Страница:
Затем осенью 1943 г. американская цензура перехватила письмо одного военнопленного, который писал, что он работает в научной лаборатории. Письмо имело штемпель города Эхингена, расположенного в Шварцвальде, всего в пяти километрах к северу от Бизингена. В этот район Германии были переведены к тому времени многие секретные работы. Однако на основании этого столь же скудного донесения было трудно предположить, что германские атомные исследования ведутся в этой тихой, заброшенной местности.
Лишь весной 1944 г. Калверт получил первое достоверное сообщение. По каналам Управления стратегических служб из Берна поступило донесение: один швейцарский ученый упомянул о том, что Вернер Гейзенберг — крупнейший немецкий физик-атомник с международным именем — проживает вблизи Эхингена. Из других источников нам было известно, что Гейзенберг работает над урановой проблемой. Получив это донесение, Калверт понял, что он открыл, наконец, секретное местопребывание главных немецких специалистов по атомной энергии. С этого момента его группа начала лихорадочно изучать все, что было известно о районе Эхин-ген — Бизинген. Почти одновременно британская разведка получила от одного ив своих наиболее надежных агентов в Берлине сообщение, что в том же районе были замечены и другие известные немецкие ученые-атомники.
Очередной задачей Калверта было проникнуть в этот район. Для этого, прежде всего, был нужен человек, хорошо знакомый с этим районом. Английская разведка разыскала одного священника, проживающего в Англии, который до войны был викарием Бизингена. Он помог нам составить описание основных зданий в Бизингене и, в частности, тех, где размещалась прядильная фабрика. Одновременно Калверт направил очень способного агента Управления стратегических служб Моэ Берга, блестяще владевшего семью языками, в Швейцарию с заданием подготовить тайное проникновение в район Эхингена — Бизингена. Во время пребывания в Швейцарии Берг собрал ряд дополнительных сведений и под видом швейцарского студента присутствовал на лекции Гейзенберга, когда тому разрешили покинуть Германию для прочтения этой лекции. Услышав о намерении Калверта забросить Берга в интересовавший нас район, я немедленно запретил эту операцию, так как при провале этого агента немцам станут известны сведения, значительно более ценные чем те, которые мы сможем получить даже в самом благоприятном случае.
Вместо такой операции я предложил усилить агентурную работу в Швеции и Швейцарии, а также более настойчиво искать других военнопленных, побывавших недавно в подозрительном районе.
Начиная с июля, Калверт организовал непрерывное воздушное наблюдение и фотосъемку района Эхингена — Бизингена. В расчете на возможное попадание в руки врага пилотов самолетов-разведчиков никогда не информировали о предполагаемом характере целей. Вначале воздушная разведка не давала никаких плодов, но осенью 1944 г. изучение снимков окрестностей Бизингена вдруг обнаружило, что в его окрестностях с невероятной скоростью сооружаются концентрационные лагеря. Как из-под земли за две недели выросли многочисленные промышленные объекты, проложены железнодорожные пути, росли горы каких-то материалов, сооружались высоковольтные линии. Все указывало на то, что здесь ведется какое-то сверхсрочное строительство.
Специалисты по аэрофотосъемке, офицеры разведки и наши ученые и инженеры были совершенно сбиты с толку. Никто из них не мог объяснить это явление. Сведения, которыми мы располагали, говорили лишь о том, что этот район выбран немцами для размещения крупнейших специалистов-атомников. Единственно, в чем все были согласны — это в том, что происходит строительство, на имевшее себе равных прежде. Не являемся ли мы свидетелями строительства германского «Ок-Риджа» — было первой мыслью, пришедшей нам в голову. Если это предположение было справедливым, то все равно мы не могли немедленно разбомбить этот объект, ибо тогда немцы перебазировали бы его в другое, более укромное место и мы потеряли бы всякие следы. С другой стороны, мы не могли позволить этому строительству развиваться слишком быстрыми темпами, особенно, если учесть, что к этому времени стало известно о планах немцев перенести центр сопротивления в этот район Германии и превратить его в «крепость». К счастью, наши страхи рассеялись так же быстро, как и появились. По данным наших наблюдений, один из английских специалистов по нефти установил, что это всего-навсего строительство крекинг-завода для получения нефтепродуктов из сланцев.
Когда в сентябре группа «Алсос» вступила в Нидерланды и Бельгию, Паш одним из первых попал в Брюссель, где его интересовало все, что касается компании «Юнион миньер». Захватив документы, он быстро установил, что имевшиеся у нас сведения о судьбе бельгийских запасов урановой руды были правильными.
Много интересного о вывозе этой руды в Германию рассказал нам сотрудник этой компании Андре. До войны, когда «Юнион миньер» была основным поставщиком урана и радия на мировом рынке, некоторые немецкие компании закупали у нее урановую руду для обычных потребностей мирного времени. До июня 1940 г. количество ежемесячно приобретаемой урановой руды обычно не превышало тонны, как вдруг заказы некоторых немецких фирм резко возросли.
Первое расследование позволило установить, что некоторое количество руды, возможно, еще находится в Бельгии. Когда я узнал об этом, немедленно направил в Европу Фэрмана с заданием найти и захватить эту руду. Фэрман и Паш договорились с генералом Б. Смитом, что им в поисках руды будут помогать подразделения 21-й группировки английской армии, которым, однако, ничего не будет сообщено о назначении разыскиваемого материала. Руда, по нашим предположениям, находилась в районе передовых позиций английских войск, который слегка простреливался. С 19 до 25 сентября Паш с двумя своими агентами охотились за рудой, пока, наконец, не обнаружили ее. 68 тонн урановой руды под охраной английских и американских солдат были отправлены в Англию, а оттуда в Америку.
