Страница:
Приблизившись, он закрыл ей рот.
Влага ее губ проникла прямо в его вены. Внутри него словно взорвалось что-то, и все разом вылетело у Харбина из головы, и вошла Делла, и заполнила его мозг так, что он весь состоял из одной Деллы. Один лишь миг Харбин пытался избавиться от нее и вернуться к себе, и в этот миг они помогали ему — Доомер и Бэйлок. Они помогали ему, когда он пытался выбросить Деллу из головы. Но Глэдден не помогала. Глэдден не было нигде поблизости. Глэдден должна находиться здесь, чтобы помочь. Глэдден позволила ему пасть. Если бы Глэдден не уехала, этого бы не случилось. Все — по вине Глэдден. Он дошел до этой точки и уже не мог думать дальше, потому что дальше была только Делла, всюду — Делла. Они оказались очень далеко от земли, и там не было ничего, кроме Деллы.
Они пили апельсиновый сок маленькими глотками. Она сказала:
— Скоро мы будем делать это за городом.
— Тебе нравится деревня?
— Очень далеко у меня есть одно местечко. На полпути отсюда до Харрисбурга. Это ферма, но нам не нужна ферма. Мы просто будем жить там. Это потрясающее место. На моем автомобиле мы будем там после полудня. Мы выезжаем сегодня, и я покажу его тебе.
— Я не могу.
— Почему?
— Я должен повидать пару человек.
— Ты хочешь сказать, что у тебя есть работа?
— В какой-то степени.
— И как долго тебя не будет?
— Я не знаю. Поговори со мной. Расскажи мне побольше об этом месте в деревне.
— Это около трехсот миль с другой стороны от Ланкастера. Знаменитые круглые холмы Пенсильвании. Ферма — на очень высоком холме. Она находится не на самой вершине, а на пологом склоне. За фермой склон снова круто идет вниз. Оттуда видны другие холмы, которые уходят все дальше. Самые зеленые холмы из всех, что ты когда-либо видел в жизни. А потом — вдали, достаточно далеко, но почему-то кажется, что они совсем рядом, — горы. Лавандовые горы. Ты можешь увидеть реку, но еще раньше ты увидишь ручей. Он мчится прямо на тебя, изгибаясь, струится к пруду, который так близко, что ты можешь до него дотянуться. И ручей может тебя забрызгать, если ты откроешь окно в спальне. Он достаточно глубокий, этот пруд, так что поутру, если у тебя есть настроение, ты можешь прыгнуть в воду прямо из окна.
— Что мы будем там делать?
— Просто жить. Вместе, в этом местечке на склоне холма. И ни души рядом.
Он кивнул. И внутренне повторил кивок.
Они окончили завтрак, выпили еще по чашке кофе и выкурили по паре сигарет, а затем она проводила его до двери. Он положил руки ей на лицо.
— Ты останешься здесь, — сказал он. — Будешь ждать моего звонка. Я вернусь вскоре после полудня, и мы отправимся осматривать наши владения.
Ее глаза были закрыты.
— Я знаю, это — навсегда. Я знаю это...
Харбин двинулся к Берлоге на ватных ногах, и хмурый взгляд его становился все мрачнее, по мере того как он приближался к изумрудам, Доомеру и Бэйлоку.
Он вошел в Берлогу и услышал, как Доомер сыплет проклятиями на кухне.
— Мышь! — кричал Доомер. — Эта чертова мышь!
После чего Доомер появился на пороге кухни и уставился на него:
— Где ты пропадал всю ночь?
— Я был с женщиной. Бэйлок спит?
— Мертвым сном, — подтвердил Доомер. — Мы играли в карты до половины пятого. Я сделал его примерно на сотню. У нас в кухне целое стадо мышей.
— Поднимись наверх и разбуди его.
— Что-то не так?
— Разве я как-то по-особенному выгляжу?
— В жизни тебя таким не видел, — сказал Доомер. — Ты выглядишь так, словно сошел с облаков. Кто-то поддел тебя на спицу?
Харбин не ответил. Он ждал, пока Доомер вскарабкается по лестнице, потом сунул в рот сигарету и принялся ее жевать, затем вытащил курево и сплюнул на пол табачные крошки. Сверху Бэйлок жалобно запротестовал. Он ныл, что в этой жизни хочет только одного — чтобы его оставили в покое и позволили уснуть и умереть.
Они спустились вниз, и Бэйлоку достаточно было один раз взглянуть на Харбина, чтобы сказать быстро, встревоженно, немного присвистывая:
— Что случилось? Бьюсь об заклад — что-то случилось.
— Стоп. — Харбин начал зажигать сигарету, но она уже не годилась. Он взял другую. — Я выхожу из дела.
Доомер посмотрел на Бэйлока, а Бэйлок глазел на стену. При этих словах голова Бэйлока дернулась, словно голова марионетки. Теперь он смотрел на Харбина. Он сказал:
— Я знал. — Его голова продолжала поворачиваться, теперь в сторону Доомера. — Я знал — что-то случилось.
— Ничего, кроме того, что я выхожу из дела, — сказал Харбин. — Выслушайте это и хотите — верьте, хотите — нет. Но вчера вечером я нашел себе женщину. Я уезжаю вместе с ней. Сегодня.
— Он уезжает, — задохнулся Доомер. — Он уезжает совсем.
Харбин медленно кивнул.
Бэйлок поскреб свою щеку. Он посмотрел на Харбина, потом посмотрел куда-то вдаль:
— Не вижу, как ты можешь это сделать.
— Легко, — отозвался Харбин. — Ногами. Правая нога, левая нога — и я ухожу.
— Нет. — Бэйлок быстро потряс головой. — Нет, ты не можешь этого сделать.
— Ты не можешь этого сделать, — повторил Доомер. — Ради Бога.
— Женщина. Кто эта женщина? — спросил Бэйлок.
— Просто женщина, — ответил Харбин. — Это все, что вам надо знать.
— Ты это слышал? — Бэйлок повернулся к Доомеру, приняв картинную позу. — Ты слышал? Он говорит, что это все, что нам надо знать. Никаких оправданий, никаких извинений — ничего! Просто женщина — и он уходит. Примерно так. — И Бэйлок щелкнул пальцами. А потом повернулся к Харбину. — Как ты думаешь, насколько хорошо ты меня знаешь? Как ты думаешь, насколько хорошо ты знаешь его? — И он указал на Доомера. — Ты действительно веришь, что мы останемся здесь и будем смотреть, как ты уходишь? — И тут он принялся отрывисто смеяться, уставившись на Харбина, словно его глаза смотрят сквозь щель в стене. — Ты ошибаешься, Нэт. Ты так сильно ошибаешься, что это почти комично. Мы не можем позволить тебе уйти.
