Гудис Дэвид. Медвежатник

   — Пойдем погуляем в парке, — сказал Бэйлок.
   Он, нахмурившись, смотрел на карты. Он взял их в руки и положил на стол.
   Харбин стоял у окна кухни и смотрел на освещенное солнцем небо над переулком и на серые жилые дома. Он думал об Атлантик-Сити, рисуя себе набережную, пляж и прекрасные отели.
   — Думаю, мне нужно чего-нибудь поесть, — сказал Доомер.
   — Ты ел час назад, — откликнулся Бэйлок.
   — Значит, теперь я поем снова.
   Доомер и Бэйлок начали спорить, а Харбин все стоял у окна, глядя в него невидящим взглядом. Он думал о Глэдден, о ее отце и о себе самом. Думал о тех временах, когда он был маленьким мальчиком в маленьком городке штата Айова, единственным ребенком. Отец его торговал бакалеей, мать была робкой застенчивой женщиной с нежным голосом и доброй душой, женщиной, которая изо всех сил пыталась ко всем относиться хорошо. Когда ее муж умер, она взяла дело в свои руки, но у нее мало что получалось. И настал день, когда ей пришлось брать взаймы деньги. И день, когда ей пришлось брать взаймы еще. И день, когда ее сын услышал ее рыдания в темной комнате. И день, когда она простудила грудь, и простуда перешла в пневмонию, а у нее не было сил бороться с ней. Она продержалась всего лишь несколько дней.
   В то время он учился в школе. Он не знал, что делать. Мир оказался лавиной, которая обрушилась на него и опрокинула, и однажды он обнаружил себя на дороге шагающим прочь из маленького городка. Ему было шестнадцать лет, и за этот год ему пришлось и удивляться, и двигаться на ощупь, и негодовать, и бояться. В тот год многие люди голодали, и вокруг говорили, что времена настали плохие во всех отношениях. В тот год он голодал едва ли не до смерти. И он бы умер от голода, если бы на свете не оказалось человека по имени Джеральд Глэдден.
   Их встреча произошла в Небраске, когда Джеральд Глэдден перебирался на юг из Омахи в компании своей шестилетней дочери. Джеральд приближался к тому, чтобы называться мужчиной средних лет. Он был освобожденным на поруки заключенным, и он полагал, что теперь-то научится совершенной технике ограблений — без того, чтобы быть пойманным за руку. Близился вечер, когда Глэдден увидел мальчишку, который голосовал поднятым большим пальцем, чтобы бесплатно прокатиться на попутной машине. Его автомобиль притормозил рядом с мальчишкой, и в зеркальце заднего вида Джеральд увидел, как тот сполз на землю. Глэдден дал задний ход и подобрал его.
   Так это началось. А окончились их отношения неожиданно, когда Харбин едва отпраздновал свой девятнадцатый день рождения. Они с Джеральдом занимались второсортной работой в пригородах Детройта. Визгливая сирена включилась и подняла тревогу. Через десять минут пули полицейских прошили позвоночник Джеральда, а потом кусок металла разбил его голову.
   Харбину повезло больше. Харбин пробрался назад в тот дом, где они снимали комнату и где спала маленькая девочка, и в первый раз за три года, которые он провел с Джеральдом, по-настоящему рассмотрел его дочь.
   Это была худенькая грустная маленькая девочка, мать которой умерла, давая ей жизнь. Это была дочь Джеральда Глэддена. Харбину пришло в голову, что у него есть обязательства. Несколькими неделями позже, направляясь подальше от Детройта, он вез с собой маленькую девочку. Месяцем позже, в Кливленде, он выправил ей свидетельство о рождении и некоторые другие бумаги, подписанные одним специалистом, который поднаторел на вещах такого рода, и где маленькая девочка была официально обозначена как его младшая сестра. Он не мог придумать ей хорошего имени и потому решил назвать ее Глэдден. Фамилия не имела значения.
