Хантер Мэдлин. Лорд-грешник

   – Должно быть, у графа прекрасная жизнь, – мечтательно вздохнула Мэри. – Всю ночь в городе, а потом большую часть дня спит. Общается он исключительно с герцогами и принцами. Конечно, иногда приходится заботиться о своем громадном состоянии и делать что-то важное для правительства, но в общем его жизнь вряд ли можно назвать скучной.
   – Откуда тебе известны его привычки?
   – Джоан мне все это рассказала.
   – А это означает, что Майкл рассказал Джоан. И каковы же правительственные обязанности Линдейла, если не секрет?
   – Майкл сказал, что сплетни насчет графа распространяют завистники, а на самом деле он важный человек и дает советы высшим министрам правительства. Майкл также бранил вчера Джоан за ее невежливое замечание по поводу того, что лорд Линдейл никогда особо не усердствует, если это не доставляет ему удовольствия.
   Мэри подошла к зеркалу, вынула из прически Брайд два гребня и попыталась укротить ее волосы.
   – Думаю, тебе лучше их отрезать, иначе это безнадежно.
   Брайд знала, что должна хотя бы сделать волосы покороче, но Уолтер так любил их! Менять что-то теперь казалось ей предательством.
   – Мы с Джоан сегодня уходим. Тем не менее, я бы очень хотела знать, проведет ли граф основную часть ночи в городе.
   – Ты просишь меня шпионить за ним? Но это выглядит нелюбезно, ведь мы гости.
   – Ни о чем таком я не прошу, но если ты узнаешь, покинет ли он дом ночью, скажи мне об этом.
   – Мы с Джилли иногда бываем на кухне. Слуги все знают, и я уверена, что тоже узнаю о происходящем в доме.
   Брайд удержалась от вопроса о том, что ее сестра делает на кухне, и не стала спрашивать про красивого слугу, который так улыбался Мэри в день их приезда. Джилли вызвалась быть компаньонкой, она и присмотрит за Мэри.
   Кроме того, Брайд требовались сведения, которые сестра могла получить только внизу.
 
   – Ваше искусство превосходно, не могу этого отрицать. – Мистер Дауни разглядывал гравюры, принесенные Брайд и Джоан. – Тщательно проработаны детали, глубокая тональность. Вы не прибегаете к грубым техническим приемам, как другие граверы. Должно быть, у вас на изготовление большой пластины уходит месяц.
   Листы, которыми он восхищался, были разложены на столе в дальней части мастерской. За другим столом неподалеку три гравера склонились над медными пластинами. У каждого лежал рисунок, отражающийся в зеркале на подставке.
   Еще трое обслуживали большой пресс, установленный в передней части помещения. Свежеотпечатанные гравюры были развешены для просушки, как выстиранное белье.
   Запах краски и влажной бумаги пробудил у Брайд тоску по дому.
   – У нас есть рисунки старых мастеров из Парижа и Рима – они до сих пор не использовались и очень точные, – сказала Брайд. – Их сделали с оригиналов, а не копировали с других гравюр.
   Мистер Дауни выглядел сразу заинтересованным и опечаленным, что не предвещало ничего хорошего.
   – Я бы не возражал иметь пластины упомянутых работ; уверен, если они столь высокого качества, я мог бы продать отпечатки магазинам в Лондоне и других городах. Но, увы, я не в состоянии дать вам работу.
   Это был уже второй издатель в списке Брайд, который отказал им. Джоан приняла самый невинный вид.
   – Сэр, если вас так восхищает наше искусство, и вы хотите иметь рисунки, почему бы вам не воспользоваться и тем и другим?
   Мистер Дауни жестом указал на мужчин, склонившихся над пластинами.
   – Они должны кормить семью. Было бы неправильно уволить их, чтобы взять других, тем более женщин.
   – Понимаю, сэр. Мы тоже не хотим, чтобы для нас освободили место, уволив других.
   Мистер Дауни задумчиво смотрел на рисунки.
   – Если вы будете работать независимо, я с радостью приму сделанные вами пластины и достойно за них заплачу.
   – У нас нет пресса, – сказала Брайд, – и мы не сможем проверять качество отпечатков в процессе работы.
   – Да, это большой недостаток.
   Джоан одарила мистера Дауни очаровательной улыбкой, и он вдруг начал краснеть. Неожиданно Брайд осознала, что сестра кокетничает с ним. Она вдруг поняла, что Джоан женщина, которая способна взволновать мужчину. Лицо у нее довольно красивое, доброе, предполагающее мягкий характер, серые глаза мерцают, когда она улыбается, а новый облегающий туалет сиренево-пурпурного цвета удачно подчеркивает изящные формы.
