Страница:
– Что нам делать? – спросил он. – Река широкая, около ста ярдов, но неглубокая, хотя в самой середине могут быть и ямы. Попробуем ли мы перейти через нее с риском утонуть либо останемся здесь до рассвета с риском подвергнуться нападению псов-палачей?
– Я не могу сделать и шагу, – тихо прошептал я. – Куда уж мне переправляться через незнакомую реку.
В тридцати ярдах от берега лежал остров, заросший тростником и травой.
– Может быть, добраться хоть туда, – сказал он. – Залезай ко мне на спину, попробуем.
Я с трудом забрался к нему на спину, и он побрел к острову, прощупывая дно древком своего копья. Река в этом месте была мелкая, не выше его колен, и мы без особых затруднений достигли острова. Лео уложил меня на мягкий тростник и, вернувшись на берег, привел черного коня и принес остающееся оружие; расседлав коня, он стреножил его и отпустил, и тот сразу же улегся, ибо был слишком утомлен, чтобы пощипать травы.
Затем Лео принялся за мои раны. Мне сильно повезло, что на мне была плотная одежда, даже через рукав пес разодрал все мое предплечье и, кажется, сломал кость. Лео взял две пригоршни мягкого влажного моха, вымыл мою руку, перевязал ее носовым платком, а сверху наложил мох. Затем вторым платком и несколькими полосками полотна, оторванного от нижнего белья, привязал к моей раненой руке две расщепленные тростинки вместо шин. И я то ли уснул, то ли потерял сознание. Во всяком случае, ничего больше не помню.
В ту ночь Лео приснился странный сон, о котором он рассказал мне на следующее утро. Вероятно, я все же спал, ибо ничего не видел и не сознавал. Лео приснилось, – по возможности я пользуюсь его собственными словами, – что он снова услышал лай этих проклятых псов. Они подошли по нашему следу прямо к берегу реки – вся свора, которая загнала наших коней. У самой воды они остановились и перестали лаять. Один из них учуял наш запах, донесенный порывом ветра, и громко гавкнул. Остальные сгрудились вокруг него, и все вместе бросились в воду.
Лео все видел и слышал. Он понимал, что мы обречены на растерзание, но, скованный по руками и ногам кошмарным сном, если это был сон, не мог даже разбудить и предостеречь меня.
А дальше произошло чудо, громко лая, полувплавь, псы приближались к нашему острову. И вдруг Лео увидел, что мы не одни. Перед нами, у самой воды, стояла женщина в темной одежде. Он не мог описать ни ее лица, ни облика, ибо она стояла к нему спиной. Он только знал, что она там: стоит, словно охраняя нас, держа в поднятой руке какой-то предмет; и вдруг псы увидели ее. Они были как будто парализованы страхом, их яростный лай сменился испуганным визгом. Несколько из них, что поближе, упали, их унесло течением. Остальные вернулись на берег и со всех ног, как побитые щенки, пустились наутек.
А затем величественная темная фигура – Лео подумал, что это Дух Горы, ее охранительница, – исчезла. Утром мы попробовали найти следы, но никаких следов не было.
Когда, пробужденный острой болью в руке, я открыл глаза, уже светало. Над рекой и островом висел редкий туман; рядом со мной крепко спал Лео, тут же пасся и черный конь. Я лежал неподвижно, вспоминая все, что нам пришлось вынести. И удивляясь, что остался в живых, как вдруг, к своему ужасу, услышал голоса, более громкие, чем плеск воды. Я приподнялся, раздвинул тростник и увидел на берегу двоих всадников – мужчину и женщину; в тумане они казались неестественно большими.
Всадники рассматривали следы на песке. Мужчина сказал, что собаки, вероятно, не посмели вторгнуться на территорию Горы; когда Лео рассказал мне о своем сне, я еще раз вспомнил эти слова. И тут я осознал всю опасность нашего положения.
– Проснись, – шепнул я Лео, – проснись, за нами погоня.
Он вскочил, протирая глаза, и схватил копье. Всадники заметили его, сквозь туман до нас донесся приятный женский голос:
– Положи оружие, мой гость; мы не причиним тебе никакого вреда. Голос принадлежал Хании Атене; возле нее был старый Шаман.
– Что же нам делать, Хорейс? – простонал Лео: на всем белом свете не сыскалось бы двух людей, которых он так не хотел бы видеть.
– Ничего, – ответил я. – Пусть делают ход первыми.
– Идите сюда, – прокричала Хания. – Клянусь, мы не причиним вам никакого вреда. Ведь мы одни.
– Не знаю, – ответил Лео. – Весьма сомневаюсь. Во всяком случае, мы останемся там, где мы есть, пока не сможем продолжать путь.
Атене заговорила с Симбри. Но так тихо, что мы ничего не слышали: она, очевидно, пыталась его убедить сделать нечто такое, против чего он решительно возражал. Затем они оба вместе въехали в воду и направились к острову. Достигнув острова, они спешились, и мы все стояли, не сводя глаз с друг друга. Старик был явно очень утомлен и в подавленном состоянии духа, но Хания была так же неутомима и прекрасна, как всегда; ни страсть, ни усталость не оставили никаких следов на ее непроницаемом лице. Наконец она нарушила общее безмолвие:
– Вы мчались быстро и успели уехать далеко, мои гости, после нашей последней встречи, да еще и оставили недобрый знак на своем пути. Там среди скал лежит мертвец. На нем – никаких ран. Кто же его убил?
– Я, – сказал Лео, широко разводя руками.
– Я знала это, – ответила она, – и не виню тебя, ибо ему было предначертано умереть, воля судьбы исполнилась. Но есть люди, перед которыми ты должен ответить за пролитую кровь, и только я могу защитить тебя от них.
– Или предать в их руки, – ответил Лео. – Чего ты хочешь, Хания?
– Ответа, который ты должен был дать двенадцать часов назад. Но помни, прежде чем ответить: только я могу спасти тебе жизнь, и не только спасти, но и увенчать тебя короной, что носил этот безумец, облачить тебя в его мантию.
– Ты получишь ответ на Горе, – сказал Лео, указывая на вершину, – там же, где я должен получить свой.
Она побледнела и сказала:
– Смерть – вот тот ответ, который ты получишь, ибо я уже говорила тебе, что Гора охраняется горцами, которые никого не щадят.
– Ну что ж, смерть так смерть, – это тоже ответ. Пошли, Хорейс, навстречу своей смерти.
– Клянусь тебе, – перебила она, – там нет женщины твоих снов. Это женщина – я, да, я, – точно так же, как ты мужчина моих снов.
