Гуэрра Тонино. И плывет корабль

   56. ОТКРЫТОЕ МОРЕ. НОЧЬ
   "Глория Н.", маленькая и хрупкая в огромном ночном море; крохотные огоньки - это светящиеся во тьме иллюминаторы кормовой надстройки.
   57. ПАЛУБЫ "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ
   Сербы сидят на кормовой палубе, в темноте, под открытым небом, слегка подсветленным серпом месяца. А все знатные гости корабля собрались на капитанском мостике и благодушно попивают чай.
   Журналист, сидящий за одним столом с директором "Метрополитен-опера" и его женой, говорит:
   - В пятом веке сербы спустились на Балканский полуостров, а потом захватили Эпир и Фессалию... так они вам и останутся на корме!..
   В слабом лунном свете едва вырисовываются силуэты беженцев. Их томит тоска по родине. Одна из женщин, сидящих на дощатой палубе, берет в руки какой-то необычный струнный инструмент. Неуемный хвастун Фучилетто похваляется своими "подвигами".
   ФУЧИЛЕТТО. Смотрю на градусник: сорок! Что делать? Сорвать спектакль? Публика пришла ради меня...
   РУФФО САЛЬТИНИ. Смени пластинку!
   ФУЧИЛЕТТО. И я все-таки пел. О! Меня вызывали на бис семь раз!
   Фитцмайер в сторонке беседует с сэром Реджинальдом.
   ФИТЦМАЙЕР. Как же так? Вы устраиваете что-то вроде дыры, в которой едва помещаются пятьдесят оркестрантов, а потом хотите запихнуть туда весь состав оркестра - сто шестьдесят шесть человек?! У нас же оркестр не лилипутский!
   СЭР РЕДЖИНАЛЬД. Но этот театр - памятник национальной культуры, не могли же мы его перестраивать!
   Леди Вайолет, которая стоит неподалеку, опершись о перила, стала объектом настойчивых ухаживаний второго офицера.
   ВТОРОЙ ОФИЦЕР. Сильный характер в сочетании с удивительно тонкой женственностью делает англичанок...
   Но леди Вайолет перебивает его своим журчащим смехом.
   ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. А я тебе говорю, не нужно терять времени на все эти прелюдии, разве не так?
   ВТОРОЙ ОФИЦЕР. Я хотел сказать...
   Между тем сербиянка начинает петь, привлекая внимание не только своих соотечественников, но и тех, кто собрался наверху, на капитанском мостике.
   Дирижер Альбертини даже встает с места и, поглядев вниз, на палубу, замечает:
   - В ней столько экспрессии, что кажется, понимаешь, о чем она поет...
   Куффари и Лепори реагируют очень сдержанно, однако можно заметить, что мелодия захватила и их.
   Зилоев, зачарованный песней, начинает с большим чувством подпевать сербиянке.
   А темные, безликие силуэты сербов лишь усиливают впечатление от этой импровизации.
   58. ОДИН ИЗ ПЕРЕХОДНЫХ МОСТИКОВ НА НИЖНЕЙ ПАЛУБЕ. НОЧЬ
   У премьер-министра и принцессы Леринии тайное свидание в укромном уголке, где их наверняка никто не увидит и не услышит. Они разговаривают при слабом свете, льющемся из иллюминаторов.
   ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Мой брат крепко спит...
   ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Принцесса, мы не можем больше откладывать... Надо принимать решение! Путешествие подходит к концу, и начальник полиции проявляет все большую подозрительность.
   ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Нет, все и так решится в нашу пользу, нам ничего не надо предпринимать.
   ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Откуда такая уверенность, принцесса?
   ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Я видела сон... Мне снилось, будто мы вместе с братом в каком-то саду... Вдруг с неба прямо к нам спускается орел... Он хватает брата и, хлопая своими мощными крыльями, взмывает вверх. Но мой бедный братец такой тяжелый, такой тяжелый... Орел выпускает его из когтей, брат падает на землю и исчезает в огромном провале.
   ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Ты знаешь, как меня успокоить и заставить поверить всему, что ты говоришь.
   Он нежно обнимает принцессу и страстно целует ее. Принцесса отвечает ему таким же страстным поцелуем.
