Хаецкая Елена. Анахрон (Книга 1)

бессмысленных нитяных крестиков в картинку. Стоит только
отойти подальше...
Ну что, девка, держись. Сейчас тебе будет, над чем
подумать.
Сигизмунд открыл пыльную крышку пианино "Красный
Октябрь" и сыграл первые такты собачьего вальса.
Юродивая впала в необузданный восторг. Потянулась к
клавишам. Нажала. Пианино басовито загудело. Сигизмунд взял
Лантхильду за руки и ее пальцами простучал собачий вальс.
Неожиданно она пропела эту мелодию. Хрипло, гундосо,
но правильно, без ошибки. Вот ведь какой талантище в
таежном тупике без толку губился!
Лантхильда потянула Сигизмунда к клавишам. Мол, еще,
еще давай! Сигизмунд "еще" не умел. Мелькнула дикая мысль
Аську позвать - та здорово наяривает, если только еще не
перезабыла. Или Мурра.
Сигизмунд встал. Знаками показал Лантхильде, что лично
ей в эту комнату ходить дозволяется. А вот кобелю (тут он
выставил любопытную скотину вон) - кобелю здесь разгуливать
запрещено.
Она закивала. Он оставил ее в комнате наедине с
сокровищами и отправился на кухню - стряпать.

x x x

Уже после обеда Сигизмунд вспомнил о том, что оставлял
таежной квартирантке альбомы с репродукциями картин Дали,
Матисса, Модильяни, а также собраний знаменитого
нью-йоркского музея "Метрополитен" и куда менее известного
руанского Музея Изящных Искусств. Откуда взялся Руанский
Музей, Сигизмунд не помнил. Кажется, кто-то подарил на день
рождения. Французского языка Сигизмунд не знал вовсе, Руан
был ему по барабану. Наталье - тоже. Поэтому альбом и
сохранился на полке.
Восхитившись насеровской люстрой и совдеповским
рококо, Лантхильда явила откровенно мещанские вкусы.
Поэтому Сигизмунд мало рассчитывал на то, что Модильяни и
Матисс будут иметь у нее успех. Ей бы Шилова с Глазуновым,
да только Наталья их уволокла.
Отобедав, Сигизмунд двинулся в "светелку" и замер на
пороге. В "светелке" было темно, как в погребе. Лантхильда
вилась за спиной, шмыгала носом. Пошарил по стене, включил
свет.
О господи! Она сделала в комнате перестановку.
Спасибо, землянку к соседям не прокопала. Шкаф - изделие
приозерских умельцев - был передвинут и теперь закрывал
почти все окно. Тахта уехала в угол. Над шкафом осталась
узкая полоска, похожая на бойницу. Идеальная засада для
снайпера. Лишь белых колготок для полноты картины не
хватает.
Сигизмунд повернулся к девке. Спросил:
- Ты это что, а?
Лантхильда с важным видом взяла Сигизмунда за руку и
повела ко входной двери. Показала на дверь, провела пальцем
по горлу: зарежут, мол. Опасность оттуда непрестанно
грозит.
Потом завела его в комнату с компьютером. На окно
показала. И отсюда, мол, опасность исходит. Тоже зарежут.
Сам, мол, так учил.
Однако же она, Лантхильда, урок усвоила. Сигизмунд,
если ему нравится, может сколько угодно подставлять себя
открытым окнам. А вот она, Лантхильда, лично себя
обезопасила.
Что ж, в ее действиях имелась определенная логика.
Возражать тут нечего. Действительно, сам так и объяснял.
Сигизмунд про себя решил, что больше ничего объяснять
не будет. Что отныне станет нелогичным. Что поступит волево
и совершит насилие над девкиной индивидуальностью. И потому
деспотически поменял тахту со шкафом местами, открыв доступ
свету.
Все это время Лантхильда стояла в углу и тихонько
шипела - комментировала его действия, видать. Закончив
труды, Сигизмунд подошел к ней. Она сердито увернулась.
Обиделась.
Подумав, Сигизмунд принял решение обидеться тоже. Ушел
к себе.
Лантхильда появилась в его комнате приблизительно
через час. Принесла альбомы. Сложила их на его стол и
подчеркнуто резко повернулась, желая удалиться. Держалась
она горделиво, выпрямившись. Был бы хвост, подняла бы
трубой.
