Если исходить из предположения, что машина не принадлежит ему, то как объяснить его остановку у виллы 113-А и довольно продолжительную стоянку там? Когда человек удирает, чтобы спасти свою шкуру (или то, что находится у него в машине), он не остановится нигде, пока не выберется из района, где действуют его преследователи, — ему дорога каждая секунда. А вилла 113-А находится отнюдь не вне района действия его преследователей, а как раз в центре этого района. Следовательно, если он удирает потому, что машина эта не его, то он ни в коем случае не должен был бы останавливаться и терять драгоценное время.
Остается вторая причина: он вез в машине что-то такое, чего не должны были видеть чужие глаза. Это предположение подходит для моей гипотезы, но как мне доказать, как подкрепить это фактами?
Я взял с собой Баласчева и поехал на виллу Недьо Недева. В конце концов, человек в котелке останавливался там при таких «форс-мажорных» обстоятельствах, когда ему было вовсе не до остановок. Что же все-таки заставило его там остановиться, что искал он, что в этой вилле было для него важно?
Может быть, это подскажет сама тамошняя обстановка.
Было четыре часа дня, уже начало смеркаться, дождь продолжал тихонько моросить.
Мы поставили машину у высокой проволочной ограды и через двустворчатые железные ворота вошли во двор. Вилла была двухэтажной, с верандой; за нею расстилался сад — тысяча квадратных метров хризантем, цветочный ковер — бело-желто-кремовый. Я люблю эти красивые, хотя и немного печальные цветы, как люблю и тихую осень.
У входа в виллу нас встретил пожилой седой мужчина в наброшенной на плечи лыжной куртке. Представился: Михаил Маринов Недев, двоюродный брат Недьо Недева, бывший железнодорожник, теперь сторож виллы и помощник Недьо в его садовых делах. Он пригласил нас в гостиную, а сам отправился на кухню приготовить кофе.
Гостиная была так же безлика, как и сам Недьо.
Пока Баласчев заглядывал неизвестно зачем под диваны и под столы, я принялся рассматривать пачку фотографий, небрежно брошенную на кучу старых газет. Рассеянно вглядывался я в лица незнакомых людей, прислушивался к вздохам ветра, бившегося в окна, и вдруг вздрогнул. Я редко вздрагиваю, но тут меня будто током пронзило. С одной из коричневатых фотографий на меня глядели улыбающиеся мужчина и женщина. Оба они стояли у ствола дерева, но взгляд мой впился в мужчину, я видел только его. Он был в широком демисезонном пальто, на голове у него была черная шляпа-котелок, галстук был завязан широким небрежным узлом. Лицо скуластое, горбоносое, в прищуренных продолговатых глазах деланная улыбка. Человек в котелке!
Вошел бай Михаил, принес нам на подносе кофе и коньяк.
— Бай Михаил, ты знаешь этих людей? — спросил я и показал ему фотографию.
— Хорошенькое дело! Да как же мне их не знать? — кисловато улыбнувшись, недоумевал бай Михаил. — Ведь это дочка Недьо Светлана и его зять Спиридон. — Он удивленно уставился на меня и спросил: — А почему вы спрашиваете?
— Да просто так! — сказал я, стараясь придать как можно больше равнодушия своему голосу. — Красивая пара, вот потому и спросил тебя. Ну и красавец же зять у твоего двоюродного братца!
— Гори он огнем! — мрачно произнес бай Михаил. — Этот красавец — самый что ни на есть вертопрах и негодяй. Бабник, картежник… Он чернит доброе имя Недьо. Хорошо еще, что Светлана вовремя спохватилась и приняла меры, чтобы выставить его.
— Они разводятся? — спросил я.
— Она подала заявление о разводе! — не без гордости заявил бай Михаил. — Сейчас они живут раздельно. Она — в Пловдиве, он — в Софии. А ему все это кажется шуткой, он не верит в развод и иногда приходит к Недьо. Но Недьо меня предупредил, чтоб держал его подальше. Я не даю ему и шагу ступить в доме, приглядываю за ним все время, когда он припрется сюда в отсутствие Недьо.
Мы разговорились с бай Михаилом о зяте, и я узнал, что его зовут Спиридон Вылков, что он был дирижером эстрадного оркестра, но уже с год подвизается в «Балкантоне» и часто выезжает за границу договариваться о всяких турне и гастролях.
Я спросил, курит ли Спиридон, и сказал, что если он настоящий курильщик, то, наверное, покупает только самые дорогие, самые шикарные сигареты. Я задал этот вопрос неспроста: в комнате Марины я обнаружил пачку английских сигарет «Джон плейер». Но Марина не курила.
— Курит, дьявол, да еще как! — махнув рукой, сказал бай Михаил, подошел к буфету и вынул из ящика пачку «Джон плейер». — Вот его сигареты! Дней десять назад он приходил к Недьо, разговаривал тут с ним и забыл их. Когда появится снова, верну ему — на что они мне сдались, эти сигареты, да еще английские! Мы с Недьо не курим, слава богу!
От охватившей меня радости я чуть было не вскочил, чтобы обнять старого человека.
Оставался еще последний вопрос; он мог решить все, и поэтому я задал его последним:
— Бай Михаил, вспомни, пожалуйста, хорошенько, был ли ты тут двадцать четвертого октября между пятью и шестью часами вечера?
— Двадцать четвертого? Ну конечно же, не был. Ведь двадцать четвертое пришлось на среду, а среда мой выходной день. Я отправляюсь в Овчу купель принимать ванну, а потом иду в гости к сыну. У них и ночую, а сюда возвращаюсь на следующий день.
— А Спиридон знает, что по средам тебя обычно не бывает тут?
— А как же ему этого не знать, товарищ, как не знать?!
— Ну, будьте здоровы! — сказал я, вставая, поднял бокал и торжественно кивнул сперва бай Михаилу, а потом Баласчеву.
