Страница:
первобытная. Славянка. Я уже всем тут рассказала. Наш реж
хочет ее посмотреть. У нас тут роль одна может быть...
- А пошел бы ваш реж... Слушай, что ты мне за тварь
принесла? Она нас тут всех перекусала.
- А ты что, палец ей в клетку совал?
- Я ей пить ставил.
- Ее надо отвлекать. У нее инстинкты. А когда сытая,
ее на руки можно брать. Ее, кстати, нужно каждый день на
руки брать, чтобы не одичала. На руках она не кусается.
Только к уху не пускай. Тогда кусить может. И к горлу.
Нашего режа она в губу укусила.
- А ты с ним целуешься, - сказал Сигизмунд с укором. -
Фу...
- Ну, он же с тех пор умывался...
- Все равно. Я с тобой целоваться теперь не буду.
- Ну и говно же ты, Морж. Давай я тебя с сестрицей
познакомлю... Я про молоток рассказала, что у тебя висит.
Наши тут все в восторге. Сестрица моя ученая тут же сходу
теорию какую-то навернула. Мы у меня молотка не нашли,
паяльник повесили. Тот, охрененный... Ну ладно, про
премьеру не забудь. Послезавтра. Где в прошлый раз.
И не прощаясь Аська бухнула трубку.
Сигизмунд уже смирился с мыслью о том, что в ближайшем
будущем предстоит совершить очередной тягучий наезд на РЭУ.
Касательно побелки. С тоскливым омерзением откладывал эту
сцену со дня на день. Не хотелось портить настроение,
которое впервые за много времени было устойчиво хорошим.
И вдруг РЭУ поразило его в самое сердце. Сигизмунду
даже показалось, что он вдруг вернулся в эпоху развитого
социализма с почти человеческим лицом.
С утра ему позвонили и неприятным голосом
осведомились, будет ли он завтра весь день дома. Ибо маляры
возымели неукротимое желание явиться завтра и во что бы то
ни стало произвести ремонтные работы у Сигизмунда в
квартире.
Сигизмунд замялся. Все это было очень неожиданно.
Кроме того, он инстинктивно предпочитал жить на руинах,
нежели в эпицентре грандиозного ремонта.
- Ну так что? Будете? - Женщина в телефоне не
оставляла ему пути для отступления.
- Ну... - промямлил Сигизмунд. - Буду.
- С семи тридцати. Ждите. Да, мебель закройте, не
забудьте. А то закапают.
Сигизмунд положил трубку и зашел в свою комнату. Он
там не был уже несколько дней. В комнате застоялся затхлый
известковый запах. Окна были заклеены - Сигизмунд лично
залепил на 7-е ноября. Это была семейная традиция: окна
закрывали 7 ноября, а открывали 1 мая. Сигизмунд открыл
форточку, но свежее в комнате не стало. Просто выстудилось
и все.
Обвел глазами мебель. За эти дни она вдруг стала ему
почти чужой. Увидел, какая она старая, обшарпанная. Стеллаж
этот дурацкий. Все пыльное. Как будто и не живет здесь
никто.
Превозмогая себя, добыл несколько старых номеров
"Рекламы-шанса" и стал густо устилать мебель и пол. Решил
покончить с этим до работы, чтобы вечером спокойно
отдохнуть.
Лантхильда еще спала.
Процедура укрывания мебели газетами оказалась куда
более простой и легкой, чем опасался Сигизмунд. Ведь делал
когда-то ремонт. Сам делал - вскоре после женитьбы. Не было
тогда этой тяжести в руках. Контекст и мотивация - великая
вещь. Впрочем, о чем это я?.. Старый делаюсь. Кудряво
рассуждать начал.
Вымыл после пыли и газет руки, отправился на кухню -
кофе варить. Одну чашку сам выпил, другую принес в гостиную
и поставил под носом у Лантхильды. Спящая девка начала
принюхиваться. Потом зашевелилась, открыла глаза, двинула
носом - едва чашку не опрокинула. Сигизмунд в последнюю
секунду успел подхватить.
- Вставай, хорош подушку давить, - сказал Сигизмунд. -
Пошел я.
- Таак, - сказала сонная Лантхильда.
- Кофе пей. Пока.
- Покаа...
Об этом протяжном "покаа" Сигизмунд и думал, пока
рассеянно слушал светкин отчет о походе в налоговую. Внешне
он выглядел как всегда, был сосредоточен и собран. На деле
же вдруг ощутил, до какой степени ему все безразлично.
После Нового Года никак было не войти в рабочий ритм. И в
отпуск не уйти. Хорошо было раньше. Одиннадцать месяцев
оттрубил - и в Крым. Или в Сочи. И ни за что не отвечаешь.
И катись оно все подальше. Государство само у себя
покупало, само себе заказ делало. А республик было
пятнадцать, и в двенадцати из них рос виноград.
Светка что-то говорила, возмущалась, показывала цифры,
хвасталась крохотными победами. Все было как всегда. Новая
власть методично душила мелкий бизнес.
- Ну что, будем пока жить, - невпопад сказал
Сигизмунд.
Светочка толкнула его ногой под столом.
- Вы о чем думаете, Сигизмунд Борисович? А-а?..
- Надо что-то новенькое искать. Незаезженное.
- Все так говорят, - рассудила Светочка.
В дверь позвонили. Светочка, сверкнув колготками,
выбралась из-за стола, отправилась открывать.
На пороге нарисовался востроглазый молодой человек с
портфельчиком в руках.
- Вам кого? - спросила Светка.
Молодой человек щелкнул замками, извлек красивую папку
и заговорил быстрыми, заученными фразами.
- Я хотел бы предложить вам продукцию ведущих западных
фирм. В этой папке находятся образцы. Мы поставляем на
рынок птичьи клетки, оригинально оформленные миски для
кормления животных, кэт-хаусы, дог-хаусы, а также фильтры,
помпы и другую технику для любителей аквариумного
содержания.
Все это он выпалил за тридцать секунд. Глядя на
востроглазого, Сигизмунд почти воочию провидел инструктора,
который наставлял его, принимая на эту работу: "У тебя
будет ровно тридцать секунд на то, чтобы вбухать этим лохам
всю информацию. Ровно тридцать секунд. Именно столько
времени уходит на замах. Через тридцать секунд тебе дадут в
морду".
- Голубчик, что с вами? - участливо осведомился
Сигизмунд.
Молодой человек как будто споткнулся.
- Что?..
- Вы больны? Света, сделайте молодому человеку
горячего чаю.
Молодой человек разом обмяк.
- Образцы нашей продукции, - проговорил он неуверенно,
как будто у него заканчивался завод, - представлены в этой
красочной полиграфической...
- Покажите, - разрешил Сигизмунд.
Молодой человек вновь обрел упругость. Светочка
отправилась за водой, по дороге обернувшись и поглядев на
Сигизмунда как на сумасшедшего.
Красочная полиграфическая, услужливо раскрытая перед
Сигизмундом, являла феерические по своей пошлости сцены.
Например, на одной картинке накрашенная потаскуха тянула
губки трубочкой к попугайчику. Попугайчик квартировал в
большой позолоченной клетке. Ниже перечислялись параметры
клетки: кубатура, высота, различное оборудование - лесенки,
качели, поилки.
