Страница:
Яо Хун собрал последние силы и напал на китайскую сухопутную армию, но потерпел жестокое поражение и бежал в Чанъань, около которой успел высадиться китайский десант. После высадки Лю Юй приказал обрубить якорные канаты, и лодки унесло течением. Воинам, лишенным пищи и одежды, было предложено добыть то и другое, взяв город, либо сложить головы, ибо третьего выхода не было[267].
Осознав безысходность своего положения, китайские воины с такой яростью бросились на врага, что сразу рассеяли тибетцев, прикрывавших подступы к столице. Победители ворвались в город, и Яо Хун решил сдаться. Его одиннадцатилетний сын умолял отца не надеяться на милость врага, а погибнуть, сражаясь, но Яо Хун, спокойно посылавший своих соплеменников в сечу, отдался в руки китайцев со всеми женами и детьми, за исключением того храброго мальчика, который бросился с высокой террасы дворца и разбился насмерть. Яо Хуна не спасла трусость: препровожденный с царским почетом в Цзянькан, он был там обезглавлен как мятежник.
Южнокитайские солдаты с лихвой вознаградили себя за понесенные трудности похода. Не только дворец, но и весь город были беспощадно разграблены. При этом равно пострадали тибетцы и местные китайцы. Радость последних по случаю освобождения от тибетского ига сменилась испугом. Но тут произошло то, что не могло не произойти: армия Лю Юя потеряла боеспособность! Лю Юю было ясно, что надо закончить завоевание Шэньси, но его офицеры ответили: «Нет!». Они были сыты войной и хотели только увезти домой награбленное имущество. К тому же в Цзянькане умер единственный искренний друг Лю Юя, которому тот доверил блюсти свои интересы в столице. Поэтому поход пришлось закончить, и Лю Юй повел войска назад, оставив в Чанъани сильный гарнизон, а прочая часть бывшего тибетского царства была предоставлена своей судьбе. Лю Юй считал, что это царство не воскреснет, и оказался прав. Но многого другого он не учел, иначе не доверил бы командование оккупационной армией своему юному сыну Лю И-чжэню, легкомысленному и неспособному справиться с задачей, оказавшейся сверхсложной.
СИНЕЕ И КРАСНОЕ
КОНЕЦ ЗАПАДНОЙ ЛЯН
ЖЕЛТОЕ И КРАСНОЕ
ЖЕЛТОЕ И СИНЕЕ
КОНЕЦ ЗАПАДНОЙ ЦИНЬ
Осознав безысходность своего положения, китайские воины с такой яростью бросились на врага, что сразу рассеяли тибетцев, прикрывавших подступы к столице. Победители ворвались в город, и Яо Хун решил сдаться. Его одиннадцатилетний сын умолял отца не надеяться на милость врага, а погибнуть, сражаясь, но Яо Хун, спокойно посылавший своих соплеменников в сечу, отдался в руки китайцев со всеми женами и детьми, за исключением того храброго мальчика, который бросился с высокой террасы дворца и разбился насмерть. Яо Хуна не спасла трусость: препровожденный с царским почетом в Цзянькан, он был там обезглавлен как мятежник.
Южнокитайские солдаты с лихвой вознаградили себя за понесенные трудности похода. Не только дворец, но и весь город были беспощадно разграблены. При этом равно пострадали тибетцы и местные китайцы. Радость последних по случаю освобождения от тибетского ига сменилась испугом. Но тут произошло то, что не могло не произойти: армия Лю Юя потеряла боеспособность! Лю Юю было ясно, что надо закончить завоевание Шэньси, но его офицеры ответили: «Нет!». Они были сыты войной и хотели только увезти домой награбленное имущество. К тому же в Цзянькане умер единственный искренний друг Лю Юя, которому тот доверил блюсти свои интересы в столице. Поэтому поход пришлось закончить, и Лю Юй повел войска назад, оставив в Чанъани сильный гарнизон, а прочая часть бывшего тибетского царства была предоставлена своей судьбе. Лю Юй считал, что это царство не воскреснет, и оказался прав. Но многого другого он не учел, иначе не доверил бы командование оккупационной армией своему юному сыну Лю И-чжэню, легкомысленному и неспособному справиться с задачей, оказавшейся сверхсложной.
СИНЕЕ И КРАСНОЕ
Хуннский вождь Хэлянь Бобо, сидя в безопасном Ордосе, спокойно наблюдал за гибелью тибетской державы. Он знал, что эти земли легче завоевать, чем удержать. Хуннский вождь копил коней и людей, понемногу передвигая свои кочевья от Китайской стены на северные притоки реки Вэй. Он не отказался заключить с Лю Юем договор о братской дружбе, зная, чего стоят политические заверения китайцев, да и сам не придавал значения обещаниям. Как только Лю Юй отбыл на юг, Хэлянь Бобо занял проходы в Шэньси и послал своего сына Хэлянь Гуя с 20 тыс. всадников против чанъаньского гарнизона. Весной 418 г. хуннские всадники вступили в многострадальную долину реки Вэй и были встречены ее обитателями как избавители. С одной стороны, это объясняется тем, что обывателям надо было спасать жизнь, а с другой – тем впечатлением, которое произвела китайская армия на население освобожденной ею страны.
А в самой Чанъани было крайне неблагополучно. Старая вражда между «северянами» – потомками эмигрантов из Северного Китая и «южанами» – местными жителями Южного Китая проявилась в формах, слишком острых для того, чтобы они могли совместно действовать против неприятеля. Один из генералов необдуманно высмеял другого; тот вызвал его на совещание и убил. Лю И-чжэнь казнил убийцу... и остался без помощников. Южане оклеветали верного советника-северянина; Лю И-чжэнь казнил и его, после чего северяне разбежались, предоставив южанам оборонять город. А местные жители целиком перешли на сторону хуннов. Они уже привыкли жить в контакте с кочевниками, и подлинно китайские порядки приводили их в ужас. Хэлянь Бобо осадил Чанъань.
