается. Лесу убыток. А лес-то какой!
– Если полный, то вся жизнь заново - забудешь все и всех, только навыки при тебе останутся.
– Да, подпишешь контракт, памяти тебя лишат, но, может быть, это и к лучшему? Есть за что держаться?
– Подумаю! А какие дополнительые условия?
Но ребятенок понял, что спрашивает не душой, еще не вызрел, хотя и не просто так - мысль занозится, и теперь не скорой выйдет. Лес взялся манить. Может, и заберет к себе. Рано или поздно, все живое лесом станет.
Пошло неинтересное, слишком взрослое - кучи всяких ненужных условностей.
Потом на что-то уговорились. Лешак остался с безнадежным подранком - ставить ловушку на тех, кто идет сзади, а ребятенку-ученику велел
Поставил пятна слизывать и мочой метить для лесных, что сопровождение здесь лешачье - пусть не суются. Мочи дал склянку, сказал брызгать экономно, поскольку эти неумехи наследят по лесу, так наследят - надолго не хватить. Но собственной метить настрого запретил - еще не тянет на полного лешего - запах не тот.
Действительно - неумехи. Приходилось частенько затирать и след брызгать - ребятенок много-много раз подумал, какие же они неуклюжие в лесу. Успевал вперед забежать - убрать лешачьи замороки, чтобы с прямой не сбились. Обидно, конечно, сам ходил настраивать, иные такие казусные, веселые, когда теперь на них снова удастся заряд набрать, старались с лешаком - свой участок, приписанный к фамилии пожизненно. Такого на этой линии понастраивали, а приходилось задарма рушить. И что у лешака за дела с этим хромым? Чем ему обязан?
Но с замороками в их урочище до четвертого Флячьего пришествия провошкаются. Блох будут ловить, а с места не сдвинутся. Лешак свое дело знает. Заведет, заморочит. Поодиночке будет всем лесом вылавливать или, еще хуже, перепоручит любителям человечины. Эти, не объяснив, за какие грехи - спросят свое собственное по самой полной.
Лешак нагнал уже у края верховых болот - дальше сухая речка и не их территория - дальше не нанимались. Хмурый, встревоженный. Широко раздувая ноздри втягивал воздух, задирал подбородок, вел им со стороны в сторону
Человечьими словами с хромоногим не перебрасывался, но посмотрелись глаза в глаза. Такое редко увидишь. Ребятенок даже возмутился, что чужак откуда-то права такие имеет - на лешака смотреть в упор - глазами бодаться! Расстались. Лешак отогнал ребятенка, а сам с набитой тропы не ушел. Стал ждать.
И дождался. Какие-то, насквозь чужие, в коротком страшном столкновении сами полегли, но ранили лешака до смерти, и ребятенок, сидел рядом на корточках, гладил шерсть и выл, не дожидаясь луны…
Бригадир в это время благополучно прошел дурной распадок - гряду ворчащихся камней и думал свое. Порядком тому обратно слухи ползали: Хозяйка Луны вот-вот вернется - кранты будут лешачьим вольностям. Но ничего не происходило. Решили уже, что пустое - на всякую хозяйку свой хозяин найдется. Что, если по правде судить, так весь род человечий сегодня - душевные лешаки, все кроме баб (но те, по совести, ведьмы), остальные же на свою душу бесполы - нелюди…
Интересно, сам лешак знает, что у него не ученик, а ученица?
Смущало железо у пришлых. Нет таких дурных лешаков, чтобы лезть на железо. Острое ли железо, быстрое ли железо (то, что шумными мухами ужалить норовит, да так, что дыра сквозь тебя какое-то время просвечивается лунным светом). Ребятенок догадался, что те железки, пригорклым маслом пахнущие, что на боках висят или под животами, и есть те самые, что "мухам" приказы раздают. Мухами плеваться большого умения не надо - у кого такая железка, тот и плевака.
Видно, что недавно от кого-то отплевывались - сами пахли пригоркло, у одного рука перевязана, а еще на волокуше один. Не иначе как жертва такого неосторожного плевания.
Раненого зачем-то несли с собой, а последнюю часть волокли за руки, оставляя четко пахнущий след, уже ясно было, что живым будет лишь до заката - если смотреть вторым зрением, видна характерная аура над телом, да и… завыл в отдалении, а он не ошибается. Должно быть, думают им же, раненым, и откупиться. Либо сработать ловушку, замкнуть на ложный след. Лесным хитростям несть числа…
Дитя человеческое давно себе подобных не видело, а когда пришлось, изменилось настолько, что соотносить себя с ними и не пыталось. Да и нашло бы оскорбительным. И что такого в этих суетливых дохляках? Что общего с ними у хозяина? Почему позволяет топтаться по собственному урочищу? Что за интерес сопровождать, оберегать эту толпу неумех? Не проще ли, не веселее завести в то самое место, куда положено незваных заводить?