Собранная в Бельгии информация позволила нам также установить, что в мае 1940 г., перед вступлением немецких войск, из Антверпена было отправлено в Гавр девять вагонов урановой руды. Два из них были задержаны немцами, а остальные перегнаны в Бордо. Я поручил группе «Алсос», заручившись разрешением союзного командования, разыскать эти вагоны. Начав с окрестностей французского города Периго, Паш и Калверт были вынуждены распространить свои поиски на большую часть юго-западной и южной Франции. Их работе сильно мешала крупная немецкая группировка, окруженная на южном берегу Луары частями седьмой армии. Наконец, 30 тонн пропавшей руды были найдены, но еще 40 тонн так и не удалось найти.
Теперь Калверт, уже знал, где в Германии нужно искать бельгийскую руду. Он попросил у меня разрешения на организацию операции по ее захвату в тылу противника. Я отказал, так как считал подобную операцию заведомо обреченной на неудачу и, кроме того, она может открыть немцам нашу заинтересованность в этой руде.
На этом этапе операции один из отрядов группы «Алсос» занимался допросом немецких военнопленных, в особенности интересуясь теми из них, кому приходилось служить в «рабочих батальонах» на территории Германии. Эти допросы указали несколько направлений поиска. Одно из них привело сотрудников «Алсоса» в покинутую контору одной парижской промышленной компании, занимавшейся производством редкоземельных металлов. Эта контора в последние годы войны перешла в руки крупного немецкого химического концерна «Ауэргезельшафт» и подчинялась некоему доктору Иге, на след которого мы уже напали в Бельгии. Во время его частых отлучек из Парижа конторой управляли его помощник Янсен и личный секретарь Ильза Германс. Среди бумаг, найденных в этой конторе, было обнаружено письмо, адресованное фрейлен Германс в Зупен, которое, очевидно, не успели отправить. Этот город к тому времени уже находился в руках американских войск и после некоторых усилий удалось разыскать и Германс, и Янсена. От первой не удалось получить полезных сведений, а из документов, найденных при Янсене, нам стало известно, что он недавно встречался с Иге в Ораниенбурге, в окрестностях Берлина, а также навещал свою мать, проживающую в Эхингене. Ранее нам было известно о поставках тория в Ораниенбург и о подозрительной деятельности в районе Эхингена, а поэтому наш интерес к этим сведениям сильно возрос. Однако, как выяснилось, Янсен почти ничего не знал об этих городах. Он рассказал, что Иге заведовал отделением редкоземельных металлов концерна «Ауэргезельшафт», главная контора которого находилась в Ораниенбурге, но о том, какую продукцию выпускает это отделение, он практически ничего не знал. Иге, рассказал он, бывал в Париже раз в полтора месяца, а остальное время проводил в поездках по южной части Франции. Цели этих поездок ему неизвестны, хотя он слышал, как Иге упоминал о поисках монацитовых минералов. Что касается Эхингена, то Янсен знал только, что этот город расположен в районе, доступ в который для посторонних закрыт, и не слышал ничего о ведущихся там работах.
Несмотря на незначительность сведений, полученных от Янсена, они заставили нас вплотную заинтересоваться Иге и усилили наши подозрения в отношении Ораниенбурга и Эхингена. Доктор Иге, между прочим, был вскоре найден.
По мере приближения американских войск к Страсбургу мы стали тщательно готовиться к вступлению в этот город. Наибольший интерес для нас представляли лаборатории и специалисты Страсбургского университета. Нацистская верхушка считала его чисто немецким заведением. Весь штат университета был укомплектован немцами, и значительная часть проводившихся там исследований была направлена на военные нужды.
Паш установил тесную связь с командованием шестой армейской группировки и договорился с ним о том, чтобы группа «Алсос» смогла войти в город в числе передовых частей.
25 ноября 1944 г. передовой отряд миссии взял под свой контроль университетские лаборатории и дома интересовавших нас ученых. Вскоре были обнаружены и взяты под стражу семь ученых-немцев, физики и химики по специальности.
Как только позволила военная обстановка, сотрудники «Алсоса» приступили к изучению захваченных материалов. Они обнаружили много прямых и косвенных сведений о немецких работах в области медицины, авиационной и военно-морской техники. В связи с особенно интересовавшим нас кругом вопросов было установлено, что четверо из задержанных ученых имеют подготовку в области ядерной физики и могут быть использованы для работы в США. Однако, как выяснилось, ни один из них непосредственно не участвовал в работах по атомному оружию и не мог сообщить нам хоть сколько-нибудь полезных данных.
Человеком, который нас особенно интересовал в Страсбурге, был профессор Вейцзекер. Мы имели сведения, что он работает в местном университете. Однако, когда наши сотрудники разыскали его дом, они не обнаружили его: Вейцзекеру удалось бежать. По сравнению с довольно жалкими сведениями, полученными от захваченных ученых, информация, которую мы смогли извлечь из обнаруженных документов, имела намного большую ценность.
Все эти документы (протоколы заседаний, расчеты, описания экспериментов и кое-какие намеки в личной переписке) были несекретными, но они помогли нам составить картину немецких исследований в области атомной энергии. Операция в Страсбурге была самым удачным из проведенных до той поры мероприятий. Полученные данные свидетельствовали, что в 1942 г. Гитлер уже знал о возможностях атомного оружия. Тем не менее, до конца 1944 г. соответствующие исследования не вышли из экспериментальной стадии.[21]
Я настаивал на получении дальнейших сведений, поскольку в Страсбурге удалось с достоверностью установить существование в Германии программы работ по атомным исследованиям и даже место, где эти работы проводятся. Нам теперь также были хорошо известны месторасположение промышленных объектов, работавших по этой программе, и их руководители. После того как полученные сведения были проверены и уточнены работниками Манхэттенского проекта и ОСРД, сотрудники миссии «Алсос» получили надежную программу для своей дальнейшей деятельности на территории гитлеровского «фатерланда».