   Он пристроил Глэдден в недорогую частную школу и уехал. Он нашел работу, продавая кухонные принадлежности в качестве коммивояжера. Пять лет он держался подальше от ограблений. Он ходил от двери к двери, продавая кухонное оборудование, и обычно зарабатывал около тридцати пяти долларов в неделю, и этого было более-менее достаточно для Глэдден и для него самого. Затем в один прекрасный день он встретил Бэйлока, Бэйлок познакомил его с Доомером, и через несколько ночей они вышли на работу.
   Самой потрясающей вещью оказалась война. У них имелись способы и умение выходить из любых ситуаций, но они не могли уклониться от войны. Армия захватила их резко и тупо. Только Бэйлоку удалось уклониться от армии, потому что у Бэйлока была бронь и плохие почки. Бэйлок предложил позаботиться о Глэдден, пока Харбин будет в дальних краях. У Бэйлока в Канзас-Сити была сестра, и Глэдден поселилась с ней, и тогда Харбин отправился на войну.
   Прошло пять лет. Война кончилась, и Харбин вернулся. Доомер вернулся даже раньше его и уже вовсю трудился с Бэйлоком. Харбин ничего другого и не ожидал. Сюрпризом для него было то, что Глэдден использовали в работе. Они использовали Глэдден для дел, которые требовали «внутренней» работы. Глэдден было уже восемнадцать лет, и она все еще оставалась худенькой и печальной, и было похоже, что она глубоко несчастна из-за того, что ей приходится делать, и Харбин даже не знал, что и сказать. У него было чувство, что она ждала от него каких-то слов, и через некоторое время он понял, что она действительно хотела именно этого. Ей нужно было, чтобы он сказал: все, что они делают, — нехорошо, и им следует прямо сейчас уйти от этих дел, он вернется к работе коммивояжера и будет ходить от двери к двери, продавая кухонную утварь, а ей тоже найдет работу — посудомойки или чего-нибудь в этом роде. Но он не мог сказать этого.
   Они провели несколько ограблений, но никак не могли собрать больших денег. У них начались проблемы с покупателями. Бэйлок не мог договориться со скупщиками краденого. Тогда Бэйлок завел привычку привлекать к их проектам каждый раз новых людей. В результате у них на шее повисло большое количество самых разнообразных компаньонов, которым нужно было платить. В конце концов Бэйлок довел дело до того, что группа стала подвергаться настоящей опасности не столько со стороны закона, сколько со стороны этих «новых людей», и тогда Харбину пришлось сглаживать противоречия. Это сделало Харбина лидером. Бэйлок принялся визжать, давать голову на отсечение, что такое больше не повторится, и наделал столько шуму, что Харбин в конце концов сказал ему, что он может командовать по-прежнему. Но Доомер и Глэдден были против, и Бэйлок в конце концов признал лидерство Харбина. Но теперь Бэйлок принялся жаловаться насчет Глэдден. И еще Бэйлок говорил, что операции Харбина проводятся чересчур медленно.
   Харбин и вправду был чрезвычайно медлительным. Ему требовались недели для того, чтобы спланировать их работу, и еще больше недель для того, чтобы провести свои планы в жизнь. Затем уходили месяцы, чтобы войти в контакт со скупщиками краденого. Затем требовалось еще больше месяцев, чтобы закончить со скупщиками все дела. Но именно таким способом учил его действовать Джеральд, а всему, что знал, он по большей части научился от Джеральда. Работа с Джеральдом была не только бизнесом, но и наукой. А Джеральд приобрел свои познания от одного малого, который в конце концов переехал в Центральную Америку примерно с миллионом долларов в звонкой монете и умер там в весьма почтенном возрасте. Джеральд всегда мечтал о том, чтобы повторить его путь, всегда утверждал, что это можно сделать. Надо только постичь науку выжидать, просчитывая все варианты еще до того, как сдвинешься с места.
