Хаецкая Елена. Анахрон (Книга 1)

тон. Один из звероподобных удерживал на веревке гигантского
кабыздоха. Сигизмунд подозвал кобеля, показал ему рисунок.
- Видишь, - назидательно молвил он, - каким кобелю
надлежит быть?
Кобель обнюхал рисунок, посмотрел в глаза хозяину, на
всякий случай вильнул хвостом. Залег под столом. Вдруг
трапезничать сядут, опять крошки посыплются - тут-то кобель
и не зевай.
Лантхильда обратила внимание Сигизмунда на собственное
изображение. Находилась среди обступивших Вавилу и она,
девка. С неизменной лунницей на груди. Веткой какой-то
замахивалась. Похоже, Вавилу огреть наладилась.
Последняя картинка была самой странной. Лантхильда
сперва отобрать ее норовила, не показать, потом наоборот,
усиленно показывать начала. При этом она густо покраснела.
Сигизмунд не без труда узнал в одном из изображенных
хмырей себя. По одежде опознал. По свитеру с воротом.
Девка вокруг выплясывала, над ухом сопела -
переживала: как он к картинке отнесется.
Был изображен хуз. Хуз был прозрачный, чтобы видно
было, как там, внутри, сидит старый хрыч Аттила. Перед
Аттилой стоят девка с лунницей на шее и Сигизмунд в
свитере. Морда у нарисованного Сигизмунда умильная. Он
держит Лантхильду за руку. Другой рукой протягивает что-то
Аттиле.
- Это ты, девка, брось, - сказал Сигизмунд строго. - Я
не для того с женой разводился... - А потом, любопытства
ради, спросил: - А что за хреновину я Аттиле твоему даю, а?
Хва, а?
- Хво, - поправила девка. И объяснила: - Оготиви.
Сигизмунд собрал листочки, вручил их Лантхильде всей
пачкой и сказал решительно:
- Талант у тебя, девка. Беречь тебя надо, народный ты
самородок. Так своему Вавиле и передай.
Она застенчиво забрала свои листочки, унесла их и
схоронила где-то в "светелке".
Сигизмунд сидел на кухне и думал: надо бы ей альбом
купить для рисования, что ли. И карандаши. Пусть не
скучает, пока он с кошачьими гальюнами разбирается.
А потом вдруг жгучий голод ощутил. Едва не замутило. С
утра не жравши. Надо бы еще девку готовке обучить. Опять
же, чтоб не скучала.
А девка-то без него ничего не ела, заметил он. Хлеб -
и тот не тронула. Ждала. Это его даже растрогало.

x x x

Вечером, после ужина, решил Лантхильде радость
устроить. Вручил ей большое красное яблоко, усадил рядом с
собой на диван и воткнул в видак кассету. Фильм хоть и
старый, но до сих пор любимый - "Плоть и кровь".
На экране бурно резвился Рутгер Хауэр.
Воистину, сегодня день сюрпризов! Едва только
показался Хауэр, как Лантхильда вся напряглась. Подалась
вперед, потом подскочила к телевизору, прищурилась и стала
водить носом по экрану. То так его рассматривала, то эдак.
Потом повернулась к Сигизмунду и, показывая на Хауэра
в телевизоре, объявила с восторгом и ужасом:
- Вавила!..
И снова в экран уставилась. Сигизмунд звучно ее по
заду хлопнул, чтоб в экран не тыкалась. Вредно.
Лантхильда неохотно села рядом. Не давала фильм
смотреть, все талдычила нудно: дескать, Вавила.
Взревновать юродивую, что ли? А? Как мыслите, товарищ
Морж? Входить в маразматический штопор - так с музыкой...
Девка очень осудила поведение маркитанток. Возмутилась
неверностью Вавилы. Сжимала руки, что-то рычала себе под
нос. Только что пену изо рта не пускала. Лютая.
Зато когда в финале все дружно двинули кони, кто от
чумы, кто от железа, девка безудержно разрыдалась.
Сигизмунд остановил фильм, долго уговаривал юродивую не
принимать близко к сердцу условности киноискусства. Наконец
его осенило. Он перемотал кассету на начало и показал ей
первые сцены, где все еще живы. Вот, мол, девка, гляди: все
в порядке. Она успокоилась и даже забила в ладоши.