   59. ПАЛУБЫ СУДНА. НОЧЬ
   Пение сербов заканчивается под аплодисменты и возгласы всеобщего одобрения.
   МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Молодчина! Какой прекрасный тембр, правда?
   РУФФО САЛЬТИНИ. Интересно, кто она?
   В это время под звуки новой песни другая женщина начинает танцевать. Прямо там, на досках кормовой палубы, в темноте. Следом за ней в круг входит мужчина. Оба исполняют какой-то незнакомый танец, изобилующий легкими, высокими прыжками.
   ОРЛАНДО. Ну настоящие акробаты! Ловкость прямо-таки обезьянья!
   Количество танцующих пар все увеличивается, заразительный ритм пляски передается всем присутствующим.
   У Зилоева, хлопающего в такт, ноги сами просятся в пляс.
   ЗИЛОЕВ. Вот это огонь! Вот это страсть!
   ВТОРОЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Это не настоящий народный танец.
   При свете звезд в вихревой пляске кружатся и стар и млад.
   ЗИЛОЕВ. Погляди! Пляшут все, даже старики.
   ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Они же ничего не понимают! Ведь это один из древних языческих ритуальных танцев. Я в свое время изучал их!
   ВТОРОЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Разумеется! То, что делают они, похоже на венгерский чардаш. Это ритуальный танец, им отмечалось начало посева. Надо делать вот так, вот так. (Кружится, тяжело, по-медвежьи, притопывая ногами.)
   ОРЛАНДО. Браво!
   Все смеются. Зилоев распаляется все больше.
   ЗИЛОЕВ. О, да ты заткнешь за пояс саму Кшесинскую! У тебя получается даже лучше!
   Смех, поощрительные восклицания.
   ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Вот-вот: сначала правой ногой влево, потом левой ногой вправо! Вот так - правильно!
   ВТОРОЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Конечно!
   ЗИЛОЕВ. А ты спустись вниз, покажи им, как надо танцевать! И вы, профессор, тоже спускайтесь. Смелее! (Подталкивает обоих директоров к крутому железному трапу.)
   ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Ну что ж, я охотно...
   ФУЧИЛЕТТО. Браво, профессор! Поучите-ка их танцевать!
   Зилоев своим могучим басом объявляет "номер":
   - Внимание! Представляю вам двух великих специалистов хореографического искусства! Они покажут вам, как надо правильно танцевать!
   Оба профессора уже спустились на палубу и смешались с толпой сербов.
   ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Этим танцем люди просили своих богов пролить дождь на поля... Женщины танцуют, воздев руки, словно принимая в них небесную влагу...
   Он исполняет это па сначала один, потом вместе со всеми. Зилоев, тоже спустившийся на палубу, тянется к инструменту.
   ЗИЛОЕВ. А я сыграю! Дай-ка сюда! (Начинает водить смычком.)
   ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Мужчины топают ногами... сообщая семенам, что танец начался, чтобы семена открыли свой рот и приготовились пить влагу, ниспосланную небом... Вот так... вот так... вот так...
   Все танцуют.
   Фучилетто наблюдает за танцующими - главным образом за женщинами - с капитанского мостика.
   ФУЧИЛЕТТО. Я никого ничему не могу научить, но, сдается мне, сам кой-чему могу поучиться вон у той смугляночки!.. Ну-ка, позвольте, позвольте... (Тоже спускается вниз, к сербам.)
   Но вот второму директору Венской оперы становится плохо, и он обессиленно опускается на дощатую палубу.
   ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Евгений... Евгений!.. Что с тобой? Не пугай меня! Ответь своему кузену, Евгений!
   Все продолжают плясать, захваченные ритмом музыки.
   Фучилетто добрался-таки до своей смуглянки.
   ФУЧИЛЕТТО. Поди-ка сюда, моя чернявая!
   Самочувствие второго директора Венской оперы, похоже, улучшается.
   ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Ну как, тебе полегче?
   Престарелый профессор даже не успел сообразить, что с ним произошло, и вновь возвращается к теме, втянувшей его в этот вихрь:
   - Цель этой пляски - снискать расположение стихий, от которых зависит прорастание зерна...
