Страница:
- Эмарп...
Но вновь язык его подводит, и с губ срывается негромкий звук, вызывающий в классе дикий хохот. Мальчишки хохочут неестественно, преувеличенно громко. Один даже катается по полу от смеха. А Бобо снова оборачивается и говорит:
- Ну перестаньте, прошу вас... вы же видите, как это трудно...
Пискля вновь повторяет трудное слово:
- Эмарпсамен, эмарпсамен... Попробуй и ты быстро произнести два-три раза подряд, без перерыва... Может быть, в первый раз ты и ошибешься, но потом поправишься... У тебя обязательно получится...
Бобо несколько секунд молчит, чтобы вновь получше сосредоточиться. Потом решительно приступает:
- Эмарпс...
Вместо двух последних звуков опять раздается нечто неприличное, но теперь уже куда отчетливее. Бобо пытается произнести хотя бы только "псамен", но всякий раз изо рта вырывается одно и то же.
Он издает эти звуки все быстрее и быстрее, упорно и нахально, прямо в лицо учителю, который наконец начинает подозревать, что над ним насмехаются. Лицо у него мрачнеет, и, чтобы избавиться от Бобо, он кричит:
- Иди на место! Садись!
Урок рисования
Ученики по очереди зажимают пальцем нос. Учительница рисования смотрит на них, и на ее плоском, как камбала, лице отражается изумление. Бобо поднимает руку.
- Разрешите выйти! Вонючка воздух испортил!
Вонючка развалился на парте как свинья. Покраснев, он поднимает голову и, водя во все стороны своими косыми глазами, обиженно возражает:
- Ну что ты врешь!
Уборные
Бобо шествует по длинному широкому коридору, куда выходят двери классов. Заходит в уборную. Глубоко и облегченно вздыхает, словно наконец нашел спокойный уголок. Из кабинок, отгороженных невысокими, не доходящими до потолка дверями, слышится тихое журчание воды.
Он подходит к окну, из которого виден бескрайний простор голубого неба. Смотрит вниз, во двор. В одном из окон замечает женщину, разбивающую над сковородкой яйцо. Доносятся голоса; люди свободно идут по улице - каждый, куда ему надо. Над низкими крышами в воздухе плывет запах моря. Бобо мечтательно говорит про себя: "Интересно, есть ли кто сейчас на берегу?"
==
4
Набережная и пляж совсем пусты. Там царит ничем не нарушаемая тишина. Все невесомо, неподвижно, словно застыло. Но вдруг нереальность этого пейзажа, напоминающего полотна художников метафизической школы [направление в итальянской живописи 30-х годов, главой которого был художник Джордже Де Кирико (1888-1978)], нарушает резкий грохот мотоцикла, мчащегося на бешеной скорости. По безлюдному молу как угорелый летит, пригнувшись за рулем и как бы слившись воедино со своей машиной, Черная Фигура. Душераздирающе визжат тормоза: мотоцикл останавливается в полуметре от края. Испуганно взлетают чайки. И хотя вокруг нет никого, кто мог бы ему поаплодировать, Черная Фигура все равно доволен.
Он разворачивает мотоцикл и несется в обратную сторону, выписывая немыслимые кренделя и временами едва не касаясь ограждающих мол слева цементных блоков. Чуть не врезавшись в стену, отделяющую мол от порта, он на полном ходу резко сворачивает на улочку, ведущую в город, и постепенно треск его мотоцикла затихает вдали.
В это время из-за дюн появляется Лисичка - та самая загадочная девушка, которую мы уже видели на празднике, когда жгли костры. Она бредет, глубоко погружая босые ступни в песок, и своим хрипловатым голосом зовет:
- Фуманчу! Фуманчу!
Она вертит во все стороны головой, пристально вглядываясь своими прозрачными, фосфоресцирующими глазами в простирающуюся перед ней холмистую песчаную пустыню.
Сделав еще несколько шагов, девушка вновь повторяет свой зов, видимо, она ищет кошку. Но ленивые жесты, неспешная походка говорят о том, что поиски кошки - всего лишь предлог бесцельно побродить по дюнам. На вершине нагретого солнцем песчаного холмика она наклоняется, чтобы снять вцепившуюся в ногу колючку.
С лесов строящегося неподалеку дома несколько каменщиков окликают девушку, машут ей. Лисичка на них и не глядит. Поднимается и не спеша уходит, продолжая звать свою кошку:
- Фуманчу! Фуманчу!
Со строительной площадки синьор Амедео наблюдает за рабочими, готовящими раствор цемента и загружающими его в бадью: ее на канатах спускают сверху два других строителя. Синьор Амедео закуривает сигару и идет дальше, пробираясь между штабелями кирпичей, деревянными балками, длинными железными рельсами.
В одном из узких проходов перед ним вдруг вырастает Лисичка: она глядит на него в упор, не скрывая своего волнения. Синьор Амедео кусает кончик сигары. Улыбается и с легким вздохом спрашивает:
- Ну, тебе чего?
Прислонившись спиной к штабелю кирпича, она отвечает:
- Я потеряла кошку.
Амедео глубоко затягивается сигарой, словно хочет скрыть лицо за облаком дыма.
- Тут ее нет. Ну же, будь умницей, уходи.
Лисичка искоса бросает на него взгляд. Поднимает колено, чтобы упереться ногой в кирпичи, а может, для того, чтобы немного повыше приоткрылась нога.
- Жарко... Вы не чувствуете, как потеплело?
Отец Бобо не отвечает. Лишь лениво машет рукой: уходи, мол. Лисичка медленно отделяется от кирпичей, плавно проскальзывает мимо Амедео, едва не коснувшись его, и скрывается за грудой балок, потом вновь показывается из-за Дюн и наконец уходит прочь. Отец Бобо провожает ее взглядом - он по-прежнему держит в зубах сигару, но затаил дыхание и не затягивается.
Потом он возвращается на площадку и поднимается по мосткам на самый верх, на плоскую крышу дома.
Каменщики, усевшись кто где, обедают; одни едят хлеб с луком, другие хлеб с тушеными овощами. Выдубленный солнцем, высушенный, как чернослив, рабочий говорит остальным:
- Мой отец клал кирпичи, мой дед клал кирпичи, я кладу кирпичи. Тысяча, десять тысяч, горы кирпичей. Черт возьми, сколько кирпичей! А своего дома у меня так и нет!
Остальные каменщики выражают свое одобрение этому крику души нечленораздельным, но достаточно красноречивым мычанием. Что может сказать на это отец Бобо - подрядчик, он же старший мастер?
- Совершенно верно. И я был таким же, как все вы, тоже ничего не умел, а потом постепенно, мало-помалу, дошел до старшего мастера... Ах дорогой мой, необходимо терпение... ничего не достичь вот так, с ходу, раз-два!.. Надо стараться, вкалывать... - И, повернувшись, начинает спускаться по крутым мосткам.