– Докажи это там, на Горе, – сказал Лео.
– Там нет никакой женщины, – продолжала убеждать Атене, – там нет ничего. Это обиталище Огня – и Голоса.
– Какого голоса?
– Голоса Оракула, вещающего из пламени, Голоса Духа, которого никогда еще не видел и не увидит ни один человек.
– Пошли Хорейс, – сказал Лео и направился к коню.
– Послушайте, – вмешался старый Шаман, – к чему торопиться навстречу смерти? Я уже бывал однажды в этом заколдованном месте, ибо это я, согласно обычаю, провожал туда тело покойного отца Атене для погребения; и я вас предупреждаю, чтобы вы не вступали в храм.
– Твоя госпожа уверена, что мы никогда его не достигнем, – съязвил я, но Лео только сказал:
– Спасибо за предупреждение, – и добавил: – Хорейс, наблюдай за ними, пока я буду седлать коня, кто знает, что у них на уме.
Я взял копье в здоровую руку и приготовился. Но они не выказали никаких враждебных намерений, отъехали немного назад и стали переговариваться возбужденным шепотом. Мне было ясно, что они в большом смятении. Через несколько минут конь был оседлан, и Лео помог мне взобраться на него. Затем он сказал:
– Мы направляемся навстречу нашей судьбе, какова бы она ни была, но прежде чем проститься, Хания, я хочу поблагодарить тебя за твою доброту; пожалуйста, веди себя разумно и забудь о нашем существовании. Против своего желания я был вынужден убить твоего мужа, на руках у меня – его кровь, уже одно это навсегда разделило нас. Между нами стена смерти и судьбы. Возвращайся к своему народу и прости меня, если помимо своей воли я внес в твою жизнь сомнения и горе. Прощай.
Она слушала, склонив голову, затем горестно сказала:
– Спасибо тебе за добрые слова, Лео Винси, но мы не можем расстаться так легко. Ты позвал меня на Гору, и я последую туда за тобой. Да, и там я встречусь с ее Духом, я всегда знала, что эта встреча предопределена; и Шаман знал. Я пущу в ход свою силу против ее силы и мое волшебство – против ее. А победительнице достанется та корона, за которую мы сражались веками.
Атене вскочила в седло и, повернув коня, поехала к берегу. За ней, с выражением горя и страха, воздев к небу крючковатые руки, последовал и Шаман.
– Ты въехала в заповедную реку, Атене, – бормотал он, – отныне – и для нас, и для нее – грядет решающее время, время разрушений и войны.
– Что они имеют в виду? – спросил у меня Лео.
– Не знаю, – ответил я, – но не сомневаюсь, что мы это скоро узнаем и нас не ждет ничего хорошего. А теперь – в реку!
Переправились мы с большим трудом, и я не раз думал, что для нас тоже настало решающее время – время гибели в реке: быстрина едва не сбила нас с ног. Лео, ведя моего коня на поводу, тщательно прощупывал дно копьем, и в конце концов мы благополучно достигли противоположного берега.
Там простиралась полоса болот, которые, несомненно, переполнялись во время паводков, но сейчас были сухи. Через них мы и двинулись вперед, опасаясь, что Хания отправилась за своим эскортом, который, может быть, ждал ее за холмом, и вскоре вернется, чтобы догнать и схватить нас. Тогда мы еще не знали того, что узнали впоследствии: начиная с пограничной реки, Гора считалась священной, и ни один житель Равнины не смел перейти через нее. И хотя подданные Калуна в нескольких войнах вторгались в запретную территорию, они неизменно терпели поражение или же на них обрушивалось ужасное бедствие. Ничего удивительного, что в конце концов они уверились, что Дом Огня находится под покровительством некого непобедимого Духа.
Перейдя через болото, мы достигли пустынной, полого поднимающейся равнины, которая тянулась к самому подножию Горы в трех – четырех милях от нас. Каждый миг мы ожидали нападения дикарей, о которых так много наслышались, но кругом не было видно ни одной живой души. Вокруг нас – только пустыня с многочисленными выходами базальта. Больше я ничего не помню; боль в моей руке была так нестерпима, что не позволяла запоминать подробности. Далее начиналась широкая, лишенная какой бы то ни было растительности донга11; ее дно было покрыто базальтом и осколками скал, принесенными дождями или тающими снегами. Донга упиралась вдали в утес, футов в тридцать высотой, без каких бы то ни было расщелин.
И все же мы пошли по этой темной, каменистой донге, затопленной густым мраком, – и вдруг заметили, что ее дно усеяно какими-то белыми предметами. Подойдя ближе, мы рассмотрели скелеты людей. Здесь была настоящая Долина Костей, тысячи и тысячи скелетов, гигантское кладбище. Невольно зарождалась мысль, будто некогда здесь погибло огромное войско.
Впоследствии мы узнали, что так оно и было: когда в одну из войн обитатели Калуна решили напасть на горные племена, они были застигнуты врасплох и уничтожены в этом ущелье, а их кости остались как свидетельство и предупреждение. Среди этих мрачных скелетов мы и блуждали в отчаянии, не зная, как перебраться через утес, пока наконец не остановились. Вот тогда и случилось первое странное происшествие.
Мы оба молчали; само ущелье и эти бренные останки нагоняли на нас тоску, а если честно признаться, то и страх. Даже конь, казалось, был напуган, дрожал и, низко опустив морду, похрапывал. Совсем рядом снами лежала груда костей, очевидно останки тех несчастных, кого – мертвыми или живыми – сбрасывали с утеса; и на этой груде лежало что-то похожее на скелет.
– Если мы не сможем выбраться отсюда, мы пополним число обитателей этого кладбища, – сказал я, оглядываясь.
И в этот миг краешком глаза я увидел, что нечто белое, лежавшее на груде костей вдруг зашевелилось. Я присмотрелся. Да, так. Перед нами поднялась человеческая фигура, очевидно женская, закутанная с головы до ног в белое и с капюшоном или маской на лице. Она направилась к нам: конь трубно заржал и едва не сбросил меня. На расстоянии десяти шагов фигура остановилась и поманила нас запеленатой, как у мумии, рукой.
– Кто ты такая, черт побери! – закричал Лео, и его голос загрохотал мрачным эхом среди этих обнаженных скал. Таинственное существо, ничего не отвечая, продолжало манить нас рукой.
Лео подошел ближе, чтобы убедиться, что мы не жертвы галлюцинации. Существо взобралось на груду костей и стояло там, как приведение, внезапно явившееся среди этих ухмыляющихся смертных останков, или, вернее, как труп в пеленах.
