Мэри Гулдинг, Роберт Гулдинг
Психотерапия нового решения
1. ВВЕДЕНИЕ В ТЕРАПИЮ НОВЫХ РЕШЕНИЙ
Эта книга написана для того, чтобы научить психотерапевтов излечивать людей.
Она написана также для того, чтобы научить людей излечивать самих себя.
Авторы не видят никакого противоречия между этими двумя целями. Наша аудитория — это, в первую очередь, психотерапевты, но мы не считаем, что они наделены некой магической силой, недоступной их пациентам. Напротив, если бы результат лечения зависел исключительно от магической силы психотерапевтов, излечения просто бы не происходило.
Более 15 лет нашей основной деятельностью было обучение терапевтов Тому, как излечивать людей. Наши методы сочетают в себе много подходов, среди которых трансактный анализ, гештальт-терапия, интерактивная групповая психотерапия и десенсибилизация. Мы интересуемся всем, что помогает людям избавиться от фобий, беспокойство обратить в энтузиазм, избавиться от подавленности или депрессии и вместо этого начать наслаждаться жизнью — и именно этому мы обучали. Одним парам мы помогали прекратить ссориться и начать любить друг друга. Другим мы помогали искать радость где-то еще, если они не расположены найти ее друг в друге. Мы обучали людей самих управлять своими чувствами, а не обманывать себя, считая, что это окружающие делают их злыми, печальными, подавленными, беспокойными, взбешенными, растерянными, разочарованными или озабоченными.
Эрик Берн, гениальный отец трансактного анализа (ТА), написавший разошедшуюся миллионным тиражом книгу «Игры, в которые играют люди» и создавший стотысячную Международную ассоциацию трансактного анализа (МАТА), писал и говорил об излечении людей, а не о «достижении определенного успеха». Он рассказывал, как каждый раз перед тем, как войти к группе, он останавливается на мгновение и спрашивает себя: "Как я могу вылечить каждого в этой группе сегодня!". Именно этот вопрос мы задавали себе последние 15 лет и эта книга — ответ на него.
Методы, которые мы используем, просты, понятны и кратки. Однако этого недостаточно — нужно, чтобы им можно было обучить других. Психотерапию принято считать искусством, а не наукой. И все же она может быть наукой, а науке, как известно, обучают. Можно обучить и мастерству. Наши методы не требуют, чтобы терапевт был всемогущим или всезнающим. Они требуют от терапевта умения внимательно слушать, внимательно наблюдать и внимательно сопоставлять.
Наш подход — творческий, и мы постоянно ищем новые методы. Мы не обвиняем наших пациентов в неудачах и не составляем списков «неизлечимых пациентов» для распространения их на ежегодном съезде Американской психиатрической ассоциации. Напротив, мы ищем в себе и в других путь к созданию среды, способствующей изменениям. Терапевтический метод, который мы используем и который приводит к изменениям, мы называем терапией новых решений. Наша книга излагает этот метод, начиная с теоретической структуры усовершенствованного нами трансактного анализа, а затем подробно описывает примеры нашей работы.
При установлении контакта с пациентом, мы выслушиваем и выясняем ряд взаимосвязанных вещей: На что пациент жалуется в первую очередь? Что он делал по отношению к себе, когда решил обратиться за помощью? Каковы его чувства? Какое поведение он в себе не любит? Преследуют ли его навязчивые идеи? Подавлен ли он? Он часто злится, скучает, чего-то боится? Он несчастлив в браке? Всегда существует некое особое чувство или особая мысль, или особое поведение, из-за которого пациент несчастлив; иначе он не сидел бы перед нами. Что он хочет изменить? Достижение желаемого пациентом изменения и становится нашим с ним контрактом.
Выясняя вместе с пациентом, чем он конкретно недоволен, и сформулировав таким образом контракт с ним, мы начинаем вглядываться в его эмоции. Как он обычно ощущает себя и окружение, в котором живет? В какие игры он играет, чтобы поддерживать свое ощущение несчастья? Например, лежит ли он без сна в ночи, беспокоясь о будущем? В общем, игнорирует ли он «здесь» и «сейчас», чтобы чувствовать себя несчастным?
Выслушивая пациента, мы просим его говорить в настоящем времени. Когда он повествует о прошлом, мы просим представить, что он находится в прошлом прямо сейчас, и рассказывать о событии, как о происходящем в настоящий момент. Когда пациент хочет рассказать о ком-то, мы просим представить, что этот человек находится в комнате и с ним можно разговаривать. Так мы фокусируем терапию на «здесь и сейчас». Будучи внутри действия, а не снаружи, рассказывая о нем, пациент соединяет память с эмоциями и может встретиться со своими внутренними проблемами лицом к лицу.