Харбин ощутил пол у себя под ногами. Пол как будто немного прогнулся. Харбин подождал, пока пол снова станет твердым. Он сказал:
— Отнеситесь к этому как к техническому вопросу.
Бэйлок широко развел руки:
— Технический вопрос! Твои собственные слова, Нэт: мы — организация. Мы прошли огонь и воду в семи больших городах, и ты знаешь, как много было маленьких. Если ты уходишь, это трещина в плотине. Плотина становится шире. Вода начинает прибывать. Послушай, Нэт, — глаза Бэйлока были почти закрыты, — когда я буду умирать, я хочу умирать на солнышке.
Харбин мгновение выжидал. Затем медленно пожал плечами:
— Ты не назвал своих условий.
— Мои условия таковы, — в голосе Бэйлока послышалась легкая дрожь, — в ту минуту, как ты отсюда выходишь, ты переходишь в расходную статью.
— Ты думаешь, — начал Харбин, — я затеял грязную игру? Ты думаешь, я когда-нибудь открою рот?
— Я так не думаю, — раздался хриплый голос Доомера. — Ставлю миллион к одному. Но я не хотел бы держать такое пари.
— И еще одно, — сказал Бэйлок. — Как насчет твоей доли?
— Я хочу ее получить. — Харбин не испытывал никакого интереса к своей доле награбленного, но теперь между ними словно шла игра в покер, и он чувствовал необходимость действовать активно, чтобы компаньоны не загнали его в угол.
Бэйлок сделал какое-то неопределенное движение руками:
— Он хочет свою долю. Это удивительно.
— А что тут удивительного? — Харбин заговорил чуть громче. — Когда вы говорите о моей доле, вы подразумеваете, что она у меня есть. Разве я не заработал ее?
— Нет, — ответил Бэйлок.
Харбин пересек комнату и уселся на стул, который выглядел так, словно доживал свои последние дни. Он с задумчивым видом уставился в пол.
— Джо, ты — собака. Ты знаешь это? Ты понимаешь, какая ты собака?
— Посмотри на меня, — заорал Бэйлок. — Я что, пытаюсь уйти от дел? — Бэйлок двинулся на Харбина. — Я хочу обсудить это дело, но ты не хочешь ничего говорить. — Бэйлок подождал, но Харбин ничего ему не ответил, и неожиданно Бэйлок произнес: — Объясни нам, ладно? Если ты объяснишься, может быть, мы тебя поймем. Мы не можем поверить в эту историю с женщиной, мы хотим знать, что происходит на самом деле.
И Харбин словно увидел карту, которую Бэйлок до поры до времени прятал в рукаве. Харбин увидел себя сидящим в одиночестве за карточным столом со всеми своими выигранными монетами, потому что на самом деле не им было с ним тягаться. Они не могли сравниться с ним в умении управлять ситуацией. Это ясно.
И тем не менее под маской, за фасадом своего бесстрастного лица, он был в ярости. Они его разозлили. Они заставили его прибегнуть к обману, просто вынудили его солгать. А он очень не любил лгать. Невзирая на свой род занятий, он чувствовал себя несчастным, когда ему приходилось лгать. А теперь они так обставили дело, что он вынужден был предложить им ложь.
Он сказал:
— Если вы действительно этого хотите, я вам скажу. Я надеялся, что мне не придется этого говорить, но, поскольку вы настаиваете, полагаю, что я должен сказать вам. — Харбин подумал, что сейчас следует вздохнуть, и он вздохнул, а затем, пока они глядели на него не дыша, продолжил: — Я хочу провернуть несколько крупных дел, и вы для них не подходите. В вас нет того, что мне нужно. У вас этого нет, вот и все.
Тишина, которая настала, означала, что они в шоке, они в ужасе, они в агонии. Доомер поднес руку к лицу и тряс головой, а из его горла вырвался булькающий стон. Бэйлок двинулся кругами по комнате, пытаясь сказать что-то и не в состоянии извлечь изо рта хотя бы один звук.
— Я не хотел этого говорить, — сказал Харбин. — Вы меня вынудили.
Бэйлок прислонился к стене и уставился в пустоту:
— В нас нет того, что тебе нужно? Разве мы не первый сорт?
— В том-то и дело. Это все нервы. Я видел, что приближается такой момент, и я не хотел этому верить. Но теперь окончательно ясно — на вас нельзя положиться. На вас обоих. А у Глэдден недостаточно крепкое здоровье. Я понял все это в тот день, во время вашей драки. Я был обеспокоен. Слишком сильно обеспокоен.
Бэйлок повернулся к Доомеру:
— Он хочет сказать, что мы не из его лиги.
— Я хочу провернуть очень большие дела, — сказал им Харбин. — Риску втрое выше, чем обычно. На эти дела требуются первоклассные исполнители с крепкими нервами.
— Ты уже нашел таких?
Харбин покачал головой:
— Я собираюсь приступить к поискам.
Снова наступила тишина. Наконец Доомер встал:
— Что ж, значит, так тому и быть.
— Еще одно. — Харбин уже двинулся к двери. — Будьте добры к Глэдден. Будьте к ней по-настоящему добры.
Теперь он двигался, повернувшись к ним спиной. Дверь была все ближе. Он слышал тяжелое дыхание Доомера. Ему казалось, что он слышит мольбу Доомера: «Нэт, ради Бога!..» — и прощальное хныканье Бэйлока, а потом еще один голос, заставивший его содрогнуться, и он понял, что это голос Глэдден.
Голоса звучали у него в голове, когда он открывал дверь, а потом они остались за спиной, едва только он вышел на улицу.
Глава 7
Глава 8
Влага ее губ проникла прямо в его вены. Внутри него словно взорвалось что-то, и все разом вылетело у Харбина из головы, и вошла Делла, и заполнила его мозг так, что он весь состоял из одной Деллы. Один лишь миг Харбин пытался избавиться от нее и вернуться к себе, и в этот миг они помогали ему — Доомер и Бэйлок. Они помогали ему, когда он пытался выбросить Деллу из головы. Но Глэдден не помогала. Глэдден не было нигде поблизости. Глэдден должна находиться здесь, чтобы помочь. Глэдден позволила ему пасть. Если бы Глэдден не уехала, этого бы не случилось. Все — по вине Глэдден. Он дошел до этой точки и уже не мог думать дальше, потому что дальше была только Делла, всюду — Делла. Они оказались очень далеко от земли, и там не было ничего, кроме Деллы.
