Страница:
Хеллер осмотрел вестибюль вдоль и поперек. Никого, кроме пары служащих. Никакого движения в этот час ночи.
Он с грохотом уронил ведро и начал подметать.
Бац-Бац вышел из туннеля и просеменил к камере хранения.
Малый в черном пальто подался вперед. Бац-Бац нажал кнопку звонка на стойке, и из огороженного внутреннего помещения, позевывая и протирая глаза, вышел сонный служащий. Бац-Бац подал ему квитанцию.
Хеллер подметал ковер, не удостаиваясь внимания сидящего неподалеку парня.
Служащий нашел сданную по квитанции вещь и снял ее со стеллажа. Это был объемистый коричневый чемодан с большими металлическими замками. Служащий потребовал два доллара, и Бац-Бацу пришлось задрать платье, пошарить в карманах бронежилета, чтобы найти бумажник и достать оттуда два однодолларовых банкнота. Он сделал это не слишком-то изящно, но сверху, с балкона, бронежилета не было видно. Да! Для исполнения роли старой дамы Бац-Бацу нужно было еще учиться и учиться!
Служащий отдал Бац-Бацу чемодан, тот снял его со стойки и, шатаясь от тяжести, поволок к выходу из подземелья.
Не успел он скрыться в туннеле, как «черное пальто» с рыком вскочил на ноги и рванул вниз по лестнице.
Хеллер с ведром и метлой отставал от него не более чем на пять шагов. Почему этот малый не оглянулся? Ага, понял я, Хеллер бежит в точности в ритме бегущего впереди и слышатся звуки шагов только единственной пары ног! Хеллер почти дышал этому малому в спину.
Они проскочили через вестибюль.
«Черное пальто» ринулся в туннель и вытащил пистолет.
Вдруг в голову мне пришла мысль: а ведь кое-кто, возможно, и не рассчитывал, что Гансальмо Сильва придет за чемоданом. Передо мной обычная картина уничтожения одного убийцы гангстером-убийцей враждующей группировки.
Или, может, это было что-то другое?
Двери, к которым направлялся Бац-Бац, резко распахнулись.
В них ворвались двое в форме таксистов и очутились в тридцати футах от Бац-Баца.
«Черное пальто» держал большой револьвер, направленный на Бац-Баца.
Хеллер, протянув руку через плечо громилы, схватил его за кисть, сжимающую оружие. Ведро со звоном ударилось об пол.
— Пицца! — крикнул Хеллер.
Бац-Бац бросил чемодан и повалился на пол. Левой рукой Хеллер стиснул шею громилы, но тот не выпустил револьвера.
Двое, ворвавшиеся в дверь, бросились к чемодану. Один схватил его, а другой попытался достать оружие. Но, опередив его, Хеллер нажал на курок револьвера громилы.
Грохнул выстрел.
Не успев выхватить оружие, гангстер отлетел назад, точно от удара молотом.
Снова выстрелил револьвер громилы.
Тот, что подхватил чемодан, выронил его и рухнул на пол.
Хеллер стал выворачивать кисть громилы с оружием, пока оно не оказалось нацеленным в голову сопротивляющегося гангстера-убийцы.
Бумм!
Шляпа с прилипшими к ней волосами взлетела в воздух.
Левая рука Хеллера выхватила из нагрудного кармана пальто гангстера бумажник.
И только тогда он отпустил его руку с револьвером и позволил громиле рухнуть на пол. Пальцы «черного пальто» все еще сжимали оружие. Я понял, что собственноручно Хеллер его так и не коснулся.
Хеллер схватил ведерко с метлой и ринулся вперед. Подхватил поднимавшегося с пола Бац-Баца, на ходу схватил чемодан, и они побежали к своему такси.
Хеллер втолкнул Бац-Баца за баранку, а чемодан и ведро с метлой забросил в глубь салона.
— Закрой заднюю дверь! — крикнул Бац-Бац, — Ведь мы же не хотим, чтобы все это свалили на кота, если он удерет здесь! — И Римбомбо резко врубил передачу.
Не было видно ни души, когда Бац-Бац стремительно выезжал с вокзала.
Сонная лифтерша доставила их, не проявляя любопытства, на нужный этаж, и вскоре Хеллер уже резко стучал в дверь «Транснациональной».
Изя осторожно приложил глаз к двери и спросил, что нужно.
— Мы сделаем тебя соучастником кота, — сказал ему Бац-Бац. — Приходи к нам.
Они прошли в кабинет Хеллера, опустили багаж на пол и включили свет. Кот занялся осмотром помещения.
Хеллер уложил чемоданище набок и потянулся за отмычкой, чтобы вскрыть замки, но Бац-Бац остановил его.
— Нет, нет! О Боже! Неужели ты так никогда и не запомнишь, чему я тебя учил? В Нью-Йорке никогда не вскрывают замок — в нем может быть проводник, ведущий к бомбе. Позволь-ка мне.
Бац-Бац порылся в ящике с инструментами, нашел кусачки, тонкие отвертки и стал ковыряться в петлях чемодана.
Хеллер открыл первых два чемодана и стал перебирать их содержимое.
Вошел Изя. В потрепанном старом пальто, в ночном колпаке, босиком.
Хеллер брал предметы из чемодана и читал прикрепленные к ним ярлыки: «Водородный самовоспла-меняющийся баллон для быстрого побега. Проверено в испытательной лаборатории ЦРУ», «Тающая ложка. При помешивании коктейлей вводит смертельный яд. Проверено в испытательной лаборатории ЦРУ», «Ядовитая губная помада. Оттенок „Прелестная Кармен“. Нанести на губы секретарше; целуя босса, она вводит смертельный яд мгновенного действия. Проверено в испытательной лаборатории ЦРУ», «Набор для самоубийства. Перед уходом в отставку возьмите с собой два. Военно-санитарное управление предупреждает, что эти наборы опасны для вашего здоровья…»
— Что вы тут делаете? — встревожился Изя.
— Пытаемся проникнуть в самые засекреченные тайны ЦРУ, — отвечал Хеллер.
— Никак не удается ослабить эти (…) петли, — проворчал Бац-Бац.
Хеллер протянул руку к чемодану и щелкнул замками… Крышка с шумом приоткрылась. Бац-Бац шарахнулся в сторону, ища укрытия.
Изя оставался спокоен — он уже кое-что заметил сквозь щель в чемодане. Изя наклонился, поднял крышку и воскликнул: «Ого!» Деньги! Саквояж был битком набит разными по достоинству американскими банкнотами в аккуратной банковской упаковке.
Хеллер поднял чемодан и вывалил его содержимое на пол.
Целая гора денег!