Лео хотел было притронуться к существу, чтобы убедиться в его реальности, но оно подняло запеленатую руку и слегка ударило его в грудь. Его как будто отбросило. Существо показало рукой сперва вверх – то ли на вершину, то ли на небо, – затем на каменную стену перед нами.
Лео вернулся ко мне и спросил:
– Что нам делать?
– Следовать за ней, – сказал я. – Возможно, это посланница свыше. – И я показал на вершину Горы.
– Скорее это посланница снизу, – пробормотал Лео. – Что-то наша проводница не внушает мне доверия.
Все же он махнул рукой, чтобы существо шло дальше. Очевидно, оно поняло, потому что повернуло налево и быстро и бесшумно пошло между камней и скелетов. Через несколько сот ярдов мы достигли неглубокой расселины в скале. Эту расселину мы уже видели, она показалась нам глубиной футов в тридцать, и мы прошли мимо. Существо вошло в нее и скрылось.
– Должно быть, тень, – с сомнением сказал Лео.
– Вздор, – ответил я, – тень не может ударить в грудь. Пошли. Он довел коня до расселины; оказалось, что в самом ее конце есть крутой поворот направо, там и стоит, ожидая нас, наша проводница. Она направилась вперед, следом за ней и мы по небольшой горловине, которая становилась все темнее, пока не закончилась то ли пещерой, то ли высеченным в скале тоннелем.
Проводница подошла к нам, очевидно, с намерением взять коня за повод, но при ее приближении животное захрапело и поднялось на дыбы, едва не опрокинувшись вместе со мной на спину. Когда оно опустилось на передние ноги, проводница ударила его по голове с тем же странным, нечеловеческим, бесстрастием, с каким она ударила Лео; конь задрожал, весь покрылся мылом и больше не пытался сопротивляться или убежать. Проводница взяла один повод запеленатой рукой, Лео взял другой, и мы углубились в тоннель.
Положение наше было не из самых приятных, ибо мы не знали, куда ведет нас эта ужасная фигура, и подозревали, что нам уготована смерть в темноте. К тому же я догадывался, что тропа узкая и проходит по самому краю пропасти, ибо я слышал, как падают на дно камешки, глубина, очевидно, была значительная, а наш бедный конь очень осторожно переставлял ноги и храпел в отчаянном страхе. Наконец мы увидели дневной свет, и никогда еще я не был так рад видеть его, хотя это и доказывало, что справа и впрямь находится пропасть и что тропа, по которой мы идем, не шире десяти футов.
Мы вышли из тоннеля, сократив, очевидно, дорогу на немалое расстояние, и впервые оказались на нижнем склоне Горы; склон уходил вверх на много миль, вплоть до кромки снегов. И здесь мы тоже увидели признаки человеческой жизни: кругом были обработанные клочки земли, паслись стада горных овец и крупного рогатого скота.
Вскоре мы углубились в лощину и пошли неровной тропой вдоль берега бушующего потока. Лощина была пустынная, в полмили или более шириной, по ее склонам были разбросаны валуны самой причудливой формы. Не успели мы пройти и мили, как послышался пронзительный свист: из-за валунов выскочило человек пятьдесят. Все они был дюжие, дикого вида молодцы, по большей части рыжеволосые и рыжебородые, хотя и довольно смуглого цвета кожи, в накидках из белого козьего меха, с копьями и щитами. Такими, вероятно, представлялись древние пикты и скотты12 глазам атакующих римлян. Они мчались вперед с громкими криками и свистом с явным намерением прикончить нас на месте.
– Ну что ж, надо опять приниматься за дело, – сказал Лео, обнажая свой меч; бежать было невозможно; они уже окружили нас со всех сторон. – Прощай, Хорейс.
– Прощай, – ответил я довольно слабым голосом, понимая теперь, что имели в виду Хания и старый Шаман, когда сказали, что нас убьют, прежде чем мы сможем подняться на самый нижний склон.
Наша проводница, кто бы она ни была – призрак или живая женщина, – зашла за большой валун; я подумал, что ее роль в трагедии сыграна и теперь она удалится, предоставив нас нашей судьбе. Но я был к ней несправедлив, ибо она, видимо, для того и явилась, чтобы спасти нас от неминуемой смерти. Когда дикари были уже в нескольких ярдах от нас, она внезапно появилась на верху валуна, настоящая Аэндорская ведьма, – и протянула руку. Ни слова, только это движение, но эффект был мгновенный и потрясающий.
Все дикари повалились навзничь, как будто пораженные молнией. Она опустила руку и поманила к себе рослого мужчину, видимо главаря всей шайки, он поднялся, наклонив голову, и тихо направился к ней, покорный, как побитая собака. Она что-то объяснила ему жестами, показывая на нас, показывая на далекую вершину, вновь и вновь скрещивая руки, но, насколько я мог слышать, не произнеся ни единого слова. Было совершенно ясно, что главарь понял ее, ибо он что-то сказал на своем гортанном языке. Затем он пронзительно засвистел, вся шайка поднялась и тут же рассыпалась во все стороны, так же быстро, как и нагрянула.
Проводница показала, чтобы мы шли дальше, и пошла вверх так спокойно, как будто не произошло ничего особенного.
Мы поднимались более двух часов, пока не вышли из ущелья на травянистый склон. Здесь, к нашему удивлению, мы нашли пылающий костер; над ним висел кипящий глиняный горшок, хотя не было никого, кто присматривал бы за ним. Проводница сделала знак, чтобы я слез с коня, и показала на горшок, приглашая нас отведать еду, которую, несомненно, по ее велению сварили для нас дикие горцы; я повиновался ей с большой радостью. Не забыт был и конь – для него приготовили большую охапку травы.
Пока Лео расседлывал и кормил коня, взяв с собой пустой глиняной кувшин, приготовленный для нас, я отправился к потоку, чтобы напиться и окунуть раненую руку в ледяную воду. Облегчение было большое. По различным симптомам к этому времени я уже уверился, что клыки Хозяина повредили или сломали лишь одну из костей, что было наименьшим для меня злом. Покончив со всем этим, я наполнил кувшин водой.
Когда я возвращался, меня осенила неожиданная мысль, и, подойдя к нашей таинственной проводнице, которая стояла такая же неподвижная, как жена Лота, обращенная в соляной столп13, я предложил ей воды, надеясь, что она откроет свое лицо. Тогда-то я впервые заметил в ней некоторые признаки человеческого существа, ибо она слегка поклонилась в знак благодарности. Если и так, – тут я могу ошибаться, – в следующий же миг она повернулась ко мне спиной, отклонив мое предложение. Она не хотела, а может быть, и не могла пить. Не стала она и есть: когда Лео потом решил угостить ее едой, она точно так же отклонила и его предложение.