- Стой, - произнес Сигизмунд. У него пропала всякая
охота ссориться с девкой.
Она остановилась, не поворачиваясь. Насторожилась.
- Ну ладно тебе, - примирительно сказал Сигизмунд.
Она обернулась, пристально поглядела на него.
Убедилась в том, что он не сердится и не насмехается.
Сигизмунд показал ей, чтоб садилась рядом. Лантхильда
приблизилась, уселась, выпрямив спину и чинно сложив руки
на коленях. Уставилась вдаль.
Молчание затягивалось. Сигизмунд решил завести
светскую беседу.
- Зу ис Лантхильд, - начал он.
Девка не шевельнулась.
- А скажи-ка ты, мать, - перешел Сигизмунд на родной
язык, - какой такой "йайаманне" ты названиваешь?
Она вдруг прыснула и тут же застенчиво схватилась за
нос: видать, сопля выскочила. Вскочила и убежала за носовым
платком. Из "светелки" долго доносилось трубное сморкание.
Потом Лантхильда снова замаячила на пороге. Сигизмунд
строго произнес:
- Ты, эта, от разговора не увиливай! Что за йайаманна?
Докладывай.
Лантхильду, похоже, эта йайаманна чрезвычайно
веселила. Она показала на Сигизмунда.
- Не понял, - сказал Сигизмунд.
- Йаа, - произнесла девка. - Йа.
- Ну, я, - согласился Сигизмунд.
Она так и покатилась со смеху. И выдала раздельно:
- Микила Сигисмундс ист селс. Микила Сигисмундс ист
йайаманна.
Так. Теперь он у нее что-то вроде ослика Иа-Иа. Мило.
Впрочем, кто сказал, что он, С.Б.Морж, - не осел? Он
же первый готов был признать это.
Наконец Лантхильда перестала хихикать. Взяла его за
руку, призывая ко вниманию. Кивнула несколько раз, сказав
"йа". Покачала головой, пояснила: "нии". Потом показала на
него: "манна".
И тут до Сигизмунда доперло. "Манна" по-лантхильдиному
будет "мужик". "Манн" в немецком. А насчет "йа"... Ведь сам
называл себя "я", когда в Миклухо-Маклая вчера играл. То-то
девка хихикала. "Я" - "да" по-ейному, это теперь и пьяному
ежику внятно. Стало быть, "йайаманна" - это раззява, у
которого даже дуре юродивой ни в чем отказу не будет...
Одним словом - сладкий лох. Чем девка и похвалялась
бесстыдно в пустой телефон.
И опять же, недалеко ушла от истины. А кто вы,
спрашивается, такой, Сигизмунд Борисович?
Ну хорошо же. Как ты там себя называла, дорогая
Лантхильдочка? Мави?
Он показал на нее пальцем и сказал ехидно:
- Йайамави.
Ух!
Едва успел блок поставить - съездила бы по морде, мало
бы не показалось. Вскочила, в светелку убежала - дверью
хлопнула. Вот те, бабушка, и Миклухо-Маклай.
А рука у нее тяжелая и крепкая. Камни она там, что ли,
в своей землянке ворочала?
Ну вот, обидел. Кажется, по-настоящему. Теперь
прощения просить надо. И спрашивается, как это делать при
столь малом тезаурусе?
Часа два Сигизмунд ничем не занимался. Ходил, курил.
Прочел от корки до корки "Очень страшную газету".
Откровения современного людоеда "Я ем людей" изучил
зачем-то дважды.
Лантхильда затаилась в "светелке". Сигизмунд понятия
не имел, чем она там занималась, пока, наконец, рыдания,
доносившиеся оттуда, не стали очень громкими. Видать, часа
два себя доводила - и вот плоды упорного труда. Ревет
безудержно. Сама уже не успокоится нипочем, придется идти
утешать.
Сигизмунд вошел в "светелку". Зажег свет (юродивая
ревела в темноте, натянув одеяло на голову). Сел рядом,
попытался стянуть одеяло. Девка не давала. Мычала что-то
под одеялом.
- Да ладно, будет тебе, - проговорил Сигизмунд.