* * *
В шесть с чем-то утра он стоял под душем и позволял воде, настолько холодной, насколько это было возможно, скользить по нему. Он слышал ее голос через дверь ванной комнаты, спрашивающий, что он будет есть на завтрак. Он предложил ей отправляться обратно спать, что он поест где-нибудь в городе. Она ответила, что он будет завтракать здесь. Когда он спустился вниз, апельсиновый сок был уже выжат и она возилась на кухне с яйцами и беконом.Они пили апельсиновый сок маленькими глотками. Она сказала:
— Скоро мы будем делать это за городом.
— Тебе нравится деревня?
— Очень далеко у меня есть одно местечко. На полпути отсюда до Харрисбурга. Это ферма, но нам не нужна ферма. Мы просто будем жить там. Это потрясающее место. На моем автомобиле мы будем там после полудня. Мы выезжаем сегодня, и я покажу его тебе.
— Я не могу.
— Почему?
— Я должен повидать пару человек.
— Ты хочешь сказать, что у тебя есть работа?
— В какой-то степени.
— И как долго тебя не будет?
— Я не знаю. Поговори со мной. Расскажи мне побольше об этом месте в деревне.
— Это около трехсот миль с другой стороны от Ланкастера. Знаменитые круглые холмы Пенсильвании. Ферма — на очень высоком холме. Она находится не на самой вершине, а на пологом склоне. За фермой склон снова круто идет вниз. Оттуда видны другие холмы, которые уходят все дальше. Самые зеленые холмы из всех, что ты когда-либо видел в жизни. А потом — вдали, достаточно далеко, но почему-то кажется, что они совсем рядом, — горы. Лавандовые горы. Ты можешь увидеть реку, но еще раньше ты увидишь ручей. Он мчится прямо на тебя, изгибаясь, струится к пруду, который так близко, что ты можешь до него дотянуться. И ручей может тебя забрызгать, если ты откроешь окно в спальне. Он достаточно глубокий, этот пруд, так что поутру, если у тебя есть настроение, ты можешь прыгнуть в воду прямо из окна.
— Что мы будем там делать?
— Просто жить. Вместе, в этом местечке на склоне холма. И ни души рядом.
Он кивнул. И внутренне повторил кивок.
Они окончили завтрак, выпили еще по чашке кофе и выкурили по паре сигарет, а затем она проводила его до двери. Он положил руки ей на лицо.
— Ты останешься здесь, — сказал он. — Будешь ждать моего звонка. Я вернусь вскоре после полудня, и мы отправимся осматривать наши владения.
Ее глаза были закрыты.
— Я знаю, это — навсегда. Я знаю это...
* * *
Такси домчало его до Кенсингтона и Аллегени. Он решил остановить машину в семи кварталах от Берлоги. Он не чувствовал себя так, словно возвращается туда. Он не испытывал никакого желания увидеть Берлогу. В глубине души Харбин мечтал, чтобы то место, куда он шел, было каким-то иным. Чего ему действительно хотелось — это поймать другое такси и ехать обратно к Делле.Харбин двинулся к Берлоге на ватных ногах, и хмурый взгляд его становился все мрачнее, по мере того как он приближался к изумрудам, Доомеру и Бэйлоку.
Он вошел в Берлогу и услышал, как Доомер сыплет проклятиями на кухне.
— Мышь! — кричал Доомер. — Эта чертова мышь!
После чего Доомер появился на пороге кухни и уставился на него:
— Где ты пропадал всю ночь?
— Я был с женщиной. Бэйлок спит?
— Мертвым сном, — подтвердил Доомер. — Мы играли в карты до половины пятого. Я сделал его примерно на сотню. У нас в кухне целое стадо мышей.
— Поднимись наверх и разбуди его.
— Что-то не так?
— Разве я как-то по-особенному выгляжу?
— В жизни тебя таким не видел, — сказал Доомер. — Ты выглядишь так, словно сошел с облаков. Кто-то поддел тебя на спицу?
Харбин не ответил. Он ждал, пока Доомер вскарабкается по лестнице, потом сунул в рот сигарету и принялся ее жевать, затем вытащил курево и сплюнул на пол табачные крошки. Сверху Бэйлок жалобно запротестовал. Он ныл, что в этой жизни хочет только одного — чтобы его оставили в покое и позволили уснуть и умереть.
Они спустились вниз, и Бэйлоку достаточно было один раз взглянуть на Харбина, чтобы сказать быстро, встревоженно, немного присвистывая:
— Что случилось? Бьюсь об заклад — что-то случилось.
— Стоп. — Харбин начал зажигать сигарету, но она уже не годилась. Он взял другую. — Я выхожу из дела.
Доомер посмотрел на Бэйлока, а Бэйлок глазел на стену. При этих словах голова Бэйлока дернулась, словно голова марионетки. Теперь он смотрел на Харбина. Он сказал:
— Я знал. — Его голова продолжала поворачиваться, теперь в сторону Доомера. — Я знал — что-то случилось.
— Ничего, кроме того, что я выхожу из дела, — сказал Харбин. — Выслушайте это и хотите — верьте, хотите — нет. Но вчера вечером я нашел себе женщину. Я уезжаю вместе с ней. Сегодня.
— Он уезжает, — задохнулся Доомер. — Он уезжает совсем.
Харбин медленно кивнул.
Бэйлок поскреб свою щеку. Он посмотрел на Харбина, потом посмотрел куда-то вдаль:
— Не вижу, как ты можешь это сделать.
— Легко, — отозвался Харбин. — Ногами. Правая нога, левая нога — и я ухожу.
— Нет. — Бэйлок быстро потряс головой. — Нет, ты не можешь этого сделать.
— Ты не можешь этого сделать, — повторил Доомер. — Ради Бога.
— Женщина. Кто эта женщина? — спросил Бэйлок.
— Просто женщина, — ответил Харбин. — Это все, что вам надо знать.
— Ты это слышал? — Бэйлок повернулся к Доомеру, приняв картинную позу. — Ты слышал? Он говорит, что это все, что нам надо знать. Никаких оправданий, никаких извинений — ничего! Просто женщина — и он уходит. Примерно так. — И Бэйлок щелкнул пальцами. А потом повернулся к Харбину. — Как ты думаешь, насколько хорошо ты меня знаешь? Как ты думаешь, насколько хорошо ты знаешь его? — И он указал на Доомера. — Ты действительно веришь, что мы останемся здесь и будем смотреть, как ты уходишь? — И тут он принялся отрывисто смеяться, уставившись на Харбина, словно его глаза смотрят сквозь щель в стене. — Ты ошибаешься, Нэт. Ты так сильно ошибаешься, что это почти комично. Мы не можем позволить тебе уйти.