Одновременно лешачий ученик ощущал дурное глупое любопытство и неясное томление - чувства доселе неведомые, но близкие к ночным желаниям орать на полную луну. Точно также, как и ей - луне, хотелось дать тумака, чтобы катилась "куда подальше", желалось избавиться от пришлых, чтобы не смущали, не тревожили. Еще более начинало раздражать висящее на них, чуждое враждебное, пахнущее неправильным мертвым маслом. Все непонятное, какого бы размера оно не было, требует внимания - учил лешак - всякое способно жалить до смерти.
Люди не способны чувствовать давления глаза, можно не просеивать, когда смотришь на них. А коренастый человек, тот, что смешно, почти по лешачьи припадает на ногу - почувствовал взгляд, впился в листву. Значит, есть в нем что-то от природы. Люди к природе не имеют отношения - это первое, чему учили Лешаки - они ее давняя ошибка, на каком-то этапе едва ли не ставшая фатальной для всех. Природа вывернулась из-под удара. Человек - нет. Слова эти были мутные, книжные, но смысл их понятен. Лешаки - хорошие, люди - нет.
Сейчас было произнесено тоже много мутного и много ненужной шелухи - ребятенок не понимал всех человечьих слов, но все, что говорилось, отражалось через лешака - слова так и бегали по волосьям, клонили их на разные стороны, следовало только понимать их давление.
Сам лешак насторожился только один раз, когда, ходящий неровно, поинтересовался о его здоровье - к чему бы это? Неужели прознал о… но тут же успокоился, понял, что спрашивают, как всегда, без смысла, по какой-то своей человечьей традиции, когда живого душевного интереса в слово не закладывается.
А потом ребятенок, вдруг, увидел, что лешачье от лешака отхлынуло, повылезло человечье, заговорил он такой же шелухой.
– Как смотришь на то, чтобы подписаться на лешенство?
– Полный контракт?
– Есть вакансия. Достал тут один местный неумеха. На полставки шуршит. Ни два ни полтора получается. Лесу убыток. А лес-то какой!
– Если полный, то вся жизнь заново - забудешь все и всех, только навыки при тебе останутся.
– Да, подпишешь контракт, памяти тебя лишат, но, может быть, это и к лучшему? Есть за что держаться?
– Подумаю! А какие дополнительые условия?
Но ребятенок понял, что спрашивает не душой, еще не вызрел, хотя и не просто так - мысль занозится, и теперь не скорой выйдет. Лес взялся манить. Может, и заберет к себе. Рано или поздно, все живое лесом станет.
Пошло неинтересное, слишком взрослое - кучи всяких ненужных условностей.
Потом на что-то уговорились. Лешак остался с безнадежным подранком - ставить ловушку на тех, кто идет сзади, а ребятенку-ученику велел
Поставил пятна слизывать и мочой метить для лесных, что сопровождение здесь лешачье - пусть не суются. Мочи дал склянку, сказал брызгать экономно, поскольку эти неумехи наследят по лесу, так наследят - надолго не хватить. Но собственной метить настрого запретил - еще не тянет на полного лешего - запах не тот.
Действительно - неумехи. Приходилось частенько затирать и след брызгать - ребятенок много-много раз подумал, какие же они неуклюжие в лесу. Успевал вперед забежать - убрать лешачьи замороки, чтобы с прямой не сбились. Обидно, конечно, сам ходил настраивать, иные такие казусные, веселые, когда теперь на них снова удастся заряд набрать, старались с лешаком - свой участок, приписанный к фамилии пожизненно. Такого на этой линии понастраивали, а приходилось задарма рушить. И что у лешака за дела с этим хромым? Чем ему обязан?
Но с замороками в их урочище до четвертого Флячьего пришествия провошкаются. Блох будут ловить, а с места не сдвинутся. Лешак свое дело знает. Заведет, заморочит. Поодиночке будет всем лесом вылавливать или, еще хуже, перепоручит любителям человечины. Эти, не объяснив, за какие грехи - спросят свое собственное по самой полной.
Лешак нагнал уже у края верховых болот - дальше сухая речка и не их территория - дальше не нанимались. Хмурый, встревоженный. Широко раздувая ноздри втягивал воздух, задирал подбородок, вел им со стороны в сторону
Человечьими словами с хромоногим не перебрасывался, но посмотрелись глаза в глаза. Такое редко увидишь. Ребятенок даже возмутился, что чужак откуда-то права такие имеет - на лешака смотреть в упор - глазами бодаться! Расстались. Лешак отогнал ребятенка, а сам с набитой тропы не ушел. Стал ждать.
И дождался. Какие-то, насквозь чужие, в коротком страшном столкновении сами полегли, но ранили лешака до смерти, и ребятенок, сидел рядом на корточках, гладил шерсть и выл, не дожидаясь луны…
Бригадир в это время благополучно прошел дурной распадок - гряду ворчащихся камней и думал свое. Порядком тому обратно слухи ползали: Хозяйка Луны вот-вот вернется - кранты будут лешачьим вольностям. Но ничего не происходило. Решили уже, что пустое - на всякую хозяйку свой хозяин найдется. Что, если по правде судить, так весь род человечий сегодня - душевные лешаки, все кроме баб (но те, по совести, ведьмы), остальные же на свою душу бесполы - нелюди…
Интересно, сам лешак знает, что у него не ученик, а ученица?
