Страница:
Дарья ГУЩИНА
ДИТЯ МАГИИ
Моим родным и близким
Отдельное спасибо А. Л. И Valle: без вашей настойчивости и поддержки мне вряд ли удалось бы закончить эту книгу
Одиноким быть не может тот,
Чей дух с Природою один язык найдет.
Дж.-Г. Байрон. Манфред
…Переглянувшись, они молча шагнули на Млечный Путь, крепко держась за руки. Болтливые звезды давно предупредили их о том, что время настанет. И. сегодня они с невыносимой мукой смотрели друг другу в глаза, потому что прекрасно понимали — не пройдет и мгновения, как им придется расстаться…
Древняя легенда гласит, что, когда рождается человек, на небе загорается новая звезда, но у ясных ночных светил было свое мнение на этот счет. Они не понаслышке знали, что если звезда и загорается, то вовсе не на небе, а на земле… И сегодня они провожали своих друзей. Для каждой звезды был свой путь и своя судьба. Это испытание, которое обязано пройти каждое новорожденное светило для того, чтобы выбрать свою дорогу — во Времени или в Вечности…
…Они повернулись лицом друг к другу, крепко держась за руки. Им было известно, что их ждет в следующий миг… Где-то там, на пути в глубину темного, неизведанного Времени им придется расстаться. Расстаться, чтобы в одиночестве пройти долгий путь человеческой жизни. Расстаться, чтобы выдержать испытание и однажды предстать перед судом Старейших и отстоять право всегда быть вместе…
Им не нужны были слова, чтобы понять чувства друга. Чем скорее они разойдутся, тем скорее снова встретятся, но… Но как же это трудно — выпустить родную теплую ладонь из своей судорожно сжатой руки!
…По Млечному Пути проскользнула тень кометы. Махнув хвостом, она пронеслась над ними, растворившись во тьме Вечности. Пора! Пора. Пора…
…Они в последний раз обменялись понимающими взглядами, молча, поклявшись друг другу однажды встретиться ТАМ. Пусть у них отнимут память, но даже звездам не под силу заглушить зов сердец…
Ведь… Если звезды зажигаются, значит, это кому-то нужно…
Древняя легенда гласит, что, когда рождается человек, на небе загорается новая звезда, но у ясных ночных светил было свое мнение на этот счет. Они не понаслышке знали, что если звезда и загорается, то вовсе не на небе, а на земле… И сегодня они провожали своих друзей. Для каждой звезды был свой путь и своя судьба. Это испытание, которое обязано пройти каждое новорожденное светило для того, чтобы выбрать свою дорогу — во Времени или в Вечности…
…Они повернулись лицом друг к другу, крепко держась за руки. Им было известно, что их ждет в следующий миг… Где-то там, на пути в глубину темного, неизведанного Времени им придется расстаться. Расстаться, чтобы в одиночестве пройти долгий путь человеческой жизни. Расстаться, чтобы выдержать испытание и однажды предстать перед судом Старейших и отстоять право всегда быть вместе…
Им не нужны были слова, чтобы понять чувства друга. Чем скорее они разойдутся, тем скорее снова встретятся, но… Но как же это трудно — выпустить родную теплую ладонь из своей судорожно сжатой руки!
…По Млечному Пути проскользнула тень кометы. Махнув хвостом, она пронеслась над ними, растворившись во тьме Вечности. Пора! Пора. Пора…
…Они в последний раз обменялись понимающими взглядами, молча, поклявшись друг другу однажды встретиться ТАМ. Пусть у них отнимут память, но даже звездам не под силу заглушить зов сердец…
Ведь… Если звезды зажигаются, значит, это кому-то нужно…
Пролог
ИРОНИЯ СУДЬБЫ
Теплая южная ночь… Чудесные запахи мокрой травы, влажного леса и дождя наполняют воздух, в котором витает предчувствие чего-то светлого и загадочного. Тихие нежные звуки, напоминающие голоса перешептывающихся фей, перебегают от дерева к дереву, от цветка к цветку, ото сна ко сну, наполняя предрассветную тьму тайнами…
Дождь постепенно усиливается, плавно переходя в грозу. Яркий жутковатый свет ветвистых молний раскалывает ночь на части. В двух отдаленных домах проскальзывают тусклые пятна оконных глаз. И пока их обитатели заняты своими делами, дома с любопытством наблюдают за двумя падающими звездами, которые можно разглядеть на ночном небе сквозь обрывки туч. Они стремительно летят, растворяясь в дождливой мгле, и оседают на мокрых крышах жгучими слезами.
Шум дождя сливается с мимолетной тишиной, когда природа вокруг древнего замка застывает и благоговейно прислушивается к плачу новорожденного.
А в окне появляются тени, склоняющиеся над колыбелью.
— Прелестное маленькое чудо! — сказала пожилая женщина, чье лицо хранило следы невероятной и яркой красоты, и ласково провела рукой по розовой щечке ребенка, быстро вытирая слезы умиления со своих светящихся радостью глаз. — Поздравляю тебя, сынок! Ты уже решил, как назовешь ее?
— Пока еще нет. — счастливый отец с нескрываемой гордостью посмотрел в озорные детские глазищи, — думаю, что это стоит сделать Лане. Все-таки матери виднее…
— Ты расстроен, — тонко подметила новоиспеченная бабушка, — ты ведь хотел сына…
— Не в этом дело, мама, — он покачал головой, — просто я чувствую что-то… Скоро нас ждет неприятный сюрприз…
— Ну, это вряд ли. Вы так ждали этого ребенка. По древнему пророчеству, малышка является самым сильным магическим существом на земле… Дитя магии стихийных сил. — С этими словами бабушка взяла малышку за руку. — И наличие этих сил можно легко проверить…
Пожилая волшебница закрыла глаза и что-то тихо пробормотала. В ее руке появилось зеркало, которое она и поднесла к любопытному личику ребенка. И то, что отразилось на голубоватой поверхности, заставило всех одновременно вскрикнуть. Зеркало выпало из морщинистой руки, и звон разбитого стекла слился с чьим-то тихим стоном ужаса.
— Этого не может быть… — пролепетала красивая молодая женщина, сидящая на постели, которая стояла рядом с колыбелью. — Этого не может быть…
Муж немедленно бросился успокаивать ее, мягко заставив снова лечь, а потом грозно посмотрел на свою мать.
— Что все это значит? — резко спросил он. — То, что мы видели…
— Зеркало никогда не обманывает, — хладнокровно ответила пожилая дама, — ваша дочь — человек!