Харбин ощутил пол у себя под ногами. Пол как будто немного прогнулся. Харбин подождал, пока пол снова станет твердым. Он сказал:
— Отнеситесь к этому как к техническому вопросу.
Бэйлок широко развел руки:
— Технический вопрос! Твои собственные слова, Нэт: мы — организация. Мы прошли огонь и воду в семи больших городах, и ты знаешь, как много было маленьких. Если ты уходишь, это трещина в плотине. Плотина становится шире. Вода начинает прибывать. Послушай, Нэт, — глаза Бэйлока были почти закрыты, — когда я буду умирать, я хочу умирать на солнышке.
Харбин мгновение выжидал. Затем медленно пожал плечами:
— Ты не назвал своих условий.
— Мои условия таковы, — в голосе Бэйлока послышалась легкая дрожь, — в ту минуту, как ты отсюда выходишь, ты переходишь в расходную статью.
— Ты думаешь, — начал Харбин, — я затеял грязную игру? Ты думаешь, я когда-нибудь открою рот?
— Я так не думаю, — раздался хриплый голос Доомера. — Ставлю миллион к одному. Но я не хотел бы держать такое пари.
— И еще одно, — сказал Бэйлок. — Как насчет твоей доли?
— Я хочу ее получить. — Харбин не испытывал никакого интереса к своей доле награбленного, но теперь между ними словно шла игра в покер, и он чувствовал необходимость действовать активно, чтобы компаньоны не загнали его в угол.
Бэйлок сделал какое-то неопределенное движение руками:
— Он хочет свою долю. Это удивительно.
— А что тут удивительного? — Харбин заговорил чуть громче. — Когда вы говорите о моей доле, вы подразумеваете, что она у меня есть. Разве я не заработал ее?
— Нет, — ответил Бэйлок.
Харбин пересек комнату и уселся на стул, который выглядел так, словно доживал свои последние дни. Он с задумчивым видом уставился в пол.
— Джо, ты — собака. Ты знаешь это? Ты понимаешь, какая ты собака?
— Посмотри на меня, — заорал Бэйлок. — Я что, пытаюсь уйти от дел? — Бэйлок двинулся на Харбина. — Я хочу обсудить это дело, но ты не хочешь ничего говорить. — Бэйлок подождал, но Харбин ничего ему не ответил, и неожиданно Бэйлок произнес: — Объясни нам, ладно? Если ты объяснишься, может быть, мы тебя поймем. Мы не можем поверить в эту историю с женщиной, мы хотим знать, что происходит на самом деле.
И Харбин словно увидел карту, которую Бэйлок до поры до времени прятал в рукаве. Харбин увидел себя сидящим в одиночестве за карточным столом со всеми своими выигранными монетами, потому что на самом деле не им было с ним тягаться. Они не могли сравниться с ним в умении управлять ситуацией. Это ясно.
И тем не менее под маской, за фасадом своего бесстрастного лица, он был в ярости. Они его разозлили. Они заставили его прибегнуть к обману, просто вынудили его солгать. А он очень не любил лгать. Невзирая на свой род занятий, он чувствовал себя несчастным, когда ему приходилось лгать. А теперь они так обставили дело, что он вынужден был предложить им ложь.
Он сказал:
— Если вы действительно этого хотите, я вам скажу. Я надеялся, что мне не придется этого говорить, но, поскольку вы настаиваете, полагаю, что я должен сказать вам. — Харбин подумал, что сейчас следует вздохнуть, и он вздохнул, а затем, пока они глядели на него не дыша, продолжил: — Я хочу провернуть несколько крупных дел, и вы для них не подходите. В вас нет того, что мне нужно. У вас этого нет, вот и все.
Тишина, которая настала, означала, что они в шоке, они в ужасе, они в агонии. Доомер поднес руку к лицу и тряс головой, а из его горла вырвался булькающий стон. Бэйлок двинулся кругами по комнате, пытаясь сказать что-то и не в состоянии извлечь изо рта хотя бы один звук.
— Я не хотел этого говорить, — сказал Харбин. — Вы меня вынудили.
Бэйлок прислонился к стене и уставился в пустоту:
— В нас нет того, что тебе нужно? Разве мы не первый сорт?
— В том-то и дело. Это все нервы. Я видел, что приближается такой момент, и я не хотел этому верить. Но теперь окончательно ясно — на вас нельзя положиться. На вас обоих. А у Глэдден недостаточно крепкое здоровье. Я понял все это в тот день, во время вашей драки. Я был обеспокоен. Слишком сильно обеспокоен.
Бэйлок повернулся к Доомеру:
— Он хочет сказать, что мы не из его лиги.
— Я хочу провернуть очень большие дела, — сказал им Харбин. — Риску втрое выше, чем обычно. На эти дела требуются первоклассные исполнители с крепкими нервами.
— Ты уже нашел таких?
Харбин покачал головой:
— Я собираюсь приступить к поискам.
Снова наступила тишина. Наконец Доомер встал:
— Что ж, значит, так тому и быть.
— Еще одно. — Харбин уже двинулся к двери. — Будьте добры к Глэдден. Будьте к ней по-настоящему добры.
Теперь он двигался, повернувшись к ним спиной. Дверь была все ближе. Он слышал тяжелое дыхание Доомера. Ему казалось, что он слышит мольбу Доомера: «Нэт, ради Бога!..» — и прощальное хныканье Бэйлока, а потом еще один голос, заставивший его содрогнуться, и он понял, что это голос Глэдден.
Голоса звучали у него в голове, когда он открывал дверь, а потом они остались за спиной, едва только он вышел на улицу.
Глава 7
Автомобилем Деллы был бледно-зеленый «понтиак», новенький кабриолет. Они мчались мимо Ланкастера, забирая к западу по шоссе номер тридцать и делая пятьдесят миль в час. Солнце светило у них над головами, и запах цветущей жимолости бил им в лицо. Дорога ровно ложилась под колеса, холмы мягко закруглялись по обе ее стороны. Затем дорога стала забирать вверх в согласии с линиями холмов.
— Я смотрю, — сказала Делла, — ты не взял ничего из вещей. — И она осмотрела его наряд. — Это вся твоя одежда?
— Это все, что мне нужно.
— Мне не нравится пиджак.
— Ты купишь мне другой.
— Я куплю тебе все. — Она улыбнулась. — Что ты хочешь?
— Ничего.
«Понтиак» мчался по серпантину, вскарабкиваясь вверх, и достиг вершины холма, откуда они посмотрели вперед и увидели другие холмы, еще более высокие, чем тот, на котором находились.