Она никак не реагировала.
- Ну что ты, в самом деле.
Он посильней дернул одеяло.
Тут Лантхильда вскинулась. Села, вытаращилась на него.
И слезливо заорала.
Ну вот оно, самое страшное оружие вермахта. Зареванная
насморочная нордическая девка. От долгого рева морда
опухла, стала как подушка. Глаза красные, нос красный. Глаз
вообще почти не видать, так оплыли. Губы расползлись.
Белесые волосы спутались. Из носа щедро текут сопли,
разбавленные обильными слезами.
- Ик нэй со йайамави!.. Ик нэй... Ик...
Тут она икнула.
Находчивый психолог Сигизмунд обидчиво сказал:
- Ик нэй йайаманна. Ик! Ик им Аттила! Ик им Микила! Ик
им Сигизмунд Борисович! Поняла?
Какое-то время девка смотрела на него опухшими
глазами, а потом понесла, захлебываясь. Крутилось одно и то
же слово: "убил". С ударением на первый слог. То ли убыло
от девки или от Сигизмунда, то ли убил он ее наповал
неосторожным словом...
Сейчас девка здорово напоминала Аську. Та тоже бурно
реагировала. В спокойные минуты называла это "полнотой
жизни".
Юродивая, видать, тоже жила на полную катушку.
Сигизмунд взял платок, промокнул девкино лицо.
Лантхильда с готовностью сморкнулась. Как Ярополк, честное
слово.
- Ну, и что с тобой делать прикажешь? - спросил
Сигизмунд. - Оготиви хочешь?
Она вдруг просияла. Глазки-щелочки загорелись. Дала
понять, что очень, очень хочет. Сигизмунд позволил ей
посмотреть "Спокойной ночи, малыши", а когда Хрюша со
Степашкой отбрехались и отправились на боковую вместе со
всей детворой Российской страны, непреклонно выключил ого.
Хватит.
Лантхильда сообразила, что Сигизмунд признает себя
виноватым. И что под эту лавочку можно у него что-нибудь
выклянчить. Попросила разрешения по телефону поговорить. Он
позволил.
Телефон она называла "озо".
Обнаглевшая девка знаками дала ему понять, чтоб он
вышел. Сигизмунд хмыкнул, кликнул кобеля - заодно выгулять.
Когда он уходил, квартира оглашалась непривычной гнусавой
гортанной речью - Лантхильда бойко тарахтела в трубку. Имя
"Сигисмундс" склонялось вовсю вкупе с "убил" и "йайаманна".
"Йайаманна". Хоть кол ей на голове теши. Может, побить
ее?..
Сигизмунд дошел до "культурного центра". Запасся
сигаретами. Заодно купил девке киндерсюрприз. В знак добрых
намерений.
Когда он пришел, ого опять орал на весь дом, пужая
талибами. Девка обнаружилась в большой комнате. Над пианино
трудилась. На этот раз она не очень испугалась. Почуяла
слабину, видать, и пользовалась. Упросила Сигизмунда снова
сыграть с ней собачий вальс.
После музицирования он взял ее за руку, увел на кухню
и там торжественно вручил киндерсюрприз. Лантхильда быстро
освоила нехитрую забавку. Обертку сняла и бережно отложила.
Шоколад сгрызла. Сигизмунд показал, как разнимать
пластмассовое яйцо. Оттуда вылупился синий пластмассовый
ублюдок. Юродивая радостно взвизгнула и забила в ладоши.
Пыталась также Сигизмунда к радости приобщить. Кобелю
показала. Кобель понюхал, попробовал сожрать.
Лантхильда выглядела ужасно - вся в красных пятнах, с
распухшим носом. Когда она попробовала кокетничать -
опускать глазки и сопеть - Сигизмунд искренне сказал:
- Ты бы уж лучше этого не делала.
Она потупилась и ушла к себе.
Сигизмунд посмотрел на разъятое пластмассовое яйцо.
Покрутил в пальцах. А потом открыл форточку и выбросил.

Глава шестая

Впечатление создавалось такое, что город единодушно
решил вступить в новый 1997 год без бытовых насекомых.
Пошла волна заказов. Боец Федор выехал на очередное
задание. Сигизмунд в очередной раз задержался на работе
дольше, чем собирался.
