Гуревич Георгий Иосифович. Только обгон

   - Все понятно, - сказал старый врач. - Подозревал я, что он не в себе. Тронулся наш император. В больном мозгу бредовые видения, а феи принимают их за приказ.
   Проворные чертенята не обладали никакими чудесными силами. Они были безвредны, как всякие мелкие животные такого размера; словно тушканчики, они прыснули в разные стороны, как только Тэй и доктор перебрались через проволоку ("сгинув" предварительно тигров). Опаснее оказалось у самого дома. Клумбы, терраса и комнаты кишели змеями, тоненькими, проворными и такими же пронзительно зелеными, как черти. Целые клубки их, перешибленных и раздавленных, валялись в спальне и на кровати завхоза. Но, видимо, многие все-таки укусили его, и, так как змейки представлялись мозгу ядовитыми, феи и сотворили их ядовитыми. На кровати лежал посиневший труп.
   Тэй утверждал, что им с доктором не удалось оживить кладовщика... Возможно, они и не очень старались, предпочли обойтись без безумца, строящего козни.
   - Обидно! - сказал я, закончив чтение. - Даже совестно перед феями. Мы, йийиты, показали себя не с лучшей стороны, продемонстрировали такого редкостного дурака.
   Рэй прищурил глаза, выражая сомнение:
   - Дурак, но такой ли редкостный? Не надо витать в облаках, Гэй. Три четверти, если не девять десятых, даже девяносто девять процентов мужчин, уроженцев Йийит, наевшись до отвала, будут от скуки спорить и ссориться.
   - Потому что у них нет других запросов. Джэй и ему подобные не допускали их к культуре.
   - Потому ли, по-другому ли, но запросов нет. Сначала надо поднять культурный уровень. Может быть, пойти на то, чтобы допускать в пещеру с разбором, только воспитанных, культурных, выдержанных.
   - И кто будет экзаменовать, устанавливать должный уровень воспитанности?
   - Хотя бы мы, Гэй, по праву первооткрывателей заслужившие этот пост риском, напряжением, выстрадавшие его, - не боюсь сказать откровенно. Мы даже обязаны сделать это, чтобы не опозорить лицо нашей планеты. Если не ввести ограничений, мы превратим фей в прислужниц грязного трактира: "Еще полпорции, девушка, и проворнее!"
   Тут я взял Рэя за плечи и сказал ему в лицо, довольно грубо:
   - А это не твое свинячье дело, Рэй, разбираться в морали, воспитании и престиже. Ты не владелец ракеты, зять и второе издание Джэя. Ты только служащий в обществе "Справедливость", капитан корабля, принадлежащего пайщикам, всем Жителям планеты. Маршрут определяешь ты, а не порт назначения; средства, а не цель. Цель тебе указана перед стартом: обогнать Джэя, войти в пещеру раньше его, овладеть тайной пещеры в интересах всех граждан поголовно. Овладеть любыми средствами - об этом и думай. А как навести порядок в пещере, позаботятся владельцы, те, кто снарядил ракету, те, кто кровь проливал, чтобы она стартовала.
   - Если любыми средствами, значит, и путем соглашения, - сказал Рэй, высвобождая плечи.
   И вышел, оставив последнее слово за собой.
   Он сказал последнее слово, я сказал резкую истину, - все равно разошлись мы неубежденные. Каждый подбирал доводы для следующих споров. Назревал взрыв... И взрыв произошел из-за цифр, даже не очень разительных. Решался вопрос все о той же перегрузке.
   Опять вынужден я приводить цифры. Без примитивной арифметики непонятна суть спора. Кто забыл арифметику, пропускайте!
   Итак, наша скорость в то время дошла до 0,75 "с". Согласно теории относительности, эта скорость сама по себе создавала полуторную массу и давала полуторную перегрузку при нормальном ускорении - 1 "g". В дальнейшем, согласно той же теории относительности, масса должна была расти все быстрее, и все труднее было бы догонять "Паломник" за счет ускорения. Поэтому я предложил не терять времени, закончить наши санаторные вакации, дать 2 "g" (тройная перегрузка при полуторной массе), и немедленно, пока масса не возросла. Позже будет труднее.