4.
И дальше шли. Обходя темные деревни.
Кто кого может, тот того и гложет.
Упаси Святой Джокер, нарваться в какой-нибудь такой деревне на "порченого мужика"! А последний такой, как раз и засветился где-то здесь, в трех верстах от местечка "Чертово Седалище" - слишком близко, как считали некоторые, чтобы чувствовать себя спокойно…
Умотались. Мало приличных мест - привала не сделаешь. Не приляг, тотчас облепят наползухи и начнут кусать в мягкие места. Нижнее филейное, а особо срамное, береги, а то потом расчешешь, а расчесанное далеко чуется, наползет всякого. От расчеса удовольствия только пока чешешь, а проблем…
Как так получилось, что дозоры разошлись и лоб в лоб столкнулись с дикой бригадой? Уже не спросишь с тех дозоров. Надо же, что как раз самая дурная семерка дежурила. И что было бы, если бы не семерка Мастера, что на себя удар приняла…
Эта семерка сама собой расставилась, словно магнитики сложились. И удачливой оказалась. Тот харчевный поединщик верховодил, который локтевой сустав умел вынимать, и Бригадира своим особым ножевым ударом удивил. Бригадир его теперь иначе как Мастером и не называл. Не слишком удивился, что тот, которого Желудком звали, у него оказался. В рукопашном оказался страшен, подсекал противника абрашкой - крюком, ронял на землю и затаптывал. Или тем же крюком цеплял и тянул к себе, а там уже дело было решенное. Такими руками и массракша удавишь. Бил абцугом, словно цепи рвал на груди. Те, что у плеч оказывались, валились и уже не вставали.
Семерка эта, можно сказать, что тот бой и сделала. Допрашивать оказалось некого, так и не поняли - кто были? Невельские, что ли, научились вольно гулять? Открылся их город? Один средь них точно чужак. Очень даже может быть, что метропольский. Ногти ухоженные, шея чистая и запах не мужской.
Велел закопать и лапником сверху завалить.
Пример - лучшая из проповедей. Но, по малейшей возможности, лучше грешить - дольше протянешь. Потому в этом дурном бое Бригадир вперед не совался. Сидел орлом на вороньем месте. Потом объяснял - кто и почему был не прав. На примере умерших такое разбирать легко - никто не оспорит. Ведь помер же? Значит, точно не твоя правда, не уложился.
Про каждую старую войну новые сказки сочиняют. Про ту, что есть, что сейчас идет, сказок нет, и не удумаешь. Близко слишком, чтоб врать красиво. Нет в войнах красоты.
Шли. И снова крученый лист шуршал под ногой. Совсем, как тогда…
Когда (после штрафных), отличившись, успел чуточку порулить в "чистых", на той самой распоследней своей войне. Все точно так же было - скрученный сухой лист под ногой шипел костром, и ничего поделать нельзя…
Ведь предлагал же выждать! Ну, хотя бы пару дней - до дождя, либо до сильного ветра, но приказали выходить. Уже знал, что ничего хорошего из этого не будет, моля только, чтобы положили немногих из его людей. Попал в приказную вилку - если в ближайшие часы не выступит, не решится, хорошего ему не будет, а будет только плохое. Все, кто давно косился, метил на его место, враз оживились, круги вокруг да около. Понимал, что надо решаться, как тут не выступить, но понимал, что, по любому, положит более половины. Причем, без явного результата - опять спрос, опять взнуздают и поведут на правилово к штатному смотриле, чтобы спросил он устами самого верховного абудыгея (Да не померкнет его слава и светоч жизни и прочие фонарики!) - а не имел ли ты в том какого-либо умысла? Не позвякивают ли у тебя в карманах чужие немаркированные чешуйки? Бригадир настолько опасался, что конкуренты, что метили на его должность, подкинут чужие чешуйки, что даже собственной палатки не ставил, служкой снимания сапог не обзавелся, да ночевал всякий раз на деревьях.
Решил обезопаситься - собрал обозников, поваров и да шлюх нарядил в форменное, велел напоить до усрачки и выставил вперед в первую цепь. Второй велел идти сзади, но не соваться - смотреть и запоминать, что и как будет. В третью - смотреть за вторыми, мало ли что, неспокойно на душе.
В четвертую уже только тех, что отборные, да тех, что пылинка не упади - дальняя абудыгейная родня, прибывшая по трофеи и медальки.
Но не хватило рядов. Положил всех.