И вдруг Харбин увидел серебряную змейку, которая, извиваясь, прокладывала свой путь через возвышенности, и, когда они подъехали ближе, ему стало понятно, что перед ним холм, о котором говорила Делла, а на нем стоял тот самый дом. Теперь он мог хорошо его разглядеть — дом из белого камня под желтой черепичной крышей, расположенный на небольшом плато, которое прерывало восхождение холма вверх. Серебряная змейка превратилась в ручей, а вскоре он увидел и пруд — еще одну серебряную штуковину, и реку, уходящую вниз, к северу, и Лавандовые горы.
Она повела машину вниз, миновала еще несколько холмов, повернула прямо на неосвещенную, мрачную грунтовую дорогу, и снова автомобиль принялся карабкаться вверх.
Вдоль дороги, может быть всего в пятидесяти ярдах, ручей сбегал от пруда к реке, и казалось, что он поднимается вверх вместе с ними. У Харбина было такое чувство, что они удалились от людей и от всего мира.
Началась другая дорога, еще более темная, чем предыдущая. Высокая трава и деревья на какое-то время окружили их стеной, и вот — дом перед ними. Она припарковала автомобиль рядом со зданием. Они вышли из машины и стояли, глядя на дом.
— Я купила его четыре месяца назад, — сказала она. — Я приезжала сюда на выходные, жила здесь одна, ожидая, что кто-то придет и останется со мной. Останется — и больше никуда не уйдет.
Они вошли в дом. Он был обставлен в основном в табачных тонах — под цвет ее волос — с вкраплением желтого. Ковровое покрытие табачного колера кончилось лишь тогда, когда они достигли желтого пола кухни. Отсюда был виден амбар, такой же устрично-белый, как и дом. Остаток маленького плато стелился за амбаром зеленой скатертью.
Она уселась за пианино и заиграла. Он стоял около нее. Несколько мгновений он слушал музыку, но потом она резко оборвалась, и наступила тишина, что означало — ее пальцы перестали бегать по клавишам.
— Теперь, — сказала она, — теперь начинай мне рассказывать.
Он сунул в рот сигарету, пожевал ее, вынул изо рта и осторожно опустил в большую стеклянную пепельницу.
— Я — грабитель.
После паузы она спросила:
— Какого рода?
— Медвежатник.
— Работаешь один?
— Со мной еще трое.
— И где они сейчас?
— Сегодня утром я сказал им «до свидания».
— Они возражали?
— Немного. Но я сказал, что у меня большие планы, а они не стоят того, чтобы их в эти планы включать.
Она пересекла комнату и уселась на табачного цвета стуле.
— И какова твоя специализация?
— Мы берем камни. Сейчас у них лежат украденные изумруды, и им придется достаточно долго ждать, прежде чем их удастся обратить в деньги. Но теперь все это не важно. Я здесь. Это было вчера.
— Но что-то все еще беспокоит тебя?
— Да, кое-что.
— Я хочу знать об этом. Сегодня мы начинаем новую жизнь и должны прояснить все, что может тебя беспокоить.
— Одна из нас, — произнес он, — девушка.
И он рассказал ей о Глэдден, и об отце Глэдден, и обо всех этих годах, когда Глэдден была с ним.
— Она всегда хотела выйти из игры, но вбила себе в голову, что не может этого сделать, пока этого не сделаю я. Я вышел из дела. И что теперь будет с ней?
— Это вопрос.
— Помоги мне. — Он ходил по комнате туда-сюда. — Пока мы сюда ехали, я все время думал о ней. Я чувствовал, что я плохо поступил, и я до сих пор это чувствую. Я хотел бы знать, что теперь делать.
Делла ответила ему тусклой улыбкой:
— У тебя чувство к этой девушке...
— Нет. Она зависит от меня. Я был ей отцом. Я был ей старшим братом. Иногда я уходил, но она знала, что я вернусь. Сейчас она в Атлантик-Сити и сегодня вечером в семь позвонит в Филадельфию и не услышит никакого ответа. Я не думаю, что она в состоянии это выдержать. Я думаю, она начнет разрываться на части. Это мучает меня, и мне по-настоящему плохо, как только я о ней подумаю. Мне хотелось бы знать, что теперь делать.
Она переплела пальцы, затем выпрямила их, затем опять переплела.
— Нам нужно что-нибудь поесть, а потом мы поедем обратно в Филадельфию. Ты ответишь на звонок в семь вечера. Затем я вернусь сюда. Но я вернусь одна.
— Нет.
— Ты понял, что сказал? Скажи это снова.
— Нет. Черт с ней, пусть звонит, пусть телефон звонит хоть тысячу раз. Я чист перед ней, я отошел от дел. Я здесь, с тобой, и это — все.
И тем не менее глубокой ночью, наполовину проснувшись, он увидел на потолке Глэдден. Он видел, как она идет одна по набережной Атлантик-Сити, по черной полосе пляжа, и океан и небо — тоже словно черный занавес. Ее золотистые волосы неясно желтеют, худенькое тело тоже очерчено неясно, и кажется, что она плывет.
Только для того, чтобы избавиться от Глэдден, он потянулся к Делле. Его руки заскользили по широкой кровати. Но под одеялом никого не было. Деллы не было там.
Он уселся на кровати. Ее здесь не было. Теперь он проснулся окончательно, и его мозг принялся за работу, за работу на высокой скорости и сказал ему, что следует быть спокойным и осторожным.
В комнату проникало достаточно лунного света для того, чтобы он мог понять, куда следует двигаться. Путь лежал через комнату к двери. Новое неясное, леденящее чувство пронзило позвоночник, желудок и мозг. Он не знал, что это такое, оно просто окатило его и заставило на мгновение застыть в неподвижности, лицом к темной двери, за которой располагался холл.
Он решил прибегнуть к методу, который в прошлом использовал множество раз, когда находился в опасности. Метод был прост. Нужно резко перевести свое сознание из ночи в день, заставляя себя видеть вместо темноты солнечный свет. Он представил себе, что все залито светом дня и он должен выйти в холл, чтобы найти Деллу.
Открыв дверь, он ступил на пол холла. Дверь ванной комнаты оказалась широко открыта, но сама ванная была погружена во тьму.
Наверху он ее не нашел. Да и есть ли она внизу... Теперь он знал, что означало это чувство холодка по всему телу — чувство, которое он испытал в первый раз в своей жизни. Это было сожаление о содеянном.
Он вернулся в спальню и ощупью принялся искать свою одежду. Его действия были столь же арифметически выверены, как и во времена ночных операций. Он двигался медленно, осторожно выполняя каждое движение, даже когда завязывал шнурки на ботинках.
