Страница:
Вечером Пашу доложили о приходе немецкого генерала. Войдя, генерал объявил весьма обескураженному шефу миссии «Алсос», что он сдается вместе со всей своей дивизией. Быстро сориентировавшись, Паш ответил, что, поскольку уже поздно, он не хочет беспокоить своего генерала, находящегося поблизости во главе крупных сил, формальностями, связанными со сдачей. «Поэтому, — сказал он генералу, — вам придется подождать с оформлением сдачи в плен до утра». Не успел этот генерал выйти, как появился второй немецкий офицер, под командованием которого находилось 700 или 800 солдат, и все повторилось сначала. Эти события заставили Паша не на шутку забеспокоиться, и с наступлением темноты он потихоньку отступил в расположение главных американских сил. Незадолго до этого он обнаружил, где скрывается Гейзенберг, но, учитывая сложность обстановки, решил пока его не беспокоить. Ночью он сумел заручиться поддержкой пехотного батальона и, вернувшись в Урфельд, на рассвете 3 мая забрал Гейзенберга, который сидел в своем кабинете со сложенными чемоданами и ждал. Когда Паш вошел к Гейзенбергу, тот приветствовал его словами: «Я ожидал вашего прихода». Гейзенберг также был немедленно эвакуирован в Гейдельберг.
Эта последняя операция Паша ярко характеризует смелость и настойчивость в достижении поставленной цели, которые он проявлял во всех своих действиях. В данном случае его целью был захват крупнейшего физика с мировым именем Вернера Гейзенберга, который был для нас в те последние дни войны дороже нескольких немецких дивизий. Для русских, если бы он попал к ним в руки, он оказался бы бесценной находкой.[23] Однако Гейзенберг остался на западе. Судя по другим событиям, мы, вероятно, были тогда единственными людьми, понимавшими потенциальную ценность немецких ученых для России.
Как только Гейзенберг оказался в наших руках, его коллеги стали чувствовать себя свободней. Вскоре мы узнали от них, что, хотя Герлах и являлся их административным руководителем, он был лишь поверхностно знаком с техническими деталями работ. Дибнер, как выяснилось, неохотно сотрудничал с остальными и особенно был враждебно настроен к Гейзенбергу. Взаимоотношения Гейзенберга с Герлахом были самыми теплыми, и оба они считали Дибнера посредственным ученым. Гейзенберг был, или по крайней мере вел себя как антинацист, хотя и был большим патриотом Германии. Ни один из захваченных ученых не знал ничего по существу о работах союзников в области деления атомного ядра. Герлах несколько раз жаловался на низкий уровень работы немецкой разведки в области науки и техники. В Германии не было организации, подобной миссии «Алсос».
При взятии Гамбурга был захвачен Гартек. 24 апреля он написал на имя военного министра США письмо, в котором, в частности, говорилось:
Многочисленные возможности, открывавшиеся перед немцами, не были ими полностью изучены, так как у них отсутствовали единое руководство, единство цели и координация работ различных учреждений. Вначале работами по делению занималось несколько групп при Управлении боеприпасов, в Институте кайзера Вильгельма и даже при Министерстве почт. Между ними постоянно происходили споры по поводу снабжения оборудованием и материалами и, что выглядит крайне неожиданно для всех знакомых с борьбой американских ученых за свободу в обмене информацией, господствовала обстановка изоляции и нежелания обмена сведениями. Многие немецкие ученые работали в одиночку по своим индивидуальным программам, не желая, видимо, участвовать в совместной работе на благо своего государства. Возможной причиной такого положения было, вероятно, широко распространенное убеждение о невозможности создания атомного оружия.
Каковы бы ни были причины этого, работы в области атомной энергии в Германии не вышли из лабораторной стадии. Но даже на этом этапе их основным направлением было получение энергии, а не осуществление атомного взрыва. Создавалось впечатление, что другим научным разработкам уделялось значительно больше внимания.
Общая картина организации атомных исследований в Германии к моменту окончания войны напоминала ранний этап этих же работ в США, когда различные комитеты создавались только для того, чтобы быть замененными новыми. Казалось, вопросам организации немцы уделяли намного больше внимания, чем решению самой проблемы.
Германский имперский совет по научным исследованиям находился в подчинении Министерства образования до 1943 г., когда он был преобразован в самостоятельное ведомство, руководящее научными работами, имеющими возможное военное применение. Просуществовав в таком виде один год, он был подчинен непосредственно Герингу. Этот совет занимался распределением исследовательских работ между университетами и отдельными лицами, выделением средств и фондов на снабжение, а также вопросами научных кадров.
Осенью 1944 г. организация Гиммлера — СС — также заинтересовалась атомными исследованиями, для чего образовала Объединенный фонд военно-научных исследований. Этот фонд был, однако, подчинен Герингу. Люди Гиммлера были недовольны темпами работ Имперского совета и предложили свой план устранения всех препятствий на пути атомных исследований для достижения их максимальной эффективности. Этот план выглядел вполне разумно, однако он появился слишком поздно.
Свои работы по методу центрифугирования немцы проводили в Целле. Эти исследования были начаты группой Гартека в Гамбургском университете, но из-за бомбежек авиации союзников группу несколько раз переводили с места на место. Ее последним прибежищем была бывшая прядильная фабрика в Эхингене, где группа и была захвачена сотрудниками «Алсоса». Оборудование, которым располагала эта группа, выглядело очень скромно по сравнению с нашим, но, по-видимому, использовалось очень эффективно.