— Но в пророчестве было сказано, что от брака самой сильной ведьмы и самого могущественного мага родится… — прошептала Лана.
— Это проклятие, — яростно перебил ее муж. — Этот ребенок — проклятие нашего рода!
— Чтобы я больше никогда не слышала этих слов, — нахмурилась бабушка, — а тебе, Ян, скажу следующее, и ты будешь меня слушать! В том, что произошло, девочка виновата меньше всего! Она еще совсем кроха, чтобы что-нибудь понимать, поэтому простит вам эти слова и забудет увиденное. А вы вырастите малышку, относясь к ней с любовью, иначе оба будете иметь дело со мной! И растить будете, как человек человека. Она не должна ничего знать ни о ваших способностях, ни о том, кем должна была родиться. Понятно?
Подавленные авторитетными словами старой волшебницы, молодые родители кивнули.
— Я буду часто навещать ее и если что-то замечу… — В ее глазах полыхнула угроза, что сменилась безграничной нежностью, когда она, прощаясь, склонилась над девочкой. — Ну, милая, не скучай! Бабушка тебя очень-очень любит и никогда не бросит! И не забудьте призвать ей хранителя. Если она не ведьма, это вовсе не значит, что ей не нужна помощь высших сил!
С этими словами она поцеловала розовую щечку внучки, сухо попрощалась с молодой парой, открыла входную дверь и бесшумно растворилась в предрассветной мгле. А они еще некоторое время сидели молча, наблюдая за безмятежно спящей дочкой.
— Что же случилось? — тихо спросила Лана, не решаясь даже дотронуться до ребенка.
— Послезавтра я посоветуюсь с духами предков, — со вздохом ответил Ян, — может быть, им что-нибудь известно… Но мать права. Это наше дитя, мы не вправе от нее отказываться…
— Ирония судьбы, — Лана с грустной усмешкой покачала головой, — у самых сильных волшебников родился слабый и ни на что не способный ребенок… Дитя магии… Магии проклятия…
— Может быть, не так уж все и плохо, — бодрым голосом отозвался ее муж, — вдруг зеркало все-таки ошиблось и у малышки есть предрасположенность к магии. Помнишь, мама однажды рассказывала, что у меня тоже не сразу обнаружили магические способности…
— Что толку обманывать себя, — печально ответила Лана, — зеркало не врет… Аура, которую мы видели, не была аурой волшебника…
— Но все же это наша дочь…
— Дочь… — ей с видимым трудом далось это слово, — дочь… Ну, что ж… Если уж она не вырастет великой ведьмой, пусть вырастет просто хорошим человеком.
В этот момент девочка распахнула огромные голубые глаза и с ясной улыбкой протянула ручки к родителям. Они, оттаяв, невольно улыбнулись, переглянулись и склонились над ней.
— Красавица! — Отец вдохновенно улыбнулся. — Совсем как мама! Вырастет — отбоя от кавалеров не будет! Кстати, и над именем надо подумать…
— Потом, — устало ответила Лана, — все потом. А лучше всего, если мы спросим совета у духов семьи. Тут случай особый, и защита ей понадобится особая…
Дождь постепенно усиливается, плавно переходя в грозу. Яркий жутковатый свет ветвистых молний раскалывает ночь на части. В двух отдаленных домах проскальзывают тусклые пятна оконных глаз. И пока их обитатели заняты своими делами, дома с любопытством наблюдают за двумя падающими звездами, которые можно разглядеть на ночном небе сквозь обрывки туч. Они стремительно летят, растворяясь в дождливой мгле, и оседают на мокрых крышах жгучими слезами.
Шум дождя сливается с мимолетной тишиной, когда природа вокруг древнего замка застывает и благоговейно прислушивается к плачу новорожденного.
А в окне появляются тени, склоняющиеся над колыбелью.
— Прелестное маленькое чудо! — сказала пожилая женщина, чье лицо хранило следы невероятной и яркой красоты, и ласково провела рукой по розовой щечке ребенка, быстро вытирая слезы умиления со своих светящихся радостью глаз. — Поздравляю тебя, сынок! Ты уже решил, как назовешь ее?
— Пока еще нет. — счастливый отец с нескрываемой гордостью посмотрел в озорные детские глазищи, — думаю, что это стоит сделать Лане. Все-таки матери виднее…
— Ты расстроен, — тонко подметила новоиспеченная бабушка, — ты ведь хотел сына…
— Не в этом дело, мама, — он покачал головой, — просто я чувствую что-то… Скоро нас ждет неприятный сюрприз…
— Ну, это вряд ли. Вы так ждали этого ребенка. По древнему пророчеству, малышка является самым сильным магическим существом на земле… Дитя магии стихийных сил. — С этими словами бабушка взяла малышку за руку. — И наличие этих сил можно легко проверить…
Пожилая волшебница закрыла глаза и что-то тихо пробормотала. В ее руке появилось зеркало, которое она и поднесла к любопытному личику ребенка. И то, что отразилось на голубоватой поверхности, заставило всех одновременно вскрикнуть. Зеркало выпало из морщинистой руки, и звон разбитого стекла слился с чьим-то тихим стоном ужаса.
— Этого не может быть… — пролепетала красивая молодая женщина, сидящая на постели, которая стояла рядом с колыбелью. — Этого не может быть…
Муж немедленно бросился успокаивать ее, мягко заставив снова лечь, а потом грозно посмотрел на свою мать.
— Что все это значит? — резко спросил он. — То, что мы видели…
— Зеркало никогда не обманывает, — хладнокровно ответила пожилая дама, — ваша дочь — человек!
— Но в пророчестве было сказано, что от брака самой сильной ведьмы и самого могущественного мага родится… — прошептала Лана.
— Это проклятие, — яростно перебил ее муж. — Этот ребенок — проклятие нашего рода!
— Чтобы я больше никогда не слышала этих слов, — нахмурилась бабушка, — а тебе, Ян, скажу следующее, и ты будешь меня слушать! В том, что произошло, девочка виновата меньше всего! Она еще совсем кроха, чтобы что-нибудь понимать, поэтому простит вам эти слова и забудет увиденное. А вы вырастите малышку, относясь к ней с любовью, иначе оба будете иметь дело со мной! И растить будете, как человек человека. Она не должна ничего знать ни о ваших способностях, ни о том, кем должна была родиться. Понятно?
Подавленные авторитетными словами старой волшебницы, молодые родители кивнули.