   Джеральд постоянно повторял: терпение, ожидание, но даже он порой поддавался мгновенному импульсу. В ту ночь, в Детройте, Джеральд мог избежать смерти, если бы подождал еще пятнадцать — двадцать минут, если бы оставил себе время осмотреть дополнительную проводку, которая, как выяснилось, означала вспомогательную охранную систему.
   Когда Джеральд умер, у него в кармане оказалось всего тридцать долларов. Когда он ударился о землю с прошитым пулями позвоночником, он упал головой в сторону Центральной Америки, протянув вперед руки, словно пытался ухватить тот самый миллион долларов звонкой монетой.

Глава 5

   Остаток дня Харбин провел в Берлоге. Как-то неожиданно стало ясно, что дом лишился хозяйки, и Харбин взялся наводить порядок, вытирая пыль во всех помещениях. Доомер растянулся на грязной софе и наблюдал за трудами Харбина между глотками пива. Бэйлок стоял в дверях и предлагал Харбину надеть передник. Харбин в ответ предположил, что было бы неплохо, если бы оба они перестали болтать и помогли ему.
   Часа три все трое подметали и вытирали пыль. Постепенно работа превратилась в нечто вроде аттракциона, и Берлога стала сравнительно чистой, если, конечно, не считать тех участков, где работал Доомер. Тот преуспел в опрокидывании таза с мыльной водой. Харбин приказал ему устранить беспорядок, и тогда Доомер открыл окно и сказал, что солнышко все высушит. Затем плюхнулся на софу и заявил, что он совершенно обессилел.
   Вечером Харбин направился к телефонной будке, в которую по плану должна была позвонить Глэдден. Аптека, где стоял автомат, находилась на Аллегени-авеню, уходившей к северу от Кенсингтона. Они выбрали вторую кабину слева — а всего их было четыре. Он вошел в будку в двадцать две минуты седьмого и сидел там, покуривая и намеренно набирая время от времени ошибочный номер. В семь часов в кабине зазвонил телефон.
   Голос Глэдден, доносившийся из Атлантик-Сити, был низким и тихим, и он попросил ее говорить громче. Глэдден рассказала, что у нее очень хорошая комната в отеле, с видом на океан, и что она собирается заказать себе хороший обед, а затем пойти в кино и лечь спать пораньше.
   Затем она спросила:
   — Чем ты сейчас занимаешься?
   — Особенно ничем. Я немного устал.
   Он не устал ни капельки. Он не мог понять, почему сказал это.
   — Устал от чего? — спросила она.
   — Мы сегодня вычистили Берлогу. Теперь в ней почти можно жить.
   — Скажи Доомеру, чтобы он не занимался готовкой, — попросила она. — Если он начнет готовить в этой кухне, мы будем иметь полчища тараканов. Знаешь, что я посмотрю сегодня вечером? Картину с Бетти Грэйбл.
   — Грэйбл — ничего себе.
   — И с Диком Хэймсом.
   — Да?
   — Картина цветная, от начала до конца. И много музыки.
   — Ну хорошо. Желаю тебе получить удовольствие.
   — Нэт?
   Он ждал.
   Она сказала:
   — Нэт, я хочу спросить тебя кое о чем. Послушай, Нэт. Я хочу спросить тебя об этом. Я хочу знать, будет ли все в порядке, если я буду выходить в свет?
   — Что ты подразумеваешь под словами «выходить в свет»? Конечно, ты можешь выходить, куда хочешь. Разве ты не выходишь в свет сегодня вечером?
   — Сегодня я выхожу в свет одна. И завтра вечером, я думаю, мне придется выходить одной. Но, может быть, в один из следующих вечеров я выйду с кем-нибудь еще.
   — И?
   — И ты не будешь против?
   — Конечно нет. Если тебя пригласят, ты сходишь с кем-нибудь. Что в этом такого?
   — Я просто хотела убедиться.
   — Не глупи. Ты не должна спрашивать у меня разрешения по таким пустякам. Поступай по своему усмотрению. А теперь послушай, — быстро добавил он, — у тебя, наверно, не так много мелочи, чтобы оплатить этот телефонный разговор. Клади трубку и позвони мне в то же время завтра вечером, как договаривались.