Был уже вечер. Сигизмунд разбирался с бумагами,
сортировал заказы, потом калькуляцией занимался. За окном
потемнело, стало как в том "космическом" сне - неуютно.
Казалось, выглянешь - и вправду космос увидишь.
Сигизмунд повернулся к окну и увидел не космос, а
светочкин профиль. Светочка сидела под лампой, погруженная
в работу. Старательная, как школьница. И даже
воротничок-стоечка на блузочке. Что-то было в Светочке от
развратной отличницы. Это, видимо, и было ее изюминкой.
Сигизмунд встал, потянулся, хрустнул суставами,
подошел к окну.
- Вот, - многозначительно сказал он, - темно, а мы тут
с тобой вдвоем сидим.
- Смурной ты какой-то в последнее время ходишь, -
заметила Светочка, отрываясь от отчета. - Неприятности, что
ли?
- Да как тебе сказать... Пожалуй что, нет.
- Кофе будешь? Я приготовлю.
- Сиди. Я сам приготовлю.
- Какое начальство пошло заботливое, с ума сойти...
А теперь тебе полагается глупо захихикать. Ну!
Светочка хихикнула. Умница...
Сигизмунд взял чайник и, вместо того, чтобы
направиться по коридору за водой, подошел к Светочке.
- Так ты хочешь, а? - спросил он, заводя руки вперед и
ставя чайник перед ней на стол.
- Сказала же - буду, - отозвалась Светочка.
Сигизмунд отпустил чайник и надвинул ладони на
Светочку. Осторожно забрал в горсть ее грудки. Грудки у
Светочки больше, чем кажется. Любит Светочка просторные
кофточки. Строгая Светочка.
- Ой, - сказала Светочка охотно.
- Вот тебе и ой, - заметил Сигизмунд. И расстегнул
пуговку. Одну, потом вторую.
Потом наклонил голову и приложился губами к тонкому
светочкиному затылку. Она поежилась, как от щекотки. И
снова хихикнула.
- Да вы никак изнасиловать меня собрались, Сигизмунд
Борисович?
- Собрался, - мрачно согласился Сигизмунд.
- Ой, как интересно... - Светочка закинула руки назад
и схватила его за шею. - А у нас дверь-то закрыта? Неровен
час Федор с тараканоморки явится...
- Федор прямо домой поедет. Я его отпустил.
- А вы знаете, Сигизмунд Борисович, что Федор у нас
теперь на исповедь ходит? Он и в понедельник опоздал на
работу, в церковь таскался... Он и меня теперь от блуда
отваживает... Проповеди мне читает...
- Да ну? - фальшиво удивился Сигизмунд. Вывернулся из
цепких светочкиных ручек, подхватил ее и потащил в
коридорчик, где стоял диван.
За последние несколько дней уже не в первый раз
обуревало Сигизмунда острое желание. Как стимуляторов
нажрался, честное слово.
Знатно отметелил Светку на диванчике. Потом они
действительно кофе попили. Потом нелегкая дернула Светку
полезть за какими-то бумагами в нижний ящик стола. Как
увидел светочкину круглую попку, так зарычал. Не успел
главный бухгалтер фирмы "Морена" выпрямиться, как
генеральный директор вышеупомянутой фирмы уже покрыл
главного бухгалтера. Едва стол не своротили. Лампа не упала
только чудом.
После этого Светка смотрела на Сигизмунда сыто и
преданно. В знак благодарности Сигизмунд довез ее до дома.
Вылезая из машины, она чмокнула его в щеку и сказала
лукаво:
- Жениться тебе, Борисыч, пора. Застоялся.
Он подождал немного внизу. Послушал, как Светка
щебечет с мужем. Хорошая жена, заботливая мать. Деньги в
семью зарабатывает, продукты, между прочим, каждый день
носит.
Наверху захлопнулась дверь. Сигизмунд сел в машину и
поехал.

x x x

Когда Сигизмунд вернулся домой, Лантхильда вышла его
встречать. В первый раз. Вид у нее был хитровато-смущенный.
Глаза отводила.
- Итак, - сказал Сигизмунд, - где набедокурила? Кайся.