5
Нынче, как и каждый вечер, все жители городка вышли прогуляться по Главной улице, которая соединяет две городские площади - Луговую и Муниципальную.
Толпа идет двумя встречными потоками в обе стороны; все шествуют медленно, словно это крестный ход.
Кого тут только нет: мальчишки, девчонки, юноши, девушки, дамы и господа - проплывают, словно парад-алле на цирковой арене; десятки раз они раскланиваются друг с другом, останавливаются перед витринами магазинов и затем вновь продолжают путь по двое, вчетвером, изредка в одиночку...
Директор гимназии Зевс, который тоже, прихрамывая, бредет по Главной улице, сверлит Бобо и его приятелей исполненным угрозы взглядом полицейского.
И недаром: ребята, ни на шаг не отставая, следуют за Угощайтесь, величественно выступающей в сопровождении своих двух сестер. Мальчишки зачарованно и конфузливо наблюдают за мягким, плавным колыханием ее пышных бедер: их изящные движения напоминают ритмичную работу огромных паровозных колес и поршней, И, чтобы побороть обуревающее его волнение, Бобо сопровождает каждое из этих потрясающих движений глубоким выдохом, подражая пыхтенью паровоза. Угощайтесь сохраняет полнейшую невозмутимость. Встречные при ее появлении улыбаются и подмигивают; в этих взглядах можно прочесть приятные воспоминания и недвусмысленные намеки... Она тоже временами улыбается в ответ - лукаво и снисходительно. Сестры, гордые и довольные, греются в лучах ее славы.
Вдруг Бобо и его дружки застывают как вкопанные перед большим окном какой-то конторы. Через стекло виден заваленный бумагами письменный стол, а за ним сидит чиновник лет пятидесяти в двух парах очков: одна на носу, другая поднята на лоб. Мальчики рассматривают чиновника долго и неумолимо. Оторвавшись от документов, которые внимательно изучал, он тоже глядит на них. Без сомнения, мы - свидетели ежевечерней шутки. Это что-то вроде "гляделок": кто выдержит дольше. Внезапно чиновник вскакивает и, изрыгая проклятия, кидается к двери, чтобы схватить одного из этих паршивцев. Но Бобо и его товарищи удирают, свернув в узкий переулок.
Запыхавшись, они вваливаются в лавку, где продают птиц, клетки, собачьи поводки, просо и все необходимое для домашней живности. Хозяйка лавки с опаской смотрит на ворвавшихся подростков. Бобо спрашивает:
- У вас имеются в продаже какаду?
- Нет-нет, какаду нет, - поспешно отвечает хозяйка.
Ее пронзительный голос срывается и дрожит, совсем как крик попугая. Мальчишки, расхохотавшись ей в лицо, выскакивают из лавки и вновь вливаются в струящуюся по Главной улице людскую реку.
Шишка в высшей степени элегантен: на нем фашистская форма, в руке стек. Со всеми встречными женщинами, даже если они идут под ручку с мужьями, он здоровается коротким: "Привет!" С Угощайтесь обменивается долгим, заговорщическим взглядом.
Угощайтесь с сестрами идет дальше. Она останавливается у кинотеатра "Молния" и изучает афиши. Рядом с ней вырастает владелец "Молнии", господин лет пятидесяти, с черными усиками, который глубоко убежден, что он - вылитый Рональд Колмен.
- Когда будет фильм с Гэри Купером? - спрашивает у него Угощайтесь.
- В воскресенье.
С удовлетворенным видом она продолжает прогулку.
Среди праздной толпы бредет в плаще из грубой ткани крестьянин - он оглушен и растерян, как выпущенный на арену бык.
Адвокат, по-прежнему держа руль своего велосипеда, указывает на мемориальную доску под одним из окон и произносит шепотом:
- Гарибальди! - Потом, сделав несколько шагов в людском водовороте, останавливается и созерцает палаццо графини Какарабос. Прикрыв рот ладонью, чтобы никто, кроме нас, его не услышал, он доверительно шепчет: Пятнадцатый век!
Затем указывает на каменный балкончик, прилепившийся сбоку к другому зданию, на углу узкого переулка. И с гордым видом улыбается, как бы подчеркивая огромную ценность этого редкостного архитектурного памятника. Двигается дальше, как всегда высоко подняв голову и не обращая никакого внимания на окружающих, но тотчас вновь останавливается. Прислонив к животу велосипед, он обеими руками описывает в воздухе дугу. И вполголоса поясняет нам:
- Двойное окно!
И впрямь под самой крышей мы видим старинное, диковинное окно с полукруглым верхом, разделенное посередине тонкой колонной.
Угощайтесь с сестрами восхищенно разглядывает кольца и часы, выставленные в витрине ювелира. Но вдруг вновь встречается взглядом с Шишкой, чье отражение возникает в витрине. Дешевка тоже уставился на драгоценности, вернее, делает вид, что уставился. Рассматривая их, он произносит шепотом, но достаточно громко, чтобы могла услышать стоящая рядом Угощайтесь:
- Стоит мне захотеть, и ты забеременеешь от одного моего взгляда.
Угощайтесь вместе с сестрами уходит.
Дешевка глядит им вслед, потом переходит на другую сторону улицы, где у входа в фотографию неподвижно, словно манекен, с сигаретой во рту застыл Джиджино Меландри - местный красавчик. В руке у него телеграмма. Когда подходит Дешевка, он показывает ему телеграмму.
- Это от той, из Цюриха. "Приезжай немедленно больше не могу точка".
В этот вечер на Главной улице происходит нечто, вызывающее особое оживление: вдали слышится скрип извозчичьей пролетки. Это Мадонна - так его прозвали за необъятные габариты.
Гуляющие выстраиваются шеренгой вдоль витрин магазинов по обе стороны улицы, чтобы дать дорогу пролетке, везущей проституток для публичного дома: его состав в обязательном порядке сменяется каждые полмесяца. Размалеванные девицы курят сигареты в длинных мундштуках, сидя нога на ногу.
Дора, хозяйка заведения, важно и гордо восседает на облучке рядом с Мадонной, который правит лошадью с хмурым видом, словно желая показать, что не имеет к своим пассажиркам никакого отношения.
Завсегдатаи Коммерческого кафе сгрудились у двери. Некоторые дамы отворачиваются. Зато все остальные жадным взглядом провожают пролетку, следующую по Главной улице и поднимающую волну желаний. Вдогонку несутся восхищенный шепот, выкрики, непристойные шутки.
Время уже позднее. В мгновение ока Главная улица пустеет. Все расходятся по домам - пора ужинать. Но для кое-кого прогулка еще не окончена: Черная Фигура, согнувшись над рулем мотоцикла с зажженными фарами, преодолевает короткий отрезок Главной улицы и исчезает в глубине Луговой площади.
После ужина Главная улица опять немного оживает. Но теперь прохожие шагают торопливо, ныряя в двери кафе или кино. В полночь город вымирает полностью.