Между тем он успел уже снять горшок с огня, и, как только его содержимое немного остыло, мы жадно накинулись на пищу, ибо просто умирали от голода. Когда мы наелись и напились, Лео как мог перевязал мне руку, и мы отдохнули. Мы были так утомлены, что стали уже задремывать, когда на нас упала тень, и, подняв глаза, я увидел, что над нами стоит похожая на труп проводница и показывает сперва на солнце, затем на коня, как бы объясняя, что нам предстоит еще долгий путь. Мы оседлали коня и вновь двинулись вперед, немного отдохнувшие и по крайней мере уже не голодные.
До самого конца дня мы продолжали подниматься по травянистым склонам, и нигде ни одной живой души, лишь изредка пронзительный свист выдавал, что за нами следят дикие горцы. К вечеру характер местности изменился, травы здесь уже не было, одни голые скалы и среди них чахлые ели. Предгорье осталось позади, дальше надо было идти по самой Горе.
Солнце зашло, наползли сумерки. Сумерки сгустились в ночную тьму, теперь нам путь освещали звезды и неяркое мерцание дымного столба над вершиной, отраженное мантией вечных снегов. Мы упорно карабкались все выше и выше, следуя по пятам за своей неутомимой проводницей. Она и ранее выглядела таинственным неземным существом, но теперь ее вполне можно было принять за призрак: в своем белом, слегка светящемся кладбищенском одеянии, не говоря ни слова и не оборачиваясь, она бесшумно скользила среди черных скал и скрученных темно-зеленых елей и можжевельников.
Вскоре мы потеряли всякую ориентировку. Поворачивали налево, поворачивали направо, проходили по открытой местности и через тенистые рощи, наконец углубились в ущелье, которое вывело нас к большому амфитеатру, – более удачного слова я не могу подобрать, – высеченному руками природы в скалистой Горе. Это место, очевидно, использовалось для защиты от врагов, ибо тропа, ведущая к амфитеатру, была извилистой и узкой, а в самом конце се еще обложили камнями, оставив проход лишь для одного человека. С той стороны амфитеатра к скале лепились низкие каменные дома. Перед домами, в разливе лунного света, отдельными группами полукругом стояли несколько сот женщин и мужчин: они, видимо, совершали какой-то обряд.
Сцена разворачивалась дикая. Прямо перед нами в самом центре полукруга, возвышался рыжебородый исполин в набедренной повязке. Уперев руки в бока, он раскачивался взад и вперед, выкрикивая что-то вроде: «Хо, хаха, хо». Когда он наклонялся, наклонялись и все собравшиеся, когда выпрямлялся, его крик «хо» подхватывали с такой силой, что звенели окрестные скалы. И это еще не все: на его косматой голове, выгибая спину и помахивая хвостом, стоял большой белый кот.
Ничего более странного, более фантастического, чем сцена, которая происходила на этой первозданной арене, освещенной яркой луной, мне еще не доводилось видеть. Рыжеволосые, полунагие мужчины и женщины, исполин-жрец, таинственный белый кот, что стоял, запустив когти в его волосы и махая хвостом, и, казалось, тоже был участником ритуала; жуткий возглас, который громко подхватывал хор, – все это производило необыкновенное впечатление. Впечатление тем более сильное, что мы не понимали происходящего, могли только предположить, что готовится какое-то жертвоприношение. Это был сущий кошмар, воспринимаемый нашими обостренными чувствами во всей его безумной, лишенной всякого значения реальности.
Открытое пространство, где дикари вершили свой непонятный обряд, было обнесено грубой каменной стеной около шести футов вышины – в стене виднелась калитка. К ней-то мы и направились, никем не замеченные, ибо по эту сторону стены росло много скрюченных сосен. Здесь, в сосновой роще, в нескольких ярдах правее калитки, наша проводница знаком велела нам остановиться.
Она подошла к стене, там, где стена была пониже, и стала наблюдать за происходящим. Вероятно, она увидела нечто для себя неожиданное и была то ли в недоумении, то ли в гневе. Придя, видимо, к какому-то решению, она жестом велела нам остаться там, где мы стоим, и коснулась закрытого лица, как бы призывая нас к молчанию. В следующий миг она исчезла. Как и куда – я даже не успел заметить: просто ее не стало видно.
– Что нам делать? – шепотом спросил Лео.
– Оставаться на месте до ее возвращения, если ничего, конечно, не случится.
Так мы вынуждены были поступить, надеясь, что конь не выдаст нас неожиданным ржанием и что наше присутствие не будет никем замечено, ибо мы были уверены, что нам угрожает смертельная опасность. Вскоре, однако, со все большим и большим интересом наблюдая за страшной сценой, которая перед нами происходила, мы забыли о своих тревогах и опасениях.
Оказалось, все описанное лишь пролог к самой трагедии: жестокому суду над людьми. Так подсказывала нам догадка: крики «хо» смолкли, толпа перед великаном с котом на голове расступилась, а позади него поднялись клубы дыма – по-видимому, от разведенного в яме костра.
В образовавшийся проход ввели семь человек со связанными за спиной руками. Среди них были старик и высокая, стройная женщина, совсем еще юная. Всех семерых выстроили в ряд; они были в сильном страхе, старик упал на колени, а одна из женщин громко зарыдала. Их не трогали, очевидно, в ожидании, пока разгорится костер, и скоро он запылал яростным пламенем, высвечивая все вокруг до мельчайших подробностей.
Один из дикарей подал большой деревянный поднос рыжебородому жрецу, который сейчас уже сидел на табурете, а кот еще раньше спрыгнул ему на колени. Жрец взял поднос за ручки, и, по его слову, кот перескочил туда. Среди всеобщего молчания рыжебородый исполин поднялся и забормотал заклятия, обращенные к глядящему на него коту. Затем он развернул поднос так, что кот оказался к нему хвостом, и стал ходить взад и вперед, с каждым разом подходя к пленникам все ближе и ближе.
Наконец жрец протянул поднос к лицу крайнего слева пленника, кот поднялся, выгнул спину дугой и замахал передними лапами. Так он переходил от пленника к пленнику, пока не оказался перед той самой молодой женщиной, о которой я уже говорил. Кот вдруг рассвирепел, мы ясно слышали в тишине, как он шипит и фыркает. Затем он поднял передние лапы и царапнул ее по лицу; она в ужасе взвизгнула. И все стали громко выкрикивать одно слово; это слово мы поняли, потому что слышали очень похожее на Равнине. Означало оно: «Ведьма!»