   Он положил трубку на рычаг. Выйдя из аптеки, купил «Вечерний бюллетень» и пробежал глазами заголовки. Заголовки гласили, что произошло ограбление, убытки оцениваются в сто тысяч долларов, и приводилась фотография особняка.
   Он сунул газету под мышку. Через несколько минут в маленьком ресторанчике он принялся читать статью, одновременно заказывая у официантки стейк, немного французского жареного картофеля и чашечку кофе. В статье говорилось, что это было одно из самых ловких ограблений, какие только происходили на Мэйн-Лайн, и не осталось абсолютно никаких улик. Автор ни слова не написал о двух полицейских и автомобиле, припаркованном рядом с особняком, что, разумеется, можно было понять, потому что упоминание этого факта выставило бы полицейских полными идиотами.
   Он закончил с газетой и принялся трудиться над стейком, поглядывая на других посетителей. Его глаза остановились на двух среднего возраста пожирателях пудинга, а потом на одиноком молодом человеке в противоположной части помещения. Затем он перевел взгляд на женщину, севшую за соседний столик, затем на троицу девиц, которые сидели вместе, а затем — быстро — опять на женщину, потому что женщина смотрела на него.
   Похоже, она улыбалась, но может, и нет. Ее губы были расслаблены, так же как и ее глаза. Что-то было загадочное в том, как она сидела и глядела на него. Женщина явно не из тех, кого он называл «дешевками». Но ее прямой взгляд был направлен на него. Он подумал, что женщина, возможно, погружена в собственные мысли и не осознает, куда смотрит. Он отвернул голову, остался в этой позе несколько секунд, затем снова перевел на нее взгляд. Она все еще смотрела на него. Теперь он заметил, что в ней было что-то необычное.
   Во-первых, цвет ее волос — светло-каштановый с золотистым блеском. Он мог поклясться, что цвет настоящий. Женщина носила гладкую прическу, волосы зачесаны назад, разделенные сбоку на пробор. Затем они падали ей на шею, где он заметил конец маленькой коричневой ленточки.
   Глаза оказались того же цвета, что и волосы, а кожа была на один тон светлее. Он сказал сам себе, что женщина, наверно, является специалистом в области использования кварцевых ламп или же ее косметичка — просто волшебница.
   Нос был тонким, но не острым и занимал как раз нужную площадь на ее лице, на великолепном овале лица, не похожего ни на одно из всех, какие он когда-либо встречал. Тело ее, насколько он мог разглядеть, было стройным и, как ему показалось, ухоженным. Хотя одежда женщины ни на что не претендовала.
   Чем дольше он смотрел на нее, тем больше убеждался в том, что ему следует это прекратить. Он знал: если будет продолжать пялиться на нее, то начнет попадать под ее очарование. А у него был неизменный принцип — следует избегать женского обаяния. Он отвел от нее взгляд и просто для того, чтобы что-то делать, начал играть с ремешком часов.
   Кто-то сунул десятицентовую монету в музыкальный автомат, и усталый, тихий баритон принялся жаловаться миру на то, как он огорчен, что девушка в голубом платье ушла и никогда не вернется. Харбин расправился со стейком и зажег сигарету, одновременно добавляя сливки в кофе. Он обнаружил, что испытывает некоторое беспокойство. Он решил отправиться в город и сделать пару ставок в одном из больших, респектабельных казино. Затем он переменил свои намерения. Ему следует заняться чем-нибудь получше. Может быть, ему стоит посетить Публичную библиотеку. Он не был в библиотеке уже несколько недель. Ему нравилась эта библиотека, большое здание на Парквей. Там струились тишина и покой, и он мог сидеть и сидеть, читая толстенные тома, в которых шла речь о бесценных камнях. Это было очень интересно. Он специально купил себе маленькую записную книжку и делал заметки, почерпнутые из книг о драгоценных камнях. Сегодняшний вечер, сказал он себе, как раз хорошо закончить в библиотеке.