Хеллер исследовал чемодан, нет ли внутри пометок и второго дна.
Изя уселся на пол, потирая одну босую ногу о другую. Пальцы его, как птичьи когти, стали смыкаться над пачками денег.
Аккуратная стопка с легким шелестом быстро росла у него под руками. Наконец он закончил и сказал:
— Ого! Какие бы ни были просчеты в пачках, это миллион долларов! — Он протер глаза за роговыми очками и глянул на Хеллера: — Как вы проворачиваете такие дела?
Хеллер вынул из чемодана мои бедные заплутавшие сто тысяч. Добавил к ним рубли и еще немного валюты из кошелки и все это присоединил к общей куче.
— У меня есть тайные поклонники, Изя. Они ужасно боятся, что я буду жить на пособие по безработице.
— Вы утащили это из банка? То есть я хочу сказать, есть ли на них какие-нибудь пометки?
— Ни одной, — успокоил его Хеллер. — Совершенно непрослеживаемое пожертвование.
Изя снова пересчитал всю сумму.
— Ой-ой-ой! — радовался он. — Не хватает только четырехсот тысяч долларов, чтобы рассчитаться с ГНС!
Хеллер вытащил из кучи несколько пачек.
— Пусть будет четыреста десять тысяч сто долларов, Изя. Бац-Бац поиздержался на баб. Он жаловался мне сегодня. — И он передал Бац-Бацу десять тысяч долларов.
Изя составлял планы и расчеты.
— Я не буду платить ГНС. Прокручу все это, намотаю прибыль, а уж потом выплачу этим грабителям. Японские иены сегодня в Сингапуре совсем дешевы, а в Париже — ужасно как дороги! Я прямо…
— Постойте, Изя, подождите. — Хеллер огляделся. Кот запрыгнул к нему на письменный стол и сидел, не спуская глаз с Изи. Хеллер протянул Изе стодолларовую купюру: — Купите коту подстилку и полное снаряжение. Не забудьте миску и все прочее. У него нет приличного джентльменского набора.
Изя взял деньги, но при этом проворчал:
— Хотите держать здесь кота? Тут нет никаких мышей.
На это Хеллер ему ответил:
— Этот кот не охотник на мышей, Изя. Он воюет исключительно с крысами. По этой части он профессионал хоть куда. И вам будет очень приятно узнать, что я спас ему жизнь, так что теперь есть еще одно существо, с коим вы разделите причитающийся мне должок на двоих.
— О, благодарение небесам, — обрадовался Изя. — Тотчас куплю ему джентльменский набор, что бы это ни было.
Изя засунул деньги в большие полиэтиленовые мешки из бара, огляделся, желая удостовериться, что ничего не осталось, и выскочил из офиса.
Кот, очевидно, убежденный в том, что Изя выполнит распоряжение, спокойно свернулся клубком под настольной лампой и мирно заснул.
Хеллер с любопытством разглядывал бумажник, который выхватил из кармана у головореза в черном пальто. В нем содержалось несколько визиток и удостоверение личности. Последнее он показал Бац-Бацу.
— Инганно Джон Скроццоне. Вам это имя известно?
— Нет, — отвечал Бац-Бац.
Хеллер снова взглянул на документ.
— Похоже, я занимаюсь коллекционированием удостоверений личности. Надо выяснить.
Бац-Бац поинтересовался, что же в самом деле произошло на крыше сегодня вечером.
— Тише! — предупредил Хеллер. — Я клятвенно обещал коту, что не стану изобличать его как своего сообщника. Там повсюду отпечатки его лап. Так что нам обоим предстоит воспользоваться своим законным правом на молчание.
— Вон оно как, — протянул Бац-Бац.
Кот потянулся и замурлыкал.
И вот, в силу суровой необходимости, у меня возникла блестящая идея: нужно взглянуть на деньги. Это, несомненно, станет успокаивающим бальзамом, который снимет угрозу эпилептического припадка.
Поэтому я дрожа подошел к своей кровати и засунул под него трясущуюся руку. Несколько дней назад, когда приходил Сильва, в этом тайнике оставалось тридцать тысяч баксов. Если бы я только взглянул на них и ласково пощупал пальцами, ощутив хрустящую фактуру, жизнь хлынула бы новой волной по центрам моей высшей нервной системы, снимая излишнее напряжение.
Рука не ощутила никакого контакта с деньгами.
Я поколотил по матрацу в разных местах.
Ничего.
Встревоженный больше прежнего, я сбросил матрац на пол, сорвал с него белье и всадил нож до самых пружин.
Денег не было!
Они исчезли.
Я лег на пол посреди этого кавардака и отдался приступу эпилепсии.
Не помогло.
Я бился головой о стену. Тоже не помогло. Несколько позже я пришел в себя и увидел, что стоит ясный день.
Кофе. Может, нервы мои успокоятся после нескольких чашечек кофе? Я дозвонился вниз, сделал заказ и, ожидая, решил принять душ, но потом обнаружил, что стою под ним одетый.
Пока я исправлял эту ошибку, вывесив брюки на террасу, чтобы их схватило морозом, прибыл мой завтрак.
Машинально я раскрыл газету.
Лошадиные зубы!
Фото на две полосы!
Мэдисон еще раз попал на первую страницу!
«ВУНДЕРКИНД ПРЕДЪЯВЛЯЕТ ИСК „СПРУТУ“. УДАР В 10 МИЛЛИАРДОВ БАКСОВ
Адвокаты Вундеркинда Отвертини, Надувало и Сожрэ сегодня предъявили могущественной компании — небожительнице — «Спрут» иск на целых десять миллиардов баксов, крупнейший в истории гражданского уголовного права.
Адвокаты Роксентера, из фирмы «Киннул Лизинг», заявили журналистам: «Нам нечего сказать».
Сегодня финансово-деловой мир был потрясен необычным известием: «Спрут» преследуют по суду! Акции по индексу Доу-Джонса упали на 230 пунктов. Другие шестеро из «Семерых братьев» поспешили заявить, что со «Спрутом» их ничто не связывает, но, согласно информированным источникам, вскоре наступит и их очередь, ибо они крепко опутаны «Спрутом».
Вундеркинд заявил следующее: «"Спруту" ничего не остается делать, как включиться в мою борьбу за честное и здоровое отношение университетского начальства к студентам. „Спрут“ щедро финансирует МИК, отчего нефтяная компания становится участницей заговора, изобилующего злобными выходками и правонарушениями. Лишение меня стипендии и работы в студенческом ресторане вызвало непоправимый хаос, достойный всяческого осуждения. Если „Спрут“ станет жестокосердно отказывать студентам по втором блюде — рисовом пудинге, весь американский образ жизни ставится под угрозу. Расцветет фашизм, и все содрогнется пред гнетом тирании…»
О, это было еще не все! А уличный продавец, зная мои привычки, нагромоздил у моей двери целую гору газет — высотой в пять футов.
