– Да. С того времени его не разрабатывали. И вы можете застолбить его, дайте только несколько долларов тому индейцу, который рассказал мне о нем. Он бедный человек.
– Но отчего вы сами этого не сделаете?
– По двум причинам. Во-первых, мне хочется оказать вам услугу. А во-вторых, я не могу сам заняться им, так как спешу в другое место. Если я вернусь, вы уделите мне часть прибылей, и я тоже тогда буду богат. Я сейчас покажу вам, как я нашел след этого сокровища!
Тут я подробно объяснил содержание свитка.
– Не будем же терять времени…
– Не взять ли с собой людей?
– Нет, сеньор! Место еще не найдено, пойдут толки, и кто-нибудь перебьет у вас все дело. Я мог бы положиться на вчерашнего посланника, но он так утомлен, что еще спит. К тому же нам предстоит длинный путь!
Через час мы уже ехали в горы. Моласу я велел передать, что вернусь к ночи. Перевалив через первую гору, мы вступили в довольно широкую долину, по которой текла быстрая речка. Перебравшись через нее вброд в месте, указанном на моем свитке, мы двинулись прямо к одной высоко выступающей скале. У ее подножия должно было расти широко раскинувшееся дерево.
– Похоже, где-то здесь вход в рудник, – сказал я, еще раз сверившись с рукописью.
– Но я не вижу дерева! – заметил Стрикленд.
– Вероятно, оно погибло от старости, но, судя по описанию, вход здесь или поблизости. Привяжем лошадей и будем искать!
После недолгих поисков я нашел остатки корней большого дерева и на скале напротив увидел очень искусно приставленные обломки камней, заросшие ползучими растениями.
Подойдя еще ближе, мы уже могли видеть следы ударов молотком по этим камням. Вход нами был найден. Оставалось только отвалить камни. Однако это оказалось нам не под силу. Обойдя несколько раз кругом, мы обратили внимание у подножия стены на небольшую, но довольно глубокую впадину в скале.
– Не это ли вход? – спросил Стрикленд.
– Возможно, что это отверстие было оставлено для обращения воздуха в руднике. Нам остается только войти и посмотреть. Принесите, сеньор, заступы и ломы, и мы сейчас увидим!
Через четверть часа работы мы несколько расширили отверстие, и нашим глазам представился узкий, длинный и темный вход. Взяв с собой привезенные свечи и молот, мы друг за другом смело вползли в пещеру.
V. Сказание о Сердце
VI. Начало поисков
– Но отчего вы сами этого не сделаете?
– По двум причинам. Во-первых, мне хочется оказать вам услугу. А во-вторых, я не могу сам заняться им, так как спешу в другое место. Если я вернусь, вы уделите мне часть прибылей, и я тоже тогда буду богат. Я сейчас покажу вам, как я нашел след этого сокровища!
Тут я подробно объяснил содержание свитка.
– Не будем же терять времени…
– Не взять ли с собой людей?
– Нет, сеньор! Место еще не найдено, пойдут толки, и кто-нибудь перебьет у вас все дело. Я мог бы положиться на вчерашнего посланника, но он так утомлен, что еще спит. К тому же нам предстоит длинный путь!
Через час мы уже ехали в горы. Моласу я велел передать, что вернусь к ночи. Перевалив через первую гору, мы вступили в довольно широкую долину, по которой текла быстрая речка. Перебравшись через нее вброд в месте, указанном на моем свитке, мы двинулись прямо к одной высоко выступающей скале. У ее подножия должно было расти широко раскинувшееся дерево.
– Похоже, где-то здесь вход в рудник, – сказал я, еще раз сверившись с рукописью.
– Но я не вижу дерева! – заметил Стрикленд.
– Вероятно, оно погибло от старости, но, судя по описанию, вход здесь или поблизости. Привяжем лошадей и будем искать!
После недолгих поисков я нашел остатки корней большого дерева и на скале напротив увидел очень искусно приставленные обломки камней, заросшие ползучими растениями.
Подойдя еще ближе, мы уже могли видеть следы ударов молотком по этим камням. Вход нами был найден. Оставалось только отвалить камни. Однако это оказалось нам не под силу. Обойдя несколько раз кругом, мы обратили внимание у подножия стены на небольшую, но довольно глубокую впадину в скале.
– Не это ли вход? – спросил Стрикленд.
– Возможно, что это отверстие было оставлено для обращения воздуха в руднике. Нам остается только войти и посмотреть. Принесите, сеньор, заступы и ломы, и мы сейчас увидим!
Через четверть часа работы мы несколько расширили отверстие, и нашим глазам представился узкий, длинный и темный вход. Взяв с собой привезенные свечи и молот, мы друг за другом смело вползли в пещеру.
V. Сказание о Сердце
Не успел я сделать несколько шагов, как отверстие неожиданно расширилось, так что мы смогли встать в полный рост и зажечь свечи. Не было никаких сомнений, что мы во входном коридоре заброшенного рудника. На пути нам встречались большие каменные глыбы, по-видимому отвалившиеся от потолка. Пройдя еще немного, я остановился и сказал своему спутнику:
– Не лучше ли нам, сеньор, уйти обратно? В рукописи говорилось, что рудник из опасных, и время, кажется, совершенно уничтожило все подпорки, если даже они и были поставлены.
– Разумеется. Мне тоже не нравится вид верхнего свода. Он полон трещин!
При этих словах к его ногам свалился камень величиной с детскую голову.
– Не говорите громко! – прошептал я. – Звук вашего голоса вызывает опасные колебания!
Нагнувшись, чтобы поднять упавший камень, я ощутил под руками нечто острое. Это оказалась берцовая кость человеческого скелета, пожелтевшего от времени. Немного дальше лежали и другие кости.
– Вероятно, несчастного пришибло упавшим осколком! – заметил Стрикленд.
Мы медленно продвигались назад к выходу.
– Вот, посмотрите сюда, Игнасио! – остановил меня мой друг, наклоняясь и поднимая небольшой самородок чистейшего золота в несколько унций весом.
– Не подлежит сомнению, что это очень богатый рудник, – ответил я, – но я слышу вдали зловещий гул, и нам лучше скорее уходить!