— Я буду часто навещать ее и если что-то замечу… — В ее глазах полыхнула угроза, что сменилась безграничной нежностью, когда она, прощаясь, склонилась над девочкой. — Ну, милая, не скучай! Бабушка тебя очень-очень любит и никогда не бросит! И не забудьте призвать ей хранителя. Если она не ведьма, это вовсе не значит, что ей не нужна помощь высших сил!
С этими словами она поцеловала розовую щечку внучки, сухо попрощалась с молодой парой, открыла входную дверь и бесшумно растворилась в предрассветной мгле. А они еще некоторое время сидели молча, наблюдая за безмятежно спящей дочкой.
— Что же случилось? — тихо спросила Лана, не решаясь даже дотронуться до ребенка.
— Послезавтра я посоветуюсь с духами предков, — со вздохом ответил Ян, — может быть, им что-нибудь известно… Но мать права. Это наше дитя, мы не вправе от нее отказываться…
— Ирония судьбы, — Лана с грустной усмешкой покачала головой, — у самых сильных волшебников родился слабый и ни на что не способный ребенок… Дитя магии… Магии проклятия…
— Может быть, не так уж все и плохо, — бодрым голосом отозвался ее муж, — вдруг зеркало все-таки ошиблось и у малышки есть предрасположенность к магии. Помнишь, мама однажды рассказывала, что у меня тоже не сразу обнаружили магические способности…
— Что толку обманывать себя, — печально ответила Лана, — зеркало не врет… Аура, которую мы видели, не была аурой волшебника…
— Но все же это наша дочь…
— Дочь… — ей с видимым трудом далось это слово, — дочь… Ну, что ж… Если уж она не вырастет великой ведьмой, пусть вырастет просто хорошим человеком.
В этот момент девочка распахнула огромные голубые глаза и с ясной улыбкой протянула ручки к родителям. Они, оттаяв, невольно улыбнулись, переглянулись и склонились над ней.
— Красавица! — Отец вдохновенно улыбнулся. — Совсем как мама! Вырастет — отбоя от кавалеров не будет! Кстати, и над именем надо подумать…
— Потом, — устало ответила Лана, — все потом. А лучше всего, если мы спросим совета у духов семьи. Тут случай особый, и защита ей понадобится особая…
ГЛАВА 1
О пользе ночных прогулок и о вреде чрезмерного любопытства
— Дей-ли!!! Вы знаете, сколько сейчас времени?!
Это она мне… С трудом подавив в себе недостойное желание трусливо сигануть через подоконник и скрыться в ближайших кустах, покорно спрыгиваю на пол и, пока еще не все потеряно, невинно опускаю глазки, прикидываясь пай-девочкой.
— Знаю, мама. — Мой нарочито скромный голос явно не соответствует костюму, и мама не преминула это заметить.
— Святые боги, Лекс, посмотри на себя, как ты одета?! И где это, скажи на милость, ты бродила всю ночь?!
— Всю ночь? — Отчаянно пытаюсь изобразить оскорбленное достоинство. — О чем ты?! Я всего лишь выбралась на утреннюю пробежку…
— Ой, не ври мне, — спокойно пригрозила мама (вот так всегда: чем больше я вру, тем легче она меня подлавливает). — Какая может быть пробежка после восхода Красной звезды?!
— У меня бессонница…
— Твой отец всю жизнь мучился от нее и как раз в это время начинал видеть первые сны.
Я принялась мучительно соображать, как же выкрутиться, но моя обычно богатая фантазия нашла самое неподходящее время для того, чтобы впасть в тупой ступор. А мама, понимая, что мне нечем крыть, молча стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня неподкупными глазами трезвого прокурора.
— Э-э-э, — отчаянно пытаюсь прервать затянувшуюся паузу, — а ты что здесь делаешь в такую рань и в таком виде?
Мама, купившись-таки, теряется и смущенно оглядывает себя с головы до ног, а я проворно проскальзываю мимо нее и пулей взлетаю по лестнице.
— Не думай, что на этом все закончится! — грозит она мне вслед. — Отец обо всем узнает, так что советую придумать более правдивые отговорки! Но накажу я тебя в любом случае…
Громко хлопаю дверью своей комнаты, прерывая гневную речь, и с размаха кидаюсь на постель. Блин… Почему, ну почему им приспичило так рано закончить концерт?! Обычно я возвращаюсь домой за час до рассвета, когда мои предки благополучно досматривают последние фрагменты десятых снов. Лишь один раз я вот так же в коридоре напоролась на папу, но успешно соврала ему про какого-то вора, якобы бродящего по холлу и до смерти меня перепугавшего. А то, как я была одета, он спросонья и не заметил. А не то шороху бы было… На большее папа, конечно, тоже способен, вот только на мне пока почему-то не практикует…
Запоздало сообразив, что утром отец может запросто зайти в мою комнату и увидеть, в чем шатается по ночам его любимая маленькая девочка, я иду на героический шаг: сползаю с постели, снимаю драные кожаные штаны и куртку (а в чем еще скромной девушке из интеллигентной семьи богатых коллекционеров ходить на концерт?!), прячу их куда подальше и даже умудряюсь уговорить себя принять ванну. Вода, разумеется, уже давно остыла, но деваться-то некуда. Ругаясь сквозь зубы, я кое-как моюсь и сразу же заворачиваюсь в теплый халат. Меня всегда раздражало то, сколько времени приходилось убивать на приличный вечерний макияж, но вот смывать его было подлинным наказанием. И с прической то же самое… На ощупь добираюсь до кровати, без сил падая на одеяло. Все, меня нет, я умерла, а тех, кто потревожит покой почивших с миром, ожидает, по меньшей мере, крупный скандал…
— Лекси, ты все еще спишь? — Доносящийся из коридора смутно знакомый голос сопровождается негромким стуком.
— А что, черт возьми, я еще могу делать в собственной комнате в такую рань??? — громко ору спросонья, от неожиданности подскакивая на матрасе, скатываясь на пол и больно ударяясь известным местом: ну вот, как чувствовала…
Из коридора доносится звучный смех, и я с ужасом понимаю, что опять накричала на любимого родителя…
— Посмотри на часы, дочь, — с улыбкой советует отец, — и скажи, что я разбудил тебя рано.
Бросив быстрый взгляд на настенные часы, я хватаюсь за голову: черт, ведь уже давно перевалило за полдень! А ведь совсем скоро у меня состоится катастрофически важная встреча! Еще вчера вечером, получив долгожданное письмо и узнав о ней, я от радости едва не посшибала с потолка всю штукатурку, и целый день буквально порхала по дому.