Каждый раз, когда пациент пытается отказаться от собственной автономии, мы принуждаем сохранять ее. Например, пациент может сказать: «Ко мне пришла мысль.» Как может мысль прийти? Кто эту мысль создал? Поэтому мы просим его сформулировать сказанное иначе, требуя доверия к собственным мыслям. Например, рассказывая о своем подавленном состоянии или обеспокоенности, он начинает предложение со слова «это»: «Это меня достало», что одновременно и невозможно и неподконтрольно ему самому. В таком случае мы просим его начать предложение со слова "я". «Я пугаю себя», и «Я печалю и ввергаю себя в депрессию» — такого рода утверждения показывают, что пациент действительно работает с собой. Мы заставляем пациента осознать, что он несет ответственность за свои чувства. Мы учим, что он сам является источником своего беспокойства. В природе не существует опускающихся на нас неуправляемых эмоциональных облаков, пусть даже мы делаем вид, что они есть. Мы учим и тому, что каждый человек сам заставляет себя что-либо чувствовать, и что никто другой не может заставить его чувствовать.
Не другие люди «делают человека злым», он сам выбирает злость в ответ на действия другого — это его собственный гнев. Это утверждение — стержень нашей книги. Эта идея — о том, что мы сами отвечаем за свои чувства — идет вразрез со всей нашей литературой, песнями и системой воспитания. "Ты меня заставил полюбить тебя ", — поется в песне. «Ситуация в мире заставляет нас беспокоиться», — утверждает телекомментатор. «Твое поведение так меня волнует, что я не в состоянии заснуть ночью», — говорит мать дочери. Психотерапевт, который спрашивает: «Что заставляет вас чувствовать подобным образом?», также поддерживает представление пациента о себе как о беспомощной жертве обстоятельств, не способной контролировать даже свои эмоции.
Мы «раскапываем», какие решения принял пациент в детстве, чтобы выжить в родительском доме. Какие решения соответствуют тайным и явным правилам его поведения? Какой у него стиль жизни? Герой ли он или обычный человек, победитель или проигравший? Как влияют на сегодняшнюю жизнь его детские решения? И снова — как он хочет измениться? Как именно «по-другому» он хочет себя ощущать? По-другому себя вести? Думать иначе?
Нас интересует области его «ступора», которые в гештальт-терапии называются «тупиками». Нас интересует, как его тупики соотносятся с его недавним прошлым и как — с далеким прошлым, и каким образом мы можем помочь ему выбраться из этих тупиков.
Например, человек, говорящий: «Я хочу бросить курить», в то время, когда он курит сигарету, находится в очевиднейшем тупике. Одна
его половина говорит: «Я не хочу курить», а другая: «Я хочу курить». Пока он не разрешит это противоречие, он будет курить и изводить себя или не курить и чувствовать себя несчастным. Этот тупик, как впрочем большинство тупиков, может быть напрямую связан с каким-то давним решением, которому человек подсознательно следует… ну, например, с решением причинять себе боль.
Наш опыт показывает, что наиболее эффективная психотерапия заключается в том, чтобы помочь пациенту преодолеть ряд тупиков, корни возникновения которых лежат в сообщениях, полученных им в детстве, и в принятых на основе этих сообщений решениях.
В процессе работы пациента над преодолением тупиков мы даем ему возможность самому понять, как его архаичные образчики думания, чувствования и действия соотносятся друг с другом и как они влияют на его сегодняшнюю жизнь. Традиционные гештальт-терапевты не дают подобной познавательной обратной связи; традиционные ТА-терапевты крайне редко используют эмоциональный подход в работе по выходу из тупика. Исследования, проведенные Либерманом, Йаломом и Майлзом1, указывают на важность как аффекта, так и познавательной деятельности. Они утверждают, что психотерапевты, которые при умеренной эмоциональной стимуляции создают наиболее сильную познавательную обратную связь, достигают наилучших результатов.
Мы работаем только с группами и, по большей части, с группами интенсивной терапии, в которых люди занимаются три дня, неделю, две или четыре недели. Мы обнаружили, что процесс изменения про сходит намного эффективнее в группе людей, живущих вместе, нежели собирающихся на час-другой раз или два раза в неделю. Мы работаем в группах по целому ряду причин, в частности из-за того, что участники группы обеспечивают друг другу важную поддержку и одобрение. Пациент может использовать группу как среду для эксперимента по изменению себя. Например, у человека во втором классе был травмирующий опыт ответа у доски, после которого возник страх и, как следствие, было принято решение никогда не отвечать у доски. Сейчас же у него существует проблема с публичными выступлениями и даже с чтением лекций своим студентам. После того, как пациентом проделана основная работа по выходу из тупика, он может использовать группу как аудиторию для своей первой «публичной речи».
Групповая терапия дает терапевту больше возможностей для быстрого прекращения работы с пациентом, если возникает такая необходимость. Например, если выход из тупика происходит уже в первые минуты работы, мы хотим, чтобы пациент имел возможность сполна насладиться вкусом победы. Это трудно сделать, когда впереди еще целых 40 минут индивидуальной терапии (в случае часового сеанса). В группе же мы переключаем внимание на кого-нибудь другого, а пациент в это время смакует свою победу. Другим преимуществом групповой терапии является то, что время работы одного пациента используется всеми участниками группы. Каждый, вспомнив что-либо похожее или отличное из своей жизни, может работать внутри себя и делать внутренние выводы. Когда один из пациентов находит выход из тупика, остальные, наблюдая за этим, получают поддержку и уверенность в собственных силах, в собственной способности измениться.