Он снова вышел в холл и двинулся к лестнице. Внизу было темно. Спустившись по лестнице наполовину, он подождал, прислушиваясь к звукам. Звуков не было. Не было вообще никаких звуков. Света внизу тоже не было. Он принялся просчитывать ситуацию. Результат не заставил себя ждать — Деллы нет в доме. Он направился на кухню.
На кухне его руки автоматически плавно нажали ручку двери, словно это был инструмент, с которым следовало либо работать в полной тишине, либо не работать вовсе. Он беззвучно открыл дверь и так же беззвучно шагнул наружу. Запах ночи был запахом полей, и холмов, и деревьев, и цветов.
Он двинулся по траве к белым очертаниям амбара, затем отошел от него, вернулся к дому, но остановился поодаль, чтобы как следует рассмотреть то, что увидел. Он увидел «понтиак», припаркованный у дома. Затем он увидел еще кое-что, две фигуры, которые двигались. Они двигались почти незаметно под деревьями, которые обрамляли дальний конец пруда. Он определил, что фигуры человеческие и одна из них — женская, и он знал, что это была Делла.
Но он сконцентрировал свое внимание на другой фигуре, мужской. Мужской силуэт стоял рядом с Деллой, и казалось, что они о чем-то напряженно спорят. Затем, как увидел Харбин, мужчина и женщина слились в единое целое, а значит, они держали друг друга в объятиях.
Они оставались в таком положении несколько минут. Когда они наконец разомкнули руки, беседа возобновилась. Харбин быстро оценил ситуацию. Он заметил, что может сделать круг за амбаром и, оставаясь под деревьями, подойти достаточно близко, чтобы расслышать, что они говорят.
Он проделал весь этот путь и уже начал разбирать отдельные слова, затем фразы, а потом и весь разговор.
— ...Через пару дней.
— Нужно, чтобы скорее, — сказал мужчина.
— Давай не будем слишком торопиться.
— Почему бы не сделать так, как я предложил? — спросил мужчина.
— Потому что твой способ ошибочный, и хватит об этом.
— Нет. Я хочу все обсудить. Я хочу быть уверенным, что все будет сделано как надо.
— Так и будет, — сказала Делла.
— Когда мы это сделаем?
— В субботу, — откликнулась она. — В три после полудня.
Голос мужчины стал немного громче.
— К вечеру в субботу у нас все должно быть тип-топ. Может быть, это даже слишком поздно. Я все-таки считаю, что мы действуем чересчур медленно. Если бы ты приняла мой план, мы сделали бы все уже сейчас.
— Хочешь делать по-своему? Тогда делай все сам. Думаю, что это хорошая идея. Лучше сделай все один.
— Говорил ли тебе кто-нибудь, что ты — скверная штучка?
— Не такая уж я и скверная. Скорее уверенная. Я уверена во всем, что делаю. Если ты до сих пор этого не понял, тебе надо просто принять сказанное к сведению.
Дальше последовало долгое молчание, и все окончилось тем, что мужчина что-то сказал Делле. Сказал очень тихо — так, что Харбин не мог расслышать. Делла ответила, также понизив тон. Харбин вытянул голову из-под защиты деревьев и увидел, как они обнимаются снова.
В голове у него была лишь одна мысль. Скорее, предположение. Он предположил, что они будут обниматься достаточно долго для того, чтобы он успел вернуться в дом, раздеться и завалиться на кровать.
Это заняло у него меньше минуты. Когда он входил в спальню, то был уже без плаща и пиджака. В пижаму он скользнул, лежа в постели. Он положил голову на подушку и закрыл глаза. Его заполнила горечь. Он — приманка, его обманули, обманули во всем.
Казалось, его плоть раздувают невидимые мехи. Он лежал в кровати, а что-то изо всей силы било по его внутренностям.
Через несколько минут дверь открылась, и он услышал, как Делла вошла в комнату.
Он слышал, как она ходит по спальне, почувствовал, как под весом ее тела прогнулась широкая кровать. Но кровать прогнулась лишь чуть-чуть. Он почувствовал, что она сидит здесь, на краешке кровати, глядя на него.
Затем, в тот же миг, когда он ощутил желание дотянуться до нее и сжать руки вокруг ее шеи и задушить жизнь, которая находилась в ее теле, Харбин почувствовал, как ее губы коснулись его лба. Он открыл глаза, сам не желая того. Он сонно пробормотал что-то и увидел сияние ее губ и глаз. Затем ее губы впились ему в рот, и что-то подняло его очень высоко. И поднимало все выше, пока он не оказался в космосе, и тело его поплыло посреди нереального мира.
— Я смотрю, — сказала Делла, — ты не взял ничего из вещей. — И она осмотрела его наряд. — Это вся твоя одежда?
— Это все, что мне нужно.
— Мне не нравится пиджак.
— Ты купишь мне другой.
— Я куплю тебе все. — Она улыбнулась. — Что ты хочешь?
— Ничего.
«Понтиак» мчался по серпантину, вскарабкиваясь вверх, и достиг вершины холма, откуда они посмотрели вперед и увидели другие холмы, еще более высокие, чем тот, на котором находились.
И вдруг Харбин увидел серебряную змейку, которая, извиваясь, прокладывала свой путь через возвышенности, и, когда они подъехали ближе, ему стало понятно, что перед ним холм, о котором говорила Делла, а на нем стоял тот самый дом. Теперь он мог хорошо его разглядеть — дом из белого камня под желтой черепичной крышей, расположенный на небольшом плато, которое прерывало восхождение холма вверх. Серебряная змейка превратилась в ручей, а вскоре он увидел и пруд — еще одну серебряную штуковину, и реку, уходящую вниз, к северу, и Лавандовые горы.
Она повела машину вниз, миновала еще несколько холмов, повернула прямо на неосвещенную, мрачную грунтовую дорогу, и снова автомобиль принялся карабкаться вверх.
Вдоль дороги, может быть всего в пятидесяти ярдах, ручей сбегал от пруда к реке, и казалось, что он поднимается вверх вместе с ними. У Харбина было такое чувство, что они удалились от людей и от всего мира.
Началась другая дорога, еще более темная, чем предыдущая. Высокая трава и деревья на какое-то время окружили их стеной, и вот — дом перед ними. Она припарковала автомобиль рядом со зданием. Они вышли из машины и стояли, глядя на дом.
— Я купила его четыре месяца назад, — сказала она. — Я приезжала сюда на выходные, жила здесь одна, ожидая, что кто-то придет и останется со мной. Останется — и больше никуда не уйдет.