— Я не буду пить, — сказал бай Михаил и опустил голову. — Не буду пить, потому что на душе у меня кошки скребут за беднягу Недьо. Он ведь ни за что не согласится сказать, где был прошлой ночью, а ведь неприятностей из-за этого не оберется!
— А разве ты, бай Михаил, знаешь, где он был? — шутливо подначил я его.
— Знаю, но я поклялся ему, что никому не скажу!
— Да уж ладно! Скажи! Лучше согрешить и нарушить клятву, чем допустить, чтоб ни в чем не повинный Недьо сидел в тюрьме! Так где был он прошлой ночью между тремя и пятью часами?
— В двух минутах ходьбы от Горнобанской трамвайной остановки, бульвар Девятого сентября, дом номер 135. В этом доме живет на втором этаже цветовод Радка Стойкова, вдова. Она давняя полюбовница Недьо — еще с той поры, когда его покинула жена. Они хорошо понимают друг друга, потому что оба помешаны на цветах, но Недьо держит эту связь в глубокой тайне — ведь это могло бы бросить на него тень, помешать, скомпрометировать ее. Да он готов скорее провалиться в преисподнюю, чем выдать себя.
Улыбнувшись, я подумал: «Вот видите, господа, каковы эти безликие мужчины? Поглядите на них!» А бай Михаилу сказал, чтобы он выпил коньяк с веселым сердцем и завтра утром ждал у ворот своего Недьо.
— Да, мы освободим Недьо, и ты встретишь его завтра у ворот, — повторил я и, вонзив взгляд прямо ему в глаза, продолжал: — Но прошу тебя оказать мне такую услугу. Слушай внимательно! Возьми сейчас же большой чемодан, быстренько уложи в него одежду и все, что тебе может понадобиться на время долгого отсутствия. И тотчас же отправляйся с ним к Спиридону. Явись к нему обязательно с чемоданом — запомни это! С чемоданом! Скажешь Спиридону, что сегодня утром арестовали Недьо в связи с каким-то страшным обвинением и что ты переезжаешь жить к сыну, пока не разберутся с делом Недьо. Но что ты просишь его, Спиридона, чтобы он позвонил в Пловдив Светлане — пусть она знает, что случилось с ее отцом. «Она же дочь, — скажи, — и хоть чем-нибудь да поможет ему!» И еще скажешь ему, что ты бы и сам сделал это, но у сына нет телефона.
— Так что, мне и в самом деле надо переехать к сыну? — спросил бай Михаил.
— В самом деле, — подтвердил я. — Запрешь ворота и отправишься к своему сыну, но только на одну эту ночь.
Я предложил Баласчеву пройтись по аллее, которая вела к старой Беловодской дороге. По-прежнему тихо моросил дождь, ранние серые сумерки все сгущались, надвигалась ночь.
— Знаешь, какой представляется мне теперь, после реконструкции в связи с новым данными, вся эта история? — сказал я, взяв под руку Баласчева. — Двадцать четвертого примерно в пять часов вечера Марина Спасова спускает через окно дамской туалетной с помощью тонкого нейлонового шнура склянку с чумоподобным вирусом. На ее место она ставит такую же склянку, с такой же наклейкой, но с совершенно другим, невинным содержимым. С помощью копировальной бумаги она перенесла надпись с этикетки подлинной на фальшивую, обвела ее точно такой же красной шариковой ручкой, какой пользовался профессор. Я нашел свернутый в комочек лист копирки в ящике письменного стола Марины. После сигарет «Джон плейер» это было моим вторым важным открытием, совершенным в квартире Марины. Но что происходит дальше? Марина спускает склянку, которую тут же подхватывает внизу вместе со шнуром Спиридон Выл ков. Темнеет, идет дождь, никто не наблюдает за тем, что происходит позади здания, — там нет входа, вокруг безлюдные поляны. Спиридон осторожно пробирается к своей машине, которую поставил чуть в стороне от площадки, где ставят свои машины сотрудники лаборатории; она стоит поближе к шоссе — Выл ков торопится, ему нельзя мешкать: он должен во что бы то ни стало опередить тестя.
Почему Вылков сменил на своем «Москвиче» номерной знак и поставил номер машины тестя? Потому, что именно таков был замысел всей акции. Во-первых, чтобы легче и наверняка проникнуть в охраняемый район лаборатории. В дождливую предвечернюю пору водителя охране не разглядеть, но зато ей хорошо виден номерной знак машины. Во-вторых, чтобы создать ложное впечатление, будто Недьо Недев соучастник профессора в подмене и похищении склянки и он же ликвидировал третьего соучастника — Марину Спасову, которая могла бы выдать его и профессора в случае провала, поскольку она особа нервная и неуравновешенная. Спиридон отлично знал расписание и привычки своего тестя, и для него не составляло никаких трудностей его имитировать. Разумеется, он не строил иллюзий насчет того, что ему удастся ввести следствие в заблуждение и оно так и не раскроет, что направление «Недьо Недев» ложное. Он не строил себе таких иллюзий, но он хотел выиграть время, два-три дня, необходимые ему для того, чтобы выбраться за пределы страны. Он был уверен, что ложный след Недьо Недева отнимет у следствия по крайней мере два-три дня.
Таков был замысел этой акции, но вот одно изменение в составе следственной группы внесло в этот замысел совершенно непредвиденные коррективы. Я с самого начала расследования исключил профессора как возможного похитителя или подменителя склянки. Во-вторых, я исключил и Недьо Недева благодаря одной случайности, не предусмотренной Спиридоном Вылковым. Двадцать четвертого октября Недьо Недев замешкался с сургучной печатью и вышел не в обычное время, а на двадцать минут позже, и, таким образом, машина его не могла быть отождествлена с машиной, сбившей тележку продавца каштанов. Так что еще в самом начале следствие жирной чертой вычеркнуло Недьо Недева как «след». Но Спиридон не знал, что Недьо Недев вычеркнут, и продолжал играть его роль. Как раз этим и объясняется его вторая неудача — попытка представить убийство Марины делом рук Недьо.