Эмоциональный настрой в группе совершенно несравним с тем, когда пациенты не пересекаются даже в приемной — один заходит в переднюю дверь, а другой в это время выходит через заднюю. Хотя терапевты, работающие с пациентом один на один, также добиваются весьма ощутимых результатов, наш опыт показывает, что групповая терапия более эффективна и (что для нас особенно важно) доставляет больше удовольствия.
Наш терапевтический метод несложен. Да, он не без хитростей и особых приемов, но эти приемы не направлены против пациента и не скрыты от него. Мы излечиваем страх высоты за 10 минут и водобоязнь менее, чем за полчаса (см. главу 11, посвященную фобиям). Какие-то другие проблемы могут занять больше времени, но, на взгляд тех терапевтов, которые считают психотерапию сложным, длительным процессом, люди у нас меняются невероятно быстро. Конечно, когда мы делали первые шаги в терапии и работали по классическим схемам, терапия занимала у нас гораздо больше времени, иногда просто бесконечно долгое время — и была слишком сложна.
Мы преподаем метод терапии новых решений на встречах и семинарах Американской ассоциации групповой психотерапии (ААГП), Американской академии психотерапевтов, Американской психиатрической ассоциации и Международной ассоциации трансактного анализа (МАТА), на семинарах и профессиональных встречах по всему миру. Часто терапевты относятся к нашему методу скептически. Люди не верят нам и… приезжают учиться у нас. Билл Халлоуэй, бывший казначей ААГП, пять лет слушал нас со скепсисом, а затем приехал в Калифорнию, чтобы увидеть все своими глазами. Он изучил наши методы, сплавил их с собственными методами и навыками, сдал членские экзамены в ТА, стал президентом МАТА, начал работать на нашей кафедре в Западном институте групповой и семейной терапии (ЗИГСТ), и сейчас сам учит и лечит в Южной Калифорнии. Во многих частях света
обучавшимися у нас терапевтами основаны институты терапии новых решений.
Что такое новое решение? Однажды после посещения одной из наших лекций пациент выразил своему терапевту недовольство тем, что она, мол, никогда «не занималась с ним новыми решениями». Та напомнила пациенту, что сейчас он уже не думает о самоубийстве, заводит друзей, а не проводит время в одиночестве, работает все более и более эффективно. Чтобы все это делать, он должен был принять новые решения. «О! — разочарованно сказал пациент. Вообще-то я думал, что новые решения — это более причудливая штука.»
Новые решения не всегда «причудливая штука», если под причудливым понимается эффектное или сложное. Перестав бояться, ребенок отправляется в экспедицию в подвал. Он может гордиться своей новой смелостью, а может даже и не вспомнить о прежних страхах. В любом случае, он принял новое решение.
Новые решения не могут быть приняты путем простого изучения «фактов». Если ребенок пытается уговорить себя спуститься в подвал, внушая себе: «Факты свидетельствуют о том, что в подвале нет ничего опасного», — его реакция может быть похожа на реакцию ребенка из истории про беляш. Эту историю часто рассказывают студентам-психотерапевтам. Маленький мальчик очень боялся беляшей, и родители решили отвести его к психиатру. Психиатр разработала исключительно искусный план лечения. Она пошла с мальчиком в магазин и купила все необходимое для приготовления беляшей. Затем, опять же вместе с мальчиком, она порезала мясо, добавила в него специи, замесила тесто. Мальчику все страшно понравилось. Они раскатали тесто, разрезали его, разложили мясо и начали лепить первый беляш. Они завернули левый уголок — мальчик не испугался, завернули второй — мальчик не испугался, завернули последний — и с криком «Ой, беляш!» мальчик выскочил из комнаты. Взрослых доводов оказалось недостаточно.
Приспособление также не приводит к новому решению. Если ребенка пристыдить, или отшлепать, или пригрозить поставить в угол, он может спуститься в подвал, потому что родителей боится еще больше подвала. В этом случае он, вероятно, сохранит свой страх и даже добавит к нему новые патологические решения. Он может перестать доверять родителям. Он может решить никогда и никому не рассказывать о своих страхах. Он может начать презирать свою «детскость», решив, что именно она — причина его проблем. Если его любят за то, что он может быть храбрым и вопреки страху спускаться в подвал, он, вероятно, спустится, желая добиться любви. И, плюс ко всему, он, возможно, примет еще одно решение — теперь уже о цене, которую надо платить за любовь.
В терапии новых решений клиент ощущает детскую часть себя, высвобождает свои детские качества и создает воображаемые сцены, в которых может избавиться от принятых в детстве ограничительных решений. Он воссоздает сцену с подвалом, но на этот раз делает её такой,какой хотел бы ее видеть.
Джей, который боялся оставаться один в темноте после того, как ребенком посмотрел «Волшебник страны Оз», воспроизводит подобную сцену. Он представляет, что он у себя дома, ночью, в руках фонарик. Он знает, что может включить фонарик, как только испугает себя темнотой, и выключить, как только перестанет пугать себя. Когда Джей подходит к чердачной двери, он включает фонарик и сообщает нам, что боится. Терапевт предлагает ему крикнуть: «Эй, я не пойду на чердак, ведь там, наверно, Злая Ведьма!». И когда Джей это делает, он невольно смеется, осознав, что вообще-то уже не боится ведьм.