Быстро вскочив на ноги, я ворвалась в ванную, по дороге выпутываясь из одеяла и спотыкаясь о разбросанные вещи (из-за чего едва не проломила дверь лбом), моментально умылась и снова заметалась по комнате, по пути находя и натягивая на себя первую попавшуюся одежду.
Отец, некоторое время с подозрением прислушивавшийся к грохоту, поинтересовался:
— Лекси, ты встала? К тебе можно зайти?
— Извини, папа, я еще не готова…
Он же, тонко подметив в моем голосе нервные нотки, без разрешения вломился в комнату, застав меня на подоконнике
— Что это значит? — грозно нахмурился папа.
— Я убегаю, у меня дела, — торопливо посылаю ему воздушный поцелуй, — потом поговорим…
— А ну вернись… — попытался остановить меня родитель, подбегая к окну, но поздно: я, уцепившись за плющ, мгновенно сползла вниз и испарилась в ближайших кустах.
— Маленький сорванец!!! — доносится до меня рассерженный вопль отца. — Эх, Лекс, Лекс…
Да, я такая и ничего не могу с собой поделать… Сколько себя помню, всегда где-то бегаю, теряюсь, пропадаю. Моим родителям надо памятник при жизни ставить за то, что меня терпят и еще не потеряли надежды образумить. Только напрасно все это, потому что против природы не попрешь, особенно против моей. Меня всегда интересовало: в кого же я такая? Родители, конечно, тоже далеко не ангелы, но отличаются редким домоседством, постоянством, уравновешенностью характеров, а я и дня не могу просидеть в четырех стенах. А если иногда приходится (или погода не шепчет, или предкам в кои-то веки приспичит провести воспитательные процедуры) — то непременно с кем-нибудь от души поскандалю. Бабушка называет меня человеком, у которого в голове свистит ветер, за спиной трепещут крылья, а ноги спотыкаются об облака седьмого неба. А папа ехидно добавляет, что кое-откуда выглядывает известного вида хвостик…
Кстати, о ногах. Задумавшись, я, как всегда, не замечаю выскользнувший на тропинку коварный корень и с разбега падаю носом в траву. Вот почему я ненавижу опаздывать! Приходится так торопиться, что обо всем забываешь, а это чревато неприятными последствиями. Да еще и время в такой момент всегда бежит на редкость быстро, а у меня в запасе осталась всего лишь одна минута… Итак, ключ на старт!
Вот и наш любимый Дуб-прародитель. А вот и он… Святые боги, как сильно он изменился! Прошло каких-то два цикла, а он умудрился прилично перерасти меня! Теперь, чтобы повторить старый трюк, придется попрыгать… Примерившись, я пулей вылетаю на поляну, запрыгиваю на его спину и закрываю ладонями его глаза.
— Лекси? — Он легко развел мои руки и обернулся.
Так, оказывается, теперь мне еще и голову нужно задирать, чтобы посмотреть ему в лицо… В общем-то, не так уж он и изменился. Только в глубоких карих глазах потух прежний шаловливый огонек, и они смотрят прямо и серьезно.
— Что они сделали с тобой? — вырвалось у меня.
— Помогли повзрослеть, только и всего, — Макс, мой старый добрый приятель и непременный участник всех хулиганских проделок, едва заметно улыбнулся и принялся осторожно вытирать с моей измазанной щеки земляную полоску, — а вот ты ничуть не изменилась… Только стала еще красивее, если это возможно…
— Перестань! — притворно дуюсь я, с непривычки немного смущаясь под его восхищенным взглядом. — А не то…
— …сейчас получишь? — рассмеялся он, и я с облегчением начала узнавать в этом внешне холодном и невозмутимом щеголе прежнего Макса, которого я знала всю свою сознательную жизнь. — Ты даже не представляешь себе, как мне не хватало этих слов…
Мы крепко обнялись, и от умиления я едва не пустила горючую слезу. Черт возьми, как все просто и сентиментально! Мы жили по соседству, родились с разницей в один день, но вместе справляли дни рождения, вместе росли, вместе озорничали, вместе получали от родителей на орехи и помогали друг другу переносить наказания. А потом ему зачем-то приспичило поступать в университет. Я вот, к слову, предпочитаю издеваться над своими преподавателями, находясь у себя дома… Там, как известно, и стены за компанию… Да и думаю, что родители никогда не рискнут отправить меня учиться в общественное место. Чтобы не позорила ни их, ни себя…
И мы не виделись два долгих цикла. Он, как и всякий нормальный парень, писал редко, но, как хороший друг, много и обо всем. Но вот выбраться сумел только сейчас, да и то…
— Сегодня вечером я возвращаюсь назад, — тихо оповестил Макс.
— Зачем? — вытаращилась я. — Ты же только что приехал…
— Я же тебя предупредил, — он положил руки на мои плечи и внимательно посмотрел в глаза, — у меня нет ни одного свободного часа. Даже каникулы у нас умудряются превращать в учебную процедуру… Но я так соскучился по тебе, честное слово! Если бы они посмели не отпустить меня, я бы со спокойной душой забрал документы… Лекси, ну почему ты тогда не поехала учиться вместе со мной?
— Ты действительно считаешь, что мы бы там учились? — шаловливо улыбаюсь я.
— Да, действительно, — весело смеется друг, — нас бы отчислили за поведение через треть цикла максимум!
— Да и эти проклятые серые стены не для меня, ты же знаешь, — бросаю задумчивый взгляд на голубое небо.
— Знаю, — согласно кивает он, — еще как знаю…
Мы побрели по лесу, взявшись за руки. Нам многое нужно было обсудить, многое вспомнить, многим поделиться, о многом помолчать… И это молчание стало первым признаком того, что все хорошее имеет вредное свойство однажды заканчиваться.
— Сейчас?.. — Не решаюсь посмотреть на него, да и он старательно отводит глаза.
— Время. — В его низком хрипловатом голосе явственно проскальзывает глубокая горечь,
— Не исчезай больше так надолго, ладно? — пряча слезы, прошу я. — А то сама приеду тебя навестить…
— Хорошая мысль! — расцветает в счастливой улыбке друг. — Ловлю на слове! Знаешь, как я буду рад тебя видеть?! Только напиши мне, чтобы я тебя встретил!
— Договорились!
Ударяем по рукам и крепко обнимаемся.
— Береги себя, а главное, своих родителей, — советует Макс. — В следующий раз обязательно загляну в гости, и если у них будет хоть на один седой волос больше, ты…
— …получишь, — весело заканчиваю я.