Решение Спиридона бежать от милиции объясняется главным образом его страхом за судьбу склянки. Я уверен, что у него были водительские права и паспорт на имя Недьо Недева и потому он не боялся, что могут обнаружить подмену номера на его машине. Он боялся только за склянку с вирусом. Доставка его и машины в участок означала обыск, а обыск означал, что склянка будет обнаружена. Поэтому наш герой и решил удрать — это необходимо было сделать, чтобы спасти свою голову.
Почему он остановился перед виллой 113 — А, то есть перед виллой своего тестя? Чтобы спрятать склянку, чтобы избавиться от своего опасного багажа, естественно! Как близкий человек семьи Недьо, Спиридон знал, что в этот день у бай Михаила выходной и в доме его нет. У него, безусловно, был ключ от ворот виллы. Он вошел, спрятал склянку и уже с куда более спокойной душой укатил по Беловодской дороге.
Почему он не вернулся за склянкой вечером двадцать пятого или в ночь на двадцать шестое? Для этого у него было несколько причин. Во-первых, присутствие бай Михаила. Во-вторых, убийство Марины. Ему надо было прислушиваться к тому, что происходит вокруг этого, выслеживать, ждать. Тяжело в одно и то же время делать два крайне трудных и рискованных дела.
Вот так выглядит все это, как мне кажется, после реконструкции.
А теперь давай подумаем о том, что нам предстоит. Скоро, буквально с минуты на минуту, Спиридон узнает, что Недьо арестован и что бай Михаил будет ночевать у сына. Другими словами, узнает, что для него пришло благоприятное время! Итак, когда наступит ночь, сюда придет человек. Он тихонько отопрет ворота и еще тише проникнет внутрь. Поищет в темноте то, что ему нужно, — он помнит место, — побродит немного, но обязательно найдет. Потом он так же тихонько, крадучись, выйдет, но, прежде чем он закроет дверь, ты и твои люди включите свои фонарики и направите их свет ему в лицо. И ты увидишь, что этот ночной гость есть не кто иной, как человек в котелке. Внимание, господа! Не теряйте ни секунды времени и тотчас же обыщите его. Вы найдете в кармане его склянку с чумоподобными вирусами. Еще минутку внимания, господа! Берегите склянку!
Когда мы вернулись к машине, я сказал Баласчеву:
— Как только все будет сделано и занавес опустится, позвонишь мне домой на улицу Настурции.
Настроение у меня после того, как я вернулся из Бояны с виллы 113-А, было прекрасным. Задача решена, теперь оставалось произвести лишь небольшое вычисление и зафиксировать ответ на чистом листе бумаги. Я был уверен, что судьба не сыграет со мной злой шутки в последнюю минуту, и потому спокойно ждал итога этого небольшого вычисления.
Я надел белую сорочку с крахмальным воротничком, повязал свой самый лучший галстук-бабочку, желтый с красными крапинками, облачился в темно-синий официальный костюм и отправился с Анастасием в ресторан «Болгария». Мы устроились в красном зале, я заказал знакомому официанту ужин, составленный из праздничного меню.
Вернулись мы на улицу Настурции к девяти часам вечера. Я разжег в камине огонь, надел халат, и мы сели с Анастасием у камина. За ужином я рассказал ему о моей находке на вилле 113-А. Анастасий волновался, ожидая финала, нервы у него были взвинчены. Чтобы немного отвлечь его, я решил досказать ему свою итальянскую историю. Да ведь я и должен был завершить начатый разговор о вымышленных чувствах!
Я принялся досказывать Анастасию историю с Юлией.
Когда мы поднялись наверх в мои «апартаменты», я налил коньяк, и Юлия спросила меня, облокотившись на стол, женат ли я и есть ли у меня дети. Хотела знать, злодейка, оставит ли она не только вдову, но и сирот. Я сказал ей, что не женат, и мой ответ как будто даже развеселил ее немного, потому что она начала напевать веселую песенку. Но так же неожиданно, как начала, она и перестала петь, снова задумалась. Когда я обернулся, чтобы взять поднос с рюмками, то увидел, что она сидит неподвижно, уставившись куда-то перед собой рассеянным взглядом. «Маленькие угрызения совести!» — подумал я и улыбнулся. Мне было отчего улыбаться: я влил в рюмку, предназначенную ей, две капли самого безвредного, но и самого сильного снотворного, какое только есть на свете!
Мы чокнулись, поцеловались и выпили. Я не успел сосчитать до десяти, как она заснула у меня на плече. Тогда я снял у нее с пальца перстень, повернул жука на пластинке, к которой он был прикреплен, и из его брюшка вытекли .на пол несколько капель желтоватой жидкости. Я дважды промыл внутренность насекомого коньяком, а затем наполнил им его брюшко и снова передвинул на прежнее место. Пошлепал слегка по щекам Юлию, и она проснулась. Я спросил ее, о чем она так глубоко задумалась, а она покраснела, потому что ей и в самом деле казалось, будто она о чем-то думала, но о чем именно, не могла вспомнить.
Так или иначе, игра в этот вечер расстроилась. Мы, естественно, целовались, но выпитые ею две капли притупили в ней любовное желание. Она пообещала мне встретиться на следующий вечер и ушла.
На другой день получилось так, что оба негодяя запили еще с утра в таверне. Мы с Юлией спустились на берег. Купались, шалили, а к обеду владелец «Сан-Тома» прислал нам со своим слугой корзинку с жареной рыбой и бутылкой вина. Мы пообедали — почти с таким же удовольствием, с каким некогда обедали на Олимпе боги.