От студенческих беспорядков, показываемых по телевидению, стоял такой ор и рев, что я никак не мог понять продавца газет, просящего заплатить ему деньги. Пришлось хлопнуть перед его физиономией дверью.
Мэдисон переусердствовал!
Это было ясно без лишних слов. Очевидно, он стремился сделать из Вундеркинда бессмертный символ восстания против больших нефтяных компаний.
Как нынче утром, должно быть, хихикает Хеллер!
Как мне не хотелось, но все же я потянулся к монитору. В этом заключались долг и служба офицера Аппарата (хотя, может быть, и тяжело постоянно чувствовать долг как цель). Кроме того, я был слишком потрясен и мог даже рухнуть в обморок перед экраном (надеюсь все-таки, что это не будет свидетельствовать о том, что я мазохист).
Статуя Свободы! Где-то там, далеко. А за ней, через бухту — Манхэттен!
Малышка Корлеоне — он ехал на встречу с Малышкой Корлеоне!
И точно, вскоре они миновали заставу и спустя некоторое время уже ехали в окружении внушительных небоскребов Байонна.
Он велел таксисту подождать и немного погодя уже здоровался с несколько растерянным Джованни.
— Сегодня она не в настроении, малыш, — сказал Джованни. — Может, лучше отложить встречу?
— Ждать не могу, — сказал Хеллер.
Джованни пожал плечами. Он подошел к двери в общую комнату, постучал, затем открыл ее.
Малышка была одета в светло-серый костюм-двойку и расхаживала взад и вперед по просторной комнате, задерживаясь у живописного окна, чтобы взглянуть на картину освещенного солнцем зимнего парка. Она дважды проделала этот путь, прежде чем сказала: «Приведи его».
Хеллер вошел в ее комнату.
Малышка вперилась в него холодным взглядом серых глаз, и вся ее двухметроворостая фигура выражала желание кинуться на него с кулаками.
— И что же ты намерен сказать сегодня в свое оправдание, молодой человек? Говорила я тебе или нет, чтобы ты покончил с этой (…) шумихой в печати? Или тебе это было непонятно? Постой, не прерывай меня. Каких-то пятнадцать минут назад, вот по этому телефону, — она показала пальцем, — в этой самой комнате, — она ткнула в пол, — мне целую четверть часа пришлось выслушивать супругу мэра, которая беспокоится о тебе! — Она устремила на него указующий перст. — Постой, не прерывай меня. Я знаю, что ты можешь рассказать какую-нибудь нескладную дешевую небылицу, чтобы как-то оправдаться за это! — И она указала на стопку утренних нью-йоркских газет. Еще хорошо, что у нее была простуда и она не могла долго разговаривать!
— Так вот, Джером, это якшание с репортерами уголовной хроники должно прекратиться. И притом немедленно! Постой, не прерывай меня. Знаю, что меня заели дела. Знаю, что не уделяла должного вни мания твоему воспитанию. Но это никак не может служить оправданием! Джером, сама идея обращения в суд никуда не годится! Она не лезет ни в какие ворота! Этим выставляешь себя на посмешище публике. За это платишь ценой уважения! А тебе нужно усвоить как следует мысль, что тебя должны уважать! Джером, тебе нельзя носиться с репортерами и бегать по судам! В судах правды нет. В таких местах тебе не следует появляться! Постой, не прерывай меня! Джером, меня это очень расстраивает и угнетает. Знаю, я пренебрегала своими обязанностями матери. Но преследовать людей, которые тебе не по вкусу, по суду, Джером, ты не должен. Возьми подходящую «пушку» и убери их. Только слабаки, дураки и идиоты носятся по судам. Тебе нужна справедливость? Ты найдешь ее только тогда, когда купишь себе подходящую винтовку, научишься из нее стрелять и, поставив хороший телескопический прицел…
— Ну пожалуйста! — вскричал Хеллер. — Пожалуйста, можно мне вас прервать?
— Нельзя. Что тебе нужно?
Хеллер протянул ей пакет. Он был обернут в серебристую бумагу и перевязан черной лентой.
— У меня для вас подарок!
Она взяла его и, несколько смягчившись, сказала:
— Если ты хочешь отделаться каким-то gingillo (Безделушка (шп.).), то у тебя ничего не получится. Никакими побрякушками не компенсируешь того, что мне пришлось вытерпеть по твоей милости от супруги мэра! Я истощила весь свой словарь, пытаясь убедить ее в том, что ты хороший мальчишка, просто слегка заблудился…
— Открывайте же! — в отчаянии крикнул Хеллер.
— Ладно, открою, — холодно уступила она. — Только чтобы доставить тебе удовольствие и побаловать тебя.
Малышка вытряхнула из ножен на рукаве стилет и разрезала им черную ленту. Затем вспорола серебряную обертку, развернула ее и уставилась на содержимое пакета.
Она перевернула его, надеясь убедиться, что тут нет никакой ошибки, и посмотрела на Хеллера круглыми от удивления глазами:
— Паспорт Гансальмо Сильвы!
Наконец до нее дошло. Она бросилась к Хеллеру и заключила его в объятия.
— Ты его убил!
— Не совсем так, — несколько придушенно выдавил, из себя Хеллер. — Он… как бы это сказать… сам себя подорвал!
— О, милый мой мальчик!
Малышка отстранилась ъ снова взглянула на паспорт. Затем как завопит: «Ииппи!» — и закружилась по комнате в стремительном танце, которому, должно быть, выучилась, когда работала на эстраде.
Потом она плюхнулась в кресло и воскликнула:
— Ave Maria, наконец-то отомстили за Святошу Джо! — И заплакала.
Потом, немного погодя, она промокнула глаза какой-то тряпицей и стала нажимать на кнопки,
В комнату хлынул персонал с таким видом, будто она била в пожарный колокол. Малышка подняла руку с паспортом.
— Гансальмо Сильва мертв!
Поднялся такой шум ликования, что мне пришлось убавить звук.
Она подошла к портрету Святоши Джо и показала ему паспорт. За этим последовала итальянская тирада, в которой портрету сообщалось, что предатель мертв, что его душа (Святоши Джо) может теперь покоиться в мире и что Малышка очень скоро закажет большую обедню.
Затем она обратилась к своему персоналу:
— Скорей, скорей, дайте Джерому молока с печеньем!
Она усадила Хеллера в свое любимое кресло. Ему принесли молока и домашнего печенья.