Друг на прощание целует меня в щеку и торопливо удирает с холма. А вот я не могу сдвинуться с места. Мне его страшно не хватает, и я ничего не могу с этим поделать! Стою и смотрю вслед другу до тех пор, пока не поднимается примятая его шагами трава, и только потом вспоминаю, что, по-хорошему, мне нужно появиться дома до темноты, а по дороге желательно бы придумать правдивую легенду, объясняющую мои ночные похождения…
Да вот только именно с этим и не было согласно мое романтическое настроение. И вместо того чтобы сидеть в четырех стенах и думать о грустном, отчаянно хотелось до рассвета бродить по лесу, мечтательно улыбаться далеким, призрачным звездам и слушать шепот деревьев, произносящих его голосом мое имя…
К доброму совету внутреннего голоса я, как всегда, не прислушиваюсь и возвращаюсь домой за полночь. Прикинувшись легкой тенью, я бесшумно огибаю дом и, убедившись в том, что все его обитатели мирно спят, прокрадываюсь к любимому плющу. Ведь наверняка же в коридоре поджидает засада, а, скандалить с предками и портить свое замечательное настроение, у меня не было совершенно никакого желания. Вот утром, когда пройдет впечатление от долгожданной встречи, можно будет устроить разборки (а в том, что они состоятся, я абсолютно уверена), а пока — спать… Проворно забравшись по роскошному зеленому ковру из плюща на свой этаж, я приземляюсь на карниз, осторожно берусь за раму и… замираю на месте, услышав доносящийся из комнаты тихий разговор.
— Это твоя вина! — обвинял кого-то разгневанный шепот мамы.
— Почему это? — негромко сердился в ответ папин бас. — На нас обоих лежит ответственность за воспитание…
Ну родители, ну хитрецы! Догадались, что я, так нелепо проколовшись утром, вряд ли снова воспользуюсь «парадным» окном, и решили взять меня с поличным в собственной комнате! Мм, и что же теперь делать? Не заявляться же туда с глупой улыбкой и пожеланиями доброго утра?!
— Вспомни, как ты носился с ней! — продолжала зачитывать обвинительный приговор мама. — «Лекси, Лекси, солнышко, золотце»!!!
— А кто тогда, чуть что, сразу бежал за нее заступаться?! — отчаянно защищался отец. — Как бы сильно дочь ни напроказила, ты всегда вставала на ее сторону!
— А ты ее разбаловал, — не отступалась от своего мама, — Разве можно ребенку вроде Лекс никогда ни в чем не отказывать?!
— А у меня была такая возможность?! — бурчал папа, кажется, с едва заметными нотками вины, — Она всегда получает то, что хочет… Одна обаятельная улыбка, и сразу забываешь все обиды и хочешь дать ей даже больше, чем она просит…
Я победно улыбнулась, мысленно погладив себя по голове: легко манипулировать родителями, когда являешься единственным, горячо любимым и чертовски обаятельным ребенком. А с улыбкой — тут и вовсе вышла целая история. Когда мне было циклов пять, я обратила внимание на то, что от моей улыбки народ просто млеет. Ну, оно и понятно, когда ребенок выглядит как милое подобие ангелочка, увешанного кружевами, юбками и рюшками. Но совершенно неясно, когда он являет собой пример колючего, отчаянного и задиристого недотроги-трубочиста…
От воспоминаний меня отвлекают разгневанные вопли. Внимательно прислушиваюсь и понимаю, что родители уже успели перейти на личности и сейчас всерьез задумали выяснить отношения. Свернувшись клубком на карнизе, я прижимаюсь ухом к щели между окном и стеной. Интересно ведь! И, как выяснилось, поучительно. Никогда не знала, что в лексиконе моей тихой приветливой мамы столько… хм, некрасивых слов! Но папа все равно оказался вне конкуренции…
Вскоре, однако, родители начинают повторяться, а я — отчаянно скучать. Заподозрив, что их спор затянется, я со вздохом отмечаю, что эту ночь придется проводить либо на карнизе, либо в комнате для гостей. Что, впрочем, мне не впервой. Правда, тогда случай был немного другой — я так спешила удрать, что незаметно захлопнула окно, а открыть его можно лишь изнутри. Утром пришлось врать маме, что я (уже не помню зачем) вышла в коридор, а дверь (вот сволочь-то!) взяла да и захлопнулась сама по себе. На крючок. Не знаю, поверила ли мне мама, но ничего не сказала, а вот дверь пришлось ломать. Защелку же на окне я потом тихонько сменила сама.
Незаметно задремав, я едва не свалилась с карниза. Все, пора в люлю! Встаю, старательно пытаясь не шуметь, протягиваю руки к плющу и…
— Или мы с тобой плохие родители, или Лекс действительно проклятие нашего рода, — вздыхая, констатирует папа.
Я?! Проклятие?! Ну, знаете, дорогие мои, вы тоже далеко не подарки, но ведь я же вам ничего не говорю! Это же надо было придумать такое, а?! Вне себя от праведного гнева, хватаюсь за оконную раму. Сейчас я вам такое проклятие покажу!…
— Может, то, что она не родилась ведьмой, это и к лучшему? — предполагает мама, а я застываю от изумления, забыв обо всем на свете. — Мы и так с ней справиться не можем, а что было бы, имей она естественную склонность к магии?
От услышанного резко перехватывает дыхание и происходит повальный паралич всех естественных движений, чувств и мыслей. Ну все, приехали… Вопрос лишь в том: кто? Они или я? Или, может, все вместе и сразу?
— Может, и так, — соглашается отец. — Жаль, что мать запретила использовать нашу магию для воспитания Лекс.
От неминуемого падения спасает оконная рама, за которую я цепляюсь, как утопающий за соломинку. Все, мне на сегодня, пожалуй, хватит… Отчаянно захотелось забиться в самый дальний и темный уголок замка, чтобы там, в спокойной тишине, как следует обмозговать услышанное. А где у нас находится искомый уголок? Правильно, в подвале, в чулане или на чердаке. Но чердак — ближе.
Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы утихомирить дрожащие руки и начинаю карабкаться по плющу наверх, туда, где под лунным светом серебрится ровная гладь окна. К слову, я за всю свою жизнь так и не побывала на чердаке, хотя и подвал и чулан давно знала, как свои пять пальцев. Мама как-то случайно обмолвилась, что ключ от чердака был неимоверно давно кем-то утерян, а замок в двери настолько древний, что открыть его так и не удалось, да и ни к чему это, потому как ничего ценного или жизненно важного там не хранится. Вот и проверим, правду ли мне сказали.