Наступление немцев в Арденнах на какое-то время причинило нам немало неприятностей. Угроза эвакуации Страсбурга подвергала серьезному риску успешность будущих операций «Алсоса» в Германии.
К счастью, союзникам не пришлось оставить этот город.
Глава шестнадцатая Осложнения с французскими учеными
Глава семнадцатая Миссия «Алсос» в Германии
Лишь весной 1944 г. Калверт получил первое достоверное сообщение. По каналам Управления стратегических служб из Берна поступило донесение: один швейцарский ученый упомянул о том, что Вернер Гейзенберг — крупнейший немецкий физик-атомник с международным именем — проживает вблизи Эхингена. Из других источников нам было известно, что Гейзенберг работает над урановой проблемой. Получив это донесение, Калверт понял, что он открыл, наконец, секретное местопребывание главных немецких специалистов по атомной энергии. С этого момента его группа начала лихорадочно изучать все, что было известно о районе Эхин-ген — Бизинген. Почти одновременно британская разведка получила от одного ив своих наиболее надежных агентов в Берлине сообщение, что в том же районе были замечены и другие известные немецкие ученые-атомники.
Очередной задачей Калверта было проникнуть в этот район. Для этого, прежде всего, был нужен человек, хорошо знакомый с этим районом. Английская разведка разыскала одного священника, проживающего в Англии, который до войны был викарием Бизингена. Он помог нам составить описание основных зданий в Бизингене и, в частности, тех, где размещалась прядильная фабрика. Одновременно Калверт направил очень способного агента Управления стратегических служб Моэ Берга, блестяще владевшего семью языками, в Швейцарию с заданием подготовить тайное проникновение в район Эхингена — Бизингена. Во время пребывания в Швейцарии Берг собрал ряд дополнительных сведений и под видом швейцарского студента присутствовал на лекции Гейзенберга, когда тому разрешили покинуть Германию для прочтения этой лекции. Услышав о намерении Калверта забросить Берга в интересовавший нас район, я немедленно запретил эту операцию, так как при провале этого агента немцам станут известны сведения, значительно более ценные чем те, которые мы сможем получить даже в самом благоприятном случае.
Вместо такой операции я предложил усилить агентурную работу в Швеции и Швейцарии, а также более настойчиво искать других военнопленных, побывавших недавно в подозрительном районе.
Начиная с июля, Калверт организовал непрерывное воздушное наблюдение и фотосъемку района Эхингена — Бизингена. В расчете на возможное попадание в руки врага пилотов самолетов-разведчиков никогда не информировали о предполагаемом характере целей. Вначале воздушная разведка не давала никаких плодов, но осенью 1944 г. изучение снимков окрестностей Бизингена вдруг обнаружило, что в его окрестностях с невероятной скоростью сооружаются концентрационные лагеря. Как из-под земли за две недели выросли многочисленные промышленные объекты, проложены железнодорожные пути, росли горы каких-то материалов, сооружались высоковольтные линии. Все указывало на то, что здесь ведется какое-то сверхсрочное строительство.
Специалисты по аэрофотосъемке, офицеры разведки и наши ученые и инженеры были совершенно сбиты с толку. Никто из них не мог объяснить это явление. Сведения, которыми мы располагали, говорили лишь о том, что этот район выбран немцами для размещения крупнейших специалистов-атомников. Единственно, в чем все были согласны — это в том, что происходит строительство, на имевшее себе равных прежде. Не являемся ли мы свидетелями строительства германского «Ок-Риджа» — было первой мыслью, пришедшей нам в голову. Если это предположение было справедливым, то все равно мы не могли немедленно разбомбить этот объект, ибо тогда немцы перебазировали бы его в другое, более укромное место и мы потеряли бы всякие следы. С другой стороны, мы не могли позволить этому строительству развиваться слишком быстрыми темпами, особенно, если учесть, что к этому времени стало известно о планах немцев перенести центр сопротивления в этот район Германии и превратить его в «крепость». К счастью, наши страхи рассеялись так же быстро, как и появились. По данным наших наблюдений, один из английских специалистов по нефти установил, что это всего-навсего строительство крекинг-завода для получения нефтепродуктов из сланцев.
Когда в сентябре группа «Алсос» вступила в Нидерланды и Бельгию, Паш одним из первых попал в Брюссель, где его интересовало все, что касается компании «Юнион миньер». Захватив документы, он быстро установил, что имевшиеся у нас сведения о судьбе бельгийских запасов урановой руды были правильными.
Много интересного о вывозе этой руды в Германию рассказал нам сотрудник этой компании Андре. До войны, когда «Юнион миньер» была основным поставщиком урана и радия на мировом рынке, некоторые немецкие компании закупали у нее урановую руду для обычных потребностей мирного времени. До июня 1940 г. количество ежемесячно приобретаемой урановой руды обычно не превышало тонны, как вдруг заказы некоторых немецких фирм резко возросли.