Глупого случай правит, один он учитель. Хватило ума сдернуть и от расплаты уйти…
На войне сам не свой - это верно. В тех ротах, где до полусостава за одно дело выбывает, это особо чувствуется. Нытиков первых гвоздит. Отчаянных тоже гвоздит, но говорят потом о них только хорошее. Почему-то небезразлично, что о тебе после смерти скажут. Себя подлого, трусливого прячешь глубоко, а на поверхности образ - шелуху вроде бы, но тут и ловушка… Играешь в образ, потом образ начинает играть тобой…
– Пошевеливайся!
Злой быстрей ходит, потому держал впроголодь и на каждую семерку ставил такого горлапана-погоняльщика, такого язву, что иными местами не шли - летели. Если был преследователь, завис ли кто-то на хвосте, то сломался, отстал, махнул рукой - а ну их к лешему, пусть другие пытаются отщипнуть от этой партии кусочек! Ноги кормят, ноги и спасают.
У всякой охоты свои заботы…
После первой, ударившей соседа стрелки, не замешкай. Ни одна засада не бьет разом, потому неважно - кто, откуда и сколько их, а в сей же момент сместись, кувыркнись, но не все равно куда, собственную сторону, чтобы не было тебя на прежнем месте - долби по сектору.
Бригадир приучил кувыркаться не абы куда, а каждый в свою сторону и щетиниться…
Завернувшись в химзащиту, прошли кошатник. Опять не все вышли… Но, что печальнее, половину комплектов ОХЗ теперь ни к черту не годилась. Из-за этого время потеряли, когда ржа встала перед ними - полоса узкая и длинная. Облепиху эту рыжую пришлось обходить. Такая облипнет - прощай шкура. А без кожи больше пары часов не проживешь.
Научили природу свое кровное защищать? И как не подумали, что она себя защищать начнет, а не твое? Длиннолобые на свою голову! Дали ей шанс? Расхлебывай! Свои шансы теперь подсчитывай! Все эти рассадки биоактивных вдоль границ… Чем думали? О том, что так и будут расти вдоль, не расползутся? Или о том, что границы на все времена постоянными окажутся, не изменятся никогда? Аппетитов собственных не учли. Но это, как всегда, это - человечье! Только вот теперь не только. Еще и того, что создали. Расползлось. Не только там, где фронт катался беспрестанно снежным комом в одну, да другую сторону, постепенно тая, растекаясь кровавыми лужами. Везде! И там, где кажется, ничто не зацепило, где даже снабженцы-пиявки - уж на что проныры! - не наследили, не сунули нос во все углы, не отписали в мобилизацию, оставив взамен на кормежку инвалидов…
На четвертые сутки, считая от того, как вошли в лес, Бригадир остановился, словно что-то толкнуло в грудь (сразу же рассыпались, ощетинились стволами во все стороны - выучил-таки, а вернее жизнь-смерть выучила).
Бригадир смотрел перед собой, но как бы в "никуда". Слушал себя и лес. Никто не мешал. Попробуй только помешать следопыту, когда он "лес за титьки щупает" - враз станешь на биоразминирование!
Достал коробочку, встряхнул - много ли осталось? - вставил усилитель запаха в ноздрю, отмахнул, чтобы вперед никто не заходил (один раз нюхнул в упор, чем волонтер пахнет, теперь, кажется, от одной только мысли вечность тошнить будет…).
Впереди пахло правильно, никто не потел кислым в засаде, но Бригадир на это головы на отсечение не дал бы, не все опасные запахи знал, тут бы штатного лицензионного нюхача, с его картой запахов. Но все стоящие нюхачи в налоговики подались - деньги нюхать, или, говорят, на Метрополию пашут - там на них тоже большой спрос, и, хоть опаснее, но много денежнее - со всех сторон на зарплату ставят. Подумал неприязненно - повывелись стоящие нюхачи, перевешали их и "ваши и наши".
Выбросил использованный усилитель и другой заправил, уже во вторую ноздрю. Прижал пальцем пустую, не заряженную…
Всегда есть план. У каждого свой. Беда в том, что все эти планы сталкиваются, переплетаются, в конечном итоге создавая хаос. Тогда на сцену выступает Его Величество Случай. Случай коряв, удача слепа и оба неразборчивы. Частенько что в любимчиках ходят полудурки всех мастей. Но лишь избранные отмечены Печатью Фортуны, им трижды выпадает возможность ухватить за холку собственную жизнь и мчать ее куда угодно без риска переломать себе кости.
Сейчас понял, что повезло. Унюхал тертую прогорклость металла и свежесодранную кору… А еще семь мертвых и одного живого…
Сначала обошли мертвых. Всегда надо знать - от чего вперед тебя умерли. Дольше проживешь на таких полезных знаниях.
Бригадир порядочно покойников повидал, сам их делал, но редко встречались сработанных так аккуратно. У каждого всего одна-две аккуратные дырочки. Но не против тех мест собственного нутра, где в человеке такая хитрая требуха, что не заживешься на свете, а каждому, будто нарочно, в шею пуля, да так точно, что какую голову не пошевели - свободно на все стороны болтается - позвонки перебиты. Эти точно не орали. Шлеп, и готов.