Малышка стала строить планы насчет вечеринки и обедни. И вдруг вспомнила:
— Я уверена, что у него будут похороны. Да, нам нужно позаботиться об этом. О похоронах Сильвы. У него есть брат и дядя. Ну-ка, что мы можем сделать для этих похорон? Итак: мы закажем большую фигуру в форме черной собаки. Джорджио, позаботься о заказе. О, разумеется. Я тоже буду присутствовать. И супругу мэра уговорю — придумаю что-нибудь. Ну а теперь — что я надену? Белое и алое? А может, только алое? Алую вуаль… Нет-нет, надо придумать что-нибудь получше! Джорджио, позвони моему модельеру. Пусть как следует подумает и сотворит для похорон самый что ни на есть праздничный фасон! О, я поставлю супругу мэра на место. Она же явится в чем-нибудь безвкусном и немодном. О, Джером, съешь еще печеньице.
Итальянцы! Потребовалось битых два часа, прежде чем они начали хоть чуть-чуть успокаиваться.
Наконец позвонили во все наиболее важные точки, и теперь, наверное, по всей обширной международной сети, охватываемой организацией Корлеоне, полетело сообщение о том, что убийца Святоши Джо мертв. И как раз в тот момент, когда казалось, что возбуждение улеглось, кто-то позвонил и сообщил, что Сильва находится в морге Нью-Йоркской больницы, а в его теле не осталось ни единой целехонькой косточки — и все началось сначала. Это новое сообщение пустилось вслед за прежним: вдоль и поперек империи Корлеоне, по всему земному шару. Хлынул поток поздравительных телеграмм по их подпольной радиосвязи и по аппаратам «Вестерн юнион» аж из такой дали, как Новая Зеландия, с кораблей на море и авиации в полете.
На полу у ног Хеллера стала расти куча свернутых в кольца таблограмм. Малышка зачитывала вслух каждое послание, обогащая свое ораторское искусство оживленными жестами и сверкающими взглядами.
Наконец Хеллер не выдержал и сказал, что ему нужно возвратиться в Нью-Йорк и покормить кота. Но Малышка заставила его остаться. Коты могут подождать. Ей известно, что мальчишки вечно голодны, и она накормила его до отвала.
Прикончив третью тарелку спагетти, Хеллер сказал:
— Тут еще одно дело. — Он достал из кармана карточку, изъятую им, как я заметил, из бумажника «черного пальто». Я подозревал, что в этом-то и заключалась главная причина его прихода к Малышке. — Можете сказать, кто этот человек?
Малышка прочла надпись и нахмурилась, соображая.
— Инганно Джон Скроццоне? Кажется, я слышала это имя. Не помню где. Джованни! — И когда тот появился: — Заложи это в компьютер и посмотри, что получишь.
Джованни вернулся из подвала.
— Он главный бухгалтер Фаустино Наркотичи, одна вошь на другой.
— Джером! — потрясенно воскликнула Малышка и строго посмотрела на него. — Ты связался с плохими людьми! Ты должен все время заботиться о своей репутации, Джером.
На какую-то долю минуты меня озадачил вопрос: почему он умалчивает о том, что убил того парня? А потом я сообразил, что Хеллер, по сути, вообще никому ни о чем не рассказывал.
Я был потрясен: да ведь он знает, что за ним наблюдают! Он боится, что его уличат в нарушении Кодекса! Граната! Вот почему он не мог рассказать и никогда не расскажет, даже Бац-Бацу, как умер Гансальмо Сильва. Гранат этого типа и такой мощности на Земле не существовало. Так оно, похоже, и есть. Любой нормальный человек хвастался бы об этом, не переставая. А скрытность Хеллера дошла до того, что он промолчал о трех других убийствах!
— Джером, — сказала она, — я клятвенно обещаю, что перестану быть нерадивой по отношению к тебе. Наследственность дает о себе знать, и ты это сегодня доказал. Но и воспитание очень много значит. Так вот, как хорошая мать я должна уделять больше внимания твоим жизненно важным потребностям и, разумеется, в то же самое время твердо противостоять искушению баловать тебя. Ты уже настолько привык к моему постыдному невниманию, что даже собирался уйти отсюда ненакормленным, чтобы и дальше бегать повсюду, как какой-то уличный оборвыш.
Она достала ручку и приготовилась писать на снежно-белой скатерти.
— Ну, во-первых, тебе, конечно, понадобится новенький с иголочки гардероб. — Она записала. — А за тем набор клюшек для игры в поло: это помогает оставаться джентльменом, когда ты бьешь других мальчишек клюшкой по голове. Да, конечно, клюшки для поло. — Она записала. Потом ненадолго задумалась.
Хеллер хотел что-то сказать, но она почувствовала это и жестом остановила его.
— О, ведь сейчас зима. Тебе понадобятся новые коньки. — Она записала. — А там, разумеется, скоро наступит и весна. Значит, тебе понадобится новая бейсбольная бита.
Хеллер снова хотел что-то сказать, но на этот раз она прямо одернула его:
— Нет-нет, никаких гоночных автомобилей. Ни одного, Джером. Тебе это, возможно, покажется грубым, но уши мои больше не в состоянии слушать супругу мэра, когда она говорит о гонках! — Малышка снова задумалась. — Хотела добавить к этому старую виллу Капоне в Майами-Бич, но ты получишь ее на Рождество, и я хочу, чтобы это осталось сюрпризом. Хорошая мать — это такая мать, которая балует, но не так уж сразу.
Она просмотрела список, убедилась, что все записано, и проговорила: «Хорошо». Обвела большим кружком свои заметки на столе. Затем сказала:
— Порядок. Теперь, кроме нового гардероба, тебе придется достать что-нибудь, и очень быстро, во что обрядиться на похороны Сильвы… Красный смокинг и капюшон. Да, это подойдет. Не будет грубо контрастировать с моим нарядом. Вот, возьми еще немного печеньица, Джером.
Он с грохотом уронил ведро и начал подметать.
Бац-Бац вышел из туннеля и просеменил к камере хранения.
Малый в черном пальто подался вперед. Бац-Бац нажал кнопку звонка на стойке, и из огороженного внутреннего помещения, позевывая и протирая глаза, вышел сонный служащий. Бац-Бац подал ему квитанцию.
Хеллер подметал ковер, не удостаиваясь внимания сидящего неподалеку парня.
Служащий нашел сданную по квитанции вещь и снял ее со стеллажа. Это был объемистый коричневый чемодан с большими металлическими замками. Служащий потребовал два доллара, и Бац-Бацу пришлось задрать платье, пошарить в карманах бронежилета, чтобы найти бумажник и достать оттуда два однодолларовых банкнота. Он сделал это не слишком-то изящно, но сверху, с балкона, бронежилета не было видно. Да! Для исполнения роли старой дамы Бац-Бацу нужно было еще учиться и учиться!