Все окна закрыты ставнями. Цепочку повисших над улицей фонарей чуть заметно колышет ветер, и фасады домов то выступают в их тусклом блеске, то снова погружаются в ночную тьму. Этой ночью покой Главной улицы нарушает медленно движущаяся автоцистерна. Ее владелец Карлини - городской золотарь по прозвищу Одеколон. Это пятидесятилетний приземистый человек с приплюснутым носом и огромными, зияющими ноздрями. Цистерна сворачивает в длинную подворотню у палаццо графов Какарабос и въезжает во внутренний двор, где ее поджидает доверенный человек графини, вероятно, камердинер, с большим ацетиленовым фонарем в руках.
Карлини вылезает из кабины и начинает не спеша раздеваться, пока не остается в одних кальсонах. Одновременно он спрашивает камердинера:
- Что упало?
- Брильянтовое кольцо госпожи графини.
- В котором часу это произошло?
- Графиня отправилась в уборную ровно в шесть часов вечера и в десять минут седьмого уронила перстень в унитаз.
Карлини вооружается крюком и очень ловко поднимает одну за другой четыре цементные плиты, закрывающие выгребную яму. Камердинер сразу же подносит к носу платок. Однако продолжает светить Карлини фонарем; а золотарь спускает ноги в люк и по грудь погружается в темную жижу. Как ни в чем не бывало он принимается долбить окаменевшие слои нечистот, пытаясь найти кольцо. Видя, что камердинер прикрывает лицо платком, Карлини говорит ему невозмутимо и рассудительно:
- Я считаю, что нет никакой разницы между ароматом и вонью: и то и другое - лишь оттенки понятия "запах". Может быть, если бы нас приучили, что аромат - это плохо, а вонь - хорошо, дела на свете шли бы совсем по-другому. И почему это люди не терпят дерьма?! Ведь оно такой же продукт нашего организма, как и мысль!..
На втором этаже зажигается окно, и мягкий свет озаряет старинный кессонный потолок. На фоне окна вырисовывается фигура графини в пеньюаре. Тихим, как вздох, голоском она говорит:
- Я полагаюсь на тебя, Карлини... Найди мне его. Я им очень дорожу... Это семейная реликвия.
Карлини стоит на дне зловонного колодца и внимательно шарит руками вокруг себя, перебирая один за другим все плавающие на поверхности этой отвратительной жижи комочки. Время от времени графиня окликает его, нежно и печально:
- Ну как, Карлини, нашел?
Карлини сощурил глаза и весь напрягся, стремясь придать большую чувствительность пальцам и ощупывающим дно ступням. Он отзывается почтительно, но не отвлекаясь от работы:
- Еще нет.
Не проходит и минуты, как графиня вновь с тоской спрашивает:
- Ну как, Карлини, нашел?
Но и на этот раз в воздухе повисает скупое "нет", содержащее в себе некоторый проблеск надежды.
6
Обедают на кухне, узкой и длинной, как кишка, - повернуться негде. За столом Бобо, его младший брат, на углу, рядом с синьорой Мирандой, сидит дедушка (он не ест, потому что, как всегда, уже обедал утром, в одиннадцать часов). Тут же Дешевка - братец синьоры Миранды, а во главе стола синьор Амедео, без пиджака, но в шляпе.
На первое сегодня суп. Посреди стола дымится большая миска. Миранда разливает суп по тарелкам. Бобо тянется за бутылью, чтобы налить себе воды, но его руку перехватывает отец и говорит:
- До супа не пьют.
У кухонного стола, служащего продолжением раковины, стоит служанка. Она повернулась спиной к обедающим. Это разбитная и аппетитная деревенская девчонка - зовут ее Джина. Дедушка гладит ее пониже спины и говорит:
- На столе не хватает ложки.
Она резко оборачивается и хлопает ладонью по нахальной руке.
Бобо, его братишка, отец - все держат ложки с супом у рта и дуют, чтобы остудить. Дешевка поставил свою тарелку рядом с пустой тарелкой для второго: он единственный, кто охлаждает суп, переливая его ложкой из одной тарелки в другую. Дедушка наблюдает за обедающими. Потом вдруг спрашивает:
- А соли достаточно?
Отец Бобо, уже снявший пробу, утвердительно кивает.
Джина, протиснувшись между сидящими рядом братьями, собирается унести со стола супницу. Бобо с зажатой в руке ложкой высоко поднимает согнутый локоть, чтобы дотянуться до груди служанки. Но, получив от родителя подзатыльник, Бобо обливает супом куртку.
В этот момент дедушка поднимается и говорит:
- Пойду на минутку выйду.
Джина ставит перед синьором Амедео большое блюдо с вареной курицей. Бобо тут же тянется к нему вилкой. Отец резко, словно отсекая ножом, бьет его по руке и бранится сквозь зубы.
- Я хотел взять крылышко, - хнычет Бобо, дуя на руку.
- А получишь вилкой по лбу.
Синьор Амедео накладывает второе себе, потом передает блюдо жене, которая кладет кусочек Дешевке и дает одно крылышко Бобо, а другое младшему сыну.
Возвращается дедушка, садится и объявляет:
- Теперь я чувствую себя лучше.
Брат Бобо разражается неестественно громким, деланным смехом.
Амедео срывает с груди салфетку, комкает и в сердцах швыряет ее в лицо сыну.
Дешевка ест молча.
Он сосредоточенно трудится над ножкой, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Дедушка, указывая на обглоданную косточку, говорит:
- На ней еще осталось мясо.
Потом опять проводит ладонью по заду Джины, которая на этот раз не на шутку рассердилась и кричит:
- Что вам мой зад - чаша со святой водой?!
Внезапно раздается звон колокольчика у входной двери. Миранда идет открывать. Отец Бобо раздраженно бормочет:
- Черт бы их всех побрал, не дадут пообедать спокойно!
На пороге появляется Миранда и, обращаясь к мужу, говорит:
- Это кавалер Бьонди. Просит тебя на два слова.
Амедео так низко наклоняется над столом, будто хочет впиться в него зубами, и меж тарелок и стаканов прокатывается яростное, приглушенное проклятие:
- Агарабарданарабембо!
Затем он резко встает и, раздраженно пыхтя, выходит из кухни.
Брат Бобо роняет на пол вилку и получает возможность заползти на четвереньках под стол. Он выныривает по другую сторону стола, поближе к двери. Но ему приходится поспешно вернуться на место, так как у входа в кухню уже слышатся шаги отца.
Синьор Амедео как ни в чем не бывало садится снова за стол. С невозмутимым видом отпивает из своего стакана глоток вина.
- Хорошее это "Санджовезе".
Ставит стакан. Вытирает рот салфеткой. Потом обращается к Бобо дружески, почти ласково:
- Ты вчера вечером ходил в кино?
- Да, папа, там было очень здорово.
- А что показывали?