Как только Лю Юй получил известие о происшедшем, он послал сыну приказ оставить небольшой гарнизон в Чанъани и быстро уходить на восток, в Хэнань, отнюдь не отягощая себя добычей. Однако тот собрал что мог, еще раз ограбив жителей города, нагрузил телеги награбленным добром, посадил на них мальчиков и девочек, набранных для его забав, и повел домой целый обоз, приказав последним верным офицерам прикрывать арьергард. Естественно, обоз тянулся медленно, а хунны кружили вокруг него. Сначала они изнурили прикрытие и взяли в плен уцелевших бойцов, а потом обрушились на головную часть каравана.
Лю И-чжэнь успел скрыться в придорожном кустарнике, где его подобрал на круп своего коня китайский всадник и увез с поля боя, точнее, разгрома. Из трупов убитых китайцев хунны сложили пирамиду.
Как только в Чанъань дошла весть об уничтожении оккупационной армии, население поднялось и выгнало из города китайский гарнизон, который, уходя, поджег царский дворец. Хунны догнали уходящих китайцев и перебили их.
Хэлянь Бобо совершил торжественный въезд в Чанъань, устроил пир для своих воевод и объявил себя императором. Но, степной кочевник, он не любил городской жизни и вернулся в родной Ордос, оставив наместником одного из своих сыновей.
Потеря Чанъани вызвала в Южном Китае взрыв негодования против правительства[268]. Императора Ань-ди удавили и заменили его братом, который, страшась за свою жизнь, отказался от престола в пользу Лю Юя. Тот принял власть, которой фактически уже обладал, и в 420 г. в Южном Китае была торжественно провозглашена новая династия – Сун, обычно во избежание путаницы именуемая Лю-Сун.
Казалось бы, ответственность за катастрофу должен был нести полководец, бросивший армию, а не император, сидевший дома, но китайцы знали что к чему. Вспомним о борьбе северян, возглавлявшихся фамилией Сыма, и южан, к числу коих принадлежал Лю Юй. Последние возложили вину за поражение на тех северян, которые покинули знамя и разбежались, страшась собственного военачальника – Лю И-чжэня, хотя именно он несправедливыми казнями их к этому принудил. Но на роль полководца внимания не обратили, потому что появился повод покончить с непопулярной династией. Это Лю Юй и сделал, завершив переворот тем, что без зазрения совести организовал убийство отрекшегося в его пользу последнего императора Цзинь – Гун-ди. Несчастный прожил после отречения всего один год.
А в самой Чанъани было крайне неблагополучно. Старая вражда между «северянами» – потомками эмигрантов из Северного Китая и «южанами» – местными жителями Южного Китая проявилась в формах, слишком острых для того, чтобы они могли совместно действовать против неприятеля. Один из генералов необдуманно высмеял другого; тот вызвал его на совещание и убил. Лю И-чжэнь казнил убийцу... и остался без помощников. Южане оклеветали верного советника-северянина; Лю И-чжэнь казнил и его, после чего северяне разбежались, предоставив южанам оборонять город. А местные жители целиком перешли на сторону хуннов. Они уже привыкли жить в контакте с кочевниками, и подлинно китайские порядки приводили их в ужас. Хэлянь Бобо осадил Чанъань.
Как только Лю Юй получил известие о происшедшем, он послал сыну приказ оставить небольшой гарнизон в Чанъани и быстро уходить на восток, в Хэнань, отнюдь не отягощая себя добычей. Однако тот собрал что мог, еще раз ограбив жителей города, нагрузил телеги награбленным добром, посадил на них мальчиков и девочек, набранных для его забав, и повел домой целый обоз, приказав последним верным офицерам прикрывать арьергард. Естественно, обоз тянулся медленно, а хунны кружили вокруг него. Сначала они изнурили прикрытие и взяли в плен уцелевших бойцов, а потом обрушились на головную часть каравана.
Лю И-чжэнь успел скрыться в придорожном кустарнике, где его подобрал на круп своего коня китайский всадник и увез с поля боя, точнее, разгрома. Из трупов убитых китайцев хунны сложили пирамиду.
Как только в Чанъань дошла весть об уничтожении оккупационной армии, население поднялось и выгнало из города китайский гарнизон, который, уходя, поджег царский дворец. Хунны догнали уходящих китайцев и перебили их.
Хэлянь Бобо совершил торжественный въезд в Чанъань, устроил пир для своих воевод и объявил себя императором. Но, степной кочевник, он не любил городской жизни и вернулся в родной Ордос, оставив наместником одного из своих сыновей.
Потеря Чанъани вызвала в Южном Китае взрыв негодования против правительства[268]. Императора Ань-ди удавили и заменили его братом, который, страшась за свою жизнь, отказался от престола в пользу Лю Юя. Тот принял власть, которой фактически уже обладал, и в 420 г. в Южном Китае была торжественно провозглашена новая династия – Сун, обычно во избежание путаницы именуемая Лю-Сун.
Казалось бы, ответственность за катастрофу должен был нести полководец, бросивший армию, а не император, сидевший дома, но китайцы знали что к чему. Вспомним о борьбе северян, возглавлявшихся фамилией Сыма, и южан, к числу коих принадлежал Лю Юй. Последние возложили вину за поражение на тех северян, которые покинули знамя и разбежались, страшась собственного военачальника – Лю И-чжэня, хотя именно он несправедливыми казнями их к этому принудил. Но на роль полководца внимания не обратили, потому что появился повод покончить с непопулярной династией. Это Лю Юй и сделал, завершив переворот тем, что без зазрения совести организовал убийство отрекшегося в его пользу последнего императора Цзинь – Гун-ди. Несчастный прожил после отречения всего один год.