Пегги представляет, что у нее в подвале сидят гоблины, и пытается запугать ими других «детей» в группе. Когда она становится тем, кто запугивает других, она перестает запугивать себя. Элейн, воссоздавая раннюю сцену с матерью, понимает, что на самом деле боится не подвала, а свою садистку-мать, сажавшую девочку в подвал в качестве наказания. Элейн утверждает, что сейчас может защитить себя от матери… и внезапно добавляет, что не боится подвала.
Клиент, находящийся в депрессии, представляет, что он берет себя новорожденного на руки, качает себя и говорит: «Я позабочусь о тебе». Затем клиент представляет себя младенцем, любимым и окруженным заботой. Снова и снова, в печальных или радостных, волнующих или тревожащих сценах клиенты «становятся маленькими детьми», чтобы преодолеть патологию прошлого. Вот, в общих чертах, то, что мы понимаем под терапией новых решений.
В этой вводной главе мы осветили некоторые стороны терапии новых решений. В последующих главах мы опишем основные понятия трансактного анализа и то, как мы используем их для принятия новых решений. Затем детально обсудим применяемые нами методы, сопровождая описание записями нашей работы с пациентами.
Она написана также для того, чтобы научить людей излечивать самих себя.
Авторы не видят никакого противоречия между этими двумя целями. Наша аудитория — это, в первую очередь, психотерапевты, но мы не считаем, что они наделены некой магической силой, недоступной их пациентам. Напротив, если бы результат лечения зависел исключительно от магической силы психотерапевтов, излечения просто бы не происходило.
Более 15 лет нашей основной деятельностью было обучение терапевтов Тому, как излечивать людей. Наши методы сочетают в себе много подходов, среди которых трансактный анализ, гештальт-терапия, интерактивная групповая психотерапия и десенсибилизация. Мы интересуемся всем, что помогает людям избавиться от фобий, беспокойство обратить в энтузиазм, избавиться от подавленности или депрессии и вместо этого начать наслаждаться жизнью — и именно этому мы обучали. Одним парам мы помогали прекратить ссориться и начать любить друг друга. Другим мы помогали искать радость где-то еще, если они не расположены найти ее друг в друге. Мы обучали людей самих управлять своими чувствами, а не обманывать себя, считая, что это окружающие делают их злыми, печальными, подавленными, беспокойными, взбешенными, растерянными, разочарованными или озабоченными.
Эрик Берн, гениальный отец трансактного анализа (ТА), написавший разошедшуюся миллионным тиражом книгу «Игры, в которые играют люди» и создавший стотысячную Международную ассоциацию трансактного анализа (МАТА), писал и говорил об излечении людей, а не о «достижении определенного успеха». Он рассказывал, как каждый раз перед тем, как войти к группе, он останавливается на мгновение и спрашивает себя: "Как я могу вылечить каждого в этой группе сегодня!". Именно этот вопрос мы задавали себе последние 15 лет и эта книга — ответ на него.
Методы, которые мы используем, просты, понятны и кратки. Однако этого недостаточно — нужно, чтобы им можно было обучить других. Психотерапию принято считать искусством, а не наукой. И все же она может быть наукой, а науке, как известно, обучают. Можно обучить и мастерству. Наши методы не требуют, чтобы терапевт был всемогущим или всезнающим. Они требуют от терапевта умения внимательно слушать, внимательно наблюдать и внимательно сопоставлять.
Наш подход — творческий, и мы постоянно ищем новые методы. Мы не обвиняем наших пациентов в неудачах и не составляем списков «неизлечимых пациентов» для распространения их на ежегодном съезде Американской психиатрической ассоциации. Напротив, мы ищем в себе и в других путь к созданию среды, способствующей изменениям. Терапевтический метод, который мы используем и который приводит к изменениям, мы называем терапией новых решений. Наша книга излагает этот метод, начиная с теоретической структуры усовершенствованного нами трансактного анализа, а затем подробно описывает примеры нашей работы.
При установлении контакта с пациентом, мы выслушиваем и выясняем ряд взаимосвязанных вещей: На что пациент жалуется в первую очередь? Что он делал по отношению к себе, когда решил обратиться за помощью? Каковы его чувства? Какое поведение он в себе не любит? Преследуют ли его навязчивые идеи? Подавлен ли он? Он часто злится, скучает, чего-то боится? Он несчастлив в браке? Всегда существует некое особое чувство или особая мысль, или особое поведение, из-за которого пациент несчастлив; иначе он не сидел бы перед нами. Что он хочет изменить? Достижение желаемого пациентом изменения и становится нашим с ним контрактом.
Выясняя вместе с пациентом, чем он конкретно недоволен, и сформулировав таким образом контракт с ним, мы начинаем вглядываться в его эмоции. Как он обычно ощущает себя и окружение, в котором живет? В какие игры он играет, чтобы поддерживать свое ощущение несчастья? Например, лежит ли он без сна в ночи, беспокоясь о будущем? В общем, игнорирует ли он «здесь» и «сейчас», чтобы чувствовать себя несчастным?