Первое расследование позволило установить, что некоторое количество руды, возможно, еще находится в Бельгии. Когда я узнал об этом, немедленно направил в Европу Фэрмана с заданием найти и захватить эту руду. Фэрман и Паш договорились с генералом Б. Смитом, что им в поисках руды будут помогать подразделения 21-й группировки английской армии, которым, однако, ничего не будет сообщено о назначении разыскиваемого материала. Руда, по нашим предположениям, находилась в районе передовых позиций английских войск, который слегка простреливался. С 19 до 25 сентября Паш с двумя своими агентами охотились за рудой, пока, наконец, не обнаружили ее. 68 тонн урановой руды под охраной английских и американских солдат были отправлены в Англию, а оттуда в Америку.
Собранная в Бельгии информация позволила нам также установить, что в мае 1940 г., перед вступлением немецких войск, из Антверпена было отправлено в Гавр девять вагонов урановой руды. Два из них были задержаны немцами, а остальные перегнаны в Бордо. Я поручил группе «Алсос», заручившись разрешением союзного командования, разыскать эти вагоны. Начав с окрестностей французского города Периго, Паш и Калверт были вынуждены распространить свои поиски на большую часть юго-западной и южной Франции. Их работе сильно мешала крупная немецкая группировка, окруженная на южном берегу Луары частями седьмой армии. Наконец, 30 тонн пропавшей руды были найдены, но еще 40 тонн так и не удалось найти.
Теперь Калверт, уже знал, где в Германии нужно искать бельгийскую руду. Он попросил у меня разрешения на организацию операции по ее захвату в тылу противника. Я отказал, так как считал подобную операцию заведомо обреченной на неудачу и, кроме того, она может открыть немцам нашу заинтересованность в этой руде.
На этом этапе операции один из отрядов группы «Алсос» занимался допросом немецких военнопленных, в особенности интересуясь теми из них, кому приходилось служить в «рабочих батальонах» на территории Германии. Эти допросы указали несколько направлений поиска. Одно из них привело сотрудников «Алсоса» в покинутую контору одной парижской промышленной компании, занимавшейся производством редкоземельных металлов. Эта контора в последние годы войны перешла в руки крупного немецкого химического концерна «Ауэргезельшафт» и подчинялась некоему доктору Иге, на след которого мы уже напали в Бельгии. Во время его частых отлучек из Парижа конторой управляли его помощник Янсен и личный секретарь Ильза Германс. Среди бумаг, найденных в этой конторе, было обнаружено письмо, адресованное фрейлен Германс в Зупен, которое, очевидно, не успели отправить. Этот город к тому времени уже находился в руках американских войск и после некоторых усилий удалось разыскать и Германс, и Янсена. От первой не удалось получить полезных сведений, а из документов, найденных при Янсене, нам стало известно, что он недавно встречался с Иге в Ораниенбурге, в окрестностях Берлина, а также навещал свою мать, проживающую в Эхингене. Ранее нам было известно о поставках тория в Ораниенбург и о подозрительной деятельности в районе Эхингена, а поэтому наш интерес к этим сведениям сильно возрос. Однако, как выяснилось, Янсен почти ничего не знал об этих городах. Он рассказал, что Иге заведовал отделением редкоземельных металлов концерна «Ауэргезельшафт», главная контора которого находилась в Ораниенбурге, но о том, какую продукцию выпускает это отделение, он практически ничего не знал. Иге, рассказал он, бывал в Париже раз в полтора месяца, а остальное время проводил в поездках по южной части Франции. Цели этих поездок ему неизвестны, хотя он слышал, как Иге упоминал о поисках монацитовых минералов. Что касается Эхингена, то Янсен знал только, что этот город расположен в районе, доступ в который для посторонних закрыт, и не слышал ничего о ведущихся там работах.
Несмотря на незначительность сведений, полученных от Янсена, они заставили нас вплотную заинтересоваться Иге и усилили наши подозрения в отношении Ораниенбурга и Эхингена. Доктор Иге, между прочим, был вскоре найден.
По мере приближения американских войск к Страсбургу мы стали тщательно готовиться к вступлению в этот город. Наибольший интерес для нас представляли лаборатории и специалисты Страсбургского университета. Нацистская верхушка считала его чисто немецким заведением. Весь штат университета был укомплектован немцами, и значительная часть проводившихся там исследований была направлена на военные нужды.
Паш установил тесную связь с командованием шестой армейской группировки и договорился с ним о том, чтобы группа «Алсос» смогла войти в город в числе передовых частей.
25 ноября 1944 г. передовой отряд миссии взял под свой контроль университетские лаборатории и дома интересовавших нас ученых. Вскоре были обнаружены и взяты под стражу семь ученых-немцев, физики и химики по специальности.
Как только позволила военная обстановка, сотрудники «Алсоса» приступили к изучению захваченных материалов. Они обнаружили много прямых и косвенных сведений о немецких работах в области медицины, авиационной и военно-морской техники. В связи с особенно интересовавшим нас кругом вопросов было установлено, что четверо из задержанных ученых имеют подготовку в области ядерной физики и могут быть использованы для работы в США. Однако, как выяснилось, ни один из них непосредственно не участвовал в работах по атомному оружию и не мог сообщить нам хоть сколько-нибудь полезных данных.
Человеком, который нас особенно интересовал в Страсбурге, был профессор Вейцзекер. Мы имели сведения, что он работает в местном университете. Однако, когда наши сотрудники разыскали его дом, они не обнаружили его: Вейцзекеру удалось бежать. По сравнению с довольно жалкими сведениями, полученными от захваченных ученых, информация, которую мы смогли извлечь из обнаруженных документов, имела намного большую ценность.