Они вошли в дом. Он был обставлен в основном в табачных тонах — под цвет ее волос — с вкраплением желтого. Ковровое покрытие табачного колера кончилось лишь тогда, когда они достигли желтого пола кухни. Отсюда был виден амбар, такой же устрично-белый, как и дом. Остаток маленького плато стелился за амбаром зеленой скатертью.
Она уселась за пианино и заиграла. Он стоял около нее. Несколько мгновений он слушал музыку, но потом она резко оборвалась, и наступила тишина, что означало — ее пальцы перестали бегать по клавишам.
— Теперь, — сказала она, — теперь начинай мне рассказывать.
Он сунул в рот сигарету, пожевал ее, вынул изо рта и осторожно опустил в большую стеклянную пепельницу.
— Я — грабитель.
После паузы она спросила:
— Какого рода?
— Медвежатник.
— Работаешь один?
— Со мной еще трое.
— И где они сейчас?
— Сегодня утром я сказал им «до свидания».
— Они возражали?
— Немного. Но я сказал, что у меня большие планы, а они не стоят того, чтобы их в эти планы включать.
Она пересекла комнату и уселась на табачного цвета стуле.
— И какова твоя специализация?
— Мы берем камни. Сейчас у них лежат украденные изумруды, и им придется достаточно долго ждать, прежде чем их удастся обратить в деньги. Но теперь все это не важно. Я здесь. Это было вчера.
— Но что-то все еще беспокоит тебя?
— Да, кое-что.
— Я хочу знать об этом. Сегодня мы начинаем новую жизнь и должны прояснить все, что может тебя беспокоить.
— Одна из нас, — произнес он, — девушка.
И он рассказал ей о Глэдден, и об отце Глэдден, и обо всех этих годах, когда Глэдден была с ним.
— Она всегда хотела выйти из игры, но вбила себе в голову, что не может этого сделать, пока этого не сделаю я. Я вышел из дела. И что теперь будет с ней?
— Это вопрос.
— Помоги мне. — Он ходил по комнате туда-сюда. — Пока мы сюда ехали, я все время думал о ней. Я чувствовал, что я плохо поступил, и я до сих пор это чувствую. Я хотел бы знать, что теперь делать.
Делла ответила ему тусклой улыбкой:
— У тебя чувство к этой девушке...
— Нет. Она зависит от меня. Я был ей отцом. Я был ей старшим братом. Иногда я уходил, но она знала, что я вернусь. Сейчас она в Атлантик-Сити и сегодня вечером в семь позвонит в Филадельфию и не услышит никакого ответа. Я не думаю, что она в состоянии это выдержать. Я думаю, она начнет разрываться на части. Это мучает меня, и мне по-настоящему плохо, как только я о ней подумаю. Мне хотелось бы знать, что теперь делать.
Она переплела пальцы, затем выпрямила их, затем опять переплела.
— Нам нужно что-нибудь поесть, а потом мы поедем обратно в Филадельфию. Ты ответишь на звонок в семь вечера. Затем я вернусь сюда. Но я вернусь одна.
— Нет.
— Ты понял, что сказал? Скажи это снова.
— Нет. Черт с ней, пусть звонит, пусть телефон звонит хоть тысячу раз. Я чист перед ней, я отошел от дел. Я здесь, с тобой, и это — все.
И тем не менее глубокой ночью, наполовину проснувшись, он увидел на потолке Глэдден. Он видел, как она идет одна по набережной Атлантик-Сити, по черной полосе пляжа, и океан и небо — тоже словно черный занавес. Ее золотистые волосы неясно желтеют, худенькое тело тоже очерчено неясно, и кажется, что она плывет.
Только для того, чтобы избавиться от Глэдден, он потянулся к Делле. Его руки заскользили по широкой кровати. Но под одеялом никого не было. Деллы не было там.
Он уселся на кровати. Ее здесь не было. Теперь он проснулся окончательно, и его мозг принялся за работу, за работу на высокой скорости и сказал ему, что следует быть спокойным и осторожным.
В комнату проникало достаточно лунного света для того, чтобы он мог понять, куда следует двигаться. Путь лежал через комнату к двери. Новое неясное, леденящее чувство пронзило позвоночник, желудок и мозг. Он не знал, что это такое, оно просто окатило его и заставило на мгновение застыть в неподвижности, лицом к темной двери, за которой располагался холл.
Он решил прибегнуть к методу, который в прошлом использовал множество раз, когда находился в опасности. Метод был прост. Нужно резко перевести свое сознание из ночи в день, заставляя себя видеть вместо темноты солнечный свет. Он представил себе, что все залито светом дня и он должен выйти в холл, чтобы найти Деллу.
Открыв дверь, он ступил на пол холла. Дверь ванной комнаты оказалась широко открыта, но сама ванная была погружена во тьму.
Наверху он ее не нашел. Да и есть ли она внизу... Теперь он знал, что означало это чувство холодка по всему телу — чувство, которое он испытал в первый раз в своей жизни. Это было сожаление о содеянном.
Он вернулся в спальню и ощупью принялся искать свою одежду. Его действия были столь же арифметически выверены, как и во времена ночных операций. Он двигался медленно, осторожно выполняя каждое движение, даже когда завязывал шнурки на ботинках.
Он снова вышел в холл и двинулся к лестнице. Внизу было темно. Спустившись по лестнице наполовину, он подождал, прислушиваясь к звукам. Звуков не было. Не было вообще никаких звуков. Света внизу тоже не было. Он принялся просчитывать ситуацию. Результат не заставил себя ждать — Деллы нет в доме. Он направился на кухню.
На кухне его руки автоматически плавно нажали ручку двери, словно это был инструмент, с которым следовало либо работать в полной тишине, либо не работать вовсе. Он беззвучно открыл дверь и так же беззвучно шагнул наружу. Запах ночи был запахом полей, и холмов, и деревьев, и цветов.
Он двинулся по траве к белым очертаниям амбара, затем отошел от него, вернулся к дому, но остановился поодаль, чтобы как следует рассмотреть то, что увидел. Он увидел «понтиак», припаркованный у дома. Затем он увидел еще кое-что, две фигуры, которые двигались. Они двигались почти незаметно под деревьями, которые обрамляли дальний конец пруда. Он определил, что фигуры человеческие и одна из них — женская, и он знал, что это была Делла.
Но он сконцентрировал свое внимание на другой фигуре, мужской. Мужской силуэт стоял рядом с Деллой, и казалось, что они о чем-то напряженно спорят. Затем, как увидел Харбин, мужчина и женщина слились в единое целое, а значит, они держали друг друга в объятиях.