К моему удивлению, окно запиралось изнутри на вполне современную щеколду, открыть которую не составило никакого труда. Поживете с мое у родителей, которые за малейшие шалости готовы целую вечность держать тебя под замком, и не такому научитесь! Так, о чем это я? Ах да, о чердаке! Осторожно распахнув скрипучие створки, я скользнула внутрь и с любопытством огляделась.
Сказать, что в помещении чердака царил бардак столетней давности, значило бы очень сильно соврать. На самом деле там не убирались от силы день, ну, может, все два. Но никак не больше! Значит, мама про ключ все выдумала? Тут еще совсем некстати вспомнился их с папой недавний разговор. Может, потому меня так старательно отпихивали от секретов чердака, чтобы я всю оставшуюся жизнь пребывала в счастливом неведении относительно истинной сущности своего семейства?..
По, скажем так, роду жизнедеятельности я имела превосходное «ночное» зрение и в полной темноте могла разглядеть практически все, а иногда даже получалось определять «дневной» цвет той или иной вещи, так что интимный чердачный полумрак меня нисколько не смущал. Но когда я разглядела, чем же именно было забито помещение, то второй раз за эти сутки тихо выпала в осадок.
Это она мне… С трудом подавив в себе недостойное желание трусливо сигануть через подоконник и скрыться в ближайших кустах, покорно спрыгиваю на пол и, пока еще не все потеряно, невинно опускаю глазки, прикидываясь пай-девочкой.
— Знаю, мама. — Мой нарочито скромный голос явно не соответствует костюму, и мама не преминула это заметить.
— Святые боги, Лекс, посмотри на себя, как ты одета?! И где это, скажи на милость, ты бродила всю ночь?!
— Всю ночь? — Отчаянно пытаюсь изобразить оскорбленное достоинство. — О чем ты?! Я всего лишь выбралась на утреннюю пробежку…
— Ой, не ври мне, — спокойно пригрозила мама (вот так всегда: чем больше я вру, тем легче она меня подлавливает). — Какая может быть пробежка после восхода Красной звезды?!
— У меня бессонница…
— Твой отец всю жизнь мучился от нее и как раз в это время начинал видеть первые сны.
Я принялась мучительно соображать, как же выкрутиться, но моя обычно богатая фантазия нашла самое неподходящее время для того, чтобы впасть в тупой ступор. А мама, понимая, что мне нечем крыть, молча стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня неподкупными глазами трезвого прокурора.
— Э-э-э, — отчаянно пытаюсь прервать затянувшуюся паузу, — а ты что здесь делаешь в такую рань и в таком виде?
Мама, купившись-таки, теряется и смущенно оглядывает себя с головы до ног, а я проворно проскальзываю мимо нее и пулей взлетаю по лестнице.
— Не думай, что на этом все закончится! — грозит она мне вслед. — Отец обо всем узнает, так что советую придумать более правдивые отговорки! Но накажу я тебя в любом случае…
Громко хлопаю дверью своей комнаты, прерывая гневную речь, и с размаха кидаюсь на постель. Блин… Почему, ну почему им приспичило так рано закончить концерт?! Обычно я возвращаюсь домой за час до рассвета, когда мои предки благополучно досматривают последние фрагменты десятых снов. Лишь один раз я вот так же в коридоре напоролась на папу, но успешно соврала ему про какого-то вора, якобы бродящего по холлу и до смерти меня перепугавшего. А то, как я была одета, он спросонья и не заметил. А не то шороху бы было… На большее папа, конечно, тоже способен, вот только на мне пока почему-то не практикует…
Запоздало сообразив, что утром отец может запросто зайти в мою комнату и увидеть, в чем шатается по ночам его любимая маленькая девочка, я иду на героический шаг: сползаю с постели, снимаю драные кожаные штаны и куртку (а в чем еще скромной девушке из интеллигентной семьи богатых коллекционеров ходить на концерт?!), прячу их куда подальше и даже умудряюсь уговорить себя принять ванну. Вода, разумеется, уже давно остыла, но деваться-то некуда. Ругаясь сквозь зубы, я кое-как моюсь и сразу же заворачиваюсь в теплый халат. Меня всегда раздражало то, сколько времени приходилось убивать на приличный вечерний макияж, но вот смывать его было подлинным наказанием. И с прической то же самое… На ощупь добираюсь до кровати, без сил падая на одеяло. Все, меня нет, я умерла, а тех, кто потревожит покой почивших с миром, ожидает, по меньшей мере, крупный скандал…
— Лекси, ты все еще спишь? — Доносящийся из коридора смутно знакомый голос сопровождается негромким стуком.
— А что, черт возьми, я еще могу делать в собственной комнате в такую рань??? — громко ору спросонья, от неожиданности подскакивая на матрасе, скатываясь на пол и больно ударяясь известным местом: ну вот, как чувствовала…
Из коридора доносится звучный смех, и я с ужасом понимаю, что опять накричала на любимого родителя…
— Посмотри на часы, дочь, — с улыбкой советует отец, — и скажи, что я разбудил тебя рано.
Бросив быстрый взгляд на настенные часы, я хватаюсь за голову: черт, ведь уже давно перевалило за полдень! А ведь совсем скоро у меня состоится катастрофически важная встреча! Еще вчера вечером, получив долгожданное письмо и узнав о ней, я от радости едва не посшибала с потолка всю штукатурку, и целый день буквально порхала по дому.
Быстро вскочив на ноги, я ворвалась в ванную, по дороге выпутываясь из одеяла и спотыкаясь о разбросанные вещи (из-за чего едва не проломила дверь лбом), моментально умылась и снова заметалась по комнате, по пути находя и натягивая на себя первую попавшуюся одежду.
Отец, некоторое время с подозрением прислушивавшийся к грохоту, поинтересовался:
— Лекси, ты встала? К тебе можно зайти?
— Извини, папа, я еще не готова…
Он же, тонко подметив в моем голосе нервные нотки, без разрешения вломился в комнату, застав меня на подоконнике
— Что это значит? — грозно нахмурился папа.
— Я убегаю, у меня дела, — торопливо посылаю ему воздушный поцелуй, — потом поговорим…
— А ну вернись… — попытался остановить меня родитель, подбегая к окну, но поздно: я, уцепившись за плющ, мгновенно сползла вниз и испарилась в ближайших кустах.
