Гуревич Георгий Иосифович. В зените [Приглашение в зенит]

   Но у Астреллы был собственный спутник — гравибуксир. На нем стояла гравистанция, буксирная. Подтягивала и доворачивала Астреллу, меняя орбиту по разумению Здарга. Та же станция при увеличенной мощности могла и зажечь этот спутник, превратив его в сияющее солнышко.
   Такова общая идея. Всем читающим она приходит в голову. А далее следуют “технические трудности”, занимавшие Здарга не один год. Нарочно напоминаю о них. В литературном повествовании как-то выпадают из поля зрения эти технические трудности, все кажется, о чём тут размышлять, собственно говоря.
   Во-первых, есть разница между Грави-Солнцем и настоящим Солнцем. Грави-Солнце меньше и притягивает не так надёжно. Раскалённые газы удирают с его поверхности. Нужно ещё удержать их. Грави-Солнце склонно таять само собой.
   Во-вторых, Грави-Солнце зажигается гравистанцией, а гравистанции строятся из металла и керамики, они могут расплавиться при солнечных температурах.
   В-третьих, Грави-Солнце служит, кроме того, и буксиром, а для буксира нужны одни параметры, для солнца — другие. Переставлять надо было с места на место единственный спутник Астреллы. И рассчитать все изменения орбиты при изменении гравитации на этом капризном Грави-Солнце.
   Были ещё “в-четвёртых”, “в-пятых”, “в-шестых” … “в-сотых”. Хватало головоломок Здаргу. Но в конце концов дело было сделано. К годовщине объявления независимости таланты Астреллы получили подарок — своё собственное солнце.
   Это действительно был торжественный момент, когда на ночном небе бледный круг зажёгся ярким огнём. Свет разгорался постепенно, наливаясь алой кровью, спутник-солнышко как бы осветился изнутри, пожелтел, поголубел, раскалился и засиял, насыщая звонким цветом каждый предмет. И травы Астреллы стали зелёными, небо — темно-синим, скалы приобрели все оттенки — от песочно-жёлтого до чёрного, прорисовались колонны и капители во всей узорности, лица зарумянились, блондинки стали светлее, брюнетки — чернее. Впрочем, к чему перечислять краски? Мы на Земле видим это чудо каждое утро, когда серый предрассветный сумрак сменяется пёстрой палитрой дня. Но астреллитам после полугодового блуждания в поясе вечной прохлады, в отдалении от собственного солнца, возрождение лета казалось счастьем, если не чудом.
   Мёрзли, мёрзли! И вдруг по мановению Здарга — грейтесь, загорайте!
   Позже художники написали сотни картин с обнажённой натурой под названиями: “Праздник нового Солнца”, “Солнце подарено”, “Первая ласка Солнца”, “Обручение Астреллы с Солнцем”…
   И скульпторы высекли сотни фигур, изображающих Здарга с солнцем в руке.
   И поэты написали тысячи стихов о свете разума, разгоняющего тьму, о солнце, жарком и страстном, как возлюбленная, о солнце, подобном верной жене и даже… верному псу, бегущему за хозяином на край света, в данном случае — на край планетной системы.
   Славная была победа. И время самое славное в истории Астреллы — время покорения вершин. К сожалению, таково правило альпинизма — после покорения вершины следует спускаться.
   И на Астрелле начался спад — возникли раздоры.
   Раздоры возникли в связи с обсуждением устава талантов. Здарг все откладывал это обсуждение: ему организационные дела представлялись маловажными. Предоставили тебе возможности — твори, работай! И Ридда не спешила: к чему устав, к чему свод законов Астреллы, когда сам Здарг — свод законов. Но многие таланты напоминали, даже настаивали на дискуссии. В конце концов Ридда зачитала составленный ею же текст на празднике Рождения Солнца. Думала про себя, что в обстановке всеобщего ликования ненужная ей дискуссия смажется сама собой.