   Брайд привыкла видеть Джоан в свободной мужской одежде и не обращала внимания на ее внешность, но сейчас, преображенная щедростью Линдейла, эта внешность засверкала, как драгоценный камень.
   На лице мистера Дауни появилась глупая улыбка.
   – Сэр, видимо, вы сочтете за наглость с моей стороны предложить такое. – Джоан ухитрилась произнести это сокрушенно и доверительно. – Поскольку мы сейчас очень нуждаемся в средствах для содержания наших сестер и тети, не могли бы вы позволить нам делать пробные отпечатки у вас, конечно, когда пресс не занят и когда мы не доставляем вам неудобства. Бумагу и краску мы принесем с собой, так что от вас не требуется ничего, кроме станка.
   – Великолепное решение, – поспешно ответил мистер Дауни. – Если вы обещаете затем продать мне пластины, это будет достаточной компенсацией.
   – О, вы слишком добры, сэр!
   Оценив внезапную сговорчивость хозяина, Брайд тут же решила воспользоваться этим преимуществом.
   – Но сперва нам следует купить бумагу и пластины, а мы даже не знаем, где такие вещи продаются в Лондоне.
   Мистер Дауни тут же успокоил ее:
   – Я напишу вам несколько адресов, где можно купить бумагу и пластины нужного размера. – Он тут же подошел к столу и взялся за перо.
   Получив маленький список, Брайд внимательно изучила его.
   – Кто-нибудь из этих торговцев делает собственную бумагу? Для нас очень важно качество…
   Гусиное перо опустилось на список.
   – Эти двое берут специальные заказы, но у других большой выбор, и там вы найдете все, что нужно.
   Джоан по-прежнему не отрывала взгляда от мистера Дауни.
   – Вы так великодушны! Боюсь, мы злоупотребляем вашей добротой. Вы сделали нам исключительное одолжение, позволив использовать ваш пресс…
   Мистер Дауни застенчиво улыбнулся:
   – Не такое уж исключительное, должен признаться. Иногда я разрешаю некоторым брать мой пресс напрокат.
   – Правда? Это обычное дело?
   – Не совсем обычное, но все же не только я даю такое разрешение.
   – И вы должны при этом присутствовать? Хозяин всегда остается, сдавая напрокат оборудование?
   Мистер Дауни пытался выглядеть равнодушным, но Брайд заметила блеск в его глазах.
   – Я хочу быть уверенным в надлежащем использовании мастерской, поэтому стараюсь присутствовать. Наш договор будет не совсем обычным лишь в том, что вы расплачиваетесь не деньгами.
   Брайд упаковала гравюры.
   – Вы нам очень помогли, сэр. Когда нам понадобится пресс, мы вам напишем. Глядя в будущее, я рассчитываю, что наш договор окажется выгодным обеим сторонам. Надеюсь также, что во время следующего визита мы будем иметь удовольствие познакомиться с миссис Дауни.
   Мистер Дауни что-то пробормотал в ответ и, проводив их до двери, даже вышел на улицу, чтобы посмотреть вслед Джоан.
   – Очень полезный визит, сестрица, и все благодаря тебе. Список торговцев может привести нас к изготовителям бумаги, без которой фальшивомонетчикам никак не обойтись.
   – Да, и если нам позволено арендовать пресс, то же самое могут сделать и они. Мистер Дауни говорит, что остается в мастерской, но за хорошую плату, я думаю, торговец сможет и удалиться.
   – Кажется, я начинаю понимать, как они все организовали, – сказала Брайд. – Все не так сложно, как я представляла, раз у них есть пластины.
   – Жаль, что фальшивомонетчики арендовали пресс, но очень полезно, что мы тоже можем так поступить.
   Сестры понимающе взглянули друг на друга.
   Арендовать пресс на несколько часов было бы очень полезно – это открывало перед ними почти неограниченные возможности.
 
   Поставив на двадцать первый номер, Эван со скукой ждал результата. В прошлом такая большая сумма заставила бы его сердце колотиться от волнения, ибо выигрыш или проигрыш на год определил бы всю его жизнь. Теперь сердце у него не дрогнуло, даже когда он выиграл.
   Эван вздохнул. Ни радости, ни приподнятого настроения. Видимо, он всегда теперь выигрывает, будто провидение решило, что вместе с титулом он должен унаследовать везение, притупив тем самым захватывающий интерес к прелестям жизни.