   Соображения были неоспоримы, но...
   - Довольно мы мучили себя, 1,5 "g" достаточно, - возразил Сэй-молодожен.
   А капитан сказал вот что:
   - Ребята, у меня противоположное предложение, точнее сказать, личная просьба. Об интимном говорить не принято, но мы все свои здесь, одна семья. Дело в том, что Джэтта ждет ребенка. И ребенку, сами понимаете, нужны нормальные условия для развития: при полуторной массе, ускорение 0,66 "g".
   Именно такой режим соблюдался на "Паломнике": при повышенной массе пониженное ускорение, в результате обычный вес, привычный и неизменный. Но если соблюдать его, за счет чего же мы будем обгонять?
   - За счет чего обгонять будем? - спросил я. И добавил, что все равно при полуторной массе нормальных условий для развития ребенка быть не может, разумнее всего уложить Джэтту в саркофаг.
   Но был встречен бурными нападками всех женщин. Джэтта обозвала меня бесполым чудовищем, Сэтта - живой машиной, Гэтта - всего лишь ходячим сухарем. Но так как догонять нам все-таки надо было, остановились на скромном ускорении - 0,9 "g" (перегрузка - 1,35), какой-то видимости обгона. Так настроили двигатель и легли спать.
   Что-то хорошо мне спалось в ту ночь, несмотря на нервозные споры, оскорбления и ревность. Проснулся я бодрый, освеженный. Когда сознание прояснилось, подумал: "Какими же мы стали чувствительными, - живые весы. Перегрузка 1,5 тяжеловата, а 1,35 ощущается как заметное облегчение".
   И глянул на приборы. И увидел 0,7. Ускорение - 0,7, перегрузка - 1,05!
   А тогда... тогда я нажал кнопку "Тревога".
   Через несколько минут мои друзья сбежались в рубку, на ходу протирая глаза и застегивая комбинезоны.
   - В чем дело! Где авария? Кто дал сигнал "Тревога"?
   - Ребята, хаффат! - сказал я с деланным пафосом. - Измена на "Справедливости"! Пока мы спали, кто-то снизил скорость.
   Рэй сказал, зевая:
   - Нас тошнит от твоих фокусов, Гэй. Скорость убавил я, потому что Джэтта не могла заснуть. Не будить же вас всех, устраивать общее собрание ночью из-за такого пустяка. На то я и капитан, я отвечаю за здоровье каждого.
   - В таком случае, - сказал я, - предлагаю выбрать другого капитана. Другого! Который будет отвечать за победу, а не за здоровье.
   Рэй был огорчен, не подготовлен к таком выпаду, поэтому от неожиданности стал злиться и глупить.
   - А кто достойнее? - закричал он. - Я единственный космонавт среди вас. Я единственный, кто постоянно бывал на "Паломнике", я для вас живой справочник. Без меня "Справедливость" не вышла бы из дока. Без меня вы вообще ничего не знали бы о замыслах Джэя, сидели бы по домам, уповали на звездочку в зените.
   - Святая истина, - подтвердил Сэй Нижний, моргая сонными глазами. - Рэй самый достойный. Вся экспедиция - его заслуга. Ты зря бренчишь, Гэй.