   Споры мог вызвать только параграф третий: “Целью истинных талантов является всестороннее развитие личности, прогресс науки, искусства и культуры…”
   К этому Ридда предлагала добавить разъяснение:
   “…Прогресс качественный, а не количественный, совершенствование чувств и разума сапиенса как высшего достижения природы, создание оптимальных условий для духовного роста”.
   Ридде казалось, что возражений не будет. Формулировка широкая, неопределённая и лестная. Кто же против прогресса, культуры и науки? Кто же откажется считать себя высшим достижением природы? Кто не захочет оптимальных условий для развития собственного духа? И кто же, наконец, захочет отложить праздничное угощение ради уточнения каких-то параграфов? Проголосуют, утвердят, предоставят Ридде самой решать, кто есть талант истинный и что такое оптимальные условия.
   Но отыскался оппонент. Нашёлся рьяный спорщик с возражениями: некто Гвинг, изобретатель, инженер-химик. Промышленной генетикой занимался он, живя и на Астрелле.
   “Нескладный”, — говорили о нем сдержанные историки. “Уродиной” называли недруги. Мне анапод нарисовал могучий торс на кривых ногах, длинные волосатые руки, широкое бугристое лицо, чёрную повязку на повреждённом глазу. Гвинг был земляком Ласаха, даже ровесником, они учились в одном институте. Судьба почти одинаковая… но в одинаковых условиях вели себя по-разному Ласах и Гвинг.
   Ласах отлично ладил с окружающими, каждому умел сказать и сделать приятное. Гвинг всех раздражал своей непримиримостью, его считали сварливым скандалистом, ругателем и циником, не знающим ничего святого. На самом деле был у Гвинга свой кумир: Святая Справедливость; не задумываясь, приносил он в жертву этому кумиру и близких, и себя.
   От рождения Гвинг был здоров и даже благообразен. Его изуродовал, сделал одноглазым взрыв в лаборатории. Неловкая и бестолковая уборщица уронила бутыль с химикалиями. Гвинг кинулся и заслонил женщину от осколков. По его понятиям о справедливости, женщину полагалось заслонять.
   В дальнейшем он работал фармацевтом, аптекарем. На нищем и безграмотном Вдаге эта работа давала некоторый достаток. Семья Гвинга была сыта, одета, девочки учились в школе. Но когда голодающие штурмовали хлебные склады спекулянтов, Гвинг оказался во главе, был схвачен и заключён в тюрьму на долгий срок. Испуганные власти пошли на уступки, несколько ограничили жадность спекулянтов, миллионы голодающих получили хлеб. Но семья Гвинга пошла по миру, его собственные дочери умерли от дистрофии.
   В тюрьме было достаточно времени для размышлений. Сидя в камере, Гвинг написал трактат о производстве синтетической пищи. Синтез мог бы решить проблему прокормления Вдага. Позже, узнав о летающей космической Академии Здарга, Гвинг переслал туда свой трактат, настаивая на том, чтобы учёные астероида энергично продолжали работу по синтезу. Но Здарг верил в головы, а не в формулы. Он сумел вызволить Гвинга из тюрьмы, взял его на свою космическую яхту. Ридда отнесла его к привилегированной группе “самых перепективных”. Гвингу отвели просторный участок; он превратил его в хлев в прямом смысле и в переносном: заставил смрадными свинарниками и ещё более вонючими чанами, где варились эрзац-амины, эрзац-углеводы, синтетическое пойло, которое свиньи затем превращали в качественную ветчину. Опыты были в самом разгаре, когда пришло распоряжение Льерля сворачивать работу, перегонять Астреллу к Их-Луне. Тогда Гвинг возмущался громче всех, кричал, что в Академии Южного Вдага засели людоеды, только людоеды могут срывать самую важную из задач науки во имя проблематической погони за жалкими приливными акваториями, что, если он, Гвинг, не завершит своё исследование, вообще никаких сапиенсов не будет на Вдаге. В ту пору Гвинга называли “большой дубинкой Ридды”.