Немецкие ученые, собранные в Реймсе (Ган, Лауэ, Вейцзекер, Виртц, Багге и Коршинг), видимо, примирились со своей судьбой и, дав слово не покидать здания, где мы их поместили, привыкали к новому для себя образу жизни. Однако 7 мая они были отправлены в Версаль, где с ними обращались, как с обычными военнопленными. Они были возмущены таким обращением и несколько раз требовали встречи с Жолио-Кюри. Через пару дней к ним присоединились Гейзенберг и Дибнер. Их недовольство режимом продолжало нарастать, и мы сочли необходимым вмешаться. Сложность положения была связана с существованием приказа верховного командования экспедиционных сил союзников, запрещающего льготный режим по отношению к любому немцу.
11 мая мне удалось добиться их перевода в Левезине, где условия были намного лучше. Ученые были очень рады переезду. Однако вскоре у нас возникли осложнения с местными воинскими частями и населением, которые обвинили нашего старшего офицера охраны в том, что он прячет маршала Петэна. Чтобы нейтрализовать это недовольство, мы сочинили историю о том, что охраняем группу активных антифашистов, которым еще грозит некая опасность.
Тем не менее, ученых надо было вывозить в другое место, и 4 июня мы отправили их в Бельгию. Там начались те же осложнения: на этот раз местный военный комендант требовал, чтобы ученым выдавался обычный рацион военнопленных. К этому времени немцы начали сильно беспокоиться из-за отсутствия связи со своими семьями и с другими учеными, которая им была обещана при задержании.
Их беспокойство усилилось, когда они узнали из газет, что в русскую зону оккупации Германии попал дом Дибнера в Тюрингене. С моей точки зрения, это событие также заслуживало беспокойства, поскольку фрау Дибнер была ближайшим помощником своего мужа во всех его исследованиях во время войны. После лихорадочных розысков мы с облегчением узнали, что она находится в Нейштате, в американской зоне оккупации.
Герлах присоединился к общей компании 14 июня. Настроение у немцев в эти дни было безрадостным. Именно в то время Гейзенберг заявил нам, что документы, захваченные миссией «Алсос», неправильно представляют состояние атомных исследований в Германии. Он объяснил это тем, что немецкие ученые знали значительно больше, чем они указывали в официальных отчетах, а также тем, что со времени их совместного заключения их уровень знаний вследствие взаимного обсуждения значительно возрос.
3 июля 1945 г. вся группа немецких ученых была отправлена на самолете в Англию. Их разместили в бывшей усадьбе Фарм-Холл, которая к тому времени была специально подготовлена и оборудована. Мне доставило массу удовольствия читать первые записи их разговоров между собой:
Дибнер. Как вы думаете, они установили тут микрофоны?
Гейзенберг. Микрофоны? (Смеется). Ну, нет. Не такие уж они дотошные. Я уверен, что они не имеют представления о настоящих гестаповских методах. В этом отношении они несколько старомодны.
В первые же дни немцы занялись составлением юридического доказательства незаконности их дальнейшего задержания. Одновременно они строили самые различные предположения о своей дальнейшей судьбе. Некоторые считали, что английские власти не разрешат им встречаться с английскими учеными. Гейзенберг высказал предположение, что английское правительство очень боится этого.
В этот период взаимные подозрения и недоверие внутри группы проявились самым ярким образом и заставили немцев поспешно и с готовностью рассказывать нам о своих секретах. С другой стороны, их угнетало сознание полной беззащитности и неопределенности их положения, а также отсутствие всяких сведений о судьбе их семей. О наших успехах в области атомных исследований немцы были невысокого мнения.
После капитуляции Германии было проведено еще несколько мероприятий по поиску различных научных материалов в различных районах Германии. Сотрудники миссии «Алсос» работали в Берлине и Зальцбурге, однако в этот момент меня только интересовало, как бы какие-нибудь не обнаруженные нами материалы не попали в руки русских. В ходе этих последних операций группы «Алсос» было подтверждено еще раз мнение: в Германии не осталось ничего интересного для нас.
В конце войны, когда группа «Алсос» доказала свою полезность, предполагалось сохранить эту группу в качестве самостоятельной организации по сбору секретной научно-технической информации при армейской разведке. По поводу возможности такого решения высказывались самые противоположные мнения.
Последующие события подтвердили необходимость наличия быстро и точно действующей системы информации в таких областях исследований потенциального противника, как ракетное топливо, управление спутниками, термоядерные реакции, сейсмология и биологическое оружие. Это, однако, слишком большой и сложный вопрос, чтобы его обсуждать в этой книге.
После продолжительных споров и вопреки мнению некоторых работников отдела разведки армии США группа «Алсос» была распущена. 114 сотрудников, входивших в состав группы (28 офицеров, 43 военнослужащих низшего офицерского и рядового состава, 19 ученых, 5 штатских сотрудников и 19 агентов Си-Ай-Си), измученные постоянными склоками, были официально распущены, после того как 15 октября 1949 г. «Миссия по научной разведке Манхэттенского проекта» перестала существовать.
Глава восемнадцатая Подготовка авиационного подразделения
Эта последняя операция Паша ярко характеризует смелость и настойчивость в достижении поставленной цели, которые он проявлял во всех своих действиях. В данном случае его целью был захват крупнейшего физика с мировым именем Вернера Гейзенберга, который был для нас в те последние дни войны дороже нескольких немецких дивизий. Для русских, если бы он попал к ним в руки, он оказался бы бесценной находкой.[23] Однако Гейзенберг остался на западе. Судя по другим событиям, мы, вероятно, были тогда единственными людьми, понимавшими потенциальную ценность немецких ученых для России.