- Озо, - лаконично молвила Лантхильда. И повела его к
телефону.
Без лишних слов Сигизмунд включил автоответчик на
прослушивание. Услыхав свой собственный голос, темная девка
аж присела.
- А ты что думала? - сказал Сигизмунд строго. - Озо -
оно все фиксирует.
Как он и предполагал, звонила мать, а любопытная девка
не удержалась и завела разговор. Мать несколько раз
произнесла: "Алё? Алё?" Затем послышался девкин голос.
Лантхильда с готовностью затараторила. Очень отчетливо
прозвучало "сигисмундис". Потом опять мать: "Алё? С кем я
говорю? Это квартира Моржа?" Лантхильда пустилась в
совершенно ненужные откровения. И про "йайаманну" поведала
тоже. С той стороны уже давно положили трубку, а девка все
изливалась. Потом автоответчик закончил запись.
Лантхильда ошеломленно смотрела на автоответчик,
моргала. Сигизмунду даже приятно стало - уел! Так ей и
надо. Не будет в следующий раз про "йайаманну" кому ни
попадя рассказывать.
- Вот так-то, милая, - сказал Сигизмунд. - Озо - оно
на меня работает.
Еще звонила Наталья. Юродивая, окрыленная успехом,
попыталась и ее осчастливить рассказом про накопленные
впечатления. Наталья просто бросила трубку.
Лантхильда с тревогой следила за Сигизмундом. Поймала
его взгляд, вопросительно посмотрела, провела ладонью по
горлу: как, мол, зарежут теперь? Сигизмунд пожал плечами.
Кто знает, может, и зарежут.
Лантхильда испытующе глянула на Сигизмунда. Головой
покачала. Врешь ты, мол, все. Не зарежут.
- Это мать звонила, - пояснил ей Сигизмунд.
Юродивая тяжко задумалась. Потом вдруг вскинулась.
- Мата?
И показала - зачавкала.
- Нии, - протяжно сказал Сигизмунд, подражая девке. И
изобразил, будто младенца на руках качает.
- Барнило? - страшно изумилась девка. И очень похоже
запищала, как младенец.
- Нии, - снова сказал С.Б.Морж, 36 лет, мужской,
Петербургской, высшее, выдано 34-м отделением милиции
города Ленинграда... - Нии...
И снова изобразил кормящую.
- Айзи, - сказала девка уверенно. И показала живот,
будто у беременной.
- Точно, - согласился Сигизмунд. Прокрутил
автоответчик, дал прослушать первую запись. - Азя.
- Айзи, - поправила Лантхильда.
Разговор с матерью закончился. После гудков раздался
недовольный голос Натальи. Сигизмунд поежился.
Лантхильда показала на автоответчик, откуда взывала -
"алло, алло" - бывшая половина Сигизмунда. Спросила
деловито:
- Хво?
Это "хво" она произносила как записная хохлушка. Иной
раз даже начинало казаться, что она изъясняется
по-украински, так бойко она "гыкала". Но потом опять
принималась гнусавить и присвистывать.
- Это Наталья, - мрачно сказал Сигизмунд.
- Этонаталья? - Белесые брови девки подскочили.
- Нии. На-талья.
- Наталья, - повторила девка вполне удовлетворительно.
- Хво ист со Наталья?
Надо же, поняла!
Сигизмунд с рычаньем махнул рукой. Мол, быльем уж
поросло.
И это тоже до Лантхильды, вроде бы, дошло. Сообразила,
что он на нее не сердится.
Взяла его за руку, ластиться стала.
Именно поэтому Сигизмунд догадался, что девка
натворила что-то еще. Хво же она натворила?
Глянул на нее ободряюще. Семь бед - один ответ.
- Ну, - произнес он, - хво, девка, колись.
Лантхильда медленно покраснела. Неискусно попыталась
перевести разговор на другую тему. Объяснять стала, что
она, Лантхильда, - "хво", а он, Сигизмунд, - "хвас". И
кобель "хвас", надо же.
- Нии, Лантхильд, ты мне зубы не заговаривай.
Сигизмунд стал осматриваться по сторонам. Ничего
особенного не обнаружил. В "светелку" заглянул. Вроде бы,
все в порядке. В большую комнату сунулся. Все
подушки-рамочки-статуэточки на местах. Интере-есно...