Вечером мы снова поднялись ко мне наверх, и так как я все время поглядывал украдкой на ее пальцы, то заметил, что она сдвинула жука с пластинки перстня прямо над моей рюмкой с коньяком. Я выпил, распростерся на полу, дважды брыкнул ногой и затих, изображая покойника. И тогда произошло самое удивительное. Она начала плакать, кричать, рвать на себе волосы и проклинать все на свете так, как это умеют делать только южанки. Но это было не все. Она повалилась на пол рядом со мной, то есть рядом с моим «трупом», уткнулась лицом в мою грудь и неудержимо зарыдала.
Мне все это становилось уже невыносимо, но в последний момент, когда терпение мое иссякало, в комнату ворвался «боксер» Карло. Он схватил Юлию под мышки и поставил ее на ноги, а она начала кричать ему в лицо, что он убийца, мошенник, бандит. Карло, похоже, был не из терпеливых кавалеров — он размахнулся и влепил ей такую пощечину, что она отлетела в сторону, свалилась на пол и в свою очередь замерла. Когда она замолкла, Карло сказал, что, если она снова заговорит, он заставит ее замолчать уже на всю жизнь.
Это переполнило чашу моего терпения. В моем присутствии бьют женщину, и я безучастно взираю на это?! Да ведь я до конца дней своих буду презирать себя! Я вскочил на ноги. Юлия издала безумный крик, а у Карло от ужаса глаза полезли на лоб. Шутка ли видеть, как воскресает мертвец!
Карло не бог весть как сопротивлялся. Пока он соображал, с кем — с мертвецом или с живым человеком — имеет он дело, я скрутил ему руки и связал за спиной своим поясом. Когда я уже заканчивал это, в комнату ворвался Лучиано. Он размахивал зажатым в руке здоровенным ножом, каким обычно пользуются мясники, из его широко открытого рта вырывалось тяжелое дыхание, а глаза нацеливались на мою шею. Выбить у него из рук нож и одним ударом в подбородок свалить его на пол было для меня детской игрой. Пришлось снять с себя рубашку и связать его — ничего другого не оказалось у меня под руками. Оба негодяя валялись на полу, как бревна.
Пока я с ними справлялся, Юлия начала проявлять признаки жизни. Я влил ей в рот немного коньяку, а когда веки ее дрогнули и приоткрылись, я поцеловал ее в глаза. Это вернуло ей сознание, и она убедилась, что я вполне живой.
С ее помощью я обнаружил тот таинственный пакет, который им вручил лодочник. В пакете оказалось граммов триста героина. Я позвонил по телефону в полицейское управление города Н., и через полчаса в бухточку Санта-Барбары прибыла полицейская моторная лодка.
Оба негодяя, приняв меня за сотрудника Интерпола, сочли, что я их «накрыл», и, желая спасти своя шкуру и пакет с героином, а возможно, и своих сообщников, решили меня погубить, применив испытанные средства — цианистое соединение и женские чары. Наутро владелец «Сан-Тома» должен был обнаружить «самоубийцу».
Юлия была невестой Лучиано, и перстень с жуком принадлежал ему. Лучиано представил Юлии создавшееся положение совершенно безнадежным и убедил ее в том, что спасение их — всех троих — зависит только от ее усердия. Затем они, мол, уедут в Северную Италию и будут вести скромный и добропорядочный образ жизни.
Мы провели с Юлией две счастливые недели. У меня было такое чувство, что я открыл для себя в этой женщине священную простоту жизни и что с ее помощью я вернул себе потерянный рай.
Но однажды совершенно незначительный эпизод разбил мои иллюзии и опустил меня с облаков на землю. Я понял, что чувства свои я выдумал. Я получил почтовую посылку — несколько книг об итальянском Ренессансе. Раскрыл первую из них и засмотрелся, очарованный, на чудесную репродукцию с картины Боттичелли. Я с жадностью всматривался в нее, а Юлия спросила меня с досадой: «И что там интересного в этой картине? Чего ты на нее так вытаращился?!» «Как что?» — изумленно прошептал я. А может, только подумал — как знать…
Мы переглянулись, и в тот миг, когда смотрели друг на друга, мы поняли, что нас соединяли не настоящие, а придуманные нами чувства.
Мы расстались в тот же вечер.
Было ровно двадцать три часа.
Я вынул из шкафа бутылку шампанского и два хрустальных бокала. Но тут снова раздался звонок телефона. На этот раз звонил генерал. Он передал мне благодарность и поздравление министра и сообщил, что правительство предоставляет в мое распоряжение специальный самолет, чтобы я мог догнать археологическую экспедицию в Ташкенте.
Я наполнил бокал. Золотистое вино искрилось. Я радовался и в то же самое время чувствовал, как что-то в моей душе угасает, — старая история, которая повторяется при каждом новом успехе.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Остается вторая причина: он вез в машине что-то такое, чего не должны были видеть чужие глаза. Это предположение подходит для моей гипотезы, но как мне доказать, как подкрепить это фактами?
Я взял с собой Баласчева и поехал на виллу Недьо Недева. В конце концов, человек в котелке останавливался там при таких «форс-мажорных» обстоятельствах, когда ему было вовсе не до остановок. Что же все-таки заставило его там остановиться, что искал он, что в этой вилле было для него важно?
Может быть, это подскажет сама тамошняя обстановка.
Было четыре часа дня, уже начало смеркаться, дождь продолжал тихонько моросить.
Мы поставили машину у высокой проволочной ограды и через двустворчатые железные ворота вошли во двор. Вилла была двухэтажной, с верандой; за нею расстилался сад — тысяча квадратных метров хризантем, цветочный ковер — бело-желто-кремовый. Я люблю эти красивые, хотя и немного печальные цветы, как люблю и тихую осень.
У входа в виллу нас встретил пожилой седой мужчина в наброшенной на плечи лыжной куртке. Представился: Михаил Маринов Недев, двоюродный брат Недьо Недева, бывший железнодорожник, теперь сторож виллы и помощник Недьо в его садовых делах. Он пригласил нас в гостиную, а сам отправился на кухню приготовить кофе.