Служащий отдал Бац-Бацу чемодан, тот снял его со стойки и, шатаясь от тяжести, поволок к выходу из подземелья.
Не успел он скрыться в туннеле, как «черное пальто» с рыком вскочил на ноги и рванул вниз по лестнице.
Хеллер с ведром и метлой отставал от него не более чем на пять шагов. Почему этот малый не оглянулся? Ага, понял я, Хеллер бежит в точности в ритме бегущего впереди и слышатся звуки шагов только единственной пары ног! Хеллер почти дышал этому малому в спину.
Они проскочили через вестибюль.
«Черное пальто» ринулся в туннель и вытащил пистолет.
Вдруг в голову мне пришла мысль: а ведь кое-кто, возможно, и не рассчитывал, что Гансальмо Сильва придет за чемоданом. Передо мной обычная картина уничтожения одного убийцы гангстером-убийцей враждующей группировки.
Или, может, это было что-то другое?
Двери, к которым направлялся Бац-Бац, резко распахнулись.
В них ворвались двое в форме таксистов и очутились в тридцати футах от Бац-Баца.
«Черное пальто» держал большой револьвер, направленный на Бац-Баца.
Хеллер, протянув руку через плечо громилы, схватил его за кисть, сжимающую оружие. Ведро со звоном ударилось об пол.
— Пицца! — крикнул Хеллер.
Бац-Бац бросил чемодан и повалился на пол. Левой рукой Хеллер стиснул шею громилы, но тот не выпустил револьвера.
Двое, ворвавшиеся в дверь, бросились к чемодану. Один схватил его, а другой попытался достать оружие. Но, опередив его, Хеллер нажал на курок револьвера громилы.
Грохнул выстрел.
Не успев выхватить оружие, гангстер отлетел назад, точно от удара молотом.
Снова выстрелил револьвер громилы.
Тот, что подхватил чемодан, выронил его и рухнул на пол.
Хеллер стал выворачивать кисть громилы с оружием, пока оно не оказалось нацеленным в голову сопротивляющегося гангстера-убийцы.
Бумм!
Шляпа с прилипшими к ней волосами взлетела в воздух.
Левая рука Хеллера выхватила из нагрудного кармана пальто гангстера бумажник.
И только тогда он отпустил его руку с револьвером и позволил громиле рухнуть на пол. Пальцы «черного пальто» все еще сжимали оружие. Я понял, что собственноручно Хеллер его так и не коснулся.
Хеллер схватил ведерко с метлой и ринулся вперед. Подхватил поднимавшегося с пола Бац-Баца, на ходу схватил чемодан, и они побежали к своему такси.
Хеллер втолкнул Бац-Баца за баранку, а чемодан и ведро с метлой забросил в глубь салона.
— Закрой заднюю дверь! — крикнул Бац-Бац, — Ведь мы же не хотим, чтобы все это свалили на кота, если он удерет здесь! — И Римбомбо резко врубил передачу.
Не было видно ни души, когда Бац-Бац стремительно выезжал с вокзала.
Глава 5
На стоянке, в затемненном такси Бац-Бац переоделся в свою обычную одежду. Потом, обремененные саквояжами, чемоданом и кошелкой с котом, они протащились по морозному ночному Нью-Йорку и вошли в Эмпайр Стейт Билдинг с Тридцать третьей улицы.Сонная лифтерша доставила их, не проявляя любопытства, на нужный этаж, и вскоре Хеллер уже резко стучал в дверь «Транснациональной».
Изя осторожно приложил глаз к двери и спросил, что нужно.
— Мы сделаем тебя соучастником кота, — сказал ему Бац-Бац. — Приходи к нам.
Они прошли в кабинет Хеллера, опустили багаж на пол и включили свет. Кот занялся осмотром помещения.
Хеллер уложил чемоданище набок и потянулся за отмычкой, чтобы вскрыть замки, но Бац-Бац остановил его.
— Нет, нет! О Боже! Неужели ты так никогда и не запомнишь, чему я тебя учил? В Нью-Йорке никогда не вскрывают замок — в нем может быть проводник, ведущий к бомбе. Позволь-ка мне.
Бац-Бац порылся в ящике с инструментами, нашел кусачки, тонкие отвертки и стал ковыряться в петлях чемодана.
Хеллер открыл первых два чемодана и стал перебирать их содержимое.
Вошел Изя. В потрепанном старом пальто, в ночном колпаке, босиком.
Хеллер брал предметы из чемодана и читал прикрепленные к ним ярлыки: «Водородный самовоспла-меняющийся баллон для быстрого побега. Проверено в испытательной лаборатории ЦРУ», «Тающая ложка. При помешивании коктейлей вводит смертельный яд. Проверено в испытательной лаборатории ЦРУ», «Ядовитая губная помада. Оттенок „Прелестная Кармен“. Нанести на губы секретарше; целуя босса, она вводит смертельный яд мгновенного действия. Проверено в испытательной лаборатории ЦРУ», «Набор для самоубийства. Перед уходом в отставку возьмите с собой два. Военно-санитарное управление предупреждает, что эти наборы опасны для вашего здоровья…»
— Что вы тут делаете? — встревожился Изя.
— Пытаемся проникнуть в самые засекреченные тайны ЦРУ, — отвечал Хеллер.
— Никак не удается ослабить эти (…) петли, — проворчал Бац-Бац.
Хеллер протянул руку к чемодану и щелкнул замками… Крышка с шумом приоткрылась. Бац-Бац шарахнулся в сторону, ища укрытия.
Изя оставался спокоен — он уже кое-что заметил сквозь щель в чемодане. Изя наклонился, поднял крышку и воскликнул: «Ого!» Деньги! Саквояж был битком набит разными по достоинству американскими банкнотами в аккуратной банковской упаковке.
Хеллер поднял чемодан и вывалил его содержимое на пол.
Целая гора денег!
Хеллер исследовал чемодан, нет ли внутри пометок и второго дна.
Изя уселся на пол, потирая одну босую ногу о другую. Пальцы его, как птичьи когти, стали смыкаться над пачками денег.
Аккуратная стопка с легким шелестом быстро росла у него под руками. Наконец он закончил и сказал:
— Ого! Какие бы ни были просчеты в пачках, это миллион долларов! — Он протер глаза за роговыми очками и глянул на Хеллера: — Как вы проворачиваете такие дела?
Хеллер вынул из чемодана мои бедные заплутавшие сто тысяч. Добавил к ним рубли и еще немного валюты из кошелки и все это присоединил к общей куче.