Выслушивая пациента, мы просим его говорить в настоящем времени. Когда он повествует о прошлом, мы просим представить, что он находится в прошлом прямо сейчас, и рассказывать о событии, как о происходящем в настоящий момент. Когда пациент хочет рассказать о ком-то, мы просим представить, что этот человек находится в комнате и с ним можно разговаривать. Так мы фокусируем терапию на «здесь и сейчас». Будучи внутри действия, а не снаружи, рассказывая о нем, пациент соединяет память с эмоциями и может встретиться со своими внутренними проблемами лицом к лицу.
Каждый раз, когда пациент пытается отказаться от собственной автономии, мы принуждаем сохранять ее. Например, пациент может сказать: «Ко мне пришла мысль.» Как может мысль прийти? Кто эту мысль создал? Поэтому мы просим его сформулировать сказанное иначе, требуя доверия к собственным мыслям. Например, рассказывая о своем подавленном состоянии или обеспокоенности, он начинает предложение со слова «это»: «Это меня достало», что одновременно и невозможно и неподконтрольно ему самому. В таком случае мы просим его начать предложение со слова "я". «Я пугаю себя», и «Я печалю и ввергаю себя в депрессию» — такого рода утверждения показывают, что пациент действительно работает с собой. Мы заставляем пациента осознать, что он несет ответственность за свои чувства. Мы учим, что он сам является источником своего беспокойства. В природе не существует опускающихся на нас неуправляемых эмоциональных облаков, пусть даже мы делаем вид, что они есть. Мы учим и тому, что каждый человек сам заставляет себя что-либо чувствовать, и что никто другой не может заставить его чувствовать.
Не другие люди «делают человека злым», он сам выбирает злость в ответ на действия другого — это его собственный гнев. Это утверждение — стержень нашей книги. Эта идея — о том, что мы сами отвечаем за свои чувства — идет вразрез со всей нашей литературой, песнями и системой воспитания. "Ты меня заставил полюбить тебя ", — поется в песне. «Ситуация в мире заставляет нас беспокоиться», — утверждает телекомментатор. «Твое поведение так меня волнует, что я не в состоянии заснуть ночью», — говорит мать дочери. Психотерапевт, который спрашивает: «Что заставляет вас чувствовать подобным образом?», также поддерживает представление пациента о себе как о беспомощной жертве обстоятельств, не способной контролировать даже свои эмоции.
Мы «раскапываем», какие решения принял пациент в детстве, чтобы выжить в родительском доме. Какие решения соответствуют тайным и явным правилам его поведения? Какой у него стиль жизни? Герой ли он или обычный человек, победитель или проигравший? Как влияют на сегодняшнюю жизнь его детские решения? И снова — как он хочет измениться? Как именно «по-другому» он хочет себя ощущать? По-другому себя вести? Думать иначе?
Нас интересует области его «ступора», которые в гештальт-терапии называются «тупиками». Нас интересует, как его тупики соотносятся с его недавним прошлым и как — с далеким прошлым, и каким образом мы можем помочь ему выбраться из этих тупиков.
Например, человек, говорящий: «Я хочу бросить курить», в то время, когда он курит сигарету, находится в очевиднейшем тупике. Одна
его половина говорит: «Я не хочу курить», а другая: «Я хочу курить». Пока он не разрешит это противоречие, он будет курить и изводить себя или не курить и чувствовать себя несчастным. Этот тупик, как впрочем большинство тупиков, может быть напрямую связан с каким-то давним решением, которому человек подсознательно следует… ну, например, с решением причинять себе боль.
Наш опыт показывает, что наиболее эффективная психотерапия заключается в том, чтобы помочь пациенту преодолеть ряд тупиков, корни возникновения которых лежат в сообщениях, полученных им в детстве, и в принятых на основе этих сообщений решениях.
В процессе работы пациента над преодолением тупиков мы даем ему возможность самому понять, как его архаичные образчики думания, чувствования и действия соотносятся друг с другом и как они влияют на его сегодняшнюю жизнь. Традиционные гештальт-терапевты не дают подобной познавательной обратной связи; традиционные ТА-терапевты крайне редко используют эмоциональный подход в работе по выходу из тупика. Исследования, проведенные Либерманом, Йаломом и Майлзом1, указывают на важность как аффекта, так и познавательной деятельности. Они утверждают, что психотерапевты, которые при умеренной эмоциональной стимуляции создают наиболее сильную познавательную обратную связь, достигают наилучших результатов.
Мы работаем только с группами и, по большей части, с группами интенсивной терапии, в которых люди занимаются три дня, неделю, две или четыре недели. Мы обнаружили, что процесс изменения про сходит намного эффективнее в группе людей, живущих вместе, нежели собирающихся на час-другой раз или два раза в неделю. Мы работаем в группах по целому ряду причин, в частности из-за того, что участники группы обеспечивают друг другу важную поддержку и одобрение. Пациент может использовать группу как среду для эксперимента по изменению себя. Например, у человека во втором классе был травмирующий опыт ответа у доски, после которого возник страх и, как следствие, было принято решение никогда не отвечать у доски. Сейчас же у него существует проблема с публичными выступлениями и даже с чтением лекций своим студентам. После того, как пациентом проделана основная работа по выходу из тупика, он может использовать группу как аудиторию для своей первой «публичной речи».