Сигизмунд решил, что для одного вечера впечатлений
выше крыши, и отправил Лантхильду спать. Он и сам устал.
Только стал засыпать, как явилась неугомонная девка.
Разбудила и стала на телевизор показывать. Требовала
что-то. Вавилу поминала. Проведать хотела, что ли?
Сигизмунд, барахтаясь в одеяле, кулак ей показал. И
выгнал.
Уже совсем засыпая, подумал невнятно: а ведь есть
что-то общее между девкой и Хауэром. Нос длинный,
сонливость в глазах. Белесость неизбывная. Заснул. Был
истерзан дурацким сновидением. Среди ночи явился кобель,
забрался в постель, поначалу вел себя тихо, а потом
обнаглел и занял полдивана.

x x x

Наутро выпал долгожданный снег. Небо прояснилось,
сделалось голубым. Душа словно умылась. Зимы ждала, ждала
природа. И вот дождалась.
По свежему снегу явилась Наталья. В этот день
Сигизмунд задержался на работе. Пришлось съездить по одному
вызову - Федор не управлялся, а заказы терять было сейчас
не с руки.
Потом еще корма развозил на своей машине. В связи с
первым снегом что-то случилось с общественным транспортом,
и боец Федор зашивался.
Возвращался в восемь вечера. Стоя в пробке на
Кронверке, покаянно думал, что девка не кормлена, кобель не
кормлен - сидят, небось, ждут его. Накупил готовых пицц,
бананов и молока. Пива взял.
Ввалился с мешками и...
Еще на лестнице Сигизмунд услышал, что в доме
скандалят. Поначалу даже не поверил, что это у него.
Но вот открыл дверь - и последние сомнения рассеялись.
В глубине квартиры отчаянно вопила юродивая девка. Кроме
того, Сигизмунду показалось, будто он слышит, как в
"светелке" вякает кто-то еще.
Он тихо опустил на пол мешки, набитые снедью, вытащил
оттуда бутылку пива, взял поудобнее за горлышко и двинулся
спасать разлюбезную свою юродивую. Судя по ее крикам, с той
самое малое с живой снимали скальп.
Сигизмунд ворвался в "светелку", держа пиво, как
"молотовский коктейль" - шел, будто на танки.
У шкафа, подбоченившись и слегка выпятив живот, стояла
Лантхильда и победоносно орала. Она была очень красна,
отчего волосы казались совершенно белыми. В комнате резко
воняло дорогими духами.
Почти загораживая дверной проем, спиной к Сигизмунду,
стояла дражайшая экс-супруга Наталья Константиновна. Как
завороженная, она глядела на девку. Время от времени
Наталья набирала в грудь воздуха и испускала короткое
беспомощное кудахтанье, пытаясь вклиниться в скандал.
Какое там! Блаженная девка и слова ей вставить не
давала. Это Наталье-то! Такое, наверное, случается, когда
липовый "черный пояс" напарывается на настоящего Мастера.
Умело дозированная, наигранная нахрапистость Натальи,
которой та неизменно брала верх над слабонервными
противниками, явила полное бессилие перед кондовым таежным
жлобством девки. В мировоззрении Натальи не было места для
таких социальных типов, как девкин братец с подбитым глазом
или же Вавила, девкин бойфренд.
Лантхильда вопила с наслаждением. Легко. Со знанием
дела.
Сигизмунд опустил бутылку, прислушался, стоя за
натальиной спиной.
Ухо выловило несколько раз повторившееся, знакомое
слово "двала". Неслись малопонятные "пилин" и "Пилат". При
чем тут скандально знаменитый прокуратор Иудеи, до
Сигизмунда доперло чуть позже. Так звучало в девкиной
передаче одно хорошее русское словцо, слышанное дикой
барышней, несомненно, от С.Б.Моржа, русского, 36, СПб,
высшее и так далее. "Пилин", очевидно, был суррогатным,
более пристойным заменителем "Пилата".
И тут Лантхильда увидела Сигизмунда. Расплылась в
радостной улыбке, сделалась вдруг приторно-умильна.
Сигизмунд из-за натальиной спины показал ей бутылку пива.