— Маленький сорванец!!! — доносится до меня рассерженный вопль отца. — Эх, Лекс, Лекс…
Да, я такая и ничего не могу с собой поделать… Сколько себя помню, всегда где-то бегаю, теряюсь, пропадаю. Моим родителям надо памятник при жизни ставить за то, что меня терпят и еще не потеряли надежды образумить. Только напрасно все это, потому что против природы не попрешь, особенно против моей. Меня всегда интересовало: в кого же я такая? Родители, конечно, тоже далеко не ангелы, но отличаются редким домоседством, постоянством, уравновешенностью характеров, а я и дня не могу просидеть в четырех стенах. А если иногда приходится (или погода не шепчет, или предкам в кои-то веки приспичит провести воспитательные процедуры) — то непременно с кем-нибудь от души поскандалю. Бабушка называет меня человеком, у которого в голове свистит ветер, за спиной трепещут крылья, а ноги спотыкаются об облака седьмого неба. А папа ехидно добавляет, что кое-откуда выглядывает известного вида хвостик…
Кстати, о ногах. Задумавшись, я, как всегда, не замечаю выскользнувший на тропинку коварный корень и с разбега падаю носом в траву. Вот почему я ненавижу опаздывать! Приходится так торопиться, что обо всем забываешь, а это чревато неприятными последствиями. Да еще и время в такой момент всегда бежит на редкость быстро, а у меня в запасе осталась всего лишь одна минута… Итак, ключ на старт!
Вот и наш любимый Дуб-прародитель. А вот и он… Святые боги, как сильно он изменился! Прошло каких-то два цикла, а он умудрился прилично перерасти меня! Теперь, чтобы повторить старый трюк, придется попрыгать… Примерившись, я пулей вылетаю на поляну, запрыгиваю на его спину и закрываю ладонями его глаза.
— Лекси? — Он легко развел мои руки и обернулся.
Так, оказывается, теперь мне еще и голову нужно задирать, чтобы посмотреть ему в лицо… В общем-то, не так уж он и изменился. Только в глубоких карих глазах потух прежний шаловливый огонек, и они смотрят прямо и серьезно.
— Что они сделали с тобой? — вырвалось у меня.
— Помогли повзрослеть, только и всего, — Макс, мой старый добрый приятель и непременный участник всех хулиганских проделок, едва заметно улыбнулся и принялся осторожно вытирать с моей измазанной щеки земляную полоску, — а вот ты ничуть не изменилась… Только стала еще красивее, если это возможно…
— Перестань! — притворно дуюсь я, с непривычки немного смущаясь под его восхищенным взглядом. — А не то…
— …сейчас получишь? — рассмеялся он, и я с облегчением начала узнавать в этом внешне холодном и невозмутимом щеголе прежнего Макса, которого я знала всю свою сознательную жизнь. — Ты даже не представляешь себе, как мне не хватало этих слов…
Мы крепко обнялись, и от умиления я едва не пустила горючую слезу. Черт возьми, как все просто и сентиментально! Мы жили по соседству, родились с разницей в один день, но вместе справляли дни рождения, вместе росли, вместе озорничали, вместе получали от родителей на орехи и помогали друг другу переносить наказания. А потом ему зачем-то приспичило поступать в университет. Я вот, к слову, предпочитаю издеваться над своими преподавателями, находясь у себя дома… Там, как известно, и стены за компанию… Да и думаю, что родители никогда не рискнут отправить меня учиться в общественное место. Чтобы не позорила ни их, ни себя…
И мы не виделись два долгих цикла. Он, как и всякий нормальный парень, писал редко, но, как хороший друг, много и обо всем. Но вот выбраться сумел только сейчас, да и то…
— Сегодня вечером я возвращаюсь назад, — тихо оповестил Макс.
— Зачем? — вытаращилась я. — Ты же только что приехал…
— Я же тебя предупредил, — он положил руки на мои плечи и внимательно посмотрел в глаза, — у меня нет ни одного свободного часа. Даже каникулы у нас умудряются превращать в учебную процедуру… Но я так соскучился по тебе, честное слово! Если бы они посмели не отпустить меня, я бы со спокойной душой забрал документы… Лекси, ну почему ты тогда не поехала учиться вместе со мной?
— Ты действительно считаешь, что мы бы там учились? — шаловливо улыбаюсь я.
— Да, действительно, — весело смеется друг, — нас бы отчислили за поведение через треть цикла максимум!
— Да и эти проклятые серые стены не для меня, ты же знаешь, — бросаю задумчивый взгляд на голубое небо.
— Знаю, — согласно кивает он, — еще как знаю…
Мы побрели по лесу, взявшись за руки. Нам многое нужно было обсудить, многое вспомнить, многим поделиться, о многом помолчать… И это молчание стало первым признаком того, что все хорошее имеет вредное свойство однажды заканчиваться.
— Сейчас?.. — Не решаюсь посмотреть на него, да и он старательно отводит глаза.
— Время. — В его низком хрипловатом голосе явственно проскальзывает глубокая горечь,
— Не исчезай больше так надолго, ладно? — пряча слезы, прошу я. — А то сама приеду тебя навестить…
— Хорошая мысль! — расцветает в счастливой улыбке друг. — Ловлю на слове! Знаешь, как я буду рад тебя видеть?! Только напиши мне, чтобы я тебя встретил!
— Договорились!
Ударяем по рукам и крепко обнимаемся.
— Береги себя, а главное, своих родителей, — советует Макс. — В следующий раз обязательно загляну в гости, и если у них будет хоть на один седой волос больше, ты…
— …получишь, — весело заканчиваю я.
Друг на прощание целует меня в щеку и торопливо удирает с холма. А вот я не могу сдвинуться с места. Мне его страшно не хватает, и я ничего не могу с этим поделать! Стою и смотрю вслед другу до тех пор, пока не поднимается примятая его шагами трава, и только потом вспоминаю, что, по-хорошему, мне нужно появиться дома до темноты, а по дороге желательно бы придумать правдивую легенду, объясняющую мои ночные похождения…
Да вот только именно с этим и не было согласно мое романтическое настроение. И вместо того чтобы сидеть в четырех стенах и думать о грустном, отчаянно хотелось до рассвета бродить по лесу, мечтательно улыбаться далеким, призрачным звездам и слушать шепот деревьев, произносящих его голосом мое имя…
К доброму совету внутреннего голоса я, как всегда, не прислушиваюсь и возвращаюсь домой за полночь. Прикинувшись легкой тенью, я бесшумно огибаю дом и, убедившись в том, что все его обитатели мирно спят, прокрадываюсь к любимому плющу. Ведь наверняка же в коридоре поджидает засада, а, скандалить с предками и портить свое замечательное настроение, у меня не было совершенно никакого желания. Вот утром, когда пройдет впечатление от долгожданной встречи, можно будет устроить разборки (а в том, что они состоятся, я абсолютно уверена), а пока — спать… Проворно забравшись по роскошному зеленому ковру из плюща на свой этаж, я приземляюсь на карниз, осторожно берусь за раму и… замираю на месте, услышав доносящийся из комнаты тихий разговор.