При мерцающем свете свечи двигаться было очень неудобно, и Стрикленд нечаянно ударился коленом о выступ стены. Вероятно, удар был довольно сильный, потому что, забыв всякую осторожность, он громко вскрикнул. Над самой головой раздался резкий шум, точно раздиралась крепкая ткань, и мгновение спустя я лежал на земле, придавленный большой каменной глыбой, оторвавшейся от свода. Она удержалась на том выступе, о который ударился Стрикленд. Темень кругом была полная, так как мой спутник также упал, и свеча погасла. Первой моей мыслью было, что он умер. Прошло несколько минут, прежде чем я услышал его вопрос, произнесенный тихим голосом:
– Игнасио!.. Вы живы?
Я помедлил с ответом. Мне было ясно, что свод долго не выдержит. Я не мог шевельнуться, и если Стрикленд останется со мной, то и он обречен на смерть. Меня ничто не могло спасти, а он мог уйти. И все-таки я ответил, хотя знал, что он не уйдет.
– Бегите, сеньор! Я жив. Только зажгу свечу и последую за вами!
– Вы говорите неправду, Игнасио! Ваш голос доносится с земли!
Пока он говорил, я опять услышал шум. Когда он засветил свечу и внимательно осмотрел мое положение и свод над нами, то мог увидеть висевший на выступах стены огромный камень, слегка качавшийся при его малейших словах.
– Ради Бога, уходите! – шептал я. – Через несколько часов будет поздно, а мне ничем помочь нельзя. Я обречен на смерть, и меня надо предоставить собственной участи!
После минутного колебания он опять собрался с мужеством и едва слышно заговорил:
– Мы вместе вошли, вместе выйдем или вместе погибнем. Камень только придавил вас, а не раздробил кости, иначе вы не смогли бы сказать ни слова!
– Нет, друг, я получил смертельный ушиб, хотя кости мои, может быть, целы. Бегите отсюда, умоляю вас!
– Нет! – ответил он решительно. – Я постараюсь приподнять камень!
Но как он ни был силен и крепок, он ничего не мог сделать!
– Я отправлюсь за помощью! – сказал он тогда. – И приведу людей!
– Да, да, сеньор! – поспешил я укрепить его в этой мысли, зная, что он не успеет вернуться. Зато он сам будет спасен! – Но погодите одну минуту. Я передам вам один предмет; нагнитесь ниже, чтобы я мог возложить на вашу шею эту цепь. Если вы когда-либо будете нуждаться в услуге индейцев, покажите этот предмет какому-нибудь вождю, и он умрет за вас, если это потребуется. Я сделал вас наследником мексиканского царства в сердцах всех индейцев, потомков свободных некогда ацтеков. И да хранит вас Бог!
Стрикленд молча положил в карман мой талисман и быстро ушел.
– Вероятно, он слишком испуган и боится говорить! – подумал я. – Впрочем, он должен скорее спасать свою жизнь!
Но этими мыслями я жестоко оскорбил своего друга. Потом он говорил мне, что, выйдя из пещеры, он был в полном недоумении, как меня спасти. Эта местность была необитаема, и потребовалось бы несколько часов, чтобы добраться до Кумарво и привести оттуда людей. Он неподвижно стоял некоторое время, когда его взор случайно упал на росший неподалеку, близ небольшого журчащего ручейка, ствол мимозы. Его осенила блестящая мысль: с помощью рычага ему удастся то, чего он не мог достигнуть голыми руками. Перескочив ручей, он ухватился за дерево, нагнул его и надломил у самого корня. Надрезать и очистить ветки охотничьим ножом было делом минуты. Но в это время из пещеры до него донесся новый шум. Робость овладела им, и он готов был бежать. Но горячее желание спасти друга опять взяло верх, и он вошел в пещеру. Большой камень висел по-прежнему; свалился другой, ближе к выходу.
– Вы живы, Игнасио?
Эти слова вызвали меня из забытья, в которое я впал от боли. Но спасение все-таки казалось немыслимым. Даже с помощью принесенного рычага Стрикленд не мог приподнять камень.
– Подвиньте рычаг немного правее, там больше места! – посоветовал я, ощупав положение камня.
Он так и сделал, и повиснув всей своей тяжестью на другом конце; рискуя сломать дерево, Стрикленд слегка приподнял давивший меня гнет. Сжавшись, как только возможно, извиваясь, как змея, я выполз из-под камня. Но встать на ноги я был не в силах.
– Меня надо нести, сеньор! – сказал я.
Англичанин быстро взял меня на руки и торопливо направился к выходу. Новые глухие раскаты послышались за нами, но мы были уже у самого выхода; а минуту спустя я лежал на берегу ручья, вдали от страшной пещеры.
– Клянусь Господом Богом, что нет на земле человека благороднее вас! – воскликнул я и тотчас же упал в глубокий обморок.
Десять дней прошло после того, как меня принесли в Кумарво на носилках, прежде чем Стрикленду и Моласу удалось в первый раз посадить меня на постели. Все это время я находился между жизнью и смертью и теперь был уже на пути к исцелению.
– Кстати, Игнасио, я еще не отдал вам ваш талисман! – сказал мне Стрикленд. – Может быть, вы объясните мне теперь те странные слова, которые говорили мне в пещере? Или это было бредом больного?
– Слушайте, сеньор, только посмотрите, хорошо ли закрыта дверь, и подойдите ближе… Этот разломанный драгоценный камень есть символ большого общества. Вы теперь один из самых старших в нем, хотя еще и не посвящены во все тайны. Но обряд ведь выполнен, так как он заключается в возложении этого камня на грудь посвященного и сделать это могу только я – царь и потомственный Хранитель Сердца. Я скажу вам потом больше, но теперь знайте, что первая обязанность каждого служителя общества – это молчание, и этого я требую от вас. Люди часто предпочитали умереть, чем проронить слово, их жгли и пытали отцы инквизиции, но они безмолвствовали!
– А если кто-нибудь откроет ваши тайны? – спросил Стрикленд.
– Для таких есть страна, куда они отправятся раньше, чем это начертано в книге жизни!
– То есть, такого вы убиваете?
– Нет, но вскоре он случайно умирает, как неверный брат, будь он хоть самый старший в обществе. А потому мы говорим: имеющий уши да слышит!
– Имею уши и слышу! – повторил Стрикленд и тем самым произнес клятву молчания.
– Теперь я могу открыть вам нашу тайну, насколько я сам ее знаю, и как мне ее передали.