– Я не могу сделать и шагу, – тихо прошептал я. – Куда уж мне переправляться через незнакомую реку.
В тридцати ярдах от берега лежал остров, заросший тростником и травой.
– Может быть, добраться хоть туда, – сказал он. – Залезай ко мне на спину, попробуем.
Я с трудом забрался к нему на спину, и он побрел к острову, прощупывая дно древком своего копья. Река в этом месте была мелкая, не выше его колен, и мы без особых затруднений достигли острова. Лео уложил меня на мягкий тростник и, вернувшись на берег, привел черного коня и принес остающееся оружие; расседлав коня, он стреножил его и отпустил, и тот сразу же улегся, ибо был слишком утомлен, чтобы пощипать травы.
Затем Лео принялся за мои раны. Мне сильно повезло, что на мне была плотная одежда, даже через рукав пес разодрал все мое предплечье и, кажется, сломал кость. Лео взял две пригоршни мягкого влажного моха, вымыл мою руку, перевязал ее носовым платком, а сверху наложил мох. Затем вторым платком и несколькими полосками полотна, оторванного от нижнего белья, привязал к моей раненой руке две расщепленные тростинки вместо шин. И я то ли уснул, то ли потерял сознание. Во всяком случае, ничего больше не помню.
В ту ночь Лео приснился странный сон, о котором он рассказал мне на следующее утро. Вероятно, я все же спал, ибо ничего не видел и не сознавал. Лео приснилось, – по возможности я пользуюсь его собственными словами, – что он снова услышал лай этих проклятых псов. Они подошли по нашему следу прямо к берегу реки – вся свора, которая загнала наших коней. У самой воды они остановились и перестали лаять. Один из них учуял наш запах, донесенный порывом ветра, и громко гавкнул. Остальные сгрудились вокруг него, и все вместе бросились в воду.
Лео все видел и слышал. Он понимал, что мы обречены на растерзание, но, скованный по руками и ногам кошмарным сном, если это был сон, не мог даже разбудить и предостеречь меня.
А дальше произошло чудо, громко лая, полувплавь, псы приближались к нашему острову. И вдруг Лео увидел, что мы не одни. Перед нами, у самой воды, стояла женщина в темной одежде. Он не мог описать ни ее лица, ни облика, ибо она стояла к нему спиной. Он только знал, что она там: стоит, словно охраняя нас, держа в поднятой руке какой-то предмет; и вдруг псы увидели ее. Они были как будто парализованы страхом, их яростный лай сменился испуганным визгом. Несколько из них, что поближе, упали, их унесло течением. Остальные вернулись на берег и со всех ног, как побитые щенки, пустились наутек.
А затем величественная темная фигура – Лео подумал, что это Дух Горы, ее охранительница, – исчезла. Утром мы попробовали найти следы, но никаких следов не было.
Когда, пробужденный острой болью в руке, я открыл глаза, уже светало. Над рекой и островом висел редкий туман; рядом со мной крепко спал Лео, тут же пасся и черный конь. Я лежал неподвижно, вспоминая все, что нам пришлось вынести. И удивляясь, что остался в живых, как вдруг, к своему ужасу, услышал голоса, более громкие, чем плеск воды. Я приподнялся, раздвинул тростник и увидел на берегу двоих всадников – мужчину и женщину; в тумане они казались неестественно большими.
Всадники рассматривали следы на песке. Мужчина сказал, что собаки, вероятно, не посмели вторгнуться на территорию Горы; когда Лео рассказал мне о своем сне, я еще раз вспомнил эти слова. И тут я осознал всю опасность нашего положения.
– Проснись, – шепнул я Лео, – проснись, за нами погоня.
Он вскочил, протирая глаза, и схватил копье. Всадники заметили его, сквозь туман до нас донесся приятный женский голос:
– Положи оружие, мой гость; мы не причиним тебе никакого вреда. Голос принадлежал Хании Атене; возле нее был старый Шаман.
– Что же нам делать, Хорейс? – простонал Лео: на всем белом свете не сыскалось бы двух людей, которых он так не хотел бы видеть.
– Ничего, – ответил я. – Пусть делают ход первыми.
– Идите сюда, – прокричала Хания. – Клянусь, мы не причиним вам никакого вреда. Ведь мы одни.
– Не знаю, – ответил Лео. – Весьма сомневаюсь. Во всяком случае, мы останемся там, где мы есть, пока не сможем продолжать путь.
Атене заговорила с Симбри. Но так тихо, что мы ничего не слышали: она, очевидно, пыталась его убедить сделать нечто такое, против чего он решительно возражал. Затем они оба вместе въехали в воду и направились к острову. Достигнув острова, они спешились, и мы все стояли, не сводя глаз с друг друга. Старик был явно очень утомлен и в подавленном состоянии духа, но Хания была так же неутомима и прекрасна, как всегда; ни страсть, ни усталость не оставили никаких следов на ее непроницаемом лице. Наконец она нарушила общее безмолвие:
– Вы мчались быстро и успели уехать далеко, мои гости, после нашей последней встречи, да еще и оставили недобрый знак на своем пути. Там среди скал лежит мертвец. На нем – никаких ран. Кто же его убил?
– Я, – сказал Лео, широко разводя руками.
– Я знала это, – ответила она, – и не виню тебя, ибо ему было предначертано умереть, воля судьбы исполнилась. Но есть люди, перед которыми ты должен ответить за пролитую кровь, и только я могу защитить тебя от них.
– Или предать в их руки, – ответил Лео. – Чего ты хочешь, Хания?
– Ответа, который ты должен был дать двенадцать часов назад. Но помни, прежде чем ответить: только я могу спасти тебе жизнь, и не только спасти, но и увенчать тебя короной, что носил этот безумец, облачить тебя в его мантию.
– Ты получишь ответ на Горе, – сказал Лео, указывая на вершину, – там же, где я должен получить свой.
Она побледнела и сказала:
– Смерть – вот тот ответ, который ты получишь, ибо я уже говорила тебе, что Гора охраняется горцами, которые никого не щадят.
– Ну что ж, смерть так смерть, – это тоже ответ. Пошли, Хорейс, навстречу своей смерти.
– Клянусь тебе, – перебила она, – там нет женщины твоих снов. Это женщина – я, да, я, – точно так же, как ты мужчина моих снов.
– Докажи это там, на Горе, – сказал Лео.
– Там нет никакой женщины, – продолжала убеждать Атене, – там нет ничего. Это обиталище Огня – и Голоса.