Они оставались в таком положении несколько минут. Когда они наконец разомкнули руки, беседа возобновилась. Харбин быстро оценил ситуацию. Он заметил, что может сделать круг за амбаром и, оставаясь под деревьями, подойти достаточно близко, чтобы расслышать, что они говорят.
Он проделал весь этот путь и уже начал разбирать отдельные слова, затем фразы, а потом и весь разговор.
— ...Через пару дней.
— Нужно, чтобы скорее, — сказал мужчина.
— Давай не будем слишком торопиться.
— Почему бы не сделать так, как я предложил? — спросил мужчина.
— Потому что твой способ ошибочный, и хватит об этом.
— Нет. Я хочу все обсудить. Я хочу быть уверенным, что все будет сделано как надо.
— Так и будет, — сказала Делла.
— Когда мы это сделаем?
— В субботу, — откликнулась она. — В три после полудня.
Голос мужчины стал немного громче.
— К вечеру в субботу у нас все должно быть тип-топ. Может быть, это даже слишком поздно. Я все-таки считаю, что мы действуем чересчур медленно. Если бы ты приняла мой план, мы сделали бы все уже сейчас.
— Хочешь делать по-своему? Тогда делай все сам. Думаю, что это хорошая идея. Лучше сделай все один.
— Говорил ли тебе кто-нибудь, что ты — скверная штучка?
— Не такая уж я и скверная. Скорее уверенная. Я уверена во всем, что делаю. Если ты до сих пор этого не понял, тебе надо просто принять сказанное к сведению.
Дальше последовало долгое молчание, и все окончилось тем, что мужчина что-то сказал Делле. Сказал очень тихо — так, что Харбин не мог расслышать. Делла ответила, также понизив тон. Харбин вытянул голову из-под защиты деревьев и увидел, как они обнимаются снова.
В голове у него была лишь одна мысль. Скорее, предположение. Он предположил, что они будут обниматься достаточно долго для того, чтобы он успел вернуться в дом, раздеться и завалиться на кровать.
Это заняло у него меньше минуты. Когда он входил в спальню, то был уже без плаща и пиджака. В пижаму он скользнул, лежа в постели. Он положил голову на подушку и закрыл глаза. Его заполнила горечь. Он — приманка, его обманули, обманули во всем.
Казалось, его плоть раздувают невидимые мехи. Он лежал в кровати, а что-то изо всей силы било по его внутренностям.
Через несколько минут дверь открылась, и он услышал, как Делла вошла в комнату.
Он слышал, как она ходит по спальне, почувствовал, как под весом ее тела прогнулась широкая кровать. Но кровать прогнулась лишь чуть-чуть. Он почувствовал, что она сидит здесь, на краешке кровати, глядя на него.
Затем, в тот же миг, когда он ощутил желание дотянуться до нее и сжать руки вокруг ее шеи и задушить жизнь, которая находилась в ее теле, Харбин почувствовал, как ее губы коснулись его лба. Он открыл глаза, сам не желая того. Он сонно пробормотал что-то и увидел сияние ее губ и глаз. Затем ее губы впились ему в рот, и что-то подняло его очень высоко. И поднимало все выше, пока он не оказался в космосе, и тело его поплыло посреди нереального мира.
Глава 8
Наутро, пока она готовила завтрак, Харбин собрался с мыслями и принялся планировать свои дальнейшие шаги. Что за дело, которое эта парочка должна сделать, станет понятным, когда он узнает, кто был тот мужчина. Но придется ждать до субботы.В субботу,в три часа, он встретит того мужчину.
Встреча состоится после полудня, и он увидит его при свете дня и поймет, на кого этот тип похож.
До субботыему не остается ничего другого, как только ждать. По времени это не слишком долго, но он знал, что ожидание будет для него чрезвычайно трудным.
Поглядывая на Деллу, пока они завтракали, он заметил, что она тоже следит за ним. Он понял, что нельзя расслабляться ни на секунду.
После полудня они решили отправиться в большую прогулку. Она сказала, что было бы замечательно прогуляться через холмы. Может быть, сказал она, они найдут и соберут какие-нибудь цветы. Она помешана на цветах, сказала она, особенно на полевых. Она надела короткую юбку и блузку и туфли на низком каблуке.
И они отправились в путь. Они прошли мимо амбара и выбрались на тропинку, которая привела их на вершину холма.
На следующий день они тоже отправились на прогулку, и Харбин продолжал ждать субботу.
Утром в субботу они проснулись поздно и не вставали, пока часы не показали одиннадцать. Делла приготовила нечто среднее между завтраком и обедом. После этого Харбин вышел на улицу и слонялся по округе, раздумывая, какой предлог использует Делла для того, чтобы избавиться от него после полудня, и где и как она встретится с тем мужчиной.
Через полчаса он уже знал это.
— Мне нужно съездить в Ланкастер, — сказала она. — Нужно кое-что купить.
Сейчас он ей скажет кое-что, и это не должно у нее вызвать никаких подозрений.
— Когда ты вернешься? — спросил он.
— В любом случае не раньше пяти. Мне нужно купить тонны всякого добра.
Встреча состоится после полудня, и он увидит его при свете дня и поймет, на кого этот тип похож.
До субботыему не остается ничего другого, как только ждать. По времени это не слишком долго, но он знал, что ожидание будет для него чрезвычайно трудным.
Поглядывая на Деллу, пока они завтракали, он заметил, что она тоже следит за ним. Он понял, что нельзя расслабляться ни на секунду.
После полудня они решили отправиться в большую прогулку. Она сказала, что было бы замечательно прогуляться через холмы. Может быть, сказал она, они найдут и соберут какие-нибудь цветы. Она помешана на цветах, сказала она, особенно на полевых. Она надела короткую юбку и блузку и туфли на низком каблуке.
И они отправились в путь. Они прошли мимо амбара и выбрались на тропинку, которая привела их на вершину холма.
На следующий день они тоже отправились на прогулку, и Харбин продолжал ждать субботу.
Утром в субботу они проснулись поздно и не вставали, пока часы не показали одиннадцать. Делла приготовила нечто среднее между завтраком и обедом. После этого Харбин вышел на улицу и слонялся по округе, раздумывая, какой предлог использует Делла для того, чтобы избавиться от него после полудня, и где и как она встретится с тем мужчиной.
Через полчаса он уже знал это.
— Мне нужно съездить в Ланкастер, — сказала она. — Нужно кое-что купить.
Сейчас он ей скажет кое-что, и это не должно у нее вызвать никаких подозрений.
— Когда ты вернешься? — спросил он.
— В любом случае не раньше пяти. Мне нужно купить тонны всякого добра.