Все эти документы (протоколы заседаний, расчеты, описания экспериментов и кое-какие намеки в личной переписке) были несекретными, но они помогли нам составить картину немецких исследований в области атомной энергии. Операция в Страсбурге была самым удачным из проведенных до той поры мероприятий. Полученные данные свидетельствовали, что в 1942 г. Гитлер уже знал о возможностях атомного оружия. Тем не менее, до конца 1944 г. соответствующие исследования не вышли из экспериментальной стадии.[21]
Я настаивал на получении дальнейших сведений, поскольку в Страсбурге удалось с достоверностью установить существование в Германии программы работ по атомным исследованиям и даже место, где эти работы проводятся. Нам теперь также были хорошо известны месторасположение промышленных объектов, работавших по этой программе, и их руководители. После того как полученные сведения были проверены и уточнены работниками Манхэттенского проекта и ОСРД, сотрудники миссии «Алсос» получили надежную программу для своей дальнейшей деятельности на территории гитлеровского «фатерланда».
Наступление немцев в Арденнах на какое-то время причинило нам немало неприятностей. Угроза эвакуации Страсбурга подвергала серьезному риску успешность будущих операций «Алсоса» в Германии.
К счастью, союзникам не пришлось оставить этот город.
Глава шестнадцатая Осложнения с французскими учеными
После первых бесед с сотрудниками миссии «Алсос» Жолио-Кюри прибыл в Лондон, где встретился с Джоном Андерсоном, ставшим к тому времени министром финансов. В ноябре 1944 г. он беседовал с генералом де Голлем, обсуждая с ним проблемы атомной энергии и положение Франции в этой области. Вскоре после этой встречи мы с ужасом узнали о том, как много ему стало известно о наших работах.
Обстоятельства, способствовавшие этому, имеют долгую историю. Она началась в 1939 г., когда группа французских ученых (в числе их был Халбан), работавших под руководством Жолио-Кюри, запатентовала ряд изобретений, делавших, по их мнению, возможным контролируемое использование энергии атомов урана. Право на эти патенты было закреплено за Национальным центром научных исследований Франции.
В июне 1940 г., когда под ударами немецких войск Франция агонизировала, Халбан выехал в Англию, увозя с собой весь запас тяжелой воды, некоторые научные материалы и устное поручение Жолио-Кюри обеспечить в качестве представителя Национального центра научных исследований будущие интересы Франции в области использования атомной энергии. Халбан, вероятно, долго вел с англичанами предварительные переговоры, поскольку лишь в сентябре 1942 г. он смог заключить с официальными английскими учреждениями соответствующее соглашение.
По этому соглашению он и Коварски передавали права на свои патенты англичанам и обязались просить Жолио-Кюри убедить представителей Национального центра передать англичанам также и права на их коллективную заявку. В свою очередь англичане гарантировали Франции права на некоторые свои патенты в этой же области.
Одновременно англичане предоставили Халбану возможность работать в лабораториях своего атомного проекта в Монреале. К 1944 г. еще ряд французских ученых покинул Францию, чтобы присоединиться к свободному временному правительству Франции, обосновавшемуся в Алжире. Французы, работавшие в Монреале, поддерживали контакт со своими коллегами в Северной Африке и через них со своим бывшим руководителем Жолио-Кюри, который всю войну оставался в оккупированном немцами Париже.
В августе 1943 г. Рузвельт и Черчилль подписали известное Квебекское соглашение, в котором, между прочим, говорилось: «Каждая из договаривающихся сторон обязуется не передавать без общего согласия третьей стороне сведений о „Проекте по сплавам для труб“.
В подготовке текста этого соглашения участвовал Андерсон. Однако, насколько я знаю, он ни словом не обмолвился об уже существовавшем тогда соглашении с Францией.
Мы впервые услышали об этом англо-французском соглашении, когда Андерсон упомянул о нем при обсуждении с послом США в Англии Винантом своего предложения о предоставлении Франции некоторой информации. Винант немедленно попросил объяснительную записку и, получив ее, переслал в Вашингтон. Те из нас, кто был тесно связан с англичанами на протяжении всего нашего трудного предприятия, были крайне удивлены, узнав об обязательствах англичан перед третьей стороной. Было совершенно ясно, что Андерсон был вынужден чем-то умилостивить Жолио-Кюри и передать французам какую-то долю нашей информации. Это заставило нас предпринять самые энергичные усилия, чтобы узнать неизвестные нам подробности англо-французского соглашения. Указав на осведомленность Андерсона о целях Квебекского соглашения, я выразил категорический протест против его поведения в этом вопросе.
Несколько раньше, в ноябре 1944 г., англичане запросили нас о возможности посещения Лондона Халбаном. Я согласился, однако, с условием, чтобы он не смог попасть на европейский континент. Англичане не возражали. Тем не менее, как только Халбан прибыл в Лондон, он выразил желание встретиться с Жолио-Кюри. Андерсон, чувствуя, что помешать этой встрече означает вызвать серьезные политические противоречия, стал уверять нас в том, что Жолио-Кюри интересуется только мирным аспектом использования атомной энергии, что он знает почти о всех наших достижениях (это было неправдой) и что Халбан вполне заслуживающий доверия человек. Винант, не располагавший тогда полными сведениями, был захвачен врасплох и позволил Андерсону убедить себя в необходимости сохранения установившихся отношений с Францией. Халбан, по мнению Андерсона, как раз очень подходит для такой миссии. Учитывая конкретные обстоятельства, такое поведение Винанта было простительным. Его единственная ошибка состояла в том, что он забыл запросить согласия у Стимсона, который был непосредственным выразителем воли президента США по всем вопросам атомной энергии.
3 декабря во время телефонного разговора с послом я предупредил его о недопустимости поездки Халбана на континент, но было поздно: Халбан уже находился в Париже.