Как только Гейзенберг оказался в наших руках, его коллеги стали чувствовать себя свободней. Вскоре мы узнали от них, что, хотя Герлах и являлся их административным руководителем, он был лишь поверхностно знаком с техническими деталями работ. Дибнер, как выяснилось, неохотно сотрудничал с остальными и особенно был враждебно настроен к Гейзенбергу. Взаимоотношения Гейзенберга с Герлахом были самыми теплыми, и оба они считали Дибнера посредственным ученым. Гейзенберг был, или по крайней мере вел себя как антинацист, хотя и был большим патриотом Германии. Ни один из захваченных ученых не знал ничего по существу о работах союзников в области деления атомного ядра. Герлах несколько раз жаловался на низкий уровень работы немецкой разведки в области науки и техники. В Германии не было организации, подобной миссии «Алсос».
При взятии Гамбурга был захвачен Гартек. 24 апреля он написал на имя военного министра США письмо, в котором, в частности, говорилось:
«Мы берем на себя смелость обратить Ваше внимание на последние достижения в области ядерной физики, которые, по нашему мнению, могут привести к созданию взрывчатого вещества, по своей силе превышающего существующие на несколько порядков. Если получение энергии описанным выше способом может быть реализовано, в чем нельзя сомневаться, то страна, которая первая осуществит его, получит подавляющее преимущество перед другими».Однако Гартек, как и другие немецкие ученые, все же склонялся к тому, что, хотя получение энергии в урановом реакторе вещь вполне реальная, создание эффективного атомного оружия вряд ли осуществимо.
Многочисленные возможности, открывавшиеся перед немцами, не были ими полностью изучены, так как у них отсутствовали единое руководство, единство цели и координация работ различных учреждений. Вначале работами по делению занималось несколько групп при Управлении боеприпасов, в Институте кайзера Вильгельма и даже при Министерстве почт. Между ними постоянно происходили споры по поводу снабжения оборудованием и материалами и, что выглядит крайне неожиданно для всех знакомых с борьбой американских ученых за свободу в обмене информацией, господствовала обстановка изоляции и нежелания обмена сведениями. Многие немецкие ученые работали в одиночку по своим индивидуальным программам, не желая, видимо, участвовать в совместной работе на благо своего государства. Возможной причиной такого положения было, вероятно, широко распространенное убеждение о невозможности создания атомного оружия.
Каковы бы ни были причины этого, работы в области атомной энергии в Германии не вышли из лабораторной стадии. Но даже на этом этапе их основным направлением было получение энергии, а не осуществление атомного взрыва. Создавалось впечатление, что другим научным разработкам уделялось значительно больше внимания.
Общая картина организации атомных исследований в Германии к моменту окончания войны напоминала ранний этап этих же работ в США, когда различные комитеты создавались только для того, чтобы быть замененными новыми. Казалось, вопросам организации немцы уделяли намного больше внимания, чем решению самой проблемы.
Германский имперский совет по научным исследованиям находился в подчинении Министерства образования до 1943 г., когда он был преобразован в самостоятельное ведомство, руководящее научными работами, имеющими возможное военное применение. Просуществовав в таком виде один год, он был подчинен непосредственно Герингу. Этот совет занимался распределением исследовательских работ между университетами и отдельными лицами, выделением средств и фондов на снабжение, а также вопросами научных кадров.
Осенью 1944 г. организация Гиммлера — СС — также заинтересовалась атомными исследованиями, для чего образовала Объединенный фонд военно-научных исследований. Этот фонд был, однако, подчинен Герингу. Люди Гиммлера были недовольны темпами работ Имперского совета и предложили свой план устранения всех препятствий на пути атомных исследований для достижения их максимальной эффективности. Этот план выглядел вполне разумно, однако он появился слишком поздно.
Свои работы по методу центрифугирования немцы проводили в Целле. Эти исследования были начаты группой Гартека в Гамбургском университете, но из-за бомбежек авиации союзников группу несколько раз переводили с места на место. Ее последним прибежищем была бывшая прядильная фабрика в Эхингене, где группа и была захвачена сотрудниками «Алсоса». Оборудование, которым располагала эта группа, выглядело очень скромно по сравнению с нашим, но, по-видимому, использовалось очень эффективно.
Немецкие ученые, собранные в Реймсе (Ган, Лауэ, Вейцзекер, Виртц, Багге и Коршинг), видимо, примирились со своей судьбой и, дав слово не покидать здания, где мы их поместили, привыкали к новому для себя образу жизни. Однако 7 мая они были отправлены в Версаль, где с ними обращались, как с обычными военнопленными. Они были возмущены таким обращением и несколько раз требовали встречи с Жолио-Кюри. Через пару дней к ним присоединились Гейзенберг и Дибнер. Их недовольство режимом продолжало нарастать, и мы сочли необходимым вмешаться. Сложность положения была связана с существованием приказа верховного командования экспедиционных сил союзников, запрещающего льготный режим по отношению к любому немцу.
11 мая мне удалось добиться их перевода в Левезине, где условия были намного лучше. Ученые были очень рады переезду. Однако вскоре у нас возникли осложнения с местными воинскими частями и населением, которые обвинили нашего старшего офицера охраны в том, что он прячет маршала Петэна. Чтобы нейтрализовать это недовольство, мы сочинили историю о том, что охраняем группу активных антифашистов, которым еще грозит некая опасность.
Тем не менее, ученых надо было вывозить в другое место, и 4 июня мы отправили их в Бельгию. Там начались те же осложнения: на этот раз местный военный комендант требовал, чтобы ученым выдавался обычный рацион военнопленных. К этому времени немцы начали сильно беспокоиться из-за отсутствия связи со своими семьями и с другими учеными, которая им была обещана при задержании.