   Семь пар глаз смотрели на меня с раздражением, с осуждением, с презрением даже ("Экий честолюбец! В капитаны лезет, туда же!"). Но я сказал... Помню, как нелепо зазвучал мой голос, со слезой, с каким-то надрывом, мне несвойственным:
   - Ребята, вы правы. Рэй самый знающий, самый толковый, самый заслуженный, самый достойный, самый-самый... Но подождите минуточку, не торопитесь в спальни. Припомните: для чего мы в космосе? Кто послал нас и зачем? Обиженные Джэем послали нас, на свои пятаки снарядили ракету, кровью прикрыли старт. За что отдал жизнь наш товарищ Юэй, чего ради осталась вдовой с двумя близнецами Юя? Во имя чего были располосованы лучеметами докеры и монтажники, не допустившие к нам полицейских? Во имя того, чтобы улетели мы, достойные доверия, надежные, неспособные обмануть, чтобы летел Рэй - самый из нас достойный, прирожденный капитан, первый разоблачитель Джэя. Никто лучше Рэя не может вести корабль к победе... Но хочет ли Рэй победы? - вот в чем проблема. Он говорит о соглашении, о нравственности, о порядке использования пещеры, о своем престиже, о праве быть капитаном, о своем ребенке и своей жене, но только не о победе. За наше здоровье, за наши жизни он согласен ответить, - за успех отвечать не берется. А что такое наши жизни в деле справедливости? Дороже жизни Юэя, что ли? Если восемь жизней выигрывают войну, это же дешевка, даровая победа. И я клянусь, - это звучит помпезно, но вы знаете, что я выполняю свои клятвы, - клянусь, что дал бы изжарить себя на медленном огне, если бы это помогло обогнать Джэя. И клянусь еще, поскольку самовольство процветает на этом корабле, что каждый раз, как только вы заснете, отвернетесь, зазеваетесь, я буду пробираться в рубку и ставить рычаг двигателя на 3 "g". Можете выламывать двери, можете запереть меня и даже убить, но тогда уж будьте честными. Радируйте домой на Йийит: "Справедливость" меняет название. Отныне мы - "Обманутые надежды". Намерены поделить пещеру с Джэем и в личных усадьбах разводить цветочки для собственных жен. Каждый заботится о себе!"
   Я выпалил все это единым духом, потому что за долгие вечера сто раз обдумал свои доводы и подыскивал формулировки. У нападающего есть преимущество внезапности. Он знает, что намерен говорить и делать, он наступает, навязывает свой план битвы. Вынужденный обороняться, Рэй собирался с мыслями, постепенно понимая, что защищает бесславное дело. Остальные молчали, но я видел в их глазах колебание, а не осуждение. Только Джэтта надула губки с презрительным высокомерием. Она ничего не поняла, ничего не слышала и не хотела слышать. Для нее я был гнусный раб, бунтующий против господина, мои слова не имели смысла.
   Я продолжал, воспользовавшись молчанием:
   - Ребята, мы устали, мы при последнем издыхании, наших человеческих сил не хватает. Но есть выход: гипотермический сон. Шесть ванн готовы, только включай охлаждение. Автоматика еще не отработана, правда. Но все равно двое останутся дежурными, кто покрепче, пожилистее.
   - А ты гарантируешь, что мы выйдем из сна благополучно? - спросил Сэй женатый.
   - Когда ты отчаливал в космос, кто гарантировал тебе благополучное возвращение? - ответил я.
   Молчание.
   - Думайте, ребята, думайте. Чем мы занимаемся? Себя бережем или обгоняем Джэя?
   И Гэтта, изменница Гэтта, считавшая меня бессердечным, черствым сухарем, первая сказала со вздохом:
   - Гэй прав. Будем гипотермироваться. Я согласна.
   - Я тоже, - присоединился Пэй. Женившись, он перестал быть моим эхом, но стал эхом жены.
   Сэй женатый сказал:
   - Эх, была не была, риск благородное дело. Только дайте нам с Сэттой три дня отсрочки, чтобы проститься как следует.
   А Сэй холостой, Сэй обойденный буркнул:
   - По мне, хоть сейчас. Смертельно надоели вы мне со своими сварами и ухмылками. И будите меня попозже, прямо у ворот пещеры.
   Тогда и Рэй выдохнул:
   - Мы тоже, я и Джэтта.
   Самолюбив он был. Понял, что рискует войти в историю в бесславной роли разумного и трезвого генерала, отстаивавшего капитуляцию.
   - Ты подлец! - взвизгнула Джэтта. - Ты трус, обманщик, ты не мужчина. Я тебя ненавижу, презираю, ненавижу, ненавижу! Дурой была, что любила тебя, все отдала, всем пожертвовала. Могла быть женой Цэя, генеральшей, хозяйкой. Он бы меня защитил, не совал в гроб ради подонков-демагогов.
