Гусев Валерий Борисович. Шпагу князю Оболенскому !

   - Книгу хотела забрать, я ее забыла на дежурстве.
   - Прекрасно! С вами так приятно разговаривать, что невольно хочется продлить беседу. Придется спросить вас еще кое о чем, вы уж не обижайтесь. - Яков помолчал, побегал глазами по стенам, а потом брякнул: - А какую книгу? Название, автор?
   Оля молчала, готовясь зареветь уже в полную силу.
   - Неужели не помните? Не может быть.
   - Помню. - Она собрала все свои оставшиеся силенки, подняла голову и отбарабанила: - "Три мушкетера" Александра Дюма.
   - Отлично! Ну вот и все, - тоном детского доктора ворковал Яков. Видите, совсем просто. Можете идти дочитывать своих мушкетеров. Идите, голубушка, идите.
   Яков проводил ее до двери, выпустил и поманил пальцем Сашу.
   Разговор с Сашей не получился. Он был сдержан, долго обдумывал ответы. Яков тоже был сдержан, собран, предельно внимателен, но не очень тактичен.
   - В день убийства Самохина, вечером, вы были у Староверцева, так?
   Саша молча кивнул.
   - Мне повторить вопрос? К сожалению, ваш ответ нельзя зафиксировать.
   - В день убийства Самохина, вечером, я был у Афанасия Ивановича Староверцева. Это могут подтвердить
   - Воронцова Ольга Алексеевна была с вами?
   - Да, - монотонно пробубнил Саша. - Ольга Алексеевна Воронцова была с нами.
   - Она никуда не отлучалась, скажем, часов около восьми?
   - Около двадцати часов московского времени Ольга Алексеевна отлучалась. Она ходила в гостиницу за забытой там книгой. - Саша быстро приходил в себя.
   - За какой?
   - Может быть, - не выдержал я, - может быть, за "Черной перчаткой" Одоевского?
   Саша молчал.
   - В каких отношениях вы находитесь с Воронцовой? - грубо спросил Яков.
   - В хороших! - разозлился Саша. - Вас устраивает такой ответ? Или нужны подробности?
   Яков положил перед ним перчатку и копию записки.
   - Ну и что? - нагло спросил Саша.
   - Записка, засунутая в эту перчатку, лежала под трупом Самохина. Это ваш почерк - вот акт экспертизы и ваши отпечатки пальцев.
   - Ложь! - вскинулся Саша. - Там нет никаких отпечатков, я писал записку в перчатках.
   - Объясните, что это значит?
   - Да ничего не значит, просто валял дурака.
   - Неплохое развлечение, гимнастика для ума, да?
   - А вы что, никогда не валяете дурака? Тогда мне вас жаль.
   - Не валяю, - отрезал Яков. - Потому что я и так слишком часто имею дело с дураками. Все, все, идите.
   Выходя, Саша едва сдержался, чтобы не хлопнуть дверью.
   - Это не он, - сказал Яков, едва за Сашей закрылась дверь. - И говорить с ним сейчас бесполезно: он изо всех сил старается выручить Олю, а врать не умеет, и потому наколбасит так, что и сам запутается, и наши бедные головы вконец задурит.
   - Самохин недавно из заключения, - напомнил я. - Так что не исключена, положим, месть. Или дружки, или пострадавшие - такие случаи тоже бывают: сочли, например, наказание слишком мягким. Это придется проверить.
   - На всякий случай я уже наводил справки: его преступление не исключает такой возможности.
   - Будем считать это первой версией? Хоть что-то соберем.
   - А второй - этот мушкетер все-таки. Эх, если бы не его алиби.
   - Нет у него никакого алиби, - буркнул я. - Он тоже отлучался. Сразу же, как только Оля вернулась.
   Яков вытаращил глаза.
   - И ты молчал?
   - Молчал. И сейчас бы не сказал, если бы не считал Сашу в полной безопасности. Ты, Яша, прости, но для тебя главное - закончить дело, и поскорее. Ты прешь как буйвол. В нашем деле нужно быть особенно бережными с...