На кухне побывал. Все нормально.
Лантхильда взволнованно ходила за ним. Что-то говорила
без умолку. Он схватил ее за плечи, тряхнул. Речь к ней
обратил.
- Ну, где напакостила?
Лантхильда вздохнула и направилась в его, Сигизмунда,
комнату. Сердито ткнула в блокнот, оставленный на столе.
Агентурные данные у нее там, что ли? Сводка о количестве
затравленных тараканов? Интересно, какую разведку это
интересует - эстонскую или шведскую? Не эквадорскую же.
Ага. Понятно. В блокноте недоставало листов. Штук
десять выдрала. Два оставила. Великодушно.
Туалетная бумага, что ли, кончилась?
Судя по девкиному виду, этим провинности не
исчерпывались. На карандаш кивнула. Карандаш был затуплен.
Сигизмунд любил, чтобы карандаши были отточены. Видать,
бумагу девка брала для рисования. Потому и карандаш
затупила.
Лантхильда поглядывала на него исподлобья и заранее
дулась. Сигизмунду стало смешно. Он подергал ее за волосы.
- Показывай, - сказал, - свое творчество.
Она глянула малопонимающе. Он подтолкнул ее к выходу -
давай, мол. Она ушла в "светелку", оглядываясь, а он пошел
на кухню. Сел, закурил. Машинально вытяжку включил.
Потом увидел вдруг, что Лантхильда нерешительно маячит
в коридоре. Вытяжки боится. Совсем забыл.
Выключил страшную вытяжку, махнул приглашающе. Она
торжественно вошла, положила перед ним на стол пачку
листков.
Сигизмунд небрежно пролистал рисунки - что там такого
юродивая могла породить? И присвистнул. Разложил рисунки на
столе. Стал разглядывать внимательно.
Лантхильда тесно стояла у него за плечом. Заглядывала,
нагибаясь. Всматривалась в свое творчество. Тянула над ухом
соплями.
Сигизмунду было странно вглядываться в фантастический
мир девки. Этот мир настолько рознился с его собственным,
что жуть брала.
Рисовала она неожиданно хорошо. Рука у нее была
твердая, линии выразительные и лаконичные. Хотя не вдруг
разберешь, что она имела в виду.
Первый рисунок изображал кобеля. Кобель чесался за
ухом, вид имел шкодный и озабоченный.
Второй рисунок был сложнее. Он вызвал у Сигизмунда
одно воспоминание юности. На третьем курсе был он в
стройотряде в Коми АССР. Строили они там то, что между
собой именовали "скотохранилищем", - длинное скучное
сооружение.
Нечто вроде "скотохранилища" было изображено
Лантхильдой. Это был дом, длинный, с неопрятной соломенной
крышей.
- Хво? - спросил Сигизмунд.
Лантхильда поправила:
- Хва? Миина хуз.
Стало быть, вот где девка произрастала. Ума
набиралась. И красоты.
Хуз был обступлен странными персонами. Во-первых, все
они были больше хуза. Кроме того, одни из них были ощутимо
крупнее других. Похоже, в пропорциях художница разбиралась
плохо.
От персон почти ощутимо тянуло социальным
неблагополучием среды. Одна вообще имела подбитый глаз. Это
Лантхильда изобразила с удивительной физиологичностью и
тщанием.
- Хво? - спросил Сигизмунд, указывая на человека с
подбитым глазом.
- Хвас, - терпеливо поправила Лантхильда. - Миина
брозар.
Братец, стало быть. М-да.
Девка явно происходила из таежного тупика. Ее
родственнички были, как на подбор, ужасно бородаты, ходили
в каких-то поддевках. Один был устрашающе бос, с огромными
ступнями. Вид у всех был мрачен. Среди родственничков на
равных присутствовала свинья, глядящая рылом на хуз.
Сигизмунд с сомнением показал на свинью. Девка тут же
охотно пояснила:
- Свиин.
- Свинья, - перевел Сигизмунд.
Они с Лантхильдой переглянулись и вдруг обрадовались.
Будто нашли что-то такое, что их роднило. Лантхильда даже
хихикнула, забыв свои страхи.