   Подойдя к нему, хозяин игрового зала вежливо произнес:
   – Ваш выигрыш, лорд Линдейл.
   Эван принял толстую пачку банкнот и отнес ее к свободному карточному столу в углу, а затем бегло осмотрел пятидесятки. Все казались настоящими. Тем не менее, он должен изучить купюры внимательно и при лучшем освещении.
   Достав из сюртука небольшой лист бумаги, граф внимательно просмотрел список имен. Сегодня он посетил граверную мастерскую Лейтона, поинтересовался у него самыми искусными мастерами резца в Англии, после чего составил этот список. Теперь ему предстояло побольше узнать о граверах и выяснить, нет ли в их биографии чего-нибудь подозрительного. Томаса Уотерфилда, именем которого пользовалась Брайд с сестрами, он сразу вычеркнул, хотя Лейтон рекомендовал обязательно включить его в связи с выдающимся мастерством.
   – Делаете подсчеты, Линдейл? – улыбаясь произнес Натаниэль Найтридж, молодой сержант полиции, оспаривающий дела в Суде общих жалоб и в Центральном уголовном суде. Золотоволосый, темноглазый Адонис, он появился перед графом словно из-под земли. Эван всегда признавал его выдающийся талант использовать в своих интересах некоторую театральность уголовных судов и поэтому давно решил, что, если когда-нибудь его обвинят в измене, он непременно обратится к Найтриджу.
   – Ходят слухи, что некая леди помогает вам тратить наследство. – Найтридж снова улыбнулся. – Говорят, вдовствующая баронесса Мерденфорд после успешного окончания этого мероприятия намерена отправить вас в богадельню.
   – Верно, она действительно грозилась это сделать.
   Досада Шарлотты по поводу сомнительного положения Брайд Камерон вызвала у нее активное желание как можно безрассуднее тратить его деньги. Сегодня она написала ему, предупреждая, что он получит огромные счета, и в тоне письма он уловил нотку мести.
   Увы, такова сейчас его перевернутая вверх дном жизнь. Он много лет грешил и не понес за это наказания, а теперь его наказывают за то, чего он даже не пытался сделать, как бы ни хотел.
   – Кое-кто говорит, будто вы пытаетесь соблазнить леди Мерденфорд, – сообщил Найтридж. – Я уверен, что доброхоты заблуждаются: вы никогда не оскорбили бы столь благородную даму.
   – Дама ни на йоту не пострадала от оскорблений, если, конечно, не считать оскорблением карт-бланш. А поскольку она сама его потребовала, то я сомневаюсь, что задеты ее чувства. Если даже задеты ваши.
   – Карт-бланш? То есть вы говорите…
   – Она согласилась одеть неких молодых женщин, за которых я несу ответственность, а я обещал принять любые счета. Но подозреваю, что любовница с карт-бланш на целый год обошлась бы мне дешевле.
   Найтридж хмыкнул и сел в кресло у стола.
   – Если молодые леди настолько дороги, вы должны поступить как мой кузен, оставшийся с двумя подопечными на руках.
   – И как же он поступил?
   – За три месяца выдал их замуж. Приданое обошлось ему много дешевле их содержания, так что в итоге он посчитал себя очень счастливым человеком.
   Воодушевляющая мысль. Именно этим ему и следует заняться. Он выдаст сестер замуж и переложит ответственность на их мужей.
   Желая отблагодарить Найтриджа за великолепную идею, Эван заказал бренди и, пока они пили, перевернув лист, сделал новый список:
   Анна.
   Джоан.
   Мэри.
   – И сколько ваш кузен дал своим подопечным? Какая сумма показалась им достаточно заманчивой?
   – По шесть тысяч каждой, более чем заманчиво, я полагаю.
   – А вас бы это соблазнило?
   – Вполне, если бы я вообще хотел быть соблазненным. А вот меньшая сумма не привлечет никого, кроме торговцев.
   Эван задумался. Пожалуй, он увеличит приданое до десяти тысяч, и это станет привлекательным для кого угодно. Анна – Найтридж. Джоан. Мэри.
   – Кажется, сюда идет Берчард, – внезапно воскликнул Найтридж, – и с ним Абернети. Поскольку оба улыбаются, значит, уже готовы для вечера.