   - Все, Серега, - не дал мне договорить Яков. - Собирай барахлишко и... к чертовой матери отсюда! А я еще вдогонку цидулю твоему начальству направлю, сообщу, как ты тут оправдываешь высокое доверие.
   - Да не может этого быть! - закричал я, теряя терпение. - Неужели ты не понимаешь?
   - Может, все может быть! - жестко отрезал Яков. - "Покойник не был нравственным человеком" и мог жестоко оскорбить девушку. А у таких, как твой подзащитный, которому ты, кстати, стал сообщником, свои понятия о чести. И о том, как надо ее защищать, особенно когда это касается дамы сердца. Оля могла умышленно назначить свидание Самохину в твоем номере и, убедившись, что он там, сообщить об этом Саше, а тот его... - Яков выразительно щелкнул пальцами и, помолчав, добавил: - И я могу его понять. Да, его я могу понять. А тебя - нет. Собирайся и мотай отсюда.
   Я бы многое мог возразить ему, но понимал, что сейчас это бесполезно. Я встал, застегнул куртку, проверил, в карманах ли сигареты.
   - Иди, иди, не оглядывайся.
   Я подошел к двери.
   Она вдруг сама услужливо распахнулась: на пороге стоял Саша. Он был спокоен, только глаза его лихорадочно блестели на бледном лице.
   - Я хотел рассказать вам, как все произошло, - сказал он.
   Яков выглянул в окно.
   Вообразите себе только, что все,
   что я вам буду рассказывать,
   случилось... под этими развалившимися
   сводами.
   В. О д о е в с к и й
   В е ч е р о м т о г о ж е д н я
   Саша решительно сел за стол и положил на него руки, переплетя пальцы. Мы выслушали его, не перебивая, только Яков в самом начале рассказа молча щелкнул клавишей моего "Репортера".
   - С Сергеем Оболенским мы как-то быстро сошлись и даже сдружились. Поэтому и позволили себе дурацкую шутку, но в ней, честное слово, не было зла, было ребячество. Нас подтолкнули насмешки Сергея над таинственным исчезновением князя, да совершенно невинное желание поддержать увядающую славу тринадцатого номера.
   Сначала действительно я звонил ему по телефону, потом мы с Олей написали эту записку: мы дурачились, нам было весело представлять, как он будет ее читать и недоумевать над ее загадочным и зловещим содержанием, и я, надев черные перчатки, взял из стопки бумаги чистый лист - нам это казалось забавным... А теперь - настолько глупым, что стыдно говорить об этом.
   Кстати, вы правы, текст записки я позаимствовал у Одоевского, это и надоумило нас вложить ее в перчатку.
   Мы решили, что Оля забежит вечером в гостиницу и оставит в номере Оболенского записку. Ей удалось взять ключи - дежурная сама попросила ее посидеть вместо нее минутку, но в номер Оля не вошла: там работала уборщица. Ключ тоже не удалось повесить на место, так как дежурная уже вернулась. Нам бы плюнуть тогда на нашу затею, и все было бы в порядке, по крайней мере для меня и Оли, но нас уже занесло.
   В гостиницу пошел я. Мне удалось проникнуть во флигель со стороны кладбища, через окно в мужском туалете. Номер был не заперт, и в нем работал телевизор. Положив перчатку с запиской на кровать, я выбрался тем же путем.
   Потом мы хотели устроить и "посещение князем своих комнат" ночью, в Олино дежурство...
   Узнав, что в номере Оболенского убит Самохин, мы растерялись. Ни для кого не секрет, что я когда-то набил ему морду. Да еще эта записка. В этой ситуации она выглядела прямо-таки приговором Самохину. Но, согласитесь, подраться с человеком или убить его - это далеко не одно и то же.
   Саша замолчал и опустил голову. Собственно говоря, он не сообщил ничего нового. По крайней мере - для меня. Примерно так я и представлял себе появление перчатки и угрожающий смысл записки, мне всегда казалось, что их роль здесь совершенно случайна. Думаю, и Яков уже понял, что с этой версией ему придется расстаться - проверить Сашин рассказ будет нетрудно.