- Фильм про индейцев... Белые, американцы, хотели построить железную дорогу, а краснокожие...
Но тут отец, подскочив, хватает его за шиворот.
- А ты там чем занимался?
Бобо отвечает жалобно, чуть не плача:
- Я? Ничем, папа.
Он вырывается, наконец ему удается выскользнуть, и он удирает в сад, преследуемый разгневанным папашей.
Скатившись с лестницы, Бобо сворачивает за угол дома, оглядывается и видит, что отец гонится за ним по пятам. Вновь бросается бежать и, достигнув другого угла, опять оглядывается. Он тяжело дышит, и по лицу видно, что он здорово напуган. Отец тоже останавливается. Он весь дрожит от слепой ярости, с которой не в силах совладать.
- Стой! А ну иди сюда, свинья поганая! Висельник проклятый!
- Ага! Я подойду, а ты меня по шее!
- Да я тебе все кости переломаю!
Амедео рвется вперед, пытаясь поймать сына, но тот снова ускользает. Бобо бегает вокруг дома, жалобно вереща:
- Это не я!
- С завтрашнего дня никакой школы, никаких денег, будешь ходить со мной на стройку и работать чернорабочим!
- Ладно.
- Я тебе покажу "ладно", чертово отродье!
Вот появляется и Миранда. Выходит на крыльцо из кухни и говорит:
- Амедео, успокойся, тебя соседи слышат.
- Ты мне скажи, от кого ты прижила этого змееныша! Я в его возрасте уже три года работал.
Ему отвечает Бобо:
- Слыхали, ты работал могильщиком. Старая песня, папа.
Отец в последний раз бросает на него полный бешенства взгляд и, поднимаясь по лесенке, говорит жене:
- В своем доме, черт подери, я веду себя как хочу. Понятно?
Он входит в кухню, останавливается и видит Дешевку, который все так же невозмутимо продолжает обедать. Амедео долго молча смотрит на него в упор, и взгляд его выражает нескрываемое презрение и отвращение. Миранда берет тарелку Бобо, чтобы отнести ему еду в сад. Муж спрашивает с угрозой:
- Куда ты? Поставь тарелку на место. Не то, смотри, я тут все разнесу.
Теперь нервы не выдерживают и у Миранды. Она кричит:
- Да скажешь ты наконец, что он натворил!
Муж выскакивает в коридор и возвращается с шляпой в руках.
- Это шляпа кавалера Бьонди. "Борсалино" [всемирно известная фабрика шляп]. Он меня заставил за нее заплатить! На, понюхай!
И сует шляпу под нос жене.
- Этот бандит, твой сыночек, в кино с балкона налил прямо на голову кавалеру Бьонди. Мне пришлось отдать ему три скудо!
- А я уверена, что это не он. Наверно, кто-нибудь из этих бездельников, его приятелей.
- Перестань защищать этого оболтуса! Что один мерзавец, что другой! Все твое воспитание! Уголовников растишь!
Миранда вопит, как с цепи сорвалась:
- Ну так сиди сам дома и воспитывай! Повоюй-ка с ними с утра до вечера! Вы меня все с ума сведете! Вот возьму да отравлю вас всех! Насыплю в суп стрихнина!
Дедушка выходит из кухни в гостиную. Взявшись обеими руками за спинку стула, он считает:
- Раз, два... три!
При счете "три" он издает громоподобный звук.
Миранда, вся растрепанная и потная, в отчаянии всплескивает руками.
- Сил больше нет! Я покончу с собой. Умру одна! И немедленно!
Выбегает в коридор, распахивает дверь уборной и запирается изнутри.
Муж кричит ей вслед, что раньше он покончит с собой. И обеими руками пытается разорвать себе рот. Потом дает выход своей ярости в целом потоке богохульств и проклятий, которые словно срываются с катапульты:
- О мадонна, черт побери! Так-растак-перетак!
Хватается руками за край скатерти и стаскивает ее на пол вместе с мисками, тарелками, бутылками, стаканами...
Дешевка успевает вовремя приподнять свою тарелку и вилку; скатерть выскальзывает из-под прибора, не нарушая его трапезы. Братишка Бобо тоже не теряет спокойствия - напротив, вся эта суматоха его забавляет, и он нахально хохочет во всю глотку - точь-в-точь так, как мы уже слышали прежде.
Час спустя дверь уборной открывается, и на пороге возникает Миранда. С видом жертвы она бредет по коридору на кухню.
В кухне Джина, напевая вполголоса танго "Района", раскладывает по столу осколки разбитых тарелок и стаканов. Дедушка всякий раз, как она наклоняется, чтобы поднять их с пола, любуется открывающимся зрелищем.
Миранда строгим, деловым тоном спрашивает у служанки:
- Сколько разбито тарелок?
- Пять.
- А стаканов?
- Три.
- Все равно ему платить придется.
И уходит. Дедушка указывает на пол возле раковины.
- Вен там еще осколок.
Джина наклоняется, пытаясь найти его, а дедушка впивается взглядом в ее ноги, открывшиеся до самых ляжек, перетянутых резинками. Джина выпрямляется, насмешливо смотрит на него и заявляет:
- Вы меня уж в третий раз заставляете наклоняться, чтобы посмотреть, чего у меня там. А что вам теперь нужно, кроме грелки? Ведь одной ногой в могиле стоите.
И ухмыляется. Дедушка берет ее за локоть и злобно, со свистом шепчет:
- Кто? Я? Ну это еще неизвестно. Но ты запомни, душа моя, если я и умру, то не от голода!
Джина вырывается и уходит, вызывающе качая бедрами, и тут ее опять настигает рука дедушки: он звонко шлепает ее по заду.
7
Крупным планом искаженное криком лицо учителя физкультуры. На голове у него фуражка с фашистским орлом.
- На караул!
Длинная шеренга авангардистов [название организации фашистской молодежи], выстроенная на привокзальной площади лицом к зданию вокзала и застывшая неподвижно, единым движением вскидывает винтовки. Вдоль шеренги, как на смотре, идет в сопровождении учителя сам Шишка. Среди замерших по стойке "смирно" парней мы видим и Бобо: ему нелегко дается эта вынужденная неподвижность. Шишка останавливается и салютует перед штандартом с фланга шеренги, а затем направляется к подъезду вокзала. Учитель физкультуры поворачивается и командует:
- Смир-но! Напра-во! Правое плечо вперед, шаго-ом марш!
Взвод, выполняя команду, следует за учителем в здание. Двое барабанщиков по бокам знаменосца со штандартом выбивают маршевый ритм, гулко разносящийся под сводами вокзала.
Перрон заполнен людьми в фашистской форме, в воздухе полощутся флаги: широкая черная полоса рядом с залитыми солнцем железнодорожными путями. Под грохот барабанов занимают свое место среди встречающих и авангардисты. Воздух дрожит от грубых окриков, резких команд, пронзительных призывов трубы.