После того как Андерсону удалось ввести в заблуждение Винанта и добиться у него согласия на выезд Халбана во Францию, события стали разворачиваться в быстром темпе. Винант согласился, что Халбан может сообщить Жолио-Кюри о своих переговорах с англичанами, завершившихся соглашением 1942 г., и попытаться убедить того временно не требовать равного участия Франции в работах по атомной энергии. Англичане снабдили Халбана письменным документом, по их словам, представлявшим лишь «голое перечисление» некоторых направлений наших работ, и… перебросили во Францию.
После возвращения оттуда мои люди подвергли его самому тщательному допросу, чтобы узнать, о чем он говорил с Жолио-Кюри. Как выяснилось, он, конечно, не ограничился «голым перечислением» известных ему фактов.
В результате его поездки произошла утечка крайне важных сведений, содержащих факты, о которых Жолио-Кюри мог лишь догадываться. Узнать их другим путем он не мог, так как они были совершенно секретными.
Во время продолжительной беседы с Рузвельтом, в которой также участвовал Стимсон, мы много говорили о французской проблеме. По мнению Рузвельта, Винант был введен в заблуждение, и он, очевидно, ничего не знает об англо-французском соглашении, связанном с атомной энергией.
Нам удалось заполучить копию этого соглашения. Единственная польза, которую англичане могли из него извлечь, заключалась в надежде, что Халбану удастся убедить Национальный центр научных исследований передать им права на французские патенты. Кстати, эти патенты были тогда официально зарегистрированы лишь в Австралии и, по нашему убеждению, были недействительны в пределах США. Примерно в тот же период нам стало известно, что многие французские ученые, работавшие в Канаде, рассматривались англичанами в качестве представителей французского комитета национального освобождения, а не как свои граждане. Их статус был определен соглашением, в котором предусматривалась возможность его расторжения, как только этого потребуют интересы Франции. Как нам стало известно, один из них, Герон, во время работы в Монреале даже получал деньги непосредственно от французских властей.
Следует еще раз подчеркнуть, что американское правительство до описываемого момента ничего не знало о предшествовавших обязательствах Англии. Буш вспомнил однажды, что англичане обращались к нему с просьбой использовать свое влияние на Патентное управление США для признания им французских патентов. Он наотрез отказался это сделать. Все, что он знал об этом предмете, сводилось к полученному им в августе 1942 г. письму от Андерсона, в котором тот сообщал о заключении соглашения с Халбаном и Коварски, где они передавали англичанам права на свои изобретения. Ни в этом письме, ни в других не упоминалось французское правительство или его официальные учреждения.
В декабре 1942 г. Конэнт услышал от Перрина, что англичане вели с Халбаном переговоры о его патентах, однако им помешали, как выразился Перрин, «возвышенные заботы Халбана о будущем Франции». И в этом случае не было никакого упоминания об участии французского правительства.
Англичанам следовало поставить нас в известность о своих обязательствах по отношению к французам прежде, чем было подписано Квебекское соглашение. Если бы они поступили так, мы смогли бы учесть эти обязательства и выработать общую политическую линию. В этом случае нам удалось бы избежать трудностей, с которыми мы столкнулись в конце 1944 г.
Пробив брешь в англо-американских отношениях, основанных на Квебекском соглашении, Жолио-Кюри активно принялся ее расширять. Встретившись в феврале 1945 г. с Андерсоном, он дал понять ему, что, хотя Франция еще не ставит вопроса о сотрудничестве в категорической форме, тем не менее, если она не будет в будущем допущена к участию в англо-американской программе по атомной энергии, ей ничего не останется как ориентироваться на Россию.
Таким образом, Франция сумела захватить позиции, совершенно непропорциональные ее вкладу в атомные исследования. Она получила возможность, используя свою осведомленность о наших достижениях, применять политический нажим и угрожать обращением к России. Соединенные Штаты Америки были вынуждены только сидеть и помалкивать, в то время как вся сложная система охраны их важнейшей военной тайны подвергалась серьезной опасности со стороны произвольных действий посторонней державы.
В мае 1945 г. правительство Франции поручило Жолио-Кюри приступить к развертыванию работ по атомной энергии. Тот обратился к Пьеру Оже, работавшему в то время в лабораториях Монреаля, принять участие в этих работах. Предчувствуя наше беспокойство в связи с этим, англичане поспешили нас уверить в том, что Оже не будет участвовать в работах французов, а будет лишь помогать им избежать грубых ошибок. Мы с Чедвиком высоко оценили порядочность Оже, но нам было ясно, что интересы Франции, конечно, для него важнее.
Мы продолжали и далее внимательно следить за развитием работ во Франции. Однако поскольку цель наших собственных работ была уже близка, наше отношение к обеспечению секретности подобной информации должно было скоро измениться. Тем не менее, одним из основных вопросов, связанных с проектом, о которых мы доложили Трумэну после его вступления на пост президента, был факт нарушения Квебекского соглашения в результате англо-французских переговоров.
Единственным утешением во всей этой истории для меня было признание Жолио-Кюри, сделанное им в беседе с представителем американского посольства во Франции, о том, что «в отличие от англичан, которые были очень сердечны и щедры в предоставлении информации, ни один из встреченных им американцев не рассказал ему практически ничего полезного».
Обстоятельства, способствовавшие этому, имеют долгую историю. Она началась в 1939 г., когда группа французских ученых (в числе их был Халбан), работавших под руководством Жолио-Кюри, запатентовала ряд изобретений, делавших, по их мнению, возможным контролируемое использование энергии атомов урана. Право на эти патенты было закреплено за Национальным центром научных исследований Франции.