   Эван посмотрел на приближающихся друзей. Колин Берчард имел вид благополучного человека, который радуется приятной ночи за игорным столом. Абернети, как всегда, сиял – этот глуповатый субъект упорно не желал понимать, сколь быстротечна жизнь, и поэтому не слишком интересовал Эвана, хотя нельзя сказать, что молодой человек вызывал у него антипатию. Было бы жестоко ненавидеть кого-либо только за то, что он родился не только с недостатком ума, но и с избытком оптимизма. В то же время Абернети обладал красивым лицом, приличными манерами и мог сделать женщину, такую же глупую, как он, очень счастливой.
   Анна – Найтридж.
   Джоан – Берчард?
   Мэри – Абернети.
   – Что это вы там записываете? – поинтересовался Колин.
   – Делаю пометки относительно тех обязанностей, которые должен выполнить в ближайшие дни, – насмешливо ответил Эван, сделав ударение на слове «обязанности».
   Колин лишь многозначительно протянул «О!», ибо хорошо знал, что единственными обязанностями Эвана было тайное расследование для правительства.
   – То есть, я полагаю, вы имеете в виду список потенциальных невест, – сказал Колин с целью прикрыть их обоих.
   – О да, джентльмены. Кстати, какие достоинства следует, по-вашему, искать в невесте? Должна она разделять мои интересы? Берчард, возможно, вы согласитесь, что лучше жениться на женщине, которая получает удовольствие от тех же занятий, что и вы?
   – По-моему, это было бы разумно.
   – Я считаю, жена должна быть практичной и умной, – заметил Найтридж. – Спаси меня Бог от мечтательных женщин, которые и собой-то не могут управлять, не то, что хозяйством.
   Эван взял карандаш и действительно вычеркнул фамилию Найтриджа из списка.
   – Если я когда-нибудь и женюсь, то вряд ли по одной из причин, указанных на этом листке, – решил Колин. – Это будет такой же брак, как у моего брата, – на меньшее я не согласен.
   – Справедливо – ведь великая любовь Адриана была одной из самых богатых женщин в Лондоне, – напомнил Эван.
   – Дело не в этом. Если бы она была одной из самых бедных, это не составило бы разницы.
   Эван опять неохотно обратился к списку и вычеркнул из него еще одну фамилию.
   – А как по-вашему, Абернети, что я должен искать в невесте?
   – Ваша невеста должна быть юной, неиспорченной красавицей. И не слишком умной – с такой только наживешь неприятности. Думаю, лучше всего жениться на девушке неопытной и послушной. – Абернети произнес все это с важной серьезностью, и Эван с явным удовольствием подчеркнул в своих записях пару Мэри – Абернети.
   Заглянув ему через плечо и увидев, что список не имеет отношения к фальшивомонетчикам, Колин нахмурился.
   – По-моему, тут не хватает одного имени.
   – Та, кого ты имеешь в виду, уже стара для этого, – усмехнулся в ответ Эван. – И кстати, она не имеет состояния, поскольку сама же от него отказалась.
   – Но когда ты выдашь сестер замуж, как быть с ней? Или ты предполагаешь, что она станет чьей-нибудь любовницей?
   До сих пор Эван как-то не думал о финансовой уязвимости Брайд, поскольку рассчитывал заботу о ней взять на себя.
   – Если я смогу найти мужчину, подходящего для Брайд Камерон, я сразу же отправлю ее к нему. А теперь давайте сыграем в карты: проматывать свалившееся на меня состояние – это все, что мне теперь осталось.
   Конечно, обвинения Колина беспочвенны, подумал Эван, так как он никогда не встанет на пути безопасности и счастья Брайд. Тем не менее, он признался себе, что ему не нравится мысль о том, что Брайд может стать чьей-нибудь женой. Зато ему очень нравилась мысль о ней как о любовнице – его любовнице, разумеется. Эта идея не выходила у него из головы всю прошлую неделю.
 
   Приоткрыв дверь своей комнаты, Брайд прислушалась. Тихо. В коридоре ни души.
   Она быстро направилась к черной лестнице, которой пользовалась, когда ходила к сестрам. Теперь ей предстояло спуститься на этаж ниже и выполнить свою задачу быстро и незаметно. Перед обедом Мэри сообщила, что Линдейл велел Майклу не ждать его возвращения, а это значило, что он большую часть ночи проведет в городе.
   Брайд одолевало любопытство – ей очень хотелось взглянуть на его развлечения, пока он был с одной из своих любовниц или, возможно, присутствовал на вечеринке, подобной тем, которые устраивал сам, занимаясь любовью в большой гостиной, покрытой цветами, мехами или чем-нибудь еще, столь же экзотическим и сладострастным.