   Он уже начал подниматься из-за стола, не спуская глаз с двери, но зная, что может в любой момент повернуть голову, чтобы бросить один, прощальный взгляд.
   Он повернул голову. Он посмотрел на нее, и их глаза встретились.
   Она была всего в нескольких футах, но ее голос, казалось, долетел до него откуда-то издалека:
   — Вам понравился ужин?
   Он кивнул — очень медленно.
   — Я так не думаю. Не похоже, чтобы вы получили большое удовольствие.
   Не двигаясь с места, он спросил:
   — Вы часто так делаете? Ходите в рестораны, чтобы посмотреть, понравилась ли людям их еда?
   — Видимо, я оказалась невежливой, — вздохнула женщина.
   — Вы не оказались невежливой. Вы просто поинтересовались. — Он двинулся к ней. — Что же вас заинтересовало?
   — Тип вашего лица.
   — Он какой-то особенный?
   — Для меня — да.
   — Не уверен, что это хорошо для меня, — улыбнулся Харбин. Он соорудил такую добрую улыбку, какую только мог из себя выжать.
   Она, как минимум, была два раза замужем, подумал он. Скорее всего, у нее и сейчас есть мужчина и еще три на крючке. Он спросил себя: зачем ему это нужно? Он всегда избегал подобных приключений, так почему же сейчас его вдруг понесло?
   — Если вам нужна компания, — сказал он, — я могу составить ее вам. Вы пойдете со мной?
   — Куда?
   Он нахмурился:
   — Что ж, забудем об этом.
   Он повернулся к ней спиной и направился к кассе. Оплатил счет, вышел из ресторана и остановился на углу, ожидая такси. Ночной воздух был удушливо-мягким, в нем стоял запах затхлого фабричного дыма, который поднимался в небо в течение дня, и запах дешевого виски и сигаретных окурков, и запах филадельфийской весны. Затем к нему примешалось что-то еще. Харбин втянул воздух и отчетливо представил себе цвет духов — светло-табачный. Она стояла прямо за ним.
   — Обычно я не глазею на людей, как сегодня.
   Он повернулся к ней:
   — Куда бы вы хотели отправиться?
   — Может быть, зайти куда-нибудь выпить?
   — Я не испытываю желания выпить.
   — Скажите мне, — произнесла она. — Вы трудно сходитесь с людьми?
   — Нет.
   — Думаете, мы можем поладить?
   — Нет.
   Автомобиль мчался по середине улицы, и Харбин проголосовал. Влезая в машину, он сказал себе, что вел себя так, как и должен был вести, и любое другое поведение стало бы ошибкой. Впрочем, он уже сделал ошибку. Он сделал большую ошибку уже тогда, когда заговорил с ней.
   Он было начал закрывать дверь, но она уже садилась в машинy, и он обнаружил, что сдвигается в сторону, чтобы освободить ей место на сиденье.
   Шофер повернулся к ним:
   — Куда мы едем?
   — В Публичную библиотеку, — сказал Харбин. — На Парквей.
   Он изучал ее, а она несколько секунд смотрела прямо перед собой, затем медленно повернула голову и посмотрела на него. Она улыбнулась, и ее рот чуть-чуть приоткрылся. Он мог видеть ее зубы.
   — Меня зовут Делла, — сказала она.
   — Натаниэль.
   — Нэт, — протянула она. — Это подходящее для вас имя. Оно звучит мягко, но в нем есть и жесткость. Мягкая жесткость. Это имя для лакированной кожи. — Она втянула в себя немного дыма и выдохнула его. — Чем вы зарабатываете себе на жизнь?
   — Вы действительно хотите знать или просто пытаетесь поддержать разговор?
   Она кивнула не очень уверенно.
   — А вы не боитесь разочароваться, услышав ответ? Предположим, я скажу вам, что продаю ботинки и делаю на этом сорок долларов в неделю?