На другой изображалась большая комната. Там имелись:
камин, двое наряженных ребятишек лет по шести и счастливо
лыбящиеся холеные предки. На самом видном месте комнаты
высился дог-хаус, сиречь Конура Обыкновенная Комнатного
Типа. Из пещерообразного зева конуры языком вываливался
коврик. На коврике дрых, разметав губы и слюни,
сенбернарище.
- У нас три модели: 50 на 60 на 60 инчей, 60 на 70 на
70 инчей и экстра-сайз - 80 на 100 на 100, - пояснил
востроглазый.
Весь проспект был на английском языке.
Кроме мисок и поилок. Те были на венгерском.
Сигизмунд рассеянно просмотрел корзины со спящими в
них котятами, на кэт-хаусы. Тут вошла Светочка с чайником.
Налила молодому человеку, подозрительно поглядывая на него.
Но тут Светкин взор упал на картинку с котятами.
Взвизгнув "какие лапушки!", Светка завладела каталогом.
Молодой человек принялся пить чай и вообще слегка
оттаял. Сигизмунд спросил о ценах. В голове у директора
"Морены" бродили какие-то смутные, еще не оформившиеся
мысли. Молодой человек всякий раз прежде чем назвать цену,
объяснял, что это дешевле, чем у других, а если учесть
качество - то почти даром. За каждой его репликой назойливо
ощущалась натасканность на ответы.
Закончив распросы, Сигизмунд сказал, что мог бы,
конечно, взять у него оптовую партию того-то и того-то за -
и назвал свою цену. Молодой человек деланно засмеялся и
сказал:
- Это смешно.
- Сперва вы нас веселили, - сказал Сигизмунд, - теперь
и мы вас.
Молодой человек поблагодарил за чай, забрал папку и
удалился. Сигизмунд еще долго в задумчивости смотрел на
дверь. Новая мутация. И как они его так обработали? Он ведь
уверен, что находится на пути к успеху, хотя и живет в тех
же самых реалиях. Ходит по тому же самому городу, наверняка
не процветает... Живет будущим. А в будущем у него все:
большая квартира с дог-хаусом и сенбернаром, отдых на
Канарах, стажировка в Соединенных Штатах за счет фирмы и
охрененные промоушены...
Сигизмунд потянулся в кресле, откинулся и протяжно
прокричал:
- Гербалайфа хочуу!..
- Гербалайф нынче дорог, - лукаво сказала Светочка. -
Хотите я вам лучше крапивы заварю? Нашей русской
православной крапивки?
- А Гербалайф что, не православный?
- Вы что, Сигизмунд Борисыч. Гербалайф - это секта
бесовская. Мне тут Федор все подробно разъяснил. Знаете,
как у них на всю Россию презентация прошла?
- Как?
Сигизмунд при всем своем богатом воображении не смог
себе представить, какое бесовство мог усмотреть Федор
(точнее - отец Никодим) в столь светском мероприятии, как
презентация.
- Ужрались, что ли, в хлам?
- Мелко плаваете, Сигизмунд Борисович. Помните, в
советские времена на Пасху всегда кино крутили? И танцы
устраивали на всю ночь, чтобы молодежь отвлекать?
- При чем тут...
- Когда у них было открытие представительства в
России, они устроили всероссийскую презентацию в пасхальную
ночь.
- В каком году?
- В 95-м. Я тоже помню. Мы тогда с подругой во
Владимирский собор пошли, крестный ход смотреть, а напротив
собора, в спортивном комплексе, как раз эта презентация
гремела... Листовки свои раздавали: "Мы в прямом эфире!"
- Что, серьезно, что ли? - изумился Сигизмунд.
- А то!
- Может, они не знали? - усомнился Сигизмунд. - У них
же Пасха в другое время...
- Могли бы и узнать, когда у нас Пасха. Нет, это
умысел. Я вам точно говорю. Там люди меняются до
неузнаваемости. У них все другое делается. Интересы другие,
старые друзья им больше не нужны... Они как
зомбированные... Как эти, "белые братья"...
Светочка говорила с полной убежденностью в своей
правоте. Поскольку истовой религиозности за Светочкой не
наблюдалось, то Сигизмунд был склонен ей верить.
Маляры действительно явились ни свет ни заря. В
квартире возникли две тетки, будто вышедшие бодрым шагом
прямо из фильма "Девчата": в рабочих штанах, заляпанных
побелкой, в косынках, с белозубыми улыбками. Впрочем,
белозубая была у одной, помоложе. У второй была
нержавеющая.
Они поздоровались, затопали по коридору, оставляя
грязные следы. Сигизмунд показал им было, куда идти, но они
и без того помнили. Захрустели газетами, загремели ведром.
Потом железнозубая высунулась и пошутила:
- Хозяин! Стремянку-то дай, а то до потолка далеко
тянуться!
Сигизмунд принес стремянку. Тетки споро принялись за
дело.
На ходу заплетая косу, из "светелки" выбралась
Лантхильда. Заглянула к малярам. Сказала им что-то. К
удивлению Сигизмунда, получила ответ.
Тетки переговаривались между собой - певуче, с
матерком. Обсуждали последнюю, жалостливую, серию какого-то
сериала. Простодушно сострадали героине.
Сигизмунд засел на кухне - пережидать нашествие.
Лантхильда деловито сновала по квартире. То ли указания
теток выполняла, то ли надзирала над ними. Тряпки им
какие-то приносила.
Кобель поначалу пришел в восторг. Напрыгивал на теток,
приветственно гавкал, норовил лизнуть в лицо. По счастью,
железнозубая оказалась собачницей. Знала, как обходиться с
восторженными балбесами.
Но затем счастью кобеля был положен предел. Он, как
всегда, смертельно испугался стремянки. Залег на
почтительном расстоянии и время от времени тихонько бухал:
"Уф!.. Уф!.."
Сигизмунд прошелся по кухне. Нашел огрызок яблока -
Лантхильда оставила. Сунул огрызок в клетку.
Крыска оценила подношение. Вцепилась, начала
обкусывать. Сигизмунд осторожно ухватил ее поперек спины.
Крыса, не переставая грызть, повисла. Хвост свесила.
Заслышав, что Лантхильда направляется на кухню,
Сигизмунд развернул крыску вместе с ее драгоценным огрызком
мордой к мешочкам. Лантхильда поглядела на него как на
полного кретина. Головой покачала предостерегающе.
Сигизмунд сунул крысу обратно в клетку, где та
невозмутимо продолжила свое занятие. Лантхильда повернулась
и вышла. Сигизмунд слышал, как она, войдя в комнату, где
шел ремонт, обиженно затараторила. Видимо, рассказывала
бабам-маляршам о нанесенной обиде. Ее, похоже, поняли,
потому что одна из малярш, обращаясь то к товарке, то к
Лантхильде, принялась рассказывать про своего мужа. Такой
же дебил. Бабы слушали, ахали, дружно всхохатывали.
Сигизмунд с неудовольствием слушал, как Лантхильда
заливается вместе с ними.
Потом молодая малярша - у той был пронзительный голос
- поведала, как водила своего-то кисту удалять. Сам-то
боялся идти, пришлось, как дитё, за ручку вести. (Бабы
раскатились смехом). Потом донеслось лантхильдино
протяжное:
- Нуу...