Вы слышали, быть может, предание про белого человека, или бога, которого индейцы зовут Кветцалом, или Кукумацем2. Он посетил эти страны и устроил жизнь здешних народов. Потом отплыл в море на корабле, обещая вернуться по прошествии многих поколений, когда он отбыл, основанное им царство перешло во власть двух братьев; Жители чтили, как и мы, христиане, единое божество, Сердце Неба, которому поклонялись и приносили бескровные жертвы. Но вот один из братьев взял жену из соседней страны, какое-то исчадие дьявола, но дивной красоты, и по ее внушению стал приносить жертвы ее божествам, и жертвы даже человеческие. В народе началось смятение, и народ разделился на две части: поклонников Сердца и поклонников дьяволов. Междоусобные распри были продолжительны и кровопролитны, пока наконец они все не пришли к решению разойтись в разные стороны. Поклонники чужих богов ушли на север и сделались родоначальниками ацтеков и других племен, а поклонники Сердца остались в стране Табаско. Но от тех и от других удача отвернулась. Ацтеки некоторое время процветали, но пришли испанцы и покорили их. Другая половина разделившегося народа сделалась жертвой нашествия диких племен и погибла, а с ней, по-видимому, исчезла и старая вера.
– Это очень интересно, но какое отношение ко всему сказанному имеет ваш талисман?
– Когда Кветцал покидал царство, то оставил в наследие царям камень, который он сам носил; вы видите теперь его половину. И он сказал, что пока изображающий сердце камень будет целым, то и народ его будет в единстве и нераздельности. Если же он разобьется или сломается, или будет разделен, то царство распадется и соединится опять только тогда, когда соединятся части камня. Братья-цари поссорились и распилили камень. У меня та часть, которая досталась женатому брату, ушедшему из родной страны. Существует много преданий про этот камень. Им неизменно владели все ацтекские цари вплоть до Куаутемока, их последнего царя. От него он дошел до меня!
– А какое отношение имеете вы к Куаутемоку?
– В одиннадцатом поколении я его прямой потомок!
– Следовательно, вы имеете все права быть мексиканским императором?
– Да, сеньор. Но обо мне потом. Я еще не закончил историю камня. Он не был утрачен, и его знает народ во всей стране. Тот, кто его носит, зовется «Хранитель Сердца» или «Упование Бодрствующих». И может случиться в наши дни, что обе половины соединятся!
– И тогда?
– И тогда, по словам предания, индейцы снова будут могущественным народом, они изгонят своих притеснителей в пучину моря, и ветер рассеет их прах!
– Вы всему этому верите? – спросил сеньор.
– Да, во всяком случае, большей части! Мне недавно сказали, что нашлась и другая половина Сердца, и как только я немного поправлюсь, я пойду, к тому, кто ее хранит и кто пришел, чтобы меня найти.
– Откуда явился этот человек?
– Я еще не знаю наверняка. Но думаю, что он пришел из того священного индейского города, который так старательно искали испанцы, но не могли найти. По-видимому, Золотой Город еще существует среди гор и пустынь внутри материка; я надеюсь, что отправлюсь; с ним туда.
– Игнасио, вы сошли с ума! Этого города нет и никогда не было!
– По вашему мнению, может быть. Но я думаю иначе. Я знавал человека, дед которого видел город. Это был уроженец Сан-Хуан-Батиста в Табаско. В юности он совершил какое-то преступление и, опасаясь преследований, бежал в горы. Я не знаю всех его преступлений, но однажды он очутился на берегу большого озера, кажется, недалеко от нынешней Гватемалы. Утомление совершенно лишило его сил, ион впал в забытье; когда он пришел в себя, то увидел множество людей. Это были индейцы, но белолицые и одетые в нарядные белые одежды, с изумрудными украшениями и в меховых шапках. Они посадили пришельца в большую лодку и отвезли в знаменитый город с большой высоко возвышающейся пирамидой в центре. Это и было Сердце Мира. Но он видел немного, так как его держали взаперти, как пленника. Только иногда его приводили на совет старейшин и подробно расспрашивали про его родину, ее обычаи, а больше всего про белых, которые ее покорили. По его словам, в одной только зале совета было больше золота, чем можно найти во всей Мексике. Когда ему больше нечего было сообщить, ему стала грозить смерть, так как жители боялись, чтобы он не убежал и не открыл их тайны. Он спасся благодаря помощи одной женщины, которая перевезла его на лодке через озеро. Сама она умерла в пути. Тогда он поселился в небольшой деревушке близ Паленке, никому ни слова не говоря про свои странствия: он боялся мести жителей Сердца Мира. Только на смертном одре он рассказал эту историю своему сыну, который, умирая, также передал ее своему сыну, а тот – мне… Сеньор, мечтой моей жизни было посетить этот город, и я думаю, что теперь нашел способ и случай туда добраться.
– Зачем вам это нужно?
– Чтобы меня понять, вы должны знать, сеньор, мою собственную историю, – ответил я и рассказал ему все, что касалось моего неудачного заговора. – Хотя меня одолели, но я еще не хочу сдаваться и вновь попытаюсь создать большое индейское царство. Вы смотрите на меня, как на безумца. Может быть, правы вы, а может быть, – я. Я могу гнаться за мечтой, но иду по пути, указанному направляющим лучом. Я не ищу своих выгод, не стремлюсь к собственной пользе, а забочусь только о благе народа!
– Но чем вы поможете своему народу, если посетите таинственный город, пусть даже и существующий в действительности?
– А вот чем, сеньор: среди этого народа Зибальбай, так зовут старика, должен быть царем или одним из старших, а народ этот – прямые потомки древнего племени. Когда они услышат мои предложения, то дадут мне средства, чтобы образовать великое царство для них самих!
– А если они рассудят иначе, дон Игнасио?
– Одной неудачей больше, одной меньше, стоит ли об этом думать? Я, как пловец, который видит – или ему кажется, что он видит, – единственную доску, на которой он спасется! Он может не доплыть до нее, доска может не выдержать его тяжести, но если у него нет другой надежды, то он плывет к доске. Так и я, сеньор. Там город полон богатств, а без больших, очень больших средств я бессилен. Корабль, на который были нагружены мои богатства и мои надежды, пошел ко дну. Я в отчаянном положении и решаюсь на отчаянное средство… Прежде всего, я повидаю старика. Потом, если обе половины сердца сойдутся, то, вероятно, отправлюсь с ним в Сердце Мира. Если мне суждено погибнуть, то это произойдет все-таки в борьбе за исполнение завета восстановить индейское царство от моря до моря!
– Мечта, но мечта благородная. Кто же отправится с вами в это путешествие?