   И вдруг эта дубинка ударила по руке хозяйки. Гвинг выступил со своей формулировкой параграфа третьего.
   “Целью истинных талантов, — возглашал он своим хриплым голосом, — является развитие науки, искусства и культуры для обеспечения благоденствия всех жителей Вдага.
   Живым существам для благоденствия необходимы: а) еда, б) одежда, в) жильё, г) транспорт, д) связь, е) здоровье, ж) безопасность, в) духовное развитие, знание, просвещение, и) отдых, к) свободное время;
   а) для создания изобилия еды таланты Астреллы разрабатывают…
   б) для создания изобилия одежды таланты Астреллы разрабатывают… и т.д., вплоть до раздела десятого…
   к) для обеспечения изобилия свободного времени таланты Астреллы разрабатывают автоматы, избавляющие от отупляющего, нетворческого труда. Главный вклад в данное время — комнатно-кухонный автомат “киберприслуга”, освобождающий женщину от одуряющего труда по домашнему хозяйству”.
   В общем десять разделов, в каждом перечень тем с указанием “главного вклада” — самой злободневной темы. Гвинг даже предлагал составить список ответственных за вклады и указать сроки выполнения.
   Не скрывая негодования, Ридда отвечала с сердитой иронией. Она сказала, что выступавший, видимо, не очень чётко понимает разницу между интуицией и инструкцией, советовала заглянуть в толковый словарь. Сказала, что привлекательная на первый взгляд конкретность Гвинга на самом деле сковывает инициативу; нельзя же из-за каждой новой идеи учёного собирать общее собрание жителей Астреллы, чтобы внести поправку в свод законов. Сказала, что подлинные, “чистые” таланты не пойдут на пустопорожнюю дискуссию о том, какой “вклад” главный и какой — не самый главный; назвала речь Гвинга псевдологическим дляканьем (“для обеспечения”, “для благоденствия”, “для еды”, “для одежды”…). Впоследствии сторонников Гвинга так и называли дляками.
   Приверженцев же Ридды именовали нутристами, поскольку они говорили, что у настоящего таланта есть внутренняя потребность творчества, ему наставление не нужно.
   Полемика дляков с нутристами продолжалась устно и в печати.
   Перебирая статьи, вслушиваясь в раскаты давно отгремевших споров, невольно пожимаешь плечами: к чему столько страсти? Астрелла — питомник свободного творчества. Вот и твори каждый по своему вкусу: дляки — для практической пользы, нутристы — по внутреннему побуждению, от нутра.
   Но в том-то и дело, что отвлечённые, казалось бы, споры о творческих задачах были тесно связаны с насущным вопросом выбора орбиты. Дляки требовали держаться поближе к Вдагу, нутристы предпочитали удалиться. А эта астрономическая альтернатива, в свою очередь, определялась житейскими желаниями. Дляки хотели перенести свои опыты на Вдаг, а “чистые” не нуждались во Вдаге, даже боялись возвращения. Возможно, они опасались, что Вдаг начнёт пересортировку. Дляки явно были полезны планете, их оставили бы на Астрелле, нутристы же со своими отвлечёнными и эстетическими идеями могли показаться и необязательными.
   Однако по неписаному этикету Вдага о житейских нуждах не полагалось говорить вслух. Рассуждать надо было о нравственности, справедливости, доброте, красоте. И самих себя спорщики убеждали, что “хочется — не хочется” для них не играет роли. Они пекутся только о правде, о всеобщем благе. Толковали о всеобщем благе, а руки поднимали за “хочется”. Большинству не хотелось возвращаться на голодающий Вдаг. Большинство проголосовало за удалённую орбиту.