Групповая терапия дает терапевту больше возможностей для быстрого прекращения работы с пациентом, если возникает такая необходимость. Например, если выход из тупика происходит уже в первые минуты работы, мы хотим, чтобы пациент имел возможность сполна насладиться вкусом победы. Это трудно сделать, когда впереди еще целых 40 минут индивидуальной терапии (в случае часового сеанса). В группе же мы переключаем внимание на кого-нибудь другого, а пациент в это время смакует свою победу. Другим преимуществом групповой терапии является то, что время работы одного пациента используется всеми участниками группы. Каждый, вспомнив что-либо похожее или отличное из своей жизни, может работать внутри себя и делать внутренние выводы. Когда один из пациентов находит выход из тупика, остальные, наблюдая за этим, получают поддержку и уверенность в собственных силах, в собственной способности измениться.
Эмоциональный настрой в группе совершенно несравним с тем, когда пациенты не пересекаются даже в приемной — один заходит в переднюю дверь, а другой в это время выходит через заднюю. Хотя терапевты, работающие с пациентом один на один, также добиваются весьма ощутимых результатов, наш опыт показывает, что групповая терапия более эффективна и (что для нас особенно важно) доставляет больше удовольствия.
Наш терапевтический метод несложен. Да, он не без хитростей и особых приемов, но эти приемы не направлены против пациента и не скрыты от него. Мы излечиваем страх высоты за 10 минут и водобоязнь менее, чем за полчаса (см. главу 11, посвященную фобиям). Какие-то другие проблемы могут занять больше времени, но, на взгляд тех терапевтов, которые считают психотерапию сложным, длительным процессом, люди у нас меняются невероятно быстро. Конечно, когда мы делали первые шаги в терапии и работали по классическим схемам, терапия занимала у нас гораздо больше времени, иногда просто бесконечно долгое время — и была слишком сложна.
Мы преподаем метод терапии новых решений на встречах и семинарах Американской ассоциации групповой психотерапии (ААГП), Американской академии психотерапевтов, Американской психиатрической ассоциации и Международной ассоциации трансактного анализа (МАТА), на семинарах и профессиональных встречах по всему миру. Часто терапевты относятся к нашему методу скептически. Люди не верят нам и… приезжают учиться у нас. Билл Халлоуэй, бывший казначей ААГП, пять лет слушал нас со скепсисом, а затем приехал в Калифорнию, чтобы увидеть все своими глазами. Он изучил наши методы, сплавил их с собственными методами и навыками, сдал членские экзамены в ТА, стал президентом МАТА, начал работать на нашей кафедре в Западном институте групповой и семейной терапии (ЗИГСТ), и сейчас сам учит и лечит в Южной Калифорнии. Во многих частях света
обучавшимися у нас терапевтами основаны институты терапии новых решений.
Что такое новое решение? Однажды после посещения одной из наших лекций пациент выразил своему терапевту недовольство тем, что она, мол, никогда «не занималась с ним новыми решениями». Та напомнила пациенту, что сейчас он уже не думает о самоубийстве, заводит друзей, а не проводит время в одиночестве, работает все более и более эффективно. Чтобы все это делать, он должен был принять новые решения. «О! — разочарованно сказал пациент. Вообще-то я думал, что новые решения — это более причудливая штука.»
Новые решения не всегда «причудливая штука», если под причудливым понимается эффектное или сложное. Перестав бояться, ребенок отправляется в экспедицию в подвал. Он может гордиться своей новой смелостью, а может даже и не вспомнить о прежних страхах. В любом случае, он принял новое решение.
Новые решения не могут быть приняты путем простого изучения «фактов». Если ребенок пытается уговорить себя спуститься в подвал, внушая себе: «Факты свидетельствуют о том, что в подвале нет ничего опасного», — его реакция может быть похожа на реакцию ребенка из истории про беляш. Эту историю часто рассказывают студентам-психотерапевтам. Маленький мальчик очень боялся беляшей, и родители решили отвести его к психиатру. Психиатр разработала исключительно искусный план лечения. Она пошла с мальчиком в магазин и купила все необходимое для приготовления беляшей. Затем, опять же вместе с мальчиком, она порезала мясо, добавила в него специи, замесила тесто. Мальчику все страшно понравилось. Они раскатали тесто, разрезали его, разложили мясо и начали лепить первый беляш. Они завернули левый уголок — мальчик не испугался, завернули второй — мальчик не испугался, завернули последний — и с криком «Ой, беляш!» мальчик выскочил из комнаты. Взрослых доводов оказалось недостаточно.
Приспособление также не приводит к новому решению. Если ребенка пристыдить, или отшлепать, или пригрозить поставить в угол, он может спуститься в подвал, потому что родителей боится еще больше подвала. В этом случае он, вероятно, сохранит свой страх и даже добавит к нему новые патологические решения. Он может перестать доверять родителям. Он может решить никогда и никому не рассказывать о своих страхах. Он может начать презирать свою «детскость», решив, что именно она — причина его проблем. Если его любят за то, что он может быть храбрым и вопреки страху спускаться в подвал, он, вероятно, спустится, желая добиться любви. И, плюс ко всему, он, возможно, примет еще одно решение — теперь уже о цене, которую надо платить за любовь.