– Какого голоса?
– Голоса Оракула, вещающего из пламени, Голоса Духа, которого никогда еще не видел и не увидит ни один человек.
– Пошли Хорейс, – сказал Лео и направился к коню.
– Послушайте, – вмешался старый Шаман, – к чему торопиться навстречу смерти? Я уже бывал однажды в этом заколдованном месте, ибо это я, согласно обычаю, провожал туда тело покойного отца Атене для погребения; и я вас предупреждаю, чтобы вы не вступали в храм.
– Твоя госпожа уверена, что мы никогда его не достигнем, – съязвил я, но Лео только сказал:
– Спасибо за предупреждение, – и добавил: – Хорейс, наблюдай за ними, пока я буду седлать коня, кто знает, что у них на уме.
Я взял копье в здоровую руку и приготовился. Но они не выказали никаких враждебных намерений, отъехали немного назад и стали переговариваться возбужденным шепотом. Мне было ясно, что они в большом смятении. Через несколько минут конь был оседлан, и Лео помог мне взобраться на него. Затем он сказал:
– Мы направляемся навстречу нашей судьбе, какова бы она ни была, но прежде чем проститься, Хания, я хочу поблагодарить тебя за твою доброту; пожалуйста, веди себя разумно и забудь о нашем существовании. Против своего желания я был вынужден убить твоего мужа, на руках у меня – его кровь, уже одно это навсегда разделило нас. Между нами стена смерти и судьбы. Возвращайся к своему народу и прости меня, если помимо своей воли я внес в твою жизнь сомнения и горе. Прощай.
Она слушала, склонив голову, затем горестно сказала:
– Спасибо тебе за добрые слова, Лео Винси, но мы не можем расстаться так легко. Ты позвал меня на Гору, и я последую туда за тобой. Да, и там я встречусь с ее Духом, я всегда знала, что эта встреча предопределена; и Шаман знал. Я пущу в ход свою силу против ее силы и мое волшебство – против ее. А победительнице достанется та корона, за которую мы сражались веками.
Атене вскочила в седло и, повернув коня, поехала к берегу. За ней, с выражением горя и страха, воздев к небу крючковатые руки, последовал и Шаман.
– Ты въехала в заповедную реку, Атене, – бормотал он, – отныне – и для нас, и для нее – грядет решающее время, время разрушений и войны.
– Что они имеют в виду? – спросил у меня Лео.
– Не знаю, – ответил я, – но не сомневаюсь, что мы это скоро узнаем и нас не ждет ничего хорошего. А теперь – в реку!
Переправились мы с большим трудом, и я не раз думал, что для нас тоже настало решающее время – время гибели в реке: быстрина едва не сбила нас с ног. Лео, ведя моего коня на поводу, тщательно прощупывал дно копьем, и в конце концов мы благополучно достигли противоположного берега.
Там простиралась полоса болот, которые, несомненно, переполнялись во время паводков, но сейчас были сухи. Через них мы и двинулись вперед, опасаясь, что Хания отправилась за своим эскортом, который, может быть, ждал ее за холмом, и вскоре вернется, чтобы догнать и схватить нас. Тогда мы еще не знали того, что узнали впоследствии: начиная с пограничной реки, Гора считалась священной, и ни один житель Равнины не смел перейти через нее. И хотя подданные Калуна в нескольких войнах вторгались в запретную территорию, они неизменно терпели поражение или же на них обрушивалось ужасное бедствие. Ничего удивительного, что в конце концов они уверились, что Дом Огня находится под покровительством некого непобедимого Духа.
Перейдя через болото, мы достигли пустынной, полого поднимающейся равнины, которая тянулась к самому подножию Горы в трех – четырех милях от нас. Каждый миг мы ожидали нападения дикарей, о которых так много наслышались, но кругом не было видно ни одной живой души. Вокруг нас – только пустыня с многочисленными выходами базальта. Больше я ничего не помню; боль в моей руке была так нестерпима, что не позволяла запоминать подробности. Далее начиналась широкая, лишенная какой бы то ни было растительности донга11; ее дно было покрыто базальтом и осколками скал, принесенными дождями или тающими снегами. Донга упиралась вдали в утес, футов в тридцать высотой, без каких бы то ни было расщелин.
И все же мы пошли по этой темной, каменистой донге, затопленной густым мраком, – и вдруг заметили, что ее дно усеяно какими-то белыми предметами. Подойдя ближе, мы рассмотрели скелеты людей. Здесь была настоящая Долина Костей, тысячи и тысячи скелетов, гигантское кладбище. Невольно зарождалась мысль, будто некогда здесь погибло огромное войско.
Впоследствии мы узнали, что так оно и было: когда в одну из войн обитатели Калуна решили напасть на горные племена, они были застигнуты врасплох и уничтожены в этом ущелье, а их кости остались как свидетельство и предупреждение. Среди этих мрачных скелетов мы и блуждали в отчаянии, не зная, как перебраться через утес, пока наконец не остановились. Вот тогда и случилось первое странное происшествие.
Мы оба молчали; само ущелье и эти бренные останки нагоняли на нас тоску, а если честно признаться, то и страх. Даже конь, казалось, был напуган, дрожал и, низко опустив морду, похрапывал. Совсем рядом снами лежала груда костей, очевидно останки тех несчастных, кого – мертвыми или живыми – сбрасывали с утеса; и на этой груде лежало что-то похожее на скелет.
– Если мы не сможем выбраться отсюда, мы пополним число обитателей этого кладбища, – сказал я, оглядываясь.
И в этот миг краешком глаза я увидел, что нечто белое, лежавшее на груде костей вдруг зашевелилось. Я присмотрелся. Да, так. Перед нами поднялась человеческая фигура, очевидно женская, закутанная с головы до ног в белое и с капюшоном или маской на лице. Она направилась к нам: конь трубно заржал и едва не сбросил меня. На расстоянии десяти шагов фигура остановилась и поманила нас запеленатой, как у мумии, рукой.
– Кто ты такая, черт побери! – закричал Лео, и его голос загрохотал мрачным эхом среди этих обнаженных скал. Таинственное существо, ничего не отвечая, продолжало манить нас рукой.
Лео подошел ближе, чтобы убедиться, что мы не жертвы галлюцинации. Существо взобралось на груду костей и стояло там, как приведение, внезапно явившееся среди этих ухмыляющихся смертных останков, или, вернее, как труп в пеленах.