– Кто отправится? Молас доведет меня до храма, где живет старик. А дальше я пойду один. Кто же последует за человеком, которого даже любящие его считают безумцем?! Если я буду рассказывать о своих планах, то люди поднимут меня на смех, как дети смеются над лишенным разума. Я пойду один, вероятно, навстречу смерти!
– Что касается смерти, то рано или поздно все мы должны умереть, а время и способ смерти в руках Провидения. Но вы будете не один, возьмите меня!
– Вас, сеньор? Но ведь это безумие!
– Игнасио, я буду совершенно откровенен с вами. Вашим мечтам о Золотом Городе, вашим надеждам на старика, вашим планам основать великое царство, – всему этому я не предаю никакого значения. Индейцев надо раньше перевоспитать, заставить их забыть то угнетение, в котором они находились эти века… Но это вас касается, я здесь не при чем. Вы меня слушаете?
– Да, сеньор!
– Теперь же о том, что касается меня. Я по влечению – скиталец. Меня манит мысль о новых местах, о приключениях. Возможно, что мы сложим наши головы в дремучих лесах Гватемалы, но что же из этого? Я пока еще ничего не достиг и ничем не рискую. Словом, я готов двинуться в путь в Табаско, как только вы сможете.
– Клянетесь Сердцем, сеньор?
– Чем хотите! Я предпочитаю дать вам свою руку!
– Я не могу желать лучшего товарища. Обещаю, что если мы найдем этот город, то и вам будет большая выгода. Я сам неудачник, и ваше участие поможет мне. Даю клятву быть настоящим, искренним товарищем. А какие нас ждут препятствия, увидим!
– Не лучше ли нам, сеньор, уйти обратно? В рукописи говорилось, что рудник из опасных, и время, кажется, совершенно уничтожило все подпорки, если даже они и были поставлены.
– Разумеется. Мне тоже не нравится вид верхнего свода. Он полон трещин!
При этих словах к его ногам свалился камень величиной с детскую голову.
– Не говорите громко! – прошептал я. – Звук вашего голоса вызывает опасные колебания!
Нагнувшись, чтобы поднять упавший камень, я ощутил под руками нечто острое. Это оказалась берцовая кость человеческого скелета, пожелтевшего от времени. Немного дальше лежали и другие кости.
– Вероятно, несчастного пришибло упавшим осколком! – заметил Стрикленд.
Мы медленно продвигались назад к выходу.
– Вот, посмотрите сюда, Игнасио! – остановил меня мой друг, наклоняясь и поднимая небольшой самородок чистейшего золота в несколько унций весом.
– Не подлежит сомнению, что это очень богатый рудник, – ответил я, – но я слышу вдали зловещий гул, и нам лучше скорее уходить!
При мерцающем свете свечи двигаться было очень неудобно, и Стрикленд нечаянно ударился коленом о выступ стены. Вероятно, удар был довольно сильный, потому что, забыв всякую осторожность, он громко вскрикнул. Над самой головой раздался резкий шум, точно раздиралась крепкая ткань, и мгновение спустя я лежал на земле, придавленный большой каменной глыбой, оторвавшейся от свода. Она удержалась на том выступе, о который ударился Стрикленд. Темень кругом была полная, так как мой спутник также упал, и свеча погасла. Первой моей мыслью было, что он умер. Прошло несколько минут, прежде чем я услышал его вопрос, произнесенный тихим голосом:
– Игнасио!.. Вы живы?
Я помедлил с ответом. Мне было ясно, что свод долго не выдержит. Я не мог шевельнуться, и если Стрикленд останется со мной, то и он обречен на смерть. Меня ничто не могло спасти, а он мог уйти. И все-таки я ответил, хотя знал, что он не уйдет.
– Бегите, сеньор! Я жив. Только зажгу свечу и последую за вами!
– Вы говорите неправду, Игнасио! Ваш голос доносится с земли!
Пока он говорил, я опять услышал шум. Когда он засветил свечу и внимательно осмотрел мое положение и свод над нами, то мог увидеть висевший на выступах стены огромный камень, слегка качавшийся при его малейших словах.
– Ради Бога, уходите! – шептал я. – Через несколько часов будет поздно, а мне ничем помочь нельзя. Я обречен на смерть, и меня надо предоставить собственной участи!
После минутного колебания он опять собрался с мужеством и едва слышно заговорил:
– Мы вместе вошли, вместе выйдем или вместе погибнем. Камень только придавил вас, а не раздробил кости, иначе вы не смогли бы сказать ни слова!
– Нет, друг, я получил смертельный ушиб, хотя кости мои, может быть, целы. Бегите отсюда, умоляю вас!
– Нет! – ответил он решительно. – Я постараюсь приподнять камень!
Но как он ни был силен и крепок, он ничего не мог сделать!
– Я отправлюсь за помощью! – сказал он тогда. – И приведу людей!
– Да, да, сеньор! – поспешил я укрепить его в этой мысли, зная, что он не успеет вернуться. Зато он сам будет спасен! – Но погодите одну минуту. Я передам вам один предмет; нагнитесь ниже, чтобы я мог возложить на вашу шею эту цепь. Если вы когда-либо будете нуждаться в услуге индейцев, покажите этот предмет какому-нибудь вождю, и он умрет за вас, если это потребуется. Я сделал вас наследником мексиканского царства в сердцах всех индейцев, потомков свободных некогда ацтеков. И да хранит вас Бог!
Стрикленд молча положил в карман мой талисман и быстро ушел.
– Вероятно, он слишком испуган и боится говорить! – подумал я. – Впрочем, он должен скорее спасать свою жизнь!
Но этими мыслями я жестоко оскорбил своего друга. Потом он говорил мне, что, выйдя из пещеры, он был в полном недоумении, как меня спасти. Эта местность была необитаема, и потребовалось бы несколько часов, чтобы добраться до Кумарво и привести оттуда людей. Он неподвижно стоял некоторое время, когда его взор случайно упал на росший неподалеку, близ небольшого журчащего ручейка, ствол мимозы. Его осенила блестящая мысль: с помощью рычага ему удастся то, чего он не мог достигнуть голыми руками. Перескочив ручей, он ухватился за дерево, нагнул его и надломил у самого корня. Надрезать и очистить ветки охотничьим ножом было делом минуты. Но в это время из пещеры до него донесся новый шум. Робость овладела им, и он готов был бежать. Но горячее желание спасти друга опять взяло верх, и он вошел в пещеру. Большой камень висел по-прежнему; свалился другой, ближе к выходу.