   Удивляться Джэтте нет причин. Так ее воспитывали, с пеленок внушали, что мир состоит из хозяев и слуг. И Рэя она считала хозяином, владельцем космической яхты. "Хочу - дальше лечу, хочу - поворачиваю". Невесту догнал, выручил, спас - и конец приключениям. Вместе с верными преданными слугами любящие спешат домой.
   И вдруг преданные предают сюзерена. Голос возвышают, требуют жертв. И господин уступает им почему-то. Слякоть, а не принц!
   И оказалось в ракете только двое живых, а при них - шесть тел. Шесть ни живых и ни мертвых, бескровно-бледных, со стеариновыми лицами и синеватыми щеками, колыхающихся в насыщенном растворе, словно мертвые рыбы, не способные ни всплыть, ни утонуть.
   Шесть колыхающихся и двое ползающих, перемещающихся, бессменные вахтеры: я и Пэй.
   Пэй остался со мной, так получилось. Я-то предполагал взять в пару Сэя Большого, второго холостяка. Но Сэй считал себя и без того обиженным, обойденным, не желал жертвовать еще, взваливая добавочно тяжкое многолетнее дежурство.
   - Пусть молодоженчики отрабатывают, - сказал он.
   - Может, и правда тебе подежурить, Пэй? - предложила Гэтта. - Наверное, это нехорошо с моей стороны, но мне кажется, я так засну спокойно.
   И Пэй согласился блюсти покой молодой жены. Допускаю, что и о своем спокойствии подумал. Побаивался, что, оставшись в одиночестве, я разбужу Гэтту... И кто там знает, не вспыхнут ли старые чувства, когда мы останемся с глазу на глаз.
   Признаюсь честно, думал я о такой возможности.
   Мечтал немножко, осуждая и стыдя себя. Не могу поручиться, нет у меня стопроцентной уверенности, что, оставшись один, я выдержал бы характер, не разбудил бы именно Гэтту. Когда очень хочется, мозг находит самые основательные доводы, убеждая себя, что желание допустимо, разумно, полезно, необходимо, даже остро необходимо, преступно было бы не выполнить его.
   Так или иначе, остались мы с Пэем.
   И была у нас скорость - 0,77 "с", а у "Паломника" - 0,79 "с". И разрыв - 42 световых дня. По расчетам, по расчетам...
   Конечно, мы сразу же взялись за вторую производную. Форсировали режим, дали себе двойную перегрузку, на следующий день - двухсполовинную, потом тройную. Чтобы переносить ее лучше, оборудовали баки с тяжелым раствором, залезали туда с утра, потом сидели от обеда до ужина... И спали тоже в баке. Перегрузку отключали только в утренние часы - для профилактического осмотра и ремонта.
   Итак, два бака, наполненные мутноватой, сизо-голубой от ледотаина плотной водой, два отделения аквариума. В каждом вместо рыбы четырехпалое существо с лупоглазой маской, пристегнутое ремнем к креслу. Надоедает же болтаться, - то всплывать, то тонуть. Существо тяжко дышит через гофрированную трубку и время от времени приподымается, чтобы взглянуть на табло. Потому что это единственное наше занятие: выдерживая перегрузку, догонять.
   - У нас 0,8 "с", у них - 0,82 "с".
   - Пэй, прибавим еще 0,2 "g"?
   Под маской наушники и микрофон, но разговариваем мы редко. Дел мало, все сводится к терпению и ожиданию, а просто так беседовать неохота. С тех пор как Пэй отнял у меня Гэтту, дружба разладилась, и не только по моей вине. Оказывается, мы дружили потому, что не спорили, а не спорили, так как Пэй всегда соглашался со мной. Но монолог перед зеркалом кончился, верное зеркало помутнело. Я говорил уже, что Пэй - верующий по натуре, а верующие либо верят каждому слову, либо не верят ни единому. Почему-то, отбив у меня невесту, Пэй потерял в меня веру. Он не доверял более моему вкусу, моим суждениям и решениям, он сомневался в моих предложениях. Каждое приходилось сопровождать доказательствами. Это было полезно для самопроверки, но утомительно. И я разговаривал с Пэем только о нуждах дела.
   - Слушай, давай прибавим 0,2 "g".
   - Но мы же условились, что 3,2 - на пределе безопасности. Мы обязаны сберечь свое здоровье и работоспособность.