Лео хотел было притронуться к существу, чтобы убедиться в его реальности, но оно подняло запеленатую руку и слегка ударило его в грудь. Его как будто отбросило. Существо показало рукой сперва вверх – то ли на вершину, то ли на небо, – затем на каменную стену перед нами.
Лео вернулся ко мне и спросил:
– Что нам делать?
– Следовать за ней, – сказал я. – Возможно, это посланница свыше. – И я показал на вершину Горы.
– Скорее это посланница снизу, – пробормотал Лео. – Что-то наша проводница не внушает мне доверия.
Все же он махнул рукой, чтобы существо шло дальше. Очевидно, оно поняло, потому что повернуло налево и быстро и бесшумно пошло между камней и скелетов. Через несколько сот ярдов мы достигли неглубокой расселины в скале. Эту расселину мы уже видели, она показалась нам глубиной футов в тридцать, и мы прошли мимо. Существо вошло в нее и скрылось.
– Должно быть, тень, – с сомнением сказал Лео.
– Вздор, – ответил я, – тень не может ударить в грудь. Пошли. Он довел коня до расселины; оказалось, что в самом ее конце есть крутой поворот направо, там и стоит, ожидая нас, наша проводница. Она направилась вперед, следом за ней и мы по небольшой горловине, которая становилась все темнее, пока не закончилась то ли пещерой, то ли высеченным в скале тоннелем.
Проводница подошла к нам, очевидно, с намерением взять коня за повод, но при ее приближении животное захрапело и поднялось на дыбы, едва не опрокинувшись вместе со мной на спину. Когда оно опустилось на передние ноги, проводница ударила его по голове с тем же странным, нечеловеческим, бесстрастием, с каким она ударила Лео; конь задрожал, весь покрылся мылом и больше не пытался сопротивляться или убежать. Проводница взяла один повод запеленатой рукой, Лео взял другой, и мы углубились в тоннель.
Положение наше было не из самых приятных, ибо мы не знали, куда ведет нас эта ужасная фигура, и подозревали, что нам уготована смерть в темноте. К тому же я догадывался, что тропа узкая и проходит по самому краю пропасти, ибо я слышал, как падают на дно камешки, глубина, очевидно, была значительная, а наш бедный конь очень осторожно переставлял ноги и храпел в отчаянном страхе. Наконец мы увидели дневной свет, и никогда еще я не был так рад видеть его, хотя это и доказывало, что справа и впрямь находится пропасть и что тропа, по которой мы идем, не шире десяти футов.
Мы вышли из тоннеля, сократив, очевидно, дорогу на немалое расстояние, и впервые оказались на нижнем склоне Горы; склон уходил вверх на много миль, вплоть до кромки снегов. И здесь мы тоже увидели признаки человеческой жизни: кругом были обработанные клочки земли, паслись стада горных овец и крупного рогатого скота.
Вскоре мы углубились в лощину и пошли неровной тропой вдоль берега бушующего потока. Лощина была пустынная, в полмили или более шириной, по ее склонам были разбросаны валуны самой причудливой формы. Не успели мы пройти и мили, как послышался пронзительный свист: из-за валунов выскочило человек пятьдесят. Все они был дюжие, дикого вида молодцы, по большей части рыжеволосые и рыжебородые, хотя и довольно смуглого цвета кожи, в накидках из белого козьего меха, с копьями и щитами. Такими, вероятно, представлялись древние пикты и скотты12 глазам атакующих римлян. Они мчались вперед с громкими криками и свистом с явным намерением прикончить нас на месте.
– Ну что ж, надо опять приниматься за дело, – сказал Лео, обнажая свой меч; бежать было невозможно; они уже окружили нас со всех сторон. – Прощай, Хорейс.
– Прощай, – ответил я довольно слабым голосом, понимая теперь, что имели в виду Хания и старый Шаман, когда сказали, что нас убьют, прежде чем мы сможем подняться на самый нижний склон.
Наша проводница, кто бы она ни была – призрак или живая женщина, – зашла за большой валун; я подумал, что ее роль в трагедии сыграна и теперь она удалится, предоставив нас нашей судьбе. Но я был к ней несправедлив, ибо она, видимо, для того и явилась, чтобы спасти нас от неминуемой смерти. Когда дикари были уже в нескольких ярдах от нас, она внезапно появилась на верху валуна, настоящая Аэндорская ведьма, – и протянула руку. Ни слова, только это движение, но эффект был мгновенный и потрясающий.
Все дикари повалились навзничь, как будто пораженные молнией. Она опустила руку и поманила к себе рослого мужчину, видимо главаря всей шайки, он поднялся, наклонив голову, и тихо направился к ней, покорный, как побитая собака. Она что-то объяснила ему жестами, показывая на нас, показывая на далекую вершину, вновь и вновь скрещивая руки, но, насколько я мог слышать, не произнеся ни единого слова. Было совершенно ясно, что главарь понял ее, ибо он что-то сказал на своем гортанном языке. Затем он пронзительно засвистел, вся шайка поднялась и тут же рассыпалась во все стороны, так же быстро, как и нагрянула.
Проводница показала, чтобы мы шли дальше, и пошла вверх так спокойно, как будто не произошло ничего особенного.
Мы поднимались более двух часов, пока не вышли из ущелья на травянистый склон. Здесь, к нашему удивлению, мы нашли пылающий костер; над ним висел кипящий глиняный горшок, хотя не было никого, кто присматривал бы за ним. Проводница сделала знак, чтобы я слез с коня, и показала на горшок, приглашая нас отведать еду, которую, несомненно, по ее велению сварили для нас дикие горцы; я повиновался ей с большой радостью. Не забыт был и конь – для него приготовили большую охапку травы.
Пока Лео расседлывал и кормил коня, взяв с собой пустой глиняной кувшин, приготовленный для нас, я отправился к потоку, чтобы напиться и окунуть раненую руку в ледяную воду. Облегчение было большое. По различным симптомам к этому времени я уже уверился, что клыки Хозяина повредили или сломали лишь одну из костей, что было наименьшим для меня злом. Покончив со всем этим, я наполнил кувшин водой.
Когда я возвращался, меня осенила неожиданная мысль, и, подойдя к нашей таинственной проводнице, которая стояла такая же неподвижная, как жена Лота, обращенная в соляной столп13, я предложил ей воды, надеясь, что она откроет свое лицо. Тогда-то я впервые заметил в ней некоторые признаки человеческого существа, ибо она слегка поклонилась в знак благодарности. Если и так, – тут я могу ошибаться, – в следующий же миг она повернулась ко мне спиной, отклонив мое предложение. Она не хотела, а может быть, и не могла пить. Не стала она и есть: когда Лео потом решил угостить ее едой, она точно так же отклонила и его предложение.