И тут Наталья обернулась...
Сигизмунд мгновенно увидел картину как бы со стороны:
шкаф, крикливая белобрысая стерва, подкравшийся со спины
экс-муженек с бутылкой... Наталья каменно смотрела на
Сигизмунда. Уесть пыталась взглядом. Выковыривала остатки
совести со дна его души. Выскребывала.
Лантхильда замолчала. Отдала поле битвы в руки
Сигизмунда. Он это как-то сразу понял.
- Ну так что, - холодно промолвила Наталья, -
насколько я понимаю, тебе сейчас не до НАС. Денег у тебя
нет. - Она выдержала паузу. - Скажи своей блядище, чтоб
заткнулась. В шкафу вещи мои лежат.
- Там нет твоих вещей, - сказал Сигизмунд.
- А я говорю - есть.
Сигизмунд с тоской ощутил, как его засасывает в
обычный диалог.
Подумав, он объяснил:
- Я их выбросил.
- Врешь! - безапелляционно сказала Наталья.
- Проверь, - предложил он. И подмигнул девке: мол,
можно! давай!
Лантхильда с готовностью прянула вперед. И тут
Наталья, потеряв наконец самообладание, завизжала:
- Убери ее! Убери эту стерву! Развел тут бордель!
Притон! Водка! Бляди! Карты!
- Ты преувеличиваешь, - сказал Сигизмунд. - Ты же
знаешь, я не люблю карты.
Наталья понесла.
После маэстро Лантхильды Наталья Константиновна
выглядела более чем бледно. Опера приелась, партия была
знакома, слова изучены. Сигизмунд сел на диван и, морщась,
снял зубами пробку с бутылки. Приложился к горлышку. Пиво
забулькало. Лантхильда с завистью смотрела, как он пьет.
Сделав глоток, Сигизмунд подозвал девку и отдал ей
бутылку.
- Значит так, Наталья, - прервал он излияния
экс-супруги. - День для тебя сегодня неудачный. Вот и
Лантхильда это подтверждает. Эй, Лантхильд! Наталья ист
двала?
- Йааа... - протяжно отозвалась Лантхильда.
- Во, - обрадованно сказал Сигизмунд. - Вот и
Лантхильда Аттиловна о том же.
- Мадьярка, что ли? - сощурилась Наталья.
- А это уж, Наталья Константиновна, не ваше дело.
Может, и мадьярка.
- На клубничку потянуло? "Частица черта в нас.."?
Сигизмунд сморщился:
- Только не пой.
Наталья решительно шагнула к шкафу.
- Я могу посмотреть МОИ ВЕЩИ?
Сигизмунд встал, преградил ей дорогу.
- Лучше не надо. В другой раз.
- Ты что, труп там прячешь?
Умная баба, этого не отнимешь.
- Поменьше Агату Кристи читайте, Наталья
Константиновна. Там Лантхильды вещи лежат, а она бережлива
очень.
- Смотрю, она тут плотно у тебя прописалась. Гляди,
Сигизмунд... СПИД по свету гуляет.
- А мы с презервативами. - И спросил более мирно: - А
что тебе надо-то? Скажи, я достану.
- Ни-че-го, - прошипела Наталья. - НИЧЕГО мне от тебя
не надо.
И вышла.
Хлопнула входная дверь.
Сигизмунд снова сел на тахту. Дружелюбно глянул на
Лантхильду. Как, мол, мы, а?.. Показал, чтоб садилась
рядом.
Лантхильда глотнула пива и вернула ему бутылку.
Сигизмунд отпил половину того, что еще оставалось, и
протянул бутылку Лантхильде. Давай, освежайся. Хорошо
сегодня поработала.
Подбодренная таким образом, Лантхильда начала
рассказывать. И показывать. Из ее рассказа Сигизмунд уяснил
следующее.
Было так. Сидела она, Лантхильд, его, Сигисмундса
дожидаясь, когда влезла в жилище эта унлезо афумисто двало
Наталья, и восхотела от сигисмундсова добра толику схитить.
А также лунницу золотую спереть, то несомненно.
И бросилась грудью Лантхильд и закрыла добро, не
позволив злому деянию свершиться.