   Сберечь обязаны. Но велика ли разница: 3,2 или 3,4? Очень уж медленно ползут цифры на табло. И первая производная еще в их руках. Дистанция-то растет между нами.
   Жду час, потом пробую противоположный подход:
   - Пэй, я был прав: 3,2 - явный предел. Видимо, на этом мы и остановимся. Большего нельзя требовать от организма.
   - Нет, это вопрос привычки, - отвечает он. - Пластичность организма безгранична. Вспомни, какие перегрузки переносят летчики-испытатели. Будем тренироваться, прибавляя малые порции. Давай попробуем 3,4 "g". Притерпимся, сам увидишь.
   Подействовало!
   Прибавляем. Форсируем. Сгибаемся от добавочной тяжести, еще двенадцать кило навалилось. Дышать тяжело, заметно тяжелее, чем раньше. Грудь давит на живот, плечи - на сердце. Побаливает, проклятое. А что на приборах? Ага, интерферометр дрогнул, красное смещение все меньше. Выравниваем скорости, выравниваем.
   Ждем. Терпим. Дышим. Улыбаемся, глядя на стрелки.
   Наконец наступает торжественный момент, когда красное смещение исчезает совсем. Скорости сравнялись: у нас - 0,84 "с" и у них по расчетам 0,84 "с". Дистанция 45 световых суток. Но отставание кончилось. А теперь, набирая темп, потихонечку, полегоньку мы начнем сокращать просвет, сближаться, сближаться, пока на каком-то этапе мы обойдем Джэя, покажем ему корму...
   Даже дышать легче, несмотря на перегрузку. Даже не жалко усилий, чтобы вылезть из бака, разыскать деликатесы, закатить торжественный обед. С тостами за первую производную.
   Теперь беспокоиться не о чем. Пожирая атомы, верный фотонный конь несет и несет нас по беговой дорожке космоса к заветному финишу. Догоняем, догоняем, догоняем. Уменьшается и уменьшается отставание. Сегодня 45 световых суток, а там 44... 43... А там поравняемся, а там обойдем...
   Единственная забота - время убить. Не знаю, чем занимал голову Пэй. Лично я вспоминал тома с поручениями. Надо же будет вообразить себе все эти шубки, платьица, туфельки, сапожки, браслеты и серьги, очки, протезы, слуховые аппараты, механические игрушки, кухонные автоматы, кресла для безногих, заказанные пославшими нас. Ведь феям надо это изобразить толково, зримо: форму, расцветку, покрой, устройство, материал... Но это потом. До того прежде всего разобраться в тайне пещеры. Серия опытов. Опыты и начнутся с заказов. Что феи выполняют, что не способны выполнить? Тут мы и поймем, как организована эта феерия.
   Недели две прожил я в блаженном благодушии. За Пэя не ручаюсь, он все вздыхал, ворочаясь в своем баке. А дальше в покой вторглось нечто несуразное.
   Наблюдения не подтвердили расчетов.
   Ничего мы не выиграли на самом деле. Когда у нас было 0,84 "с" - и у них было 0,84 "с". У нас стало 0,85 "с" - и у них 0,85 "с". Сегодня у нас 0,88 "с", значит, и у них 0,88 "с". Как бы надетые на жесткую ось, мчатся в пустоте две ракеты, сохраняя все ту же дистанцию - 45 световых суток.
   Что это означает? Только одно: "Паломник", как и мы, ввел тройную нагрузку. Но не могли же эти неженки и сибариты вдруг, без подготовки, взвалить на себя тройную тяжесть! Следовательно, как и мы, они легли в анабиоз, оставив только двух-трех дежурных инженеров.
   - Вероятно, все управление поручили автоматам, - говорит Пэй. - Этого надо было ожидать. На "Паломнике" лучшие конструкторы мира. Джэй недаром их взял с собой. Конечно, они не сидели сложа руки.
   - Тогда и нам нужна полнейшая автоматизация, Пэй. Прошляпили мы с тобой. Пускай роботы уложат нас спать, и кончатся споры, прибавить или не прибавлять две десятых. Машинам и пяти- и десятикратная перегрузка ничто.