КОНЕЦ ЗАПАДНОЙ ЛЯН
Прежде чем анализировать события, приведшие к падению династии Цзинь, бросим взгляд на запад, в предгорья Наньшаня, где шел тот же процесс упрощения, хотя и в меньших масштабах. Царь Северной Лян, цзюйкюй (старинный хуннский титул) Мэн Сунь, воспользовался разгромом Южной Лян, чтобы округлить свои владения, и совершил поход на восток, где вытеснил сяньбийцев Западной Цинь из захваченных ими земель Южной Лян. Его отсутствием решил воспользоваться царь Западной Лян (столица в Сучжоу), китаец Ли Синь. Напрасно мать и советники отговаривали его, напоминая, что хуннский князь не сделал ему ничего плохого. Юный китаец сгорал от жажды завоеваний. В 420 г. он, собрав 30 тыс. воинов, двинулся на запад, был разбит вернувшимся из восточного похода Мэн Сунем и пал в бою. Мэн Сунь вступил в Цзюцюань (совр. Сучжоу), запретив своим войскам грабить народ, и присоединил эту область к своим владениям. Мягкость по отношению к побежденным быстро снискала ему симпатию местного китайского населения, тем более что он даровал свободу матери погибшего царя, а его сестру выдал замуж за своего сына Муганя[269].
Мудрая и трезвая политика создала Мэн Суню такой авторитет, что ему без войны подчинилась китайская колония военнопоселенцев в Турфанском оазисе – Гаочан[270]. Объединив, таким образом, все Принаньшанье, Мэн Сунь принял новое название для своего владения – Хэси. Этот топоним (в монголизированной форме – Хашин) жил еще в XIII веке. Короче говоря, Мэн Сунь создал жизнеспособное государство с естественными границами и оригинальной культурой. Казалось, что оно вполне жизнеспособно, а получилось... Но об этом ниже.
Перед нами поистине удивительная коллизия. Китайское население Шэньси и Хэси откровенно предпочло хуннское иго освобождению с юга, о котором само же мечтало 110 лет. Именно благодаря такому внезапному изменению симпатий народа Хэлянь Бобо и Мэн Сунь стали правителями земель, бывших некогда форпостом Китая против их предков; только поэтому они одержали столь легкие победы над многочисленными армиями китайских патриотов. В чем тут дело?
Вспомним, что инициатором попыток возращения Северного Китая была династия Цзинь, носительница если не живой традиции культуры древнего Китая, то по крайней мере ее инерции. Ее-то и ждали в Чанъани, а вместо этого пришел Лю Юй, южанин, чужой и суровый человек. В нем и в его воинах северные китайцы не узнали единоплеменников, а южане жестокими грабежами оттолкнули от себя население. Когда же распри между «южанами» и «северянами» заставили последних разбежаться, то дезертиры оказались наилучшими агитаторами против союза с Южным Китаем, где их – носителей древних традиций – беспощадно резали аборигены. С другой стороны, китайцы в бассейне Хуанхэ сто лет углубляли контакты с кочевниками, так как это был единственный способ выжить. Поэтому с хуннами у них был общий язык, которого (в прямом и переносном смысле) не оказалось при общении с южными китайцами. Фактически за IV век на месте единого древнекитайского этноса создались два новых (точнее, средневековых), равно не похожих на прототип. А последний угас, и это констатировала в свое время китайская историография, объявившая 420 год переломным, разделяющим эпохи. Новая эпоха получила название Северных и Южных Дворов, что в переводе на наши представления означает признание органического разделения Северного и Южного Китая. Оно зафиксировано даже в персидской географии, где Южный Китай называется не Чин, а Мачин, т.е. маньский Китай, смесь древних китайцев с южными инородцами – мань.
С этого времени война кочевников с Китаем приобрела совсем иные формы и иное значение, но современники событий осознали это не сразу.
Мудрая и трезвая политика создала Мэн Суню такой авторитет, что ему без войны подчинилась китайская колония военнопоселенцев в Турфанском оазисе – Гаочан[270]. Объединив, таким образом, все Принаньшанье, Мэн Сунь принял новое название для своего владения – Хэси. Этот топоним (в монголизированной форме – Хашин) жил еще в XIII веке. Короче говоря, Мэн Сунь создал жизнеспособное государство с естественными границами и оригинальной культурой. Казалось, что оно вполне жизнеспособно, а получилось... Но об этом ниже.
Перед нами поистине удивительная коллизия. Китайское население Шэньси и Хэси откровенно предпочло хуннское иго освобождению с юга, о котором само же мечтало 110 лет. Именно благодаря такому внезапному изменению симпатий народа Хэлянь Бобо и Мэн Сунь стали правителями земель, бывших некогда форпостом Китая против их предков; только поэтому они одержали столь легкие победы над многочисленными армиями китайских патриотов. В чем тут дело?