   Яков встал, постучал по столу пальцами ("так, так, так"), прошелся по комнате и, остановившись напротив Саши, задал ему именно те вопросы, которые задал бы и я, если бы вел следствие. Или мы окончательно забрели в тупик и спрашивать было больше нечего, или мы медленно, ощупью выходили на единственно верный путь.
   - Когда вы были в номере, не заметили ничего странного, необычного открытое окно, например, какие-то изменения в обстановке комнаты или еще что-нибудь в этом роде?
   Саша поднял голову.
   - Нет, ничего. Кроме того, что я сказал: дверь была не заперта, телевизор работал, но номер был пуст.
   - Значит, нет, - задумчиво проговорил Яков, - значит, и до девяти часов в номере не было ни Самохина, ни его убийцы.
   И тут он наконец проявил интерес к таинственной истории с Оболенским.
   - Насколько вообще вероятно, что Оболенский исчез из своих комнат? Есть какая-нибудь реальная основа для возникновения такой легенды?
   - Я интересовался этим. В одном из писем графиня прямо говорит, что она в ужасе и не понимает, что именно могло произойти с ним.
   - Я слышал, здание музея и флигель каким-то образом связаны между собой?
   - Сейчас нет. А когда-то их соединяла оранжерея. Афанасий Иванович давно включил в план работ ее расчистку, но у нас все руки не доходят.
   Яков снова выглянул в окно и позвал Олю. Когда она пришла и скромненько села рядом с Сашей, мы провели с ними "воспитательную работу". Уверен, они до свадьбы не забудут этой головомойки.
   Истошный вопль Староверцева мы услышали еще на улице.
   - Ноги моей больше не будет в этом бандитском гнезде! - кричал Афанасий Иванович. - Я взорву его! Сожгу собственными руками! Я развею его грязный пепел по ветру!
   - Принеси воды! - сказал мне Яков. - Не ори, дурак! - рявкнул он на Староверцева.
   Тот вздрогнул.
   - Извините, я забылся, - он жадно пил воду. - Извините, пожалуйста.
   - Это вы меня извините, - улыбнулся Яков. - Другого способа для таких случаев я не знаю - у вас истерика.
   - Что там, право, - слабо отмахнулся Староверцев, приходя в себя. - В вашей характеристике моих умственных способностей очень, очень много справедливого.
   - Так что же случилось?
   - Вы же знаете, музей сейчас закрыт. Но тем не менее кто-то взломал дверь моего кабинета. Я бы сказал, топором, если бы был уверен.
   - У вас хранится там что-нибудь ценное? - спросил Яков.
   - Если вы имеете в виду материальные ценности, то ничего подобного! Там документы, научные разработки сотрудников и подобное тому.
   - Пойдемте посмотрим.
   Дверь была взломана грубо, непрофессионально. Но в комнате сохранился относительный порядок - я ожидал худшего.
   - Посмотрите, что пропало, - Яков пропустил Афанасия Ивановича, мы остались в дверях. - Осторожно, осторожно, старайтесь ничего не трогать. Письменный стол у вас запирается? Тоже взломан? Ну что? - спросил он через некоторое время.
   - Странно, - вздохнул Афанасий Иванович, устало опускаясь в кресло. Кажется, все на месте, но кто-то посторонний все-таки был, что-то искал.
   Яков вошел, бегло осмотрелся и остановился у сейфа.
   - Ключи у вас?
   - Да, да, - поспешил Староверцев. - Вот они.
   - Откройте и посмотрите.
   - Здесь вообще порядок.
   - Так, так, так, - проговорил Яков. - Был, искал, но, - он поднял палец, - но очень осторожно, будто не хотел, чтобы догадались, что именно искал, да? Дверь-то он изуродовать не постеснялся.
   - Да, да, именно так и мне показалось. Вещи на своих местах, но заметно, что их трогали.
   - Вы уверены, что ничего не пропало?
   - С абсолютной уверенностью сказать пока не могу.
   - Я тоже, - хмуро заметил Яков, снимая телефонную трубку.
   После того как он вызвал эксперта, мы еще раз внимательно осмотрели музей, правда, без особых результатов, и вышли на заднее крыльцо.
   - Это, видно, та самая "галдарея", о которой говорила тетка Маня? спросил Яков.