   — И вы солжете.
   — Разумеется, — сказал он. — Я слишком хорош для того, чтобы продавать ботинки. Я смотрю, вы неплохо знаете жизнь. Наверно, и мою жизнь тоже. Расскажите мне о ней побольше. Расскажите мне историю моей жизни до сих пор и скажите, что мне делать с ее остатком. — Он пристально посмотрел на нее. — Чего вы хотите? Зачем вы сегодня пришли в ресторан?
   — В основном? — Она уже не улыбалась. Она поднесла сигарету близко ко рту, но позабыла о ней. Ее глаза были немного расширены, словно она была удивлена тем, что сейчас услышала. — В основном, — сказала она, — я пришла в ресторан для того, чтобы найти себе любовника.
   Впечатление от ее слов было подобно первому дуновению приближающегося тайфуна. «Держись, парень», — приказал он себе.
   С другой стороны, что особенного произошло? Женщины в его жизни никогда не создавали больших проблем, несмотря на то, что они постоянно были поблизости. Он умел ловким маневром уйти от слишком беспокойных взаимоотношений. Это лишь вопрос времени, и он знает, когда сняться с якоря. Вот и теперь он знает, что пришло время уйти. Прямо сейчас. Надо только сказать водителю, чтобы тот остановил машину. Потом открыть дверь, выскользнуть в ночь и удалиться.
   Но она держала его. Он не знал, как она это делает, но она держала его так, словно связала его по рукам и ногам. Она поймала его в ловушку здесь, в автомобиле, и он смотрел на нее с ненавистью.
   — Почему? — спросила она. — За что такой взгляд?
   Он не мог ответить. Она сказала:
   — Вы напуганы? — Не двигаясь, она смотрела на него. — Я напугала вас, Нэт?
   — Заткнись, — сказал он. — Дай мне об этом подумать.
   Она кивнула медленно, преувеличенно медленно кивнула. Он смотрел на ее профиль, спокойную линию бровей, носа, подбородка, полунамеком намеченную линию челюсти, смотрел на сигарету в сантиметре или двух от губ и на дым сигареты. Затем он взял себя в руки и отвел глаза от Деллы. И затем, уже не глядя на нее, понял, что все еще видит ее перед собой.
   Путь до библиотеки занял немногим более двадцати минут, и они не сказали друг другу ни слова. Но у него возникло ощущение, что они беспрерывно болтали всю дорогу.
   Автомобиль притормозил у фасада библиотеки, но ни один из них не двинулся. Водитель пожал плечами, приглушил мотор и сидел в ожидании.
   Через некоторое время водитель спросил:
   — Ну, что будем делать дальше?
   — Дальше мы поедем дальше, — сказала она.
   И, придвинувшись к Харбину, она дала водителю адрес.

Глава 6

   Это оказалось почти что на самом севере города, в районе, известном под названием Германтаун. Чтобы добраться туда, автомобиль должен был проехать к Шуилкилл-Ривер, миновать Уиссахикон-Крик, а затем пробраться сквозь ряды маленьких домишек рабочего люда, которые жили в пригородах Германтауна. Автомобиль углубился в Германтаун и наконец затормозил у фасада небольшого дома в середине плохо освещенного квартала.
   Внутри дом представлял собой комбинацию сливочно-зеленого и темно-серого. Зеленый преобладал: мебель — зеленая, обои на стенах — тоже зеленые, ковры — темно-серые. Это был старый дом, перестроенный по-новому. Над камином, внутри широкой табачного цвета рамы, висел рисунок — портрет Деллы, исполненный табачного цвета темперой на очень бледной табачной оберточной бумаге. Судя по подписи, художник был испанцем.
   — У тебя полно денег, не так ли? — спросил Харбин.
   — Достаточно.
   — Откуда ты их взяла?
   — Мой муж умер год назад. Оставил мне весь свой доход. Пятнадцать тысяч в год.