Вспомним, что инициатором попыток возращения Северного Китая была династия Цзинь, носительница если не живой традиции культуры древнего Китая, то по крайней мере ее инерции. Ее-то и ждали в Чанъани, а вместо этого пришел Лю Юй, южанин, чужой и суровый человек. В нем и в его воинах северные китайцы не узнали единоплеменников, а южане жестокими грабежами оттолкнули от себя население. Когда же распри между «южанами» и «северянами» заставили последних разбежаться, то дезертиры оказались наилучшими агитаторами против союза с Южным Китаем, где их – носителей древних традиций – беспощадно резали аборигены. С другой стороны, китайцы в бассейне Хуанхэ сто лет углубляли контакты с кочевниками, так как это был единственный способ выжить. Поэтому с хуннами у них был общий язык, которого (в прямом и переносном смысле) не оказалось при общении с южными китайцами. Фактически за IV век на месте единого древнекитайского этноса создались два новых (точнее, средневековых), равно не похожих на прототип. А последний угас, и это констатировала в свое время китайская историография, объявившая 420 год переломным, разделяющим эпохи. Новая эпоха получила название Северных и Южных Дворов, что в переводе на наши представления означает признание органического разделения Северного и Южного Китая. Оно зафиксировано даже в персидской географии, где Южный Китай называется не Чин, а Мачин, т.е. маньский Китай, смесь древних китайцев с южными инородцами – мань.
С этого времени война кочевников с Китаем приобрела совсем иные формы и иное значение, но современники событий осознали это не сразу.
ЖЕЛТОЕ И КРАСНОЕ
Лю Юю сопутствовала удача не только в жизни, но и в смерти. Он умер вовремя. В 422 г. его 17-летний наследник Лю И-чжэнь взошел на престол и сразу столкнулся с тяжелой внешнеполитической проблемой – войной за Хэнань. Эту проблему оставил ему победоносный отец, который занял Лоян и придвинул границу столь близко к поселениям табгачей, что те не могли оставаться спокойными. В 422-423 гг. обе стороны обзавелись союзниками. К империи Сун примкнули Уду[271] и Тогон[272], к империи Тоба-Вэй – Западная Цинь и жившие в Сычуани инородческие племена[273]. Инициативу войны взяли на себя табгачи, собравшие мощную армию. Для отпора жужаням, продолжавшим тревожить северную границу табгачской державы, были восстановлены и снабжены гарнизонами бастионы Китайской стены, после чего зимой 423 г. Тоба Сэ двинул 30-тысячную армию на юг под командованием опытного полководца Си Цзиня.
Все опять-таки решило сочувствие местного населения, потому что военные силы соперников были примерно одинаковы. Здесь оно высказалось в пользу северян даже более решительно, чем в Шэньси. Последний принц фамилии Сыма со всем своим войском передался империи Вэй, где получил высокий военный чин. Измена? Да, но что ему оставалось делать? Ждать, пока его убьют, как были убиты все его родственники в Цзянькане, виновные лишь в том, что они принадлежали к опальной фамилии? Этот принц выбрал жизнь, что дало перевес табгачам.
Южане героически оборонялись в крепостях, но новая 50-тысячная армия под командованием хана Тоба Сэ взяла Лоян, после чего захватила всю Хэнань и Шаньдун. Плоды завоеваний Лю Юя были утрачены.
Южан спас героизм гарнизонов осажденных Си Цзинем крепостей, которые в конце концов пали, но стоили осаждающим столь больших потерь, что наступление табгачей было остановлено. Это позволило южнокитайскому правительству обвинить юношу-императора в легкомыслии, а затем и убить, возведя на престол его младшего брата Лю И-луня, правившего до 453 г. В том же 423 г. умер Тоба Сэ, передав престол своему сыну Тоба Дао.
В 430 г. империя Сун сделала попытку вернуть Хэнань. Вступив в союз с ордосскими хуннами, готовыми поделить Северный Китай[274], и собрав 50 тыс. латников, император Вэнь-ди послал Тоба Дао ультиматум, требуя вернуть китайские земли южнее Хуанхэ. Хан занял выжидательную позицию, так как летом переправа конницы через Хуанхэ затруднительна. Сунские войска, не встретив сопротивления, заняли Лоян и все крепости Хэнани, но зимой табгачские всадники перешли Хуанхэ по льду, разбили южан в открытом бою и возвратили себе все крепости. Южане бежали, побросав тяжелое оружие и речные суда. Конница табгачей уничтожила все запасы продовольствия в зоне военных действий, вследствие чего южная армия, оторвавшаяся от противника, начала испытывать голод. Но сунский полководец Тань Дао-цзи сумел восстановить порядок в разбитом войске, дезинформировать табгачей до такой степени, что они прекратили преследование, и отвести остаток армии в сунские земли. Только благодаря его выдержке и стойкости империя Сун избегла вторжения табгачского хана. «В благодарность за подвиг» он был в 436 г. арестован и казнен вместе со всеми родственниками по навету императорского министра, интриговавшего против боевого генерала. Эта казнь вызвала живую радость в Тоба-Вэй, переставшей опасаться своего южного соседа.
Совсем иначе отметил победу Тоба Дао. Он устроил пир для своих офицеров, освободил от уплаты налога за 10 лет солдат, участвовавших в походе, а прочее население – за год. После торжеств и наград в империи Тоба-Вэй говорили: «Чтобы служить императорам Китая, надо иметь собачье сердце и сносить собачье обращение»[275]. Не только кочевники, но и завоеванные тибетцы, тангуты, китайцы предпочитали милость табгачского хана произволу южнокитайских чиновников. Судьбы Северного и Южного Китая с этого времени разошлись на целых полтораста лет.
Дальнейшие события развивались для династии Сун неблагоприятно. В 433-434 гг. в княжестве Уду произошел переворот. Уду заключило союз с Тоба-Вэй и начало войну с Южным Китаем за область Ханьчжун, расположенную в Шэньси, южнее хребта Циньлин. Область была страшно опустошена. Дисские воины оделись в доспехи из кожи носорога, которую копье не пробивало, но китайцы применили алебарды и в рукопашных боях нанесли противнику большие потери, что позволило им отбросить войска Уду на север[276]. После этого поражения княжество Уду представляло дань обеим империям и фактически вышло из войны.