— У меня есть тайные поклонники, Изя. Они ужасно боятся, что я буду жить на пособие по безработице.
— Вы утащили это из банка? То есть я хочу сказать, есть ли на них какие-нибудь пометки?
— Ни одной, — успокоил его Хеллер. — Совершенно непрослеживаемое пожертвование.
Изя снова пересчитал всю сумму.
— Ой-ой-ой! — радовался он. — Не хватает только четырехсот тысяч долларов, чтобы рассчитаться с ГНС!
Хеллер вытащил из кучи несколько пачек.
— Пусть будет четыреста десять тысяч сто долларов, Изя. Бац-Бац поиздержался на баб. Он жаловался мне сегодня. — И он передал Бац-Бацу десять тысяч долларов.
Изя составлял планы и расчеты.
— Я не буду платить ГНС. Прокручу все это, намотаю прибыль, а уж потом выплачу этим грабителям. Японские иены сегодня в Сингапуре совсем дешевы, а в Париже — ужасно как дороги! Я прямо…
— Постойте, Изя, подождите. — Хеллер огляделся. Кот запрыгнул к нему на письменный стол и сидел, не спуская глаз с Изи. Хеллер протянул Изе стодолларовую купюру: — Купите коту подстилку и полное снаряжение. Не забудьте миску и все прочее. У него нет приличного джентльменского набора.
Изя взял деньги, но при этом проворчал:
— Хотите держать здесь кота? Тут нет никаких мышей.
На это Хеллер ему ответил:
— Этот кот не охотник на мышей, Изя. Он воюет исключительно с крысами. По этой части он профессионал хоть куда. И вам будет очень приятно узнать, что я спас ему жизнь, так что теперь есть еще одно существо, с коим вы разделите причитающийся мне должок на двоих.
— О, благодарение небесам, — обрадовался Изя. — Тотчас куплю ему джентльменский набор, что бы это ни было.
Изя засунул деньги в большие полиэтиленовые мешки из бара, огляделся, желая удостовериться, что ничего не осталось, и выскочил из офиса.
Кот, очевидно, убежденный в том, что Изя выполнит распоряжение, спокойно свернулся клубком под настольной лампой и мирно заснул.
Хеллер с любопытством разглядывал бумажник, который выхватил из кармана у головореза в черном пальто. В нем содержалось несколько визиток и удостоверение личности. Последнее он показал Бац-Бацу.
— Инганно Джон Скроццоне. Вам это имя известно?
— Нет, — отвечал Бац-Бац.
Хеллер снова взглянул на документ.
— Похоже, я занимаюсь коллекционированием удостоверений личности. Надо выяснить.
Бац-Бац поинтересовался, что же в самом деле произошло на крыше сегодня вечером.
— Тише! — предупредил Хеллер. — Я клятвенно обещал коту, что не стану изобличать его как своего сообщника. Там повсюду отпечатки его лап. Так что нам обоим предстоит воспользоваться своим законным правом на молчание.
— Вон оно как, — протянул Бац-Бац.
Кот потянулся и замурлыкал.
Глава 6
Это жуткое зрелище — мои сто тысяч долларов США в руке у Хеллера — ужасно подействовало на мою психику. Психика, как известно всем психологам, является ближайшей надстройкой над «ид» («Ид» — подсознательная область инстинктов.) и при перенапряжениях больно бьет по «я», или «эго». Когда эти три составляющие распухают от измывательств, результатом является то, что называют «синдромом поехавшей крыши». За этим может последовать множество неудач и разочарований, ведущих к переполнению кровеносных сосудов и наступлению эпилептического припадка. У всех больных есть свои собственные особые средства. У одних — орать на свою жену, у других — подбивать клинья к чужим. Я лихорадочно соображал: если я немедленно не прибегну к собственному средству первой помощи, то мне тогда, возможно, потребуется помощь психиатра. Пьяницы в состоянии похмелья нередко получают облегчение, выбивая, так сказать, клин клином, но у меня не было ни клина, ни возможностей подбивать его к кому бы то ни было.И вот, в силу суровой необходимости, у меня возникла блестящая идея: нужно взглянуть на деньги. Это, несомненно, станет успокаивающим бальзамом, который снимет угрозу эпилептического припадка.
Поэтому я дрожа подошел к своей кровати и засунул под него трясущуюся руку. Несколько дней назад, когда приходил Сильва, в этом тайнике оставалось тридцать тысяч баксов. Если бы я только взглянул на них и ласково пощупал пальцами, ощутив хрустящую фактуру, жизнь хлынула бы новой волной по центрам моей высшей нервной системы, снимая излишнее напряжение.
Рука не ощутила никакого контакта с деньгами.
Я поколотил по матрацу в разных местах.
Ничего.
Встревоженный больше прежнего, я сбросил матрац на пол, сорвал с него белье и всадил нож до самых пружин.
Денег не было!
Они исчезли.
Я лег на пол посреди этого кавардака и отдался приступу эпилепсии.
Не помогло.
Я бился головой о стену. Тоже не помогло. Несколько позже я пришел в себя и увидел, что стоит ясный день.
Кофе. Может, нервы мои успокоятся после нескольких чашечек кофе? Я дозвонился вниз, сделал заказ и, ожидая, решил принять душ, но потом обнаружил, что стою под ним одетый.
Пока я исправлял эту ошибку, вывесив брюки на террасу, чтобы их схватило морозом, прибыл мой завтрак.
Машинально я раскрыл газету.
Лошадиные зубы!
Фото на две полосы!
Мэдисон еще раз попал на первую страницу!
«ВУНДЕРКИНД ПРЕДЪЯВЛЯЕТ ИСК „СПРУТУ“. УДАР В 10 МИЛЛИАРДОВ БАКСОВ
Адвокаты Вундеркинда Отвертини, Надувало и Сожрэ сегодня предъявили могущественной компании — небожительнице — «Спрут» иск на целых десять миллиардов баксов, крупнейший в истории гражданского уголовного права.
Адвокаты Роксентера, из фирмы «Киннул Лизинг», заявили журналистам: «Нам нечего сказать».
Сегодня финансово-деловой мир был потрясен необычным известием: «Спрут» преследуют по суду! Акции по индексу Доу-Джонса упали на 230 пунктов. Другие шестеро из «Семерых братьев» поспешили заявить, что со «Спрутом» их ничто не связывает, но, согласно информированным источникам, вскоре наступит и их очередь, ибо они крепко опутаны «Спрутом».