– Вы живы, Игнасио?
Эти слова вызвали меня из забытья, в которое я впал от боли. Но спасение все-таки казалось немыслимым. Даже с помощью принесенного рычага Стрикленд не мог приподнять камень.
– Подвиньте рычаг немного правее, там больше места! – посоветовал я, ощупав положение камня.
Он так и сделал, и повиснув всей своей тяжестью на другом конце; рискуя сломать дерево, Стрикленд слегка приподнял давивший меня гнет. Сжавшись, как только возможно, извиваясь, как змея, я выполз из-под камня. Но встать на ноги я был не в силах.
– Меня надо нести, сеньор! – сказал я.
Англичанин быстро взял меня на руки и торопливо направился к выходу. Новые глухие раскаты послышались за нами, но мы были уже у самого выхода; а минуту спустя я лежал на берегу ручья, вдали от страшной пещеры.
– Клянусь Господом Богом, что нет на земле человека благороднее вас! – воскликнул я и тотчас же упал в глубокий обморок.
Десять дней прошло после того, как меня принесли в Кумарво на носилках, прежде чем Стрикленду и Моласу удалось в первый раз посадить меня на постели. Все это время я находился между жизнью и смертью и теперь был уже на пути к исцелению.
– Кстати, Игнасио, я еще не отдал вам ваш талисман! – сказал мне Стрикленд. – Может быть, вы объясните мне теперь те странные слова, которые говорили мне в пещере? Или это было бредом больного?
– Слушайте, сеньор, только посмотрите, хорошо ли закрыта дверь, и подойдите ближе… Этот разломанный драгоценный камень есть символ большого общества. Вы теперь один из самых старших в нем, хотя еще и не посвящены во все тайны. Но обряд ведь выполнен, так как он заключается в возложении этого камня на грудь посвященного и сделать это могу только я – царь и потомственный Хранитель Сердца. Я скажу вам потом больше, но теперь знайте, что первая обязанность каждого служителя общества – это молчание, и этого я требую от вас. Люди часто предпочитали умереть, чем проронить слово, их жгли и пытали отцы инквизиции, но они безмолвствовали!
– А если кто-нибудь откроет ваши тайны? – спросил Стрикленд.
– Для таких есть страна, куда они отправятся раньше, чем это начертано в книге жизни!
– То есть, такого вы убиваете?
– Нет, но вскоре он случайно умирает, как неверный брат, будь он хоть самый старший в обществе. А потому мы говорим: имеющий уши да слышит!
– Имею уши и слышу! – повторил Стрикленд и тем самым произнес клятву молчания.
– Теперь я могу открыть вам нашу тайну, насколько я сам ее знаю, и как мне ее передали.
Вы слышали, быть может, предание про белого человека, или бога, которого индейцы зовут Кветцалом, или Кукумацем2. Он посетил эти страны и устроил жизнь здешних народов. Потом отплыл в море на корабле, обещая вернуться по прошествии многих поколений, когда он отбыл, основанное им царство перешло во власть двух братьев; Жители чтили, как и мы, христиане, единое божество, Сердце Неба, которому поклонялись и приносили бескровные жертвы. Но вот один из братьев взял жену из соседней страны, какое-то исчадие дьявола, но дивной красоты, и по ее внушению стал приносить жертвы ее божествам, и жертвы даже человеческие. В народе началось смятение, и народ разделился на две части: поклонников Сердца и поклонников дьяволов. Междоусобные распри были продолжительны и кровопролитны, пока наконец они все не пришли к решению разойтись в разные стороны. Поклонники чужих богов ушли на север и сделались родоначальниками ацтеков и других племен, а поклонники Сердца остались в стране Табаско. Но от тех и от других удача отвернулась. Ацтеки некоторое время процветали, но пришли испанцы и покорили их. Другая половина разделившегося народа сделалась жертвой нашествия диких племен и погибла, а с ней, по-видимому, исчезла и старая вера.
– Это очень интересно, но какое отношение ко всему сказанному имеет ваш талисман?
– Когда Кветцал покидал царство, то оставил в наследие царям камень, который он сам носил; вы видите теперь его половину. И он сказал, что пока изображающий сердце камень будет целым, то и народ его будет в единстве и нераздельности. Если же он разобьется или сломается, или будет разделен, то царство распадется и соединится опять только тогда, когда соединятся части камня. Братья-цари поссорились и распилили камень. У меня та часть, которая досталась женатому брату, ушедшему из родной страны. Существует много преданий про этот камень. Им неизменно владели все ацтекские цари вплоть до Куаутемока, их последнего царя. От него он дошел до меня!
– А какое отношение имеете вы к Куаутемоку?
– В одиннадцатом поколении я его прямой потомок!
– Следовательно, вы имеете все права быть мексиканским императором?
– Да, сеньор. Но обо мне потом. Я еще не закончил историю камня. Он не был утрачен, и его знает народ во всей стране. Тот, кто его носит, зовется «Хранитель Сердца» или «Упование Бодрствующих». И может случиться в наши дни, что обе половины соединятся!
– И тогда?
– И тогда, по словам предания, индейцы снова будут могущественным народом, они изгонят своих притеснителей в пучину моря, и ветер рассеет их прах!
– Вы всему этому верите? – спросил сеньор.
– Да, во всяком случае, большей части! Мне недавно сказали, что нашлась и другая половина Сердца, и как только я немного поправлюсь, я пойду, к тому, кто ее хранит и кто пришел, чтобы меня найти.
– Откуда явился этот человек?
– Я еще не знаю наверняка. Но думаю, что он пришел из того священного индейского города, который так старательно искали испанцы, но не могли найти. По-видимому, Золотой Город еще существует среди гор и пустынь внутри материка; я надеюсь, что отправлюсь; с ним туда.
– Игнасио, вы сошли с ума! Этого города нет и никогда не было!