Гостиная была так же безлика, как и сам Недьо.
Пока Баласчев заглядывал неизвестно зачем под диваны и под столы, я принялся рассматривать пачку фотографий, небрежно брошенную на кучу старых газет. Рассеянно вглядывался я в лица незнакомых людей, прислушивался к вздохам ветра, бившегося в окна, и вдруг вздрогнул. Я редко вздрагиваю, но тут меня будто током пронзило. С одной из коричневатых фотографий на меня глядели улыбающиеся мужчина и женщина. Оба они стояли у ствола дерева, но взгляд мой впился в мужчину, я видел только его. Он был в широком демисезонном пальто, на голове у него была черная шляпа-котелок, галстук был завязан широким небрежным узлом. Лицо скуластое, горбоносое, в прищуренных продолговатых глазах деланная улыбка. Человек в котелке!
Вошел бай Михаил, принес нам на подносе кофе и коньяк.
— Бай Михаил, ты знаешь этих людей? — спросил я и показал ему фотографию.
— Хорошенькое дело! Да как же мне их не знать? — кисловато улыбнувшись, недоумевал бай Михаил. — Ведь это дочка Недьо Светлана и его зять Спиридон. — Он удивленно уставился на меня и спросил: — А почему вы спрашиваете?
— Да просто так! — сказал я, стараясь придать как можно больше равнодушия своему голосу. — Красивая пара, вот потому и спросил тебя. Ну и красавец же зять у твоего двоюродного братца!
— Гори он огнем! — мрачно произнес бай Михаил. — Этот красавец — самый что ни на есть вертопрах и негодяй. Бабник, картежник… Он чернит доброе имя Недьо. Хорошо еще, что Светлана вовремя спохватилась и приняла меры, чтобы выставить его.
— Они разводятся? — спросил я.
— Она подала заявление о разводе! — не без гордости заявил бай Михаил. — Сейчас они живут раздельно. Она — в Пловдиве, он — в Софии. А ему все это кажется шуткой, он не верит в развод и иногда приходит к Недьо. Но Недьо меня предупредил, чтоб держал его подальше. Я не даю ему и шагу ступить в доме, приглядываю за ним все время, когда он припрется сюда в отсутствие Недьо.
Мы разговорились с бай Михаилом о зяте, и я узнал, что его зовут Спиридон Вылков, что он был дирижером эстрадного оркестра, но уже с год подвизается в «Балкантоне» и часто выезжает за границу договариваться о всяких турне и гастролях.
Я спросил, курит ли Спиридон, и сказал, что если он настоящий курильщик, то, наверное, покупает только самые дорогие, самые шикарные сигареты. Я задал этот вопрос неспроста: в комнате Марины я обнаружил пачку английских сигарет «Джон плейер». Но Марина не курила.
— Курит, дьявол, да еще как! — махнув рукой, сказал бай Михаил, подошел к буфету и вынул из ящика пачку «Джон плейер». — Вот его сигареты! Дней десять назад он приходил к Недьо, разговаривал тут с ним и забыл их. Когда появится снова, верну ему — на что они мне сдались, эти сигареты, да еще английские! Мы с Недьо не курим, слава богу!
От охватившей меня радости я чуть было не вскочил, чтобы обнять старого человека.
Оставался еще последний вопрос; он мог решить все, и поэтому я задал его последним:
— Бай Михаил, вспомни, пожалуйста, хорошенько, был ли ты тут двадцать четвертого октября между пятью и шестью часами вечера?
— Двадцать четвертого? Ну конечно же, не был. Ведь двадцать четвертое пришлось на среду, а среда мой выходной день. Я отправляюсь в Овчу купель принимать ванну, а потом иду в гости к сыну. У них и ночую, а сюда возвращаюсь на следующий день.
— А Спиридон знает, что по средам тебя обычно не бывает тут?
— А как же ему этого не знать, товарищ, как не знать?!
— Ну, будьте здоровы! — сказал я, вставая, поднял бокал и торжественно кивнул сперва бай Михаилу, а потом Баласчеву.
— Я не буду пить, — сказал бай Михаил и опустил голову. — Не буду пить, потому что на душе у меня кошки скребут за беднягу Недьо. Он ведь ни за что не согласится сказать, где был прошлой ночью, а ведь неприятностей из-за этого не оберется!
— А разве ты, бай Михаил, знаешь, где он был? — шутливо подначил я его.
— Знаю, но я поклялся ему, что никому не скажу!
— Да уж ладно! Скажи! Лучше согрешить и нарушить клятву, чем допустить, чтоб ни в чем не повинный Недьо сидел в тюрьме! Так где был он прошлой ночью между тремя и пятью часами?
— В двух минутах ходьбы от Горнобанской трамвайной остановки, бульвар Девятого сентября, дом номер 135. В этом доме живет на втором этаже цветовод Радка Стойкова, вдова. Она давняя полюбовница Недьо — еще с той поры, когда его покинула жена. Они хорошо понимают друг друга, потому что оба помешаны на цветах, но Недьо держит эту связь в глубокой тайне — ведь это могло бы бросить на него тень, помешать, скомпрометировать ее. Да он готов скорее провалиться в преисподнюю, чем выдать себя.
Улыбнувшись, я подумал: «Вот видите, господа, каковы эти безликие мужчины? Поглядите на них!» А бай Михаилу сказал, чтобы он выпил коньяк с веселым сердцем и завтра утром ждал у ворот своего Недьо.