   Лепори, оставшегося за столом, как водится, донимает его жена.
   ЖЕНА ЛЕПОРИ. О, por favor, не надо говорить неправду! Не нужно быть смешным, как nino [ребенок (исп.)].
   ЛЕПОРИ. Но я не просил, чтобы с ней заключали контракт. Клянусь здоровьем мамы...
   ЖЕНА ЛЕПОРИ. Не клянись мамой!
   ЛЕПОРИ. ...что я ей вовсе не протежирую. Мне нет никакого дела до твоей Ригини Бьяджетти.
   ЖЕНА ЛЕПОРИ. Нет, есть. Я не имела в виду спорить о твои вкусы! Все удивляются, как такой hermoso [красивый (исп.)] мужчина мог потерять голову от Ригини Бьяджетти! Потаскухи!..
   ЛЕПОРИ. О господи!
   Сэр Реджинальд, облокотившись о перила и не выпуская из рук стакана, не сводит глаз с жены, которая тоже присоединилась к танцующим и вскрикивает, попадая в объятия то одного, то другого могучего серба.
   Баронет терзает в руках стакан, то и дело разражаясь своим истерическим смехом.
   Сербы неутомимы, они выделывают сотни замысловатых фигур. Певицам Валеньяни и Руффо Сальтини тоже передается всеобщее возбуждение.
   РУФФО САЛЬТИНИ. А мы что же?
   Сплетя руки, они начинают кружиться в танце прямо на капитанском мостике.
   Зилоев, могучий, темпераментный, распаленный, тоже хочет подержать в своих объятиях леди Вайолет.
   ЗИЛОЕВ. Леди Донгби, разрешите пригласить вас на этот танец?
   В укромном уголке на капитанском мостике разгорается ссора между Рикотэном и его деспотичными спутниками.
   РИКОТЭН. Поймите наконец: я сам знаю, что мне делать, а чего не делать. И имею право раздарить все зажигалки мира кому захочу! Этот матрос так напоминает мне моего милого кузена!
   Дама-продюсер, опершись спиной о перила мостика, нервно похлопывает себя по ладони серебряным набалдашником трости и злобно шипит:
   - Ах вот как?..
   РИКОТЭН. Почему я не могу сделать человеку такой пустяковый подарок? Я требую, чтобы меня не ограничивали в моих чувствах и не следили за мной круглые сутки, как за младенцем... Мне уже сорок лет, ясно? Оставьте меня в покое! Вот так!
   Он заканчивает свою тираду срывающимся голосом и, едва не плача, начинает хлопать в такт музыке, с тоской глядя на танцующих, к которым так хотел бы присоединиться назло своим "опекунам".
   В веселой неразберихе пляски партнеры то и дело меняются, и цыганка Регина вдруг оказывается лицом к лицу с леди Вайолет, которой она гадала по руке.
   Обе пляшут с довольным видом, обе смеются, у обеих блестят глаза: их объединяет стихийно возникшая женская солидарность.
   ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ (кричит). Да! Да! (И смеется, отдаваясь во власть этого взрыва жизненных сил и не стыдясь своей тайны.)
   Орландо, столкнувшись с прекрасной Доротеей и ее родителями, комически учтиво восклицает:
   - О Доротея! Уважаемый синьор родитель, синьорина, не окажете ли вы мне честь...
   ГОЛОС ОТЦА ДОРОТЕИ (он явно шутит). Нет!
   ОРЛАНДО (умоляюще). Прошу вас... Благодарю!
   Обхватив стан девушки руками, он увлекает ее в водоворот пляски.
   Веселье захватило всех.
   Даже вечно унылая и наводящая на всех тоску мамаша фон Руперта лихо кружится на капитанском мостике, издавая короткие восклицания.
   Сам фон Руперт, сидя за столом, пытается ее образумить:
   - Maman, ну хватит. Прошу тебя, сядь!
   Внезапно Куффари тоже покидает свой шезлонг и начинает кружить вокруг дирижера Альбертини, а тот в восхищении отбивает ей ритм ладонями.