   Ридда победила, но победа её не успокоила. Дляки остались в меньшинстве… чересчур влиятельном. Ведь почти все “перспективные” принадлежали к длякам. (О неблагодарные, именно их Ридда окружала особенной заботой!) Такова была логика их деятельности. Практичные изобретения “перспективных” были близки к завершению, пора было переносить их на поля и в цехи. К длякам примыкали и “масштабные”, для которых Астрелла была маловата, например Грд — теоретик управления климатом, инженер Чрз — автор проекта укрощения землетрясений, бесполезного на астероиде, где землетрясений не бывало вообще. Все народ активный, деятельный и настойчивый. И Ридда понимала, что дляки не успокоятся, что-то будут предпринимать.
   Действительно, на следующее же заседание правления дляки явились с петицией. Они хотели покинуть Астреллу, просили им предоставить ракету.
   — И скатертью дорога! — фыркнула Ридда сгоряча. — Без вас воздух будет чище. Копоти меньше, в прямом смысле тоже.
   Хитрый Бонгр, друг Ласаха, однако, переубедил её. На заседании он произнёс речь о благородстве, товарищеской солидарности и трусливой подлости предательского сепаратизма. Позже Ридце объяснил, что раскол бунтовщиков на “раскаявшихся” и “неисправимых” подрывает позиции оставшихся. Дурной пример заразителен. За первой группой побежит каяться вторая, начнётся бегство вперегонки, а с немногочисленными оставшимися (“с возвышенными душами, с рыцарями чести и принципа”, — сказал Бонгр) Вдаг церемониться не будет.
   Короче: без дляков нутристы не чувствовали себя уверенно.
   Петицию отклонили под тем предлогом, что ракета на Астрелле единственная.
   Получив отказ, Гвинг подал прошение о том, чтобы длякам разрешили по радио передать результаты своих исследований. Казалось бы, и бескорыстно, и благородно, и для нутристов безвредно. Но Бонгр воспротивился и тут, произнёс ещё одну речь, на этот раз о скромности, хулил выскочек, старающихся выделиться на общем фоне. Мотив был тот же: не показать Влагу, что на Астрелле раздоры. Проголосовали. Гвинг остался в меньшинстве.
   Но Ридда понимала, что главный дляк не отступится. В просьбах отказали, попробует захватить ракету силой. Ридда уговорила Здарга поставить охрану на ракетодроме, расставила посты и возле дома Здарга. Все предусмотрела она, не догадалась о самом существенном — о том, что глава талантов колеблется сам, сочувствует длякам… даже не прочь покинуть Астреллу.
   Странный каприз, непонятная прихоть гения, даже некрасивая, этакая непоследовательная неустойчивость. Но если проследить ход научной мысли Здарга, вывод получается очень последовательный.
   Всю жизнь Здарга тянуло в неведомое, всюду он хотел быть открывателем, самым-самым первым, пионером мысли, разведчиком разведчиков. Его Грави-Вдаги были лестницей в неслыханное. Грави-Вдаг — 1 м — это лаборатория, Грави-Вдаг — 10 м — новая медицина, Грави-Вдаг — 100 м — новая агротехника, Грави-Вдаг — 10 км — новая астрономия. Рычаги погоды, рычаги природы, рычаги, переворачивающие небесные тела, осуществлённая мечта нашего Архимеда. Грави-Вдаг — точка опоры для переворачивания миров. И довольно возни с рычагами! Пусть повторяльщики повторяют Здарга, двигают Их-Луну туда-сюда. Здаргу надоели орбиты и приливы. Здарг увлечён искусственным солнцем. Опять неслыханное, небывалое! Солнца ещё не зажигали смертные. Наш античный титан Прометей всего лишь украл готовый небесный огонь.
   Но вот солнце зажглось, сияет, греет, нежит, загаром красит стройные тела астреллиток. Проверено, стало привычным. Повторялыцики, если хотят, могут развлекаться новенькими солнцами. А чем заняться Здаргу? Где ещё осталось невозможное?
   И вспоминается то, от чего он сам отказался так недавно.
   Приливами невозможно прокормить Вдаг. Но нельзя ли прокормиться на самой Луне?