Р. Груссе, описывая это время, уподобил ситуацию той, которая сложилась в Европе после Великого переселения народов. Роль Византии, по его мысли, выполнял Южный Китай, а табгачи и хунны соответствовали франкам, лангобардам и готам[277]. Если принять эту иллюстративную аналогию, то можно сравнить Лю Юя с Юстинианом, завоевания которого еще при его жизни сделались для Византии источником бедствий, после чего захваченный варварами Запад стал развиваться независимо от защитившего себя Востока. Действительно, романизация франков и готов сделала из них французов и испанцев, а китаизация табгачей превратила их в северокитайский этнос. Поворотным пунктом этого процесса в Северном Китае был 431 год, когда общность интересов и исторической судьбы табгачского племени и китайского населения Хэбэя стала очевидна им самим. Но этому повороту предшествовали годы тяжелых испытаний, которые особенно важны для нашей темы: на пути табгачей стояли хунны.
Все опять-таки решило сочувствие местного населения, потому что военные силы соперников были примерно одинаковы. Здесь оно высказалось в пользу северян даже более решительно, чем в Шэньси. Последний принц фамилии Сыма со всем своим войском передался империи Вэй, где получил высокий военный чин. Измена? Да, но что ему оставалось делать? Ждать, пока его убьют, как были убиты все его родственники в Цзянькане, виновные лишь в том, что они принадлежали к опальной фамилии? Этот принц выбрал жизнь, что дало перевес табгачам.
Южане героически оборонялись в крепостях, но новая 50-тысячная армия под командованием хана Тоба Сэ взяла Лоян, после чего захватила всю Хэнань и Шаньдун. Плоды завоеваний Лю Юя были утрачены.
Южан спас героизм гарнизонов осажденных Си Цзинем крепостей, которые в конце концов пали, но стоили осаждающим столь больших потерь, что наступление табгачей было остановлено. Это позволило южнокитайскому правительству обвинить юношу-императора в легкомыслии, а затем и убить, возведя на престол его младшего брата Лю И-луня, правившего до 453 г. В том же 423 г. умер Тоба Сэ, передав престол своему сыну Тоба Дао.
В 430 г. империя Сун сделала попытку вернуть Хэнань. Вступив в союз с ордосскими хуннами, готовыми поделить Северный Китай[274], и собрав 50 тыс. латников, император Вэнь-ди послал Тоба Дао ультиматум, требуя вернуть китайские земли южнее Хуанхэ. Хан занял выжидательную позицию, так как летом переправа конницы через Хуанхэ затруднительна. Сунские войска, не встретив сопротивления, заняли Лоян и все крепости Хэнани, но зимой табгачские всадники перешли Хуанхэ по льду, разбили южан в открытом бою и возвратили себе все крепости. Южане бежали, побросав тяжелое оружие и речные суда. Конница табгачей уничтожила все запасы продовольствия в зоне военных действий, вследствие чего южная армия, оторвавшаяся от противника, начала испытывать голод. Но сунский полководец Тань Дао-цзи сумел восстановить порядок в разбитом войске, дезинформировать табгачей до такой степени, что они прекратили преследование, и отвести остаток армии в сунские земли. Только благодаря его выдержке и стойкости империя Сун избегла вторжения табгачского хана. «В благодарность за подвиг» он был в 436 г. арестован и казнен вместе со всеми родственниками по навету императорского министра, интриговавшего против боевого генерала. Эта казнь вызвала живую радость в Тоба-Вэй, переставшей опасаться своего южного соседа.
Совсем иначе отметил победу Тоба Дао. Он устроил пир для своих офицеров, освободил от уплаты налога за 10 лет солдат, участвовавших в походе, а прочее население – за год. После торжеств и наград в империи Тоба-Вэй говорили: «Чтобы служить императорам Китая, надо иметь собачье сердце и сносить собачье обращение»[275]. Не только кочевники, но и завоеванные тибетцы, тангуты, китайцы предпочитали милость табгачского хана произволу южнокитайских чиновников. Судьбы Северного и Южного Китая с этого времени разошлись на целых полтораста лет.
Дальнейшие события развивались для династии Сун неблагоприятно. В 433-434 гг. в княжестве Уду произошел переворот. Уду заключило союз с Тоба-Вэй и начало войну с Южным Китаем за область Ханьчжун, расположенную в Шэньси, южнее хребта Циньлин. Область была страшно опустошена. Дисские воины оделись в доспехи из кожи носорога, которую копье не пробивало, но китайцы применили алебарды и в рукопашных боях нанесли противнику большие потери, что позволило им отбросить войска Уду на север[276]. После этого поражения княжество Уду представляло дань обеим империям и фактически вышло из войны.
Р. Груссе, описывая это время, уподобил ситуацию той, которая сложилась в Европе после Великого переселения народов. Роль Византии, по его мысли, выполнял Южный Китай, а табгачи и хунны соответствовали франкам, лангобардам и готам[277]. Если принять эту иллюстративную аналогию, то можно сравнить Лю Юя с Юстинианом, завоевания которого еще при его жизни сделались для Византии источником бедствий, после чего захваченный варварами Запад стал развиваться независимо от защитившего себя Востока. Действительно, романизация франков и готов сделала из них французов и испанцев, а китаизация табгачей превратила их в северокитайский этнос. Поворотным пунктом этого процесса в Северном Китае был 431 год, когда общность интересов и исторической судьбы табгачского племени и китайского населения Хэбэя стала очевидна им самим. Но этому повороту предшествовали годы тяжелых испытаний, которые особенно важны для нашей темы: на пути табгачей стояли хунны.