— Это твоя вина! — обвинял кого-то разгневанный шепот мамы.
— Почему это? — негромко сердился в ответ папин бас. — На нас обоих лежит ответственность за воспитание…
Ну родители, ну хитрецы! Догадались, что я, так нелепо проколовшись утром, вряд ли снова воспользуюсь «парадным» окном, и решили взять меня с поличным в собственной комнате! Мм, и что же теперь делать? Не заявляться же туда с глупой улыбкой и пожеланиями доброго утра?!
— Вспомни, как ты носился с ней! — продолжала зачитывать обвинительный приговор мама. — «Лекси, Лекси, солнышко, золотце»!!!
— А кто тогда, чуть что, сразу бежал за нее заступаться?! — отчаянно защищался отец. — Как бы сильно дочь ни напроказила, ты всегда вставала на ее сторону!
— А ты ее разбаловал, — не отступалась от своего мама, — Разве можно ребенку вроде Лекс никогда ни в чем не отказывать?!
— А у меня была такая возможность?! — бурчал папа, кажется, с едва заметными нотками вины, — Она всегда получает то, что хочет… Одна обаятельная улыбка, и сразу забываешь все обиды и хочешь дать ей даже больше, чем она просит…
Я победно улыбнулась, мысленно погладив себя по голове: легко манипулировать родителями, когда являешься единственным, горячо любимым и чертовски обаятельным ребенком. А с улыбкой — тут и вовсе вышла целая история. Когда мне было циклов пять, я обратила внимание на то, что от моей улыбки народ просто млеет. Ну, оно и понятно, когда ребенок выглядит как милое подобие ангелочка, увешанного кружевами, юбками и рюшками. Но совершенно неясно, когда он являет собой пример колючего, отчаянного и задиристого недотроги-трубочиста…
От воспоминаний меня отвлекают разгневанные вопли. Внимательно прислушиваюсь и понимаю, что родители уже успели перейти на личности и сейчас всерьез задумали выяснить отношения. Свернувшись клубком на карнизе, я прижимаюсь ухом к щели между окном и стеной. Интересно ведь! И, как выяснилось, поучительно. Никогда не знала, что в лексиконе моей тихой приветливой мамы столько… хм, некрасивых слов! Но папа все равно оказался вне конкуренции…
Вскоре, однако, родители начинают повторяться, а я — отчаянно скучать. Заподозрив, что их спор затянется, я со вздохом отмечаю, что эту ночь придется проводить либо на карнизе, либо в комнате для гостей. Что, впрочем, мне не впервой. Правда, тогда случай был немного другой — я так спешила удрать, что незаметно захлопнула окно, а открыть его можно лишь изнутри. Утром пришлось врать маме, что я (уже не помню зачем) вышла в коридор, а дверь (вот сволочь-то!) взяла да и захлопнулась сама по себе. На крючок. Не знаю, поверила ли мне мама, но ничего не сказала, а вот дверь пришлось ломать. Защелку же на окне я потом тихонько сменила сама.
Незаметно задремав, я едва не свалилась с карниза. Все, пора в люлю! Встаю, старательно пытаясь не шуметь, протягиваю руки к плющу и…
— Или мы с тобой плохие родители, или Лекс действительно проклятие нашего рода, — вздыхая, констатирует папа.
Я?! Проклятие?! Ну, знаете, дорогие мои, вы тоже далеко не подарки, но ведь я же вам ничего не говорю! Это же надо было придумать такое, а?! Вне себя от праведного гнева, хватаюсь за оконную раму. Сейчас я вам такое проклятие покажу!…
— Может, то, что она не родилась ведьмой, это и к лучшему? — предполагает мама, а я застываю от изумления, забыв обо всем на свете. — Мы и так с ней справиться не можем, а что было бы, имей она естественную склонность к магии?
От услышанного резко перехватывает дыхание и происходит повальный паралич всех естественных движений, чувств и мыслей. Ну все, приехали… Вопрос лишь в том: кто? Они или я? Или, может, все вместе и сразу?
— Может, и так, — соглашается отец. — Жаль, что мать запретила использовать нашу магию для воспитания Лекс.
От неминуемого падения спасает оконная рама, за которую я цепляюсь, как утопающий за соломинку. Все, мне на сегодня, пожалуй, хватит… Отчаянно захотелось забиться в самый дальний и темный уголок замка, чтобы там, в спокойной тишине, как следует обмозговать услышанное. А где у нас находится искомый уголок? Правильно, в подвале, в чулане или на чердаке. Но чердак — ближе.
Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы утихомирить дрожащие руки и начинаю карабкаться по плющу наверх, туда, где под лунным светом серебрится ровная гладь окна. К слову, я за всю свою жизнь так и не побывала на чердаке, хотя и подвал и чулан давно знала, как свои пять пальцев. Мама как-то случайно обмолвилась, что ключ от чердака был неимоверно давно кем-то утерян, а замок в двери настолько древний, что открыть его так и не удалось, да и ни к чему это, потому как ничего ценного или жизненно важного там не хранится. Вот и проверим, правду ли мне сказали.
К моему удивлению, окно запиралось изнутри на вполне современную щеколду, открыть которую не составило никакого труда. Поживете с мое у родителей, которые за малейшие шалости готовы целую вечность держать тебя под замком, и не такому научитесь! Так, о чем это я? Ах да, о чердаке! Осторожно распахнув скрипучие створки, я скользнула внутрь и с любопытством огляделась.
Сказать, что в помещении чердака царил бардак столетней давности, значило бы очень сильно соврать. На самом деле там не убирались от силы день, ну, может, все два. Но никак не больше! Значит, мама про ключ все выдумала? Тут еще совсем некстати вспомнился их с папой недавний разговор. Может, потому меня так старательно отпихивали от секретов чердака, чтобы я всю оставшуюся жизнь пребывала в счастливом неведении относительно истинной сущности своего семейства?..
По, скажем так, роду жизнедеятельности я имела превосходное «ночное» зрение и в полной темноте могла разглядеть практически все, а иногда даже получалось определять «дневной» цвет той или иной вещи, так что интимный чердачный полумрак меня нисколько не смущал. Но когда я разглядела, чем же именно было забито помещение, то второй раз за эти сутки тихо выпала в осадок.