Но вновь язык его подводит, и с губ срывается негромкий звук, вызывающий в классе дикий хохот. Мальчишки хохочут неестественно, преувеличенно громко. Один даже катается по полу от смеха. А Бобо снова оборачивается и говорит:
- Ну перестаньте, прошу вас... вы же видите, как это трудно...
Пискля вновь повторяет трудное слово:
- Эмарпсамен, эмарпсамен... Попробуй и ты быстро произнести два-три раза подряд, без перерыва... Может быть, в первый раз ты и ошибешься, но потом поправишься... У тебя обязательно получится...
Бобо несколько секунд молчит, чтобы вновь получше сосредоточиться. Потом решительно приступает:
- Эмарпс...
Вместо двух последних звуков опять раздается нечто неприличное, но теперь уже куда отчетливее. Бобо пытается произнести хотя бы только "псамен", но всякий раз изо рта вырывается одно и то же.
Он издает эти звуки все быстрее и быстрее, упорно и нахально, прямо в лицо учителю, который наконец начинает подозревать, что над ним насмехаются. Лицо у него мрачнеет, и, чтобы избавиться от Бобо, он кричит:
- Иди на место! Садись!
Урок рисования
Ученики по очереди зажимают пальцем нос. Учительница рисования смотрит на них, и на ее плоском, как камбала, лице отражается изумление. Бобо поднимает руку.
- Разрешите выйти! Вонючка воздух испортил!
Вонючка развалился на парте как свинья. Покраснев, он поднимает голову и, водя во все стороны своими косыми глазами, обиженно возражает:
- Ну что ты врешь!
Уборные
Бобо шествует по длинному широкому коридору, куда выходят двери классов. Заходит в уборную. Глубоко и облегченно вздыхает, словно наконец нашел спокойный уголок. Из кабинок, отгороженных невысокими, не доходящими до потолка дверями, слышится тихое журчание воды.
Он подходит к окну, из которого виден бескрайний простор голубого неба. Смотрит вниз, во двор. В одном из окон замечает женщину, разбивающую над сковородкой яйцо. Доносятся голоса; люди свободно идут по улице - каждый, куда ему надо. Над низкими крышами в воздухе плывет запах моря. Бобо мечтательно говорит про себя: "Интересно, есть ли кто сейчас на берегу?"
==
4
Набережная и пляж совсем пусты. Там царит ничем не нарушаемая тишина. Все невесомо, неподвижно, словно застыло. Но вдруг нереальность этого пейзажа, напоминающего полотна художников метафизической школы [направление в итальянской живописи 30-х годов, главой которого был художник Джордже Де Кирико (1888-1978)], нарушает резкий грохот мотоцикла, мчащегося на бешеной скорости. По безлюдному молу как угорелый летит, пригнувшись за рулем и как бы слившись воедино со своей машиной, Черная Фигура. Душераздирающе визжат тормоза: мотоцикл останавливается в полуметре от края. Испуганно взлетают чайки. И хотя вокруг нет никого, кто мог бы ему поаплодировать, Черная Фигура все равно доволен.
Он разворачивает мотоцикл и несется в обратную сторону, выписывая немыслимые кренделя и временами едва не касаясь ограждающих мол слева цементных блоков. Чуть не врезавшись в стену, отделяющую мол от порта, он на полном ходу резко сворачивает на улочку, ведущую в город, и постепенно треск его мотоцикла затихает вдали.
В это время из-за дюн появляется Лисичка - та самая загадочная девушка, которую мы уже видели на празднике, когда жгли костры. Она бредет, глубоко погружая босые ступни в песок, и своим хрипловатым голосом зовет:
- Фуманчу! Фуманчу!
Она вертит во все стороны головой, пристально вглядываясь своими прозрачными, фосфоресцирующими глазами в простирающуюся перед ней холмистую песчаную пустыню.
Сделав еще несколько шагов, девушка вновь повторяет свой зов, видимо, она ищет кошку. Но ленивые жесты, неспешная походка говорят о том, что поиски кошки - всего лишь предлог бесцельно побродить по дюнам. На вершине нагретого солнцем песчаного холмика она наклоняется, чтобы снять вцепившуюся в ногу колючку.
С лесов строящегося неподалеку дома несколько каменщиков окликают девушку, машут ей. Лисичка на них и не глядит. Поднимается и не спеша уходит, продолжая звать свою кошку:
- Фуманчу! Фуманчу!
Со строительной площадки синьор Амедео наблюдает за рабочими, готовящими раствор цемента и загружающими его в бадью: ее на канатах спускают сверху два других строителя. Синьор Амедео закуривает сигару и идет дальше, пробираясь между штабелями кирпичей, деревянными балками, длинными железными рельсами.
В одном из узких проходов перед ним вдруг вырастает Лисичка: она глядит на него в упор, не скрывая своего волнения. Синьор Амедео кусает кончик сигары. Улыбается и с легким вздохом спрашивает:
- Ну, тебе чего?
Прислонившись спиной к штабелю кирпича, она отвечает:
- Я потеряла кошку.
Амедео глубоко затягивается сигарой, словно хочет скрыть лицо за облаком дыма.
- Тут ее нет. Ну же, будь умницей, уходи.
Лисичка искоса бросает на него взгляд. Поднимает колено, чтобы упереться ногой в кирпичи, а может, для того, чтобы немного повыше приоткрылась нога.
- Жарко... Вы не чувствуете, как потеплело?
Отец Бобо не отвечает. Лишь лениво машет рукой: уходи, мол. Лисичка медленно отделяется от кирпичей, плавно проскальзывает мимо Амедео, едва не коснувшись его, и скрывается за грудой балок, потом вновь показывается из-за Дюн и наконец уходит прочь. Отец Бобо провожает ее взглядом - он по-прежнему держит в зубах сигару, но затаил дыхание и не затягивается.
Потом он возвращается на площадку и поднимается по мосткам на самый верх, на плоскую крышу дома.
Каменщики, усевшись кто где, обедают; одни едят хлеб с луком, другие хлеб с тушеными овощами. Выдубленный солнцем, высушенный, как чернослив, рабочий говорит остальным:
- Мой отец клал кирпичи, мой дед клал кирпичи, я кладу кирпичи. Тысяча, десять тысяч, горы кирпичей. Черт возьми, сколько кирпичей! А своего дома у меня так и нет!
Остальные каменщики выражают свое одобрение этому крику души нечленораздельным, но достаточно красноречивым мычанием. Что может сказать на это отец Бобо - подрядчик, он же старший мастер?
- Совершенно верно. И я был таким же, как все вы, тоже ничего не умел, а потом постепенно, мало-помалу, дошел до старшего мастера... Ах дорогой мой, необходимо терпение... ничего не достичь вот так, с ходу, раз-два!.. Надо стараться, вкалывать... - И, повернувшись, начинает спускаться по крутым мосткам.