Их беспокойство усилилось, когда они узнали из газет, что в русскую зону оккупации Германии попал дом Дибнера в Тюрингене. С моей точки зрения, это событие также заслуживало беспокойства, поскольку фрау Дибнер была ближайшим помощником своего мужа во всех его исследованиях во время войны. После лихорадочных розысков мы с облегчением узнали, что она находится в Нейштате, в американской зоне оккупации.
Герлах присоединился к общей компании 14 июня. Настроение у немцев в эти дни было безрадостным. Именно в то время Гейзенберг заявил нам, что документы, захваченные миссией «Алсос», неправильно представляют состояние атомных исследований в Германии. Он объяснил это тем, что немецкие ученые знали значительно больше, чем они указывали в официальных отчетах, а также тем, что со времени их совместного заключения их уровень знаний вследствие взаимного обсуждения значительно возрос.
3 июля 1945 г. вся группа немецких ученых была отправлена на самолете в Англию. Их разместили в бывшей усадьбе Фарм-Холл, которая к тому времени была специально подготовлена и оборудована. Мне доставило массу удовольствия читать первые записи их разговоров между собой:
Дибнер. Как вы думаете, они установили тут микрофоны?
Гейзенберг. Микрофоны? (Смеется). Ну, нет. Не такие уж они дотошные. Я уверен, что они не имеют представления о настоящих гестаповских методах. В этом отношении они несколько старомодны.
В первые же дни немцы занялись составлением юридического доказательства незаконности их дальнейшего задержания. Одновременно они строили самые различные предположения о своей дальнейшей судьбе. Некоторые считали, что английские власти не разрешат им встречаться с английскими учеными. Гейзенберг высказал предположение, что английское правительство очень боится этого.
В этот период взаимные подозрения и недоверие внутри группы проявились самым ярким образом и заставили немцев поспешно и с готовностью рассказывать нам о своих секретах. С другой стороны, их угнетало сознание полной беззащитности и неопределенности их положения, а также отсутствие всяких сведений о судьбе их семей. О наших успехах в области атомных исследований немцы были невысокого мнения.
После капитуляции Германии было проведено еще несколько мероприятий по поиску различных научных материалов в различных районах Германии. Сотрудники миссии «Алсос» работали в Берлине и Зальцбурге, однако в этот момент меня только интересовало, как бы какие-нибудь не обнаруженные нами материалы не попали в руки русских. В ходе этих последних операций группы «Алсос» было подтверждено еще раз мнение: в Германии не осталось ничего интересного для нас.
В конце войны, когда группа «Алсос» доказала свою полезность, предполагалось сохранить эту группу в качестве самостоятельной организации по сбору секретной научно-технической информации при армейской разведке. По поводу возможности такого решения высказывались самые противоположные мнения.
Последующие события подтвердили необходимость наличия быстро и точно действующей системы информации в таких областях исследований потенциального противника, как ракетное топливо, управление спутниками, термоядерные реакции, сейсмология и биологическое оружие. Это, однако, слишком большой и сложный вопрос, чтобы его обсуждать в этой книге.
После продолжительных споров и вопреки мнению некоторых работников отдела разведки армии США группа «Алсос» была распущена. 114 сотрудников, входивших в состав группы (28 офицеров, 43 военнослужащих низшего офицерского и рядового состава, 19 ученых, 5 штатских сотрудников и 19 агентов Си-Ай-Си), измученные постоянными склоками, были официально распущены, после того как 15 октября 1949 г. «Миссия по научной разведке Манхэттенского проекта» перестала существовать.
Глава восемнадцатая Подготовка авиационного подразделения
Никогда еще ранее не появлялось оружие, которое можно было бы сравнить с атомной бомбой по степени действия и влиянию на ход военных событий. Взрывчатые вещества, самолеты, танки, дальнобойная артиллерия, бронированные корабли, подводные лодки и даже ружья совершенствовались в течение многих лет, если не столетий, со времени их появления до того момента, когда они, наконец, начинали играть решающую роль. Для бомбы этот процесс был почти мгновенным.
При использовании ее военно-воздушные силы должны были играть важную роль, конечно, лишь в том случае, если бомбу удастся поднять в воздух. Учитывая это, я весной 1944 г. обратился к генералу Арнольду и обсудил вместе с ним весь комплекс вопросов, включая оценку наших шансов на успех и вероятное время изготовления бомбы. В общих чертах он знал о нашей работе еще раньше, но теперь я хотел проинформировать его подробнее и заручиться его поддержкой.
Идя к нему, я, конечно, был уверен в успехе нашей работы, ибо мы привыкли рассчитывать на успех еще задолго до того, как для этого появится хоть какое-то реальное основание. У нас не было времени ждать подтверждения правильности одного шага, прежде чем сделать другой, поэтому мы начали планировать военную операцию по применению бомбы за год до того, как смогли убедиться в осуществимости атомного взрыва.
У нас еще не было ясности в отношении размеров и веса бомбы взрывного типа, хотя для бомбы ствольного типа эти данные нам уже были известны. Тем не менее, обсудив этот вопрос с Оппенгеймером и его ближайшими помощниками в Лос-Аламосе, я решил, что нам следует рассчитывать на использование в обоих случаях в качестве носителя бомбардировщик типа Б—29. При этом приходилось предусматривать необходимость некоторых вполне осуществимых переделок бомбового отсека и бомбосбрасывателя. Следовало также учитывать, что по непредвиденным причинам бомбардировщик Б—29 не сможет быть использован для этой цели.
Я поделился своими опасениями с Арнольдом и на вопрос его, что же мы в таком случае предпримем, ответил; «Если так случится, мы будем вынуждены рассмотреть возможность использования английского самолета типа „Ланкастер“, который премьер-министр Англии нам, конечно, будет рад предоставить».