   Гравитация мала? Их-Луна не удержит воздух и воду. Увеличить гравитацию? Но для этого мощность гравистанций должна быть в десятки тысяч раз больше, чем на Астрелле, техника не сразу делает такие скачки. Кроме того, нужна ещё шахта к центру тяжести Их-Луны, колодец в полторы тысячи километров глубиной. Для водного Вдага что-то невероятное. “Невозможная мощность, невозможная шахта” — так возражал Здарг мечтателям в своё время. Но сейчас он подумал: нет ли других решений? Наука, как и транспорт, не штурмует вершины в лоб, ищет пологие, хотя бы и более длинные, пути. Если сверхглубокая шахта — главное препятствие, нельзя ли обойтись без сверхглубоких шахт?
   “Наоборот нельзя ли?” — как всегда, вопрошает себя Здарг.
   Не одна сверхшахта, а десяток тысяч мелких. Не одна сверхстанция, а десяток тысяч стандартных, таких же, как на Астрелле, давно освоенных техникой. Расставить их можно в шахматном порядке, заглубив километров на тридцать. Горбы тяготения снять добавочными станциями на пересечении диагоналей.
   Удивительное получится небесное тело с усиленным напряжением тяжести только в коре.
   Хватит ли прочности у пород? Не начнёт ли кора отслаиваться от мантии? Опыты провести бы. Нет возможности. Их-Луна далеко. Здарг делает расчёты, накладывает сетку станций на карту, делает привязку в зависимости от кратеров и хребтов, составляет пояснительную записку… и кладёт папку в шкаф.
   Астрелле этот проект не нужен. И нет возможности опробовать его даже для личного удовольствия Здарга. Имеется одна-единственная станция Грави-Вдаг — 30 км, обеспечивающая все нужды, ещё одна — на гравибуксире. Третью и соорудить нельзя. Нет промышленности, рук рабочих нет.
   Остаётся теоретизирование.
   Предположим, оживление Их-Луны удалось. Добыто нужное количество воды и газов, моря залиты, атмосфера заполнена, почвы созданы, засеяны…
   Вероятно, лет через сорок — пятьдесят потребуется ещё одна луна, третья, четвёртая. Спутники можно отобрать у дальних планет, гравитационными атаками изменить их орбиту, привести ближе к Солнцу и Вдагу. Но вот вопрос: как располагать их? Системы из трех—четырех тел неустойчивы, орбиты их изменчивы, соседи становятся антиподами, антиподы — соседями. Планировать экономику плавучих островов не так удобно. Ещё труднее агротехника на планетах с неопределёнными орбитами, изменчивыми сезонами, растяжимыми зимой и летом. Но самое страшное — взаимное притяжение, вечная угроза космического столкновения, страшнейшей из катастроф. Нелегко регулировать движение на магистрали, если автобусы сами собой склонны притягиваться друг к другу.
   Зная все это, Здарг написал в своё время: “Неизбежно мы приходим к необходимости ограничить рост…”
   О росте он подспудно думал все время. И где-то ему вспомнилось ядро нашей Галактики. Ядро вращается как твёрдое тело. Почему-то оно не сжимается, звезды там не притягиваются друг к другу. Почему? Чтобы расставлять планеты в космосе, надо бы узнать тайну Галактического Ядра.
   К сожалению, Здарг живёт в эпоху ядерных ракет, когда сотни километров в секунду — предел для техники. Скорость света для него — далёкое-далёкое будущее, межзвёздные перелёты — научная фантастика, полет в Ядро — фантастика почти ненаучная. Мечтать об экспедиции не приходится. Остаются опыты. Надо расставить в космосе сотни, а может, и тысячи Грави-Вдагов, посмотреть, как они будут двигаться, в каких условиях парализуется тяготение.
   Здарг составляет проект гравитационного полигона.