5
Нынче, как и каждый вечер, все жители городка вышли прогуляться по Главной улице, которая соединяет две городские площади - Луговую и Муниципальную.
Толпа идет двумя встречными потоками в обе стороны; все шествуют медленно, словно это крестный ход.
Кого тут только нет: мальчишки, девчонки, юноши, девушки, дамы и господа - проплывают, словно парад-алле на цирковой арене; десятки раз они раскланиваются друг с другом, останавливаются перед витринами магазинов и затем вновь продолжают путь по двое, вчетвером, изредка в одиночку...
Директор гимназии Зевс, который тоже, прихрамывая, бредет по Главной улице, сверлит Бобо и его приятелей исполненным угрозы взглядом полицейского.
И недаром: ребята, ни на шаг не отставая, следуют за Угощайтесь, величественно выступающей в сопровождении своих двух сестер. Мальчишки зачарованно и конфузливо наблюдают за мягким, плавным колыханием ее пышных бедер: их изящные движения напоминают ритмичную работу огромных паровозных колес и поршней, И, чтобы побороть обуревающее его волнение, Бобо сопровождает каждое из этих потрясающих движений глубоким выдохом, подражая пыхтенью паровоза. Угощайтесь сохраняет полнейшую невозмутимость. Встречные при ее появлении улыбаются и подмигивают; в этих взглядах можно прочесть приятные воспоминания и недвусмысленные намеки... Она тоже временами улыбается в ответ - лукаво и снисходительно. Сестры, гордые и довольные, греются в лучах ее славы.
Вдруг Бобо и его дружки застывают как вкопанные перед большим окном какой-то конторы. Через стекло виден заваленный бумагами письменный стол, а за ним сидит чиновник лет пятидесяти в двух парах очков: одна на носу, другая поднята на лоб. Мальчики рассматривают чиновника долго и неумолимо. Оторвавшись от документов, которые внимательно изучал, он тоже глядит на них. Без сомнения, мы - свидетели ежевечерней шутки. Это что-то вроде "гляделок": кто выдержит дольше. Внезапно чиновник вскакивает и, изрыгая проклятия, кидается к двери, чтобы схватить одного из этих паршивцев. Но Бобо и его товарищи удирают, свернув в узкий переулок.
Запыхавшись, они вваливаются в лавку, где продают птиц, клетки, собачьи поводки, просо и все необходимое для домашней живности. Хозяйка лавки с опаской смотрит на ворвавшихся подростков. Бобо спрашивает:
- У вас имеются в продаже какаду?
- Нет-нет, какаду нет, - поспешно отвечает хозяйка.
Ее пронзительный голос срывается и дрожит, совсем как крик попугая. Мальчишки, расхохотавшись ей в лицо, выскакивают из лавки и вновь вливаются в струящуюся по Главной улице людскую реку.
Шишка в высшей степени элегантен: на нем фашистская форма, в руке стек. Со всеми встречными женщинами, даже если они идут под ручку с мужьями, он здоровается коротким: "Привет!" С Угощайтесь обменивается долгим, заговорщическим взглядом.
Угощайтесь с сестрами идет дальше. Она останавливается у кинотеатра "Молния" и изучает афиши. Рядом с ней вырастает владелец "Молнии", господин лет пятидесяти, с черными усиками, который глубоко убежден, что он - вылитый Рональд Колмен.
- Когда будет фильм с Гэри Купером? - спрашивает у него Угощайтесь.
- В воскресенье.
С удовлетворенным видом она продолжает прогулку.
Среди праздной толпы бредет в плаще из грубой ткани крестьянин - он оглушен и растерян, как выпущенный на арену бык.
Адвокат, по-прежнему держа руль своего велосипеда, указывает на мемориальную доску под одним из окон и произносит шепотом:
- Гарибальди! - Потом, сделав несколько шагов в людском водовороте, останавливается и созерцает палаццо графини Какарабос. Прикрыв рот ладонью, чтобы никто, кроме нас, его не услышал, он доверительно шепчет: Пятнадцатый век!
Затем указывает на каменный балкончик, прилепившийся сбоку к другому зданию, на углу узкого переулка. И с гордым видом улыбается, как бы подчеркивая огромную ценность этого редкостного архитектурного памятника. Двигается дальше, как всегда высоко подняв голову и не обращая никакого внимания на окружающих, но тотчас вновь останавливается. Прислонив к животу велосипед, он обеими руками описывает в воздухе дугу. И вполголоса поясняет нам:
- Двойное окно!
И впрямь под самой крышей мы видим старинное, диковинное окно с полукруглым верхом, разделенное посередине тонкой колонной.
Угощайтесь с сестрами восхищенно разглядывает кольца и часы, выставленные в витрине ювелира. Но вдруг вновь встречается взглядом с Шишкой, чье отражение возникает в витрине. Дешевка тоже уставился на драгоценности, вернее, делает вид, что уставился. Рассматривая их, он произносит шепотом, но достаточно громко, чтобы могла услышать стоящая рядом Угощайтесь:
- Стоит мне захотеть, и ты забеременеешь от одного моего взгляда.
Угощайтесь вместе с сестрами уходит.
Дешевка глядит им вслед, потом переходит на другую сторону улицы, где у входа в фотографию неподвижно, словно манекен, с сигаретой во рту застыл Джиджино Меландри - местный красавчик. В руке у него телеграмма. Когда подходит Дешевка, он показывает ему телеграмму.
- Это от той, из Цюриха. "Приезжай немедленно больше не могу точка".
В этот вечер на Главной улице происходит нечто, вызывающее особое оживление: вдали слышится скрип извозчичьей пролетки. Это Мадонна - так его прозвали за необъятные габариты.
Гуляющие выстраиваются шеренгой вдоль витрин магазинов по обе стороны улицы, чтобы дать дорогу пролетке, везущей проституток для публичного дома: его состав в обязательном порядке сменяется каждые полмесяца. Размалеванные девицы курят сигареты в длинных мундштуках, сидя нога на ногу.
Дора, хозяйка заведения, важно и гордо восседает на облучке рядом с Мадонной, который правит лошадью с хмурым видом, словно желая показать, что не имеет к своим пассажиркам никакого отношения.
Завсегдатаи Коммерческого кафе сгрудились у двери. Некоторые дамы отворачиваются. Зато все остальные жадным взглядом провожают пролетку, следующую по Главной улице и поднимающую волну желаний. Вдогонку несутся восхищенный шепот, выкрики, непристойные шутки.
Время уже позднее. В мгновение ока Главная улица пустеет. Все расходятся по домам - пора ужинать. Но для кое-кого прогулка еще не окончена: Черная Фигура, согнувшись над рулем мотоцикла с зажженными фарами, преодолевает короткий отрезок Главной улицы и исчезает в глубине Луговой площади.
После ужина Главная улица опять немного оживает. Но теперь прохожие шагают торопливо, ныряя в двери кафе или кино. В полночь город вымирает полностью.