   - Вы правы - это галерея, - поспешно ответил Староверцев. - Она была построена над оранжереей. Та уже давно заброшена, ею много лет не пользуются. По преданию, она связывала дом с флигелем, где граф держал своих... м-м-м... наложниц. Он проходил к ним среди диковинных цветов и, видимо, считал это очень романтичным.
   - Так, так, так... Ну что же, - неопределенно высказался Яков.
   - Товарищ Щипцов...
   - Щитцов, - поправил Яков.
   - Ох, простите, у меня очень плохая память на имена, - смутился Староверцев. - Скажите, пожалуйста, когда все это кончится?
   - Скоро, - неожиданно ответил Яков.
   Темнело. Яков включил свет, сладко потянулся и повалился на кровать.
   - Ты бы хоть ботинки снял, - возмутился я.
   - Они у меня чистые, не видишь? - возразил Яков. Он поставил на круглый живот пепельницу (консервную банку), сунул в рот папиросу и заложил руки за голову.
   Я был рад, что он оставил Сашу в покое. Тем более что Яков не из тех, кто легко и быстро признает свои ошибки. Но рассчитывать, что он скажет об этом вслух, не приходилось.
   - Знаешь, о чем я думаю? - Он смотрел в потолок и жмурил один глаз, морщась от дыма папиросы. - Мы забываем, что у нас две взаимосвязанные задачи, не считая деталей: найти преступника и объяснить, каким образом он и Самохин попали в номер, так? Так. Вот мы и шли по этому пути, в такой именно последовательности. А если взяться с другого конца? Ведь обстоятельства убийства очень странные, необычные, и именно это дает нам серьезный шанс. Что, если попытаться решить вторую часть задачи? Пойти, так сказать, назад. Не приведет ли нас эта дорожка к главной цели?
   Я молча слушал, не понимая, к чему он клонит.
   - Вот смотри, по нашей схеме все время, пока Самохин находился в номере - живой или мертвый, - комната была заперта и окно было закрыто изнутри; или же - в нем были люди: почтенные старушки, Саша с Олей по очереди.
   - Ну?
   - Ну-ну. - Яков приподнялся, едва успев подхватить пепельницу. - Как ты не можешь понять! Самохина ударили ножом именно в то время, когда в номере были люди. Улавливаешь? Постарайся понять разницу: Самохина ударили, когда в номере были люди, или - когда в номере были люди. Дошло?
   - Нет, - честно признался я. - Что-то уж слишком сложно.
   - Напротив - очень просто. Самохина ударили в то же время, но в другом месте. Убийца и не был в номере. Самохин попал туда уже раненный, смертельно.
   - Да, - насмешливо кивнул я. - Его любезно подвезли на "скорой помощи", раз уж ему непременно хотелось умереть в моем номере.
   Яков оставил без внимания мой выпад.
   - Нет, он добрался туда сам. Если бы там был убийца, что помешало бы добить Самохина? Ведь в номере никого не было и он был заперт.
   - Пожалуй, ты прав, - согласился я. - Может, оранжерея?
   - Может. Вход в нее должен быть из подвала музея. И ведет она прямо к флигелю, если судить по галерее.
   - Посмотрим.
   - Я тебе посмотрю!
   - А что? Мне кажется...
   - А мне кажется, что тебе надо быть поскромнее, чтобы вновь заслужить мое расположение, как выразился бы Староверцев.
   - И все-таки: мне кажется, что оба происшествия - убийство и попытка ограбить музей - связаны между собой.
   - Безусловно. У меня уже что-то складывается. Вот что, Серега...
   - Яков, - взмолился я. - Посмотри на часы. Я уже с ног валюсь.
   - Черт с тобой, - сжалился Яков. - Отдыхай, а я тут смотаюсь неподалеку на полчасика.
   Я выждал некоторое время, потому что Яков имел скверную привычку возвращаться с полдороги, потом отыскал в его письменном столе фонарик и вышел на улицу. Предостережение Якова "не зарываться" вылетело из головы другая мысль не давала мне покоя, мысль об этой чертовой "галдарее".
   Когда я подошел к музею, было совсем темно. Как в ту ночь, когда мне показалось, что я видел свет в его окне.