ЖЕЛТОЕ И СИНЕЕ
Хуннское царство Ся было не менее грозным, нежели Тоба-Вэй. Оно располагало прекрасной армией, состоявшей из природных кочевников Ордоса, и черпало ресурсы из богатой хлебом долины реки Вэй, поныне являющейся житницей Северо-Западного Китая[278]. Основатель этой державы Хэлянь Бобо был человек незаурядный. Китайская историография относится к нему враждебно, называет его «варваром, не расстававшимся с луком и мечом». Он будто бы выкалывал глаза людям, смотревшим ему в лицо, отрезал губы улыбавшимся в его присутствии, рубил головы спорившим с ним и т.д.[279]. Однако, вероятно, он имел и другие, более полезные качества, позволившие ему воссоздать погубленную державу с помощью людей, примыкавших к нему добровольно. Во всяком случае, пока он был жив, табгачи не посягали на Ордос. Умер он в 425 г.
Близкое соседство воинственной хуннской державы не могло не беспокоить табгачских ханов, но Тоба Сэ завоевывал юг, а Тоба Дао сразу после вступления на престол подвергся нападению жужаней, которые в 424 г. сожгли столицу Тоба-Вэй – Пинчэн. Тоба Дао отразил жужаней, а в 425 г. совершил контрнабег на Великую степь и загнал жужаней в горы Хамар-Дабан. Так он избавил свое государство от опасностей, грозивших с юга, севера и востока, где царство Северная Янь являлось одновременно союзником жужаней и Китая и, можно думать, посредником между ними. Одно оно не решалось выступить против Тоба-Вэй. В следующем году табгачский хищник решил вступить в поединок с хуннским, причем для последнего это оказалось неожиданным, так как хунны и повода для войны не подавали. Но ведь внезапность удара обеспечивает половину успеха, не так ли?
В начале 426 г. табгачская конница перешла Хуанхэ по льду и обрушилась на Тунвань – ставку хуннского шаньюя, который пировал, не подозревая, что война началась. Хунны отбили набег, но табгачи разграбили и выжгли весь район Тунвани и отошли, уведя 10 тыс. пленных. В то же время полководец Си Цзинь, герой войны против Сун, взял Чанъань и подчинил державе Тоба-Вэй обитавших там тибетцев и тангутов. Услышав о табгачских победах, тибетское племя танчанов[280] и княжество Хэси предложили союз Тоба Дао[281]. Царство Ся оказалось в кольце врагов.
На следующий 427 год хунны собрались с силами и пошли в контрнаступление. Князь Хэлянь Дин осадил Чанъань и стеснил Си Цзиня. Тоба Дао, рассчитав, что главные силы хуннов оттянуты на юг, с 30 тыс. всадников, без пехоты, повторил набег на Тунвань. Он рассчитывал на внезапность, на легкомыслие хуннского вождя и на стойкость своих косоплетов, не потерявших навыков степной войны. Спрятав свои лучшие войска в засаде, он подошел к стенам Тунвани с малым отрядом и сразу отступил, оставив доверенных людей, передавшихся хуннам и сообщивших им, что хан пришел в набег с малыми силами. Хэлянь Бобо на такую удочку не попался бы, но Хэлянь Чан вывел 30 тыс. всадников в погоню за врагом. Тоба Дао увлек хуннов к месту, где стояла засада, и втянул в бой при равных силах. Бой был жесток; конь под табгачским ханом был убит, а сам он чуть не попал в руки хуннов, но спасся, хотя и израненный. Однако в рукопашной схватке табгачей одолеть не мог никто. Хунны рассеялись. Хэлянь Чан, покинув столицу, бежал на юг, в долину реки Вэй, где надеялся получить помощь от Хэлянь Дина. Разгоряченный боем Тоба Дао ворвался в Тунвань, защитники которой успели закрыть крепостные ворота и чуть было не прикончили табгачского хана. Но его воины при помощи арканов и копий перелезли через крепостную стену, и после суток уличных (если так можно говорить об укрепленном кочевье) боев хунны сдались.
Огромную добычу скотом и людьми Тоба Дао распределил между своими соратниками, удовольствовавшись для себя тем, что подорвал материальную и моральную базу своего соперника. В самом деле, узнав о падении Тунвани, Хэлянь Дин снял осаду с Чанъани и пошел на соединение с Хэлянь Чаном. Тоба Дао поручил Си Цзиню покончить с хуннами и вернулся в свою столицу Пинчэн, покрытый славой и ранами, которые было необходимо лечить.
В 428 г. Хэлянь Чан попробовал возобновить наступление и в верховьях реки Цзинь стеснил войска Си Цзиня. Хунны тревожили врагов постоянной перестрелкой и лишили возможности пополнять припасы продовольствия, что вызвало среди изголодавшихся табгачей ропот, разумеется, против командующего.
Тогда один из офицеров Си Цзиня собрал 200 еще не съеденных коней, посадил на них отборных воинов, прошел в тыл хуннов, захватил Хэлянь Чана и бежал вместе с пленником к своему хану. Это не очень изменило положение блокированной табгачской армии. Командование хуннами принял способный полководец Хэлянь Дин и, когда Си Цзинь попробовал напасть на хуннов, заманил его в засаду, где погибли 7 тыс. табгачей, а Си Цзинь был взят в плен хуннами.