В терапии новых решений клиент ощущает детскую часть себя, высвобождает свои детские качества и создает воображаемые сцены, в которых может избавиться от принятых в детстве ограничительных решений. Он воссоздает сцену с подвалом, но на этот раз делает её такой,какой хотел бы ее видеть.
Джей, который боялся оставаться один в темноте после того, как ребенком посмотрел «Волшебник страны Оз», воспроизводит подобную сцену. Он представляет, что он у себя дома, ночью, в руках фонарик. Он знает, что может включить фонарик, как только испугает себя темнотой, и выключить, как только перестанет пугать себя. Когда Джей подходит к чердачной двери, он включает фонарик и сообщает нам, что боится. Терапевт предлагает ему крикнуть: «Эй, я не пойду на чердак, ведь там, наверно, Злая Ведьма!». И когда Джей это делает, он невольно смеется, осознав, что вообще-то уже не боится ведьм.
Пегги представляет, что у нее в подвале сидят гоблины, и пытается запугать ими других «детей» в группе. Когда она становится тем, кто запугивает других, она перестает запугивать себя. Элейн, воссоздавая раннюю сцену с матерью, понимает, что на самом деле боится не подвала, а свою садистку-мать, сажавшую девочку в подвал в качестве наказания. Элейн утверждает, что сейчас может защитить себя от матери… и внезапно добавляет, что не боится подвала.
Клиент, находящийся в депрессии, представляет, что он берет себя новорожденного на руки, качает себя и говорит: «Я позабочусь о тебе». Затем клиент представляет себя младенцем, любимым и окруженным заботой. Снова и снова, в печальных или радостных, волнующих или тревожащих сценах клиенты «становятся маленькими детьми», чтобы преодолеть патологию прошлого. Вот, в общих чертах, то, что мы понимаем под терапией новых решений.
В этой вводной главе мы осветили некоторые стороны терапии новых решений. В последующих главах мы опишем основные понятия трансактного анализа и то, как мы используем их для принятия новых решений. Затем детально обсудим применяемые нами методы, сопровождая описание записями нашей работы с пациентами.
2. ОСНОВЫ ТРАНСАКТНОГО АНАЛИЗА
Трансактный анализ — это несложная теория развития поведения пациента. В этом — одно из ее основных преимуществ как для терапевта, так и для пациента. Тем не менее, как и в других системах, в ТА есть и терминология, и своя структура понятий. В данной главе мы дадим краткий обзор этой структуры, в качестве пролога к детальному представлению нашей работы, и определим некоторые — конечно же, далеко не все — слова языка ТА. В главу включено краткое обсуждение следующих терминов: эго-состояния (Ребенок, Родитель и Взрослый), трансакции, поглаживания, игры, шантаж, предписания, обратные предписания, решения и сценарии.
Основы теории ТА были описаны Эриком Берном и рядом других психотерапевтов, а также несколькими не психотерапевтами. Об основных положениях ТА можно прочитать в книгах, в «Бюллетене ТА» и «Журнале ТА», в «Голосах» и других публикациях. Наша концепция ТА не во всем совпадает с описанной и практикуемой теорией. Некоторые отличия мы опишем в данной главе, о некоторых скажем по ходу книги.
Рис. 1. Простая диаграмма эго-состояний
Рис. 2. Сложная диаграмма эго-состояний
Основы теории ТА были описаны Эриком Берном и рядом других психотерапевтов, а также несколькими не психотерапевтами. Об основных положениях ТА можно прочитать в книгах, в «Бюллетене ТА» и «Журнале ТА», в «Голосах» и других публикациях. Наша концепция ТА не во всем совпадает с описанной и практикуемой теорией. Некоторые отличия мы опишем в данной главе, о некоторых скажем по ходу книги.
Эго-состояния
Строительными «кирпичиками» ТА являются эго-состояния, которые Берн определяет как доступные наблюдению психологические позиции, принимаемые человеком. На рис. 1 они представлены в виде трех известных эго-состояний. Используемая нами расширенная система трех эго-состояний показана на рис. 2. Эго-состояние Родитель — это объединение того, что получено от родителей или людей, их заменяющих, и та информация о воспитании, которую человек узнал и воспринял. Люди ведут себя так, как вели себя их родители, и мысленно посылают сами себе сообщения о поведении, мыслях и чувствах — сообщения, как полученные от других, так и сформулированные самостоятельно. Эго-состояние Ребенок — это та часть человека, которая думает, чувствует и ведет себя так, как он вел себя в прошлом… чаще всего в детстве, но иногда и во взрослом состоянии. Эго-состояние Взрослый — это часть думающая, накапливающая и восстанавливающая информацию, ведущая себя безэмоционально.