Арнольд возразил. «Нашу бомбу надо доставить нашим же самолетом», — сказал он, добавив, что военно-воздушные силы США сделают все возможное, чтобы Б—29 смог оказаться пригодным для такой миссии. Я также был за бомбардировщик Б—29, поскольку использование английского самолета могло быть связано с различными трудностями и потерей времени. К счастью, однако, нам удалось так изменять конструкции обоих типов бомб, что транспортировка их в несколько модифицированном варианте самолета Б—29 стала вполне возможной.
Мы достигли с Арнольдом договоренности, что военно-воздушные силы должны будут решить три главные задачи. Во-первых, обеспечить операцию самолетами, способными нести атомную бомбу. Эти самолеты должны будут иметь достаточную грузоподъемность, соответствующие размеры бомбового отсека, достаточно большой бомбовый люк и необходимый радиус действия. Во-вторых, к тому моменту, когда у нас наберется достаточно делящегося материала для бомбы, организовать, экипировать и обучить подразделение из в высшей степени квалифицированного летного персонала. И, в-третьих, доставить бомбу к цели независимо от обстоятельств.
Помимо этих главных задач, нам нужна была помощь военно-воздушных сил в баллистических испытаниях моделей бомб и особые воздушные средства транспортировки материалов и оборудования, особенно на последней, предшествующей применению бомбы, стадии.
Стремясь избавить Арнольда от решения многих мелких вопросов, касающихся нашей совместной с военно-воздушными силами деятельности, а также имея в виду его частые и продолжительные отлучки, я попросил его назначить своего представителя. Он поручил эту роль связного генерал-майору О. Эколсу, особо указав ему, что военно-воздушные силы должны сделать все для достижения успеха нашей миссии. Впоследствии основную часть наших взаимоотношений мы осуществляли через полковника Уилсона, которого Эколс назначил своим заместителем. Это был очень удачный выбор, так как его высокие личные, и профессиональные качества во многом способствовали тесному взаимодействию, от которого во многом зависел успех всей операции. Нам всегда была гарантирована поддержка «с воздуха» силами подчиненных ему подразделений, которые, если и не с горячим желанием, то уж во всяком случае без промедления выполняли все наши требования. Я особенно высоко оцениваю заслуги Уилсона, поскольку именно он нес на себе 5сю тяжесть урегулирования с военно-воздушными силами всех наших мелких проблем и одновременно делил с нами ответственность за основные операции. Я уверен, что ему приходилось туго в среде своих коллег, которым он по соображениям секретности не мог объяснить цель своих приказов.
Для обсуждения более сложных вопросов мы, кроме Уилсона, привлекали и Эколса. Только по самым главным вопросам я решался беспокоить Арнольда. При этом я должен признать, что он как Стимсон и Маршалл, не заставлял себя ждать.
В августе 1944 г. я известил Уилсона, что военно-воздушным силам следует начать разработку операций в соответствии со следующими нашими планами.
В период с 1 сентября 1944 г. по 1 февраля 1945 г. мы передадим им для отработки процесса бомбометания несколько сот бомб большой взрывной силы, по баллистическим характеристикам подобных атомной бомбе «Толстяк» взрывного типа. Одновременно я высказал предложение использовать эти учебные бомбы непосредственно в боевых операциях.
Работа по бомбе типа «Малыш» (ствольного типа) по существу закончилась, хотя нужно еще некоторое время для создания достаточного количества урана-235 для ее снаряжения. Как мы ожидали, первая бомба этого типа будет готова в июне 1945 г.
Бомба типа «Толстяк» находится еще в стадии разработки, однако есть надежда, что первая модель этого типа бомбы сможет быть доставлена к цели в январе 1945 г.
Эти даты должны были быть теми вехами для военно-воздушных сил, к которым они должны был» быть полностью подготовленными (во избежание возможной задержки в использовании бомб я намеренно сообщил сроки с некоторым упреждением по сравнению с ожидаемыми).
На основе этих сведений Уилсон разработал генеральный план операций военно-воздушных сил по обеспечению задач проекта.
Для обеспечения нашей задачи в кратчайший срок предлагалось выделять эскадрилью сверхтяжелых бомбардировщиков с приданными ей вспомогательными соединениями.
Быстро, как только это возможно, подобрать персонал для этих соединений.
Для прохождения тренировки подразделения сосредоточить на одной из баз, расположенной на Юго-Западе США.
Переоборудование бомбардировщиков Б—29 произвести с таким расчетом, чтобы первые три из них были готовы к 30 сентября 1944 г., а остальные одиннадцать — до 1 января 1945 г.
Тренировки по доставке бомбы типа «Толстяк» проводить с 30 сентября 1944 г. по 1 января 1945 г. с использованием тренировочных бомб большой взрывной силы. Особое внимание обращалось на отработку методов обращения с атомной бомбой как на земле, так и в воздухе.
При тренировках должны были постоянно присутствовать специалисты от Манхэттенского проекта и представители командования военно-воздушных сил.
Во время тренировок намечалось проводить испытания всего специального оборудования и сбор баллистических данных с целью отработки бомбометания атомной бомбы.
В конце 1944 г. тактическая группа должна была прибыть на то место, откуда бомба будет доставлена к цели.
Всю полноту поддержки генерала Арнольда мы смогли оценить, когда вдруг обнаружилось, что некоторые руководители военно-воздушных сил не желают предоставить нам необходимого количества бомбардировщиков Б—29. Их легко можно было понять, поскольку таких самолетов не хватало. Изучив создавшееся положение, Уилсон объявил мне, что единственный путь для его исправления — мое личное обращение к Арнольду. По его предположениям, даже в этом случае мы смогли бы получить самолеты лишь незадолго до самой операции. Генерал Арнольд не колебался ни минуты, тотчас согласившись на мою просьбу. Он понимал степень важности проекта и ни разу не проявил даже легкого сомнения в нашем конечном успехе.