В июне 1940 г., когда под ударами немецких войск Франция агонизировала, Халбан выехал в Англию, увозя с собой весь запас тяжелой воды, некоторые научные материалы и устное поручение Жолио-Кюри обеспечить в качестве представителя Национального центра научных исследований будущие интересы Франции в области использования атомной энергии. Халбан, вероятно, долго вел с англичанами предварительные переговоры, поскольку лишь в сентябре 1942 г. он смог заключить с официальными английскими учреждениями соответствующее соглашение.
По этому соглашению он и Коварски передавали права на свои патенты англичанам и обязались просить Жолио-Кюри убедить представителей Национального центра передать англичанам также и права на их коллективную заявку. В свою очередь англичане гарантировали Франции права на некоторые свои патенты в этой же области.
Одновременно англичане предоставили Халбану возможность работать в лабораториях своего атомного проекта в Монреале. К 1944 г. еще ряд французских ученых покинул Францию, чтобы присоединиться к свободному временному правительству Франции, обосновавшемуся в Алжире. Французы, работавшие в Монреале, поддерживали контакт со своими коллегами в Северной Африке и через них со своим бывшим руководителем Жолио-Кюри, который всю войну оставался в оккупированном немцами Париже.
В августе 1943 г. Рузвельт и Черчилль подписали известное Квебекское соглашение, в котором, между прочим, говорилось: «Каждая из договаривающихся сторон обязуется не передавать без общего согласия третьей стороне сведений о „Проекте по сплавам для труб“.
В подготовке текста этого соглашения участвовал Андерсон. Однако, насколько я знаю, он ни словом не обмолвился об уже существовавшем тогда соглашении с Францией.
Мы впервые услышали об этом англо-французском соглашении, когда Андерсон упомянул о нем при обсуждении с послом США в Англии Винантом своего предложения о предоставлении Франции некоторой информации. Винант немедленно попросил объяснительную записку и, получив ее, переслал в Вашингтон. Те из нас, кто был тесно связан с англичанами на протяжении всего нашего трудного предприятия, были крайне удивлены, узнав об обязательствах англичан перед третьей стороной. Было совершенно ясно, что Андерсон был вынужден чем-то умилостивить Жолио-Кюри и передать французам какую-то долю нашей информации. Это заставило нас предпринять самые энергичные усилия, чтобы узнать неизвестные нам подробности англо-французского соглашения. Указав на осведомленность Андерсона о целях Квебекского соглашения, я выразил категорический протест против его поведения в этом вопросе.
Несколько раньше, в ноябре 1944 г., англичане запросили нас о возможности посещения Лондона Халбаном. Я согласился, однако, с условием, чтобы он не смог попасть на европейский континент. Англичане не возражали. Тем не менее, как только Халбан прибыл в Лондон, он выразил желание встретиться с Жолио-Кюри. Андерсон, чувствуя, что помешать этой встрече означает вызвать серьезные политические противоречия, стал уверять нас в том, что Жолио-Кюри интересуется только мирным аспектом использования атомной энергии, что он знает почти о всех наших достижениях (это было неправдой) и что Халбан вполне заслуживающий доверия человек. Винант, не располагавший тогда полными сведениями, был захвачен врасплох и позволил Андерсону убедить себя в необходимости сохранения установившихся отношений с Францией. Халбан, по мнению Андерсона, как раз очень подходит для такой миссии. Учитывая конкретные обстоятельства, такое поведение Винанта было простительным. Его единственная ошибка состояла в том, что он забыл запросить согласия у Стимсона, который был непосредственным выразителем воли президента США по всем вопросам атомной энергии.
3 декабря во время телефонного разговора с послом я предупредил его о недопустимости поездки Халбана на континент, но было поздно: Халбан уже находился в Париже.
После того как Андерсону удалось ввести в заблуждение Винанта и добиться у него согласия на выезд Халбана во Францию, события стали разворачиваться в быстром темпе. Винант согласился, что Халбан может сообщить Жолио-Кюри о своих переговорах с англичанами, завершившихся соглашением 1942 г., и попытаться убедить того временно не требовать равного участия Франции в работах по атомной энергии. Англичане снабдили Халбана письменным документом, по их словам, представлявшим лишь «голое перечисление» некоторых направлений наших работ, и… перебросили во Францию.
После возвращения оттуда мои люди подвергли его самому тщательному допросу, чтобы узнать, о чем он говорил с Жолио-Кюри. Как выяснилось, он, конечно, не ограничился «голым перечислением» известных ему фактов.
В результате его поездки произошла утечка крайне важных сведений, содержащих факты, о которых Жолио-Кюри мог лишь догадываться. Узнать их другим путем он не мог, так как они были совершенно секретными.
Во время продолжительной беседы с Рузвельтом, в которой также участвовал Стимсон, мы много говорили о французской проблеме. По мнению Рузвельта, Винант был введен в заблуждение, и он, очевидно, ничего не знает об англо-французском соглашении, связанном с атомной энергией.
Нам удалось заполучить копию этого соглашения. Единственная польза, которую англичане могли из него извлечь, заключалась в надежде, что Халбану удастся убедить Национальный центр научных исследований передать им права на французские патенты. Кстати, эти патенты были тогда официально зарегистрированы лишь в Австралии и, по нашему убеждению, были недействительны в пределах США. Примерно в тот же период нам стало известно, что многие французские ученые, работавшие в Канаде, рассматривались англичанами в качестве представителей французского комитета национального освобождения, а не как свои граждане. Их статус был определен соглашением, в котором предусматривалась возможность его расторжения, как только этого потребуют интересы Франции. Как нам стало известно, один из них, Герон, во время работы в Монреале даже получал деньги непосредственно от французских властей.