Тела лесными уже обобраны, но отчего-то Бригадиру казалось (даже не казалось, а уверен был), что к тому умельцу они отношения не имели - по следу позже подошли, похватали наскоро все, что ухватить можно было и деру. Такое вполне может быть. Особо из-за нежелания встречаться с настоящим хозяином трофеев. Бригадка эта незнакомая, как ни есть, в засаде полегла. Редко такое бывает (почти никогда), чтобы грамотно расположенная засада гикнулась. Бригадир прикинул, что своих точно так бы так расставил - подковой по краям лощины. А понять можно, что стреляли как раз с центра подковы, с одного места - словно гвозди выбивали.
Бригадир так себе это зрелище и увидел. Все семь встали с земли разом, выдернулись, словно гвоздики, на мушку взяли, может, что-то и выкрикнули, а тот у которого, казалось, не малейшего шанса не оставалось, взял их и расстрелял. Бригадир на коленках то место обползал, руками прощупал, да наковырял в листьях десять гильз. Точно такие же знались, как очень древние, но эти вовсе не древние, новенькие совсем, еще масло ощущается, и ни одной царапинки, значит, нулевки, по кругу их не использовали. Что удивительно, не стал их стрелок собирать, хотя подобные вещицы стоят дорого. Металл из породы желтых - очень редкий.
Еще прошел по следу стрелка. Тот, как расстрелял засаду, дальше, куда намеривался не пошел, а развернулся назад, прошел по своему следу и свернул в обход. Еще по следу можно было понять, что груз на себе нес порядочный, характерно пятка продавливалась. Может, потому и не стал нагибаться, собирать дорогие гильзы, что груз дороже? Было любопытно пройти по следу и пощупать богатенького, но отчего-то не хотелось. Уже есть такие, что пощупали, даже здесь пованивает, словно запах вниз спускается. Этот по лесу идет - следа не прячет, сразу видно. Думалось, что если по его следу пройти, хоть в какую сторону, а опять трупы будут. Зачем собственные добавлять? Незнакомец? И что, незнакомец? Такое бывает в местах отдаленных. Здесь всякое бывает. Пересекли след друг друга, не зацепились интересы, ну, значит, так тому и быть.
Первое дело - эроплан. А вот если он у эроплана наследил, взял чужое, тогда другое дело. Тогда надо обмозговать…
И Бригадир опять поднялся на горку: вынюхать живого и металл, ведь чуял же, что был где-то этот живой, пахнущий страхом среди металла…
Кто кого может, тот того и гложет.
Упаси Святой Джокер, нарваться в какой-нибудь такой деревне на "порченого мужика"! А последний такой, как раз и засветился где-то здесь, в трех верстах от местечка "Чертово Седалище" - слишком близко, как считали некоторые, чтобы чувствовать себя спокойно…
Умотались. Мало приличных мест - привала не сделаешь. Не приляг, тотчас облепят наползухи и начнут кусать в мягкие места. Нижнее филейное, а особо срамное, береги, а то потом расчешешь, а расчесанное далеко чуется, наползет всякого. От расчеса удовольствия только пока чешешь, а проблем…
Как так получилось, что дозоры разошлись и лоб в лоб столкнулись с дикой бригадой? Уже не спросишь с тех дозоров. Надо же, что как раз самая дурная семерка дежурила. И что было бы, если бы не семерка Мастера, что на себя удар приняла…
Эта семерка сама собой расставилась, словно магнитики сложились. И удачливой оказалась. Тот харчевный поединщик верховодил, который локтевой сустав умел вынимать, и Бригадира своим особым ножевым ударом удивил. Бригадир его теперь иначе как Мастером и не называл. Не слишком удивился, что тот, которого Желудком звали, у него оказался. В рукопашном оказался страшен, подсекал противника абрашкой - крюком, ронял на землю и затаптывал. Или тем же крюком цеплял и тянул к себе, а там уже дело было решенное. Такими руками и массракша удавишь. Бил абцугом, словно цепи рвал на груди. Те, что у плеч оказывались, валились и уже не вставали.
Семерка эта, можно сказать, что тот бой и сделала. Допрашивать оказалось некого, так и не поняли - кто были? Невельские, что ли, научились вольно гулять? Открылся их город? Один средь них точно чужак. Очень даже может быть, что метропольский. Ногти ухоженные, шея чистая и запах не мужской.
Велел закопать и лапником сверху завалить.
Пример - лучшая из проповедей. Но, по малейшей возможности, лучше грешить - дольше протянешь. Потому в этом дурном бое Бригадир вперед не совался. Сидел орлом на вороньем месте. Потом объяснял - кто и почему был не прав. На примере умерших такое разбирать легко - никто не оспорит. Ведь помер же? Значит, точно не твоя правда, не уложился.
Про каждую старую войну новые сказки сочиняют. Про ту, что есть, что сейчас идет, сказок нет, и не удумаешь. Близко слишком, чтоб врать красиво. Нет в войнах красоты.