— Да, мы освободим Недьо, и ты встретишь его завтра у ворот, — повторил я и, вонзив взгляд прямо ему в глаза, продолжал: — Но прошу тебя оказать мне такую услугу. Слушай внимательно! Возьми сейчас же большой чемодан, быстренько уложи в него одежду и все, что тебе может понадобиться на время долгого отсутствия. И тотчас же отправляйся с ним к Спиридону. Явись к нему обязательно с чемоданом — запомни это! С чемоданом! Скажешь Спиридону, что сегодня утром арестовали Недьо в связи с каким-то страшным обвинением и что ты переезжаешь жить к сыну, пока не разберутся с делом Недьо. Но что ты просишь его, Спиридона, чтобы он позвонил в Пловдив Светлане — пусть она знает, что случилось с ее отцом. «Она же дочь, — скажи, — и хоть чем-нибудь да поможет ему!» И еще скажешь ему, что ты бы и сам сделал это, но у сына нет телефона.
— Так что, мне и в самом деле надо переехать к сыну? — спросил бай Михаил.
— В самом деле, — подтвердил я. — Запрешь ворота и отправишься к своему сыну, но только на одну эту ночь.
Я предложил Баласчеву пройтись по аллее, которая вела к старой Беловодской дороге. По-прежнему тихо моросил дождь, ранние серые сумерки все сгущались, надвигалась ночь.
— Знаешь, какой представляется мне теперь, после реконструкции в связи с новым данными, вся эта история? — сказал я, взяв под руку Баласчева. — Двадцать четвертого примерно в пять часов вечера Марина Спасова спускает через окно дамской туалетной с помощью тонкого нейлонового шнура склянку с чумоподобным вирусом. На ее место она ставит такую же склянку, с такой же наклейкой, но с совершенно другим, невинным содержимым. С помощью копировальной бумаги она перенесла надпись с этикетки подлинной на фальшивую, обвела ее точно такой же красной шариковой ручкой, какой пользовался профессор. Я нашел свернутый в комочек лист копирки в ящике письменного стола Марины. После сигарет «Джон плейер» это было моим вторым важным открытием, совершенным в квартире Марины. Но что происходит дальше? Марина спускает склянку, которую тут же подхватывает внизу вместе со шнуром Спиридон Выл ков. Темнеет, идет дождь, никто не наблюдает за тем, что происходит позади здания, — там нет входа, вокруг безлюдные поляны. Спиридон осторожно пробирается к своей машине, которую поставил чуть в стороне от площадки, где ставят свои машины сотрудники лаборатории; она стоит поближе к шоссе — Выл ков торопится, ему нельзя мешкать: он должен во что бы то ни стало опередить тестя.
Почему Вылков сменил на своем «Москвиче» номерной знак и поставил номер машины тестя? Потому, что именно таков был замысел всей акции. Во-первых, чтобы легче и наверняка проникнуть в охраняемый район лаборатории. В дождливую предвечернюю пору водителя охране не разглядеть, но зато ей хорошо виден номерной знак машины. Во-вторых, чтобы создать ложное впечатление, будто Недьо Недев соучастник профессора в подмене и похищении склянки и он же ликвидировал третьего соучастника — Марину Спасову, которая могла бы выдать его и профессора в случае провала, поскольку она особа нервная и неуравновешенная. Спиридон отлично знал расписание и привычки своего тестя, и для него не составляло никаких трудностей его имитировать. Разумеется, он не строил иллюзий насчет того, что ему удастся ввести следствие в заблуждение и оно так и не раскроет, что направление «Недьо Недев» ложное. Он не строил себе таких иллюзий, но он хотел выиграть время, два-три дня, необходимые ему для того, чтобы выбраться за пределы страны. Он был уверен, что ложный след Недьо Недева отнимет у следствия по крайней мере два-три дня.
Таков был замысел этой акции, но вот одно изменение в составе следственной группы внесло в этот замысел совершенно непредвиденные коррективы. Я с самого начала расследования исключил профессора как возможного похитителя или подменителя склянки. Во-вторых, я исключил и Недьо Недева благодаря одной случайности, не предусмотренной Спиридоном Вылковым. Двадцать четвертого октября Недьо Недев замешкался с сургучной печатью и вышел не в обычное время, а на двадцать минут позже, и, таким образом, машина его не могла быть отождествлена с машиной, сбившей тележку продавца каштанов. Так что еще в самом начале следствие жирной чертой вычеркнуло Недьо Недева как «след». Но Спиридон не знал, что Недьо Недев вычеркнут, и продолжал играть его роль. Как раз этим и объясняется его вторая неудача — попытка представить убийство Марины делом рук Недьо.
Решение Спиридона бежать от милиции объясняется главным образом его страхом за судьбу склянки. Я уверен, что у него были водительские права и паспорт на имя Недьо Недева и потому он не боялся, что могут обнаружить подмену номера на его машине. Он боялся только за склянку с вирусом. Доставка его и машины в участок означала обыск, а обыск означал, что склянка будет обнаружена. Поэтому наш герой и решил удрать — это необходимо было сделать, чтобы спасти свою голову.
Почему он остановился перед виллой 113 — А, то есть перед виллой своего тестя? Чтобы спрятать склянку, чтобы избавиться от своего опасного багажа, естественно! Как близкий человек семьи Недьо, Спиридон знал, что в этот день у бай Михаила выходной и в доме его нет. У него, безусловно, был ключ от ворот виллы. Он вошел, спрятал склянку и уже с куда более спокойной душой укатил по Беловодской дороге.
Почему он не вернулся за склянкой вечером двадцать пятого или в ночь на двадцать шестое? Для этого у него было несколько причин. Во-первых, присутствие бай Михаила. Во-вторых, убийство Марины. Ему надо было прислушиваться к тому, что происходит вокруг этого, выслеживать, ждать. Тяжело в одно и то же время делать два крайне трудных и рискованных дела.
Вот так выглядит все это, как мне кажется, после реконструкции.