   Пробраться в музей мне было нетрудно: кое-какой опыт, которым время от времени делились со мной мои "подопечные" во время работы в розыске, сослужил-таки мне добрую службу.
   Свет я, конечно, зажигать не стал, только включил фонарик и, минуя зал с манекенами, спустился в подвал.
   Довольно долго, спотыкаясь и поругиваясь, я лазил по подвалу, пока не нашел дверь. В самом дальнем углу. Похоже, что раньше она действительно была завалена, но не так давно кто-то старательно разобрал проход к ней.
   Дверь оказалась запертой большим висячим замком. Я подергал его петли держались крепко. Кроме того дверь была забита поперек толстыми досками. Но не может она быть заперта!..
   Внимательно ее осмотрев, я заметил на полу возле нее горелые спички. Были они свеженькие, будто только что из коробки. "Сто лет не пользовались", - вспомнил я. В косяке торчал большой гвоздь, загнутый кольцом. Я сначала осторожно, потом сильнее потянул за него: косяк вместе с забитой дверью повернулся с тихим скрипом на невидимых петлях. Ловко!
   Из черного отверстия дохнуло холодом. Я шагнул в темный проход. Луч фонаря не доставал до его конца - казалось, он тянулся бесконечно. Под ногами ватным слоем лежали пыль и мусор, по сторонам грудились, отбрасывая причудливые тени, разодранные корзины, набитые чем-то мешки, ящики. Но идти можно было довольно свободно, иногда только приходилось нагибаться. Луч фонаря вырывал из темноты то перевернутое кресло с надетой на ножку рваной шляпой, то пружины, торчащие из лопнувшего дивана...
   Было до жути тихо, только гулко стучало мое сердце. Я невольно ускорил шаги.
   И вдруг кто-то схватил меня сзади за руку. Я с силой дернулся, что-то загрохотало у меня за спиной, с треском порвался рукав куртки, и плечо стало мокрым и горячим. "Нож!" - мелькнула мысль.
   Я отпрыгнул, как смог, в сторону, чтобы не получить второй удар, наткнулся на ящики и выронил фонарь. Он упал очень удачно - стеклом вниз, прямо в пыль.
   В темноте я слышал рядом чье-то хриплое, тяжелое дыхание и на всякий случай присел. И стал тихонько шарить по полу. Левая рука горела.
   Наконец я нащупал фонарик и резко повернул его. Мелькнула какая-то тень. Никого. Только хриплое, тяжелое дыхание: мое. А в проходе лежит здоровенный ящик. За торчащий в нем гвоздь зацепился рукав моей куртки. С досады я пнул ящик ногой и вдобавок ушиб палец.
   Дальше я шел осторожнее, приложив платок к глубокой царапине на плече и держа фонарик в левой руке. Но идти пришлось недолго: обойдя водруженную на бочку тяжелую раму от зеркала или картины, я оказался в тупике. Вернее, опять перед массивной дверью - без ручки и даже без замка. Ручка - черт с ней, хорошо, что замка нет.
   В ярком луче фонаря у двери я увидел ботинок. На правую ногу. Самохина?
   Я взялся за дверь. К моему удивлению, она легко подалась, когда, вцепившись в крайнюю доску ногтями, я потянул ее на себя. Она широко раскрылась, и я чуть не засмеялся от неожиданности: за дверью была стена. Самая обычная, деревянная, из вертикальных досок, плотно подогнанных и чуть сыроватых. Мне показалось, что подобное я уже где-то видел, и не так давно. То ли в кино, то ли во сне.
   Старенькая батарейка уже садилась, но все-таки в слабом свете фонаря можно было разглядеть массивные кованые петли, вделанные в верхнюю кромку стены. Я налег плечом, и она медленно повернулась вокруг заскрипевших петель. Я пролез в щель и оказался на полу... своего бывшего номера. Щит опустился за мной, глухо стукнув.
   Когда я встал на ноги, держа в одной руке фонарик, а другой придерживая оторванный лоскут рукава, сухо щелкнул выключатель и вспыхнул свет.
   В комнате стоял Яков и держал в руке направленный на меня пистолет.