Шли. И снова крученый лист шуршал под ногой. Совсем, как тогда…
Когда (после штрафных), отличившись, успел чуточку порулить в "чистых", на той самой распоследней своей войне. Все точно так же было - скрученный сухой лист под ногой шипел костром, и ничего поделать нельзя…
Ведь предлагал же выждать! Ну, хотя бы пару дней - до дождя, либо до сильного ветра, но приказали выходить. Уже знал, что ничего хорошего из этого не будет, моля только, чтобы положили немногих из его людей. Попал в приказную вилку - если в ближайшие часы не выступит, не решится, хорошего ему не будет, а будет только плохое. Все, кто давно косился, метил на его место, враз оживились, круги вокруг да около. Понимал, что надо решаться, как тут не выступить, но понимал, что, по любому, положит более половины. Причем, без явного результата - опять спрос, опять взнуздают и поведут на правилово к штатному смотриле, чтобы спросил он устами самого верховного абудыгея (Да не померкнет его слава и светоч жизни и прочие фонарики!) - а не имел ли ты в том какого-либо умысла? Не позвякивают ли у тебя в карманах чужие немаркированные чешуйки? Бригадир настолько опасался, что конкуренты, что метили на его должность, подкинут чужие чешуйки, что даже собственной палатки не ставил, служкой снимания сапог не обзавелся, да ночевал всякий раз на деревьях.
Решил обезопаситься - собрал обозников, поваров и да шлюх нарядил в форменное, велел напоить до усрачки и выставил вперед в первую цепь. Второй велел идти сзади, но не соваться - смотреть и запоминать, что и как будет. В третью - смотреть за вторыми, мало ли что, неспокойно на душе.
В четвертую уже только тех, что отборные, да тех, что пылинка не упади - дальняя абудыгейная родня, прибывшая по трофеи и медальки.
Но не хватило рядов. Положил всех.
Глупого случай правит, один он учитель. Хватило ума сдернуть и от расплаты уйти…
На войне сам не свой - это верно. В тех ротах, где до полусостава за одно дело выбывает, это особо чувствуется. Нытиков первых гвоздит. Отчаянных тоже гвоздит, но говорят потом о них только хорошее. Почему-то небезразлично, что о тебе после смерти скажут. Себя подлого, трусливого прячешь глубоко, а на поверхности образ - шелуху вроде бы, но тут и ловушка… Играешь в образ, потом образ начинает играть тобой…
– Пошевеливайся!
Злой быстрей ходит, потому держал впроголодь и на каждую семерку ставил такого горлапана-погоняльщика, такого язву, что иными местами не шли - летели. Если был преследователь, завис ли кто-то на хвосте, то сломался, отстал, махнул рукой - а ну их к лешему, пусть другие пытаются отщипнуть от этой партии кусочек! Ноги кормят, ноги и спасают.
У всякой охоты свои заботы…
После первой, ударившей соседа стрелки, не замешкай. Ни одна засада не бьет разом, потому неважно - кто, откуда и сколько их, а в сей же момент сместись, кувыркнись, но не все равно куда, собственную сторону, чтобы не было тебя на прежнем месте - долби по сектору.
Бригадир приучил кувыркаться не абы куда, а каждый в свою сторону и щетиниться…
Завернувшись в химзащиту, прошли кошатник. Опять не все вышли… Но, что печальнее, половину комплектов ОХЗ теперь ни к черту не годилась. Из-за этого время потеряли, когда ржа встала перед ними - полоса узкая и длинная. Облепиху эту рыжую пришлось обходить. Такая облипнет - прощай шкура. А без кожи больше пары часов не проживешь.
Научили природу свое кровное защищать? И как не подумали, что она себя защищать начнет, а не твое? Длиннолобые на свою голову! Дали ей шанс? Расхлебывай! Свои шансы теперь подсчитывай! Все эти рассадки биоактивных вдоль границ… Чем думали? О том, что так и будут расти вдоль, не расползутся? Или о том, что границы на все времена постоянными окажутся, не изменятся никогда? Аппетитов собственных не учли. Но это, как всегда, это - человечье! Только вот теперь не только. Еще и того, что создали. Расползлось. Не только там, где фронт катался беспрестанно снежным комом в одну, да другую сторону, постепенно тая, растекаясь кровавыми лужами. Везде! И там, где кажется, ничто не зацепило, где даже снабженцы-пиявки - уж на что проныры! - не наследили, не сунули нос во все углы, не отписали в мобилизацию, оставив взамен на кормежку инвалидов…
На четвертые сутки, считая от того, как вошли в лес, Бригадир остановился, словно что-то толкнуло в грудь (сразу же рассыпались, ощетинились стволами во все стороны - выучил-таки, а вернее жизнь-смерть выучила).
Бригадир смотрел перед собой, но как бы в "никуда". Слушал себя и лес. Никто не мешал. Попробуй только помешать следопыту, когда он "лес за титьки щупает" - враз станешь на биоразминирование!