А теперь давай подумаем о том, что нам предстоит. Скоро, буквально с минуты на минуту, Спиридон узнает, что Недьо арестован и что бай Михаил будет ночевать у сына. Другими словами, узнает, что для него пришло благоприятное время! Итак, когда наступит ночь, сюда придет человек. Он тихонько отопрет ворота и еще тише проникнет внутрь. Поищет в темноте то, что ему нужно, — он помнит место, — побродит немного, но обязательно найдет. Потом он так же тихонько, крадучись, выйдет, но, прежде чем он закроет дверь, ты и твои люди включите свои фонарики и направите их свет ему в лицо. И ты увидишь, что этот ночной гость есть не кто иной, как человек в котелке. Внимание, господа! Не теряйте ни секунды времени и тотчас же обыщите его. Вы найдете в кармане его склянку с чумоподобными вирусами. Еще минутку внимания, господа! Берегите склянку!
Когда мы вернулись к машине, я сказал Баласчеву:
— Как только все будет сделано и занавес опустится, позвонишь мне домой на улицу Настурции.
Настроение у меня после того, как я вернулся из Бояны с виллы 113-А, было прекрасным. Задача решена, теперь оставалось произвести лишь небольшое вычисление и зафиксировать ответ на чистом листе бумаги. Я был уверен, что судьба не сыграет со мной злой шутки в последнюю минуту, и потому спокойно ждал итога этого небольшого вычисления.
Я надел белую сорочку с крахмальным воротничком, повязал свой самый лучший галстук-бабочку, желтый с красными крапинками, облачился в темно-синий официальный костюм и отправился с Анастасием в ресторан «Болгария». Мы устроились в красном зале, я заказал знакомому официанту ужин, составленный из праздничного меню.
Вернулись мы на улицу Настурции к девяти часам вечера. Я разжег в камине огонь, надел халат, и мы сели с Анастасием у камина. За ужином я рассказал ему о моей находке на вилле 113-А. Анастасий волновался, ожидая финала, нервы у него были взвинчены. Чтобы немного отвлечь его, я решил досказать ему свою итальянскую историю. Да ведь я и должен был завершить начатый разговор о вымышленных чувствах!
Я принялся досказывать Анастасию историю с Юлией.
* * *
— Хочешь, выпьем по рюмке коньяку у меня в комнате? — спросил я Юлию.Когда мы поднялись наверх в мои «апартаменты», я налил коньяк, и Юлия спросила меня, облокотившись на стол, женат ли я и есть ли у меня дети. Хотела знать, злодейка, оставит ли она не только вдову, но и сирот. Я сказал ей, что не женат, и мой ответ как будто даже развеселил ее немного, потому что она начала напевать веселую песенку. Но так же неожиданно, как начала, она и перестала петь, снова задумалась. Когда я обернулся, чтобы взять поднос с рюмками, то увидел, что она сидит неподвижно, уставившись куда-то перед собой рассеянным взглядом. «Маленькие угрызения совести!» — подумал я и улыбнулся. Мне было отчего улыбаться: я влил в рюмку, предназначенную ей, две капли самого безвредного, но и самого сильного снотворного, какое только есть на свете!
Мы чокнулись, поцеловались и выпили. Я не успел сосчитать до десяти, как она заснула у меня на плече. Тогда я снял у нее с пальца перстень, повернул жука на пластинке, к которой он был прикреплен, и из его брюшка вытекли .на пол несколько капель желтоватой жидкости. Я дважды промыл внутренность насекомого коньяком, а затем наполнил им его брюшко и снова передвинул на прежнее место. Пошлепал слегка по щекам Юлию, и она проснулась. Я спросил ее, о чем она так глубоко задумалась, а она покраснела, потому что ей и в самом деле казалось, будто она о чем-то думала, но о чем именно, не могла вспомнить.
Так или иначе, игра в этот вечер расстроилась. Мы, естественно, целовались, но выпитые ею две капли притупили в ней любовное желание. Она пообещала мне встретиться на следующий вечер и ушла.
На другой день получилось так, что оба негодяя запили еще с утра в таверне. Мы с Юлией спустились на берег. Купались, шалили, а к обеду владелец «Сан-Тома» прислал нам со своим слугой корзинку с жареной рыбой и бутылкой вина. Мы пообедали — почти с таким же удовольствием, с каким некогда обедали на Олимпе боги.
Вечером мы снова поднялись ко мне наверх, и так как я все время поглядывал украдкой на ее пальцы, то заметил, что она сдвинула жука с пластинки перстня прямо над моей рюмкой с коньяком. Я выпил, распростерся на полу, дважды брыкнул ногой и затих, изображая покойника. И тогда произошло самое удивительное. Она начала плакать, кричать, рвать на себе волосы и проклинать все на свете так, как это умеют делать только южанки. Но это было не все. Она повалилась на пол рядом со мной, то есть рядом с моим «трупом», уткнулась лицом в мою грудь и неудержимо зарыдала.
Мне все это становилось уже невыносимо, но в последний момент, когда терпение мое иссякало, в комнату ворвался «боксер» Карло. Он схватил Юлию под мышки и поставил ее на ноги, а она начала кричать ему в лицо, что он убийца, мошенник, бандит. Карло, похоже, был не из терпеливых кавалеров — он размахнулся и влепил ей такую пощечину, что она отлетела в сторону, свалилась на пол и в свою очередь замерла. Когда она замолкла, Карло сказал, что, если она снова заговорит, он заставит ее замолчать уже на всю жизнь.
Это переполнило чашу моего терпения. В моем присутствии бьют женщину, и я безучастно взираю на это?! Да ведь я до конца дней своих буду презирать себя! Я вскочил на ноги. Юлия издала безумный крик, а у Карло от ужаса глаза полезли на лоб. Шутка ли видеть, как воскресает мертвец!