   Но Астрелле такой размах не под силу, и нет в нём нужды. Астрелле с лихвой хватает своей территории. У каждого таланта усадьба в сто гектаров, а хочешь триста — получай триста. Вот для Вдага расстановка жилых планет — практическая задача ближайших десятилетий.
   Папки лежат в шкафу.
   Здарг томится от невозможности перейти от формул к делу.
   Был бы молодым, бросил бы все и удрал на Вдаг. Молодые легки на подъем; у них багажа мало. Багажом Здарга была Астрелла, он задумал эту школу талантов, привлёк в неё учёных, отвечал перед ними. Здарг разрывался, и кто знает, что перевесило бы: чувство долга или тяга к новизне? Но тут Ридда совершила непростительную ошибку: невольно ускорила события, приведя к Здаргу вождя дляков.
   Зачем? По обыкновению Ридда переоценила своего кумира. Она полагала, что Здарг своей логикой, эрудицией, авторитетом раздавит неуклюжего дляка. Просветлённый и пристыженный Гвинг превратится в верного здаргиста, прекратит утомительную борьбу.
   Но коса нашла на камень.
   И косой оказался Здарг, потому что сам он колебался.
   Художники Вдага не раз изображали сцену встречи. Если анаподировать её, перевести на земные образы, получится примерно такое: полумрак просторного кабинета, на большом пустоватом столе (Здарг методичен, не разбрасывает бумаги как попало) — настольная лампа. Она отражается в чистом стекле, скупо освещает две фигуры, такие разные. Рассечённое шрамом лицо Гвинга почти страшно, единственный глаз выпучен, губы закушены. Он уселся в кресле глубоко и прочно, мощными руками держится за подлокотники, всей позой показывает, что его не сдвинешь на волос. А перед ним возвышается статный Здарг, этакий былинный богатырь. Кажется, одной рукой нажмёт — и мокрое место останется от противника. Но не нажимает богатырь. Нет в его позе уверенности. Руки убрал за спину, склонился, слушает. Мог бы раздавить — спрашивает вместо того.
   Не было твёрдости у титана. И кончилась встреча победой мрачного гнома. Здарг обещал помочь длякам, способствовать их победу. Так по крайней мере утверждал Гвинг впоследствии.
   Так утверждал Гвинг. Свидетельства Здарга нет. Он дал слово молчать.
   Все равно тайна не осталась в тайне. Ракета была рассчитана на двенадцать мест; Гвингу нужно было набрать двенадцать участников. Двенадцать учёных готовились к отъезду, этого нельзя было не заметить. У кого-то были жены, жены догадались или выведали, по секрету рассказали лучшим подругам…
   Короче, не прошло и двух дней после той решающей беседы, как Ридда, вбежав к Здаргу, ещё с порога объявила, что эти подлецы, эти скоты неблагодарные, эти подонки, выродки, крохоборы безмозглые (в лексиконе Вдага достаточно ругательств) задумали побег.
   И тут она узнает, что Здарг сочувствует безмозглым крохоборам. Больше того, сам хотел бы вернуться на Вдаг.
   Последовала бурная сцена. Ридда стыдила Здарга и умоляла его. Ридда плакала, стояла на коленях и грозила отравиться. Ридда кричала на своего полубога и целовала ему руки. Если вдуматься, пожалуй, в тот вечер Ридда изменила сама себе. Всю жизнь она сражалась за интересы Здарга, поддерживала все его начинания, оправдывала все прихоти, все зигзаги поведения. Почему же именно на этом зигзаге она вступила в спор со своим кумиром? Вероятно, испугалась за него. Испугалась, что от кумира отвернутся и Вдаг и Астрелла, он окажется между двумя стульями. Да, жители Астреллы боготворили Здарга, считали если не богом, то пророком, во всяком случае. Но пророк, Ридда понимала это, должен потакать своим приверженцам. Верующие позволяют вести себя, но только туда, куда им хочется идти. Лидер, сворачивающий слишком резко и часто, рискует остаться без последователей. А потеряв последователей, теряет вес, с ним перестают считаться и противники. Ридда подумала, что академики Вдага будут мстить Здаргу за непокорность, навяжут ему унизительную роль раскаявшегося блудного сына, вместо того чтобы рассматривать проекты по существу. И превратится он в прожектёра, борца с ветряными мельницами. В конце жизни испытает то, чего избежал в начале.