Достал коробочку, встряхнул - много ли осталось? - вставил усилитель запаха в ноздрю, отмахнул, чтобы вперед никто не заходил (один раз нюхнул в упор, чем волонтер пахнет, теперь, кажется, от одной только мысли вечность тошнить будет…).
Впереди пахло правильно, никто не потел кислым в засаде, но Бригадир на это головы на отсечение не дал бы, не все опасные запахи знал, тут бы штатного лицензионного нюхача, с его картой запахов. Но все стоящие нюхачи в налоговики подались - деньги нюхать, или, говорят, на Метрополию пашут - там на них тоже большой спрос, и, хоть опаснее, но много денежнее - со всех сторон на зарплату ставят. Подумал неприязненно - повывелись стоящие нюхачи, перевешали их и "ваши и наши".
Выбросил использованный усилитель и другой заправил, уже во вторую ноздрю. Прижал пальцем пустую, не заряженную…
Всегда есть план. У каждого свой. Беда в том, что все эти планы сталкиваются, переплетаются, в конечном итоге создавая хаос. Тогда на сцену выступает Его Величество Случай. Случай коряв, удача слепа и оба неразборчивы. Частенько что в любимчиках ходят полудурки всех мастей. Но лишь избранные отмечены Печатью Фортуны, им трижды выпадает возможность ухватить за холку собственную жизнь и мчать ее куда угодно без риска переломать себе кости.
Сейчас понял, что повезло. Унюхал тертую прогорклость металла и свежесодранную кору… А еще семь мертвых и одного живого…
Сначала обошли мертвых. Всегда надо знать - от чего вперед тебя умерли. Дольше проживешь на таких полезных знаниях.
Бригадир порядочно покойников повидал, сам их делал, но редко встречались сработанных так аккуратно. У каждого всего одна-две аккуратные дырочки. Но не против тех мест собственного нутра, где в человеке такая хитрая требуха, что не заживешься на свете, а каждому, будто нарочно, в шею пуля, да так точно, что какую голову не пошевели - свободно на все стороны болтается - позвонки перебиты. Эти точно не орали. Шлеп, и готов.
Тела лесными уже обобраны, но отчего-то Бригадиру казалось (даже не казалось, а уверен был), что к тому умельцу они отношения не имели - по следу позже подошли, похватали наскоро все, что ухватить можно было и деру. Такое вполне может быть. Особо из-за нежелания встречаться с настоящим хозяином трофеев. Бригадка эта незнакомая, как ни есть, в засаде полегла. Редко такое бывает (почти никогда), чтобы грамотно расположенная засада гикнулась. Бригадир прикинул, что своих точно так бы так расставил - подковой по краям лощины. А понять можно, что стреляли как раз с центра подковы, с одного места - словно гвозди выбивали.
Бригадир так себе это зрелище и увидел. Все семь встали с земли разом, выдернулись, словно гвоздики, на мушку взяли, может, что-то и выкрикнули, а тот у которого, казалось, не малейшего шанса не оставалось, взял их и расстрелял. Бригадир на коленках то место обползал, руками прощупал, да наковырял в листьях десять гильз. Точно такие же знались, как очень древние, но эти вовсе не древние, новенькие совсем, еще масло ощущается, и ни одной царапинки, значит, нулевки, по кругу их не использовали. Что удивительно, не стал их стрелок собирать, хотя подобные вещицы стоят дорого. Металл из породы желтых - очень редкий.
Еще прошел по следу стрелка. Тот, как расстрелял засаду, дальше, куда намеривался не пошел, а развернулся назад, прошел по своему следу и свернул в обход. Еще по следу можно было понять, что груз на себе нес порядочный, характерно пятка продавливалась. Может, потому и не стал нагибаться, собирать дорогие гильзы, что груз дороже? Было любопытно пройти по следу и пощупать богатенького, но отчего-то не хотелось. Уже есть такие, что пощупали, даже здесь пованивает, словно запах вниз спускается. Этот по лесу идет - следа не прячет, сразу видно. Думалось, что если по его следу пройти, хоть в какую сторону, а опять трупы будут. Зачем собственные добавлять? Незнакомец? И что, незнакомец? Такое бывает в местах отдаленных. Здесь всякое бывает. Пересекли след друг друга, не зацепились интересы, ну, значит, так тому и быть.
Первое дело - эроплан. А вот если он у эроплана наследил, взял чужое, тогда другое дело. Тогда надо обмозговать…
И Бригадир опять поднялся на горку: вынюхать живого и металл, ведь чуял же, что был где-то этот живой, пахнущий страхом среди металла…
5.
Валялся человек. Хорошее не валяется. Потом разглядели, что двое их, а потом забыли про них надолго - люди, даже в лесу, не редкость. Иное все мысли отняло, потому как сообразили, что То, что вокруг них блестит, не роса вовсе.