– По вашему мнению, может быть. Но я думаю иначе. Я знавал человека, дед которого видел город. Это был уроженец Сан-Хуан-Батиста в Табаско. В юности он совершил какое-то преступление и, опасаясь преследований, бежал в горы. Я не знаю всех его преступлений, но однажды он очутился на берегу большого озера, кажется, недалеко от нынешней Гватемалы. Утомление совершенно лишило его сил, ион впал в забытье; когда он пришел в себя, то увидел множество людей. Это были индейцы, но белолицые и одетые в нарядные белые одежды, с изумрудными украшениями и в меховых шапках. Они посадили пришельца в большую лодку и отвезли в знаменитый город с большой высоко возвышающейся пирамидой в центре. Это и было Сердце Мира. Но он видел немного, так как его держали взаперти, как пленника. Только иногда его приводили на совет старейшин и подробно расспрашивали про его родину, ее обычаи, а больше всего про белых, которые ее покорили. По его словам, в одной только зале совета было больше золота, чем можно найти во всей Мексике. Когда ему больше нечего было сообщить, ему стала грозить смерть, так как жители боялись, чтобы он не убежал и не открыл их тайны. Он спасся благодаря помощи одной женщины, которая перевезла его на лодке через озеро. Сама она умерла в пути. Тогда он поселился в небольшой деревушке близ Паленке, никому ни слова не говоря про свои странствия: он боялся мести жителей Сердца Мира. Только на смертном одре он рассказал эту историю своему сыну, который, умирая, также передал ее своему сыну, а тот – мне… Сеньор, мечтой моей жизни было посетить этот город, и я думаю, что теперь нашел способ и случай туда добраться.
– Зачем вам это нужно?
– Чтобы меня понять, вы должны знать, сеньор, мою собственную историю, – ответил я и рассказал ему все, что касалось моего неудачного заговора. – Хотя меня одолели, но я еще не хочу сдаваться и вновь попытаюсь создать большое индейское царство. Вы смотрите на меня, как на безумца. Может быть, правы вы, а может быть, – я. Я могу гнаться за мечтой, но иду по пути, указанному направляющим лучом. Я не ищу своих выгод, не стремлюсь к собственной пользе, а забочусь только о благе народа!
– Но чем вы поможете своему народу, если посетите таинственный город, пусть даже и существующий в действительности?
– А вот чем, сеньор: среди этого народа Зибальбай, так зовут старика, должен быть царем или одним из старших, а народ этот – прямые потомки древнего племени. Когда они услышат мои предложения, то дадут мне средства, чтобы образовать великое царство для них самих!
– А если они рассудят иначе, дон Игнасио?
– Одной неудачей больше, одной меньше, стоит ли об этом думать? Я, как пловец, который видит – или ему кажется, что он видит, – единственную доску, на которой он спасется! Он может не доплыть до нее, доска может не выдержать его тяжести, но если у него нет другой надежды, то он плывет к доске. Так и я, сеньор. Там город полон богатств, а без больших, очень больших средств я бессилен. Корабль, на который были нагружены мои богатства и мои надежды, пошел ко дну. Я в отчаянном положении и решаюсь на отчаянное средство… Прежде всего, я повидаю старика. Потом, если обе половины сердца сойдутся, то, вероятно, отправлюсь с ним в Сердце Мира. Если мне суждено погибнуть, то это произойдет все-таки в борьбе за исполнение завета восстановить индейское царство от моря до моря!
– Мечта, но мечта благородная. Кто же отправится с вами в это путешествие?
– Кто отправится? Молас доведет меня до храма, где живет старик. А дальше я пойду один. Кто же последует за человеком, которого даже любящие его считают безумцем?! Если я буду рассказывать о своих планах, то люди поднимут меня на смех, как дети смеются над лишенным разума. Я пойду один, вероятно, навстречу смерти!
– Что касается смерти, то рано или поздно все мы должны умереть, а время и способ смерти в руках Провидения. Но вы будете не один, возьмите меня!
– Вас, сеньор? Но ведь это безумие!
– Игнасио, я буду совершенно откровенен с вами. Вашим мечтам о Золотом Городе, вашим надеждам на старика, вашим планам основать великое царство, – всему этому я не предаю никакого значения. Индейцев надо раньше перевоспитать, заставить их забыть то угнетение, в котором они находились эти века… Но это вас касается, я здесь не при чем. Вы меня слушаете?
– Да, сеньор!
– Теперь же о том, что касается меня. Я по влечению – скиталец. Меня манит мысль о новых местах, о приключениях. Возможно, что мы сложим наши головы в дремучих лесах Гватемалы, но что же из этого? Я пока еще ничего не достиг и ничем не рискую. Словом, я готов двинуться в путь в Табаско, как только вы сможете.
– Клянетесь Сердцем, сеньор?
– Чем хотите! Я предпочитаю дать вам свою руку!
– Я не могу желать лучшего товарища. Обещаю, что если мы найдем этот город, то и вам будет большая выгода. Я сам неудачник, и ваше участие поможет мне. Даю клятву быть настоящим, искренним товарищем. А какие нас ждут препятствия, увидим!
VI. Начало поисков
Приблизительно через месяц после того, как между сеньором Стриклендом и мною было заключено такое соглашение, мы оба и Молас были уже в Веракрусе в поисках судна, которое доставило бы нас в Фронтеру, откуда по реке Грихальве мы могли на лодках добраться близко к тому месту, где жил Зибальбай. В настоящие дни многое там изменилось, но тогда белых в этой местности было немного, и они по большей части жили вдали от городов, занимаясь разбоями, как это испытал на себе Молас.
В Веракрусе мы приобрели все необходимое для длительного путешествия по дикой стране, в том числе три ружья и револьверы. После этого у нас осталось около полутора тысяч долларов, которые мы разделили на равные части и зашили в свои пояса. На многочисленные вопросы любопытных в Веракрусе мы отвечали, что сеньор Стрикленд один из тех англичан-путешественников, которые интересуются историческими памятниками и развалинами, а я, Игнасио, его проводник, Молас же – наш слуга.
Мы условились отплыть на одном прекрасном американском пароходе, но он почему-то задержался на неделю, и нам для выигрыша времени пришлось сесть на гораздо худшее мексиканское судно, как теперь помню, названное «Санта-Мария», превращенное своими хозяевами в пароход из старого, расшатанного парусника. Помню, как я спрашивал у капитана:
– Ваш пароход заходит в Фронтеру?
– Конечно, заходит! – был ответ.
Старый мошенник не сказал только, что «Санта-Мария» идет кружным рейсом и заходит в Фронтеру только на обратном пути. Но все это выяснилось лишь в пути, во время плавания. Среди десятка-двух пассажиров наше внимание привлек один, очень статный, красивый и молодой, но с каким-то неприятным взглядом черных блестящих глаз. Молас отвел нас в сторону и сказал:
– Это дон Хосе Морено, сын того дона Педро Морено, который ограбил меня и захватил данное мне Зибальбаем золото. Я слышал, как говорили в этом притоне, что молодого орленка нет в гнезде. Остерегайтесь его, сеньор: он, как и отец его, нехороший человек!