Эго-состояние Ребенок
Ранний Ребенок
Чтобы легче понять развитие эго-состояний, полезно сначала рассмотреть, как строит ребенок в довербальном возрасте (до того, как он начнет разговаривать — прим, ред.) свои первые эго-состояния: раннего Ребенка, раннего Взрослого и раннего Родителя.Младенец рождается с функционирующим телом и набором импульсов: он испытывает голод, он пьет, он использует пеленки по назначению, он ведет себя практически так же, как и все младенцы. Его основные импульсы реализуются в наблюдаемом поведении и без внешней информации и моделей поведения. Здесь ТА и теория психоанализа в чем-то похожи. Теория психоанализа утверждает, что существуют импульсы, называемые «id». В ТА зафиксированы некоторые феноменологические характеристики маленького ребенка, называемые эго-состоянием раннего Ребенка — состоянием существования на младенческом уровне. В любой момент развития ребенка, если он ведет себя как младенец, мы говорим, что он находится в своем раннем Ребенке. (В ТА большая буква в словах Родитель, Взрослый и Ребенок означает, что речь идет об эго-состояниях, а не о реальных родителе, взрослом или ребенке). Если в пятилетнем возрасте ребенок, получив травму, начинает вести себя как младенец — хныкать, сосать палец, мочиться в трусы — и не общается с окружающими, мы говорим, что он находится в своем раннем эго-состоянии. Это эго-состояние показано на рис. 3, на котором большой круг означает всего Ребенка, а внутренний маленький круг — младенца в Ребенке, обозначаемого в ТА Рб1. Весь Ребенок обозначается Рб2.
Ранний Ребенок — это источник, чистый родник чувств. Если младенец окружен любовью и заботой, Рб1 становится не просто основным стимулом к жизни, а стимулом радостным и вдохновляющим.
Ранний Взрослый
Постепенно младенец начинает наблюдать за своим окружением и за собой и создавать раннего Взрослого (которого Берн называет «Маленький Профессор» из-за присущей тому интуиции). Этот строящийся Взрослый обозначается В1 (см. рис. 3.). Младенец осознает, что грудь или бутылочка не являются частью его тела, а появляются и исчезают; он осознает, что пальцы ног и рук, напротив, принадлежат ему и ими можно управлять. Младенец создает свой маленький банк информации, склад. Он обрабатывает информацию и делает выводы, основанные на результатах обработки. Информация довербальная и состоит из ощущений, часто запоминаемых как картинки. Боб лечил шизофреников, у которых воспоминания из раннего детства сохранились в виде картинок, и если во время терапии у них наблюдалось ухудшение, им требовалось много усилий, чтобы найти слова для описания своих ощущений. Чтобы описать, что они чувствовали в ранней (происходившей в раннем детстве — прим. перев.) сцене, им часто необходимо было вернуться (в терапевтической сцене) в более старший возраст.Когда младенец начинает «думать», наблюдать, накапливать информацию и поступать в соответствии с наблюдениями и накопленными данными, этот примитивный, невербальный Взрослый остается внутри эго-состояния Ребенок. Некоторые называют его маленьким Взрослым или интуитивным Взрослым. Как мы уже упоминали выше, Берн нежно называет его Маленьким Профессором, потому что в своих наблюдениях и реакциях на окружающий мир ребенок порой выглядит поразительно мудрым и интуитивным. Хотя временами он может быть на удивление сообразительным, используя лишь невербальные подсказки для объяснения происходящего вокруг, он накапливает также и ошибочную информацию и поступает в соответствии с ней. Например, внук Мэри, Брайан, слезал вниз по лестнице головой вперед и орал как резаный, когда мы пытались повернуть его ногами вперед. В этом возрасте его ранний Взрослый (В1) разработал метод «вниз головой», вероятно, для того, чтобы Брайан мог видеть, куда ползет.
Ранний Родитель
Маленький ребенок также создает эго-состояние рудиментарного Родителя, обозначаемое Рд1 (см. рис. 3). Когда Брайану (внуку Мэри) было три месяца, а внуку Боба, Роберту, — 13, Роберт любил прижимать голову Брайана к своей груди, полностью копируя мамин жест. Это было первое проявление раннего Родителя Роберта. В другие моменты он переходил в эго-состояние ранний Ребенок, Рб1|; например, похищал у Брайана погремушку. Затем, когда взрослые вмешивались, он использовал своего раннего Взрослого, В1, чтобы выяснить, можно ли сохранить погремушку, подсунув Брайану другую игрушку.Таким образом, Ранний Родитель — это включение реального родителя невербальным ребенком, и состоит он из раннего, предшествующего пониманию языка, детского восприятия родительских поведения и чувств. Так, если мать и отец в качестве средств воспитания применяют наказание, например, бранят и наказывают ребенка за сосание пальца, ребенок может включить их «наказывательное» поведение и «бранную» эмоцию в своего раннего Родителя. Позже с позиции своего раннего Родителя он может совершенно иррационально бранить себя, аффектировано, чаще всего невербально и чувствовать к себе отвращение. Если он не изменится, то, став родителем, он может неожиданно для себя взорваться при виде своего ребенка, сосущего палец, и передать тому неразумное, преувеличенно отрицательное мнение о сосании пальцев.
Многие ТА-терапевты считают, что весь Рд1 состоит из таких иррациональных и деструктивных элементов. Некоторые терапевты даже дают этому эго-состоянию выразительные имена: мать-Ведьма, отец-Людоед и родитель-Свинья. Мы возражаем против таких названий. Они уничижительны, а мы против уничижительных терминов в научной литературе. Кроме того, этот взгляд игнорирует как воспитывающую, питательную часть Рд1, так и включение радостных, волнующих сообщений, получаемых от родительского эго-состояния Ребенка.