Хэлянь Дин развил успех, вернул Чанъань и очистил от врагов всю долину реки Вэй. Снова перед Тоба Дао стояла боеспособная хуннская армия, опиравшаяся на богатую хлебом страну, в то время как его лучшие войска полегли в бою. Разгневанный хан велел казнить Хэлянь Чана, но это не принесло ему никакой пользы. Наоборот, Хэлянь Дин заключил с империей Сун наступательный союз против державы Тоба-Вэй, чтобы разделить пополам Северный Китай. Это и вызвало неудачное наступление сунской армии в 430 г. В ответ Тоба Дао договорился с сяньбийцами Западной Цин, теснимой хуннами князя Хэси, обещав им за помощь земли царства Ся. Жужани, конечно, готовы были в любую минуту напасть на тылы табгачей, но их связало выступление Юебани[282] в 429 г., оттянувшее большую часть их сил в Джунгарию, что развязало руки табгачам. Наконец в царстве Северная Янь в 430 г. умер энергичный царь Фэн Ба. Его брат Фэн Хун, стремясь к власти, убил законного наследника – своего племянника – и еще более ста родственников. Такое потрясение государства лишило Северную Янь возможности вести активную политику, о чем было рассказано выше. Но пока Тоба Дао одерживал победы в Хэнани, Хэлянь Дин столкнулся с царем Западной Цинь, Цифу Мумо, в Шэньси.
Близкое соседство воинственной хуннской державы не могло не беспокоить табгачских ханов, но Тоба Сэ завоевывал юг, а Тоба Дао сразу после вступления на престол подвергся нападению жужаней, которые в 424 г. сожгли столицу Тоба-Вэй – Пинчэн. Тоба Дао отразил жужаней, а в 425 г. совершил контрнабег на Великую степь и загнал жужаней в горы Хамар-Дабан. Так он избавил свое государство от опасностей, грозивших с юга, севера и востока, где царство Северная Янь являлось одновременно союзником жужаней и Китая и, можно думать, посредником между ними. Одно оно не решалось выступить против Тоба-Вэй. В следующем году табгачский хищник решил вступить в поединок с хуннским, причем для последнего это оказалось неожиданным, так как хунны и повода для войны не подавали. Но ведь внезапность удара обеспечивает половину успеха, не так ли?
В начале 426 г. табгачская конница перешла Хуанхэ по льду и обрушилась на Тунвань – ставку хуннского шаньюя, который пировал, не подозревая, что война началась. Хунны отбили набег, но табгачи разграбили и выжгли весь район Тунвани и отошли, уведя 10 тыс. пленных. В то же время полководец Си Цзинь, герой войны против Сун, взял Чанъань и подчинил державе Тоба-Вэй обитавших там тибетцев и тангутов. Услышав о табгачских победах, тибетское племя танчанов[280] и княжество Хэси предложили союз Тоба Дао[281]. Царство Ся оказалось в кольце врагов.
На следующий 427 год хунны собрались с силами и пошли в контрнаступление. Князь Хэлянь Дин осадил Чанъань и стеснил Си Цзиня. Тоба Дао, рассчитав, что главные силы хуннов оттянуты на юг, с 30 тыс. всадников, без пехоты, повторил набег на Тунвань. Он рассчитывал на внезапность, на легкомыслие хуннского вождя и на стойкость своих косоплетов, не потерявших навыков степной войны. Спрятав свои лучшие войска в засаде, он подошел к стенам Тунвани с малым отрядом и сразу отступил, оставив доверенных людей, передавшихся хуннам и сообщивших им, что хан пришел в набег с малыми силами. Хэлянь Бобо на такую удочку не попался бы, но Хэлянь Чан вывел 30 тыс. всадников в погоню за врагом. Тоба Дао увлек хуннов к месту, где стояла засада, и втянул в бой при равных силах. Бой был жесток; конь под табгачским ханом был убит, а сам он чуть не попал в руки хуннов, но спасся, хотя и израненный. Однако в рукопашной схватке табгачей одолеть не мог никто. Хунны рассеялись. Хэлянь Чан, покинув столицу, бежал на юг, в долину реки Вэй, где надеялся получить помощь от Хэлянь Дина. Разгоряченный боем Тоба Дао ворвался в Тунвань, защитники которой успели закрыть крепостные ворота и чуть было не прикончили табгачского хана. Но его воины при помощи арканов и копий перелезли через крепостную стену, и после суток уличных (если так можно говорить об укрепленном кочевье) боев хунны сдались.
Огромную добычу скотом и людьми Тоба Дао распределил между своими соратниками, удовольствовавшись для себя тем, что подорвал материальную и моральную базу своего соперника. В самом деле, узнав о падении Тунвани, Хэлянь Дин снял осаду с Чанъани и пошел на соединение с Хэлянь Чаном. Тоба Дао поручил Си Цзиню покончить с хуннами и вернулся в свою столицу Пинчэн, покрытый славой и ранами, которые было необходимо лечить.
В 428 г. Хэлянь Чан попробовал возобновить наступление и в верховьях реки Цзинь стеснил войска Си Цзиня. Хунны тревожили врагов постоянной перестрелкой и лишили возможности пополнять припасы продовольствия, что вызвало среди изголодавшихся табгачей ропот, разумеется, против командующего.
Тогда один из офицеров Си Цзиня собрал 200 еще не съеденных коней, посадил на них отборных воинов, прошел в тыл хуннов, захватил Хэлянь Чана и бежал вместе с пленником к своему хану. Это не очень изменило положение блокированной табгачской армии. Командование хуннами принял способный полководец Хэлянь Дин и, когда Си Цзинь попробовал напасть на хуннов, заманил его в засаду, где погибли 7 тыс. табгачей, а Си Цзинь был взят в плен хуннами.