   - Убери, это неприятно.
   - Ну и вид, - сказал он, медленно пряча в карман пистолет. - Кто это тебя?
   - Ящик с гвоздем.
   - Ну, ну. Нашел?
   - Нашел. А что ты делаешь в темноте?
   - Я погасил свет, когда услышал, что ты сопишь и возишься за стеной. Ты меня удивил.
   - Я и сам удивлен. Там ботинок лежит, на правую ногу, с пряжкой.
   - Самохинский?
   - Похоже, его. А перед первой дверью - чуть не полкоробка горелых спичек. Впечатление такое, что кто-то подготовил проход заранее.
   - Дать бы тебе по мозгам за "инициативу", - высказался Яков. - Я тебе что говорил? Забыл?
   - Победителей не судят, - отмахнулся я.
   - Как знать, - проворчал он. - Еще одна такая победа, и мне придется отказаться от твоих услуг. Серьезно.
   Яков включил настольную лампу и погасил верхний свет. Шторы на окнах были плотно задернуты.
   Мы сели за столик и закурили.
   - Значит, я был прав: стукнули Самохина в музее, и он бежал сюда. Знал, выходит, куда бежать. И знал отлично. Его кто-то преследовал, но не смог, как я понял, открыть дверь, где спички, так?
   Я кивнул осматриваясь. Теперь трудно было найти, какую из дубовых панелей, покрывающих стены, я только что поворачивал. Она так точно стала на место, что все вертикальные доски слились в один ровный ряд.
   - То-то я замечал, - сказал я, - сквозит здесь немного.
   - Ну уж не ври, - остановил меня Яков. - Подогнано будь здоров.
   Он откинулся на спинку кресла и потянулся.
   - Подведем итоги. Самохин бежал из музея по подготовленному пути.
   - А что он делал в музее? Ночью-то?
   - И кто с ним был? Что он делал, это понятно.
   - Как? - удивился я.
   - Не совсем, конечно, - поправился Яков. - Не совсем. Ты обратил внимание на то, что ценные вещи были увязаны в узлы?
   - Конечно. Кто-то подготовил их для реализации, если можно так выразиться. Но не успел.
   - Ему помешали. Кто помешал? Самохин? Или Самохину? Здесь важно собрать воедино, связать логически три известных момента: попытка ограбить музей, убийство и поиски в кабинете - тогда многое станет ясным.
   - А почему именно в этой последовательности? - поинтересовался я.
   - Потому что не такие мы глупые, какими кажемся на первый взгляд, не захотел объяснить Яков.
   - Но и не такие умные, какими хотим казаться, - уточнил я.
   - Ко мне это не относится, - махнул рукой Яков. - А что касается кандидатуры на главную роль, у нас она теперь только одна.
   - Кто же? - спросил я, вставая.
   - Тот, кто бывает в музее после его закрытия, тот, кто всем Дубровникам известен своими похождениями, тот, кого выгораживает тетка Маня.
   - Черновцов?
   Утром я зашел к Староверцеву. Едва мы с ним расположились погонять чаи, во дворе залаял Малыш и кто-то сильно постучал в окно.
   - Сергей! Ты здесь? Выйди на минуточку!
   - Это следователь, - извинился я. - Мне надо идти.
   - Слушай меня, - Яков сжал мне руку. - Черновцов пропал. Похоже, скрывается.
   - Как?
   - Вот так. Я говорил с его женой. Что-то знает, но вовсю темнит.
   - Как я слышал, он порядочный забулдыга. То, что он пропал, еще ничего не значит.
   - Значит, Сережка, значит! Он не ночевал дома в день убийства - это раз. С женой у него нелады - два...
   - Ну и что нам с этих неладов?
   - А вот что: она его частенько выставляет из дома, и он ночует знаешь где?
   - В музее? Тетка Маня привечает?
   - Это еще не все. Его видели вчера. Вся морда сплошь синяком заплыла. А костяшки пальцев правой руки Самохина, помнишь акт, были сбиты! Я тебя вот о чем хотел попросить. Ты человек здесь новый, журналист: походи поспрашивай. Потом сочтемся.