   Счастливый Орландо танцует на корме с девушкой, словно сошедшей с полотна Боттичелли. А она во время танца обменивается взглядами и улыбками с сербским студентом, неподвижно сидящим на битенге.
   В эту ночь весь корабль превращается в сплошную танцплощадку; здесь, под усеянным звездами небосводом, царит безудержное веселье, которому, кажется, не будет конца.
   60. САЛОН-РЕСТОРАН "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ
   Несмотря на поздний час, танцы все продолжаются.
   За большими окнами ресторана черные силуэты, вырисовывающиеся на фоне уже голубеющего ночного неба, то сближаются, то рассыпаются в непрерывном движении под заворожившую всех музыку.
   Какой-то малыш нерешительно заходит в огромный салон ресторана, но его тотчас хватают руки матери - сербиянка пугливо прижимает ребенка к себе.
   В глубине ресторана за столиком сидит в одиночестве мужчина - он явно пьян, но не перестает накачиваться вином, бормоча что-то нечленораздельное.
   61. НИЖНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ. ПОТОМ ДЕНЬ. ОТКРЫТОЕ МОРЕ
   Но вот все кончилось.
   Воцаряется тишина. На палубе судна вповалку тела обессиленных пляской и вином людей: их сморил тяжелый сон.
   Не спят только два серба. Облокотившись о борт, они стоят неподвижно и смотрят в море.
   А там, вдали, на горизонте, в первых бледных лучах восходящего солнца чернеет крошечный силуэт другого судна. Оба серба молча, неотрывно следят за ним глазами; а судно уже заметно приблизилось, и в свете раннего утра видно, что это тяжелый и грозный военный корабль, над которым зависло облако черного дыма, изрыгаемого его трубами.
   Рассвет. Палуба "Глории Н." оживает: хнычут дети, сербы перекликаются на своем языке.
   ПЕРВЫЙ СЕРБ. Пильтро, Пильтро, смотри, броненосец!
   ВТОРОЙ СЕРБ. Что теперь будет?
   Несколько беженцев - испуганных, настороженных - уже стоят у борта.
   62. КАЮТА ГРАФА ДИ БАССАНО. РАССВЕТ
   Граф ди Бассано резко садится на постели. Лицо у него встревоженное.
   63. КАЮТА РИКОТЭНА. РАССВЕТ
   Вскакивает и Рикотэн, не успев выпутать голову из простыни.
   64. САЛОН-БАР "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
   Беженцев, устроившихся на ночь в баре на удобном диване, будит чей-то голос из-за окна:
   - Стае... Стае!..
   СЕРБ. Я здесь... Иду!
   Молодой серб пробирается по темному салону к окну и раздвигает тяжелые бархатные шторы.
   Человек, стоящий за окном, сообщает ему новость. Мимо пробегают другие беженцы.
   ГОЛОС ИЗ-ЗА ОКНА. Иди посмотри сам! Тут военный корабль!
   Молодая сербиянка, вскочив с дивана, спрашивает в тоске и страхе:
   - Куда вы все бежите? Что случилось? Куда же вы?!
   65. ОТКРЫТОЕ МОРЕ И ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
   Силуэт покрытого свинцово-серой броней корабля надвигается на "Глорию Н.".
   Взгляды сербов, рассыпавшихся вдоль борта, обращены теперь на капитанский мостик, с которого матрос-сигнальщик что-то передает флажками военному кораблю. Рядом с матросом стоят два офицера. Подошедший капитан спрашивает:
   - Что они отвечают?
   ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Это флагман австро-венгерского флота, капитан. Они требуют выдачи сербов, которых мы подобрали в море.
   КАПИТАН (обращаясь к Партексано). Спуститесь в телеграфное отделение.
   Затем, поднеся к глазам бинокль, сам начинает расшифровывать сигналы, передаваемые с броненосца.
   Матрос-сигнальщик "Глории Н." быстро докладывает:
   - За потерпевшими бедствие сербами с австро-венгерского броненосца прибудут офицеры!
   Капитан и его помощник обмениваются многозначительными взглядами.
   Между тем у бортов "Глории Н." собираются пассажиры и члены экипажа: все смотрят на окутанный дымом грозный военный корабль.