   Пэй хмыкает с насмешливым сомнением:
   - Берешься? Справишься?
   Прикидываю мысленно.
   Сейчас мы с Пэем все контролируем, проверяем, устраняем неполадки и принимаем решения. Если мы спим, надо дублировать все наши действия. Ко всем важным узлам пристроить автоматы контроля, смонтировать ремонтные роботы - сегодня у нас их всего два. В роботехнике я не очень силен - это специальность братьев Сэев. Но самое сложное - принимать решения. Надо предусмотреть и ввести в программу все возможные неожиданности, все причины аварий, а также все каверзы, которые могут придумать для нас на "Паломнике". Программу лучше бы поручить Рэю, тут он мастер. И наконец, программа для пробуждения. Предполагалось, что я разбужу Гэтту и Сэтту, а потом уже под наблюдением наших медичек мы вернем к сознательной жизни всех остальных. Как же проинструктировать автоматы, чтобы они ничего не упустили в тонком и рискованном процессе выхода из анабиоза? Тут нужны все знания Гэтты и Сэтты.
   - Будить придется, - говорю я Пэю. - Всю команду, кроме Джэтты только.
   - Буди, буди, и поскорей! - В тоне Пэя насмешка. - И подготовь честное признание, что зря терзал всех нас, а теперь не знаешь, как выбраться.
   Я представил себе мрачные лица просыпающихся, вообразил, как это каждому в отдельности заново объясняю, почему не сумел обойтись без их помощи, покорно сношу ворчание Сэя Большого, язвительные насмешки Малого, презрительную улыбку Рэя. И после всего, испив чашу унижений до дна, начинаю оправдываться, что я не виноват, не мог предусмотреть все финты "Паломника".
   "Ну и что же ты предлагаешь теперь? - спросит Рэй с кислой миной. Полную, стопроцентную автоматизацию? Что это даст?"
   В самом деле, что даст?
   Помню, наш профессор по теории изобретательства говорил, что всякий конструктор должен начинать с вечного двигателя, то есть мысленно представить себе идеально выгодную машину, не потребляющую энергию, без трения, без веса, невозможную машину, которая ничего не тратит и дает все, что нужно. На практике-то будет что-то похуже этого идеала. Но иной раз видишь сразу: выигрыш от идеала так мал, что и тужиться, изобретать подобное не стоит.
   Допустим, стопроцентная автоматизация смонтирована. Что это даст в итоге?
   Мы не отстанем, только и всего.
   А нам обогнать надо.
   "Раздумье в баке" - так назвал бы я следующую главу, если бы делил свою жизнь на главы.
   Почему раздумья в баке, а не действия? Потому, во-первых, что тело протестует. Так трудно выбираться наружу, так утомительно перемещать себя, поневоле прежде всего спрашиваешь: "Стоит ли двигаться? Нельзя ли обойтись? Подожди, подсчитай, взвесь, не пори горячку!"
   И расчет неизменно показывал: горячку пороть незачем, можно и не вылезать из жидкости.
   Лишний вес развивал вдумчивость. Интересно бы провести анкету: кто вдумчивее, тощие или толстяки?
   Раздумья преобладали еще и потому, что мы с Пэем вдвоем не способны осуществить радикальные переделки. За каждым предложением неизбежно следует: "Придется разбудить ребят". Но лишний раз будить лежащих в анабиозе не просто и не безвредно. Не скажешь, посоветовавшись: "Ладно, обойдется без тебя, спи дальше!" Нужны серьезные основания, следует все продумать, предусмотреть, рассчитать... И: "Сиди, Гэй, нечего горячку пороть!"
   Итак, на сцене все те же лохани с мутноватой жидкостью. Лупоглазые существа в черных трико, пристегнутые за пояс к стенке. Лениво шевелятся руки, лениво всплывают пузырьки из-под воротника, лениво барахтаются в тяжелой голове неповоротливые мысли, неуклюжие, нечеткие, словно спросонья. Из этих медлительных мыслей надо выстроить что-то разумное, изящное, оригинальное, до чего не додумались на "Паломнике".