- Баранки гну, - бойко завершила молодая малярша. - Ну
вот, привожу своего-то, там докторша - во! Гренадер!
- Ты кистью-то не маши, - недовольно проговорила та,
что постарше. - Ты ж мне в морду брызгаешь.
- Отмоешься. У НЕГО ванна есть.
Еще не хватало. Чтобы они тут в его ванне плескались.
- Ну вот, он мне и говорит, мой-то, чтоб я не уходила
- страшно ему. Я за дверкой села, жду. Слышу - вопит. Ну,
точно - мой. Выходит потом. Докторша вся в кровище.
Говорит: киста у него была аж до самого мозга, непонятно,
где и мозг-то помещался, чем он думал-то... В общем,
говорит, гной выпустила, а коли с гноем и мозги вытекли -
тут стоматология бессильна...
- Йаа... - одобрительно протянула Лантхильда.
- А ты че, из немок, что ли? - осведомилась молодка. И
продолжала: - Ну, забираю я своего, а он глядит на меня
одуревши... Я уж испугалась: думаю, точно, мозги вытекли...
Это и раньше по его поведению заметно было, но прежде,
может, киста подпирала, а теперь...
- Мужики на зубную боль слабые, - твердо сказала
старшая малярша. - Я своего вела зуб тащить - он по дороге
дважды под машину попасть норовил, чтоб лучше его в
травматологию забрали... А твой-то как - зубами не мается?
Это она к Лантхильде обращается, сообразил Сигизмунд.
- Таак... - неопределенно ответила девка.
Вот ведь стерва.
- Бывает, значит, - вздохнула старшая. - Мужики - они
как дети.
Некоторое время они молчали. Потом завели противную
песню "Огней так много золотых" и пели ее визгливо и долго,
с подвыванием. Лантхильда подпевала. Она слов, естественно,
не знала, просто выла: "а-а".
У Сигизмунда появилось острое желание бежать прочь,
бросив дом на поругание.
Закончили бабы побелку на удивление быстро. Сигизмунд
настроился на то, что кошмар продлится до вечера. Помнил,
как сам белил. Но примерно через час старшая тетка крикнула
через стену:
- Хозяин! Иди работу принимай!
Сигизмунд заглянул в комнату. Потолок был новый.
Аккуратный. В принципе, это было единственное чистое место
в комнате. Все остальное было заляпано, забрызгано,
завалено опоганенными газетами. Хотелось смотреть только на
потолок, больше никуда.
Лантхильда топталась тут же. Дивилась.
Молодая тетка, виляя задом, слезла со стремянки.
Старшая собрала кисти, ведро.
- Жалоб нет? - спросила она.
- Вроде, нормально... - ответил Сигизмунд.
- Ну, если что - нам скажете. Мы подправим.
Оставляя белые следы, тетки бодро протопали к выходу.
Кобель смиренно пошел их проводить.
Сигизмунд забрался на стремянку, сбросил на пол
газеты, открыв пыльные шкафы и стеллаж. Дал Лантхильде
мешок, показал, чтобы собрала мусор. Лантхильда принялась
за дело. Забегала с тазами и тряпками, принялась вытирать
пыль оттуда, где та неприкосновенно копилась годами.
Сигизмунд уже собрался идти на работу, как в дверь
опять позвонили. Зашел сантехник дядя Коля. От него вкусно
пахло пивом.
- Эта... - сказал дядя Коля. - Ну че, были?
- Были, - сказал Сигизмунд.
Дядя Коля качнул висевший у входа молоток.
- Это что, мода теперь такая?
- Мода.
- Кому что нравится, - философски заметил дядя Коля. -
У однех велосипед висит, у другех колесо от родного
жигуленка, у третьех - подкова...
Дядя Коля заглянул в комнату, где бурно хозяйничала
Лантхильда. Лантхильда вежливо молвила "драастис" и
продолжила труды.
- Справная девка, - оценил дядя Коля, не смущаясь
присутствием Лантхильды. - А та ваша, прежняя, больно нос
драла. Белоручка, небось. Я к вам кран заходил чинить,
помните? Не, не помните, вас тогда не было - на работе
были. Так ваша-то - ну вся на говно изошла. А эта ничего,
культурная.
Так. Оказывается, сантехник в курсе его семейной
жизни. И дворник, видимо, тоже. Ну, теперь, очевидно, и
техник-смотритель в РЭУ будет оповещен.
Лантхильда в это время стояла, нагнувшись, и собирала
газеты. Дядя Коля еще раз оценивающе смерил взглядом ее
крупную фигуру, одобрительно покивал Сигизмунду и удалился.
Напоследок поведал зачем-то, что если что - он сейчас в РЭУ
идет.
- Хорошо, - сказал Сигизмунд.
- Претензий нет? - уже с порога спросил дядя Коля.
- А у Михал Сергеича были?
- А как же!..
С Михал Сергеичем Сигизмунд, видимо, жил в
противофазе: когда тот уже был на работе, Сигизмунд только
выходил из дома. Если бы не протечка, могли бы и вообще не
встретиться.
Сигизмунд взял мешок с грязными газетами, упиханный
Лантхильдой, и вынес на помойку. Заодно кобель получил
удовольствие - пробежался с громким лаем и спугнул стаю
ворон.
Когда они вернулись домой, Лантхильда успела везде
расставить тазы и тазики. Она занималась уборкой, следуя
какой-то своей, таинственной, системе, в которой Сигизмунд
не чаял разобраться. В одних тазиках была беловатая мутная
вода, в других грязноватая. К каждому тазику полагалась для
полоскания своя тряпочка. Причем Лантхильда не давала эти
тряпочки выбрасывать - она их сушила и хранила до следующей
уборки. Таких уборок уже было две, но те были локальными и
почти незаметными. Сегодня же девка развернулась вовсю.
Сигизмунд вымыл руки и начал все-таки собираться в
офис. В это время в дверь позвонили.
Федор.
- Ты что пришел? - спросил Сигизмунд. - Случилось что?
- Да нет. Мимо шел. Вы же сказали, что сегодня дома
будете... Не хотел по телефону.
- Проходи.
Федор ловко увернулся от молотка и ножниц. Проник в
квартиру. Огляделся. Оценил количество тазов в коридоре.
- Побелку сегодня делали, - пояснил Сигизмунд.
- Да уж вижу.
Федор расшнуровал свои сложные шнурки, то и дело
отвлекаясь на отпихивание любопытной морды кобеля.
Прошествовал на кухню.
Сел. Настороженно посмотрел на Сигизмунда.
- А эта что... до сих пор у вас живет?
- Да.
- А что эти ее не заберут?
- Они мне ее вроде как подарили.
Федор диковато посмотрел на Сигизмунда, но от оценок,
как всегда, воздержался. Приступил к делу.
- Было так, - начал он.
- Чаю будешь?
- Да. Приехал по адресу. Коммуналка - в страшном сне
приснится. Гигантская. Этот, который купил, - видел я его.
Бандит. Серьезный человек... Продешевили мы, конечно. Там
работы... До революции - хоромы были! Там в одном месте еще
лепнина сохранилась. И посреди одной комнаты колонна стоит.