   Она расположила тело на мягкой софе, которая выглядела так, будто сделана из фисташкового мороженого и готова в любую секунду растаять. Он тоже направился к софе, затем повернул в сторону и остановился, упершись в стену.
   — Как ты проводишь время?
   — Ужасно, — отвечала она. — Слишком много сплю. Оттого что все время сплю, я чувствую себя больной и усталой. В один прекрасный день я открою магазин или что-то в этом роде. Иди сюда.
   — Позже.
   — Сейчас.
   — Позже. — Он остался стоять лицом к стене. — У тебя много друзей?
   — Ни одного. Я имею в виду настоящих друзей. Так, несколько человек, с которыми я знакома. Я выхожу с ними в свет, и вечер начинает тянуться до бесконечности, и доходит до того, что я чувствую себя как зажженная шутиха. Не выношу людей, которые не слишком впечатляют.
   — Ты находишь меня впечатляющим?
   — Иди сюда, и мы это выясним.
   Он одарил ее слабой улыбкой.
   — Не считая этого, — он кивнул на софу, — что мы, по-твоему, можем предложить друг другу?
   — Друг друга.
   — И все?
   — Все на свете, — решительно произнесла она. — И по-другому я не согласна. Это ты должен обо мне знать. Первый раз я вышла замуж, когда мне исполнилось пятнадцать. Мальчишка был на пару лет старше, и мы жили на соседних фермах в Южной Дакоте. Мы были женаты несколько месяцев, а затем его переехал трактор. Я отправилась искать другого мужчину. У меня не было идеи выходить замуж, просто я нуждалась в мужчине. И я нашла себе мужчину. А потом другого. И еще. Одного за другим. И у каждого имелось что предложить, но все это было не то, чего я хотела. Я всегда знала, чего я хочу. Шесть лет назад, когда мне было двадцать два, я вышла замуж во второй раз. Это произошло в Далласе, где я продавала сигареты в ночном клубе. Мужчина был женат, он находился в Далласе со своей женой. Они проводили отпуск, первый настоящий отпуск за десять лет. Ему было сорок, и ему повезло в жизни. Медные копи в Колорадо. Он начал вокруг меня увиваться, и в конце концов его жена отправилась обратно в Колорадо и получила развод. Мужчина женился на мне. Через четыре года он начал действовать мне на нервы. Он начал ревновать. Ревность — это нормально, когда ревнуют красиво. Ты понимаешь — мягкая жесткость. Тогда это привлекательно. Но с ним все было окрашено в ярко-красный цвет. Он угрожал оторвать мне голову. Однажды вечером он ударил меня по лицу. Кулаком. Это было немногим больше года назад. Я предложила ему собрать вещи и отправляться в дальние края. В другую часть света. Он уехал и через несколько дней выбросился из рыбачьей лодки. Я начала искать другого мужчину. Всю свою жизнь я ищу подходящего мужчину. Думаешь, мне следует продолжать поиски?
   На это он ничего не сказал.
   — Я хочу, чтобы ты ответил. Чтобы ты ответил сейчас.
   — На это нужно время.
   — Не зли меня. — В ее голосе послышалась некоторая жесткость. Она вела себя так, словно они находились в самой середине кризиса. — Я ждала сегодняшнего вечера. Я ждала долго. Сегодня я сидела за столом и смотрела на тебя. Я смотрела, как ты поглощаешь свой ужин. И я знаю — я нашла.
   Он посмотрел на свои часы:
   — Мы знакомы друг с другом ровно два часа и шестнадцать минут.
   Она поднялась с софы и двинулась к нему:
   — Ты позволяешь своим часам принимать за тебя решения? Я никогда не следила за временем. Я не хочу, чтобы оно мною управляло. Я знаю. Я стою здесь и говорю тебе, что я знаю. И ты тоже знаешь. И если ты станешь это отрицать, если ты станешь сомневаться, если ты не решишься прямо сейчас, клянусь, я вышвырну тебя отсюда...