- Блин, - сказал Сигизмунд.
- Пилин, - обрадовалась Лантхильда. - Пилат!
И умильно в глаза ему заглянула, голову наклонив и
засматривая сбоку. Он рассеянно потрепал ее по плечу.
- Пошли пиццу жрать.

x x x

Ближе к ночи Сигизмунд велел Лантхильде одеваться.
Сапоги, шубка. Хватит дома сидеть. Вон, какая тухлая стала.
Белорыбица.
Лантхильда забеспокоилась. Глазами забегала. Видно,
раскаивалась, что слишком много воли себе дала.
Сигизмунд не сразу заметил ее беспокойство. А когда
заметил, то не сразу понял, о чем она.
А она боялась, что он опять выгонять ее собрался.
Однако безропотно облачилась в зимнее. Надулась.
Не обращая внимания на обиженный девкин вид, Сигизмунд
взял ее за руку и потащил вниз по лестнице. Впереди,
задыхаясь на поводке, тянул кобель - на улицу рвался. Едва
правую руку Сигизмунду не отрывал.
Левая же была обременена девкой. Лантхильда цеплялась
за перила, упиралась - идти не хотела. Сигизмунд с усилием
волок ее за собой.
Навстречу попался пожилой сосед. Старичок со второго
этажа. Поздоровались с подчеркнутой чинностью. Расстались.
Выскочив на улицу, кобель столкнулся нос к носу с
кошкой. Та высокомерно подбирала с газеты рыбные головы.
Завидев пса, выгнулась, зашипела и канула в темноте. Кобель
рванулся следом и опрокинул Сигизмунда. Они как раз
спускались с крыльца. Раскрошившиеся ступени обледенели,
упасть ничего не стоит.
Вот и упал. Девка, забыв свои страхи, тихонько
хихикнула. И как только Сигизмунд поднялся, отряхиваясь,
привязалась как ни в чем не бывало: кто, мол, это был? Что
за зверь? Хва?
Вот ведь темная!
Сигизмунд отпустил кобеля в свободное плавание. Тот
задрал хвост "знамена самураев" и умчался с громким лаем.
Сигизмунд пошел кыскать, и спустя короткое время из
темноты появилась кошка. Немедленно принялась тереться,
умильно мявкая.
Эта трехцветная лоскутная киса была известна во дворе
как Мать-героиня. Она исправно наводняла двор котятами. В
нынешнем году у нее был особо лихой производитель и, как
говорила Софья Петровна, в этом году коты уродились на
славу.
Мать-героиня опять вынашивала в своем благодатном
чреве потомство. Двигалась с трудом и очень хотела есть.
Задрав хвост и вытаращив янтарные глаза, принялась ходить
взад-вперед, вытирая морду о сигизмундовы ноги.
Он наклонился, подставил ей ладонь. Кошка уместила в
ладонь свою изящную голову и снова мявкнула.
Лантхильда широко распахнула глаза. Недоверчиво
посмотрела на кошку, на Сигизмунда. Он кивнул: давай!
Лантхильда присела. Протянула ладонь. Кошка с охотой
переметнулась от Сигизмунда к девке. Ткнулась, понюхала и
повернулась хвостом. В знак особого доверия.
Лантхильда опять посмотрела на Сигизмунда. Спросила:
- Хво?
- Это, девка, кошка. Мяу.
- Мьюки, - определила Лантхильда.
- Пусть будет мьюки.
Обогнув двор по длинной дуге, к крыльцу возвращался
кобель. Мьюки мгновенно ушла в подвал. Кобель врезался в
Сигизмунда, едва не уронив его снова, и разочарованно
зарычал в сторону подвала.
Отошли от дома. Оказавшись в более темной части двора,
Сигизмунд свернул руку калачиком и показал Лантхильде, как
надлежит чинно прогуливаться под ручку. С третьей попытки у
девки получилось. Она снова хихикнула, сказала что-то,
помянув Вавилу, и принялась расхаживать с Сигизмундом
взад-вперед по двору.
Сигизмунду стало смешно. В не очень старших классах
они начинали ходить с девочками под ручку - именно так,
чинно. Это считалось чуть ли не последним шагом перед тем,
как сделать предложение. Особым шиком было рассказывать
потом, как "ходил с Ипатовой под ручку, а после ничего ей
не сказал". Звучало так, будто соблазнил эту Ипатову,
ученицу 6-го "В" и бросил ее с ребенком на панели.