   - Ну разве что, - вздохнул я.
   Неужели этот вздор может
   поколебать наше счастие?
   В. О д о е в с к и й
   П я т н и ц а
   Я отправился на розыски Черновцова, предварительно поставив Якову условие: с теткой Маней он должен говорить сам. Яков поморщился, но деваться ему было некуда. Позже он передал мне содержание этого разговора, и я привожу его здесь.
   Тетка Маня, снова оказавшись в центре внимания, с готовностью отставила швабру и открыла было рот, но Яков опередил ее:
   - Почему ваш сын ночует в музее?
   - Дознались? - ахнула она и заплакала. - Дура я старая, бесом попутанная... - Она плакала тоненько, монотонно и деловито, поглядывая птичьим глазком на Якова.
   Он терпеливо ждал.
   - Так как же?
   Тетка Маня, причитая, добралась наконец до сути: "бесталанному" Черновцову жена-злодейка "не дает дома головушки приклонить бедовой, гонит его и в дождь и в ветер", и потому он заливает горе "зеленым вином".
   - Подождите-ка, - приостановил ее Яков. - Что-то я не пойму: гонит она его за то, что он пьет, или он пьет, потому что она его гонит?
   - Знамо!
   - Что знамо-то? Он пьет - она бьет? Эта схема?
   - Наоборот, - тетка Маня прерывисто всхлипнула.
   - Ерунда какая-то. Что у них за нелады, можете мне толком объяснить?
   Тетка Маня осторожно оглянулась и лихо подмигнула Якову всей щекой.
   - Тет-на-тет?
   - На-тет, - уверил ее Яков.
   Она снова оглянулась и шепнула так, что, верно, на улице было слышно:
   - Гуляет он.
   - То есть как? - удивился Яков.
   - От жены гуляет.
   Яков неосторожно выразил сомнение. Тетка Маня искренне возмутилась:
   - Ты не смотри, что он сморчок на вид, - гордо сказала она. - По нем все дубровнические бабы сохнут, даже библиотекарша с образованием у него есть. - Она снова взяла швабру и стала похожа на сурового воина с копьем. Якову показалось: под носом у нее появились и круто поднялись гвардейские усы. - Вот Нинка-то и зверует. А я уж его, сиротинку, привечаю.
   - А во вторник сиротинка тоже в музее ночевал? Тет-на-тет.
   Тетка Маня едва не хватила его шваброй.
   - Ишь куда клонит! Хитер Вася - дуру нашел!
   - Да какой я еще, к черту, Вася?
   - Все вы не Васи, как до дела дойдет! Не ночевал он здесь! Я последняя ушла и никого здесь не оставила. Клянуся! - И она стукнула шваброй в пол.
   - Где он сейчас?
   Тетка Маня не ответила, сурово поджав губы, молчала.
   - А синяк? С кем он сцепился?
   - Это ты уж у Нинки пытай. Ей лучше знать, с кем ее мужик цапается.
   Дома Черновцова, конечно, я не застал, да на это и не рассчитывал. Его жена, миловидная женщина, худенькая и решительная, встретила меня сурово.
   - Чего вам надо?
   - Я, собственно, не к вам...
   - Тогда и говорить нечего! - И она повернулась ко мне спиной.
   Я сказал ей, что я из газеты.
   - Батюшки! - всплеснула она руками. - Достукался, паразит! Что ж теперь будет-то? На всю Россию ведь опозорится, нигде теперь не скроется.
   - Это точно, - сказал я. - Как бы мне повидать его? Поговорить. Может, еще и обойдется.
   Она испуганно взглянула на меня.
   - А ты его не обидишь? Нет? Тогда иди к свекрови. Он у нее в сараюшке от людей прячется. Не совсем еще стыд пропил.
   Почему он прячется, у меня было другое мнение, но выражать его я, естественно, не стал.
   - А где же эта самая сараюшка?
   - У реки, за кладбищем, где огороды.
   Ну что мне было делать? Якова искать?
   За кладбищем, в редкой рощице, прятались серенькие домики с палисадниками, полными золотых шаров. Здесь пахло печным дымом, лаяли собаки и горласто перекликались петухи.