Покинув кабинет Арнольда, я направился к Уилсону, чтобы рассказать ему о решении, однако он уже все знал: Арнольд позвонил ему.
Это решение Арнольда ценно не только тем, что благодаря ему мы быстро получили столь необходимые нам бомбардировщики, но и тем неизгладимым впечатлением, которое он произвел на всех его подчиненных, дав им понять, что любую просьбу МЕД следует выполнять безотказно. Беседа с Арнольдом гарантировала нам спокойную жизнь вплоть до момента непосредственной подготовки к сбрасыванию бомбы на Японию, когда Парсонс сообщил мне о далеко не отличном состоянии наших самолетов, которые следовало бы заменить. Проверка показала, что он был прав.
Я снова появился у Арнольда, и его ответ по-прежнему был кратким и выразительным: поскольку в Манхэттенский проект вложены колоссальные средства и усилия всей нации, никакая задержка со стороны военно-воздушных сил не может быть простительной. Затем он спросил, сколько самолетов мне нужно. В крайнем случае нам нужен был один самолет, тот, который понесет бомбу. Для операции, правда, нам были необходимы еще несколько самолетов (для транспортировки приборов и для наблюдения), но без них все же можно было обойтись. Я объяснил ему, что любой ценой к моменту решающего полета мы должны иметь один самолет в идеальном техническом состоянии.
Арнольд тут же приказал выделить нам 14 новых самолетов и еще столько же на всякий случай держать в резерве. «Каков бы ни был ущерб от такого решения, — еще раз повторил он, — никто не сможет потом сказать, что военно-воздушные силы не приложили всех сил для помощи Манхэттенскому проекту». Он был абсолютно прав.
Новая группа бомбардировщиков Б—29 прибыла в Уэндовер-Филд (штат Юта) весной 1945 г. Эти машины были оборудованы двигателями с принудительной подачей топлива, электрически управляемыми реверсивными пропеллерами и были вообще совершеннее своих предшественников, особенно с точки зрения прочности и надежности.
При нашей первой встрече с генералом Арнольдом мы договорились, что для выполнения наших второстепенных текущих задач будет сформировано авиационное подразделение, которое должно быть совершенно автономным, т. е. не зависеть от других подразделений военно-воздушных сил. Арнольд решил организовать такое подразделение в виде комплексной группы при выделенной нам эскадрильи тяжелых бомбардировщиков.
Первой задачей был выбор человека на должность командира этой группы. При наших переговорах с Арнольдом мы условились, что ответственность за организацию, укомплектование, техническое обеспечение и подготовку подразделения берет на себя он. Это, однако, не снимало и с меня ответственности за правильную подготовку группы к боевым действиям, Арнольд, так же как и я, был заинтересован в подборе для группы людей наивысшей квалификации, и ему, конечно, было легче справиться с этой задачей, чем мне. Я был уверен, что на должность командира он подберет лучшего из своих офицеров, и назначение им полковника Тиббетса подтвердило мои ожидания.
Тиббетс до этого служил в 97-м авиационном полку, действовавшем в Северной Африке и Европе, откуда он после положенного числа боевых вылетов был направлен обратно в Соединенные Штаты. Здесь ему было поручено испытание новых машин типа Б—29, а также составление инструкций по их использованию в военных действиях. Это был превосходный пилот тяжелой бомбардировочной авиации с многолетним боевым опытом и, наверное, он лучше кого-либо знал все особенности самолета Б—29.
При подборе других офицеров группы была допущена серьезная ошибка, за которую я себя с тех пор постоянно упрекаю. Нам следовало, насколько это возможно, подбирать в эту группу людей, которые смогли бы оставаться на службе в военно-воздушных силах и после войны. Это, правда, не могло повлиять на осуществление нашей непосредственной задачи, но привело в послевоенные годы к тому, что мы не имели в составе военно-воздушных сил достаточно лиц, имевших боевой опыт применения атомного оружия. На самом деле, спустя всего 16 лет после Хиросимы и Нагасаки на действительной службе оставалось лишь четверо из нашей группы: Тиббетс, Эшуорс, Фирби и Бэхон.
В сентябре 1944 г. 393-я эскадрилья тяжелых бомбардировщиков была выведена из состава 504-го авиаполка стратегической авиации для образования на ее основе 509-го комплексного авиаполка. 393-я эскадрилья была выбрана благодаря прекрасному впечатлению, которое она произвела во время учений. Эскадрилья уже готовилась к отлету в район военных действий в составе своего авиаполка, когда был получен новый приказ, и вскоре она оказалась в Уэндовер-Филде на границе штата Невада в 160 километрах от Солт-Лэйк-Сити.
При использовании ее военно-воздушные силы должны были играть важную роль, конечно, лишь в том случае, если бомбу удастся поднять в воздух. Учитывая это, я весной 1944 г. обратился к генералу Арнольду и обсудил вместе с ним весь комплекс вопросов, включая оценку наших шансов на успех и вероятное время изготовления бомбы. В общих чертах он знал о нашей работе еще раньше, но теперь я хотел проинформировать его подробнее и заручиться его поддержкой.
Идя к нему, я, конечно, был уверен в успехе нашей работы, ибо мы привыкли рассчитывать на успех еще задолго до того, как для этого появится хоть какое-то реальное основание. У нас не было времени ждать подтверждения правильности одного шага, прежде чем сделать другой, поэтому мы начали планировать военную операцию по применению бомбы за год до того, как смогли убедиться в осуществимости атомного взрыва.