Так и ходили по двору Сигизмунд и Лантхильда, невинные
и гордые, точно шестиклассники. Девка показала на детский
садик. Поинтересовалась. Сигизмунд изобразил "уа-уа".
- Барнило, - подсказала Лантхильда.
- Барнило хуз, - выродил Сигизмунд. Ай да Сигизмунд
Борисович! Ай да сукин сын! Здорово шпарю на незнакомом
языке! Мало того, что языка не знаю - не знаю даже, какой
это язык!
Скрип-скрип по снежку. Возвратились к крыльцу. Кобель
бесновался у подвала. Кошку на бой вызывал. Кошка сидела на
безопасном расстоянии. Холодно наблюдала за псом. В
подвальном оконце были видны ее янтарные глаза.
Девка остановилась перед домом. Задрала голову. Во
многих окнах горел свет.
На ее лице показалась печаль. Она будто поняла, что
находится очень далеко от тех мест, к которым привыкла. От
мамы-тайги, от папы-бурелома.
- Пойдем-ка, девка, домой чай пить, - сказал Сигизмунд
добродушно.

x x x

Сигизмунд уже не помнил, когда в последний раз так
безмятежно-приятно проводил вечер. Настроение у него было
беспричинно хорошее. Странно, но у Лантхильды - и это он
чувствовал - тоже.
Они вернулись домой, в приятное тепло после морозца
(Сигизмунд не без удивления обнаружил, что у работников
котельной есть совесть). Заварили чай. Сигизмунд порезал к
чаю лимон и выложил на блюдечко.
Лантхильда уже приуготовилась к торжественной трапезе.
Небось, у них там, в землянке, за стол и не садились, кроме
как всем обильным семейством. Еще и молитву хором читали
прежде чем приступить ко вкушению пищи:
лютеранско-старообрядческую, часа так на полтора.
Сигизмунд безмерно удивил Лантхильду, нагрузив чашки,
сахарницу и лимон на подносик. Видать, до подносика
цивилизация, породившая девку, не изощрилась. Оно и
неудивительно, если вспомнить девкин рисунок, где на
почетном месте среди домочадцев маячил свиин.
Они устроились в сигизмундовой комнате перед ого.
Врубили. Лантхильде было дозволено самолично нажать на
заветную кнопочку оготиви. Сигизмунд отметил про себя, что
девка на изумление быстро освоилась с последним достижением
самсунговских мудрецов.
Лантхильда взяла с подносика чашку и показала пальцем
на лимон. Спросила что-то. Видать, хотела.
Сигизмунд коварно позволил. И стал смотреть.
Лантхильда ловко захватила сразу два колечка и
отправила в рот. Решила, видать, что она здесь самая
хитрая.
К восторгу Сигизмунда, девка препотешно скривилась. С
обидой посмотрела на него. Сигизмунд пожал плечами:
дескать, ты чего? Взял лимон, стал жевать с невозмутимым
видом.
Девка глядела на него очень внимательно. Подвох
высматривала. А потом вдруг взяла и рожу скорчила. И
Сигизмунд не выдержал - скорчил тоже.
Кислятина все-таки.
Девка пришла в страшный восторг. Захихикала. Даже
обижаться не стала.
С экрана нынешний премьер-министр угрюмо повествовал о
недоимках. С ударением на "о" - дескать, недодоили в
бюджет.
Премьер, к счастью, вскоре иссяк и началась передача
"Сам себе режиссер". Передачка незамысловатая, но смешная.
Сигизмунд с Лантхильдой пили чай, смотрели передачку и
охотно смеялись. Девка была очень оживлена: то лезла к
экрану, то возвращалась к Сигизмунду на диван. Судя по
всему, пыталась пересказывать только что увиденное.
Когда Лантхильда в очередной раз сорвалась к
телевизору, Сигизмунд поймал ее за руку.
- Сиди, не мельтеши.
Лантхильда недовольно вырвалась и подскочила к ого.
Носом стала водить, будто обнюхивала.