   Орландо, всегда готовый утешить тех, кто в этом нуждается, говорит сербам, большинство которых, естественно, поддалось панике:
   - Почему вы все так встревожились? Да, это австро-венгерский военный корабль. Ну и что?
   ОДНА ИЗ БЕЖЕНОК (на своем языке). Господин говорит, чтобы мы не боялись, нам не сделают ничего плохого, австро-венгерскому кораблю ничего от нас не надо.
   Но эти слова не могут успокоить собравшихся вокруг нее соотечественников.
   ОДИН ИЗ МОЛОДЫХ СЕРБОВ (на своем языке). Они хотят нас забрать! Посадить в тюрьму!
   ДРУГОЙ СЕРБ. Да, он верно говорит - в тюрьму!
   МОЛОДАЯ СЕРБИЯНКА. Синьор, это правда?
   ОРЛАНДО. Что сказал молодой человек?
   СЕРБИЯНКА. Никола говорит, что нас всех заберут в плен, что вас заставят выдать беженцев!
   Орландо, увидев проходящих мимо офицеров, решает обратиться к ним.
   - О, простите, сейчас мы все узнаем... Капитан! Капитан...
   Но тот уже скрылся за металлической дверью.
   Орландо остается ждать. Заглянув в один из иллюминаторов, он видит, как работает телеграфный аппарат. Тон разговора и выражение лиц офицеров не сулят ничего хорошего.
   Понемногу и остальные пассажиры собираются на верхней палубе - кто в пижаме, кто в домашнем халате.
   Партексано, напустив на себя солидный вид, пытается удовлетворить любопытство пассажиров, отделываясь, однако, общими фразами.
   ПАРТЕКСАНО. Это просто обмен сигналами с австро-венгерским броненосцем.
   ФУЧИЛЕТТО. Ну и что же вы ему передаете?
   ПАРТЕКСАНО. Не могу знать, я же не сигнальщик, Но в целом все в порядке, синьоры...
   ФУЧИЛЕТТО. А почему эти люди так напуганы?
   Завязывая на шее фуляр, он смотрит на плотную толпу сербов, таких же мрачных, как и их предчувствия.
   Капитан и его помощники быстро взбегают по трапу на капитанский мостик. Оттуда доносятся лишь отдельные взволнованные фразы.
   КАПИТАН. Из Рима передают, чтобы мы постарались выиграть время... Никого не пускать на борт!
   ПАРТЕКСАНО. Слушаюсь!
   Сэр Реджинальд, на которого никто не обращает внимания, все же задает вопрос:
   - Капитан, я не хотел бы показаться назойливым... но скажите, что происходит? Имеем же мы право быть в курсе дела!..
   Под общий гомон Партексано пытается успокоить пассажиров, подкинув им очередное сообщение.
   ПАРТЕКСАНО. Ситуация, стало быть, такова: мы продолжаем им что-то передавать, только вот шифра я не знаю...
   ФУЧИЛЕТТО. А что передают из Рима?
   В разговор включается стюардесса:
   - Господам пассажирам, по-моему, незачем волноваться; капитан держится очень уверенно - не правда ли?
   Теперь все оборачиваются к журналисту.
   ДИРЕКТОР "МЕТРОПОЛИТЕН-ОПЕРА". Синьор Орландо, а что думаете обо всем этом вы?.. (Орландо не отвечает - он сам озабочен происходящим - и отворачивается от остальных пассажиров.) Вы тоже что-то скрываете?
   Тут Партексано переключает внимание пассажиров на передачу сигналов, и все поворачивают голову туда, куда он указывает.
   ПАРТЕКСАНО. Взгляните-ка, вон там... чуть пониже капитанского мостика, на броненосце, видно, как работает флажками их сигнальщик.
   Теперь его видим и мы.
   Крейсируя вокруг "Глории Н.", военный корабль несколько отдалился, но его грозное присутствие все же ощущается.
   На кормовом мостике капитан руководит передачей сигналов. Обращаясь к сигнальщику, он с искренним возмущением говорит:
   - Я не могу принять их требование выдать беженцев. Передавай!
   Тот проворно выполняет приказание. Капитан подносит к глазам бинокль.