Карло не бог весть как сопротивлялся. Пока он соображал, с кем — с мертвецом или с живым человеком — имеет он дело, я скрутил ему руки и связал за спиной своим поясом. Когда я уже заканчивал это, в комнату ворвался Лучиано. Он размахивал зажатым в руке здоровенным ножом, каким обычно пользуются мясники, из его широко открытого рта вырывалось тяжелое дыхание, а глаза нацеливались на мою шею. Выбить у него из рук нож и одним ударом в подбородок свалить его на пол было для меня детской игрой. Пришлось снять с себя рубашку и связать его — ничего другого не оказалось у меня под руками. Оба негодяя валялись на полу, как бревна.
Пока я с ними справлялся, Юлия начала проявлять признаки жизни. Я влил ей в рот немного коньяку, а когда веки ее дрогнули и приоткрылись, я поцеловал ее в глаза. Это вернуло ей сознание, и она убедилась, что я вполне живой.
С ее помощью я обнаружил тот таинственный пакет, который им вручил лодочник. В пакете оказалось граммов триста героина. Я позвонил по телефону в полицейское управление города Н., и через полчаса в бухточку Санта-Барбары прибыла полицейская моторная лодка.
Оба негодяя, приняв меня за сотрудника Интерпола, сочли, что я их «накрыл», и, желая спасти своя шкуру и пакет с героином, а возможно, и своих сообщников, решили меня погубить, применив испытанные средства — цианистое соединение и женские чары. Наутро владелец «Сан-Тома» должен был обнаружить «самоубийцу».
Юлия была невестой Лучиано, и перстень с жуком принадлежал ему. Лучиано представил Юлии создавшееся положение совершенно безнадежным и убедил ее в том, что спасение их — всех троих — зависит только от ее усердия. Затем они, мол, уедут в Северную Италию и будут вести скромный и добропорядочный образ жизни.
Мы провели с Юлией две счастливые недели. У меня было такое чувство, что я открыл для себя в этой женщине священную простоту жизни и что с ее помощью я вернул себе потерянный рай.
Но однажды совершенно незначительный эпизод разбил мои иллюзии и опустил меня с облаков на землю. Я понял, что чувства свои я выдумал. Я получил почтовую посылку — несколько книг об итальянском Ренессансе. Раскрыл первую из них и засмотрелся, очарованный, на чудесную репродукцию с картины Боттичелли. Я с жадностью всматривался в нее, а Юлия спросила меня с досадой: «И что там интересного в этой картине? Чего ты на нее так вытаращился?!» «Как что?» — изумленно прошептал я. А может, только подумал — как знать…
Мы переглянулись, и в тот миг, когда смотрели друг на друга, мы поняли, что нас соединяли не настоящие, а придуманные нами чувства.
Мы расстались в тот же вечер.
* * *
Через полчаса после того, как я закончил рассказывать Анастасию эту историю, зазвонил телефон. Баласчев сообщил, что Спиридон Вылков был только что арестован при выходе из виллы 113-А. В кармане его пальто обнаружена склянка с чумоподобными бациллами.Было ровно двадцать три часа.
Я вынул из шкафа бутылку шампанского и два хрустальных бокала. Но тут снова раздался звонок телефона. На этот раз звонил генерал. Он передал мне благодарность и поздравление министра и сообщил, что правительство предоставляет в мое распоряжение специальный самолет, чтобы я мог догнать археологическую экспедицию в Ташкенте.
Я наполнил бокал. Золотистое вино искрилось. Я радовался и в то же самое время чувствовал, как что-то в моей душе угасает, — старая история, которая повторяется при каждом новом успехе.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Через год после описанных событий профессор Марков умер от рака. Смерть помешала этому замечательному человеку и ученому осуществить свой замысел — создать универсальную противогриппозную вакцину, которая, несомненно, увеличила бы среднюю продолжительность человеческой жизни по крайней мере до ста лет.
Я живу спокойно и тихо. Скоро выйду на пенсию, уеду в село Кестен, где в дремучих лесах, говорят, теперь нет ни одной живой души. Поднимусь на гору, к Лукам. Поселюсь в забытой людьми и временем пастушьей хижине деда; Богдана и начну разводить пчел среди бузины и полыни. Стану пчеловодом и буду получать самый ароматный на свете мед.
Аввакум исчез. Их экспедиция достигла индийской границы, потом приблизилась к границе с Китаем. И там Аввакум вдруг исчез. Когда пришло время возвращаться, он не вернулся. Его ждали день, другой, третий… Целую неделю пробыли люди в тех пустынных и страшных местах. Искали его на вертолетах, подавали сигналы, стреляя из ружей, запускали ночью в небесную высь ракеты — от него ни слуху ни духу.
Если он ушел к людям — то ушел с добрыми намерениями и для их блага. Если безвозвратно исчез — его пригласили за свой стол боги, чтобы он пиршествовал с ними. А ведь известно, что пиршество богов продолжается вечность. Когда вечности придет конец, Аввакум непременно вернется.
Я буду ждать его в Луках.
Я живу спокойно и тихо. Скоро выйду на пенсию, уеду в село Кестен, где в дремучих лесах, говорят, теперь нет ни одной живой души. Поднимусь на гору, к Лукам. Поселюсь в забытой людьми и временем пастушьей хижине деда; Богдана и начну разводить пчел среди бузины и полыни. Стану пчеловодом и буду получать самый ароматный на свете мед.
Аввакум исчез. Их экспедиция достигла индийской границы, потом приблизилась к границе с Китаем. И там Аввакум вдруг исчез. Когда пришло время возвращаться, он не вернулся. Его ждали день, другой, третий… Целую неделю пробыли люди в тех пустынных и страшных местах. Искали его на вертолетах, подавали сигналы, стреляя из ружей, запускали ночью в небесную высь ракеты — от него ни слуху ни духу.
Если он ушел к людям — то ушел с добрыми намерениями и для их блага. Если безвозвратно исчез — его пригласили за свой стол боги, чтобы он пиршествовал с ними. А ведь известно, что пиршество богов продолжается вечность. Когда вечности придет конец, Аввакум непременно вернется.
Я буду ждать его в Луках.