Все окна закрыты ставнями. Цепочку повисших над улицей фонарей чуть заметно колышет ветер, и фасады домов то выступают в их тусклом блеске, то снова погружаются в ночную тьму. Этой ночью покой Главной улицы нарушает медленно движущаяся автоцистерна. Ее владелец Карлини - городской золотарь по прозвищу Одеколон. Это пятидесятилетний приземистый человек с приплюснутым носом и огромными, зияющими ноздрями. Цистерна сворачивает в длинную подворотню у палаццо графов Какарабос и въезжает во внутренний двор, где ее поджидает доверенный человек графини, вероятно, камердинер, с большим ацетиленовым фонарем в руках.
Карлини вылезает из кабины и начинает не спеша раздеваться, пока не остается в одних кальсонах. Одновременно он спрашивает камердинера:
- Что упало?
- Брильянтовое кольцо госпожи графини.
- В котором часу это произошло?
- Графиня отправилась в уборную ровно в шесть часов вечера и в десять минут седьмого уронила перстень в унитаз.
Карлини вооружается крюком и очень ловко поднимает одну за другой четыре цементные плиты, закрывающие выгребную яму. Камердинер сразу же подносит к носу платок. Однако продолжает светить Карлини фонарем; а золотарь спускает ноги в люк и по грудь погружается в темную жижу. Как ни в чем не бывало он принимается долбить окаменевшие слои нечистот, пытаясь найти кольцо. Видя, что камердинер прикрывает лицо платком, Карлини говорит ему невозмутимо и рассудительно:
- Я считаю, что нет никакой разницы между ароматом и вонью: и то и другое - лишь оттенки понятия "запах". Может быть, если бы нас приучили, что аромат - это плохо, а вонь - хорошо, дела на свете шли бы совсем по-другому. И почему это люди не терпят дерьма?! Ведь оно такой же продукт нашего организма, как и мысль!..
На втором этаже зажигается окно, и мягкий свет озаряет старинный кессонный потолок. На фоне окна вырисовывается фигура графини в пеньюаре. Тихим, как вздох, голоском она говорит:
- Я полагаюсь на тебя, Карлини... Найди мне его. Я им очень дорожу... Это семейная реликвия.
Карлини стоит на дне зловонного колодца и внимательно шарит руками вокруг себя, перебирая один за другим все плавающие на поверхности этой отвратительной жижи комочки. Время от времени графиня окликает его, нежно и печально:
- Ну как, Карлини, нашел?
Карлини сощурил глаза и весь напрягся, стремясь придать большую чувствительность пальцам и ощупывающим дно ступням. Он отзывается почтительно, но не отвлекаясь от работы:
- Еще нет.
Не проходит и минуты, как графиня вновь с тоской спрашивает:
- Ну как, Карлини, нашел?
Но и на этот раз в воздухе повисает скупое "нет", содержащее в себе некоторый проблеск надежды.
6
Обедают на кухне, узкой и длинной, как кишка, - повернуться негде. За столом Бобо, его младший брат, на углу, рядом с синьорой Мирандой, сидит дедушка (он не ест, потому что, как всегда, уже обедал утром, в одиннадцать часов). Тут же Дешевка - братец синьоры Миранды, а во главе стола синьор Амедео, без пиджака, но в шляпе.
На первое сегодня суп. Посреди стола дымится большая миска. Миранда разливает суп по тарелкам. Бобо тянется за бутылью, чтобы налить себе воды, но его руку перехватывает отец и говорит:
- До супа не пьют.
У кухонного стола, служащего продолжением раковины, стоит служанка. Она повернулась спиной к обедающим. Это разбитная и аппетитная деревенская девчонка - зовут ее Джина. Дедушка гладит ее пониже спины и говорит:
- На столе не хватает ложки.
Она резко оборачивается и хлопает ладонью по нахальной руке.
Бобо, его братишка, отец - все держат ложки с супом у рта и дуют, чтобы остудить. Дешевка поставил свою тарелку рядом с пустой тарелкой для второго: он единственный, кто охлаждает суп, переливая его ложкой из одной тарелки в другую. Дедушка наблюдает за обедающими. Потом вдруг спрашивает:
- А соли достаточно?
Отец Бобо, уже снявший пробу, утвердительно кивает.
Джина, протиснувшись между сидящими рядом братьями, собирается унести со стола супницу. Бобо с зажатой в руке ложкой высоко поднимает согнутый локоть, чтобы дотянуться до груди служанки. Но, получив от родителя подзатыльник, Бобо обливает супом куртку.
В этот момент дедушка поднимается и говорит:
- Пойду на минутку выйду.
Джина ставит перед синьором Амедео большое блюдо с вареной курицей. Бобо тут же тянется к нему вилкой. Отец резко, словно отсекая ножом, бьет его по руке и бранится сквозь зубы.
- Я хотел взять крылышко, - хнычет Бобо, дуя на руку.
- А получишь вилкой по лбу.
Синьор Амедео накладывает второе себе, потом передает блюдо жене, которая кладет кусочек Дешевке и дает одно крылышко Бобо, а другое младшему сыну.
Возвращается дедушка, садится и объявляет:
- Теперь я чувствую себя лучше.
Брат Бобо разражается неестественно громким, деланным смехом.
Амедео срывает с груди салфетку, комкает и в сердцах швыряет ее в лицо сыну.
Дешевка ест молча.
Он сосредоточенно трудится над ножкой, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Дедушка, указывая на обглоданную косточку, говорит:
- На ней еще осталось мясо.
Потом опять проводит ладонью по заду Джины, которая на этот раз не на шутку рассердилась и кричит:
- Что вам мой зад - чаша со святой водой?!
Внезапно раздается звон колокольчика у входной двери. Миранда идет открывать. Отец Бобо раздраженно бормочет:
- Черт бы их всех побрал, не дадут пообедать спокойно!
На пороге появляется Миранда и, обращаясь к мужу, говорит:
- Это кавалер Бьонди. Просит тебя на два слова.
Амедео так низко наклоняется над столом, будто хочет впиться в него зубами, и меж тарелок и стаканов прокатывается яростное, приглушенное проклятие:
- Агарабарданарабембо!
Затем он резко встает и, раздраженно пыхтя, выходит из кухни.
Брат Бобо роняет на пол вилку и получает возможность заползти на четвереньках под стол. Он выныривает по другую сторону стола, поближе к двери. Но ему приходится поспешно вернуться на место, так как у входа в кухню уже слышатся шаги отца.
Синьор Амедео как ни в чем не бывало садится снова за стол. С невозмутимым видом отпивает из своего стакана глоток вина.
- Хорошее это "Санджовезе".
Ставит стакан. Вытирает рот салфеткой. Потом обращается к Бобо дружески, почти ласково:
- Ты вчера вечером ходил в кино?
- Да, папа, там было очень здорово.
- А что показывали?