Деревянная такая, витая, разрисованная в разные цвета.
Потемнело все уже, конечно... Перед самой революцией там
профессор какой-то жил. Вроде как в "Собачьем сердце",
такой же. Потом его, естественно, уплотнили. Комиссара
вселили. В общем, сейчас там - представляете? - опять
профессор живет. С женой и дочкой. В маленькой комнатушке,
где прежде кухарку держали. Потом старуха там живет, дочка
этого комиссара. Совсем из ума выжила. Старухи сейчас
вообще... А че с них взять? Это раньше было - как старуха,
так смолянка какая-нибудь, царя видела... А эти-то бабки -
они же все пионерки-комсомолки, комиссарские дочки, без
Бога выросли... Чего от них ждать? Заметили, Сигизмунд
Борисыч? Злющие все такие, неряшливые какие-то... Без света
стареют, к земле клонятся, темнеют... В общем, старуха эта
клопов развела видимо-невидимо. И тараканы, само собой. У
нее все стенки в картинках. Из "Огонька" - еще старого, из
"Работницы"... Самое клопиное дело. И корки всякие.
Тараканам раздолье. Она в комнате ела, жильцам не доверяла,
все у себя прятала... Жуть! Эх, надо заглотнуть!
С этими словами Федор влил в себя добрый глоток чаю.
- Две комнаты занимала сорокалетняя алкоголичка.
Водила к себе все каких-то мужиков с рынка, черных этих...
Самых таких люмпенов, каких у себя в роду, явись они в
горы, сразу зарежут за подлость нрава... Вот с ними...
Блохи, чесотка, весь набор говна-пирогов... Как там
профессор жил - ума не приложу. Этот бандит ему квартиру
купил. Небольшую, но в центре. Хоть на старости лет поживет
по-человечески. Что он, зря такого ума набирался?
- Слушай, Федор, откуда ты все это знаешь?
- А я с одним жильцом разговорился. Они последние
уезжали. Мужик мне водочки поставил, чтоб не одному
выпить... Давай, говорит, напоследок, чтоб больше так не
жилось... Врагу, говорит, не пожелаю... И здоровья Захар
Матвеичу - ну, бандюге этому... Ты, говорит, Федь, не
представляешь, как мы тут жили... Дети болели. От старухи
да от бляди то чесотку подхватят, то вшей... Нас из
детского садика два раза выгоняли. А ты думаешь, мы детей
зачем в садик отдавали? Думаешь, мы работали? Накрылся наш
завод медным тазом, дома сидели. А детей пристроили - чтоб
хоть дети с голоду не померли. Тогда за детский сад еще
небольшая плата была, крутились. Два пятьдесят садик стоил.
А у кого двое - те половину платили. Я слесарь шестого
разряда - это мужик говорит - а знаешь, на что мы жили? Это
он мне говорит, а сам чуть не плачет. Я, говорит, денег
одолжу, кур накуплю, жена потушит и вечером у метро
продает... Однажды старуха-комиссарша куру скоммуниздила -
не знаю, как не убил старую суку... Проворовали, блядь,
страну просрали... Представляете, говорит, а сам ревет уже
настоящими слезами! Президента, говорит, бы ебалом да в эту
конуру! Чтоб посмотрел, как народ живет!.. Ой, блин,
Сигизмунд Борисович, как я сам с этим мужиком там не
разревелся... Уж, казалось, навидался говна, ан нет!.. И
тут этот заходит, Захар Матвеич, бандюган. Ну, по морде
видно, что бандит. А этот мужик, слесарь, вскочил, едва ему
руки не целует, выплясывает... Водки ему льет. Тот пить не
стал, как не заметил. Все, говорит, у вас готово? Где-то на
Дыбенко он им квартиру купил. Хоть Правобережье, хоть
панельник, а все ж своя...
Сигизмунд видел, что Федора просто распирают
впечатления.
Тут в дверь позвонили.
- Блин, кого еще несет?..
Принесло маляршу. Ту, что помоложе.
- Кисть забыли, - пояснила она, улыбаясь.
Прошла в комнату, наследив на чисто вымытом полу.
Лантхильда зашипела. Они обменялись парой реплик, после
чего дружно засмеялись. Затем малярша удалилась, успев
кокетливо стрельнуть глазом на Федора.
Федор слегка приосанился. И хотя уже никакой малярши
больше не было, продолжал говорить, сидя в академической
позе - с развернутыми плечами, с гордо вскинутой головой.
- Ну, как искал я эту квартиру - усрешься... Указано
было: квартира сорок семь. - Федор похлопал себя по ладони,
как бы указывая на лежавшую в руке бумажку с адресом. -
Подхожу. Дом, улица - те! Вхожу в подъезд. Квартиры один,
двести два, пятнадцать и восемь - это на первом этаже.
Семь, четыре, двести три и девятнадцать - на втором. Третий
этаж - одна квартира - сто. Там коридорная система и
начинаются квартиры сто один, сто два и так далее, до ста
пятнадцати. Хорошо. Вхожу во второй подъезд...
Обстоятельный рассказ Федора был оборван звонком в
дверь и громким лаем кобеля. Сигизмунд встал. Федор глотнул
еще чая, поднялся из-за стола и долил себе кипятку.
Принесло дядю Колю.
- Были девки-то? Они тут кисть забыли...
- Были, - сказал Сигизмунд.
Кобель, припав на передние лапы, яростно лаял на дядю
Колю.
- Ишь, веселая собачка, - прищурился дядя Коля. Теперь
от него пахло не только пивом, но еще и портвейном.
Ушел.
- Долго квартиру-то искал? - подсказал Федору
Сигизмунд, возвращаясь на кухню. Он хотел избежать слишком
обстоятельного повествования.
Но сбить бойца Федора было нелегко. Он продолжил точно
с того места, на котором остановился.
- Захожу, значит, во второй подъезд. Там у батареи
пьяный лежит. Уже пустил под себя, как положено. Я в него
потыкал - ботинки голландские, крепкие, и не то выдержат.
Говорю: "Отец, есть тут квартира сорок семь?" Он стонет...
"Ясно, - говорю, - без слов". Обследовал первый этаж.
Квартира десять, одиннадцать, двенадцать и сто восемьдесят
один. Так, не то. Поднимаюсь на второй этаж. Там...
- Короче, Склихософский, - сказал Сигизмунд.
- А я и говорю, - охотно поддержал начальника Федор.
Звонок в дверь.
- Активно живете, Сигизмунд Борисович, - заметил
Федор. - Прямо как депутат какой-нибудь. Слуга народа.
Пришли из РЭУ. Обследовали произведенный ремонт.
Подсунули бумажку расписаться, что претензий нет. Сигизмунд
расписался и предусмотрительно поставил дату. Между своей
подписью и нижней строчкой акта не оставил врагу ни
миллиметра. Обучен-с. Хотя на практике на этом еще ни разу
не горел.
Лантхильда возилась где-то в квартире, то и дело
что-то опрокидывая и роняя.
Когда Сигизмунд в очередной раз возвратился на кухню,
Федор допивал уже вторую чашку чая. Осторожно спросил:
- У вас с ней, Сигизмунд Борисович, что - серьезно?