   Все сербы, сгрудившись на палубе, тревожно и настороженно смотрят то на таящее в себе угрозу море, то на сигнальщика "Глории Н.", то на сигнальщика австро-венгерского броненосца, едва различимого в густом черном дыму, который валит из его труб.
   СИГНАЛЬЩИК "ГЛОРИИ Н." (капитану). Они требуют немедленной выдачи!
   Толпа сербов объята ужасом. Все в страхе отшатываются от борта.
   Окутанный клубами дыма неподвижный и грозный австро-венгерский военный корабль ощетинивается стволами пушек.
   В этот момент на верхней палубе "Глории Н." появляется Великий герцог со своей свитой.
   ОРЛАНДО. А, вот и Великий герцог... Ваше высочество!
   Все спешат помочь Великому герцогу подняться на кормовой мостик.
   ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ. Здравствуйте!
   ПАРТЕКСАНО. Ваше высочество, капитан ждет вас на мостике...
   Великий герцог, генерал, премьер-министр и начальник полиции подходят к капитану.
   КАПИТАН. Ваше высочество, с австрийского броненосца требуют немедленной выдачи потерпевших бедствие сербов.
   ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ (по-немецки). Сообщите им о моем пребывании на борту и о цели нашего путешествия.
   ПЕРЕВОДЧИК. Его высочество желает, чтобы вы сообщили им о цели нашего путешествия.
   КАПИТАН (своему помощнику). Передайте на броненосец, что мы непременно должны достичь острова Эримо!
   ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Слушаюсь!
   КАПИТАН. Прошу вас, Ваше высочество!
   Он подводит Великого герцога и его небольшую свиту к тому месту, откуда ведется семафорная связь.
   Сигнальщик приступает к передаче сообщения.
   ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ. Позвольте! Я хочу посмотреть!
   Партексано тотчас протягивает ему свой бинокль. Великий герцог, отрегулировав оптику, несколько мгновений разглядывает имперского двуглавого орла на флаге броненосца, затем, возвратив Партексано бинокль, становится навытяжку и отдает честь. Вся свита следует его примеру.
   Сигнальщик на броненосце, быстро работая флажками, передает очередное сообщение. Помощник капитана расшифровывает его:
   - Они разрешают нам следовать к острову. И приветствуют Его высочество Великого герцога.
   Переводчик тотчас же переводит его слова.
   КАПИТАН (несколько успокоенный). Мы берем курс на остров, Ваше высочество.
   Грозный броненосец отдаляется, а "Глория Н." продолжает свой путь.
   ОРЛАНДО (за кадром). И на военном корабле тоже знали и любили нашу Эдмею. Великий герцог добился от флагмана австро-венгерского военного флота разрешения завершить погребальную церемонию. Скоро мы увидим остров Зримо.
   И действительно, вдали, в туманной дымке, словно окутанный мягкой вуалью, показывается остров Зримо - одинокий и таинственный, как бы повисший между морем и небом.
   66. КОРИДОР ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ "ГЛОРИИ Н.". ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ
   Кузина покойной Эдмеи Тетуа в траурном одеянии и с опущенной черной вуалью выходит из своей каюты.
   Оба старых маэстро Рубетти вместе с монахиней тоже появляются в коридоре. Они выглядят очень торжественно в рединготах и при цилиндрах. Братья по своему обыкновению препираются. На этот раз - из-за цветка, который один из них всегда носит в петлице: другой считает, что в подобной ситуации цветок неуместен.
   МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Да убери ты свою маргаритку!
   МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Кому она мешает?
   Но все же прячет этот легкомысленный цветок. Поздоровавшись с дамой в трауре, все вместе отправляются на церемонию погребения.
   67. КАЮТА КУФФАРИ. ДЕНЬ
   В слабом свете, проникающем в каюту через иллюминатор, Ильдебранда Куффари, тоже одетая в траур, завершает свой туалет перед зеркалом. Она в таком волнении, что, прежде чем выйти, бессильно опускается на несколько секунд в кресло.
   68. КОРИДОР ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ. ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ
   По коридору, словно в настоящей похоронной процессии, движутся остальные гости.