Спустя некоторое время раздался колокол, извещавший об обеде. Я направился в общую каюту, служившую и столовой. В дверях я столкнулся с капитаном, который остановил меня вопросом:
– Что вы хотите?
– Обедать, – отвечал я.
– Обед вам подадут на палубу, – заявил капитан. – Я не хочу вас обижать, сеньор, но ведь вы знаете мексиканцев и то, как они относятся к индейцам. Я сам испанец, и ничего не имею против вашего общества за столом, но если вы сядете с ними, то будут неприятности.
Я это хорошо знал и, не желая вызывать неприятностей, поклонился и отошел. Но этим дело не кончилось. Не видя меня за столом, Стрикленд осведомился про меня.
– Если вы спрашиваете про своего слугу, – ответил ему капитан, – то я запретил ему войти сюда, когда он хотел. Ему подадут обед наверх: мы не садимся с индейцами за общий стол.
– Если мой друг – индеец, то, следовательно, он ничем не хуже, чем все здесь присутствующие джентльмены. И если он заплатил за проезд в первом классе, то имеет право на все удобства первого класса. Я настаиваю, чтобы он сидел рядом со мной!
– Как вам угодно, – миролюбиво ответил капитан, – но если он войдет сюда, будут неприятности!
За мной послали, и когда я вошел, сеньор Стрикленд громко обратился ко мне:
– Вы опоздали, друг мой, но я оставил вам место. Садитесь сюда, а то обед остынет!
Мне пришлось поместиться наискосок, против дона Хосе, который немедленно резко заявил капитану:
– Здесь произошла, по-видимому, ошибка, капитан. Против обычая, чтобы индейцы садились за общий стол с нами!
– Не лучше ли вам решить это дело с сеньором англичанином? Я бедный моряк и привык ко всякому обществу.
– Сеньор Стрикленд, прикажите вашему слуге уйти из каюты! – повелительно завил мексиканец моему другу.
– Сеньор, – ответил ему вспыльчивый англичанин, – вы будет в преисподней прежде, чем я это сделаю!
– Карамба! – воскликнул мексиканец, хватаясь за рукоять ножа. – Вы за это дорого поплатитесь!
– Когда и где хотите! Я всегда плачу все свои долги.
Тут вмешался капитан. Он не торопясь вынул из бокового кармана револьвер и, положив его перед собой, с чарующей улыбкой и нежным голосом сказал:
– Сеньор, я должен вмешаться в вашу ссору. Хотя я только бедный моряк, но не допущу кровопролития на борту своего парохода и застрелю первого, кто обнажит оружие!
Все присмирели. Опасаясь все-таки дальнейших осложнений, я поднялся с места и, обращаясь ко всем присутствующим, спокойно сказал им по-испански:
– Я ухожу добровольно, так как вижу, что мое общество не всем здесь приятно. Но считаю долгом заметить, что хотя я только индеец, но во мне течет несравненно более благородная кровь, чем у дона Хосе, который только метис, а отец его – разбойник с большой дороги!
– Собака! – прошипел он сквозь зубы, зеленея под общими обращенными на него взглядами. – Погоди, я вырежу тебе твой лживый язык!
– Я сказал правду про вашего отца! На пароходе с вами едет один индеец, который только что был ограблен на асиенде дона Педро. А что касается угроз, то берегитесь: на пароходе вся прислуга – индейцы, которые меня хорошо знают, и если вы меня тронете, то не вернетесь домой живым…
Я поклонился и вышел из каюты.
– Благодарю вас, друг, – сказал я сеньору Стрикленду, когда он вышел потом на палубу. – Я привык к такому обращению, а теперь вы сами могли убедиться, что я не имею оснований любить притеснителей моего народа.
– Согласен, дон Игнасио, но лучше все-таки остерегаться этого испанца. Он ни перед чем не остановится!
– Не бойтесь за меня, – возразил я, посмеиваясь над его страхами. – На пароходе более двадцати индейцев, среди них есть два-три из общества Сердца. Впрочем, действительно, нам безопаснее спать на палубе, а не в каюте.
Ночь была великолепная, и мы долго не спали, любуясь красотой неба, сиявшего легионами звезд. На рассвете, когда мы уже спали, нас разбудило неожиданное полное затишье. Пароход стоял неподвижно среди безбрежного залива, на западе еще виднелись слабые звезды, а на востоке, вместо ожидаемого дневного светила, мы увидели небольшую, но темную полосу тучи.
– Что случилось? – спросил сеньор Джеймс проходившего мимо капитана.
– Машина поломалась, а идти на парусах нельзя: нет ни дуновения ветерка. Впрочем, ничего страшного, машинист на пароходе давно и знает слабые стороны своей машины.
– Да, но все же это простой, задержка в пути. – заметил сеньор.
– А вы не боитесь шквала? – спросил он опять, видя, что капитан тревожно всматривается в горизонт.
– Нет, нет! Не мы, бедные моряки, делаем погоду. Буря? Нет, нет! – повторял капитан, точно отгоняя от себя неприятную мысль.
– А впрочем, quien sabe – кто знает?
Опасения не сбылись. Машина завелась опять, и около трех часов пополудни Молас указал нам на узкую береговую полосу вдали. Немного вправо был мол реки Грихальвы, а затем и цель нашего путешествия, Фронтера.
– Хорошо, – сказал сеньор Джеймс, – я принесу свои вещи снизу, – и через несколько минут вернулся к нам, неся связанный узел.
– Разве вам понадобятся ваши вещи сегодня? – спросил капитан, по-видимому очень удивленный, наблюдая за нашими приготовлениями.
В Веракрусе мы приобрели все необходимое для длительного путешествия по дикой стране, в том числе три ружья и револьверы. После этого у нас осталось около полутора тысяч долларов, которые мы разделили на равные части и зашили в свои пояса. На многочисленные вопросы любопытных в Веракрусе мы отвечали, что сеньор Стрикленд один из тех англичан-путешественников, которые интересуются историческими памятниками и развалинами, а я, Игнасио, его проводник, Молас же – наш слуга.
Мы условились отплыть на одном прекрасном американском пароходе, но он почему-то задержался на неделю, и нам для выигрыша времени пришлось сесть на гораздо худшее мексиканское судно, как теперь помню, названное «Санта-Мария», превращенное своими хозяевами в пароход из старого, расшатанного парусника. Помню, как я спрашивал у капитана:
– Ваш пароход заходит в Фронтеру?