- Серьезней не бывает, - сказал Сигизмунд.
хочет ее посмотреть. У нас тут роль одна может быть...
- А пошел бы ваш реж... Слушай, что ты мне за тварь
принесла? Она нас тут всех перекусала.
- А ты что, палец ей в клетку совал?
- Я ей пить ставил.
- Ее надо отвлекать. У нее инстинкты. А когда сытая,
ее на руки можно брать. Ее, кстати, нужно каждый день на
руки брать, чтобы не одичала. На руках она не кусается.
Только к уху не пускай. Тогда кусить может. И к горлу.
Нашего режа она в губу укусила.
- А ты с ним целуешься, - сказал Сигизмунд с укором. -
Фу...
- Ну, он же с тех пор умывался...
- Все равно. Я с тобой целоваться теперь не буду.
- Ну и говно же ты, Морж. Давай я тебя с сестрицей
познакомлю... Я про молоток рассказала, что у тебя висит.
Наши тут все в восторге. Сестрица моя ученая тут же сходу
теорию какую-то навернула. Мы у меня молотка не нашли,
паяльник повесили. Тот, охрененный... Ну ладно, про
премьеру не забудь. Послезавтра. Где в прошлый раз.
И не прощаясь Аська бухнула трубку.
Сигизмунд уже смирился с мыслью о том, что в ближайшем
будущем предстоит совершить очередной тягучий наезд на РЭУ.
Касательно побелки. С тоскливым омерзением откладывал эту
сцену со дня на день. Не хотелось портить настроение,
которое впервые за много времени было устойчиво хорошим.
И вдруг РЭУ поразило его в самое сердце. Сигизмунду
даже показалось, что он вдруг вернулся в эпоху развитого
социализма с почти человеческим лицом.
С утра ему позвонили и неприятным голосом
осведомились, будет ли он завтра весь день дома. Ибо маляры
возымели неукротимое желание явиться завтра и во что бы то
ни стало произвести ремонтные работы у Сигизмунда в
квартире.
Сигизмунд замялся. Все это было очень неожиданно.
Кроме того, он инстинктивно предпочитал жить на руинах,
нежели в эпицентре грандиозного ремонта.
- Ну так что? Будете? - Женщина в телефоне не
оставляла ему пути для отступления.
- Ну... - промямлил Сигизмунд. - Буду.
- С семи тридцати. Ждите. Да, мебель закройте, не
забудьте. А то закапают.
Сигизмунд положил трубку и зашел в свою комнату. Он
там не был уже несколько дней. В комнате застоялся затхлый
известковый запах. Окна были заклеены - Сигизмунд лично
залепил на 7-е ноября. Это была семейная традиция: окна
закрывали 7 ноября, а открывали 1 мая. Сигизмунд открыл
форточку, но свежее в комнате не стало. Просто выстудилось
и все.
Обвел глазами мебель. За эти дни она вдруг стала ему
почти чужой. Увидел, какая она старая, обшарпанная. Стеллаж
этот дурацкий. Все пыльное. Как будто и не живет здесь
никто.
Превозмогая себя, добыл несколько старых номеров
"Рекламы-шанса" и стал густо устилать мебель и пол. Решил
покончить с этим до работы, чтобы вечером спокойно
отдохнуть.
Лантхильда еще спала.
Процедура укрывания мебели газетами оказалась куда
более простой и легкой, чем опасался Сигизмунд. Ведь делал
когда-то ремонт. Сам делал - вскоре после женитьбы. Не было
тогда этой тяжести в руках. Контекст и мотивация - великая
вещь. Впрочем, о чем это я?.. Старый делаюсь. Кудряво
рассуждать начал.
Вымыл после пыли и газет руки, отправился на кухню -
кофе варить. Одну чашку сам выпил, другую принес в гостиную
и поставил под носом у Лантхильды. Спящая девка начала
принюхиваться. Потом зашевелилась, открыла глаза, двинула
носом - едва чашку не опрокинула. Сигизмунд в последнюю
секунду успел подхватить.
- Вставай, хорош подушку давить, - сказал Сигизмунд. -
Пошел я.
- Таак, - сказала сонная Лантхильда.
- Кофе пей. Пока.
- Покаа...
Об этом протяжном "покаа" Сигизмунд и думал, пока
рассеянно слушал светкин отчет о походе в налоговую. Внешне
он выглядел как всегда, был сосредоточен и собран. На деле
же вдруг ощутил, до какой степени ему все безразлично.
После Нового Года никак было не войти в рабочий ритм. И в
отпуск не уйти. Хорошо было раньше. Одиннадцать месяцев
оттрубил - и в Крым. Или в Сочи. И ни за что не отвечаешь.
И катись оно все подальше. Государство само у себя
покупало, само себе заказ делало. А республик было
пятнадцать, и в двенадцати из них рос виноград.
Светка что-то говорила, возмущалась, показывала цифры,
хвасталась крохотными победами. Все было как всегда. Новая
власть методично душила мелкий бизнес.
- Ну что, будем пока жить, - невпопад сказал
Сигизмунд.
Светочка толкнула его ногой под столом.
- Вы о чем думаете, Сигизмунд Борисович? А-а?..
- Надо что-то новенькое искать. Незаезженное.
- Все так говорят, - рассудила Светочка.
В дверь позвонили. Светочка, сверкнув колготками,
выбралась из-за стола, отправилась открывать.
На пороге нарисовался востроглазый молодой человек с
портфельчиком в руках.
- Вам кого? - спросила Светка.
Молодой человек щелкнул замками, извлек красивую папку
и заговорил быстрыми, заученными фразами.
- Я хотел бы предложить вам продукцию ведущих западных
фирм. В этой папке находятся образцы. Мы поставляем на
рынок птичьи клетки, оригинально оформленные миски для
кормления животных, кэт-хаусы, дог-хаусы, а также фильтры,
помпы и другую технику для любителей аквариумного
содержания.
Все это он выпалил за тридцать секунд. Глядя на
востроглазого, Сигизмунд почти воочию провидел инструктора,
который наставлял его, принимая на эту работу: "У тебя
будет ровно тридцать секунд на то, чтобы вбухать этим лохам
всю информацию. Ровно тридцать секунд. Именно столько
времени уходит на замах. Через тридцать секунд тебе дадут в
морду".
- Голубчик, что с вами? - участливо осведомился
Сигизмунд.
Молодой человек как будто споткнулся.
- Что?..
- Вы больны? Света, сделайте молодому человеку
горячего чаю.
Молодой человек разом обмяк.
- Образцы нашей продукции, - проговорил он неуверенно,
как будто у него заканчивался завод, - представлены в этой
красочной полиграфической...
- Покажите, - разрешил Сигизмунд.
Молодой человек вновь обрел упругость. Светочка
отправилась за водой, по дороге обернувшись и поглядев на
Сигизмунда как на сумасшедшего.
Красочная полиграфическая, услужливо раскрытая перед
Сигизмундом, являла феерические по своей пошлости сцены.
Например, на одной картинке накрашенная потаскуха тянула
губки трубочкой к попугайчику. Попугайчик квартировал в
большой позолоченной клетке. Ниже перечислялись параметры
клетки: кубатура, высота, различное оборудование - лесенки,
качели, поилки.