- Фильм про индейцев... Белые, американцы, хотели построить железную дорогу, а краснокожие...
Но тут отец, подскочив, хватает его за шиворот.
- А ты там чем занимался?
Бобо отвечает жалобно, чуть не плача:
- Я? Ничем, папа.
Он вырывается, наконец ему удается выскользнуть, и он удирает в сад, преследуемый разгневанным папашей.
Скатившись с лестницы, Бобо сворачивает за угол дома, оглядывается и видит, что отец гонится за ним по пятам. Вновь бросается бежать и, достигнув другого угла, опять оглядывается. Он тяжело дышит, и по лицу видно, что он здорово напуган. Отец тоже останавливается. Он весь дрожит от слепой ярости, с которой не в силах совладать.
- Стой! А ну иди сюда, свинья поганая! Висельник проклятый!
- Ага! Я подойду, а ты меня по шее!
- Да я тебе все кости переломаю!
Амедео рвется вперед, пытаясь поймать сына, но тот снова ускользает. Бобо бегает вокруг дома, жалобно вереща:
- Это не я!
- С завтрашнего дня никакой школы, никаких денег, будешь ходить со мной на стройку и работать чернорабочим!
- Ладно.
- Я тебе покажу "ладно", чертово отродье!
Вот появляется и Миранда. Выходит на крыльцо из кухни и говорит:
- Амедео, успокойся, тебя соседи слышат.
- Ты мне скажи, от кого ты прижила этого змееныша! Я в его возрасте уже три года работал.
Ему отвечает Бобо:
- Слыхали, ты работал могильщиком. Старая песня, папа.
Отец в последний раз бросает на него полный бешенства взгляд и, поднимаясь по лесенке, говорит жене:
- В своем доме, черт подери, я веду себя как хочу. Понятно?
Он входит в кухню, останавливается и видит Дешевку, который все так же невозмутимо продолжает обедать. Амедео долго молча смотрит на него в упор, и взгляд его выражает нескрываемое презрение и отвращение. Миранда берет тарелку Бобо, чтобы отнести ему еду в сад. Муж спрашивает с угрозой:
- Куда ты? Поставь тарелку на место. Не то, смотри, я тут все разнесу.
Теперь нервы не выдерживают и у Миранды. Она кричит:
- Да скажешь ты наконец, что он натворил!
Муж выскакивает в коридор и возвращается с шляпой в руках.
- Это шляпа кавалера Бьонди. "Борсалино" [всемирно известная фабрика шляп]. Он меня заставил за нее заплатить! На, понюхай!
И сует шляпу под нос жене.
- Этот бандит, твой сыночек, в кино с балкона налил прямо на голову кавалеру Бьонди. Мне пришлось отдать ему три скудо!
- А я уверена, что это не он. Наверно, кто-нибудь из этих бездельников, его приятелей.
- Перестань защищать этого оболтуса! Что один мерзавец, что другой! Все твое воспитание! Уголовников растишь!
Миранда вопит, как с цепи сорвалась:
- Ну так сиди сам дома и воспитывай! Повоюй-ка с ними с утра до вечера! Вы меня все с ума сведете! Вот возьму да отравлю вас всех! Насыплю в суп стрихнина!
Дедушка выходит из кухни в гостиную. Взявшись обеими руками за спинку стула, он считает:
- Раз, два... три!
При счете "три" он издает громоподобный звук.
Миранда, вся растрепанная и потная, в отчаянии всплескивает руками.
- Сил больше нет! Я покончу с собой. Умру одна! И немедленно!
Выбегает в коридор, распахивает дверь уборной и запирается изнутри.
Муж кричит ей вслед, что раньше он покончит с собой. И обеими руками пытается разорвать себе рот. Потом дает выход своей ярости в целом потоке богохульств и проклятий, которые словно срываются с катапульты:
- О мадонна, черт побери! Так-растак-перетак!
Хватается руками за край скатерти и стаскивает ее на пол вместе с мисками, тарелками, бутылками, стаканами...
Дешевка успевает вовремя приподнять свою тарелку и вилку; скатерть выскальзывает из-под прибора, не нарушая его трапезы. Братишка Бобо тоже не теряет спокойствия - напротив, вся эта суматоха его забавляет, и он нахально хохочет во всю глотку - точь-в-точь так, как мы уже слышали прежде.
Час спустя дверь уборной открывается, и на пороге возникает Миранда. С видом жертвы она бредет по коридору на кухню.
В кухне Джина, напевая вполголоса танго "Района", раскладывает по столу осколки разбитых тарелок и стаканов. Дедушка всякий раз, как она наклоняется, чтобы поднять их с пола, любуется открывающимся зрелищем.
Миранда строгим, деловым тоном спрашивает у служанки:
- Сколько разбито тарелок?
- Пять.
- А стаканов?
- Три.
- Все равно ему платить придется.
И уходит. Дедушка указывает на пол возле раковины.
- Вен там еще осколок.
Джина наклоняется, пытаясь найти его, а дедушка впивается взглядом в ее ноги, открывшиеся до самых ляжек, перетянутых резинками. Джина выпрямляется, насмешливо смотрит на него и заявляет:
- Вы меня уж в третий раз заставляете наклоняться, чтобы посмотреть, чего у меня там. А что вам теперь нужно, кроме грелки? Ведь одной ногой в могиле стоите.
И ухмыляется. Дедушка берет ее за локоть и злобно, со свистом шепчет:
- Кто? Я? Ну это еще неизвестно. Но ты запомни, душа моя, если я и умру, то не от голода!
Джина вырывается и уходит, вызывающе качая бедрами, и тут ее опять настигает рука дедушки: он звонко шлепает ее по заду.
7
Крупным планом искаженное криком лицо учителя физкультуры. На голове у него фуражка с фашистским орлом.
- На караул!
Длинная шеренга авангардистов [название организации фашистской молодежи], выстроенная на привокзальной площади лицом к зданию вокзала и застывшая неподвижно, единым движением вскидывает винтовки. Вдоль шеренги, как на смотре, идет в сопровождении учителя сам Шишка. Среди замерших по стойке "смирно" парней мы видим и Бобо: ему нелегко дается эта вынужденная неподвижность. Шишка останавливается и салютует перед штандартом с фланга шеренги, а затем направляется к подъезду вокзала. Учитель физкультуры поворачивается и командует:
- Смир-но! Напра-во! Правое плечо вперед, шаго-ом марш!
Взвод, выполняя команду, следует за учителем в здание. Двое барабанщиков по бокам знаменосца со штандартом выбивают маршевый ритм, гулко разносящийся под сводами вокзала.
Перрон заполнен людьми в фашистской форме, в воздухе полощутся флаги: широкая черная полоса рядом с залитыми солнцем железнодорожными путями. Под грохот барабанов занимают свое место среди встречающих и авангардисты. Воздух дрожит от грубых окриков, резких команд, пронзительных призывов трубы.