Смотреть передачу стало невозможно. Кроме девки,
Сигизмунд ничего не видел. Стал на девку смотреть. Ему было
так весело, что и девки хватало.
А потом вдруг вспомнил: вроде, зрение у нее плохое.
Потому и носом по экрану водит. Небось, поэтому и склонна
проверенными маршрутами передвигаться.
Вернулся к прежней мысли. Она, вроде как, и раньше
мелькала, а сейчас зримые очертания обретать стала: глаза
надо Лантхильде делать. Окликнул ее. Она отлипла от экрана,
обернулась на него, сощурилась. Ну точно, близорукая.
Сигизмунд проговорил задумчиво, вполголоса:
- Это какую ж оправу на такую нордическую ряху надо?
Лантхильда радостно вступила в беседу. Напомнила, как
Сигизмунд ее одурачить пытался с лимоном. И как она ловко
его расколола. Ловко ведь? Ловко?
После снова к ого вернулась. К своему ненаглядному.
Сигизмунд мысленно прикидывал, какова будет Лантхильда
в очках. Сначала темные. Получилось паскудно. Потом -
цветную пластмассу. Ну уж нет! Ей тонкую надо, золоченую.
Благообразность придаст. Насколько это вообще возможно.
И... Он еще раз позвал девку:
- Лантхильд!
Она недоуменно обернулась. Он махнул ей рукой:
- Смотри, смотри...
...благообразность и, как ни смешно, ученость.
Мысль о золоченой оправе закономерно породила другую.
Сигизмунд потянулся к телефону.
- Генка, жопа, - не здороваясь сказал Сигизмунд. -
Бабки где?
Генка что-то жевал.
- Готово? - спросил он с набитым ртом.
- Товар - деньги.
Генка дожевал и клятвенно обещал кузену, что
беспременно завтра к вечеру деньги будут. Заедет к вечеру в
контору к Сигизмунду и завезет.
- Смотри у меня, - сказал Сигизмунд. - Не балуй.
И положил трубку. С Генкой так. С Генкой строгость
нужна. Без строгости с кузеном никак.
Интересно, во сколько станут очки? Сигизмунд стал
считать. Снова позвонил Генке. Тот сам очкарик, должен
знать.
- Слышь, кузен, почем нынче глаза? Если с нуля делать?
- Мужику, бабе? - Генка опять что-то жевал.
- Слушай, что ты все время жрешь?
- Ужинаю, бля. Сам меня отрываешь всю дорогу...
- Ничего, тебе полезно. Бабе.
- Хорошие или говно?
- Сам ты говно. Хорошие.
Генка задумался на секунду. Слышно было, как он что-то
пьет.
- В лимон выше крыши уложишься. Что, косоглазую себе
нашел? Или с астигматами? Астигматы дороже, имей в виду.
Лучше сразу откажись.
- Заткнись, - угрюмо сказал Сигизмунд.
- А хрена тогда звонил...
- Ну так жду завтра с бабками, - еще раз напомнил
Сигизмунд.
На этом разговор с родственником был завершен.
Лимон. Двести баксов. У него и триста было. Ждали
своего часа, когда их станет еще немного больше, и на поясе
Сигизмунда угнездится точеное обтекаемое тельце
радиотелефона. Чтобы быть как все нормальные новые русские
люди. Чтобы из бара звонить какой-нибудь Аське. Или из
бани. Мол, приезжай - тут мыло дегтярное есть, как ты
любишь.
Лантхильда оторвалась от ого. Вернулась к дивану.
Налила себе еще чаю. Спросила Сигизмунда, налить ли
ему. Он покивал: лей.
Сигизмунд только сейчас заметил, что девка кладет в
чай неимоверно много сахара. И ест ложкой, вычерпывая из
чашки.
Попивая чай, Лантхильда стала что-то Сигизмунду с
жаром рассказывать. То и дело на телевизор показывала.
Видать, передачка ее изумила. В рассказе Лантхильды то и
дело мелькали Аттила с брозаром. В сходной ситуации
побывали, не иначе. Вспоминая девкино творчество,
Сигизимунд ничуть этому не удивлялся.
Сигизмунд решил принять посильное участие в диалоге.