На другой изображалась большая комната. Там имелись:
камин, двое наряженных ребятишек лет по шести и счастливо
лыбящиеся холеные предки. На самом видном месте комнаты
высился дог-хаус, сиречь Конура Обыкновенная Комнатного
Типа. Из пещерообразного зева конуры языком вываливался
коврик. На коврике дрых, разметав губы и слюни,
сенбернарище.
- У нас три модели: 50 на 60 на 60 инчей, 60 на 70 на
70 инчей и экстра-сайз - 80 на 100 на 100, - пояснил
востроглазый.
Весь проспект был на английском языке.
Кроме мисок и поилок. Те были на венгерском.
Сигизмунд рассеянно просмотрел корзины со спящими в
них котятами, на кэт-хаусы. Тут вошла Светочка с чайником.
Налила молодому человеку, подозрительно поглядывая на него.
Но тут Светкин взор упал на картинку с котятами.
Взвизгнув "какие лапушки!", Светка завладела каталогом.
Молодой человек принялся пить чай и вообще слегка
оттаял. Сигизмунд спросил о ценах. В голове у директора
"Морены" бродили какие-то смутные, еще не оформившиеся
мысли. Молодой человек всякий раз прежде чем назвать цену,
объяснял, что это дешевле, чем у других, а если учесть
качество - то почти даром. За каждой его репликой назойливо
ощущалась натасканность на ответы.
Закончив распросы, Сигизмунд сказал, что мог бы,
конечно, взять у него оптовую партию того-то и того-то за -
и назвал свою цену. Молодой человек деланно засмеялся и
сказал:
- Это смешно.
- Сперва вы нас веселили, - сказал Сигизмунд, - теперь
и мы вас.
Молодой человек поблагодарил за чай, забрал папку и
удалился. Сигизмунд еще долго в задумчивости смотрел на
дверь. Новая мутация. И как они его так обработали? Он ведь
уверен, что находится на пути к успеху, хотя и живет в тех
же самых реалиях. Ходит по тому же самому городу, наверняка
не процветает... Живет будущим. А в будущем у него все:
большая квартира с дог-хаусом и сенбернаром, отдых на
Канарах, стажировка в Соединенных Штатах за счет фирмы и
охрененные промоушены...
Сигизмунд потянулся в кресле, откинулся и протяжно
прокричал:
- Гербалайфа хочуу!..
- Гербалайф нынче дорог, - лукаво сказала Светочка. -
Хотите я вам лучше крапивы заварю? Нашей русской
православной крапивки?
- А Гербалайф что, не православный?
- Вы что, Сигизмунд Борисыч. Гербалайф - это секта
бесовская. Мне тут Федор все подробно разъяснил. Знаете,
как у них на всю Россию презентация прошла?
- Как?
Сигизмунд при всем своем богатом воображении не смог
себе представить, какое бесовство мог усмотреть Федор
(точнее - отец Никодим) в столь светском мероприятии, как
презентация.
- Ужрались, что ли, в хлам?
- Мелко плаваете, Сигизмунд Борисович. Помните, в
советские времена на Пасху всегда кино крутили? И танцы
устраивали на всю ночь, чтобы молодежь отвлекать?
- При чем тут...
- Когда у них было открытие представительства в
России, они устроили всероссийскую презентацию в пасхальную
ночь.
- В каком году?
- В 95-м. Я тоже помню. Мы тогда с подругой во
Владимирский собор пошли, крестный ход смотреть, а напротив
собора, в спортивном комплексе, как раз эта презентация
гремела... Листовки свои раздавали: "Мы в прямом эфире!"
- Что, серьезно, что ли? - изумился Сигизмунд.
- А то!
- Может, они не знали? - усомнился Сигизмунд. - У них
же Пасха в другое время...
- Могли бы и узнать, когда у нас Пасха. Нет, это
умысел. Я вам точно говорю. Там люди меняются до
неузнаваемости. У них все другое делается. Интересы другие,
старые друзья им больше не нужны... Они как
зомбированные... Как эти, "белые братья"...
Светочка говорила с полной убежденностью в своей
правоте. Поскольку истовой религиозности за Светочкой не
наблюдалось, то Сигизмунд был склонен ей верить.
Маляры действительно явились ни свет ни заря. В
квартире возникли две тетки, будто вышедшие бодрым шагом
прямо из фильма "Девчата": в рабочих штанах, заляпанных
побелкой, в косынках, с белозубыми улыбками. Впрочем,
белозубая была у одной, помоложе. У второй была
нержавеющая.
Они поздоровались, затопали по коридору, оставляя
грязные следы. Сигизмунд показал им было, куда идти, но они
и без того помнили. Захрустели газетами, загремели ведром.
Потом железнозубая высунулась и пошутила:
- Хозяин! Стремянку-то дай, а то до потолка далеко
тянуться!
Сигизмунд принес стремянку. Тетки споро принялись за
дело.
На ходу заплетая косу, из "светелки" выбралась
Лантхильда. Заглянула к малярам. Сказала им что-то. К
удивлению Сигизмунда, получила ответ.
Тетки переговаривались между собой - певуче, с
матерком. Обсуждали последнюю, жалостливую, серию какого-то
сериала. Простодушно сострадали героине.
Сигизмунд засел на кухне - пережидать нашествие.
Лантхильда деловито сновала по квартире. То ли указания
теток выполняла, то ли надзирала над ними. Тряпки им
какие-то приносила.
Кобель поначалу пришел в восторг. Напрыгивал на теток,
приветственно гавкал, норовил лизнуть в лицо. По счастью,
железнозубая оказалась собачницей. Знала, как обходиться с
восторженными балбесами.
Но затем счастью кобеля был положен предел. Он, как
всегда, смертельно испугался стремянки. Залег на
почтительном расстоянии и время от времени тихонько бухал:
"Уф!.. Уф!.."
Сигизмунд прошелся по кухне. Нашел огрызок яблока -
Лантхильда оставила. Сунул огрызок в клетку.
Крыска оценила подношение. Вцепилась, начала
обкусывать. Сигизмунд осторожно ухватил ее поперек спины.
Крыса, не переставая грызть, повисла. Хвост свесила.
Заслышав, что Лантхильда направляется на кухню,
Сигизмунд развернул крыску вместе с ее драгоценным огрызком
мордой к мешочкам. Лантхильда поглядела на него как на
полного кретина. Головой покачала предостерегающе.
Сигизмунд сунул крысу обратно в клетку, где та
невозмутимо продолжила свое занятие. Лантхильда повернулась
и вышла. Сигизмунд слышал, как она, войдя в комнату, где
шел ремонт, обиженно затараторила. Видимо, рассказывала
бабам-маляршам о нанесенной обиде. Ее, похоже, поняли,
потому что одна из малярш, обращаясь то к товарке, то к
Лантхильде, принялась рассказывать про своего мужа. Такой
же дебил. Бабы слушали, ахали, дружно всхохатывали.
Сигизмунд с неудовольствием слушал, как Лантхильда
заливается вместе с ними.
Потом молодая малярша - у той был пронзительный голос
- поведала, как водила своего-то кисту удалять. Сам-то
боялся идти, пришлось, как дитё, за ручку вести. (Бабы
раскатились смехом). Потом донеслось лантхильдино
протяжное:
- Нуу...