Бывают такие случаи, до старости рассказывать не надоест, а остальным слушать. На всякий такой рассказ полная хрычевня набивается, спорить народишко начинает - правда или нет?
Бригадир понял - сейчас тот самый случай. Такое только раз в жизни бывает, когда смотришь и сам себе не поверишь. Когда сообразил, что это невероятное зрелище не морок, сразу скомандовал всем задрать кверху руки и сгрудиться в кучу. Жваху навел, чтобы понимали - если что - шмальнет, перемелет. Послушались безропотно, потому как от зрелища словно чумные, почти каждый тут открыл от изумления, чтобы закрыть не скоро.
На полянке спали двое, один широко распластавшись, по-хозяйски, кулак под голову, второй свернувшись калачиком. На первый момент показалось, роса так под ними серебрит. А потом пришло понимание, что это серебряные чешуйки - сторублевики рассыпаны - по всей поляне, но гуще всего там, где спали. Интересно, какие сны снятся на серебре? Бригадир все разом и позавидовал, и озаботился, понял - почему эти двое живы и чуточку расстроился, что пошел на это дело с такой большой бригадой, можно было и втрое, а то и вчетверо меньшей, успел мимоходом, но мелко, пожалеть спасшихся - потому как свидетели никому не нужны. Но больше всего думал - что делать сейчас. Очень неуютное положение. Когда еще собственная бригада от зрелища остынет и в соображение войдет!
Чтобы командовать громкого голоса не надо, надо внушительный, и тут даже шепотом можно внушать. Главное побольше подтекстов - от бархатных, до зубовноскрежетных. Пусть каждый себе сам подбирает. Внушил, что все это их, и дележ будет справедливый. Для дележа надо все собрать, а чтобы собрать - карманы всем зашить и рты зашить, потому как всегда найдутся любители проглотить чешуйку, некогда ждать, пока само выйдет, вскрывать брюхи приедтся при малейшем подозрении. Потому он, Бригадир, так постанавляет: двое сейчас догола раздеваются, берут мешок кожаный и в него все обирают. Причем один обирает, второй двумя руками мешок держит, а все остальные во все глаза смотрят, чтобы к рукам или какому другому месту у них ничего не прилипло. Но все стоят там, гле сейчас, не двигаются не разбредаются, чтобы не виноватить потом никого. Еще, чтобы те два обиральщика каждую чешуйку вслух отсчитывали - потому грамотных надо. Несколько тут же вызвалось, и Бригадир выбрал тех у кого глаза не такие хитрые.
Бывают такие случаи, до старости рассказывать не надоест, а остальным слушать. На всякий такой рассказ полная хрычевня набивается, спорить народишко начинает - правда или нет?
Бригадир понял - сейчас тот самый случай. Такое только раз в жизни бывает, когда смотришь и сам себе не поверишь. Когда сообразил, что это невероятное зрелище не морок, сразу скомандовал всем задрать кверху руки и сгрудиться в кучу. Жваху навел, чтобы понимали - если что - шмальнет, перемелет. Послушались безропотно, потому как от зрелища словно чумные, почти каждый тут открыл от изумления, чтобы закрыть не скоро.
На полянке спали двое, один широко распластавшись, по-хозяйски, кулак под голову, второй свернувшись калачиком. На первый момент показалось, роса так под ними серебрит. А потом пришло понимание, что это серебряные чешуйки - сторублевики рассыпаны - по всей поляне, но гуще всего там, где спали. Интересно, какие сны снятся на серебре? Бригадир все разом и позавидовал, и озаботился, понял - почему эти двое живы и чуточку расстроился, что пошел на это дело с такой большой бригадой, можно было и втрое, а то и вчетверо меньшей, успел мимоходом, но мелко, пожалеть спасшихся - потому как свидетели никому не нужны. Но больше всего думал - что делать сейчас. Очень неуютное положение. Когда еще собственная бригада от зрелища остынет и в соображение войдет!
Чтобы командовать громкого голоса не надо, надо внушительный, и тут даже шепотом можно внушать. Главное побольше подтекстов - от бархатных, до зубовноскрежетных. Пусть каждый себе сам подбирает. Внушил, что все это их, и дележ будет справедливый. Для дележа надо все собрать, а чтобы собрать - карманы всем зашить и рты зашить, потому как всегда найдутся любители проглотить чешуйку, некогда ждать, пока само выйдет, вскрывать брюхи приедтся при малейшем подозрении. Потому он, Бригадир, так постанавляет: двое сейчас догола раздеваются, берут мешок кожаный и в него все обирают. Причем один обирает, второй двумя руками мешок держит, а все остальные во все глаза смотрят, чтобы к рукам или какому другому месту у них ничего не прилипло. Но все стоят там, гле сейчас, не двигаются не разбредаются, чтобы не виноватить потом никого. Еще, чтобы те два обиральщика каждую чешуйку вслух отсчитывали - потому грамотных надо. Несколько тут же вызвалось, и Бригадир выбрал тех у кого глаза не такие хитрые.