Вундеркинд заявил следующее: «"Спруту" ничего не остается делать, как включиться в мою борьбу за честное и здоровое отношение университетского начальства к студентам. „Спрут“ щедро финансирует МИК, отчего нефтяная компания становится участницей заговора, изобилующего злобными выходками и правонарушениями. Лишение меня стипендии и работы в студенческом ресторане вызвало непоправимый хаос, достойный всяческого осуждения. Если „Спрут“ станет жестокосердно отказывать студентам по втором блюде — рисовом пудинге, весь американский образ жизни ставится под угрозу. Расцветет фашизм, и все содрогнется пред гнетом тирании…»
О, это было еще не все! А уличный продавец, зная мои привычки, нагромоздил у моей двери целую гору газет — высотой в пять футов.
От студенческих беспорядков, показываемых по телевидению, стоял такой ор и рев, что я никак не мог понять продавца газет, просящего заплатить ему деньги. Пришлось хлопнуть перед его физиономией дверью.
Мэдисон переусердствовал!
Это было ясно без лишних слов. Очевидно, он стремился сделать из Вундеркинда бессмертный символ восстания против больших нефтяных компаний.
Как нынче утром, должно быть, хихикает Хеллер!
Как мне не хотелось, но все же я потянулся к монитору. В этом заключались долг и служба офицера Аппарата (хотя, может быть, и тяжело постоянно чувствовать долг как цель). Кроме того, я был слишком потрясен и мог даже рухнуть в обморок перед экраном (надеюсь все-таки, что это не будет свидетельствовать о том, что я мазохист).
Глава 7
Хеллер ехал в общественном такси. По отражению в перегородке мне было видно, что на нем светло-коричневый твидовый костюм, пышный шелковый галстук и сверху — теплое полупальто из дубленой кожи. Очень элегантно. Я попытался определить, куда он едет, по проплывающему мимо зимнему ландшафту, столь милому его душе. Похоже, они были на какой-то заставе, где взимается дорожный сбор. Слева от него то и дело мелькали участки освещенной солнцем воды.Статуя Свободы! Где-то там, далеко. А за ней, через бухту — Манхэттен!
Малышка Корлеоне — он ехал на встречу с Малышкой Корлеоне!
И точно, вскоре они миновали заставу и спустя некоторое время уже ехали в окружении внушительных небоскребов Байонна.
Он велел таксисту подождать и немного погодя уже здоровался с несколько растерянным Джованни.
— Сегодня она не в настроении, малыш, — сказал Джованни. — Может, лучше отложить встречу?
— Ждать не могу, — сказал Хеллер.
Джованни пожал плечами. Он подошел к двери в общую комнату, постучал, затем открыл ее.
Малышка была одета в светло-серый костюм-двойку и расхаживала взад и вперед по просторной комнате, задерживаясь у живописного окна, чтобы взглянуть на картину освещенного солнцем зимнего парка. Она дважды проделала этот путь, прежде чем сказала: «Приведи его».
Хеллер вошел в ее комнату.
Малышка вперилась в него холодным взглядом серых глаз, и вся ее двухметроворостая фигура выражала желание кинуться на него с кулаками.
— И что же ты намерен сказать сегодня в свое оправдание, молодой человек? Говорила я тебе или нет, чтобы ты покончил с этой (…) шумихой в печати? Или тебе это было непонятно? Постой, не прерывай меня. Каких-то пятнадцать минут назад, вот по этому телефону, — она показала пальцем, — в этой самой комнате, — она ткнула в пол, — мне целую четверть часа пришлось выслушивать супругу мэра, которая беспокоится о тебе! — Она устремила на него указующий перст. — Постой, не прерывай меня. Я знаю, что ты можешь рассказать какую-нибудь нескладную дешевую небылицу, чтобы как-то оправдаться за это! — И она указала на стопку утренних нью-йоркских газет. Еще хорошо, что у нее была простуда и она не могла долго разговаривать!
— Так вот, Джером, это якшание с репортерами уголовной хроники должно прекратиться. И притом немедленно! Постой, не прерывай меня. Знаю, что меня заели дела. Знаю, что не уделяла должного вни мания твоему воспитанию. Но это никак не может служить оправданием! Джером, сама идея обращения в суд никуда не годится! Она не лезет ни в какие ворота! Этим выставляешь себя на посмешище публике. За это платишь ценой уважения! А тебе нужно усвоить как следует мысль, что тебя должны уважать! Джером, тебе нельзя носиться с репортерами и бегать по судам! В судах правды нет. В таких местах тебе не следует появляться! Постой, не прерывай меня! Джером, меня это очень расстраивает и угнетает. Знаю, я пренебрегала своими обязанностями матери. Но преследовать людей, которые тебе не по вкусу, по суду, Джером, ты не должен. Возьми подходящую «пушку» и убери их. Только слабаки, дураки и идиоты носятся по судам. Тебе нужна справедливость? Ты найдешь ее только тогда, когда купишь себе подходящую винтовку, научишься из нее стрелять и, поставив хороший телескопический прицел…
— Ну пожалуйста! — вскричал Хеллер. — Пожалуйста, можно мне вас прервать?
— Нельзя. Что тебе нужно?
Хеллер протянул ей пакет. Он был обернут в серебристую бумагу и перевязан черной лентой.
— У меня для вас подарок!
Она взяла его и, несколько смягчившись, сказала:
— Если ты хочешь отделаться каким-то gingillo (Безделушка (шп.).), то у тебя ничего не получится. Никакими побрякушками не компенсируешь того, что мне пришлось вытерпеть по твоей милости от супруги мэра! Я истощила весь свой словарь, пытаясь убедить ее в том, что ты хороший мальчишка, просто слегка заблудился…
— Открывайте же! — в отчаянии крикнул Хеллер.
— Ладно, открою, — холодно уступила она. — Только чтобы доставить тебе удовольствие и побаловать тебя.
Малышка вытряхнула из ножен на рукаве стилет и разрезала им черную ленту. Затем вспорола серебряную обертку, развернула ее и уставилась на содержимое пакета.
Она перевернула его, надеясь убедиться, что тут нет никакой ошибки, и посмотрела на Хеллера круглыми от удивления глазами:
— Паспорт Гансальмо Сильвы!
Наконец до нее дошло. Она бросилась к Хеллеру и заключила его в объятия.
— Ты его убил!
— Не совсем так, — несколько придушенно выдавил, из себя Хеллер. — Он… как бы это сказать… сам себя подорвал!
— О, милый мой мальчик!
Малышка отстранилась ъ снова взглянула на паспорт. Затем как завопит: «Ииппи!» — и закружилась по комнате в стремительном танце, которому, должно быть, выучилась, когда работала на эстраде.
Потом она плюхнулась в кресло и воскликнула:
— Ave Maria, наконец-то отомстили за Святошу Джо! — И заплакала.