Хэлянь Дин развил успех, вернул Чанъань и очистил от врагов всю долину реки Вэй. Снова перед Тоба Дао стояла боеспособная хуннская армия, опиравшаяся на богатую хлебом страну, в то время как его лучшие войска полегли в бою. Разгневанный хан велел казнить Хэлянь Чана, но это не принесло ему никакой пользы. Наоборот, Хэлянь Дин заключил с империей Сун наступательный союз против державы Тоба-Вэй, чтобы разделить пополам Северный Китай. Это и вызвало неудачное наступление сунской армии в 430 г. В ответ Тоба Дао договорился с сяньбийцами Западной Цин, теснимой хуннами князя Хэси, обещав им за помощь земли царства Ся. Жужани, конечно, готовы были в любую минуту напасть на тылы табгачей, но их связало выступление Юебани[282] в 429 г., оттянувшее большую часть их сил в Джунгарию, что развязало руки табгачам. Наконец в царстве Северная Янь в 430 г. умер энергичный царь Фэн Ба. Его брат Фэн Хун, стремясь к власти, убил законного наследника – своего племянника – и еще более ста родственников. Такое потрясение государства лишило Северную Янь возможности вести активную политику, о чем было рассказано выше. Но пока Тоба Дао одерживал победы в Хэнани, Хэлянь Дин столкнулся с царем Западной Цинь, Цифу Мумо, в Шэньси.
КОНЕЦ ЗАПАДНОЙ ЦИНЬ
В 430 г. война табгачей против всех их соседей дошла до высшей точки, ибо Тоба Дао захватил инициативу. Одновременно с войной на юге он развернул кампанию на севере против жужаней. Огромное, по степным масштабам, войско вошло в Великую степь. Жужани рассеялись по ущельям, не пытаясь оказать сопротивление, а хан их Датань бежал на запад и пропал без вести. Телеуты, кочевавшие южнее Гобийской пустыни, передались табгачам и вымещали на жужаньских беглецах былые обиды. Сын Датаня, Уди, признал себя данником империи Тоба-Вэй[283].
К осени табгачи перебросили силы в поход против «горных хуннов»[284]. Под личным командованием хана (и императора) они окружили вождя горных хуннов, носившего китайское имя Бай Лун (Белый дракон), и в жестоком бою уничтожили их без остатка. Но все эти операции прошли столь успешно лишь потому, что главные силы хуннов были связаны войной против западных сяньбийцев, напавших на войско Хэлянь Дина с юга.
Положение Западной Цинь с каждым годом становилось все более острым. По сути дела это государство было военным лагерем в чуждой и враждебной сяньбийцам стране. Тибетцы, тангуты, хунны и тогонцы тяготились Западной Цинь, как занозой, прочно засевшей и вызывающей воспаление тканей. Однако выдернуть эту занозу им было не под силу, так как воевать сяньбийцы умели хорошо. Но вот прошло 40 лет (386-426), одно поколение завоевателей сменилось другим, надежды на покой не было... И Цифу Мумо решился покинуть верховья притоков Хуанхэ и уйти со своим народом в степи, поближе к соплеменникам-табгачам. В 430 г. он сжег свою ставку, уничтожил недвижимое имущество и с 15 тыс. семей потянулся на север через долину реки Вэй.
На богатые территории бывшего царства Западная Цинь претендовал хуннский князь Хэси – Мэн Сунь, но тогонский царь Мугуй оказался более расторопным и успел присоединить эти земли к своему царству[285]. В этой акции содержалась тонкая дипломатическая коллизия: Тогон был союзником Южного Китая[286], а следовательно, и Хэлянь Дина, надеясь на победу которых он только и мог удержать захваченные земли. Хэси вошло в дружеские отношения с Тоба-Вэй[287], скрепленные династическим браком, что давало Мэн Суню повод надеяться на помощь табгачей против тогонцев. Но все дипломатические ухищрения меркнут перед силой факта победы, а эта причудница криво улыбалась и Хэлянь Дину, и Цифу Мумо.
К осени табгачи перебросили силы в поход против «горных хуннов»[284]. Под личным командованием хана (и императора) они окружили вождя горных хуннов, носившего китайское имя Бай Лун (Белый дракон), и в жестоком бою уничтожили их без остатка. Но все эти операции прошли столь успешно лишь потому, что главные силы хуннов были связаны войной против западных сяньбийцев, напавших на войско Хэлянь Дина с юга.
Положение Западной Цинь с каждым годом становилось все более острым. По сути дела это государство было военным лагерем в чуждой и враждебной сяньбийцам стране. Тибетцы, тангуты, хунны и тогонцы тяготились Западной Цинь, как занозой, прочно засевшей и вызывающей воспаление тканей. Однако выдернуть эту занозу им было не под силу, так как воевать сяньбийцы умели хорошо. Но вот прошло 40 лет (386-426), одно поколение завоевателей сменилось другим, надежды на покой не было... И Цифу Мумо решился покинуть верховья притоков Хуанхэ и уйти со своим народом в степи, поближе к соплеменникам-табгачам. В 430 г. он сжег свою ставку, уничтожил недвижимое имущество и с 15 тыс. семей потянулся на север через долину реки Вэй.
На богатые территории бывшего царства Западная Цинь претендовал хуннский князь Хэси – Мэн Сунь, но тогонский царь Мугуй оказался более расторопным и успел присоединить эти земли к своему царству[285]. В этой акции содержалась тонкая дипломатическая коллизия: Тогон был союзником Южного Китая[286], а следовательно, и Хэлянь Дина, надеясь на победу которых он только и мог удержать захваченные земли. Хэси вошло в дружеские отношения с Тоба-Вэй[287], скрепленные династическим браком, что давало Мэн Суню повод надеяться на помощь табгачей против тогонцев. Но все дипломатические ухищрения меркнут перед силой факта победы, а эта причудница криво улыбалась и Хэлянь Дину, и Цифу Мумо.