У нас еще не было ясности в отношении размеров и веса бомбы взрывного типа, хотя для бомбы ствольного типа эти данные нам уже были известны. Тем не менее, обсудив этот вопрос с Оппенгеймером и его ближайшими помощниками в Лос-Аламосе, я решил, что нам следует рассчитывать на использование в обоих случаях в качестве носителя бомбардировщик типа Б—29. При этом приходилось предусматривать необходимость некоторых вполне осуществимых переделок бомбового отсека и бомбосбрасывателя. Следовало также учитывать, что по непредвиденным причинам бомбардировщик Б—29 не сможет быть использован для этой цели.
Я поделился своими опасениями с Арнольдом и на вопрос его, что же мы в таком случае предпримем, ответил; «Если так случится, мы будем вынуждены рассмотреть возможность использования английского самолета типа „Ланкастер“, который премьер-министр Англии нам, конечно, будет рад предоставить».
Арнольд возразил. «Нашу бомбу надо доставить нашим же самолетом», — сказал он, добавив, что военно-воздушные силы США сделают все возможное, чтобы Б—29 смог оказаться пригодным для такой миссии. Я также был за бомбардировщик Б—29, поскольку использование английского самолета могло быть связано с различными трудностями и потерей времени. К счастью, однако, нам удалось так изменять конструкции обоих типов бомб, что транспортировка их в несколько модифицированном варианте самолета Б—29 стала вполне возможной.
Мы достигли с Арнольдом договоренности, что военно-воздушные силы должны будут решить три главные задачи. Во-первых, обеспечить операцию самолетами, способными нести атомную бомбу. Эти самолеты должны будут иметь достаточную грузоподъемность, соответствующие размеры бомбового отсека, достаточно большой бомбовый люк и необходимый радиус действия. Во-вторых, к тому моменту, когда у нас наберется достаточно делящегося материала для бомбы, организовать, экипировать и обучить подразделение из в высшей степени квалифицированного летного персонала. И, в-третьих, доставить бомбу к цели независимо от обстоятельств.
Помимо этих главных задач, нам нужна была помощь военно-воздушных сил в баллистических испытаниях моделей бомб и особые воздушные средства транспортировки материалов и оборудования, особенно на последней, предшествующей применению бомбы, стадии.
Стремясь избавить Арнольда от решения многих мелких вопросов, касающихся нашей совместной с военно-воздушными силами деятельности, а также имея в виду его частые и продолжительные отлучки, я попросил его назначить своего представителя. Он поручил эту роль связного генерал-майору О. Эколсу, особо указав ему, что военно-воздушные силы должны сделать все для достижения успеха нашей миссии. Впоследствии основную часть наших взаимоотношений мы осуществляли через полковника Уилсона, которого Эколс назначил своим заместителем. Это был очень удачный выбор, так как его высокие личные, и профессиональные качества во многом способствовали тесному взаимодействию, от которого во многом зависел успех всей операции. Нам всегда была гарантирована поддержка «с воздуха» силами подчиненных ему подразделений, которые, если и не с горячим желанием, то уж во всяком случае без промедления выполняли все наши требования. Я особенно высоко оцениваю заслуги Уилсона, поскольку именно он нес на себе 5сю тяжесть урегулирования с военно-воздушными силами всех наших мелких проблем и одновременно делил с нами ответственность за основные операции. Я уверен, что ему приходилось туго в среде своих коллег, которым он по соображениям секретности не мог объяснить цель своих приказов.
Для обсуждения более сложных вопросов мы, кроме Уилсона, привлекали и Эколса. Только по самым главным вопросам я решался беспокоить Арнольда. При этом я должен признать, что он как Стимсон и Маршалл, не заставлял себя ждать.
В августе 1944 г. я известил Уилсона, что военно-воздушным силам следует начать разработку операций в соответствии со следующими нашими планами.
В период с 1 сентября 1944 г. по 1 февраля 1945 г. мы передадим им для отработки процесса бомбометания несколько сот бомб большой взрывной силы, по баллистическим характеристикам подобных атомной бомбе «Толстяк» взрывного типа. Одновременно я высказал предложение использовать эти учебные бомбы непосредственно в боевых операциях.
Работа по бомбе типа «Малыш» (ствольного типа) по существу закончилась, хотя нужно еще некоторое время для создания достаточного количества урана-235 для ее снаряжения. Как мы ожидали, первая бомба этого типа будет готова в июне 1945 г.
Бомба типа «Толстяк» находится еще в стадии разработки, однако есть надежда, что первая модель этого типа бомбы сможет быть доставлена к цели в январе 1945 г.
Эти даты должны были быть теми вехами для военно-воздушных сил, к которым они должны был» быть полностью подготовленными (во избежание возможной задержки в использовании бомб я намеренно сообщил сроки с некоторым упреждением по сравнению с ожидаемыми).
На основе этих сведений Уилсон разработал генеральный план операций военно-воздушных сил по обеспечению задач проекта.
Для обеспечения нашей задачи в кратчайший срок предлагалось выделять эскадрилью сверхтяжелых бомбардировщиков с приданными ей вспомогательными соединениями.
Быстро, как только это возможно, подобрать персонал для этих соединений.
Для прохождения тренировки подразделения сосредоточить на одной из баз, расположенной на Юго-Западе США.
Переоборудование бомбардировщиков Б—29 произвести с таким расчетом, чтобы первые три из них были готовы к 30 сентября 1944 г., а остальные одиннадцать — до 1 января 1945 г.
Тренировки по доставке бомбы типа «Толстяк» проводить с 30 сентября 1944 г. по 1 января 1945 г. с использованием тренировочных бомб большой взрывной силы. Особое внимание обращалось на отработку методов обращения с атомной бомбой как на земле, так и в воздухе.