   — Только не бегство, только не бегство! — молила она, ломая руки. — Обещай мне не торопиться. Дай честное слово!
   Здарг дал слово… и нарушил его немедленно. Не было возможности не торопиться. Здарг понял, что Ридда утром, не откладывая, оповестит Астреллу о заговоре. Стало быть, раздумывая и медля, Здарг предаст доверившихся ему дляков. Как только Ридда ушла, Здарг прошёлся по комнате раз, другой, все взвесил, решился и снял трубку видеофона, чтобы позвонить Гвингу.
   Ридда вышла от своего любимца расстроенная и заплаканная, с грязными потёками краски, смытой слезами с ресниц. Было уже очень поздно — около часу ночи по нашим понятиям — и очень темно, потому что собственной луной Астрелла ещё не обзавелась. Придерживая пальцами виски, Ридда брела по каменистым тропинкам. У неё разыгралась мигрень. Казалось, кто-то залез в мозг и никак не может выбраться, давит на череп изнутри, то ли сверлит кость буравчиком, то ли проломить старается. И всю дорогу Ридда думала только о головной боли: скорее бы добраться до дому, принять снотворное, вытянуться в постели, дождаться, чтобы дурман заглушил боль.
   На все это ушло полчаса. (“Проклятые полчаса!” — писала она позже в воспоминаниях.) Когда боль растворилась, Ридда подумала, что дляки трепыхаются последнюю ночку, завтра поутру их всех приберут к рукам, голубчиков… И вдруг отчётливо поняла, что и Здарг это понял тоже, совесть заставит его предупредить Гвинга, и побег состоится именно в эту ночь.
   Рывком сбросив одеяло, Ридда схватила видеофон.
   Но кому звонить? Ласаху? Разве этот мягкотелый может сопротивляться кому-нибудь? Бонгру? Тот пожестче, но и похитрее, предпочитает жар загребать чужими руками. Эх, мужчины, мужчины, нет на свете мужчин! Напрасно смелость называют мужеством.
   Ридда вызвала охрану космодрома.
   — Да, к ракете прошла группа, — сонным голосом сказал дежурный. — Но сам президент провожал их. Он и сейчас с ними.
   — Задержите! — закричала Ридда не своим голосом. — Любыми средствами не допустите взлёта. Здарга похитили. Его увели силой.
   — Есть задержать! Есть не допустить! — Дежурный испуган. Боится, что ему придётся отвечать за недосмотр.
   — И осветите ракетодром. И меня подключите к селектору. Я хочу видеть, как вы шевелитесь там.
   Когда экран осветился, Ридда увидела обширное ровное поле, единственное ровное поле на скалистой Астрелле. По нему метались лучи, освещая суетливые фигурки.
   И вдруг фигурки ложатся все разом.
   — Дежурный, в чём дело? Почему охрана залегла?
   — Нарушители отстреливаются, госпожа Ридда. Оказывают вооружённое сопротивление.
   Действительно, экран исчерчен резкими светлыми линиями. Так выглядят трассы смертоносных лучей фотонных пистолетов.
   Оторвавшись от экрана, Ридда сама звонит в штаб, разыскивает командиров десяток, связных.
   А минуты идут. Фигурки все ещё лежат. Приподнимаются на миг и тут же падают. Над их головами ходят, скрещиваясь, как бы фехтуют, лучевые шпаги. Фехтуют, пожалуй, все ленивее. То ли батареи в пистолетах иссякают, то ли иссякает живая сила. Некоторые из сражающихся уже не поднимают головы.