Между тем он успел уже снять горшок с огня, и, как только его содержимое немного остыло, мы жадно накинулись на пищу, ибо просто умирали от голода. Когда мы наелись и напились, Лео как мог перевязал мне руку, и мы отдохнули. Мы были так утомлены, что стали уже задремывать, когда на нас упала тень, и, подняв глаза, я увидел, что над нами стоит похожая на труп проводница и показывает сперва на солнце, затем на коня, как бы объясняя, что нам предстоит еще долгий путь. Мы оседлали коня и вновь двинулись вперед, немного отдохнувшие и по крайней мере уже не голодные.
До самого конца дня мы продолжали подниматься по травянистым склонам, и нигде ни одной живой души, лишь изредка пронзительный свист выдавал, что за нами следят дикие горцы. К вечеру характер местности изменился, травы здесь уже не было, одни голые скалы и среди них чахлые ели. Предгорье осталось позади, дальше надо было идти по самой Горе.
Солнце зашло, наползли сумерки. Сумерки сгустились в ночную тьму, теперь нам путь освещали звезды и неяркое мерцание дымного столба над вершиной, отраженное мантией вечных снегов. Мы упорно карабкались все выше и выше, следуя по пятам за своей неутомимой проводницей. Она и ранее выглядела таинственным неземным существом, но теперь ее вполне можно было принять за призрак: в своем белом, слегка светящемся кладбищенском одеянии, не говоря ни слова и не оборачиваясь, она бесшумно скользила среди черных скал и скрученных темно-зеленых елей и можжевельников.
Вскоре мы потеряли всякую ориентировку. Поворачивали налево, поворачивали направо, проходили по открытой местности и через тенистые рощи, наконец углубились в ущелье, которое вывело нас к большому амфитеатру, – более удачного слова я не могу подобрать, – высеченному руками природы в скалистой Горе. Это место, очевидно, использовалось для защиты от врагов, ибо тропа, ведущая к амфитеатру, была извилистой и узкой, а в самом конце се еще обложили камнями, оставив проход лишь для одного человека. С той стороны амфитеатра к скале лепились низкие каменные дома. Перед домами, в разливе лунного света, отдельными группами полукругом стояли несколько сот женщин и мужчин: они, видимо, совершали какой-то обряд.
Сцена разворачивалась дикая. Прямо перед нами в самом центре полукруга, возвышался рыжебородый исполин в набедренной повязке. Уперев руки в бока, он раскачивался взад и вперед, выкрикивая что-то вроде: «Хо, хаха, хо». Когда он наклонялся, наклонялись и все собравшиеся, когда выпрямлялся, его крик «хо» подхватывали с такой силой, что звенели окрестные скалы. И это еще не все: на его косматой голове, выгибая спину и помахивая хвостом, стоял большой белый кот.
Ничего более странного, более фантастического, чем сцена, которая происходила на этой первозданной арене, освещенной яркой луной, мне еще не доводилось видеть. Рыжеволосые, полунагие мужчины и женщины, исполин-жрец, таинственный белый кот, что стоял, запустив когти в его волосы и махая хвостом, и, казалось, тоже был участником ритуала; жуткий возглас, который громко подхватывал хор, – все это производило необыкновенное впечатление. Впечатление тем более сильное, что мы не понимали происходящего, могли только предположить, что готовится какое-то жертвоприношение. Это был сущий кошмар, воспринимаемый нашими обостренными чувствами во всей его безумной, лишенной всякого значения реальности.
Открытое пространство, где дикари вершили свой непонятный обряд, было обнесено грубой каменной стеной около шести футов вышины – в стене виднелась калитка. К ней-то мы и направились, никем не замеченные, ибо по эту сторону стены росло много скрюченных сосен. Здесь, в сосновой роще, в нескольких ярдах правее калитки, наша проводница знаком велела нам остановиться.
Она подошла к стене, там, где стена была пониже, и стала наблюдать за происходящим. Вероятно, она увидела нечто для себя неожиданное и была то ли в недоумении, то ли в гневе. Придя, видимо, к какому-то решению, она жестом велела нам остаться там, где мы стоим, и коснулась закрытого лица, как бы призывая нас к молчанию. В следующий миг она исчезла. Как и куда – я даже не успел заметить: просто ее не стало видно.
– Что нам делать? – шепотом спросил Лео.
– Оставаться на месте до ее возвращения, если ничего, конечно, не случится.
Так мы вынуждены были поступить, надеясь, что конь не выдаст нас неожиданным ржанием и что наше присутствие не будет никем замечено, ибо мы были уверены, что нам угрожает смертельная опасность. Вскоре, однако, со все большим и большим интересом наблюдая за страшной сценой, которая перед нами происходила, мы забыли о своих тревогах и опасениях.
Оказалось, все описанное лишь пролог к самой трагедии: жестокому суду над людьми. Так подсказывала нам догадка: крики «хо» смолкли, толпа перед великаном с котом на голове расступилась, а позади него поднялись клубы дыма – по-видимому, от разведенного в яме костра.
В образовавшийся проход ввели семь человек со связанными за спиной руками. Среди них были старик и высокая, стройная женщина, совсем еще юная. Всех семерых выстроили в ряд; они были в сильном страхе, старик упал на колени, а одна из женщин громко зарыдала. Их не трогали, очевидно, в ожидании, пока разгорится костер, и скоро он запылал яростным пламенем, высвечивая все вокруг до мельчайших подробностей.
Один из дикарей подал большой деревянный поднос рыжебородому жрецу, который сейчас уже сидел на табурете, а кот еще раньше спрыгнул ему на колени. Жрец взял поднос за ручки, и, по его слову, кот перескочил туда. Среди всеобщего молчания рыжебородый исполин поднялся и забормотал заклятия, обращенные к глядящему на него коту. Затем он развернул поднос так, что кот оказался к нему хвостом, и стал ходить взад и вперед, с каждым разом подходя к пленникам все ближе и ближе.
Наконец жрец протянул поднос к лицу крайнего слева пленника, кот поднялся, выгнул спину дугой и замахал передними лапами. Так он переходил от пленника к пленнику, пока не оказался перед той самой молодой женщиной, о которой я уже говорил. Кот вдруг рассвирепел, мы ясно слышали в тишине, как он шипит и фыркает. Затем он поднял передние лапы и царапнул ее по лицу; она в ужасе взвизгнула. И все стали громко выкрикивать одно слово; это слово мы поняли, потому что слышали очень похожее на Равнине. Означало оно: «Ведьма!»