Следует еще раз подчеркнуть, что американское правительство до описываемого момента ничего не знало о предшествовавших обязательствах Англии. Буш вспомнил однажды, что англичане обращались к нему с просьбой использовать свое влияние на Патентное управление США для признания им французских патентов. Он наотрез отказался это сделать. Все, что он знал об этом предмете, сводилось к полученному им в августе 1942 г. письму от Андерсона, в котором тот сообщал о заключении соглашения с Халбаном и Коварски, где они передавали англичанам права на свои изобретения. Ни в этом письме, ни в других не упоминалось французское правительство или его официальные учреждения.
В декабре 1942 г. Конэнт услышал от Перрина, что англичане вели с Халбаном переговоры о его патентах, однако им помешали, как выразился Перрин, «возвышенные заботы Халбана о будущем Франции». И в этом случае не было никакого упоминания об участии французского правительства.
Англичанам следовало поставить нас в известность о своих обязательствах по отношению к французам прежде, чем было подписано Квебекское соглашение. Если бы они поступили так, мы смогли бы учесть эти обязательства и выработать общую политическую линию. В этом случае нам удалось бы избежать трудностей, с которыми мы столкнулись в конце 1944 г.
Пробив брешь в англо-американских отношениях, основанных на Квебекском соглашении, Жолио-Кюри активно принялся ее расширять. Встретившись в феврале 1945 г. с Андерсоном, он дал понять ему, что, хотя Франция еще не ставит вопроса о сотрудничестве в категорической форме, тем не менее, если она не будет в будущем допущена к участию в англо-американской программе по атомной энергии, ей ничего не останется как ориентироваться на Россию.
Таким образом, Франция сумела захватить позиции, совершенно непропорциональные ее вкладу в атомные исследования. Она получила возможность, используя свою осведомленность о наших достижениях, применять политический нажим и угрожать обращением к России. Соединенные Штаты Америки были вынуждены только сидеть и помалкивать, в то время как вся сложная система охраны их важнейшей военной тайны подвергалась серьезной опасности со стороны произвольных действий посторонней державы.
В мае 1945 г. правительство Франции поручило Жолио-Кюри приступить к развертыванию работ по атомной энергии. Тот обратился к Пьеру Оже, работавшему в то время в лабораториях Монреаля, принять участие в этих работах. Предчувствуя наше беспокойство в связи с этим, англичане поспешили нас уверить в том, что Оже не будет участвовать в работах французов, а будет лишь помогать им избежать грубых ошибок. Мы с Чедвиком высоко оценили порядочность Оже, но нам было ясно, что интересы Франции, конечно, для него важнее.
Мы продолжали и далее внимательно следить за развитием работ во Франции. Однако поскольку цель наших собственных работ была уже близка, наше отношение к обеспечению секретности подобной информации должно было скоро измениться. Тем не менее, одним из основных вопросов, связанных с проектом, о которых мы доложили Трумэну после его вступления на пост президента, был факт нарушения Квебекского соглашения в результате англо-французских переговоров.
Единственным утешением во всей этой истории для меня было признание Жолио-Кюри, сделанное им в беседе с представителем американского посольства во Франции, о том, что «в отличие от англичан, которые были очень сердечны и щедры в предоставлении информации, ни один из встреченных им американцев не рассказал ему практически ничего полезного».
Глава семнадцатая Миссия «Алсос» в Германии
Свои действия в Германии группа «Алсос» начала 24 февраля 1945 г. под Аахеном. В начальный период наступления союзников в Германии ее работа была связана в основном е объектами, не представлявшими интереса для Манхэттенского проекта. Было весьма интересно наблюдать, как постепенно вырисовывалась полная картина организации научных исследований в Германии. Я полностью согласен с оценкой научной деятельности в Германии во время войны, данной Гоудсмитом.
Он писал: «В целом у нас создалось впечатление, что немецкие ученые не принимали активного участия в военных работах своей страны. Главным для них было добиться от правительства денег на свои собственные работы, убеждая его, что эти работы могут иметь военное значение. Единственным правильным моментом в их аргументации, который они широко использовали, было утверждение, что чисто научные исследования в Германии сильно отстают от проводимых в США».
Большая часть интересовавших нас в Германии объектов находилась на территории будущей французской зоны оккупации, однако самый важный для нас — завод концерна «Ауэргезельшафт» в Ораниенбурге — был расположен в пределах зоны, которую должны были оккупировать русские. Добытые в Страсбурге сведения подтвердили наши подозрения: этот завод занимался производством урана и тория для атомных исследований, а следовательно, и для возможного изготовления атомного оружия. Поскольку у группы «Алсос» не было никаких возможностей проникнуть в район этого завода, я предложил генералу Маршаллу разбомбить его.[22]
Он писал: «В целом у нас создалось впечатление, что немецкие ученые не принимали активного участия в военных работах своей страны. Главным для них было добиться от правительства денег на свои собственные работы, убеждая его, что эти работы могут иметь военное значение. Единственным правильным моментом в их аргументации, который они широко использовали, было утверждение, что чисто научные исследования в Германии сильно отстают от проводимых в США».
Большая часть интересовавших нас в Германии объектов находилась на территории будущей французской зоны оккупации, однако самый важный для нас — завод концерна «Ауэргезельшафт» в Ораниенбурге — был расположен в пределах зоны, которую должны были оккупировать русские. Добытые в Страсбурге сведения подтвердили наши подозрения: этот завод занимался производством урана и тория для атомных исследований, а следовательно, и для возможного изготовления атомного оружия. Поскольку у группы «Алсос» не было никаких возможностей проникнуть в район этого завода, я предложил генералу Маршаллу разбомбить его.[22]