- Баранки гну, - бойко завершила молодая малярша. - Ну
вот, привожу своего-то, там докторша - во! Гренадер!
- Ты кистью-то не маши, - недовольно проговорила та,
что постарше. - Ты ж мне в морду брызгаешь.
- Отмоешься. У НЕГО ванна есть.
Еще не хватало. Чтобы они тут в его ванне плескались.
- Ну вот, он мне и говорит, мой-то, чтоб я не уходила
- страшно ему. Я за дверкой села, жду. Слышу - вопит. Ну,
точно - мой. Выходит потом. Докторша вся в кровище.
Говорит: киста у него была аж до самого мозга, непонятно,
где и мозг-то помещался, чем он думал-то... В общем,
говорит, гной выпустила, а коли с гноем и мозги вытекли -
тут стоматология бессильна...
- Йаа... - одобрительно протянула Лантхильда.
- А ты че, из немок, что ли? - осведомилась молодка. И
продолжала: - Ну, забираю я своего, а он глядит на меня
одуревши... Я уж испугалась: думаю, точно, мозги вытекли...
Это и раньше по его поведению заметно было, но прежде,
может, киста подпирала, а теперь...
- Мужики на зубную боль слабые, - твердо сказала
старшая малярша. - Я своего вела зуб тащить - он по дороге
дважды под машину попасть норовил, чтоб лучше его в
травматологию забрали... А твой-то как - зубами не мается?
Это она к Лантхильде обращается, сообразил Сигизмунд.
- Таак... - неопределенно ответила девка.
Вот ведь стерва.
- Бывает, значит, - вздохнула старшая. - Мужики - они
как дети.
Некоторое время они молчали. Потом завели противную
песню "Огней так много золотых" и пели ее визгливо и долго,
с подвыванием. Лантхильда подпевала. Она слов, естественно,
не знала, просто выла: "а-а".
У Сигизмунда появилось острое желание бежать прочь,
бросив дом на поругание.
Закончили бабы побелку на удивление быстро. Сигизмунд
настроился на то, что кошмар продлится до вечера. Помнил,
как сам белил. Но примерно через час старшая тетка крикнула
через стену:
- Хозяин! Иди работу принимай!
Сигизмунд заглянул в комнату. Потолок был новый.
Аккуратный. В принципе, это было единственное чистое место
в комнате. Все остальное было заляпано, забрызгано,
завалено опоганенными газетами. Хотелось смотреть только на
потолок, больше никуда.
Лантхильда топталась тут же. Дивилась.
Молодая тетка, виляя задом, слезла со стремянки.
Старшая собрала кисти, ведро.
- Жалоб нет? - спросила она.
- Вроде, нормально... - ответил Сигизмунд.
- Ну, если что - нам скажете. Мы подправим.
Оставляя белые следы, тетки бодро протопали к выходу.
Кобель смиренно пошел их проводить.
Сигизмунд забрался на стремянку, сбросил на пол
газеты, открыв пыльные шкафы и стеллаж. Дал Лантхильде
мешок, показал, чтобы собрала мусор. Лантхильда принялась
за дело. Забегала с тазами и тряпками, принялась вытирать
пыль оттуда, где та неприкосновенно копилась годами.
Сигизмунд уже собрался идти на работу, как в дверь
опять позвонили. Зашел сантехник дядя Коля. От него вкусно
пахло пивом.
- Эта... - сказал дядя Коля. - Ну че, были?
- Были, - сказал Сигизмунд.
Дядя Коля качнул висевший у входа молоток.
- Это что, мода теперь такая?
- Мода.
- Кому что нравится, - философски заметил дядя Коля. -
У однех велосипед висит, у другех колесо от родного
жигуленка, у третьех - подкова...
Дядя Коля заглянул в комнату, где бурно хозяйничала
Лантхильда. Лантхильда вежливо молвила "драастис" и
продолжила труды.
- Справная девка, - оценил дядя Коля, не смущаясь
присутствием Лантхильды. - А та ваша, прежняя, больно нос
драла. Белоручка, небось. Я к вам кран заходил чинить,
помните? Не, не помните, вас тогда не было - на работе
были. Так ваша-то - ну вся на говно изошла. А эта ничего,
культурная.
Так. Оказывается, сантехник в курсе его семейной
жизни. И дворник, видимо, тоже. Ну, теперь, очевидно, и
техник-смотритель в РЭУ будет оповещен.
Лантхильда в это время стояла, нагнувшись, и собирала
газеты. Дядя Коля еще раз оценивающе смерил взглядом ее
крупную фигуру, одобрительно покивал Сигизмунду и удалился.
Напоследок поведал зачем-то, что если что - он сейчас в РЭУ
идет.
- Хорошо, - сказал Сигизмунд.
- Претензий нет? - уже с порога спросил дядя Коля.
- А у Михал Сергеича были?
- А как же!..
С Михал Сергеичем Сигизмунд, видимо, жил в
противофазе: когда тот уже был на работе, Сигизмунд только
выходил из дома. Если бы не протечка, могли бы и вообще не
встретиться.
Сигизмунд взял мешок с грязными газетами, упиханный
Лантхильдой, и вынес на помойку. Заодно кобель получил
удовольствие - пробежался с громким лаем и спугнул стаю
ворон.
Когда они вернулись домой, Лантхильда успела везде
расставить тазы и тазики. Она занималась уборкой, следуя
какой-то своей, таинственной, системе, в которой Сигизмунд
не чаял разобраться. В одних тазиках была беловатая мутная
вода, в других грязноватая. К каждому тазику полагалась для
полоскания своя тряпочка. Причем Лантхильда не давала эти
тряпочки выбрасывать - она их сушила и хранила до следующей
уборки. Таких уборок уже было две, но те были локальными и
почти незаметными. Сегодня же девка развернулась вовсю.
Сигизмунд вымыл руки и начал все-таки собираться в
офис. В это время в дверь позвонили.
Федор.
- Ты что пришел? - спросил Сигизмунд. - Случилось что?
- Да нет. Мимо шел. Вы же сказали, что сегодня дома
будете... Не хотел по телефону.
- Проходи.
Федор ловко увернулся от молотка и ножниц. Проник в
квартиру. Огляделся. Оценил количество тазов в коридоре.
- Побелку сегодня делали, - пояснил Сигизмунд.
- Да уж вижу.
Федор расшнуровал свои сложные шнурки, то и дело
отвлекаясь на отпихивание любопытной морды кобеля.
Прошествовал на кухню.
Сел. Настороженно посмотрел на Сигизмунда.
- А эта что... до сих пор у вас живет?
- Да.
- А что эти ее не заберут?
- Они мне ее вроде как подарили.
Федор диковато посмотрел на Сигизмунда, но от оценок,
как всегда, воздержался. Приступил к делу.
- Было так, - начал он.
- Чаю будешь?
- Да. Приехал по адресу. Коммуналка - в страшном сне
приснится. Гигантская. Этот, который купил, - видел я его.
Бандит. Серьезный человек... Продешевили мы, конечно. Там
работы... До революции - хоромы были! Там в одном месте еще
лепнина сохранилась. И посреди одной комнаты колонна стоит.