Вспомнил еще двоих персонажей из прежней девкиной жизни и
объединил их глаголом-связкой.
- А Вавила ист свиин.
Сказал - и не без злорадства на Лантхильду поглядел.
Та призадумалась, а потом начала что-то рассказывать.
Сигизмунд почти ничего не понимал. Из того, что он уловил,
явствовало, что Вавила свиином не был, но какие-то общие
дела у них со свиином, тем не менее, имелись.
Рассеянно слушая Лантхильду, Сигизмунд еще какое-то
время медитировал по поводу радиотелефона, а потом с
неожиданной легкостью решил: а ну его на хер,
говна-пирогов!..
- Ну все, - вымолвил Сигизмунд, - готовься, девка.
Новые буркалы поверх старых тебе лепить будем. По
евростандарту.
Лантхильда еще что-то добавила. Опять про Вавилу и
свиина. Видимо, решила, что тема эта популярностью у
Сигизмунда пользуется.
И только тут проект развернулся перед Сигизмундом во
всей своей таежной непроходимости.
Хорошо. К окулисту он ее привезет. В машину как-нибудь
загонит. Ремнем пристегнет, застращает, чтоб не прыгала.
Может, она и ездила прежде на машинах. Не пешком же из
тайги пришла.
Доехали. Тут-то главные трудности и начнутся. Девка
по-русски знает только "пилин" и "пилат". По-английски и
того не знает.
Как она буковки-то на таблице определять будет?
Конечно, можно попросить, чтобы дали таблицу с зайчиками и
белочками, какие неграмотным деткам показывают. Но ни
окулисту, ни Сигизмунду от этого не легче. Поди пойми, что
там девка наопределяет.
Да, колечки. Были же еще колечки, разорванные вправо и
влево. Сигизмунд помнил такую таблицу по военкомату.
Видать, была в военкомате установка единая для всего
неделимого и нерушимого - на случай, если защитник
Отечества не владеет языком межнационального общения.
Случалось ведь, что спускался воин-абрек с гор за солью и
тут-то его и брали.
Чтоб не было, значит, дискриминации. Потому как
буковки не все, значит, знают.
Сигизмунд сразу повеселел. Близорукая девка в
дремучести своей вполне сопоставима с абреком. А для
колечек четырех слов вполне достаточно. Сумеет девка внятно
ответить, где разрыв? Должна суметь. Не дура.
Передача закончилась, сменившись изнуряющей рекламой
всякого дерьма. Девка доверчиво продолжала смотреть. Ей
втуляли про колготки, творожные пудинги, тампоны,
автомобильные масла. Сигизмунд в это время рисовал черным
маркером в блокноте памятные колечки с разрывами. Сверху,
снизу, справа, слева.
Создав наглядные пособия, отлепил девку от ого.
Демонстративно вырубил. Лантхильда с охотой сунулась
посмотреть - что такого изобразил Сигизмунд. Увидела
колечки. Залопотала. Показывать стала на пальцы, на уши.
- Обручальное кольцо - не простое украшенье, - сказал
Сигизмунд. - Садись, девка, обучать тебя будем.
Он стал показывать пальцем на разрывы и повторять:
"верх, низ, право, лево". Потом они твердили это хором.
Потом они это хором кричали и пели. Лантхильда потащила
было Сигизмунда к пианино, но он отказался.
Когда наступило время закреплять полученные знания,
Сигизмунд стал показывать то на пол, то на потолок, то на
стены, а девка должна была правильно отвечать. Оказалось,
что она тотально путает право и лево. Она не только слова
не могла запомнить, она в принципе путалась в этом.
Ничего, в крайнем случае руками покажет, решил
Сигизмунд. Он был доволен.
В этот вечер Лантхильда долго не могла угомониться.
Выклянчила, чтобы он разрешил ей забраться в ванну.
Освоилась, зараза. Напустила воды, набухала туда шампуней -
причем, разных. Пена поднялась горой. Лантхильда
захватывала пену в ладони и радовалась. И вдруг
бесцеремонно выставила Сигизмунда и заперлась.
Долго плескалась и распевала "право-лево, право-лево",
причем на одной ноте и очень громко. Сигизмунд решил
непременно разучить одно слово из девкиной мовы, по его