   Появляется Ильдебранда Куффари, совершенно убитая горем, едва сдерживающая рыдания.
   К ней сразу же подходит Фитцмайер и, поздоровавшись, присоединяется к процессии.
   69. ВЕРХНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
   И вот все пассажиры собрались на палубе, чтобы принять участие в погребальной церемонии.
   Одетые в траур мужчины и женщины располагаются на палубе группами.
   СЭР РЕДЖИНАЛЬД ДОНГБИ (капеллану). Однажды она мне призналась: "Вот вы все говорите о моем голосе... А у меня порой бывает такое чувство, что голос этот принадлежит не мне. Я - всего лишь горло... диафрагма... дыхание. Откуда берется голос - не знаю... Я - только инструмент, простая девушка, испытывающая даже какой-то страх перед этим голосом, всю жизнь делающим со мной все, что хочет он".
   На фоне свинцово-серого, затянутого тяжелыми тучами неба появляется почетный караул. "Глория Н." бросает якорь в виду острова Зримо - родины бессмертной певицы. У самого борта на специальном черном катафалке урна с прахом Эдмеи Тетуа. Слышны отчетливые команды вахтенного матроса.
   МАТРОС ОЛЕ. Смир-но!
   КАПЕЛЛАН. Прошу прощения, сэр Донгби, церемония начинается...
   МАТРОС ОЛЕ. Нале-во!
   КАПИТАН. Синьор Партексано, приступайте!
   Скорбящие гости подходят ближе к катафалку.
   МАТРОС ОЛЕ. Вольно!.. Смир-но! Головные уборы... до-лой!
   Великий герцог и все члены его свиты стоят навытяжку, с головными уборами в руках.
   Матросы, офицеры и вообще все присутствующие мужчины снимают бескозырки, фуражки, шляпы.
   Капеллан, стоя над урной, раскрывает Библию и читает:
   - Псалом Давида. Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего... Да услышь, Господи, молитву мою... Ты ведаешь что человек - прах и тлен: прах праху, тлен тлену Господь призрит мой уход и мой приход отныне и во веки веков!..
   Эти скорбные и торжественные слова, отражаясь на сосредоточенных и напряженных лицах присутствующих, как бы колышутся в воздухе вместе с черными вуалями женщин.
   Прочитав молитву, капеллан отступает в сторону и делает знак продолжать церемонию.
   - Приступайте!
   В тот момент, когда Партексано берет урну в руки, за кадром раздается голос помощника капитана:
   - Почетный караул!
   Раздается шесть свистков.
   ПАРТЕКСАНО. Матрос...
   Один из матросов проворно уносит урну, в которой находилась капсула с прахом.
   КАПЕЛЛАН. Подойдите, синьора...
   Убитая горем бледная кузина Эдмеи Тетуа отделяется от группы гостей, чтобы исполнить долг, предписанный ритуалом.
   ПАРТЕКСАНО. Прошу вас, синьора, высыпать прах на подушку.
   Кузина певицы приступает к своей миссии, а в это время один из матросов запускает граммофон...
   Музыкальная фонограмма
   В воздухе разливается мелодичное пение Тетуа; голос ее возносится в сумрачное небо, на фоне которого Проходит вся траурная церемония.
   Ветер разносит прах Эдмеи Тетуа, присутствующие растроганно и взволнованно следят за свершением воли покойной.
   Под своей вуалью безутешно всхлипывает Ильдебранда Куффари.
   Дирижер Альбертини, стоя поодаль, с болью и сочувствием смотрит на нее.
   Плачут потрясенные Инес Руффо Сальтини и Тереза Валеньяни.
   В атмосфере всеобщей скорби один лишь бас Зилоев, закрыв глаза, откровенно наслаждается дивным голосом певицы.
   Даже у Орландо - журналиста, чуждого всяким эмоциям, в глазах блестят слезы и комок подступает к горлу.
   А граф ди Бассано, похоже, сам вот-вот испустит дух, посылая с морским бризом последние пламенные воздушные поцелуи вослед праху.
   На подушке больше ничего не остается. Погребальная церемония завершена. О ее окончании возвещает приказ вахтенного.