При тренировках должны были постоянно присутствовать специалисты от Манхэттенского проекта и представители командования военно-воздушных сил.
Во время тренировок намечалось проводить испытания всего специального оборудования и сбор баллистических данных с целью отработки бомбометания атомной бомбы.
В конце 1944 г. тактическая группа должна была прибыть на то место, откуда бомба будет доставлена к цели.
Всю полноту поддержки генерала Арнольда мы смогли оценить, когда вдруг обнаружилось, что некоторые руководители военно-воздушных сил не желают предоставить нам необходимого количества бомбардировщиков Б—29. Их легко можно было понять, поскольку таких самолетов не хватало. Изучив создавшееся положение, Уилсон объявил мне, что единственный путь для его исправления — мое личное обращение к Арнольду. По его предположениям, даже в этом случае мы смогли бы получить самолеты лишь незадолго до самой операции. Генерал Арнольд не колебался ни минуты, тотчас согласившись на мою просьбу. Он понимал степень важности проекта и ни разу не проявил даже легкого сомнения в нашем конечном успехе.
Покинув кабинет Арнольда, я направился к Уилсону, чтобы рассказать ему о решении, однако он уже все знал: Арнольд позвонил ему.
Это решение Арнольда ценно не только тем, что благодаря ему мы быстро получили столь необходимые нам бомбардировщики, но и тем неизгладимым впечатлением, которое он произвел на всех его подчиненных, дав им понять, что любую просьбу МЕД следует выполнять безотказно. Беседа с Арнольдом гарантировала нам спокойную жизнь вплоть до момента непосредственной подготовки к сбрасыванию бомбы на Японию, когда Парсонс сообщил мне о далеко не отличном состоянии наших самолетов, которые следовало бы заменить. Проверка показала, что он был прав.
Я снова появился у Арнольда, и его ответ по-прежнему был кратким и выразительным: поскольку в Манхэттенский проект вложены колоссальные средства и усилия всей нации, никакая задержка со стороны военно-воздушных сил не может быть простительной. Затем он спросил, сколько самолетов мне нужно. В крайнем случае нам нужен был один самолет, тот, который понесет бомбу. Для операции, правда, нам были необходимы еще несколько самолетов (для транспортировки приборов и для наблюдения), но без них все же можно было обойтись. Я объяснил ему, что любой ценой к моменту решающего полета мы должны иметь один самолет в идеальном техническом состоянии.
Арнольд тут же приказал выделить нам 14 новых самолетов и еще столько же на всякий случай держать в резерве. «Каков бы ни был ущерб от такого решения, — еще раз повторил он, — никто не сможет потом сказать, что военно-воздушные силы не приложили всех сил для помощи Манхэттенскому проекту». Он был абсолютно прав.
Новая группа бомбардировщиков Б—29 прибыла в Уэндовер-Филд (штат Юта) весной 1945 г. Эти машины были оборудованы двигателями с принудительной подачей топлива, электрически управляемыми реверсивными пропеллерами и были вообще совершеннее своих предшественников, особенно с точки зрения прочности и надежности.
При нашей первой встрече с генералом Арнольдом мы договорились, что для выполнения наших второстепенных текущих задач будет сформировано авиационное подразделение, которое должно быть совершенно автономным, т. е. не зависеть от других подразделений военно-воздушных сил. Арнольд решил организовать такое подразделение в виде комплексной группы при выделенной нам эскадрильи тяжелых бомбардировщиков.
Первой задачей был выбор человека на должность командира этой группы. При наших переговорах с Арнольдом мы условились, что ответственность за организацию, укомплектование, техническое обеспечение и подготовку подразделения берет на себя он. Это, однако, не снимало и с меня ответственности за правильную подготовку группы к боевым действиям, Арнольд, так же как и я, был заинтересован в подборе для группы людей наивысшей квалификации, и ему, конечно, было легче справиться с этой задачей, чем мне. Я был уверен, что на должность командира он подберет лучшего из своих офицеров, и назначение им полковника Тиббетса подтвердило мои ожидания.
Тиббетс до этого служил в 97-м авиационном полку, действовавшем в Северной Африке и Европе, откуда он после положенного числа боевых вылетов был направлен обратно в Соединенные Штаты. Здесь ему было поручено испытание новых машин типа Б—29, а также составление инструкций по их использованию в военных действиях. Это был превосходный пилот тяжелой бомбардировочной авиации с многолетним боевым опытом и, наверное, он лучше кого-либо знал все особенности самолета Б—29.
При подборе других офицеров группы была допущена серьезная ошибка, за которую я себя с тех пор постоянно упрекаю. Нам следовало, насколько это возможно, подбирать в эту группу людей, которые смогли бы оставаться на службе в военно-воздушных силах и после войны. Это, правда, не могло повлиять на осуществление нашей непосредственной задачи, но привело в послевоенные годы к тому, что мы не имели в составе военно-воздушных сил достаточно лиц, имевших боевой опыт применения атомного оружия. На самом деле, спустя всего 16 лет после Хиросимы и Нагасаки на действительной службе оставалось лишь четверо из нашей группы: Тиббетс, Эшуорс, Фирби и Бэхон.
В сентябре 1944 г. 393-я эскадрилья тяжелых бомбардировщиков была выведена из состава 504-го авиаполка стратегической авиации для образования на ее основе 509-го комплексного авиаполка. 393-я эскадрилья была выбрана благодаря прекрасному впечатлению, которое она произвела во время учений. Эскадрилья уже готовилась к отлету в район военных действий в составе своего авиаполка, когда был получен новый приказ, и вскоре она оказалась в Уэндовер-Филде на границе штата Невада в 160 километрах от Солт-Лэйк-Сити.