Потом, немного погодя, она промокнула глаза какой-то тряпицей и стала нажимать на кнопки,
В комнату хлынул персонал с таким видом, будто она била в пожарный колокол. Малышка подняла руку с паспортом.
— Гансальмо Сильва мертв!
Поднялся такой шум ликования, что мне пришлось убавить звук.
Она подошла к портрету Святоши Джо и показала ему паспорт. За этим последовала итальянская тирада, в которой портрету сообщалось, что предатель мертв, что его душа (Святоши Джо) может теперь покоиться в мире и что Малышка очень скоро закажет большую обедню.
Затем она обратилась к своему персоналу:
— Скорей, скорей, дайте Джерому молока с печеньем!
Она усадила Хеллера в свое любимое кресло. Ему принесли молока и домашнего печенья.
Малышка стала строить планы насчет вечеринки и обедни. И вдруг вспомнила:
— Я уверена, что у него будут похороны. Да, нам нужно позаботиться об этом. О похоронах Сильвы. У него есть брат и дядя. Ну-ка, что мы можем сделать для этих похорон? Итак: мы закажем большую фигуру в форме черной собаки. Джорджио, позаботься о заказе. О, разумеется. Я тоже буду присутствовать. И супругу мэра уговорю — придумаю что-нибудь. Ну а теперь — что я надену? Белое и алое? А может, только алое? Алую вуаль… Нет-нет, надо придумать что-нибудь получше! Джорджио, позвони моему модельеру. Пусть как следует подумает и сотворит для похорон самый что ни на есть праздничный фасон! О, я поставлю супругу мэра на место. Она же явится в чем-нибудь безвкусном и немодном. О, Джером, съешь еще печеньице.
Итальянцы! Потребовалось битых два часа, прежде чем они начали хоть чуть-чуть успокаиваться.
Наконец позвонили во все наиболее важные точки, и теперь, наверное, по всей обширной международной сети, охватываемой организацией Корлеоне, полетело сообщение о том, что убийца Святоши Джо мертв. И как раз в тот момент, когда казалось, что возбуждение улеглось, кто-то позвонил и сообщил, что Сильва находится в морге Нью-Йоркской больницы, а в его теле не осталось ни единой целехонькой косточки — и все началось сначала. Это новое сообщение пустилось вслед за прежним: вдоль и поперек империи Корлеоне, по всему земному шару. Хлынул поток поздравительных телеграмм по их подпольной радиосвязи и по аппаратам «Вестерн юнион» аж из такой дали, как Новая Зеландия, с кораблей на море и авиации в полете.
На полу у ног Хеллера стала расти куча свернутых в кольца таблограмм. Малышка зачитывала вслух каждое послание, обогащая свое ораторское искусство оживленными жестами и сверкающими взглядами.
Наконец Хеллер не выдержал и сказал, что ему нужно возвратиться в Нью-Йорк и покормить кота. Но Малышка заставила его остаться. Коты могут подождать. Ей известно, что мальчишки вечно голодны, и она накормила его до отвала.
Прикончив третью тарелку спагетти, Хеллер сказал:
— Тут еще одно дело. — Он достал из кармана карточку, изъятую им, как я заметил, из бумажника «черного пальто». Я подозревал, что в этом-то и заключалась главная причина его прихода к Малышке. — Можете сказать, кто этот человек?
Малышка прочла надпись и нахмурилась, соображая.
— Инганно Джон Скроццоне? Кажется, я слышала это имя. Не помню где. Джованни! — И когда тот появился: — Заложи это в компьютер и посмотри, что получишь.
Джованни вернулся из подвала.
— Он главный бухгалтер Фаустино Наркотичи, одна вошь на другой.
— Джером! — потрясенно воскликнула Малышка и строго посмотрела на него. — Ты связался с плохими людьми! Ты должен все время заботиться о своей репутации, Джером.
На какую-то долю минуты меня озадачил вопрос: почему он умалчивает о том, что убил того парня? А потом я сообразил, что Хеллер, по сути, вообще никому ни о чем не рассказывал.
Я был потрясен: да ведь он знает, что за ним наблюдают! Он боится, что его уличат в нарушении Кодекса! Граната! Вот почему он не мог рассказать и никогда не расскажет, даже Бац-Бацу, как умер Гансальмо Сильва. Гранат этого типа и такой мощности на Земле не существовало. Так оно, похоже, и есть. Любой нормальный человек хвастался бы об этом, не переставая. А скрытность Хеллера дошла до того, что он промолчал о трех других убийствах!
— Джером, — сказала она, — я клятвенно обещаю, что перестану быть нерадивой по отношению к тебе. Наследственность дает о себе знать, и ты это сегодня доказал. Но и воспитание очень много значит. Так вот, как хорошая мать я должна уделять больше внимания твоим жизненно важным потребностям и, разумеется, в то же самое время твердо противостоять искушению баловать тебя. Ты уже настолько привык к моему постыдному невниманию, что даже собирался уйти отсюда ненакормленным, чтобы и дальше бегать повсюду, как какой-то уличный оборвыш.
Она достала ручку и приготовилась писать на снежно-белой скатерти.
— Ну, во-первых, тебе, конечно, понадобится новенький с иголочки гардероб. — Она записала. — А за тем набор клюшек для игры в поло: это помогает оставаться джентльменом, когда ты бьешь других мальчишек клюшкой по голове. Да, конечно, клюшки для поло. — Она записала. Потом ненадолго задумалась.
Хеллер хотел что-то сказать, но она почувствовала это и жестом остановила его.
— О, ведь сейчас зима. Тебе понадобятся новые коньки. — Она записала. — А там, разумеется, скоро наступит и весна. Значит, тебе понадобится новая бейсбольная бита.
Хеллер снова хотел что-то сказать, но на этот раз она прямо одернула его:
— Нет-нет, никаких гоночных автомобилей. Ни одного, Джером. Тебе это, возможно, покажется грубым, но уши мои больше не в состоянии слушать супругу мэра, когда она говорит о гонках! — Малышка снова задумалась. — Хотела добавить к этому старую виллу Капоне в Майами-Бич, но ты получишь ее на Рождество, и я хочу, чтобы это осталось сюрпризом. Хорошая мать — это такая мать, которая балует, но не так уж сразу.
Она просмотрела список, убедилась, что все записано, и проговорила: «Хорошо». Обвела большим кружком свои заметки на столе. Затем сказала:
— Порядок. Теперь, кроме нового гардероба, тебе придется достать что-нибудь, и очень быстро, во что обрядиться на похороны Сильвы… Красный смокинг и капюшон. Да, это подойдет. Не будет грубо контрастировать с моим нарядом. Вот, возьми еще немного печеньица, Джером.