– Конечно, заходит! – был ответ.
Старый мошенник не сказал только, что «Санта-Мария» идет кружным рейсом и заходит в Фронтеру только на обратном пути. Но все это выяснилось лишь в пути, во время плавания. Среди десятка-двух пассажиров наше внимание привлек один, очень статный, красивый и молодой, но с каким-то неприятным взглядом черных блестящих глаз. Молас отвел нас в сторону и сказал:
– Это дон Хосе Морено, сын того дона Педро Морено, который ограбил меня и захватил данное мне Зибальбаем золото. Я слышал, как говорили в этом притоне, что молодого орленка нет в гнезде. Остерегайтесь его, сеньор: он, как и отец его, нехороший человек!
Спустя некоторое время раздался колокол, извещавший об обеде. Я направился в общую каюту, служившую и столовой. В дверях я столкнулся с капитаном, который остановил меня вопросом:
– Что вы хотите?
– Обедать, – отвечал я.
– Обед вам подадут на палубу, – заявил капитан. – Я не хочу вас обижать, сеньор, но ведь вы знаете мексиканцев и то, как они относятся к индейцам. Я сам испанец, и ничего не имею против вашего общества за столом, но если вы сядете с ними, то будут неприятности.
Я это хорошо знал и, не желая вызывать неприятностей, поклонился и отошел. Но этим дело не кончилось. Не видя меня за столом, Стрикленд осведомился про меня.
– Если вы спрашиваете про своего слугу, – ответил ему капитан, – то я запретил ему войти сюда, когда он хотел. Ему подадут обед наверх: мы не садимся с индейцами за общий стол.
– Если мой друг – индеец, то, следовательно, он ничем не хуже, чем все здесь присутствующие джентльмены. И если он заплатил за проезд в первом классе, то имеет право на все удобства первого класса. Я настаиваю, чтобы он сидел рядом со мной!
– Как вам угодно, – миролюбиво ответил капитан, – но если он войдет сюда, будут неприятности!
За мной послали, и когда я вошел, сеньор Стрикленд громко обратился ко мне:
– Вы опоздали, друг мой, но я оставил вам место. Садитесь сюда, а то обед остынет!
Мне пришлось поместиться наискосок, против дона Хосе, который немедленно резко заявил капитану:
– Здесь произошла, по-видимому, ошибка, капитан. Против обычая, чтобы индейцы садились за общий стол с нами!
– Не лучше ли вам решить это дело с сеньором англичанином? Я бедный моряк и привык ко всякому обществу.
– Сеньор Стрикленд, прикажите вашему слуге уйти из каюты! – повелительно завил мексиканец моему другу.
– Сеньор, – ответил ему вспыльчивый англичанин, – вы будет в преисподней прежде, чем я это сделаю!
– Карамба! – воскликнул мексиканец, хватаясь за рукоять ножа. – Вы за это дорого поплатитесь!
– Когда и где хотите! Я всегда плачу все свои долги.
Тут вмешался капитан. Он не торопясь вынул из бокового кармана револьвер и, положив его перед собой, с чарующей улыбкой и нежным голосом сказал:
– Сеньор, я должен вмешаться в вашу ссору. Хотя я только бедный моряк, но не допущу кровопролития на борту своего парохода и застрелю первого, кто обнажит оружие!
Все присмирели. Опасаясь все-таки дальнейших осложнений, я поднялся с места и, обращаясь ко всем присутствующим, спокойно сказал им по-испански:
– Я ухожу добровольно, так как вижу, что мое общество не всем здесь приятно. Но считаю долгом заметить, что хотя я только индеец, но во мне течет несравненно более благородная кровь, чем у дона Хосе, который только метис, а отец его – разбойник с большой дороги!
– Собака! – прошипел он сквозь зубы, зеленея под общими обращенными на него взглядами. – Погоди, я вырежу тебе твой лживый язык!
– Я сказал правду про вашего отца! На пароходе с вами едет один индеец, который только что был ограблен на асиенде дона Педро. А что касается угроз, то берегитесь: на пароходе вся прислуга – индейцы, которые меня хорошо знают, и если вы меня тронете, то не вернетесь домой живым…
Я поклонился и вышел из каюты.
– Благодарю вас, друг, – сказал я сеньору Стрикленду, когда он вышел потом на палубу. – Я привык к такому обращению, а теперь вы сами могли убедиться, что я не имею оснований любить притеснителей моего народа.
– Согласен, дон Игнасио, но лучше все-таки остерегаться этого испанца. Он ни перед чем не остановится!
– Не бойтесь за меня, – возразил я, посмеиваясь над его страхами. – На пароходе более двадцати индейцев, среди них есть два-три из общества Сердца. Впрочем, действительно, нам безопаснее спать на палубе, а не в каюте.
Ночь была великолепная, и мы долго не спали, любуясь красотой неба, сиявшего легионами звезд. На рассвете, когда мы уже спали, нас разбудило неожиданное полное затишье. Пароход стоял неподвижно среди безбрежного залива, на западе еще виднелись слабые звезды, а на востоке, вместо ожидаемого дневного светила, мы увидели небольшую, но темную полосу тучи.
– Что случилось? – спросил сеньор Джеймс проходившего мимо капитана.
– Машина поломалась, а идти на парусах нельзя: нет ни дуновения ветерка. Впрочем, ничего страшного, машинист на пароходе давно и знает слабые стороны своей машины.
– Да, но все же это простой, задержка в пути. – заметил сеньор.
– А вы не боитесь шквала? – спросил он опять, видя, что капитан тревожно всматривается в горизонт.
– Нет, нет! Не мы, бедные моряки, делаем погоду. Буря? Нет, нет! – повторял капитан, точно отгоняя от себя неприятную мысль.
– А впрочем, quien sabe – кто знает?
Опасения не сбылись. Машина завелась опять, и около трех часов пополудни Молас указал нам на узкую береговую полосу вдали. Немного вправо был мол реки Грихальвы, а затем и цель нашего путешествия, Фронтера.
– Хорошо, – сказал сеньор Джеймс, – я принесу свои вещи снизу, – и через несколько минут вернулся к нам, неся связанный узел.
– Разве вам понадобятся ваши вещи сегодня? – спросил капитан, по-видимому очень удивленный, наблюдая за нашими приготовлениями.