Один персонаж, самый здоровенный, имел две косы,
хитрые глазки с ленинским прищуром и густопсовую бородищу.
В руке держал кол. Девка застенчиво поведала, что это -
Аттила.
Среди остальных родственников маячила и сама
Лантхильда. Высилась столбом, как самая основная. Была
больше хуза, больше свиина, но чуток поменьше Аттилы. Ее
легко можно было опознать по луннице.
Сигизмунд со значением постучал по фигуре пальцем.
Лантхильда покивала. Да, мол. Это - я.
Следующий рисунок изображал безобразную пьяную драку.
В одном из дерущихся Сигизмунд без труда опознал брозара.
Брозар был запечатлен как раз в тот момент, когда ему в
торец заезжал другой звероподобный персонаж. Откуда-то
издалека с колом бежал Аттила. Вдали виднелся хуз.
Лантхильда захихикала и стала придвигать этот рисунок
поближе к Сигизмунду. Видимо, считала его несомненной
творческой удачей.
Гордясь тем, что уже неплохо разбирается в
многочисленной девкиной родне, Сигизмунд опознал Аттилу -
по колу и косам, брозара. Потом ткнул пальцем в того, кто
засвечивал брозару в торец. Мол, а это кто? Девка охотно
поведала, что это Вавила. Вавила - фрийондс.
- Бойфренд твой, стало быть, - определил Сигизмунд.
Смотри ты, попривык уже к сложной фонетике гнусавой
девкиной речи.
Но Лантхильда тут же огорошила его. Оказывается,
Вавила - фрийондс брозарис. Братянин дружок, стало быть.
Оттягиваются парни в полный рост. Веселая там у них жизнь,
в таежном тупике.
Имелось также изображение Лантхильды, доящей корову.
Чистый Пикассо. В этом рисунке явственно был виден девкин
врожденный художественный талант. Корова стояла, немного
повернув голову, и косила на девку озорным глазом. В
подойник лились толстые струи молока. Сигизмунд вдруг
вспомнил ту бледную немочь, которой отпаивал болящую. Разом
понятно стало, почему она кислые рожи корчила...
Ну, развела абстракционизм! А еще говорят, в таежных
тупиках ни кубистов, ни конструктивистов не ценят.
Сигизмунд долго вертел следующий листок, и так и эдак,
всматривался. Ничего понять не мог.
Краснея, Лантхильда развернула листок "правильно".
Там, насколько разглядел, наконец, Сигизмунд, была
изображена сама девка. Сидела, скорчившись, в каком-то
тесном, темном, мрачном помещении. Вроде застенка. Над
девкой в воздухе висели две сковородки.
Наконец Сигизмунд сообразил, что на рисунке изображен
гараж. Сковородки, выходит, - фары его родимой "единички".
Сигизмунд даже обиделся. Конструктивизм конструктивизмом,
но надо хотя бы вежливость соблюдать!
- Гараж, - сказал он. Немного сердито.
Она похлопала белесыми ресницами. Повторила:
- Гарахва.
Сигизмунд рукой махнул.
Лантхильда всё объясняла что-то. Горячо так
втолковывала. Видимо, пыталась рассказать, как в гараже
оказалась. Разволновалась ужасно. Даже слезы в глазах
выступили. Вообще, как заметил Сигизмунд, Лантхильда легко
краснела и часто вспыхивала. Впечатлительная.
Сигизмунд по руке девку похлопал, чтобы успокоить.
Мол, все в порядке.
Та охотно успокоилась. Показала ему еще один опус из
жизни социально неблагополучной среды. Изображался
человека, находящийся в скотском состоянии. Человек ползал
на четвереньках и устрашающе скалился. Зубы были
прорисованы с особым тщанием. Сигизмунд без труда опознал
старого знакомого.
- Вавила? - спросил он.
Лантхильда гордо кивнула. Вот он каков, мол.
У Сигизмунда на миг мелькнула дикая мысль. А если он,
Сигизмунд, вот так скакать будет и зубы скалить, - станет
девка им гордиться? Наталья бы точно не одобрила.
Упившегося Вавилу обступали иные звероподобные. С виду
они были не лучше, но Вавила, судя по тому, как изобразила
его девка, - раза в три больше остальных, - явно задавал