   Дорогу на второй этаж освещала только маленькая лампа. Миновав лестницу, Брайд торопливо прошла через большую гостиную в библиотеку и открыла дверь в личную комнату графа.
   Здесь все было уже распаковано. Золотистый свет падал на скульптуры и картины, слишком художественные, чтобы считаться безнравственными. Искусство непревзойденных мастеров придавало большинству низменных сюжетов возвышенность и значительность.
   Подойдя к шкафу, Брайд увидела за стеклянными дверцами переплеты кожаных фолиантов. Она поставила лампу, распахнула дверцы, потом начала один за другим вынимать тома и, просмотрев, складывала их на пол.
   Коллекция Линдейла оказалась великолепной. Судя по гравюрам, его интересовала не только эротика. Один том содержал гравюры раннего Возрождения, когда художники вроде Монтеньи впервые использовали для своих работ медные пластины, и Брайд отложила его в сторону. Позже она сумеет без спешки насладиться ими, а сегодня у нее другие заботы.
   В глубине одной из полок она заметила кожаный переплет подходящего размера и, открыв его, сразу поняла, что нашла «I Modi» Раймонди. Она поставила лампу на столик рядом с диваном и принялась изучать сокровище.
   Гравюры были уложены на страницы, а это значило, что проверить водяные знаки невозможно. Стихи Аретино оказались приклеенными к страницам на канте гравюр. Надеясь, что ее подвело чутье и что она ошиблась, Брайд поднесла к гравюре увеличительное стекло. Черные линии сразу бросились ей в глаза – они были настолько же характерными, как и жирная линия пера, а контуры и перекрестная штриховка создавали совершенно уникальные узоры. Судя по технике, это была работа Маркантонио Раймонди, знаменитого гравера эпохи Возрождения.
   Однако Брайд увидела и различия, но лишь потому, что искала их. Атмосферная гравировка пунктиром явно длиннее, чем у Раймонди; исполнение лиственного орнамента на заднем плане не соответствует другим работам мастера. Тот, кто делал эти пластины, сосредоточился на копировании техники Раймонди в наиболее важных частях рисунка, но не был слишком пунктуален во второстепенных частях.
   Как правило, хороший фальсификатор не бывает столь опрометчивым, хотя любой мог разрешить себе некоторую вольность. Поскольку других экземпляров для сличения с этими не осталось, фальсификатор просто воссоздал серии, к настоящему времени утерянные, но известные специалистам, причем воссоздал мастерски, обманул даже знатоков, включая самого графа Линдейла.
   Продолжая смотреть на гравюру, Брайд все больше узнавала руку, сделавшую их. У этого человека она училась, и ей даже довелось видеть пластины, с которых печатались гравюры. Когда-то они были спрятаны на дне сундука, в ее комнате, в Шотландии, вместе с пластинами для фальшивых банкнот.
 
   Поднимаясь по лестнице, Эван достал из кармана толстую пачку денег – это был его выигрыш и банкноты, полученные от Колина Берчарда, когда они в третьем часу ночи покинули игорный зал. Обычно Эван возвращался домой под утро, но эта пачка требовала немедленного и внимательно изучения.
   Он сразу направился в гостиную, с сожалением признавая, что расследование захватило его больше, чем следовало. Адриан оказался прав: такие дела могли быть очень притягательными, даже занятными.
   Чтобы не беспокоить прислугу, Эван не пошел через большую гостиную и библиотеку, а поднялся по черной лестнице. Открыв дверь, он увидел свет лампы, который падал на рыжие кудри, видневшиеся над спинкой дивана. Дверцы шкафа с гравюрами были распахнуты, несколько фолиантов лежало на полу; похоже, Брайд проводила вечер, рассматривая его коллекцию.
   Он никогда бы не ушел, если бы знал, что она собирается это делать. Какое удовольствие провести время с ней, обсуждая гравюры! Ему редко выпадал случай поговорить о них со знающим человеком и никогда – с женщиной. Несколько часов, которые они провели вместе в магазине гравюр и эстампов, оказались для него самыми приятными за последние годы.
   Решив, что дела подождут, Эван осторожно вошел в комнату, сунул банкноты в ящик письменного стола и направился к Брайд.
   Она ничего не слышала, даже не заметила, что он стоит рядом; зато Эван прекрасно видел, чем его гостья так увлеклась. Брайд рассматривала «I Modi».