   - Тужишься понапрасну, там же лучшие умы собраны! - бубнит Пэй. - Мы против них кустари, мы подмастерья. Не тебе тягаться с ними, самонадеянная ты личность, Гэй.
   - Согласен, мы кустари, мы подмастерья. Но тягаться взялись, обещали обогнать. На каждый их выпад должны придумать ответ. Кто придумает за нас?
   - А ты воображаешь, что там будут сидеть сложа руки? У Джэя лучшие конструкторы мира. Они давно продумали всю партию на десять ходов вперед. На что ты надеялся, собственно говоря?
   Вот именно, на что мы все надеялись?
   Говоря коротко, на выносливость. Надеялись на энтузиазм и возмущение, на то, что мы, молодые, крепкие и сердитые, больше приложим усердия, больше усилий, чтобы обогнать, и в конце концов обгоним.
   С самого начала так складывалось, что мы все время видели только ближайший порог. Мы рвались на старт, а нам не давали вступить в гонку, старались удержать волокитой и лучеметами. И нам все казалось тогда: только бы переступить порог космоса, только бы отчалить, дальше пойдет само собой.
   Само собой не пошло. Мы напрягались месяц, второй и полгода, но отставали и уставали, и большинству не хватило терпения, выдержки, желания обязательно обогнать. Пришлось мне вступить в борьбу, в трудную борьбу с друзьями, соратниками. И мне казалось: лишь бы убедить их, лишь бы устранить павших духом, уложив в саркофаги, дальше пойдет само собой.
   Павшие духом заснули, несгибаемые остались. На что ставили мы с Пэем, на что надеялись? На нашу несгибаемость, на мягкотелость соперников? Но вот и соперники уложили своих мягкотелых в саркофаги, выставили против нас несгибаемые автоматы. На что нам надеяться теперь? За счет чего обгонять?
   Думай, Гэй, думай что есть силы!
   Итак, главный козырь вырван у нас. Автоматы заведомо выносливее. В лучшем случае мы сравняемся с ними, не отстанем. Борьбу за скорость мы проиграли в результате или - не будем прибедняться - не выиграли. Но впереди возможна еще борьба за потолок - за окончательную, наивысшую, экстремальную скорость.
   Потолок же всех возможных скоростей в природе - с - скорость света.
   С - идеал, к нему можно только стремиться, никогда не достигая. Для с надо затратить бесконечную энергию - бесконечную в математическом смысле, не в поэтическом: бесконечное количество тонн топлива на каждый килограмм груза.
   Бесконечных запасов, конечно, нет ни на "Паломнике", ни у нас.
   И "Паломник" и наша "Справедливость" рассчитаны примерно на 0,95, как предел - на 0,96 "с".
   Однако для фотонной ракеты все - топливо: стенки, перегородки, мебель, аппараты, одежда, консервы, мы сами.
   Снова пустим в ход излюбленные и привычные наши козыри: выносливость, невзыскательность, долготерпение, самоотречение. Отправим в топку все лишнее, не самое необходимое. Спалим даже нужное, даже нужное, но не ежечасно, но не каждую минуту: перегородки, полы, столы и кресла, запасные инструменты, запасы пищи, теплую одежду... Спящие спят, им наряды не нужны. Что мы получим в идеале?
   В идеале - 0,98 "с".
   Все равно крохоборство! Беда в том, что при околосветовых скоростях топливо тратится не только на разгон. Заметная часть его - все более заметная - идет на ненужное приращение массы. С чем это сравнить? Проще всего с обжорой: лишь часть пищи он сжигает в работе, а из прочего наращивает жир, ему же, обжоре, мешающий двигаться, дышать, жить. Но в отличие от толстяка, который может, попостившись, за счет своего жира прожить недельку-другую, наш субсветовой жир бесполезен, он накапливается с большими затратами, а потом сам собой исчезает при торможении, не производя никакой работы. Но именно он, этот бесполезный жир, определяет предельную скорость ракеты. Для скорости 0,96 "с" масса ее вырастает в три раза с половиной, для скорости 0,98 "с" - в пять раз. В семь раз надо увеличить массу для 0,99, а для 0,999 "с" - в 23 раза.