Деревянная такая, витая, разрисованная в разные цвета.
Потемнело все уже, конечно... Перед самой революцией там
профессор какой-то жил. Вроде как в "Собачьем сердце",
такой же. Потом его, естественно, уплотнили. Комиссара
вселили. В общем, сейчас там - представляете? - опять
профессор живет. С женой и дочкой. В маленькой комнатушке,
где прежде кухарку держали. Потом старуха там живет, дочка
этого комиссара. Совсем из ума выжила. Старухи сейчас
вообще... А че с них взять? Это раньше было - как старуха,
так смолянка какая-нибудь, царя видела... А эти-то бабки -
они же все пионерки-комсомолки, комиссарские дочки, без
Бога выросли... Чего от них ждать? Заметили, Сигизмунд
Борисыч? Злющие все такие, неряшливые какие-то... Без света
стареют, к земле клонятся, темнеют... В общем, старуха эта
клопов развела видимо-невидимо. И тараканы, само собой. У
нее все стенки в картинках. Из "Огонька" - еще старого, из
"Работницы"... Самое клопиное дело. И корки всякие.
Тараканам раздолье. Она в комнате ела, жильцам не доверяла,
все у себя прятала... Жуть! Эх, надо заглотнуть!
С этими словами Федор влил в себя добрый глоток чаю.
- Две комнаты занимала сорокалетняя алкоголичка.
Водила к себе все каких-то мужиков с рынка, черных этих...
Самых таких люмпенов, каких у себя в роду, явись они в
горы, сразу зарежут за подлость нрава... Вот с ними...
Блохи, чесотка, весь набор говна-пирогов... Как там
профессор жил - ума не приложу. Этот бандит ему квартиру
купил. Небольшую, но в центре. Хоть на старости лет поживет
по-человечески. Что он, зря такого ума набирался?
- Слушай, Федор, откуда ты все это знаешь?
- А я с одним жильцом разговорился. Они последние
уезжали. Мужик мне водочки поставил, чтоб не одному
выпить... Давай, говорит, напоследок, чтоб больше так не
жилось... Врагу, говорит, не пожелаю... И здоровья Захар
Матвеичу - ну, бандюге этому... Ты, говорит, Федь, не
представляешь, как мы тут жили... Дети болели. От старухи
да от бляди то чесотку подхватят, то вшей... Нас из
детского садика два раза выгоняли. А ты думаешь, мы детей
зачем в садик отдавали? Думаешь, мы работали? Накрылся наш
завод медным тазом, дома сидели. А детей пристроили - чтоб
хоть дети с голоду не померли. Тогда за детский сад еще
небольшая плата была, крутились. Два пятьдесят садик стоил.
А у кого двое - те половину платили. Я слесарь шестого
разряда - это мужик говорит - а знаешь, на что мы жили? Это
он мне говорит, а сам чуть не плачет. Я, говорит, денег
одолжу, кур накуплю, жена потушит и вечером у метро
продает... Однажды старуха-комиссарша куру скоммуниздила -
не знаю, как не убил старую суку... Проворовали, блядь,
страну просрали... Представляете, говорит, а сам ревет уже
настоящими слезами! Президента, говорит, бы ебалом да в эту
конуру! Чтоб посмотрел, как народ живет!.. Ой, блин,
Сигизмунд Борисович, как я сам с этим мужиком там не
разревелся... Уж, казалось, навидался говна, ан нет!.. И
тут этот заходит, Захар Матвеич, бандюган. Ну, по морде
видно, что бандит. А этот мужик, слесарь, вскочил, едва ему
руки не целует, выплясывает... Водки ему льет. Тот пить не
стал, как не заметил. Все, говорит, у вас готово? Где-то на
Дыбенко он им квартиру купил. Хоть Правобережье, хоть
панельник, а все ж своя...
Сигизмунд видел, что Федора просто распирают
впечатления.
Тут в дверь позвонили.
- Блин, кого еще несет?..
Принесло маляршу. Ту, что помоложе.
- Кисть забыли, - пояснила она, улыбаясь.
Прошла в комнату, наследив на чисто вымытом полу.
Лантхильда зашипела. Они обменялись парой реплик, после
чего дружно засмеялись. Затем малярша удалилась, успев
кокетливо стрельнуть глазом на Федора.
Федор слегка приосанился. И хотя уже никакой малярши
больше не было, продолжал говорить, сидя в академической
позе - с развернутыми плечами, с гордо вскинутой головой.
- Ну, как искал я эту квартиру - усрешься... Указано
было: квартира сорок семь. - Федор похлопал себя по ладони,
как бы указывая на лежавшую в руке бумажку с адресом. -
Подхожу. Дом, улица - те! Вхожу в подъезд. Квартиры один,
двести два, пятнадцать и восемь - это на первом этаже.
Семь, четыре, двести три и девятнадцать - на втором. Третий
этаж - одна квартира - сто. Там коридорная система и
начинаются квартиры сто один, сто два и так далее, до ста
пятнадцати. Хорошо. Вхожу во второй подъезд...
Обстоятельный рассказ Федора был оборван звонком в
дверь и громким лаем кобеля. Сигизмунд встал. Федор глотнул
еще чая, поднялся из-за стола и долил себе кипятку.
Принесло дядю Колю.
- Были девки-то? Они тут кисть забыли...
- Были, - сказал Сигизмунд.
Кобель, припав на передние лапы, яростно лаял на дядю
Колю.
- Ишь, веселая собачка, - прищурился дядя Коля. Теперь
от него пахло не только пивом, но еще и портвейном.
Ушел.
- Долго квартиру-то искал? - подсказал Федору
Сигизмунд, возвращаясь на кухню. Он хотел избежать слишком
обстоятельного повествования.
Но сбить бойца Федора было нелегко. Он продолжил точно
с того места, на котором остановился.
- Захожу, значит, во второй подъезд. Там у батареи
пьяный лежит. Уже пустил под себя, как положено. Я в него
потыкал - ботинки голландские, крепкие, и не то выдержат.
Говорю: "Отец, есть тут квартира сорок семь?" Он стонет...
"Ясно, - говорю, - без слов". Обследовал первый этаж.
Квартира десять, одиннадцать, двенадцать и сто восемьдесят
один. Так, не то. Поднимаюсь на второй этаж. Там...
- Короче, Склихософский, - сказал Сигизмунд.
- А я и говорю, - охотно поддержал начальника Федор.
Звонок в дверь.
- Активно живете, Сигизмунд Борисович, - заметил
Федор. - Прямо как депутат какой-нибудь. Слуга народа.
Пришли из РЭУ. Обследовали произведенный ремонт.
Подсунули бумажку расписаться, что претензий нет. Сигизмунд
расписался и предусмотрительно поставил дату. Между своей
подписью и нижней строчкой акта не оставил врагу ни
миллиметра. Обучен-с. Хотя на практике на этом еще ни разу
не горел.
Лантхильда возилась где-то в квартире, то и дело
что-то опрокидывая и роняя.
Когда Сигизмунд в очередной раз возвратился на кухню,
Федор допивал уже вторую чашку чая. Осторожно спросил:
- У вас с ней, Сигизмунд Борисович, что - серьезно?
- Серьезней не бывает, - сказал Сигизмунд.