   Он наклонился, чтобы посмотреть на выражение ее лица, но не обнаружил ни замешательства, ни целомудренного ужаса, ни даже краски стыда: Брайд столь внимательно изучала сюжет, будто хотела запомнить каждую деталь.
   Пока Брайд изучала детали гравюры, Эван изучал ее, невольно отмечая, как хороша ее фигура в новом платье, какой безупречной формой обладает ее лицо. Ему пришлось избегать ее целую неделю: он бы не смог просто смотреть на нее, после того как уже прикасался к ней. Обычно, когда женщина внушала ему желание, он не тратил времени на раздумья, но теперь… Похоже, он снова стал идиотом, как тогда в Шотландии; а ведь на этот раз никаких разумных причин для сдержанности не было. Он хотел ее. Хотел прямо сейчас.
   Внезапно он подумал, что если женщина так невозмутимо и сосредоточенно изучает «I Modi», ее не может оскорбить честное и откровенное желание мужчины. Эван был уверен, что в Шотландии Брайд выглядела раздосадованной только потому, что он не закончил начатое.
   На цыпочках вернувшись к двери, Эван запер ее, потом подошел к шкафу, где хранил спиртное, и налил две рюмки хереса.

Глава 15

   Брайд медленно перемещала увеличительное стекло, дюйм за дюймом изучая лежащую перед ней гравюру. Она все еще пыталась доказать себе, что эти серии не имеют отношения к украденным пластинам отца, но память и техника неопровержимо свидетельствовали, что ее надежды напрасны.
   Вконец расстроенная, прикидывая, как бы выяснить у Линдейла, где он взял их, Брайд перевернула страницу…
   – Эта одна из лучших гравюр серии – в художественном смысле. Но в смысле практического использования она показалась мне весьма неудобной.
   Чуть не подскочив от неожиданности, Брайд захлопнула том и резко повернулась: лорд Линдейл уже ставил маленькую рюмку на столик рядом с ней. В его взгляде была доля насмешки, а еще напряженность, которая навела ее на мысль о том, что ей лучше уйти.
   – Что это – херес? – подозрительно спросила она. – Я никогда его не пробовала, так что должна отказаться.
   – Никогда не пробовали? Тогда зачем отказываться? Считайте это новым шагом к познанию, маленьким приключением ощущений. – Эван перевел взгляд со шкафа с гравюрами на том на полу. – Вы, кажется, весьма увлеклись их изучением.
   – Простите, я сейчас поставлю все на место. Уже поздно, мне в самом деле пора идти.
   – Лучше будет, если вы останетесь. Мне бы хотелось кое о чем поговорить с вами.
   – А мы не можем сделать это завтра?
   – Я бы предпочел сегодня. – Граф стал не спеша обходить софу, и каждое его движение выражало уверенность в том, что Брайд останется, и это буквально пришпилило ее к месту. Встав на колено, Линдейл разжег в камине огонь, потом вернулся к софе и сел, вытянув длинные ноги, а затем ослабил галстук и начал маленькими глотками пить херес. Он походил на человека, который устроился для приятной болтовни со старым другом. В его поведении не было ни малейшего намека на угрозу, но Брайд все же чувствовала опасность.
   Наконец граф кивнул в сторону тома, лежавшего у нее на коленях:
   – Похоже, вас совершенно пленили эти серии.
   – Не думаю, что «пленили» – верное слово. – Брайд покраснела.
   – Тогда что? Заворожили? Вы настолько увлеклись, что даже не слышали, как я вошел.
   – Я сказала, что была потрясена.
   – Вот уж нет. Я видел, как смотрели на эти гравюры куртизанки, ни у одной не было такого выражения, как у вас.
   – Да, но я уже видела подобное. Гравюры Каральо, например.
   – Их нельзя сравнивать. Тут нет метафор или намеков, нет богов и богинь, обнимающих друг друга. «I Modi» – сексуальное руководство для практического использования.
   Брайд лихорадочно искала способ сменить тему разговора.
   – Больше всего меня потрясло их присутствие в этом доме. Я удивлена, почему вы коллекционируете подобные вещи. – Она махнула в сторону картин и статуэток, римского барельефа и непристойного Приапа.
   – Этим я бросаю вызов обществу и демонстрирую презрение к невеждам, которые осмеливаются диктовать нормы поведения и отвергают неизбежные особенности исторического развития.
   – Боже мой, сколь надменно и сколь возвышенно… Никогда бы не подумала, что вы покупаете эротические произведения из чувства гражданского долга.